Джон и Дэйв и Храм Кс'аль'наа''тхутхутху

3

Два часа спустя я стоял за прилавком видеопроката, пытаясь отковырять ногтями от DVD-диска противокражную магнитную этикетку. У меня распухла губа, на плече была повязка, под глазом – лейкопластырь, и каждый вдох отдавался болью в рёбрах. От меня воняло индюками.

Я бы отпросился, но я уже истратил все больничные в году и до января не мог брать отгулы. Я часто беру больничные: в основном это самопровозглашённые дни психического здоровья. То есть дни, когда я просыпаюсь в таком настроении, что готов наброситься на любого, кто спросит, когда нужно возвращать диски с двухдневным прокатом – в среду или четверг.

Я работал в «Уолли Види-О!» уже пять лет, из них два в качестве менеджера. Я пришёл к ним сразу после того, как меня вышвырнули из колледжа. Помню, кто-то рассказывал, что Квентина Тарантино открыли, когда тот работал в видеомагазине, и, кажется, я устроился сюда именно с такой мыслью: написать киносценарий. Я придумал историю про копа из будущего с огнемётом вместо руки. Тогда, в девятнадцать лет, это казалось рабочей идеей. У взросления без родителей есть минимум одна серьёзная проблема: если ты встаёшь на путь идиотизма, никто тебе об этом не скажет.

Мои опекуны – не стану называть их имён – сделали всё, что могли. Хорошие, очень религиозные люди. Они обращались со мной так, будто я был каким-нибудь усыновлённым африканским мальчиком. Они знали мою историю, знали, что я рос без отца. Когда в школе я попал в переплёт, и меня вышвырнули из-за того пацана, который в итоге умер, они всеми силами старались меня поддержать. Пока шло разбирательство, они всегда были на моей стороне, но спустя какое-то время они переехали во Флориду и намекнули, что, возможно, будет лучше, если я останусь.

Моя родная мать живёт в Аризоне; кажется, она находится вместе с десятком других людей в учреждении, которое можно назвать «приютом». Что-то вроде общины, точно не знаю. Два года назад она прислала мне письмо – тридцать страниц мелким почерком на разлинованных тетрадных листах. Но я не смог прочитать больше одного абзаца.

Я отковырял противокражную наклейку от DVD-диска, положил его обратно в коробку и взял из стопки следующий диск. Достал из коробки, принялся отдирать наклейку. Я глянул по сторонам: в магазине был только один покупатель. Чувак в ковбойской шляпе. Джинсы на нём выглядели так, будто их нарисовали прямо на ногах.

По телевизору в дальнем конце магазина показывали новости – я выключил звук и включил субтитры. Примерно каждые двадцать минут сообщали о «смерти» «подозреваемого», устроившего «больничную стрельбу». Мне трудно судить по разрозненным эпизодам, которые я выхватывал в перерывах между клиентами, но было похоже, что история, рассказанная Фальконером, не слишком отличалась от той, которую предложил Джон. У Фрэнки, по всей видимости, был сообщник – тот рабочий со стройки. Этот рабочий отпилил Фрэнки голову, после чего зачем-то принёс её ко мне домой. Мы вступили в борьбу, которая вылилась в погоню к птицефабрике, где сообщник был застрелен агентом из «федеральной оперативной группы». Тогда я не обратил внимания, что Фальконер так и не сказал, на кого он работает. Не сказали этого и в новостях. Хммм.

Фальконер опустил только один пункт из истории Джона: тот, где индейки съели тело Фрэнки. По новостям передали, что тело до сих пор не нашли, и что группа из нескольких человек в течение нескольких дней будет вести поиски, однако полицейскую облаву прекратили. Все могли вернуться к привычной жизни, поскольку отрезанная голова Фрэнки явно говорила, что он больше не представляет опасности. У меня мыслях возникла сцена, как разбухший труп Фрэнки лопается и извергает тучи маленьких ротовых жучков, и я подумал, что, пожалуй, не разделяю их оптимизма.

Ковбой принёс к прилавку два диска: Основной инстинкт 2 и Космическую одиссею 2001 года. Как он вообще ходит в этих джинсах? Они такие обтягивающие, что я отчетливо вижу форму его члена. Интересно, они вздуваются, когда он пердит?

