Мне снились ножи, вращающиеся лезвия, которые делали небольшие надрезы на моей коже, пока каждый сантиметр моего тела не чувствовался, словно охваченным пламенем.
Я проснулась в поту, смахнула волосы с глаз и попыталась замедлить дыхание.
Также я была голодна, поэтому подошла к мини-холодильнику, чтобы посмотреть, какой у меня есть выбор. Алкогольный напиток, газировка, фруктовый сок. Четыре бутылки «Крови для Вас», старомодной бутилированной крови, которую предпочитают мои родители. Четыре бутылки «Гемо», моей любимой. Я считаю, что «Кровь для Вас» на вкус, как пластик, а ароматизированные линии на вкус, как пластик, имитирующий настоящую еду. Я предпочитаю кровь без добавок, вероятно, потому что пью кровь с рождения. Мои родители пугали многих людей, давая мне бутылочки с розовым молоком во время вечерних прогулок — когда люди заканчивали удивляться, почему младенец в полночь находится не дома.
Я взяла бутылку «Гемо», открыла крышку и за несколько секунд выпила всю бутылку. Потом взяла еще одну и сделала то же самое. После третьей я, наконец, насытилась.
Я поспала и подкрепилась, поэтому пришло время заняться своими вечерними делами — и найти способ помочь Райли. Я хотела посмотреть, что говорят люди, поэтому подключила свой экран к монитору отеля и включила круглосуточный новостной канал.
Группа людей делала предположения относительно мотивов Райли. Они перестали называть его убийцей, вероятно, не из-за того, что верили ему, а потому что не хотели, чтобы на них подали в суд. Они называли его подозреваемым, и я практически слышала, как они произносят это слово в кавычках. Фотографии, которые они отобрали, лишь помогали их изложению. Они придавали особое значение тому, насколько он крупный, насколько сильный и насколько другой. Не утонченно красивый, а громила. Головорез. Мужчина, который, очевидно, мог убить.
Они не знали Райли и не хотели узнать. Из того, что причинять кому-нибудь боль совершенно не в его характере, хорошей истории не выйдет. Доброта не вызывает волнение.
Но до тех пор, пока не будут собраны доказательства, в которые поверит Омбудсмен — в которые сможем поверить все мы — ничто не изменится. А пока настоящий убийца все еще на свободе, движимый мотивом, который мы не понимаем.
Прежде чем я смогла его выключить, изображение переключилось на фото Коннора и Табби, прибывающих на вечеринку, потом на снимки разговаривающих пар — Коннор и я, потом я и Дэйн, потом Сери и Дэйн. Они располагались над заголовком, который гласил: «Любовь перед Расправой?»
Я закатила глаза. Неважно, что Коннор и Табби — единственные, кто на самом деле встречаются, а остальные из нас просто болтали. Обычный разговор на вечеринке, по-видимому, тоже недостаточно волнующий.
На бессилие и разочарование, которые я уже испытывала оттого, что не способна помочь Райли, наложилось раздражение.
Но к тому времени, как я вышла из душа, у меня в голове начала созревать идея. Способ, которым я могу избежать нарушения сделки мэра с Домом Кадогана, чтобы я смогла провести кое-какое расследование, и за это не спустят собак на моих родителей.
«Да, я дочь Этана и Мерит, и прожила в Кадогане большую часть своей жизни. Но официально я не вампир Кадогана. Я родилась в Доме, поэтому не проходила официальную Коммендацию — процесс, с помощью которого Посвященные вампиры становятся Послушниками. Технически я Бродяга, вампир, не связанный с каким-либо конкретным Домом».
«Если я не вампир Кадогана, то любая сделка, заключенная с Домом Кадогана, меня не затрагивает».
«Это ведь формальность? Пожалуй. Но Райли того стоит».
Я оделась, выбрав джинсы, сапоги и легкую черную кофту с длинными рукавами, и завязав волосы в пучок, благодаря которому я надеялась выглядеть в меру профессионально. «Мне нужно сделать доклад и задать множество вопросов».
«И если мои родители и Омбудсмен узнают, что я делаю, мне придется многое объяснить».
