Джони, оу-е! Или назад в СССР 2

Глава 16

Мы спустились по винтовой лестнице на первый этаж, и подошли к тренировочному снаряду. Рамзин потрогал его, проверив на «отзывчивость». Лыжа пружинила изрядно. Он хмыкнул и покачал головой.

— И как ты с ним работаешь? — спросил он.

— С макиварой? Бью!

— А ну ка, ударь?

Вздохнув, я накрутил бинты и ткнул левым кулаком в обвязанный верёвкой край лыжи. Ткнул без отдёргивания, сдерживая напряжение изогнувшейся деревяшки. Потом ткнул правой рукой и тоже оставил руку распрямлённой. Потом снова левой, правой, левой, правой. Ускорился… Потом стал бить короткими сериями в четыре удара, быстро отдергивая кулаки от возвращающейся на своё место пружины. Бил я без глубокого проникновения, и поэтому возвращать руку успевал.

Получалось неплохо. Все эти месяцы я отрабатывал удары по газетному листу, подвешенному на верёвку, как простынь на прищепки. Верёвки своим пересечением образовывали двойной крест, с квадратом в центре, и использовались мной для отработки, в том числе, нырков и уклонов.

— Хорошая игрушка, — одобрил Рамзин. — Неплохо работаешь руками. А ногой достаёшь? Ты же не просто боксёр?

— А вы не хотите попробовать? — серьёзно спросил я и отшагнул в сторону. — Руками… Хотя… Чего это я вас ограничиваю?

Рамзин подошёл, пристроился и пробил маваси гери правой ногой, попав в верёвочную накладку подушками пальцев, однако, так как бил с проносом тела, вовремя ногу не отдёрнул и не расслабил. Ногу откинуло назад и Рамзин, потеряв равновесие, завалился на пол.

— О, как! — воскликнул следователь. — Огрызается? Хе-хе-хе! Это тебе не беспомощной мешок дубасить… Опасная игрушка.

Рамзин быстро поднялся.

— Ох, чёрт! — Рамзин потёр бедреннй сустав. — Чуть ногу не оторвала твоя макивара.

— Бывает… Вы, если хотите бить с проносом, больше скручивайтесь в тазу, чтобы колено на самом верху опускалось вниз. Тогда можно будет просто развернуться спиной. Давайте, покажу.

Подойдя к макиваре в темпе вальса, я ударил правой ногой боковой круговой удар, но выпрямил ногу только тогда, когда колено уже прошло верхнюю точку и стало опускаться. На самбо мы много играли в рэгби на коленях, и пальцы уже привыкли загибаться вверх, поэтому удар подушками пальцев получился качественным. Макивара от удара дрогнула, вернулась обратно, но моей ступни там уже не было.

— Ловко! Необычный удар! Ты хорошо растянут! Молодец! — похвалил меня Рамзин.

Меня покоробило. Взрослые, я заметил, позволяют себе оценивать детей только по тому, что они взрослые. Хотя сами, того, за что хвалят, не делают.

— А вы давно занимаетесь каратэ? — спросил я, чтобы заполнить паузу.

— Я не только каратэ изучаю. Есть много способов, э-э-э, различного воздействия на, э-э-э, противника. Во Франции, например, есть французский бокс. Он подразумевает удары ногами. Принципы движения одни.

— Не соглашусь, — возразил я, вспомнив, что и по этому поводу мы с ним однажды спорили, но к консенсусу не пришли. — Принципы, может быть и одни, но пути к ним разные и не все проходят этот путь до конца. Вот вы явно решили, что той гибкости, что у вас есть, уже достаточно, чтобы противника поразить. Но вы не правы. Гибкости в единоборствах много не бывает, как и жёсткости. И как соблюсти между ними баланс? Ведь гибкость противоречит жесткости, которую ошибочно принимают за силу.

Рамзин переглянулся со «следователем».

— Я не знал, что он ещё и философ, — замахал тот перед собой руками. — Это ты уж сам с ним разбирайся. Мне он уже вот где…

Гэбэшник показал ребром ладони на своё горло.

— Знаете, что? Мне показать, где вы у меня? — грубо спросил я, нахмурившись и опустив взгляд на свою ширинку…

— Ну… — захлебнулся от гнева следователь. — Да я тебя, щенок…

— А попробуйте. Думаете, у вас получится?