Я взглянул на экран телевизора: показывали репортёра на фоне индюшиной фермы; там же эвакуатор вывозил мой «Бронко» с помятым передом и потрескавшимся лобовым стеклом. Тем не менее, я смог доехать на нём до дома – надо отдать должное работникам «Форда».

Ковбой протянул мне карточку клиента, и я отсканировал номер. В его учётной записи значилось следующее:

ИМЯ: Джеймс ДюПри

ПРОСРОЧЕНО: -

СТАТУС АККАУНТА: A

КОММЕНТАРИИ: ЭТОТ МУЖИК С ДЕТСТВА НЕ МЕНЯЛ ШТАНЫ

Работникам «Уолли» не раз рассылали инструкции, предостерегающие от ненадлежащего использования графы «Комментарии» в базе клиентов. Благодарить за это нужно Джона. Он устроился сюда несколько лет назад, после того как я уговорил менеджера принять его. Его уволили через пару месяцев, но случилось это уже после того, как он успел заполнить «Комментарии» к каждому клиенту, которого обслуживал.

ИМЯ: Карл Гэсс

Комментарии: Если у него нет просрочек, а ты говоришь ему, что есть, он РЕАЛЬНО БЛЯТЬ БЕСИТСЯ.

_______________________

ИМЯ: Лиза Фрэнкс

КОММЕНТАРИИ: Был секс с ней 15.11

_______________________

ИМЯ: Кара Буллок

КОММЕНТАРИИ: Думает, что у меня английский акцент. Принять к сведению.

_______________________

ИМЯ: Чет Бирах

КОММЕНТАРИИ: От него постоянно воняет рыбой. Похоже, зарабатывает на жизнь рыбалкой. Для него это больная тема, лучше её не поднимать.

_______________________

ИМЯ: Роб Арнольд

КОММЕНТАРИИ: Да это же белый Патрик Юинг!

_______________________

ИМЯ: Шерил Маккей

КОММЕНТАРИИ: Был секс с ней 16.07

_______________________

Я выдал ковбою сдачу, стараясь по возможности глянуть новости через его плечо. Сейчас там вели эфир из больницы, и камера показывала крупным планом пулевые отверстия в стенах и пустые гильзы на полу.

Ковбой обернулся, проследил за моим взглядом и увидел телеэкран.

– Какая жуткая хрень, а?

– Ага.

– Это близится конец света, вот что я тебе скажу.

– Да, наверное. Хорошего дня.

Ковбой вышел. Он засунул бумажник в задний карман, и я представил, как из-за давления натянутой ткани тот выскальзывает обратно.

Джон недавно устроился в организацию, которая хранила государственные документы. По всей видимости, бо́льшая часть ведомств уже перешла на электронный документооборот – когда всё хранится в компьютерах, – и им требовалось за пару лет уничтожить все бумаги, так как бюджет не предусматривал средств на содержание архива. Джон получил работу в команде по уничтожению документов. Казалось, лучше работы для него просто не найти: как можно облажаться с уничтожением бумаг? Джон рассказывал, как они собирают их в кучу и сжигают из огнемёта, но я подозреваю, что они просто суют их в большой шредер.

Я познакомился с Джоном на занятиях по компьютерной грамотности в старших классах, когда мне было четырнадцать. Нас учил Мистер Герц – усатый здоровяк, который часто прерывал уроки по Windows 95 своими триадами об атеизме. Джона все любили: он играл на гитаре, показывал карточные фокусы и умел стоять на голове. Меня же, напротив, все всегда считали невзрачным – точно так же люди естественным образом считают, что у собак есть шерсть.

Я взял очередной DVD и принялся за наклейку. Шесть недель назад на меня написали жалобу: на мои смены приходилось больше краж, чем на смены двух других менеджеров. Не очень понимаю, что я мог с этим поделать – видимо, нужно было бегать по магазину и хватать всех детей с сумками.

Я решил, что проблема была в противокражных этикетках, на которые реагирует сигнализация на выходе: они были прицеплены к коробкам DVD-дисков, и любой вор легко додумается вынуть диск из коробки и положить в карман, а саму коробку оставить в магазине вместе с этикеткой. Я написал начальству гневное электронное письмо о том, что нашу противокражную систему придумал законченный идиот, и что если они всерьёз хотят предотвратить кражи, этикетки стоит наклеивать на сами диски. В конце концов, не коробка, а именно диск представляет главную ценность.

