Джек-Фауст

12. НЕМЕЦКИЙ МАСТЕР

Самый ненавидимый человек в Лондоне стоял возле окна своего кабинета, заложив руки за спину и хмуро глядя на вьющуюся внизу улицу. Там, опустив головы и съежившись от холода, куда-то целеустремленно спешили люди, выдыхая изо рта и ноздрей белый туман. Они смахивали на паровые автоматы.

- Как же я презираю их! - промолвил Фауст.

- Учитель? - спросил Вагнер.

- А, пустое. - Он повернулся к кабинету. - На чем мы остановились?

- «Милейшая, красивейшая возлюбленная, я рукоплещу…»

- … рукоплещу твоему решению консолидировать ваши холдинги, которые так сильно разрослись и такие разные, что тебе трудно управлять ими. Твои подчиненные скоро воспользовались бы сложностью управления, чтобы надувать и околпачивать тебя. Никогда не знаешь, кому из них можно доверять.

Дорогая, наилюбезнейшая любимая, избавься от производства проволоки. Ты получишь за эту фабрику отличную цену… за все, хоть отдаленно связанное с вооружением; твои баварские инвесторы разбираются в создании вооружений, как ни в чем ином. Конечно, очень прибыльны оптические приборы и радио, но не пытайся, выбиваясь из сил, быть первой везде. Позволь и другим богатеть! Займись лучше химическими концернами. Они серьезно недооценены - производят в основном красители; никто, кроме тебя, не понимает их возможностей. А этот потенциал огромен! Лекарственные средства из семян и растений, конечно, нужно сохранить, как и фармацевтические предприятия. Люди заплатят за здоровье любые деньги. Как только медикаменты докажут свою действенность, ты сможешь объявлять любую цену, какую пожелаешь. Прилагаю описание, как получить простой и надежный анальгетик, который я назвал «аспирин». - Резко изменив голос, зная, что Вагнер еще не вложил в письмо инструкцию, он произнес: - Не забудь проверить, что описание приложено.

- Да, магистр.

- Дорогая, любимейшая, химик П. А. Парацельс скоро обратится к тебе, желая получить должность; найми его - сколько бы он ни запросил. Пусть наладит производство настойки лауданума, а затем поручи ему исследовать свойства других опиатов, успокаивающих средств, обезболивающих и тому подобного. - Он зевнул. - Когда у меня будет время, я составлю описания синтеза нескольких новых видов лекарств, которые его наверняка заинтересуют.

Дорогая моя, наилюбимейшая, скоро от американских посредников Якоба Фуггера должны прибыть новые газетные вырезки… Вагнер, проследи, приложен ли соответствующий список.

- Да, магистр.

Сквозняком открыло окно. Фауст невозмутимо продолжал диктовать. За окном завывал холодный зимний ветер. Наконец недельное письмо было завершено, и Фауст отпустил Вагнера.

Он уселся за письмо сам, чтобы добавить то личное, чем ему не хотелось делиться со своим секретарем. Вайклиф тем временем просматривал основную часть письма и копировал содержащиеся там технические данные. Но он заверил, что курьер доставит все в целости и нераспечатанным, особенно принимая во внимание дополнение Фауста, имеющее отношение лишь к личным чувствам. Ибо шпион был достойным человеком и относился к Фаусту уважительно.

Когда Фауст посыпал подпись песком, сквозь стену ввалился Мефистофель.

Лицо дьявола было серым и бескровным, рот - вялым, а глаза - блестящими. На этот раз он взял обличье искалеченного рабочего, погибшего три дня назад в результате несчастного случая на производстве.

- Это лишь вызывает у меня еще большее отвращение к тебе, - заметил Фауст.

- Ох какие мы нежные! Да что я тебе сделал такого?

- Уничтожил мое имя, заставил уехать в ссылку и разлучил с…

- Ах да, - труп грубо и самодовольно усмехнулся. - Мне кажется, это вполне соответствует декларированным с самого начала намерениям. Что ж, прогони меня! Отошли куда-нибудь подальше! Разве ты сможешь лучше отомстить мне? Выкинь меня из своей головы навеки!

- Ты же знаешь, что я не могу.

- Вот именно. - Мефистофель сел на край письменного стола Фауста, создал видимость, будто его коробка для сигар открылась, и выбрал оттуда одну. - Все твои предприятия держатся на огромных вздутых пузырях спекуляций, реинвестиций и алчности. Да. Только бесконечная череда успехов постоянно удерживает все это от полного краха. Но что бы ты делал, не будь того, кто подсказал тебе, что контрольный кран газометра-22 во вторник следует переставить, дабы предотвратить катастрофически мощный взрыв; или что некий Джеймс Соузерли в твоей баллистической лаборатории - католический саботажник на жаловании короля Испании; или что мрачный механик-гидравлик с невероятным именем Ланселот Эндимион Фитч обладает как раз таким талантом, какой тебе нужен для развития пароходостроения, но враги сделают все возможное, чтобы убрать его от тебя подальше… да, так что бы ты делал?

Он зажег спичку. Запах серы примешался к зловонию трупа.