Я стал переминаться с ноги на ногу. Честно говоря, мне очень хотелось, чтобы он на меня напал. Однако Рамзин, положил ладонь на плечо напарнику.

— Вы б лучше извинились, товарищ капитан. Иначе я буду вынужден написать рапорт о том, что вы ломаете мне работу с перспективным, э-э-э, объектом.

Он не сказал, «вербовки», но это так явно читалось в качестве продолжения фразы, что я обалдел.

— Вы тут что, млять, устроили? — спросил гневно я. — Пришли два мужика ко мне домой и издеваются над ребёнком. Нашли, млять, объект для… для…. Для чего, млять вы нашли объект? Я прямо сегодня, млять, запишусь на приём к начальнику КГБ. Надеюсь, что всё, что вы тут… Всё это записывается. Не поможет ваш начальник, пойду в прокуратуру. Вы зае*али меня уже, товарищи в серых пиджаках! С вами начинаешь вести себя по-хорошему, так вы борзеть начинаете. В злого и доброго кагэбэшника играете? Пошли вы на хер из моего дома! Вы меня уже достали. Я не поеду в Израиль. Уеду куда-нибудь в деревню, и буду жить там, забросив к еб*еням эту радиотехнику. Буду бабушкам телевизоры ремонтировать.

Я «истерил» минут десять, а эти два чудовища тупо на меня смотрели и переговаривались.

— Ты видишь, — вдруг спросил «следователь» Рамзиина, — он даже истерит не по-детски, а по-взрослому…

— Да-а-а… Тяжёлый случай, — согласился Рамзин. — И что будем делать?

— Извиняться придётся, — поморщился «следователь». — И больше в такие игры не играть. Серьёзный парень.

— Да, уж… Извини, Евгений! — сказал Рамзин.

— Да, нахрен мне ваше извинение⁈ — восхитился я. — Стоят они тут и обсуждают меня, словно я не человек, а пугало огородное, или таракан какой. Вы совсем берега попутали, товарищи? Выметайтесь из моего дома, или я иду звонить. Вы, между прочим, товарищ «следователь», до сих пор мне своё удостоверение не показали.

Тут Рамзин удивлённо посмотрел на напарника.

— Это правда? — спросил он.

— А! Шучу я так, — отмахнулся тот — Не заморачивайся!

— Да! Издевается он так над ребёнком, у которого психика ещё очень неустойчивая. Вы ведь можете меня и до суицида довести. Я так и напишу вашему руководству. В случае моей смерти прошу винить не представившегося мне за два месяца товарища капитана и товарища, не пойми, какого звания, Рамзина.

— А я-то тут каким боком⁈ — удивился и возмутился Рамзин.

— Присутствуете при извращённых экспериментах? Соучастие! А как же⁈ Выметайтесь, короче! Никакого конструктивизма! Только воду в супе толчем!

Гэбэшники снова переглянулись.

— Я тут вот, что сказать хотел, — приподнял руку, привлекая к себе внимание, Рамзин. — Ты не хотел бы заниматься вместе с нами?

— Чем? — удивился я и рассмеялся. — Учиться убивать террористов?

— Почему, террористов? — напрягся Рамзин. — Кто говорил про террористов?

— А кому противостоит комитет государственной безопасности? Шпионам, диверсантам, а теперь ещё и террористам. Мюнхенская олимпиада! Ого-го… Одиннадцать заложников убили палестинские террористы. И в вашей «конторе» наконец-то озадачились созданием специального подразделения антитеррора?

Рамзин снова оглянулся на «следователя».

— Товарищ капитан, кто это? — он показал на меня пальцем.

А я мысленно ржал над ними во весь голос. Задолбали они меня своими нежностями и оперативным подходцем. Я просто лез на противопехотные заграждения.

— Вот и я в растерянности, — пробубнил «следователь». — Может, точно, доставить его к нам, а там кому надо, пусть разбираются. Ведёт он себя не как ребёнок, а как последняя антисоветская сволочь. Отъездом в Израиль пугает. Неадекватно ведёт себя. Что ещё надо? Спеленаем его и к нам.

— Вот, откуда он про спецподразделение знает, о котором ещё и приказа нет, такое оно секретное?