Начальство согласилось, и в итоге я вместе с двумя другими сотрудниками потратил двенадцать часов, наклеивая эти твёрдые этикетки на все новые диски, поступившие в магазин. План сработал на отлично. Точнее, всё было хорошо до прошлого четверга, пока один покупатель не принёс диск, исцарапанный в хлам: этикетка отвалилась от диска, когда тот был внутри плеера. Она заблокировала выдвижной лоток дисковода, и покупателю пришлось его выковыривать. Ещё через два дня другой покупатель принёс сломанный DVD-плеер. Когда его диск застрял из-за наклейки, он попытался его вытащить и сломал лоток.

В тот день меня не было на работе – я взял очередной больничный. Но когда я вернулся, меня поджидало 27 электронных писем от всевозможных менеджеров, региональных менеджеров и прочих людей, с которыми я никогда прежде не общался: все они требовали, чтобы к первому ноября со всех дисков были сняты все противокражные этикетки.

Не поймите меня неправильно: я пишу об этом на тот случай, если у вас вдруг возник вопрос, какого чёрта я припёрся на работу в разгар апокалипсиса. Ответ таков: если я возьму ещё один больничный, меня уволят; если я не успею к сроку снять все этикетки, меня уволят; а если я и смогу отболтаться от одного увольнения, то в жизни не отболтаюсь от двух. А если меня уволят, люди очень скоро решат, что я не заслуживаю своего дома, электричества, воды и еды. И будут правы. Если вы не считаете это веской причиной прийти на работу, когда вокруг творится такое, думаю, вы до сих пор живёте с мамой и папой.

Я глянул на экран телевизора – и заметил кое-что новое. Показывали съемку камеры наблюдения из больницы – цветную, но с низкой частотой кадров, поэтому казалось, что люди не идут, а перемещаются рывками, всякий раз телепортируясь на пять футов. В кадре показалась женщина, в ужасе бегущая по коридору. Затем картинку переключили на возрастного мужика в костюме – какой-то эксперт, которого попросили дать комментарий. Затем снова включили запись с камеры слежения – и я замер.

DVD-диск выпал из рук и ударился о прилавок.

Мне не показалось?

Запись проиграли по второму кругу. На экране возник Фрэнки: он стоял в зале с пистолетом в руке, а другой держал за горло медсестру. Кадры медленно сменяли друг друга, и люди на экране двигались рывками. Затем появился охранник – он вытянул вперёд руку, пытаясь успокоить Фрэнки. Следующий кадр – те же персонажи, руки и ноги сменили положение. Проигрывали, как мне показалось, по одному кадру в секунду. Следующий кадр показал то, что меня так взволновало.

В верхней части экрана появился человек в чёрном. Не Человек-Тень, а обычный, в чёрной одежде и чёрных очках. Следующий кадр – и он исчез.

Я уставился на экран. Изображение переключили на ведущего. Субтитры немного запаздывали, но, кажется, там ничего не говорилось о таинственном человеке в зале.

Зазвонил телефон. На экране высветилась надпись «ДЖОН». Я взял трубку.

– Да.

– Дэйв? Ты далеко от телевизора?

– У нас в прокате есть телек. Я видел.

– Мужика в чёрном в зале?

– Да.

– И что это за хрен?

– Не знаю, Джон. Я до сих пор отдираю наклейки.

– Я всё ещё у тебя дома, но вроде бы тут всё тихо. Я притащил арбалет.

– Притащил что?!

– Тебе не звонил Фальконер?

– Нет. Я так понял, его отправили домой. Дело закрыто, разве нет?

– Ага. Думаю, всё закончилось там, на индюшиной ферме.

– Ну да, наверное.

– Ну да.

– …

Мне нужно было закрыть магазин, так что до дома я добрался уже за полночь. Рядом стоял припаркованный «Кадди» Джона. Похоже, он действительно всё это время сидел у меня и, подозреваю, подъел все мои запасы еды. Видимо, он услышал, как я подъезжаю, и вышел на крыльцо ещё до того, как я вылез из грузовичка.

– Ну как, монстры не показывались? – спросил я.

– Не обратил внимания – попался интересный фильм. Я иду домой. Оставлю тебе арбалет.

