До основанья, а затем…

Глава восьмая 12 марта 1917 года

Я встал на крыше сарая во весь рост и махнул рукой, потом отдал команду лежащему рядом со мной на крыше бойцу из бывших полицейских, после чего продолжил наблюдать за развитием событий. Пару минут ничего нового не происходило. Раненные громко стонали, мертвые лежали спокойно. Из-за углов близлежащих домов и заборов выглядывали головы любопытствующих местных жителей и испуганных милиционеров-белоповязочников, впервые понявших, что революция — это не только весело, но, зачастую, очень больно и страшно. Потом со стороны публики раздались воодушевленные крики, а на сцену появились новые супергерои — из переулка, где расположился мой обоз из трех подвод выползло чудо-юдо. На станке, установленном на четырехколесную тележку, на вертлюге, был водружен пулемет «Максим», с трех сторон которого были закреплены огромные листы десятимиллиметровой стали, полностью закрывавшие и пулеметный расчет и двух здоровых бойцов, что перекатывали мой штурмовой щит весом в триста пятьдесят килограмм. Свинцовая винтовочная пуля мой щит не пробивала никак. Якобы, где-то, с шестнадцатого года в России начали тысячами клепать бронебойные пули, изобретенные очередным поручиком-энтузиастом, но я пока таких не встречал. За стальными листами я лично ездил в Колпино, на Ижорский завод, поменяв два десятка изъятых на улице револьверов на восемь квадратных сажен броневого листа у местной рабочей дружины. В отличии от заводоуправления, где необходимо было заказывать проект, согласовывать сроки производства, получать разрешение на использование стратегического военного материала и еще миллион формальностей, веселые пролетарии, у которых затряслись руки от вожделения владения разномастными револьверами, сделали мне все в течении трех часов, найдя нужную броню на складе, раскроив литы и пробив необходимые отверстия по сделанному мной, тут же, на коленке, чертежу.

Пулемет наводился «в ту степь», так как не был предназначен для снайперской стрельбы, а лишь для шквального огня в упор, на подавления, поэтому щит не имел никаких смотровых щелей, а лишь небольшой перископ на верхней кромке щита, что мне сваяли в обществе «Оптического и механического производства» за несколько банок тушенки, из отходов основного производства. Справа от ствола пулемета, прямо на щите, была намалевана краской отвратительная рожа с черными усами и надписью «милиция» над ней.

Боевая бронированная колесница неторопливо двинулась к ближайшему раненному, что полз в сторону домов, закрыла его от бандитов, молча наблюдавших за нашими передвижениями из трактира и неторопливо покатила обратно в проулок, волоча гимназиста, зацепив его багром за ворот шинели, под защитой брони — в переулке, у подвод, под охраной милиционеров, находились молодой лекарь, нервно курящий одну за другой папиросы, и пожилой фельдшер, которых я сегодня утром выдернул из больницы, заткнув возмещенные крики медицинской общественности тут же выписанными повестками зловещего вида и содержания.

Второго раненного, что лежал в луже, бандиты отдавать не хотели. Когда бронеповозка выкатилась из проулка во второй раз, из окон трактира раздалось несколько выстрелов, одна пуля даже попала в луже, рядом с головой стонущего паренька. Со стороны оцепления раздалось несколько винтовочных выстрелов — засевшие за срубами и сугробами фронтовики пытались подавить бандитствующих стрелков. А потом в дело вступил пулемет, что прошелся длинной очередью по окнам верхнего, а потом и нижнего этажа. Стрелок, стоящий за щитом, по сыплющемуся вниз стеклу и разлетающемуся в щепки наличникам, корректировал огонь своего «максима», после чего в трактире наступила тишина.

— Граждане бандиты! Ввиду высокой общественной опасности вашей банды имею указание живыми вас не брать. — я встал на крыше сарая в полный рост, держа перед собой, в сомкнутых кулаках «маузер» и «браунинг»: — Поэтому…

Меня прервали — из конюшни высунулся седлавший коней мужик, одетый распахнутую на груди солдатскую шинель. Его белесые глаза побежали по крыше справа налево, когда мы встретились с ним взглядом, я начал на спусковые крючки. Два выстрела ударили почти синхронно, мужик ойкнул и стал заваливаться назад, рука с зажатым «наганом», начав подниматься, на пол пути остановилась, после чего безвольно повисла вдоль падающего навзничь тела.