Я встала и подошла к двери. «Пришло время внести свой вклад».
Возле гостиничного номера Сери стояло двое охранников-людей. Они с головы до ног были одеты в черное и подозрительно посмотрели на меня, когда я подошла ближе.
— Элиза Салливан, пришла встретиться с Серафиной и Марион, — сказала я и достала свое удостоверение.
Они посмотрели на него, потом на меня, потом снова на удостоверение, ровно как им было поручено.
«Хорошо. Мне нравится, когда люди следуют инструкциям».
— Мэм, — произнес один из них, а потом отпер и открыл дверь.
В номере было полно вампиров и тяжелой магии. Сери увидела меня первой и бросилась ко мне. На ней были джинсы и полосатая кофта, на ногах красные балетки, а волосы были собраны в неряшливый пучок, что каким-то образом выглядело стильно.
Когда она расцеловала меня в каждую щеку, я почувствовала пощипывание от ее нервной магии.
— С тобой все в порядке, Лиз?
Я кивнула.
— Я в порядке. Как обстоят дела тут?
— Все… обеспокоены, — тихо ответила она, переведя взгляд на Марион и остальных. Они сидели на диванах возле больших окон, тихо разговаривая и глядя на темный город.
— Вчера все вышло не так, как мы планировали.
— Верно.
Марион оглянулась и поднялась, идя к нам, другие вампиры последовали за ней.
— Есть новости? — спросила она.
— Сегодня я еще не разговаривала со своим отцом. Хотела сначала поговорить с вами. Мы ожидаем, что офис Омбудсмена столкнется с трудностями, — ответила я и рассказала, что мы слышали прошлой ночью от Дирборна, и какого вздорного поведения мы от него ожидаем.
— Райли бы не стал убивать Томаса, — сказала я, придавая словам столько уверенности, сколько могла, и, сказав это, встретила их взгляды.
Марион наклонила голову.
— Его обнаружили с орудием убийства.
У меня возникло ощущение, что в ближайшем будущем у меня будет много таких разговоров.
— Да, — согласилась я. — И на вечеринке он на глазах у зрителей поругался с Томасом, после того, как тот оскорбил оборотней на переговорах. Но Райли было на это плевать, и даже если его это взбесило, он бы не стал из-за этого убивать. Да, у него неоднозначное прошлое. Но я его знаю, и знаю в течение очень долгого времени. Это не в его стиле.
— Если ты думаешь, что Райли невиновен, то кто по-твоему это сделал?
— Не знаю. Пока что.
Я не была уверена, сколько можно им рассказать, но решила, что доверяю Дому Дюма так же, как и Райли, если не сильнее. Поэтому рассказала им о пропавших видеоматериалах, пути побега убийцы и возможности того, что для искажения памяти Райли использовали магию.
— Ты думаешь, на него как-то воздействовали? — спросила Марион с ясным взглядом.
— Я думаю, что на месте смерти Томаса была магия, — с осторожностью произнесла я. — Я думаю, что кто-то убил Томаса, а Райли сделали идеальным козлом отпущения.
— Зачем убивать Томаса? — спросила она.
— Этого я тоже не знаю. Но я не думаю, что это совпадение, ведь сегодня нет переговоров, заседание отменили.
— Ты считаешь, что кто-то хочет сорвать весь мирный процесс, — сказала Марион.
— Это единственная связь, которую мы выявили на данный момент.
— Вчера заседание прервали фейри, — произнесла Марион. — Причастны ли они к убийству?
— Пока этому нет никаких доказательств, — ответила я. — На вечеринке были фейри, но, насколько я знаю, они не доставляли неприятностей.
— Меня посетила такая же мысль, — сказала Марион, кивнув, когда Одетта протянула ей чашку чая. — Благодарю, ma chère[52]. — Марион сделала глоток, а потом поставила чашку на блюдце. — И как мы можем помочь твоему другу?
От этого вопроса у меня из глаз чуть не потекли слезы, и это снова напомнило мне, почему я чувствую такую связь с Дюма.
