Впопыхах стаскивая чемодан на платформу станции, Настя выругалась. Конечно, влюбленная женщина на все способна, особенно на глупости, но перепутать названия – это уже перебор. Благо она собралась заранее и сидела в обнимку с чемоданом, поглядывая в окно. Промелькнул указатель «Завьялово», Настя вскочила как ошпаренная. В памяти совершенно четко значился «Завьяловск». Но не могло же в пределах часа езды быть сразу два настолько похожих названия? Проводника Настя про себя окрестила «неуловимым мстителем» – она вообще не помнила, чтобы он осчастливил пассажиров своим присутствием. Когда садилась в поезд ночью, проводник ее не встретил – может, до сих пор спал человек. Настя схватила чемодан, им же с грохотом отодвинула замершую в «полузевке» дверь вагона и нырнула с подножки поезда в омут грядущего счастья. Сделав шаг от рельсов, по которым тут же понесся поезд, она соображала, какой был день недели. Может, воскресенье? В больнице сутки через трое, свой календарь, Настя отвыкла от всего человеческого, тем более после увольнения.
Людей словно утащило за поездом – никого. От станции вправо и влево расходилось железнодорожное полотно, пейзаж по обе стороны был однообразный, словно Настя смотрела в зеркало. Красная крыша, белые стены, дверь здания напоминала карман с боковой молнией. Настя вытянула ручку чемодана, шагнула к двери.
Скамейки, окна.
Ни Саши, ни Гиги. В голове застучали молоточки самоупреков. Настя постаралась отвлечься тем, что надо бы написать сыну – он уже передаст, кому посчитает нужным. «Артем, все хорошо, приехала в Завьялово». Опять чуть не написала неправильно, но вовремя удалила «вск».
Скамья такая чистая. Казалось, что на ней либо никто никогда не сидел, либо только что встал, обтерев всю пыль. Настя пристроила чемодан рядом, садиться не хотелось – стоя ей казалось, что она сможет больше рассмотреть или ее скорее заметят. Через окошко. Заглянут в дверь. Окликнут сзади. Но единственным предметом, готовым к общению, похоже, были вокзальные часы с крупными цифрами. На них светилось 11:11. Настя задумчиво смотрела на них, ожидая, что последняя цифра сменится, но задумалась о Саше и отвела взгляд.
Вот же тоска. И спросить не у кого. Хотя что спросить – вы тут Сашу не видели?
Вдруг по всему зданию, которое сложно было назвать вокзалом, разнеслось какое-то скрипение, почти скрежет, Настя сморщилась. Из каких-то динамиков пробилось: «Огней так много золотых…» Настя выдохнула, стала качать чемодан в такт. Хоть песня знакомая, как-то даже повеселело. «А я люблю женатого…» Настя разжала руку – чемодан грохнулся на пол. Песня смолкла.
«Так вот чего я сюда приехала – за правдой».
У Насти было не так много здоровья, несмотря на солидный стаж работы в медучреждении и всего четвертый десяток лет. Единственный, кому не может помочь врач, это самому себе. А куда уж ей после почти двадцати лет брака? Куда торопилась, неизвестно. «Реви, баба, вот твоя доля».
Вдруг за плечо Настю кто-то тронул. Она дернулась, уже привыкнув к своему одиночеству на станции.
– А вы-то какими судьбами?
Перед Настей стоял старичок, который носил ей в больницу яблоки. Он как-то довольно поглядывал на нее. Настю вдруг пробрало до костей.
– Да вот, приехала к одному человеку.
– Хорошему? – подмигнул старичок.
– Самому лучшему, – ответила Настя. Пироги с яблоками сделали свое дело, а поговорить и после пореветь – святое.
Старичок приосанился, точно речь шла о нем. Хлопнул в ладоши, присел рядом.
– Рассказывайте.
Настя открыла было рот, но почему-то ей вспомнилась психологиня, к которой она ходила два года, а брак так и развалился, только деньги зря отдавала. «Не мели языком», – запомнилась ей фраза сердитой матери.
– Извините, это личное, – отрезала Настя.
– Да ну что вы, в интернетах вон такое пишут, а мы с вами давно знаемся.
Настя, сама от себя не ожидая, резко встала и, бормоча извинения и что-то про время, потащила чемодан к двери. Узкая полоска света с улицы слепила.
Вышла, оглянулась. Старичок за ней не шел, похоже, он и правда от словоохотливости завел беседу. Настя пожалела, что, наверное, обидела. Вспомнила песню, спохватилась. «Женат Саша, это он мне песню прислал». Настя посмотрела сквозь слезы на противоположную сторону от станции. Виднелись какие-то домики – наверное, против света сразу не заметила. «Спроси у жизни строгой, какой идти дорогой», – выскочила в памяти очередная строка из песни. Не увидев перехода, Настя полезла через рельсы. Чемодан грустно цокал колесиками.
Все домики были похожими друг на друга. Казалось, они выглядели так, как если бы один и тот же поворачивали к Насте каждой из четырех сторон по очереди. «Избушка, избушка, повернись к лесу передом…» Дверь, окно, торец, два окна, дверь, окно… Очень простая последовательность, как у Артема в тетрадке по математике в начальной школе. Солнце до того ярко светило, что смотреть вперед было трудно. Вся земля была устлана недавно выпавшим снегом, отчего и вниз глядеть было невозможно. Глаза, и без того на мокром месте, уставали, ресницы слипались.
Никаких вывесок. Монотонный шум с редкими вкраплениями чего-то более резкого. Настя сворачивала то на одну улицу, то на другую – ничего не менялось. Вернуться на станцию тоже уже не представлялось возможным – в лабиринте домиков под копирку нельзя было понять – откуда, куда, зачем.
