Прекраснейшая!
Ты будешь озабочена вопросом, принять ли предложение Польши насчет химического оружия. Прими. Здесь приложен черновик контракта на таких условиях, какие следует от них требовать. Это больше, чем они надеялись заплатить, но меньше, чем боялись. Если ты запросишь больше, то не сможешь положиться на их честность в отношении долговых обязательств…
Настанет утро, и она сделает из этого одного послания кучу мелких, уберет одни слова, поставит вместо них другие и объяснит секретарше, какую записку какому из младших клерков следует передать. Эти послания Фауста были ее мясом и хлебом; она читала их крайне внимательно, добросовестно и не откладывая в долгий ящик.
Самый тонкий пакет - самый значительный для ее сердца, ведь он написан рукою Фауста, и она прибережет его до позднего вечера, когда вся работа будет сделана. Она разденется и, поднеся письмо к губам и с торжественным видом поцеловав (только игривое движение языка), сорвет печать.
Эти приложения были ее Библией. Они никогда не приводили Гретхен к чему-то неправильному. «Ты насладишься…» - писал он. Или: «Сначала ты почувствуешь себя необычно и неестественно, потом просто-напросто странно, но потом начнешь получать удовольствие». Так оно и было.
Она научилась безоговорочно доверять его советам. Он понимал ее совершенно. У нее не было от него секретов. Понимание Фауста было настолько всеохватным, настолько гармонично он воспринимал жизненную силу, которую называл Geist , что знал много такого, чего попросту не мог знать ни один другой человек. Он сообщал ей о событиях до того, как те происходили. Судил о людях, с которым даже не был знаком.
И никогда не ошибался.
Она вспомнила, как он впервые послал ее в объятия другого мужчины. Переживаемые ею страх, чувство вины, антипатия вкупе с плотским возбуждением были сравнимы с теми, какие она ощущала в ту самую священную ночь, когда сама пришла к Фаусту. Какую робость она ощущала и какой восторг! Как это волновало ее кровь!
Теперь же она повиновалась этим указаниям без колебания, не признавая над собой никакого повелителя и никакой власти, кроме Фауста, и не станет слушаться никого, кроме него одного. Время от времени она задумывалась о правильности того, что он от нее требовал, однако всегда отбрасывала все сомнения прочь. Он понимал больше, чем она когда-нибудь будет понимать. Но там, где понимания ей не хватало, даже без надежды на его достижение, это компенсировалось ее полнейшим послушанием. Никогда не было большей покорности мужчине, чем у Гретхен. Не бывало ни одной женщины, настолько полностью добровольно подчиненной, как она.