- Я бы… Довольно! Зачем ты пришел, когда тебя не звали?

- Предупредить, что лорд Говард направляется сюда, чтобы увидеться с тобой.

- Проклятье! - Фауст снова уставился в окно. К востоку от Лондона все было свежим и новым. Фабрики имели резко очерченные границы; кирпичи, из которых их возводили, были шероховатыми, как необструганные доски. Деревья вырубили, чтобы освободить широкое пространство застывшей грязи (это едва ли заслуживало право называться улицей), разделяющее серые, невзрачные и похожие на ящики строения. Он смотрел на предприятия угледобывающей промышленности, на котлованы, газовые заводы, кузницы, кирпичные заводы - на расплодившиеся предприятия более чем дюжины различных типов, - а затем поднял взор и глянул поверх крыш, через лес дымовых труб туда, где вздымалась незаконченная эстакада моста через Темзу. Внизу, подобно муравьям, двигались бесконечные вереницы плохо одетых рабочих; они неторопливо возвращались домой по льду. Сомнительно, что эти люди с благодарностью будут выделять из заработной платы по грошу за ускорение передвижения. - Скажи, что тебе о нем известно.

- Он - идиот.

- Это я уже знаю. Мне нужно что-нибудь такое, чем я смогу воспользоваться.

- Ничем, поскольку на свете нет ничего такого, чего бы он устыдился. У него переменчивый нрав, он обладает весьма живым воображением, не признает никакой дисциплины, охвачен энтузиазмом, невежествен, как свинья, и самоуверен… э-э… как лорд. Помимо всего прочего у него отличные связи - особый любимец герцога Норфолкского, ловкий наездник, носит шелковые чулки и часто показывает это. Народ его любит за здравомыслие и за то, что он самый лучший оратор в парламенте. Ты там выступаешь - прошу прощения - как топающий тяжеленный слон-тевтонец, страдающий скверным пищеварением, грубый и со странным нелепым акцентом, тогда как его английский чистый и прозрачный, как джин, риторика напоминает сладчайший итальянский вермут, а речь едка, как долька лимона, приправленная сухим ироническим жалом прекраснейшего мартини.

- Да, я слышал, как он отзывался о воздушных кораблях, - проворчал Фауст. - К тому же ему известно, что я о нем думаю. Зачем он сюда едет?

- Он уже у тебя в дверях. Почему бы не спросить его самого?

Кабинеты были почти пусты. Этим поздним вечером на работе задержались только самые честолюбивые и те, кто норовил постоянно попадать на глаза Фаусту. Вагнер ушел к недостроенному мосту-эстакаде, к шлюхам; в это время года они ему особенно нравились - бледные от зимы и холодные на ощупь. Секретарь, отвечающий за прием посетителей, Джон Шеттерли, остался защищать Фауста от незваных гостей. Он смотрел поверх стола с беспокойным выражением лица. Рядом с ним поднялась и повернулась высокая фигура.

- Мой дорогой Фостер!

Лорд Говард с распростертыми объятьями устремился навстречу. Одет он был строго, во все черное, без украшений. Двойка с прорезями снизу; ее длинные рукава, некогда ярко-черного оттенка, ныне сальные, ввиду частой возни со всякими техническими устройствами, свидетельствовали, что общество нуждается в более практичной одежде. Промышленность - это то, что движет время вперед, но никто не осознаёт ее значение, пока сам не оказывается в этом котле. Все лучшие люди Англии этих дней повсюду торжественно расхаживали, одетые как на похоронах.

- Уважаемый лорд Говард! - воскликнул Фауст, пожимая руку этого честолюбивого пижона с отвращением, но с приветливой улыбкой на устах. - Что привело вас сюда, так далеко от королевского двора?

- В сущности, ледовый карнавал. А поскольку к вам оказалось по пути, а в санях есть свободное место, я подумал, что вы могли бы оказать мне любезность составить компанию.

- С великой радостью.

Жители Лондона надолго запомнили ту суровейшую зиму. Мороз стоял такой лютый, что Темза покрылась толстым льдом и карнавал устроили на ее поверхности. Чтобы обеспечить газом всяческие демонстрации и показы, сквозь лед установили опоры, на них поверх льда положили трубы, а потом все это полили водой, чтобы накрепко заморозить. Сам лед был черным от слива отходов новых фабрик, а ночью, когда зажигались факелы и газовые фонари, блестел, как отполированный обсидиан.

Сани лорда Говарда катили по льду, кучер предостерегающе щелкал хлыстом, когда мимо проходили рабочие. Мефистофель в личине трупа сидел рядом с ним.

- Во всем этом мире лишь мы двое, - проговорил лорд Говард, - вполне понимаем, что происходит в нынешний Век Механизации.

- Да, действительно.

- Остальные, в отличие от нас, не понимают, какие ужасные силы задействованы, а создаваемые вами машины внушают им ужас и суеверный страх.

- Как только люди начнут выказывать должное уважение к механизмам, - брюзгливо промолвил Фауст, - они перестанут бояться.

- Вы меня неправильно поняли, Фостер. По-моему, этот страх может пойти на пользу. Вы получили составленные мною для вас чертежи?