— В живых оставим только тех, кто выйдет из трактира в течении трех минут, без оружия и с поднятыми руками! — я махнул рукой, и пулеметчик дополнил мою речь короткой очередью по окну мансарды, очевидно зацепив кого-то, так как из трактира раздались крики и чей-то стон. Скрипнула дверь, и из коридорчика черного хода, выходившего во двор, выглянула чья- то физиономия. Я не стал изображать героя, лег на живот на мокрую дранку крыши и выстрелом заставил человека скрыться в доме.

— Командир, это мы! — сзади, громко сопя, подсаживая друг друга полезла тройка ветеранов с винтовками.

— Лежите здесь, не дайте никому убежать через задний двор, а я вниз. — я подполз к краю крыше сарая и соскользнул вниз, повиснув на руках.

С точки зрения обороны здание трактира было абсолютно неприспособленно. Боковые стены его были глухие, к тому же слева обзору мешал глухой забор из плотно сбитых досок и сараи, которые полностью закрывали подход ударной группы моих сотрудников.

— Готовы? Молодцы. Давай гранаты.

Два человека, пригнувшись, скользнули к входу в кабак, после чего одновременно забросили в ближайшие окна первого и второго этажа по ручной гранате. Одновременно с броском гранатометчиков, открыл огонь на прикрытие мой передвижной ДОТ.

— Бойся! — в голосе кричавшего звучала откровенная паника. Граната, заброшенная на первый этаж благополучно ушла в проем окна, то граната второго этажа зацепилась за осколок стекла и упала обратно, на землю, прямо перед моей штурмовой группой.

— Берегись! — я вжался в стенку сарая, прижимая к животу принесенный мне пулемет «Мадсен».

Борис Шкалкин, самый здоровый из наших сотрудников, кому сегодня доверили нести переносной штурмовой щит, сжался за ним, вмиг став в два раза меньше в размере. Я и те двое, что стояли за моей спиной, попытались сделать тоже самое, но вряд ли у нас получилось уменьшиться настолько. Мимо нас протопал гранатометчик первого этажа, и пристроился к нам, сжимающимся за щитом, пятым, а вот второму гранатометчику сегодня не везло фатально. Разворачиваясь, чтобы бежать обратно, он наступил на размотавшуюся обмотку и тут же рухнул на землю, поднялся, теряя драгоценные секунды, сделал три шага и рухнул лицом вперед, одновременно с, показавшимся тихим, хлопком гранаты.

— Тащи его в доктору! — я обернулся к гранатометчику номер раз и он, понятливо кивнув, ухватил пострадавшего, лежащего изодранной спиной вверх, за воротник шинели и, крякнув, потащил его в тыл.

— Вперед!

«Максим» перенес свой огонь на правое крыло трактира, а мы, держась друг за другом, двинулись вперед.

— Кувалда! — боец, идущий последним, выскочил вперед, молодецки размахнувшись, со всей дури долбанул по двери кабака, которые оказались не заперты и от удара чуть не слетели с петель.

— Вперед!

Сразу за дверью обнаружился небольшой закуток, с опрокинутым стулом, очевидно, что когда то тут было рабочее место вышибалы. Справа открывался проход в обеденный зал. Нашего появления тут никто не ожидал, десяток мужчин, стоя и сидя у окон с разбитыми стеклами, старательно палили из револьверов и винтовок в кого-то, кто располагался на улице.

Ствол моего пулемета располагался на специальной полочке щита, над плечом сопящего от напряжения Шкалкина, что тащил щит, уткнувшись лицом в сплошной массив брони, действуя по моим командам. Отстрелявшись по спинам бандитов магазином на тридцать патрон, я дал команду «назад», и мы, плотной гусенечкой, отошли в сторону швейцарской, где мне подали сзади полный магазин, приняв пустой. Пока мы отходили, я успел заметить, как трое, самых шустрых, уцелев от моей очереди, успели запрыгнуть за массивную стойку, стоявшую у противоположной стены.

— Идем втроем! Гранату готовь! — мы с Шкалкиным шагнули из-за косяка, за моей спиной, держась рукой за мое плечо, прижимался ко мне Виктор Воробьев, единственный студент в нашем отделе, бросивший свой физико-математический факультет после того, как всю его семью кто-то порубил топором прямо в собственной квартире. Красавец студент талантливо играл на биллиарде, а также ловко кидал гранаты, когда была нужна не дальность полета, а точность попадания.

