Глава одиннадцатая 14 марта 1917 года

«Правом на социальное обеспечение при инвалидности пользуются: а) все лица, работавшие по найму и потерявшие трудоспособность вследствие: увечья, профессионального заболевания или иных причин (старческая дряхлость и пр.), но в последнем случае проработавшие по найму в различных предприятиях и учреждениях не менее 8‑ми лет, б) военнослужащие старой и Красной Армии, лишившиеся трудоспособности вследствие увечья или заболевания, полученных на войне или во время нахождения их на военной службе».

Из Декрета Совета Народных Комиссаров от 31.10.1918 года.

— Теодор Фридрихович, спасибо вам большое за консультацию, это очень мне поможет. Тогда, может быть вы зачитаете завещание покойного, раз предварительно, единственная наследница находится здесь?

— Но вы понимаете, что у Марии Андреевны есть свои наследники. А в соответствии с…

— Прошу прощения, господин нотариус, но мы отвлеклись на поддельные договора, и я не договорил. Я хотя и не заканчивал университетов Российской империи, но по специальности я правовед, и думаю, что, как и везде, наследник, который своими действиями способствовал смерти наследодателя или замарал себя иными преступлениями с наследуемым имуществом, права на наследство лишается. И я готов вас заверить, что Мария Александровна такие действия совершила, подробности озвучить пока не могу, так как тайна следствия, сами понимаете.

— Ну хорошо¸ ввиду исключительных обстоятельств и ваших заверений… — пожилой нотариус пожевал бледными губами: — Пожалуй я могу сейчас озвучить последнюю волю покойного, чтобы Анна Ефремовна могла заявить о своем желании принять наследство и осуществлять попечение его.

Лязгнул замок высокого сейфа, скрипнув, открылась дверь толщиной сантиметров в пятнадцать и Теодор Фридрихович, покряхтев, достал из толстой стопки подобных серый конверт.

После соблюдение ряда формальностей, как проверка паспортной книжки дочери, включения меня и помощника нотариуса в акт оглашения наследства в качестве свидетелей, проверки целостности сургучных печатей на конверте, последняя воля купца Пыжикова, наконец, была оглашена, после чего я понял, за что так отчаянно билась несравненная Мария Андреевна.

Любимой дочке купец отписал после себя, кроме двух квартир и складского сарая на задворках у Николаевского вокзала, еще и столярно-механическую мастерскую, мызу на берегу Финского залива, а также доли в товариществах по эксплуатации доходных домов.

Мария Александровна, согласно завещания, получила бы две тысячи рублей единовременно и по тысяче рублей ежегодно до того момента, пока в очередной раз не выйдет замуж. Если же Мария Александровна в течении девяти месяцев с момента смерти купца родила бы ребенка, то Анна Ефремовна была обязана выделить из своего имущество пять тысяч рублей на рождение ребенка, а потом выплачивать ежемесячно еще по одной тысячи рублей до достижения этим ребенком возраста двадцати трех лет. Это конечное были основные моменты воли покойного. Тае еще были перечислены технические подробности, но я их уже не слушал.

— Поздравлять вас конечно, Анна Ефремовна, конечно, не с чем, больно повод для обретения имущества печальный, но рад, что батюшка ваш о вас примерно позаботился. — произнес я, подсаживая завидную невесту под локоть, когда она садилась в коляску.

— Петр Степанович! — завидная невеста задержала свою руку в моей руке: — Простите меня, пожалуйста. Я знаю, сколько вы для меня сделали, но умоляю, не бросайте на половине пути! Съездите со мной в остальные места, я знаю, что без вас я не справлюсь.

— Не волнуйтесь, Анна Ефремовна, не брошу я вас, просто сегодня уже поздно, а вот завтра мы и поедем по адресам вашего имущества. Только чувствую, что в одиночку там нам делать будет нечего, так что надо будет подготовится к визиту.

Проводив Анну Ефремовну до дверей ее квартиры, взбодрив охрану и передав тетке Серафиме Карповне мешок с продуктами на всех обитателей квартиры, в том числе и мою охрану, который я возил с раннего утра в пролетке, я поехал в отдел милиции.