- Вы имеете в виду чертежи… э… «Василиска»?

Фауст их видел: изысканно, красиво нарисованная тушью фантазия из стали, изображение машины длиной с город. Она передвигалась на сотнях колес различных размеров и впереди была украшена черным ликом с выпученными глазами, что в итоге походило на гибрид львиной морды с половым членом. Он отослал эскизы ведущим инженерам, приложив записку с грубым отзывом, что вот, мол, отличный повод повеселиться.

- Именно! - воскликнул лорд Говард, возбуждаясь. - Вот представьте армию в полном боевом порядке. Кавалерия скачет ровными рядами, пехота и артиллерия медленно и осторожно развернулись и все как один готовы - страстно готовы! - идти в бой.

Но тут с холмов раздается грохот, скрежет огромных шестерней и дикий рев, опускающийся до уровня, не воспринимаемого ушами. Собравшиеся князья и принцы начинают с удивлением переглядываться. Внезапно с пронзительным лязгом и заглушающим все грохотом стальных челюстей на холм поднимается «Василиск»! И оттуда он начинает спускаться на армию, снося деревья и сокрушая все на своем пути. Лошади встают на дыбы и несутся прочь; их невозможно удержать под контролем. Пехота охвачена паникой, она рассыпается и тоже дает стрекача. Артиллеристы бросают полевые орудия. Полный разгром! От «Василиска» валят клубы дыма. Пушки…

- Пушки?

- По левому борту. Разве вы не изучали проекции разных уровней? О, я не претендую на то, что абсолютное оружие будет выглядеть почти так, как я вам обрисовал. Но существует идея , именно идея, и вот это имеет значение.

Суть идеи - вовлечь в эту авантюру достаточное количество народу и средств, - бросил ему через плечо Мефистофель, - и придать этому значимость посредством законов физики, экономики и политики, чтобы утянуть целую галактику твоих достижений в черную дыру их полного провала.

- Интересное замечание, - отозвался Фауст осторожно. - Позвольте и мне, в свою очередь, предложить что-то свое. Недавно я представил в Королевскую комиссию по новым технологиям, которой вы руководите, заявку на финансирование разработок…

- О, только не снова про ваши аэропланы! - произнес лорд Говард. - Мне о них уже все уши прожужжали. - Он отмахнулся. - Можно ли такие хрупкие и неправдоподобные конструкции применять против вооруженного иноземного тирана? Нет, нет, дорогой друг. Несомненно - нет!

- Да задумайтесь хоть на минутку. Все, чего я прошу, - это построить единственный летательный аппарат, пользу которого я смогу публично продемонстрировать, сбросив зажигательную смесь на остов старого корабля, поставленного на якорь в гавани. А я тогда с радостью прикажу моим лучшим инженерам исследовать осуществимость проекта вашего «Василиска» и выдам подробный отчет об их изысканиях.

- Исследование осуществимости проекта? Какая чушь. Я… а! Мы уже прибыли!

Костры издалека казались сиянием единого источника света, картиной Небесного Града на земле, теперь опустившегося и лежащего перед ними. Мгновение назад их окружал только лед, а потом они оказались среди временных построек и навесов карнавала. Бьющие в нос запахи жженого сахара, жареного кабана и хлеба, жаренного в жире, нестройные звуки музыкальной шкатулки, проклятья и ругательства игроков и ларьки торговцев, громко нахваливающих рядом с ними свои товары.

Дальше сани проехать не смогли. Седоки вылезли.

Фауст понимал, что здесь действуют хаотические силы, но от этого не меньше ненавидел беспорядочную суматоху карнавала. Он предпочитал суровую, аскетическую красоту и строгое устройство решетчатой структуры. Как он мысленно и предсказывал, лорд Говард находил происходящее очаровательным.

- Пойдемте, мой дорогой друг! Давайте перепробуем все, что могут нам предложить эти удивительные постройки.

Охваченный восторгом, молодой лорд вел себя как мальчишка. Дьявол с серым телом сложил вместе ладони и снисходительно смотрел на него.

Да, прелестное дитя, поторопись! В этом праздничном лабиринте скрывается удовлетворение всех твоих сердечных желаний, и мы должны помочь тебе отыскать.

Мефистофель повел их в самую гущу ярмарки - веселящийся пляшущий труп.

Самым ужасным для Фауста была ярмарочная толпа. Вокруг него, совсем близко, была толпа со смеющимися размалеванными лицами, и в их радостной развязности ощущалось довлеющее над ними одиночество. Лорд Говард взял его за руку и, болтая, потащил мимо высокой ограды с медведем, где за плату любой силач мог помериться силами с этим диким зверем, лишенным зубов и когтей. В ларьках, мимо которых они проходили, продавали кофе, шоколад, зимний эль, абсент и чай. Под следующим навесом трубили в горн и играли на свирели, а также били в барабаны. Деревянный пол под тяжестью изрядно подвыпивших танцоров издавал звуки, похожие на топ-топ-топ! Затем они прошли через шипящие воротца, обрамленные открытым горящим пламенем, и двинулись по узкой тропинке, ярко освещенной газовыми фонарями и обставленной крикливо разрисованными холстами.