— Ты можешь дать мне время, — ответила я. — Я понимаю, что нахожусь здесь по поручению Дома Дюма, но я хочу получить твое разрешение изучить это дело, попытаться выяснить, что произошло. Не только ради Райли, а потому что убийца все еще на свободе — и готов убивать — чтобы получить то, что они хотят. Это делает их опасными для всех нас, включая твой дом.
Марион снова сделала глоток чая, обдумывая просьбу.
— У тебя есть мое разрешение на расследование, — сказала она, а потом ухмыльнулась. — И как, скажи на милость, ты планируешь обойти соглашение Кадогана с городом?
Я улыбнулась в ответ.
— Я все еще над этим работаю.
Офис Омбудсмена находится на заброшенном кирпичном заводе, где также размещаются сверхъестественные заключенные округа Кук. Офисы завода отремонтировали, а второе здание переделали в место для сверхъестественного посредничества и учебных мероприятий. Это дело рук моего прадедушки: он добавил элемент обучения к миссии офиса. На этот раз политики города хорошенько все обдумали и согласились с ним.
Собственность огорожена, но ворота открыты, по бокам от входа растут кусты, а над дверью висит знак с логотипом офиса. Это также является частью сделки, которую мой прадедушка заключил для ремонта завода. Он согласился переехать из своей штаб-квартиры на Южной Стороне, где работал раньше, но ворота должны были оставаться открытыми, а офисы должны были быть уютными, потому что он хотел, чтобы люди и сверхъестественные чувствовали себя комфортно, находясь здесь. Теперь он больше похож на университетский городок, чем на реликт промышленности.
Я подошла к административному зданию и помахала охраннику, сидящему возле входа. Кларенс Петтиуэй охраняет офис с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы приходить сюда, и у него всегда книга в руке.
На этот раз он поднял глаза от выцветшей книги в мягкой обложке и помахал в ответ. У него морщинистая темная кожа, но взгляд все еще проницательный.
— Неужели это маленькая Элиза Салливан. Хотя теперь уже не такая маленькая.
— Мистер Петтиуэй, рада вас видеть. — Я указала на книгу. — Что сегодня на очереди?
Он перевернул ее, показав мятую обложку «Одиссеи»[53] Гомера.
— На этой неделе надеюсь поближе познакомиться с классикой. Вот перечитываю список лучших 100 книг. Что тебя привело?
— Я бы хотела поговорить с одним из ваших заключенных. С Райли Сикскиллером.
Улыбка исчезла, и его лицо ожесточилось. Мистер Петтиуэй ушел в отставку из ЧДП, но в глубине души он все еще полицейский.
— Он в камере. И мистер Дирборн не давал разрешения тебя пускать.
«А вот это сложно».
— Он не знает, что я здесь, — призналась я. — Но Райли уже долгое время является моим другом, и я думаю, что его кто-то подставил. Мне нужно всего пару минут, чтобы выслушать его версию. Я знаю, что многого прошу. Но я обещаю, что мне понадобится всего пара минут.
Потребовалась почти минута, чтобы он смягчился, поднялся и отложил свою книгу, потом провел меня по вестибюлю к мрачному бетонному коридору, который ведет в изолятор.
Мистер Петтиуэй приложил руку к плате безопасности, и с громким механическим щелчком открылась дверь. Он придержал ее, прежде чем та закрылась, и оглянулся на меня.
— Я это позволяю из-за твоего прадедушки и потому что считаю, что ты хорошо разбираешься в людях. Но ты будешь осторожна?
— Обещаю.
И я могу постоять за себя лучше, чем может представить мистер Петтиуэй.
Помещение было огромным, большим, как футбольное поле, со стенами высотой шесть метров. И оно было пустым, за исключением кубов из стекла и бетона, расположенных аккуратной сеткой. Никакой стали, никаких решеток. Но все равно клетки.
Первый куб в первом ряду был пуст, как и большинство других. Куб Райли был вторым с конца.
Я обнаружила его вышагивающим за стеклянной стеной. Он был одет в бледно-серую робу и белые носки, и из-за тонкой ткани он каким-то образом казался меньше. Позади него куб был пуст, за исключением кровати, вмонтированной в стену, раковины и унитаза. Потолок был стеклянным, но остальные три стены были бетонными, чтобы обеспечить хоть какое-то уединение. «И как в большинстве тюрем», — догадалась я, — «там удручающе».