Честно говоря, подъезжать к своему месту службы и одновременно месту жительства было приятно. В окрестностях великокняжеского дворца за последние дни порядка стало значительно больше. У многих домов старательно мели улицы трезвые дворники, которых силами народной милиции пришлось сильно взбодрить, а то взяли моду в течении рабочего дня заседать на собраниях созданного или профсоюза, а после этого, до ночи «скипидарить» в окрестных питьевых заведениях, которые, несмотря на продолжавший действовать сухой закон, введенный бывшим Императором, практически открыто торговали крепкими спиртными напитками. Да и погромы винных складов, которые продолжались на окраинах и окрестностях столицы, перестали носить стихийный характер. По словам репортеров, зачастую вместе с толпой военных, что находили и громили очередной склад с запасами спиртного, прибывало большое количество телег и другого транспорта, которые организованно и вывозили большую часть винной продукции в неизвестном властям направлении.

Заведения эти я пока не трогал. Закрытие их могло вызвать массовые народные волнения, я же пока собирал информацию.

Я в очередной раз кивнул идущему по маршруту патрулю моих сотрудников, раскланялся с какой-то парой из встречной пролетки, что радостно приветствовала меня.

Да, порядка стало больше. Улицы от шпаны и урок мы вычищали, солдат и матросов, желающих навести революционных порядок постепенно отваживали, не давая заниматься любимым занятием «революционеров» — обысками и реквизициями. Количество сотрудников уже достигло трехсот человек и количество желающих поступить на службу в наш отдел росло, так что пришлось создавать кадровый резерв, который проходил первоначальное обучение профессиональному мастерству в выходные, так сказать, на голом энтузиазме, правда с горячим обедом в конце занятий за счет народной милиции.

Приехав в отдел, я быстро прошел мимо крепостных заграждений, которые отлично защищали отдел от непрошенных гостей, отдал честь вытянувшемуся часовому, принял доклад от дежурного, что происшествий за время моего отсутствия не случилось и прошел в секретную часть, в задних помещениях дворца.

Когда я обещал, что возьму на службу инвалидов с практически любым увечьем и найду им службу по плечу, я не врал. Так, например, несколько безногих ветеранов, попарно, круглосуточно слушали через систему обычных угольных микрофонов камеры с задержанными. Камеры у меня конечно были мало приспособленные для содержания арестантов, переделанные из продуктовых хранилищ, с узкими спальными лавками, над которыми торчали короба системы вентиляции. Но что имеем, то имеем, не я же громил арестные дома и тюремные замки в столице. И, практически каждое слово задержанных, что размещались на узких, металлических шконках, круглосуточно фиксировались и записывались моими безногими ветеранами.

Сейчас я читал сводку, так сказать, из подземелья, понимая, что не зря встал еще до рассвета и устроил жесткий допрос вчерашним задержанным из квартиры тетки купца.

Не знаю, что нашла в помощнике поверенного Гришке Обламасове покойная Мария Александровна, возможно она его собиралась использовать, после чего бросить, но организовав с помощью этого пройдохи убийство своего мужа, женщина совершила огромную ошибку. Избалованная своим мужем, она имела от него достаточно много, чтобы хватало не только ее дамские потребности, но и на то, чтобы подбрасывать своему юридическому любовнику.

Очевидно, что мелкому юристу господину Обламасову, выполнявшего множество мелких, но нужных поручений в конторе одного из столичных адвокатов, не хватало внимания от восхищенной публике, так что он с утра и до вечера рассказывал, задержанным вместе с ним, боевикам из кодлы предпринимателя Носова, о своих криминальных подвигав, купаясь в восторженных «ахах» и «охах» со стороны рядовых уголовников.

Со слов Гришки, он уже много лет получал значительный куш, наводя, якобы созданную им, шайку налетчиков, на квартиры богатых клиентов своего работодателя. Возможно, что шайка была, и, может быть не одна, но я очень сомневаюсь, что руководил ей Гришка, да и количество рассказанных им налетов явно превышало все мысленные пределы. В семейство Пыжиковых Григорий стал вхож осенью шестнадцатого года. Очень скоро, со слов нашего обояшки, перед его харизмой не смогла устоять Мария Александровна, ну, а в январе семнадцатого года снятый Григорием номер гостиницы посетила и юная Анна Ефремовна. Со слов, захлебывающегося от восторга перед своими талантами Гришки, он собирался выдоить обоих женщин, после чего объявить им, что «наша встреча была случайна, я так страдаю, но не могу продолжать наши встречи» и исчезнуть вместе с вырученными деньгами, так как наш проныра знал, где хранят свои денежные средства и драгоценности, соблазненные им дамы.