- Вот, смотрите! - крикнул Говард, крепко хватая Фауста за руку.

Его внимание привлек слегка выгнутый плакат с механическим человечком, сплошь в шипах и со стальными зубами, и с надписью: «УБЕЙ ТОГО, КТО КАЛЕЧИТ». Под навесом стояла притащенная сюда с какой-то свалки и зловеще размалеванная свиной кровью штамповочная машина, которая, согласно подписи, уже искалечила троих и одного убила. Рядом находилась стойка с колотушками. За грош любой мог ударить по устройству трижды.

Под навесом было не протолкнуться от недовольных рабочих фабрик Фауста, из числа жалующихся на заработную плату, постоянно призывающих к забастовкам и сокращению рабочего дня: им хотелось получать деньги даже в случае болезни и отдыхать в воскресенье; они требовали защитные очки, инспекции по безопасности, вытяжную вентиляцию - и чтобы, благодаря заботливому руководству, не валиться вечером с ног от усталости. Тем не менее лорд Говард широко улыбался им, словно эти люди были лучшие парни во всем мире, и бросил оператору аттракциона монетку. Схватив колотушку, он, трижды крутанув ее над головой, обрушил на машину со всей силой, на какую только был способен. Затем еще раз. При его третьем ударе сбоку от механизма что-то отломилось и со звонким пинь пролетело через толпу. Зеваки сладострастно расхохотались.

Поклонившись, он отбросил в сторону колотушку. Оказавшись снаружи, он сказал:

- Видели? Это штука в точности того сорта, про что я вам рассказывал. Они люто ненавидят эти машины. Это сила, которую можно обуздать и направить ее на благо.

Они ненавидят не машину, а общество, ставшее машиной - таким, что нужды производства регулируют условия жизни. Однако они не понимают этого, вот взамен и лупят этот беззащитный символ. Да, действительно очень трогательно!

Фауст молча покачал головой. Они продолжали спускаться по дорожке мимо палаток, где показывали короткометражные кинофильмы - «Поцелуй», «Полет», «Крушение поезда», «Приезд нашего великого суверена», «Етьба», - и мимо будочек с фотограверами, куда выстраивались очереди прачек, жаждущих запечатлеть себя для грядущих поколений. Фауст с горечью подумал о перспективах, которые, по его мнению, может дать кино: как по фильмам можно будет изучать литературу, искусство торговли и пропагандировать гигиену. Но повсюду он видел, что его намерения извращены и их назначение обессмыслено.

И сколько дел, связанных с правительством! Всем нужно, чтобы делали оружие. Если он занимался проектированием какого-нибудь омнибуса, то в парламенте обязательно хотели знать, сколько он сможет перевезти войск. Если он занимался усовершенствованием парового котла, их тотчас же интересовало, сколько людей погибнет при его взрыве. Он не был способен придумать ничего такого, что эти зловредные люди не использовали бы как оружие.

Рука мертвеца схватила его за плечо.

Отведи его туда, - посоветовал Мефистофель. Он почти вплотную приблизил физиономию к лицу Фауста, так что от смрада разложения у того едва не сперло дыхание. - Покажи ему эти причуды.

«РЕКС ПЕКС ФЕКС ПОКАЗЫВАЕТ ЧУДЕСА ПРИРОДЫ И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СТРАННОСТИ, - прочитал Фауст. - ЯЩЕРИЦА-УБИЙЦА, ГИГАНТСКИЙ КОРОЛЬ АФРИКАНСКИХ ДЖУНГЛЕЙ, НАЭЛЕКТРИФИЦИРОВАННАЯ ЖЕНЩИНА. СЕРАЛЬ».

Ужасные и крайне гротескные изображения - такие, что явно внутри не могло быть ничего столь ужасного.

- Да, да, да! - кричал моряк из южных морей; его лицо сплошь покрывали татуировки. - Посмотрите в глазок на самого устрашающего монстра, какой когда-либо ходил по земле! Обменяйтесь рукопожатиями с дьявольски черным монархом Эфиопии! Испытайте жуткую силу динамо! Полюбуйтесь на похотливый и болезненно-порочный Восток!

Рекс Пекс Фекс, украшенный цветными метками варваров, оказался человеком маленького роста, но крепким, как скрученная бечева, и с проницательным взглядом того, кто способен добиться чего угодно или устроить что угодно. Когда лорд Говард исчез в проеме его парусиновой палатки, Фауст оттащил моряка в сторону и сунул ему в руку серебряную монету.

- Его светлость требует частного показа, - проговорил он.

Подмигнув и сверкнув белоснежными зубами, маленький человечек резко перегородил вход, расставив руки.

- Закрыто на ночь! - проревел он. - Приходите завтра, чтобы узнать ужасающую правду! Омерзительную правду! Закрыто на ночь! О, какие чудеса вы не успели посмотреть! Закрыто!

Затем он провел их внутрь.