Над широкой стойкой торчали головы бандитов и стволы их оружия. Как только мы показались из-за угла, загремели выстрелы и несколько пуль ударили в поверхность бронещита.

Я ударил короткой очередью из «Мадсена», после чего бандиты нырнули за стойку.

— Граната! — тушка гранаты, дымя запалом, по параболе кувыркнулась за стойку, откуда с криком полезли бандиты, прямо под очередь моего пулемета.

— Махни коробке, чтобы огонь прекратили.

Я вставил в пулемет новый «рог», дождался, когда на улице прекратится стрельба «максима», после чего дал команду «Вперед. Вправо влево, подранков смотрим».

Гусеница вновь пошла вперед. Идущие за мной сотрудники делали контрольные выстрелы в распростертые на полу тела — пленные бандиты не были нужны никому.

В конце зала располагалась лестница, ведущая на второй этаж и справа был широкий проход, ведущий в кухню, на которой располагались две большие печи и стеллажи с посудой.

— Есть кто живой? Поднимайся, не то бросаем гранату.

— Не стреляйте! — над стоящими на плитах кастрюлями и сковородами появились задранные вверх руки и бледные лица. Двух обнаруженных на кухне поварят заперли в тесной кладовке, дверь которой виднелась в углу кухонного помещения, а сами, двинулись дальше, на второй этаж.

Верхнюю площадку лестницы никто из бандитов не удерживал и это была их ошибка, так как ступенях Шкалкин не мог прикрывать нас щитом. Зато потом, поднявшись на второй этаж, «мадсен», как огненной метлой вымел стрелков, пытавшихся отстреливаться их дверей номеров, расположенных справа и слева от длинного коридора. Дальше шла зачистка номеров, одного за другим. Выбивалась дверь, дверной проем заслонялся щитом, из номера раздавалось несколько пистолетных выстрелов, после чего короткая очередь из пулемета ломала всякое сопротивление.

Попыток организованно контратаковать нас не было. Остатки банды сидели по номерам, кто куда успели заскочить, и сжимая в руках свое оружие, терпеливо ждали, когда в дверях его комнаты появиться ободранный многочисленными попаданиями щит группы захвата.

Через час тела членов банды были выложены в ряд у стены трактира. Счастливый фотограф из газеты «Петроградской газеты» двигал свою камеру, чтобы на запечатлеть на снимке все три десятка бандитов и лежащие рядом с ними оружие. По двору и зданию трактира ходили мои сотрудники, в поисках тайников и схронов, а из кладовой и погреба на две подводы грузили мешки и кули с продуктами. Из конюшни вывели лошадей, которых запрягли в две, стоящие во дворе трактира, подводы, на которые тоже стали грузить обнаруженные ценности.

Раненые и врачи уже убыли в лечебницу, трупы убитых милиционеров лежат отдельно, с накрытыми лицами, возле них растерянно топчутся их товарищи, по недоразумению, оставшиеся живыми.

Наконец из сейфа, обнаруженного в номере, очевидно принадлежащем хозяину трактира, мои люди принесли вещевой мешок, наполненный деньгами и золотыми изделиями, после чего я дал команду грузить на подводы оружие, обнаруженное на и при телах бандитов и двигаться в сторону нашего дворца. Заботу о покойниках, как плохих, так и хороших, я оставил заботам господина Прежбымовского Модеста Сигизмундовича, как хозяина местной территории.

Отправив наш обоз с трофейным оружием и продуктами на базу, я, прихватив вещевой мешок, изъятый в кабинете хозяина трактира и Сухова-Старовойтова, комиссара моего отдела, приставленного ко мне решением высокой комиссии, уселся в свою пролетку, дав команду сидящему на козлах Тимофею править в Таврический дворец. Четвертым в пролетку уселся Воробьев, прижимая к себе еще теплый от стрельбы ручной пулемет.

Во дворец мы прошли беспрепятственно, с мешком и пулеметом, ведомые местным обитателем Суховым-Старовойтовым. В чиновничьей шинели цвета маренго, знаками Министерства финансов и огромным пистолетом Борхардта К 93, с пристегнутым прикладом, что грозно висел на груди чиновника, Сухов-Старовойтов выглядел очень опасным, настолько, что ленивые солдаты запасных полков, толпившиеся на подходах в дворцу, почтительно расступались перед его целеустремленной фигурой.