Я дождалась, когда он поднимет взгляд — а потом увидела, как в его глазах вспыхнула надежда, и снова исчезла. Я сразу же пожалела, что подарила ему надежду.
— Элиза. Пришла посмотреть на животное в клетке?
У него под глазами были темные круги, а на челюсти синяк, вероятно, сопротивлялся при аресте.
— Я пришла проведать тебя. И задать пару вопросов.
— Я уже разговаривал с копами. Со Стаей. — Его голос был пренебрежительным, слова резкими. Уж я-то точно не могла его винить за то, что он злится.
— Я знаю. И знаю, что ты не причинял ему вреда, Райли. Я знаю, что ты не убивал Томаса.
Его глаза расширились, смягчились.
— Расскажи мне, что произошло, — попросила я.
— Я не знаю. — Он зажмурился и потер виски. — И из-за попыток вспомнить у меня трещит голова.
— Ладно, — произнесла я, делая пометку в голове. — Тогда расскажи мне, что ты помнишь.
— Грудинку.
Не это я ожидала от него услышать.
— Грудинку?
— Стая поставляла мясо на вечеринку, в том числе и грудинку, которую мы коптили на новой кухне «Красной Шапочки» — там мескитовая яма, но я думаю, это не имеет значения. Я приехал на вечеринку тогда же, когда прибыл фургон, и помог разгрузить противни. — Он руками показал прямоугольник. — Знаешь, эти большие алюминиевые противни?
— Конечно. Банкетные противни. Я видела, как ты их нес.
Он кивнул.
— Я принес их и разложил.
— А что потом?
— Я пошел на вечеринку. Выпил виски — у Кадогана хорошее пойло — и послонялся туда-сюда, пообщался с людьми. Я ел, пил и слушал музыку, обсудил со своими товарищами по Стае «Сокс», проблему Коула с одним из его кулачков.
— Кулачков?
— На его тачке. Кулачковый двигатель.
— А. Поняла. Продолжай.
— Мы хотели спросить, можно ли искупаться в бассейне, после того, как вечеринка начнет сворачиваться. Я думал, что Салливан охотно согласиться. Я хотел проверить воду, поэтому опустился на колени и потрогал ее пальцами. Она была теплой, но не слишком. А потом… — он поморщился и снова потер виски. — А потом я что-то увидел. Или услышал? Я не… я не помню.
— Что-то привлекло твое внимание?
— Да. Но я не знаю, что. А потом я почувствовал запах крови и огляделся… — Он замолчал, нахмурив брови, и прижал сжатый кулак ко лбу. И, словно он сдерживал сдерживал боль, громко выдохнул.
Я подошла ближе к стеклу.
— Мне кого-нибудь позвать, Райли? Чтобы помочь с болью?
— Нет. Я справлюсь. — Но он подошел к кровати, сел и обхватил голову руками.
Из-за его размера было еще тяжелее смотреть, как он страдает. Он сильный, поэтому боль, которая его сокрушила, скорее всего, для меня была бы просто нестерпимой.
— Следующее, что я помню, — проговорил он, не поднимая головы, — как ты стоишь передо мной, а позади тебя кричит женщина. Потом появились копы. — Он снова поднял голову, в его глазах сражались страдание и гнев. — И вот мы нахрен здесь.
— У тебя когда-нибудь были подобные пробелы в памяти?
— Нет. Когда мой мозг снова заработал, я узнал мужчину на кирпичах. Делегата из Испании. Того, кто бесновался по поводу сотрудничества оборотней и вампиров, а потом чуть не врезался в меня и попытался обвинить в этом меня.
— Ты знал его до мероприятия? Общался с ним раньше?
Он поднял голову, и его глаза казались яснее, словно боль исчезла, потому что мы переключили тему. «Могла ли это сделать магия? Повлиять на его память и сделать так, чтобы было больно вспоминать?»
— Ни то, ни другое. Его имя и фото, вероятно, были в личном деле охраны. — Он попытался ухмыльнуться. — Но я не уделяю особого внимания вампирам, которые живут на другом континенте.