Они вошли в помещение с парусиновыми стенами, где пол был устлан песком. В полутьме горел единственный фонарь. Во мраке стоял огромный скелет, согбенный и бесформенный. Моряк приладил абажур так, чтобы им было лучше видно, и Фауст сразу узнал кости барионикса и вспомнил, как два года назад посылал людей выкопать их из глины в Суррее.

Доктор Абернати продал эти кости, чтобы финансировать экспедицию в Мэйдстоун, - сказал Мефистофель. - Он подробно описал их в монографии, уже опубликованной, так что теперь это не более чем сувенир и досадно неудобная вещь.

- И сколько ему удалось выручить? - осведомился Фауст.

- Прошу прощения? - повернулся к нему лорд Говард.

Сбитый с толку, Фауст ответил:

- Боюсь, я разговаривал сам с собой.

- А-а…

Моряк вернулся после поспешной консультации со смутно видными прочими работниками, собравшимися у входа в следующую палатку. В руке он держал трость из боярышника. С властным видом он рассек ею воздух, обращая их внимание на изящный череп динозавра.

- Смотрите! - закричал он. - Вот останки самого злобного существа, когда-либо жившего на Земле! - Лорд Говард потянулся к черепу. - Попрошу не трогать кусочки, сударь, - даже проведя зарытыми сотни лет в земле, они по-прежнему достаточно остры, чтобы порезать вам руки до кости. Наши предки, наверное, мочились от страха, когда это чудовище…

«Оно питалось рыбой», - подумал, но не сказал Фауст, судя по изгибу челюсти и ее поразительному сходству с челюстями современных рыбоядных крокодилов. Окаменелые зубы Lepidotes’а и его чешуйки, найденные среди этих костей, фактически располагались там, где у существа находился желудок! Наши предки не съеживались от страха перед ним, ибо Dinosauria, безусловно вызывающие страх, вымерли, обратились в пыль за десятки миллионов лет до того, как нечто, отдаленно напоминавшее человека, появилось, чтобы мучиться в этом негостеприимном мире.

Попытайся он сейчас что-либо растолковать, его бы высмеяли. Поэтому он взял себя в руки и стоял молча.

В следующем помещении был выставлен гигантский труп, ростом не менее двух метров, принадлежащий африканскому царьку, совершенно голый, не считая нескольких бенгальских медных украшений, и замороженный в ледяной глыбе. На одном соске темнел полумесяц белых пузырей; еще большая перевернутая S извивалась от пупка до колена. Лорд Говард осмотрительно изучал все его героически пропорциональные части, а Пек завел следующую импровизированную лекцию, подобную песне.

Этот бедолага никакой не царек, а воин масаи, блуждавший по свету после гибели семьи. Он искал приключений и забвения. Добравшись до Индийского океана, он нашел там судно, которое взяло его на борт из-за нехватки рук. После чего парень открыл в себе способности к мореплаванию, что удивительно для того, кто прежде ни разу не видел моря, и он, наверное, смог бы рассказать неплохую историю о каждом портовом городе мира, который исплавал вдоль и поперек, не погибни от лихорадки в том же самом путешествии. Отличное напоминание о том, что смерть делает всю предшествующую жизнь бессмысленной.

Мефистофель поведал Фаусту обо всех испытаниях, выпавших на долю этого воина: о беспредельном отчаянии, когда он держал на своих сильных руках убитого сына; о печальной опустошенности, о жестокой расправе над мерзавцем, принесшим в их деревню безумие; о том, как он осознал, что месть - это не справедливость и что справедливости вообще не существует нигде в мире; об удивлении, когда он увидел впервые океан («Какой же гадкий», - бормотал он, уже влюбившись в него); о том, какой восторг испытал, когда во время шквала обернул веревкой руку и нырял в бесконечно высокую волну, чтобы схватить за руку товарища и спасти ему жизнь. Все, что происходило с этим человеком, Фауст ощутил как будто в одно мгновение. И с ошеломлением осознал, что этот забытый всеми человек жил более полной жизнью, чем он когда-либо надеялся и стремился прожить.

Фауст вынырнул из своих грез, чтобы услышать заключение Пека:

- … больше не поклоняется своим языческим божкам, но по-прежнему остается источником благоговения для каждого, кто его видит.

- Почему он заморожен в глыбе льда? - осведомился лорд Говард.

- Чтобы не вонял, - ответил моряк. - Его переправляли на корабле в бочке с уксусом, но даже и так!… - Он выразительно зажал нос.

- Значит, весной он станет для вас бесполезен.

- Ну, не совсем так, господин. Я думаю очистить и покрыть позолотой его кости, так что мы сможем выставлять его как Золотого Человека из Перу.

Лорд Говард расхохотался и похлопал моряка по спине. Рекс Пекс Фекс свирепо и хрипло засопел, и его губы растянулись в злобной улыбке, демонстрируя все семь зубов.

Фауст вытерпел все это и проследовал за ними к третьей палатке.

Электрифицированная женщина, как Боадицея на троне, восседала на точной копии электрического стула, на котором казнят врагов государства. Это была пышногрудая бабенка в облегающем платье, поверх которого шли ремни с маленькими сверкающими драгоценными камнями. Когда они вошли, раздался грохот запущенного генератора.