Другой важной информацией было то, что сидящие в темноте камеры жулики с уверенностью ожидали скорейшего освобождения, так как их наниматель, красноярский промышленник Носов Илья Сергеевич то, что уже считал своим, никогда никому не уступал, причем, на своем пути не останавливался ни перед чем, так что, по мнению сидельцев, часы моей бренной жизни стремительно истекали.


Утро следующего дня.

Что может быть естественней, чем нищий-инвалид, просящий милостыню? Ничего. Эта картина настолько привычна российскому обывателю, тем более на третий год Великой войны, что давно не вызывает никаких эмоций. В декабре шестнадцатого года, когда Прохорова Василия, чьи ноги, размозженные взрывом германского «чемодана», военные хирурги отпилили ровно по середине бедер, два хмурых санитара отвезли на железнодорожный вокзал с воинским требованием на проезд до станции Тверь, засунули в серый вагон четвертого класса, наказав проводнику организовать высадку страдальца на станции согласно предписания. Понимая, что в родной деревне, где даже капуста и картошка не каждый год родится, встретят героя войны не ласково, безногий поднял крик, после чего пассажиры с удовольствием высадили его обратно на перрон, выкинув следом вещевой мешок с нехитрым солдатским имуществом. Через час инвалида, что на руках дополз до вокзального входа и кинул на землю шапку побили местные нищие, а крепкие ребята, что опекали его обидчиков, оттащили стонущего солдата в подворотню, показали нож и сказали ползти куда подальше. Били его еще три раза, пока он не нашел себе небольшой пятачок тихой улочки, где ходило мало прохожих, и никто из местной гопоты на этот кусок мостовой не претендовал. В жильем ему тоже повезло. Местный дворник, за ежедневное подношение, запускал инвалида на ночь в небольшую будку, где до войны работал сапожник. Одна стена у будки была теплая, через нее проходила труба местной кочегарки, поэтому спать, свернувшись калачиком и прижавшись к стене, человеку, зимовавшему в окопах, было можно.

В конце февраля к Василию подошел земляк, скакавший на костыле бывший артиллерист, забритый в армию из соседнего уезда, и сказал, что замолвил за друга Васю словечко в одном хитром месте, где безногого готовы взять, предоставив службу по силам, взамен предоставив паек, денежное довольствие и место для жительства, а также «полный социальный пакет». Василий всю ночь совсем не спал, думая, что веселый землячок посмеялся над убогим, но утром следующего дня за ним приехала пролетка, куда Василия со всем почтением загрузили и отвезли во дворец.

А через несколько дней, отмытый, побритый, переодетый в чистое, даже с «Георгиевской медалью», что нацепили на шинель вместо украденной беспризорниками, Прохоров Василий, усаженный на крепкую тележку на маленьких колесах, снова отправился нищенствовать. Только сейчас его «христарадничество» проходило совсем на новом уровне. Пара крепких молодцов, со всем почтением, выгружала его из крытого фургона с горячей буржуйкой в тихом переулке, после чего парни внимательно смотрели, как их подопечный легко катясь по тротуары, выезжает в согласованное заранее место, где, поправив медаль на старенькой, но аккуратно заштопанной шинели, бросает перед собой солдатскую шапку и приступает к работе. Молодцы, убедившись, что с подопечным все в порядке, грозят кулаками кучке местных нищих, что опасливо кучкуются поодаль и убывают, развозить по городу остальных подопечных.

Василий с чувством превосходства смотрит на своих незадачливых конкурентов, после чего с достоинством смотрит на спешащих мимо прохожих, не забывая при этом, выкатить на своей тележке наперерез зажиточному пешеходу, требовательно протягивая ему навстречу шапку с виднеющимися на дне монетами и купюрами.

Прохожий, чуть не столкнувшись с наглым инвалидом, торопливо лезет в карман, бросает в шапку монету и спешит прочь. И никаких скандалов, ибо все заинтересованные лица знают, что этот наглый безногий входит в шайку ветеранов, что поставила выгодный процесс сбора подаяния в столице на новую высоту. Не все было гладко. Все хлебные места в столице давно поделены, и наглые пришельцы, которые, к тому же, не соблюдали никакой договоренности, а просто занимали места, которые им нравились, после чего, без всякой причины, могли исчезнуть с этого места, зачастую навсегда ломали все существующие договоренности уважаемых людей.