– Что ж, спасибо, что присмотрел за домом.

– Всегда пожалуйста. Кстати, по-моему, кто-то залез к тебе в холодильник и съел пиццу.

Я протиснулся через входную дверь, бросил ключи на стол, глянул на автоответчик – новых сообщений нет. Странно, что не звонила Эми. Я осмотрел комнату: только островок света от лампы над входной дверью освещал маленький тёмный дом. Всё на месте.

Я зашёл на кухню, по пути поглядывая по сторонам. Я вздрогнул, когда что-то промелькнуло в большом окне гостиной. Наверное, пролетела птица. Я иногда вижу здесь сов. Молли спала на диване.

Я включил свет на кухне, открыл все шкафы – там никто не прятался. Еды, правда, тоже немного. Проверил холодильник – в нём тоже не было притаившихся монстров. Зато была коробка замороженных «Хот Покетс» – это что-то вроде выпечки с мясом и сыром внутри. Такой едой обычно кормят военнопленных, чтобы они не умерли от голода.

Я шагнул к микроволновке – и остановился. По полу скользнула тень. Не моя тень.

Слева от меня, возле шкафов, выросла тёмная фигура и облокотилась на стойку.

Я заметил, что у тени нет левой кисти. Она заговорила:

– Привет.

Я обернулся и увидел бледную кожу, веснушки и рыжие волосы.

– Эми!

– Джон заехал за мной, пока ты был на работе. Хотели сделать тебе сюрприз. О боже, ты выглядишь просто ужасно!

– Я знаю! Эми, тебе нельзя здесь…

Я не договорил: Эми обвила меня руками и стиснула так, будто хотела выпустить из меня весь воздух. Я зашипел от боли. Рабочий, похоже, сломал мне ребро.

Эми остановилась, когда я начал снимать с неё футболку.

– А индюки, что это было?

– Не знаю, не знаю, – ответил я, расстёгивая ширинку на её брюках. – Последние двадцать четыре часа у меня просто безумные.

– Я слышала, они привлекли детектива, спеца по серийным убийцам. Это тот чувак, который постоянно даёт интервью на «Корт ТВ[7]»? Как его зовут?

Когда она договорила до вопросительного знака, мы были уже без одежды.

– Так как его зовут? – опять спросила Эми час спустя. – Детектива?

Я лежал в полудрёме, свернувшись возле неё. Эми была в трениках и футболке, которые она носила вместо пижамы.

– Фальконер.

– Точно. Джон говорит, вам удалось поговорить с ним.

– Ууу-гууу…

– А со мной он захочет поговорить, как думаешь?

– С чего это?

– Не знаю. Может, потому что я знаю тебя.

– Ну, если захочет, то захочет.

– Есть что-то, что я должна ему сказать? Или, наоборот, не должна?

– Мы рассказали ему всё, как есть. В смысле, не прям как есть, а как мы обычно рассказываем другим. Ну ты понимаешь.

– Хорошо.

Я закрыл глаза.

– Дэвид?

– Ммммммм?

– Ты никогда не думал, что лучше бы тебе всего этого не знать? Никогда не хотелось стереть память, чтобы быть как все?

– Конечно хотелось. Но на самом деле… нет. Если бы кто-то предложил мне таблетку, после которой исчезнет вся чертовщина, я бы не согласился. Я бы побоялся, что всё хорошее исчезнет тоже. Вдруг я всё это выдумал, а значит и тебя тоже.

– Я не говорю, что ты всё выдумал.

– Именно это ты бы сказала, будь ты плодом моего воображения.

– Ладно, спи.

Тишина. Я начал засыпать.

– У нас есть такой предмет – социальная психология, – продолжила Эми. – Препод говорит, что та часть мира, которую человек способен познать, статистически близка к нулю. Есть огромная вселенная, триллионы триллионов миль пустого пространства между галактиками, и всё, что доступно человеку – это небольшой туннель перед глазами длиной и шириной в несколько футов. Он говорит, что на самом деле мы живём не во вселенной, а внутри своих мозгов. Всё, что мы видим, мы видим через крошечную, как от иголки, дырочку в повязке на глазах, а остальное заполняем с помощью воображения. Поэтому всё, что мы думаем о мире – злой он или добрый, холодны или горячий, мокрый или сухой, большой или маленький, – всё это у нас в головах и нигде больше.