- Добро пожаловать, искатели чудес, - промолвила женщина, ударяя своим скипетром так громко, что слышно было даже снаружи.

Драгоценности запульсировали, а затем ярко засветились.

- Я - богиня электричества, - проговорила женщина и, встав, властно указала на них скипетром. Тот излучал приглушенный свет, направленный прямо на присутствующих. Лорд Говард невольно отшатнулся, когда свет ударил ему в глаза, но далее с восторгом аплодировал при ее пояснениях к демонстрациям.

Представление преимущественно состояло из самых обычных салонных трюков, выполненных при помощи статического генератора: волосы богини вставали дыбом; искры осыпали помещение; огонь метался вслед за мышью.

- Потрясающее зрелище, а? Насыщайтесь лицезрением чудес, черт подери! - орал маленький моряк.

- Я преисполнен благоговения, - заметил Фауст.

Последний шатер представлял собой сераль. В нем скрывались три тощие девицы в шароварах, на руках от холода была гусиная кожа, а тело выкрашено соком под грецкий орех, чтобы их неприкрытые груди не вызывали скандала. Они неуклюже кружились перед жирным псевдотурком, который сидел на огромной горе подушек с кальяном во рту и выражал свое удовольствие, закатывая глаза. За его спиной со скучным видом стоял мальчик-мулат и играл на свистульке хорнпайп [17] .

Мефистофель кое-что шепнул Фаусту, Фауст, в свою очередь, - моряку, тот кивнул, и, когда мнимый паша заговорил о бесконечных ночах томной любви, быстро вышел из палатки. Вернулся он с небольшим резным ящичком и изящной трубочкой.

Фауст махнул рукой, и паша замолчал.

- Лорд Говард, я договорился об особой услуге, которая, насколько мне известно, особенно хороша для людей с богатой фантазией.

- Да, обо мне можно сказать и так. Что это?

- Это называется опиум.

Фауст дождался, когда наркотик забулькал, а лорд Говард отправился блуждать по дорогам рая, и отпустил актеров. Три девушки облачились в плотные одеяния и с благодарностью ушли, чего грезящий лорд не заметил. Сам Фауст не пробовал наркотик и вовсе не собирался наблюдать за его медленным и незрелищным действием. Он вышел в соседнее помещение, чтобы подумать.

- О! - воскликнула богиня электричества. - Ты напугал меня. - Она съежилась среди переплетения проводов; некоторые из них исчезали в ловко устроенных прорезях на задней стороне ее платья. С улыбкой она возвратилась к медленной и деликатной работе: отстегивать и снимать с себя электрические украшения.

Фауст уселся в ее освободившееся кресло. Стены шатра щелкали и вздувались, как паруса на ветру. Без тепла, исходящего от массы человеческих тел, газовый фонарь очень слабо прогревал помещение. Фауст даже видел, что выдыхает пар.

Предложи ей денег, - посоветовал Мефистофель. - Она бывалая и опытная шлюха и готова сделать все, что ты захочешь, прямо сейчас. Вы славно побарахтаетесь, и, кроме оргазма, у тебя будет хорошее развлечение.

- Избавь меня от своих предложений.

Женщина озадаченно посмотрела вверх.

- С кем ты разговариваешь?

- Заткнись. - Фауста не волновали беседы со шлюхами или работниками ярмарки, и ему было совершенно безразлично, какого они о нем мнения.

Сегодня ночью Папа устраивает роскошнейшую оргию - не хочешь, чтобы я тебе ее показал?

- Нет.

- Сударь?

- Я сказал - заткнись!

Хочешь, покажу тебе Клеопатру, которая целуется с Марком Антонием и получает от этого неслыханное удовольствие?? Или Елену Троянскую, развлекающуюся с Парисом и половым членом из слоновой кости?

- Меня не интересуют половые сношения ни с какой женщиной, кроме одной, а она в Германии, и мне следует быть там. Но для моей дилеммы не существует решения.

Электрическая Женщина закончила развязывать ремни. Она аккуратно сложила их в сундук и пугливо выскользнула из комнатки.

Мефистофель не проронил ни слова.

Фауст крепко вцепился в плетеное кресло.

- Что же ты мне ничего не говоришь, дьявол!

Ты заблуждаешься. Решение есть. Однако я не решаюсь рассказать о нем.

- Эта игра не доставляет мне удовольствия! Давай-ка расскажи мне все!

Нет, Фауст, я не осмелюсь это сделать. Боюсь силы твоего гнева, который вызовут эти слова. Но если позволишь, я могу тебе показать. Просто закрой глаза.

Фауст повиновался.

Фауст очутился в карете.

Каким-то образом он стал лейтенантом Ульрихом фон Карлсбеком, отличившимся в недавнем подавлении крестьянских восстаний. Хотя он не перестал быть Фаустом, мысли, переживания и физические ощущения Карлсбека он воспринимал так, будто они были его собственными. Отождествление было абсолютным.

Карета громыхала и подпрыгивала по брусчатке мостовых. Рука Карлсбека, затянутая в перчатку, подергивалась на колене. Он ощутил, что его член туго напрягся, и в смущении скрестил ноги, чтобы скрыть это обстоятельство.