К сожалению, триумфальное пришествие в кабинет комиссара Временного правительства по Петрограду, не получилось, у господина Пущина шло совещание и нам предложили подождать.

— Аркадий Федорович! — толкнул я в бок оплывшего на соведнем стуле чиновника: — Вы бы здесь не сидели, а метнулись бы по дворцу, и нашли бы репортеров и фотографа.

— Вы полагаете? У нас же были и журналисты, и фотограф. — скосил на меня светлыми глазами уставший от волнений чиновник.

— Поверьте, Аркадий Федорович, пиара много не бывает. Бандиты и оружие это одно, а вот возвращенные народу ценности… — я встряхнул мешок: — Это другое. Только не говорите им, что мы принесли, но пообещайте, что будет сенсация.

Специалист по министерским интригам и играм по подсиживанию ближнего своего мгновенно проснулся, поправил на груди свой гигантский пистолет и исчез в коридорах правительственного дворца.

Через сорок минут двери кабинета градоначальника распахнулись, оттуда повалил чиновный и иной люд, а навстречу им в кабинет проникли я со своими коллегами, три репортера с неизменной фотокамерой на треноге и парочка чиновников — знакомых моего комиссара. Увидев эту суету, часть лиц, вышедших с совещания, из любопытства вернулись обратно, в кабинет Пущина.

— Это что такое? Что вы хотели? — увидев странную толпу, целеустремленно входящего в начальственный кабинет, Лаврентий Иванович Пущен не на шутку испугался.

Я, дождавшись, когда все любопытствующие сгрудятся у стен, сделал два шага, отдаленно напоминающих строевые, в сторону замершего за своим столом градоначальника, положил перед ним вещевой мешок и, отступив на шаг, вскинул ладонь к козырьку папахи.

— Господин комиссар по городу Санкт- Петербургу. Докладываю, что сегодня, около десяти часов утра, получив сообщение, что отряд милиции Центральной части, под командованием господина Прежбымовского попали в засаду у трактира Брюханова в районе Лавры и несут потери. Совместно с назначенным вами в наш отдел народной милиции Адмиралтейской части комиссаром господином Суховым-Старовойтовым, мы выдвинулись всеми нашими силами в указанный район, где в ходе часового боя полностью уничтожили банду численностью в тридцать два человека, захватив большое количество оружия, боеприпасов и доказательств преступной деятельности бандитов. Наши потери — один раненный от взрыва гранаты, потери милиции Центральной части в настоящий момент устанавливаются. Доклад закончен. Докладывал начальник Адмиралтейской части народной милиции Котов.

О время мое речи хозяин кабинета успокоился, встал и по окончанию доклада пожал мне руку.

— А это что вы мне принесли… Петр Степанович? — Пущин ткнул пальцем в пузатенький вещевой мешок.

— Не могу знать. Мешок обнаружен в сейфе, в комнате главаря банды. Очевидно материальные ценности.

В это время население не имело понятие о значении слов сэлфи, блогер и инстасамка, но фотографироваться народ любил. Несколько газет Петрограда на следующий день разместила на первых страницах большие фотографии из кабинета комиссара Пущина, где он был запечатлен в окружении набежавшего в кабинет народа, над красиво разложенными на столе пачками купюр в разных валютах, ювелирной мелочью, золотыми монетами и столовым серебром. Я стоял одесную от начальника имперской столицы, держа на перевес ручной пулемет и улыбаясь во весь рот. В коротком интервью, что потребовали дать возбужденные репортеры, я скромно рассказал о руководящей роли комиссаров Временного правительства, помогающих новой, народной милиции, успешно бороться с распоясавшимся бандитизмом и возвращать народу похищенные ценности.

Блестящий, как золотой червонец, Пущин на прощание крепко жал мне руку и предлагал заходить к нему при любой, даже малой нужде. Счастливый Сухов-Старовойтов с коллегами из Минфина сел подсчитывать и оприходовать доставленные материальные ценности, а я, подхватив пулемет и бывшего студента, двинулся в сторону пролетки с дремлющим Тимофеем и недовольной Звездочкой.