Какое-то время мы лежали молча. Затем я проговорил:

– Может, это не так уж и плохо?

Эми тихо просопела в ответ.

Я проснулся и понял, что не могу двигаться; затем задался вопросом, проснулся ли я вообще. Я лежал на спине: рука закинута за голову, голова повёрнута вбок в сторону двери в спальню.

Я снова попробовал пошевелиться. Одеяло было как камень. Руки и ноги как будто мне не принадлежали.

Я уставился в стену и вскоре осознал, что там, рядом с дверью, стоит человек. Как странно: я всё время смотрел в одну точку и понял, что он всё время был там. Как будто я наблюдал иллюзию, ставшую вдруг материальной. Но что ещё необычнее, я заметил его и почувствовал, что это он управляет моей способностью его замечать. Я не могу описать это чувство. Он не казался невидимым – он как будто сам решал, увижу я его или нет.

Это определённо был сон. Вокруг ни звука. Ни шелеста листьев, ни шума проезжающих на улице машин под лай ёбаной соседской собаки. Ты не в состоянии осознать, насколько нереальна такая тишина, пока не услышишь её.

Я не слышал даже своего дыхания. Или дыхания Эми. Я заметил тёмное пятнышко возле кровати – напряг зрение и увидел, что это муха, застывшая в воздухе: крылья замерли в середине взмаха. Как будто время остановилось.

Человек в чёрном не двигался – просто наблюдал за мной. Однако было ясно, что он не застыл, как всё вокруг. Он непринуждённо прислонился к стене, скрестив руки на груди. Неспешно переминулся с ноги на ногу. На нём были тёмные очки; у него была неестественно бледная кожа и небольшой рот с поджатыми губами.

Я вдруг оказался на улице. Без какого-либо перехода, как во сне. Мы с человеком в чёрном шли по улице в мире абсолютной тишины. Палые листья замерли в футе от земли, подгоняемые порывом ветра, застывшем во времени. Я попробовал пройти сквозь листья и понял, что если встану на них, они выдержат мой вес. Листья невозможно было сдвинуть с места.

– Кто ты? – спросил я, хотя не уверен, что издал хоть какой-то звук.

Человек не ответил и продолжил идти. Мы вышли к шоссе и прошли на юг, в центральную часть города. Мы миновали машину, проезжавшую перекрёсток: у выхлопной трубы застыло облако дыма, водитель в салоне выглядел как манекен. Мы направились к одной из двух начальных школ города – не к красивой новой, которую построили на окраине несколько лет назад, а к другой, в которую ходил я: это было кирпичное здание 1915 года постройки, которое десятилетиями латали то тут, то там, как старую покрышку.

Мы прошли по газону – травинки иголками впились в мои голые стопы, не сгибаясь под моим весом. Мы приблизились к входной двери, и поначалу я подумал, что она закрыта, но потом понял, что её в любом случае не сдвинуть с места.

И тем не менее, в следующее мгновение мы оказались внутри, вновь просто переместившись туда, как во сне. Мы стояли в сыром подвале, заставленном металлическими стеллажами с коробками моющих средств, туалетной бумаги и бумажных полотенец. Человек в чёрном повёл меня в дальний конец подвала, к ржавой металлической двери с облупившейся краской по краям. Казалось, эту дверь не открывали уже много лет. Проход к ней был завален коробками.

В одно мгновение мы переместились за эту дверь, в тёмную комнату, освещённую лишь столбом лунного света, проникавшего через небольшое окно слева. Голые кирпичные стены, покрытые въевшейся грязью и паутиной. Справа стоял массивный агрегат: очевидно, мы оказались в старой котельной, которую закрыли, когда современные печи пришли на смену этому ржавеющему бегемоту – возможно, ещё до того, как я пошёл сюда учиться.

Мы обогнули старый котёл – махина напоминала огромную бронированную бочку, опрокинутую на бок. И там, на полу, лежал Фрэнки Бёрджесс.

Я понял, что это Фрэнки, только по отпиленной голове и остаткам формы. Вряд ли в городе найдётся ещё один обезглавленный человек, одетый так же.