Его крайне беспокоила физическая близость Гретхен.

- Вы молчун, лейтенант, - сказала она. - Неужели вам нечего сказать? Или ваши мысли слишком воинственны для женских ушей?

- Я размышляю, - тихо отозвался Ульрих. - Мне кажется, вы - самая восхитительная и красивая женщина на свете.

Она напряглась и немного отодвинулась. Затем, заметив, что он не сделал ни одного движения, чтобы воспользоваться преимуществом своего положения, успокоилась.

- Я гостья в вашей карете. Посему неуместно говорить о подобных вещах.

Они ехали с благотворительного бала, где собирали деньги для Общества нравственного преобразования нищих, б?льшую часть огромных расходов которого, как всем было известно, несли «Предприятия Рейнхардта». Карета фон Карлсбека прибыла за ним как раз тогда, когда Гретхен стало известно, что ее кучер нализался и куда-то запропастился вместе с транспортным средством. Лейтенант не раздумывая предложил ей свои услуги. Несколько секунд хладнокровных размышлений - и она согласилась.

- Прошу прощения, - произнес Ульрих, растирая рукою колено. Этим вечером он танцевал с Гретхен только один танец, однако его ладонь все еще ощущала изгиб ее изящной талии. - Просто сболтнул то, что у меня на уме. Очень глупо. Я понимаю, вы считаете меня повесой, охотником за удачей, но уверяю вас…

- Нет, - сказала она. - Я вижу, что это не так.

Какое-то время они ехали в полном молчании. Ульрих подумал, что, вне всякого сомнения, он в первый и единственный раз в жизни оказался наедине с такой женщиной - женщиной не просто красивой и богатой, но и знаменитой своими способностями и величием проделанной работы. Она поддерживала реформу не только нравственности, но и всего общества - борьбу с пороком, отмену пыток, ограничение рабства, работные дома для сирот и усовершенствование очистительных сооружений. И еще управляла дюжиной предприятий. Его страшно тянуло к ней. Друзья могли бы посоветовать, что следует делать при подобных обстоятельствах.

А он, глупец, все понимает, но бездействует. Он знал свои достоинства и добродетели, испытал себя в бою и в дамских опочивальнях. Но Гретхен он восхищался, и это приводило его в полное отчаяние.

- Скажите, - прервал он цепь своих размышлений. - Я, конечно, слышал о локаутах на ваших фабриках и… не хочу бросить вызов, но заверяю вас: я - не радикал! Однако кажется странным, что, тратя так много и так свободно на благотворительность, будучи достаточно богатой для этого, вы тем не менее отказываетесь удовлетворять требования ваших рабочих о повышении их оплаты. Вы не считаете, что это пойдет им во благо? - Он покраснел. - Я понимаю, что выражаю свои мысли очень скверно.

- Вы определенно не читали эссе Фостера об экономике.

- Не читал.

- В таком случае не буду подробно рассказывать о сложностях соотношения спроса и предложения, а также - как цены регулируются капиталистами, которые зовут это скрытой рукой рынка. В общем, Фостер доказывает, что в целом повышение заработной платы никогда не бывает настоящим: оно поднимает стоимость продукции, что обязательно приводит к росту цен, значительно большему, чем подъем зарплаты. Далее, кратковременное улучшение материальной стороны неизбежно приводит к росту семей, что в целом увеличивает потребность в продовольствии, а в результате эти всплески благосостояния ведут в западню, увеличивая количество нищих.

- Да это какая-то дьявольская арифметика! - негодующе воскликнул фон Карлсбек. - Эти формулы - издевательство над всеми желаниями и стремлениями!

- Да, - согласилась Гретхен, - такова грубая правда. Тем не менее, если у всех предпринимателей будут развязаны руки, то рост прибыли возможен только в результате снижения цен, а соответственно, повышения стандартов жизни, и тем самым выгоду от повышения наших доходов получают все.

Карета остановилась. Фон Карлсбек спрыгнул на землю, обежал ее и открыл дверцу для Гретхен. Она в платье из струящегося шелка вышла из кареты, и он проводил Гретхен до двери. Возле крыльца горел английский фонарь, и его электрический свет озарял улицу ярко, как свет дня.

Гретхен поднялась на ступеньку, повернулась.

- Я дала слово другому человеку, - промолвила она, - и поклялась, что буду навеки ему верна. Вы, конечно, понимаете?

Он с трудом выдохнул, изумившись собственному разочарованию.

- Увы, даже слишком, - произнес он. И галантно добавил: - Умоляю вас, не называйте мне имя этого человека. Ибо я возненавижу его, а это было бы бесчестно. Тот, кому вы улыбаетесь, - счастливейший из смертных; так позвольте моей зависти не портить эту благодать.

Гретхен зарделась.

- Закройте глаза, - попросила она, - и я поцелую вас в щеку.