— Вы шутите? — задал вопрос обоим. — Голос Америки все уши прожужжал о том, что в США и других странах после Мюнхенской олимпиады создали специальные подразделения антитеррора. А мы, что, дурнее паровоза? Это же, как два плюс два.

— Он ещё и аналитик, Саша! Смотри, какой бриллиант! Спортсмен, музыкант, радиотехнический гений, философ и аналитик, млять, — не выдержал и ругнулся «следователь» и тут же извинился. — Прошу меня великодушно простить, Евгений. Вспылил… Что вы ещё можете сказать, Евгений, слушающий вражеские голоса, по поводу антитеррора.

— Могу сказать, пока ещё непредставившийся товарищ капитан, что в СССР ограничено право выезда за рубеж, а многим хочется. Глядючи с завистью на выезжающих евреев, некоторые стремятся выехать, захватив самолёт и пассажиров в заложники. За семьдесят третий год сколько попыток угонов самолётов было? Правильно — пять. Из них — один успешный, два — окончились взрывами, две попытки пресечены. А вы говорите, зачем нам антитеррористические группы?

— Не хрена себе он чешет! — воскликнул Рамзин. — Словно наш замполит. Мальчик, ты кто?

— Вот и я спрашиваю себя, кто он такой? И не нахожу, понимаешь, ответа. Теперь ты ломай голову, Сан Саныч. Пойду я.

— Так и я пойду. Ну его! Мне с ним страшно один-на-один оставаться. Вдруг, он оборотень? Не бывает таких тринадцатилетних мальчиков. Не-бы-ва-ет! Его к психиатру водили?

— Водили. Прошёл полную диспансеризацию. Ни психических, ни психосоматических заболеваний не выявлено.

Они снова, сволочи, разговаривали, словно меня не было рядом. Дразнили… Или как у них говорили в конторе, «качали»… И всё-таки они меня переигрывали. Я уже устал с ними перестреливаться', а им хоть бы что! Шутят, издеваются.

— Ладно, Евгений! Хочешь конкретики? Приходи сегодня на тренировку.

— Какую тренировку? По каратэ?

— А тебя интересует только каратэ?

— Нет, меня каратэ вообще не интересует. Мне интересен просто рукопашный бой.

— Вот у нас и будет, просто рукопашный бой. Покажешь нам свои удары. Ты где их подсмотрел? У кого?

— Не у кого их подсматривать. Сам придумал, — буркнул я, выказывая своё недовольство. — Куда приходить-то?

— Так, это… У нас один спорткомплекс — Динамо, зал самбо.

— Полукаров меня увидит там — убьёт.

— Не убьёт. С ним всё согласовано. Он сам участвует в тренировках в качестве инструктора.

— Понятно теперь откуда у Полукарова в тренировках элементы каратэ, — подумал я и сказал. — Но меня борьба не интересует. Самбо мне хватает и на тренировках. Я бы по лапам побил ногами. Попинал бы кого-нибудь, а ваши штучки-дрючки меня не интересуют.

— Попинал бы? А ты думаешь, если твою ногу встретят жёстким блоком, тебе потом захочется кого-нибудь пинать? Как и руками. Бокс против жёстких блоков не работает. У нас перчаток нет. И уклонами с нырками не назащищаешься. Блоки знаешь?

— Руками? Знаю четыре.

— Покажи.

Я показал в связке для одной руки: аге, сото, учи, гедан.

— Нормально. Приходи сегодня к девяти. А мы пойдём. Хотя… Если ты нас чаем угостишь…

— Чай кончился, — выпалил я. — И бутерброды, и вода. Хотя… В туалете есть.

— Ну, не паразит? — спросил «следователь» Рамзина.

— Интересный мальчуган, — кивнул Сан Саныч.

Мы вылезли на мой этаж, и они отправились в прихожую.

— Из того помещения спортзал можно сделать, — задумчиво произнёс Рамзин. — Пробить выход на улицу и нормально.

— Да, можно. А в подвале — тир.

— Ага, — согласился Рамзин. — Чёрт! Не заглянул туда!

— Пятьдесят метров подвальчик и высокий. Те же четыре с половиной метров. И сухой, как пустыня Сахара. Это ж под что делал Семёнов такое хранилище? А выход на улицу на первом этаже был. Замурован сейчас. Но ведь ломать — дело не хитрое.