Однако теперь его тело раздулось уже втрое больше обычного. Брюки и окровавленная рубашка разошлись по швам – уцелевшие нити, готовые вот-вот разорваться, глубоко въелись в распухшую плоть. Если Фрэнки кого-то вынашивал, то сейчас он должен был весить под четыреста фунтов – так пузо не раздувается ни при каком ожирении.

Я повернулся к человеку в чёрном – спросить, зачем он мне это показал, кто он и на кого работает.

Я снова лежал в кровати. Я отбросил одеяло и вскочил на ноги. Эми пошевелилась и что-то пробормотала во сне. Я вышел из комнаты и обошёл дом.

Никого.

Я зашёл в ванную, сполоснул лицо.

Я поднял голову, и на мгновение, прежде чем проморгался и от воды в глазах, уловил за спиной движение. Наверное, проснулась Эми. Но когда я вернулся в спальню, она всё ещё спала. Молли?

Я обернулся, и действительно: она стояла в гостиной, в нескольких футах от меня, и нюхала воздух. Я вздохнул с облегчением.

Только сейчас я заметил предмет, лежавший на кофейном столике: около двух футов длиной, на одном конце – пластиковый приклад, как у ружья, на другом – система тросиков и шкивов. Сверху покоилась короткая стрела с острым как бритва наконечником. Арбалет.

Я вдруг представил, как эта идиотская штуковина пронзает почтальона, когда кто-то ненароком задевает стол, вставая с дивана. Я уже протянул руку, чтобы снять стрелу, но меня прервал едва слышный звонок мобильника.

Мои штаны до сих пор валялись на кухне на полу. Я направился туда, залез в карман и вытащил телефон.

– Алло?

– Это Дэвид Вонг?

В голосе чувствовалось раздражение.

– Э… Может быть. Кто это?

– Это детектив Вэнс Фальконер. Признавайтесь, кто из вас, долбоёбов, стащил голову?

– Прошу прощения?

– Голову Фрэнки Бёрджесса. Из морга. Она пропала.

– Я спал…

В самом деле?

– Ты дома?

– Да.

– За тобой едет машина. Выйдешь из дома – объявлю в розыск.

Я начал было оправдываться, но понял, что говорю в пустоту.

Солнце вот-вот собиралось взойти, тени в доме понемногу отступали. Я вернулся в спальню и достал чистую одежду. Оделся, почистил зубы, поцеловал Эми в лоб. Я оставил ей записку на зеркале в ванной: написал, что мне нужно зайти в полицейский участок, и я скоро вернусь, если меня только не засадят в тюрьму.

Я ждал на крыльце, и минут через десять подъехала полицейская машина. Полицейский – толстяк, которого я, кажется, видел вчера в больнице, посадил меня на заднее сиденье, но не стал надевать на меня наручники и вообще как-то меня ограничивать.

Мы проехали мимо школы, и в голове снова пронёсся тот сон. Я спросил у копа:

– А труп Фрэнки в итоге нашли?

Он не ответил. Вряд ли копы обязаны отвечать на вопросы с заднего сиденья.

Мы приехали в участок – унылое место, провонявшее антисептиками и подгоревшим кофе. Коп отвёл меня в небольшое помещение со столом и зеркалом, которое, как я знал, служило комнатой для допросов. Я уже бывал здесь.

В углу комнаты стоял телевизор на тумбе с колёсиками. К телевизору был подключен видеомагнитофон.

Я просидел там полчаса, прежде чем вломился Фальконер. Он закрыл дверь, глянул в угол, где находилась камера слежения, и выдернул из розетки идущий от неё коаксиальный кабель. Интересно.

Он смерил меня взглядом, скрестил руки на груди, прошёлся по комнате. Наконец он спросил:

– Кто ты?

Я не ответил.

– Я попросил медэксперта осмотреть голову. И знаешь, что он обнаружил? Кто-то сожрал его язык.

– Ну, наверное, жук…

– НЕ БЫЛО ТАМ НИКАКИХ ЕБАНЫХ ЖУКОВ!

Как громко.

– Хорошо.

– Я специально проверил голову, пока она валялась в твоём сраном дворе. Во рту ничего не было.

– Хорошо.

– Но ты думаешь, что было.

– Боюсь, если скажу «да», ты меня ударишь.

– Я так и так могу тебя ударить.