Лейтенант повиновался, и она наклонила к нему голову. Ее губы скользнули по его губам в поцелуе - так поспешно, мимолетно, будто его целовала сестра. Вдруг Гретхен поцеловала его по-настоящему, вложив в поцелуй какую-то свирепую страсть. Он почувствовал, как ее язык скользнул ему в рот. Затем она стремительно развернулась и исчезла в доме. Громко хлопнула дверь.

С легким головокружением от изумления, смешанного с каким-то извращенным восхищением, Ульрих фон Карлсбек медленно возвратился к карете.

Вот, - глумливо проговорил Мефистофель, - это и есть разрешение твоей дилеммы.

- Она верна мне. - Фауст все еще ощущал вкус ее губ и влажность ее языка. - Ты слышал, что она сказала.

Произнесенные ею слова значат меньше, чем ничего. Женщина не позволяет себе подобных высказываний до тех пор, пока не обдумает альтернативный вариант.

Фауст ударил по креслу обеими руками.

- Она верна мне!

Это так. И, кстати, была тебе верна все эти три года.

- Значит, вот твое решение… я должен наблюдать, как моя Гретхен слабеет, все больше портится и наконец низвергается в блуд?!

Трупный облик Мефистофеля уже демонстрировал все признаки разложения. Локтевые суставы и кончики костей прорывали сгнившую плоть. Одна щека уже отслоилась от черепа, обнажив два ряда зубов.

Обычное дело, когда у мужчины пропадает интерес к жене: супруга посылает его в трактир, чтобы притащить домой другого, - это часто можно наблюдать у людей низкого происхождения, - гораздо чаще, чем ты можешь вообразить, ибо большинство женщин, которые считаются непорочными, не пренебрегают этим. Этот блуд проистекает из ее побуждения сладко уступать приказам своего супруга. Именно так сохраняются большинство браков.

- Я не собираюсь выслушивать такую грязь!

О, а ты, оказывается, переменчив и не держишь слово! Неужто ты забыл о нашей сделке? Можешь делать все, что угодно, но ты должен всегда - всегда! - слушать меня, без разницы, говорю я что-то важное или нет! Иначе…

Он не договорил.

- Зря тратишь время.

Иначе Гретхен познает все плотские радости, кроме внешнего проявления любви. Она молода и должна слушаться своего тела. Если она ответит на настойчивость какого-нибудь приятного незнакомца, ее любовь сосредоточится на нем; если же поступит по твоей указке, то будет гордо полагать, что подчиняется твоей воле. Это - твой выбор. Иного у тебя нет.

- Все, что слетает с твоего языка, - порочно и безнравственно.

Мое дело - проинформировать, - отозвался Мефистофель. - Погляди, как там молодой лорд.

Лорд Говард с мечтательной улыбкой на лице в одиночестве восседал на подушках, и слюна стекала по его подбородку. Когда Фауст вошел, Рекс Пекс Фекс поднял голову.

- Сижу тут из-за него, - сказал моряк. - Ежели не хотите, чтоб ваш приятель закоченел до смерти, пора бы двигать его к корме.

- Примерно через час я пришлю за лордом Говардом карету, - сказал Фауст и дал моряку еще серебряную монету, чтобы окончательно утвердить взаимопонимание. - А пока приглядывайте за ним. Убедитесь, чтобы он взял все недокуренное с собой. Примерно через неделю ему захочется еще.

- Не так уж просто отыскать эту штуку, - сказал Рекс Пекс Фекс с явным лукавством. - Я и это-то раздобыл по случаю. М-да, сударь, и цена весьма даже кусалась.

- Он заплатит столько, сколько вы запросите.

Моряк будет лишь временной затычкой активности лорда, ибо через год умрет, когда его ударят ножом в драке из-за женщины, с которой он познакомится всего за десять минут до потасовки. Но к тому времени «Предприятия Рейнхардта» уже будут поставлять морским путем свой эликсир лауданума. Фауст позаботится о том, чтобы отослать лорду Говарду коробочку, за что тот будет весьма благодарен.

Задолго до того, как та коробочка опустеет, Фауст проследит, чтобы определенное место в парламенте занял кузен или молодой брат лорда. Тот, которому не хватало дара красноречия своего благородного родственника.

Воздух был холодный и очищенный от ароматов ярмарки. Громыхали копыта, полозья саней скрипели, скользя по льду. На сиденье рядом с возницей Мефистофель сбросил последние ошметки плоти, и теперь представлял собой только кости и обрывки одежды. Огни фабрик Восточного Лондона проблескивали, словно звезды, меж его ребер. Разверстые глубины сталеплавильных шахт мерцали красноватым янтарем под вздымающимися в небо дымовыми трубами.

Фауст глубоко вдохнул зимний воздух и почувствовал, что в голове совершенно прояснилось. Кризис миновал. Он не станет внимать совету Мефистофеля. Это совет подлеца или зазывалы в публичном доме, хладнокровное бесчувственное осквернение чистой, истинной любви. Лучше увезти Гретхен с собой, чем грязнить и порочить ее душу. Теперь он понимал, что к чему, а еще - что он просто не способен поступить так.

Дьявол повернул к нему ухмыляющийся череп.

А-а, Фауст, как плохо ты знаешь самого себя!