Поскольку я не много думала об оборотнях, пока была в Париже, то не могла его в этом винить.
— Никто не хочет тебе навредить? — спросила я.
— Я оборотень, — ответил он, как будто это полностью все объясняло. — У меня есть враги, как и у всех остальных. — Его глаза потемнели. — Но мои враги пришли бы за мной. Они бы не стали убивать кого-то другого.
— Кто твои враги? — спросила я.
Он встал и подошел обратно к стеклу.
— Ты ведь знаешь, что я отмотал срок — еще до Стаи.
— Да. — Лулу мне рассказывала об этом. Райли родился в маленьком городке в Оклахоме, но уехал оттуда, когда ему было шестнадцать, в поисках приключений. Он оказался в Мемфисе в независимой стае оборотней — Бродяг мира оборотней — которые не признают власть никакого Апекса вне своей семьи. К сожалению, это была скорее банда, чем семья, и он отсидел срок в тюрьме за разбойное нападение и кражу, прежде чем попытался сыграть на доверчивости не того оборотня. Габриэль на это не купился и, очевидно, смотрел сквозь пальцы на его обманный трюк. Он принял Райли в Стаю, и с тех пор Райли встал на путь добродетели — или на путь добродетели по меркам оборотней.
— Некоторые члены семьи были недовольны моим решением.
— Они ведь не из Чикаго, верно? Они в Мемфисе?
— Да, и я не думаю, что они поехали бы сюда, чтобы причинять мне неприятности. Они разозлились, но я бы не сказал, что они проявляют ко мне интерес, если это имеет смысл.
Я кивнула.
— Имеет.
— Лиз, я понятия не имею, зачем кому-то убивать этого вампира или подставлять меня. Я не могу вспомнить, что произошло, и ни за что нахожусь в этой проклятой камере, если не считать того, что я оказался в не в том месте и не в то время.
— Я знаю, Райли. И мне жаль. Мы все пытаемся выяснить, что произошло.
Он кивнул, но его глаза были наполнены страданием.
— Если что-нибудь вспомнишь, дай мне знать. Или поговори с Коннором или Габриэлем. Просто… скажи кому-нибудь.
— Хорошо.
Я кивнула и повернулась, чувство вины преследовало меня, как тень.
— Элиза.
Я оглянулась на него. Он подошел ближе к стеклу и прижал к нему руку.
— Животные не должны находиться в клетке.
Магия, боль и расцветающая ярость, которые клубились в его глазах, заставили меня задрожать.
Территория Дома Кадогана была темнее, чем накануне вечером. Украшения для вечеринки убрали, а небо было пасмурным, воздух теплым, влажным и застойным, словно само горе было поймано в ловушку влажности, готовое задохнуться. На проходной и парадной двери висели гирлянды из черной тафты и крепа в память о бессмертном, убитом внутри.
Внутри тоже было тихо, а воздух все еще изобиловал запахом вчерашних цветов.
Я нашла родителей в кабинете отца. Они вместе стояли, глядя в экран, который держала мама.
— Добрый вечер, — произнес папа, оглянувшись, когда я вошла в дверь.
— Привет, — сказала я, идя к ним. — Как дела?
— Мы… обеспокоены, — ответил он. — После заката у нас была минута молчания в память Томаса, но этого все еще кажется недостаточно.
Я потянулась и взяла его за руку.
— Мне жаль.
— Как и мне, — произнес он. — Я не был поклонником Томаса. Он был напыщенным и немного параноиком. Но это не оправдывает убийство.
— Есть новости о расследовании? — спросила я, желая, чтобы появилась какая-нибудь неопровержимая улика, доказывающая невиновность Райли — и что я составила о нем верное мнение.
Мама взглянула на папу, а потом на меня. Мне это показалось не очень хорошим знаком.
— У нас плохие новости и странные новости, — ответила она.
— Сначала давай плохие новости.
— Отпечатки пальцев Райли — единственные отпечатки на ноже. И они оказались в нужном месте. — Она подняла кулак, словно сжимая невидимый нож, готовая ударить.