– Я тоже проверил голову, детектив. Жук был там. И если язык исчез, это даже логично: такие паразиты есть у рыб. Они заползают в рот, съедают язык и прилепляются ко рту. Когда рыба ест, она кормит паразита…

– Стоп, стоп, стоп. Хочешь сказать, жук был во рту, когда я его осматривал?

– Я думаю, он до сих пор там.

– И как это возможно?

– Ты правда хочешь знать моё мнение?

Пауза.

– Да.

– Хорошо. Понимаешь, той ночью, когда ко мне пришёл Фрэнки, тварь была на виду. Жук ползал по комнате, но Фрэнки его не видел. Хотя тот был прямо у него перед глазами.

– Допустим.

– В общем-то, всё. Ну, то есть, мы же не можем видеть всего, да? Если хочешь проверить, заболел ли ты гриппом, ты не можешь просто разрезать себе палец, выдавить кровь и увидеть, как в ней плавают вирусы. Они слишком маленькие. Но, вирусы реальны, это часть физического мира, которую ты не видишь. Согласен? Так уж вышло, что твои глаза не воспринимают предметы меньше определённого размера. И такова бо́льшая часть мира вокруг нас. Ты не видишь воздух, которым дышишь; ты не видишь радиоволны, летающие в воздухе; ты не видишь гравитацию, удерживающую тебя на земле; ты не видишь тепло, или мысли в моей голове, или события, которые произойдут через пять секунд. Почти всё, что есть в природе, для тебя невидимо. И эти существа – ещё одно явление в этом ряду. Почему, блин, так сложно это понять? Почему людям так тяжело поверить в невидимое, когда почти всё вокруг них почти всегда невидимо?

– Но ты, конечно же, можешь их видеть.

– Да.

– Почему?

– Не знаю. Просто могу.

– Вот сейчас ты соврал.

– Ох срать. Да как ты это делаешь?!

– Это спасает жизни. Так как думаешь, почему ты видишь эту хрень?

– Наверное, в определённые моменты все люди способны видеть тот, другой мир. Не всё время; но, думаю, это возможно через концентрацию и тренировки. Мне кажется, человеческий вид утратил эту способность. И это не случайность. Эти существа – скрытые, живущие в тени – им выгодно, чтобы их не видели. Я думаю, ключ к пониманию мира лежит в принятии факта, что сверхъестественные силы не ослабли, когда мы перестали в них верить. Они окрепли. Есть люди, которые в это верят, но в основном их поверия – это полная хрень, догмы и разводы от жуликов и продажных телепроповедников.

Фальконер протёр глаза. Было видно, как он устал.

Я продолжил:

– Это и есть Пятая Стена. Слышал же термин «четвёртая стена»? Когда актёр разговаривает с экраном, как Феррис Бьюллер? Когда смотришь кино, видишь только три стены, а четвёртая – это экран, зрители. Люди в фильме не знают, что на них смотрят, но когда кто-нибудь вдруг обращается к аудитории, говорят, что он ломает четвёртую стену. Ну а ту хрень Джон называет пятой стеной. Это уровень реальности над и под нами. Большинство людей его не воспринимает.

– Но вы, вы-то из числа особенных, да? Как те ребята в смирительных рубашках, которые думают, что весь мир – это иллюминатский заговор, и только они такие умные, чтобы его заметить.

– Нет. Все эти способности, вроде восприятия других измерений – были попытки их восстановить. Они провели эксперимент на нескольких людях, и почти все они погибли.

– Кто «они»? Правительство? Они тоже умеют читать мысли? Предлагаешь мне надеть для защиты от них шапочку из фольги?

– Нет, они не отсюда. Это кто-то на той стороне.

– Я смотрю, ты всё продумал, да?

– Это ты скажи мне, детектив. Я лгу?

– Ты́ взял голову?

– Было бы неплохо знать контекст.

– Голова Фрэнки Бёрджесса пропала. Я говорил тебе по телефону: она была в морге в запертой комнате. Теперь её нет.

– Оу. Я думал, это была метафора. Я не брал её.

– Но кто-то же взял.

– В здании был замечен здоровенный монстр из индеек?

– Чего?

– Ну, знаешь, как на птицефабрике.

– Я видел совсем не это.

– Значит, ты видишь то, что хочешь увидеть. В морге есть камеры слежения?