Настя остановилась, совершенно сбитая с толку.
До нее вдруг донесся запах – как ни странно, единственный в чистом воздухе. «Яблочки», – подумала Настя и ощутила легкий голод. Покрутила головой, заметила что-то похожее на дерево за одним из домиков. Подошла, дерево и правда походило на яблоню, но форма кроны была словно нарисована неопытной рукой, листьев, конечно, почти не было – зима. Рассмотреть лучше все в том же свете Настя не смогла, в изнеможении прошла во двор. Спохватилась, подумав, что может выскочить собака, но обошлось. Подняла руку, постучала в дверь, удивилась, что звук от деревяшки слышался как будто со стороны. Толкнула дверь, было открыто.
В центре дома стоял стол, стало наконец комфортно глазам. Настя проморгалась, прищурилась, привыкая. За столом спиной к ней сидел человек.
– Вы извините, я тут впервые, заблудилась совсем. Не подскажете?..
Она не договорила, потому что человек повернулся. Настя прижалась спиной к двери, которая закрылась сама собой.
– Да от вас не спрячешься, – пошутил старичок. Перед ним лежала горка яблок, стоял небольшой таз, в котором красовались нарезанные дольки. – Давайте садитесь, закончим с яблоками – будем пирог печь.
Запах был умопомрачительный. После картинок снега вдруг в тепле и с яблоками ее разморило.
– Да как же вы здесь, если только с вами разговаривали?
– Где же только, когда я два часа назад домой пришел, это вы, верно, плутали по всему Завьялову, а дом-то возле станции. Поглядите в окошко.
Настя глянула в окно – красная крыша, белые стены. Она вспомнила, как лезла через рельсы.
– Только с другой стороны, – добавил старичок.
– Вы простите, я что-то устала совсем. Ничего не соображаю. И вас не ожидала встретить.
– Ну так вы и не ко мне ехали, понятно, что другого ожидали. Не пришел стервец?
Настя покачала головой.
– Да вы не переживайте, помните: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается»?
– Видно, не про меня эта сказка. И не сказка вообще, – с горечью отозвалась Настя.
– Будет, давайте яблоки резать.
Настя принялась за дело. А вдруг и Саша забредет в этот домик к старичку? Бывают же совпадения. Вот встреча их на просторах интернета чем не чудо? Старательно работая ножиком, Настя убирала хвостики, косточки, заботливо зашитые природой во внутренние скорлупки. Тазик наполнился, разложили яблоки на пышном тесте, сверху накрутили жгутиков, сквозь сеточку и дырочки ромбиками проглядывали яблочки. «Саша, миленький, приходи».
Старичок сунул форму с пирогом в духовку, Настя помыла тазик, протерла стол.
– Ты пока приляг, отдохни, – уже совсем по-свойски обратился хозяин домика.
Настя легла на старый диван, застеленный потертым покрывалом. Вместо подушки хотела сунуть под голову свою куртку, но старичок бодро ввернул ей под голову какую-то мягкую игрушку непонятной формы – наверное, внуки притащили. Голова как магнитом притянулась к «подушке», глаза закрылись. Сквозь дрему пробивались голоса. Наверное, старичок тихонько включил радио.
ОН: Как вы считаете, насколько книжки и жизнь – разные вещи?
ОНА: Поясните вопрос.
ОН: Вот читаете вы книжку – конечно, испытываете чувства, воображение вас переносит в условную реальность, вы боитесь, радуетесь, волнуетесь, одним словом. Но всегда знаете, что в любой момент книжку можно захлопнуть и страхи закончатся. А в жизни так не получится.
ОНА: В жизни тоже можно убежать, еще подальше, чем в книжке. У персонажа выбор так себе – все от автора идет.
ОН: Хороший автор прислушивается к своим персонажам, дает им возможность самим выбирать.
ОНА: Ой, не смешите. Вот захочет и назначит дамочку вампиром, и чего?
ОН: Может, автор просто почувствовал, что этой дамочке самой интересно, какие они, вампиры.
ОНА (смеется): Так можно что угодно подтянуть.
ОН: Давайте все-таки про жизнь. Как думаете, насколько человеку полезно то, что он переживает во сне или в книге?
ОНА: Безусловно, полезно. На то и нужна литература. Но вы же с другого начали – за жизнь, так сказать. В книгу автор тащит реалии из жизни, а потом дорисовывает то, что в реальности так просто не встретишь, как минимум в той последовательности, какой хотелось бы автору.
ОН: Конечно, автору интересно через персонажей самому пережить что-то.
ОНА: Как вы заговорили! А сами про свободу выбора персонажа. Автор не просто не дает персонажу жить своей жизнью, так еще и свои опыты на нем ставит. А так как через покой и гармонию вряд ли что откопаешь, вот и бросает бедных персонажей во все тяжкие. Боль и страдания – единственное, на что персонажу точно можно рассчитывать.
ОН: Счастливый финал.
ОНА (отмахиваясь): После череды жертв, и то, кому повезло.
ОН: Автор должен быть правдив, а произведение – правдоподобно. Нельзя же только про яблочки и сирень писать.
ОНА: Можешь не писать – не пиши. А то понапишут, а эти бедолаги потом маются в своем художественном вакууме.
ОН: Почему вакууме?
ОНА: Шаг вправо, шаг влево – если не придумал автор, то там ничего нет. Иди по одной дорожке, куда сказано.
ОН: Чего вы так за выдумку радеете?
ОНА: Потому что никто из нас не знает, не являемся ли мы чьей-то выдумкой.
ОН: Хотите на всякий случай подстраховаться? О милосердии просите?
ОНА (улыбаясь): На каждую силу найдется другая сила.