— Преступник мог стереть другие отпечатки. — И сделал бы именно это, если бы это была подстава, на что это очень похоже. Но из-за отсутствия других отпечатков узел у меня в животе завязался немного туже.
— А странные новости?
— Выброс сигнала записи видеонаблюдения, — произнесла мама, — был магическим.
— Я не понимаю, что это значит.
— Я же говорил, — сказал ей папа с улыбкой. — Сначала я тоже не понял.
— Келли говорит, что кусок видео пропал не из-за технической проблемы, — ответила мама. — Причина магическая.
Я нахмурилась.
— Кто-то заколдовал камеру?
— Она не знает, и на видео нет ничего до и после выброса, где было бы видно, кто сотворил магию.
— Оборотень не мог сотворить заклинание, — сказала я. — И даже если бы они могли, это не в стиле оборотней. Убить кого-то на вечеринке, у всех на виду, а потом испортить видеоматериал?
— Это в стиле того, кто делает все исподтишка, — согласилась мама. — Оборотни склонны брать ответственность за свое поведение.
— А что насчет забора, где перелез убийца? Они там что-нибудь нашли?
— Ничего, — ответила мама.
— Омбудсмен продолжает расследование, — сказал папа, и в его голосе я услышала раздражение и предостережение — что я не должна вмешиваться.
Я не собиралась с ним спорить, тем более, что мой лучший аргумент заключался в том, чтобы сказать ему, что его дочь не настоящий член его Дома.
— Я собираюсь встретиться с Лулу, — сказала я. — Не знаю, захочет ли она об этом говорить, но, думаю, могу попытаться.
— Конечно, стоит, — произнесла мама. — Хочешь прихватить ей что-нибудь из кухни?
«Именно о таком спросила бы моя мама».
— Нет, но спасибо. Дадите мне знать, если узнаете что-нибудь еще?
— Конечно, — ответила она. — И передавай от нас привет Лулу.
— Передам. — И понадеялась, что этого будет достаточно.
Я хотела поговорить с Лулу и хотела поговорить с Коннором, не обязательно в таком порядке. Но сначала я хотела еще раз взглянуть на место преступления.
Сегодня в столовой Дома было полно вампиров, которые обедали первый раз за день, прежде чем отправиться на свою работу в Кадоган или за его пределы. Пространство пропитал запах бекона, и я почти удивилась, почему мама не упомянула, что сегодня день бекона. У нее с беконом особые отношения.
На заднем дворе было сыро, факелы и фонари убрали, двор был темным, за исключением тех мест, куда проникали лучики огней и лунного света, просачивающиеся сквозь деревья. Не было ни вампиров, ни людей, ни криминалистов. На месте смерти Томаса сегодня никого не было, что казалось одинаково уместным и печальным.
Даже если бы я не знала, как пройти к патио, то меня привлек бы запах крови. Ее смыли, место преступления уже сфотографировали и зафиксировали, но она все еще окрашивала воздух.
Кирпичи в патио выложены шестиугольником. С одной стороны располагается кухня, а с другой невысокая кирпичная ограда, которая обеспечивает сидячие места.
Я прошлась по кирпичу с одного конца на другой, внимательно рассматривая землю в поисках чего-нибудь необычного, чего-нибудь, что могли не заметить. Я ничего не нашла. Если здесь что-нибудь и было, то это, вероятно, забрала бригада криминалистов или оценила несущественным и смыла, как и кровь.
Я проверила траву поблизости и не нашла ничего, кроме примятости, где сверхъестественные ходили по мягкой траве. Но потом под ногами что-то хрустнуло. Отчасти ожидая обнаружить раздавленного жука, я подняла сапог и увидела что-то блестящее, вклинившееся между травой и кирпичом на краю патио.
Я присела на корточки. Это была брошка, замысловатый узелок из аккуратной золотой филиграни. Я не узнали ни вещицу, ни узор. Но она находилась рядом с местом убийства, поэтому я решила, что стоит взглянуть еще раз.
Я полезла в карман и вытащила носовой платок, который одолжила у папы в ночь, когда прилетела, и должна была отдать. Я подняла брошь, аккуратно ее завернула и убрала.
«Может, это улика; может, нет. Но это, по крайней мере, хоть что-то».