– Есть. Я просмотрел записи. Ясно одно: похититель был не один. Никто из них не попал в кадр, но мы видели, как они перекидываются головой. Как баскетбольным мячом. Вероятно, один ждал в дверях, а второй пробрался в хранилище. Они бросали друг другу голову, чтобы не попасть под камеры.

– И им удалось уйти, и ни одна камера их не записала? Как?

– Мы прорабатываем варианты.

Я посмотрел на Фальконера, затем на видеомагнитофон. Ни с того ни с сего он щёлкнул.

– Хочешь, чтобы я посмотрел записи с камер?

Он не ответил.

– Хочешь, чтобы я посмотрел, нет ли там чего-то, что вижу я, но не видишь ты?

– Я этого не говорил.

– Но у тебя есть запись, да? Готов поспорить, она уже в магнитофоне. Ладно тебе, зачем же ещё тащить меня сюда?

– Мои мотивы – не твоё собачье дело.

– Ладно, как скажешь. Включай.

Фальконер выдержал паузу – достаточно долгую, чтобы продемонстрировать, что решение нажать кнопку «Воспроизведение» принял он и никто другой. Он включил магнитофон – экран показал цветные полосы, затем картинка мелькнула и переключилась на чёрно-белый план комнаты, в центре которой стоял, видимо, стол для вскрытия. Я вдруг подумал, что эту камеру установили лишь для того, чтобы не позволять работникам морга красть ценные вещи покойников.

Несколько секунд ничего не происходило, затем…

Размытое пятно мелькнуло в центре изображения. Пронеслось поперёк экрана, что-то тёмное. Не разобрать.

Фальконер перемотал назад и опять включил запись, но в замедленном режиме. Картинка была зернистой, но на ней можно было чётко разобрать объект, пролетевший футах в пяти от пола. Тёмные волосы, лицо. Отпиленная голова Фрэнки Бёрджесса.

У меня пересохло во рту. Детектив снова перемотал и включил запись. Голова пролетела по экрану.

У меня на шее выступили колючие капельки пота.

– Никто её не бросает, детектив. Грёбаная голова летает сама по себе.

Фальконер посмотрел на меня.

– Я вижу как минимум две несостыковки в этой теории.

Я не ответил. Сердце колотилось. Осознание того, что я натворил, началось не в мыслях – оно нарастало откуда-то из живота.

Не может быть. Не может быть. О нет, твою мать, твою мать, твою мать…

В голове пронеслось воспоминание. Я склонился над раковиной, смочил лицо водой…

Фальконер что-то говорил, но я его не слышал. Я встал из-за стола и направился к двери.

Он резко повернулся ко мне.

– Какого хера ты творишь?

– Мне надо домой, детектив. Срочно.

– Зачем?

…смочил лицо водой, поднял голову – как раз, чтобы краем глаза заметить движение в зеркале, отражавшем спальню…

Я дёрнул дверную ручку. Заперто. Я начал бить в дверь кулаком.

– Вонг! Какого чёрта?

– Она в моём доме, Фальконер! Ёб твою мать, она же в моём доме!

Мы неслись так, словно за нами гнались адские легионы. За последние сутки я уже в третий раз вот так мчался по городу на машине. Я сидел на пассажирском сиденье Фальконеровского «Порше» и пытался позвонить. Я снова и снова набирал номер, нашёптывая про себя: «Давай, давай, давай…»

Нет ответа.

Мы ехали не больше четырёх минут, но это была самая длинная поездка в моей жизни.

Мы подъехали к дому. Я открыл дверь «Порше» прежде, чем он остановился, выпрыгнул из машины, упал на колени на влажные листья, поднялся и ринулся к двери. Руки так дрожали, что я дважды уронил ключ, пытаясь открыть замок.

Я рванул дверь и окрикнул Эми. Нет ответа. Пробежал через гостиную в спальную.

Кровать пуста.

Ванная тоже.

Я выбежал обратно в гостиную, пробежал мимо Фальконера – тот держал обеими руками автоматический пистолет и водил им по комнате.

Я вбежал во вторую спальню: щепки на полу, дверь шкафа закрыта, в ней – пролом с торчащими обломками дерева, как будто туда бросили шар от боулинга.

– ЭЭЭЭМММИИИИ!

Я рванул дверь – внутри всё было забрызгано кровью.