Попытки наказать и изгнать инвалидов в военной форме силами местных нищих жестко и безжалостно пресекалась группами здоровяков с дубинами, которые, не вступая в разговоры, били побирушек так, что некоторые из них впервые в жизни получили настоящие увечья и переломы.

Когда к решению вопроса подключились жулики, попытка подрезать военных уродов была меткой стрельбой из стоящей рядом, неприметной коляски, а когда воры собрались, выставив пару десятков бойцов с огнестрельным оружием, на встречу с ними приехал страшный мужик, в офицерской куртке, с гуттаперчевой маской вместо лица и в черных очках слепого, но с пулеметом «максим» в телеге и изготовившимся с стрельбе расчетом, накрытым от посторонних глаз куском брезента. К атакам на пулемет воры оказались не готовы, а офицер с искусственным лицом пообещал им тотальную войну, поэтому сейчас членов шайки нищих «Ветеран» городской криминальный элемент старались не замечать. Не останавливаясь на достигнутом, военные нищеброды пошли дальше. Тележка с безногим ветераном могла заехать в «чистый» ресторан или модный магазин, и обрубок человека в серой шинели, медленно и с достоинством проезжая мимо столиков, требовательно тянул свою шапку к, замолчавшей от наглости, публике. Попытки швейцаров, официантов или приказчиков, выкинуть прочь потерявших все представления о приличиях хамов, обычно заканчивалась плохо. Нет, никто не въезжал в ресторан «Палкин» на телеге с пулеметом, не дай Бог. Просто, когда обидчики ветерана, после трудового дня двигались домой, их догоняли какие-то патриоты и больно били за обиду ветерану, а на прощание показывали нож или револьвер, обещая, что больше бить не будут. И поэтому, когда в следующий раз в шикарное заведение заезжала тележка инвалида, то, несмотря ни крики хозяина или метрдотеля, ни один халдей в сторону нарушителя спокойствия даже не смотрел.

Зачем такие сложности? Да, попрошайничество в «хлебном» месте приносило неплохой барыш, который вечером делился на всех коллег, что сидел на улице с протянутой рукой, и было приятным дополнением к денежному содержанию. Главной же задачей этих экзерсисов было становление скрытой системы наружного наблюдения отдела Народной милиции Адмиралтейской части. Кто подумает, что военный инвалид, сидящий на бойком месте Лиговского проспекта, не просто клянчит у прохожих копеечку или рублик, а внимательно наблюдает за зданием, где, к примеру, квартируется челядь и пристяж красноярского промышленника Носова Ильи Сергеевича, а бывший солдат Прохоров Василий внимательно следит за всеми входящими и выходящими из широких ворот штаб-квартиры Носова, за всеми грузами, что прибывают и убывают со склада, принадлежащего опасному купчине.

Сотрудники отдела наблюдения были никак не связаны с моим отделом. Жили они или на казарменном положении в небольшом флигеле на районе судостроительного завода, или в отдельных комнатах в приличных рабочих казармах. Вот, к примеру, позавчера, к Прохорову приехала выписанная из деревни жена, что сейчас крутилась, наводя уют в выделенной Василию отдельной комнате дешевого доходного дома на Бумажной улице за Обводным каналом.

Василий приложился к чекушке, от крепкой ханжи в которой был только запах и чуть-чуть алкоголя, смачно хрустнул половинкой очищенной луковицы, лежащей рядом на обрывке газеты и вдруг замер — у одного из парней, что сейчас грузились в три пролетки, остановившиеся у дома, занимаемого купцом Носовым, из-под ремня на поясе выпал револьвер. Револьвер конечно шустро подхватили, и даже, никто из проходящих мимо прохожих, вроде ничего не заметил, кроме внимательного нищего в солдатской шинели, что побирался на противоположной сторону проспекта. Парни в пролетках уже уехали, когда нищий подозвал к себе проходящего мима пирожника, самого деревенского вида, с огромным коробом за спиной, что крутился тут с утра, стараясь продать приличной публике свой непрезентабельный товар. Продав нищему два пирожка с требухой, крестьянин с довольным видом быстро пошел дальше, чтобы через две улицы передать старшему звена информацию от Василия, что подручные Носова Ильи Сергеевича силой великой и при оружии выехали в неизвестном направлении. К сожалению скорость прохождения информации от постов наружного наблюдения оставляла желать лучшего, в чем мне совсем скоро пришлось убедится.

Загрузка...