Так они переговаривались, пока обувались. Потом «двое из ларца» попрощались со мной, и вышли из моей квартиры. А меня так разозлила их игра на моих нервах, что я решил: «Ни на какую тренировку не пойду. Пошли они все в задницу!».

— Рассказывайте, — после тяжёлого вздоха сказал полковник. — Рапорта я читал, но хочу вас послушать. Начни ты, Рамзин. Капитана мы слушаем ежедневно.

— Первое впечатление сложное. Моторика у мальчика отменная. Я бы сказал — поразительная. Причём, как крупная моторика, так и мелкая. Про моторику внутренних органов не говорю — не моя стезя, но медицина делает аналогичные выводы. Для двенадцатилетнего ребёнка такие характеристики организма не обычны. Тело мальчика функционально достигло максимально возможного развития. Как, собственно и мозг. Обычно, в этом возрасте организм человека труднее осваивает сложные двигательные формы, если не приучен с младшего возраста. Например, начинающие в этом возрасте гимнасты считаются бесперспективными. Мы же видели его домашнюю тренировку, которая перенасыщена элементами акробатики и гимнастики.

— Так, может быть, он с малолетства ею занимается? — вставил полковник. — Акробатикой этой…

— Может быть, но опросы учителей, родительницы, окружающих, данный факт не подтверждают. Акробатика у него специфическая. Боевая. Что-то вроде бразильской «капоэйры». А Гимнастика вся заточена на растяжки и ударную технику, на вроде каратэ, но это не каратэ. Больше похоже на китайские внутренние стили. Но тоже не оно. Это точно. Я много видел разных школ и стилей… Да и Александр Андреевич…

— Александра Андреевича мы уже слышали мнение. Сегодня на тренировке посмотрит, даст своё заключение. И хватит уже над ним подшучивать! Если он мне на вас пожалуется, переведу в ГУВД. Будете на дороге палкой махать. Или в участковые… Что ещё? С большеголовыми советовались? Вы понимаете, Рамзин, что на вас ложится ответственность принятия решения, что с ним делать дальше. Нам надо понимать, как такое может произойти с ребёнком? Что это? Внешнее воздействие, или внутренние особенности организма. Понимаете?

— Понимаю, товарищ полковник. Профессура делает вывод, что перед нами практически совершенно сформировавшийся человеческий организм. Тело практически полностью перестроилось из детского, во взрослое состояние. По крайней мере, как показали исследования, у Евгения практически закончился «подростковый период», а он обычно заканчивается в шестнадцать — восемнадцать лет. Если посмотреть фотографии, то можно видеть, как менялось тело мальчика. Рост тела ускоряется в первой половине пубертатного периода, а полностью заканчивается с завершением полового созревания. Это к двадцати годам у мужчин. У Евгения рост тела начался вовремя, но идёт сумасшедшими темпами. Как и формирование половых признаков, как первичных, так и вторичных. Боюсь, что ему скоро придётся бриться по утрам.

— На Кавказе тоже быстро взрослеют. Я встречал там бреющихся пятнадцатилетних подростков. И… Я, Рамзин, читал заключение врачей, что-то новое есть?

— С точки зрения физического состояния тела, могу сделать вывод, что этот процесс у Евгения, прошёл быстро и сбалансированно, что тоже весма редкое явление. При такой скорости формирования тела его должно было «колбасить» из стороны в сторону, и ни о какой акробатике не могло быть и речи. Обычно, мозгу нужно какое-то время, чтобы научиться управлять изменяющимся телом. А тут… Это если взять за факт, что сам период взросления его тела сократился с нескольких лет, до нескольких месяцев.

— Я не понимаю, что вы, Рамзин, хотите сказать? Что он уже взрослый?

— Почти. Не ошибусь, если определю его физический возраст, как семнадцать-восемнадцать лет. Но это — полбеды. Его психологический возраст определён нашими специалистами, как семидесятилетний. От него просто шарахаются сверстники.

— Кхм. Но ломка голоса? Он же как пел, так и поёт?

— Тембр голоса тоже изменился. И это хорошо слышно при личном разговоре. То приспособление, которое Евгений сделал, для коррекции голоса из высокого тембра в низкий, работает и наоборот.

— То есть, вы хотите сказать, Рамзин, что на последней записи он не изменял свой голос?

— Так точно, товарищ полковник.