Детство Зайчонка

Глава 8 Зима

Я вернулся домой.

Осень неторопливо сдавала дела зиме. То лёгкий снежок закружится в воздухе, то потянет ледяной ветер. Заиндевелая трава похрустывала под ногами, покрытый изморозью палый лист тоже звучал по-зимнему, издавая скрипящие звуки. Наше стойбище перешло на режим холодного времени года — женщины ткали, а мужчины управлялись по хозяйству. Труд этот они полагают лёгким, а готовить пищу любой охотник умеет.

Скажете, быть этого не может. Хм. Я бы тоже не поверил, если бы не видел своими глазами. Однако, чётко просматривающаяся специализация с явной направленностью на текстиль определяла поведение людей лучше, чем обычаи или традиции, о которых, на самом деле, наши историки могут только догадываться.

Один раз мужчины сходили на охоту и принесли шкуру и мясо крупного быка. Думаю, тура, потому что рога на коровьи похожи. Как раз температура воздуха упала ниже нуля даже днём, так что разделанную на куски добычу развесили в корзинах на окрестных деревьях, завернув в шкуры. Это, как я понял, родичи мои от волков так оберегают свои морозильные камеры. А тут и речка встала, покрывшись льдом, и снежок, переставший таять, побелил землю. Тёплое жилище, обильные припасы — стойбище неплохо подготовилось к зимовке. Будущее рисовалось в оптимистичных тонах.

Отмечу только, что стада, которые обычно наблюдались на полях за рекой, куда-то девались. И это было воспринято, как должное. Никто не кричал: «Ай, олени ушли! Что мы будем есть!?»

Спешка и напряжённость тёплого периода сменились размеренной неторопливой жизнью. Разговоры вокруг обложенного камнями костра сделались повествовательными. Мужчины резали ложки (сначала я попытался это сделать, но такая фигня получилась! Зато идея моя приглянулась взрослым), женщины — рукодельничали. В основном — привязывали большой палец к рукавичке, сотканной мешочком. Сказать «пришивали» язык не поворачивается, потому что скрепляющие нити продёргивались крючком, и каждый стежок завязывался отдельным узелком. В неплотной ткани привычные мне швы держатся неважно.

Вечерний трёп позволял коротать вечера, пробуждал у взрослых воспоминания, а у детей — любопытство. Я внимательно слушал и не забывал задавать вопросы, так что дознание учинил форменное. Странное положение младенца, не сумевшего скрыть от наблюдательных древних людей опыта, накопленного за долгую жизнь, сделалось привычным. Видимо присвоение мне статуса «Общающегося с Духами» поставило всё на свои места. Жизнь вошла в привычное русло.

Не стану пересказывать подробностей — это будет слишком длинно. Доложу своими словами то, что выяснил наверняка.

Итак — жили-поживали три брата. Матери у них не было — умерла очередными родами, а отец новой женщины в свой шатёр не привёл. Зато старательно учил сыновей ремеслу охотника. Племя кочевало по предгорьям большого хребта, на вершинах которого никогда не таял снег. Туда, поближе к снегам, летом отправлялись добывать баранов. Ниже по склонам встречались олени и косули. Мелкая дичь тоже попадалась. Однако, племя росло и добычи перестало хватать.

Тогда вожди решили спуститься в равнинные леса и поля, откуда их прогоняли живущие там люди. Взрослые мужчины взяли копья и отправились теснить соседей. Тогда и погиб отец Забияки, Грубияна и Рёвы. Хотя, сначала удача сопутствовала нападавшим, потому что пришли они внезапно, подкрались незаметно и ошеломили мирных жителей, многих перебив.

Однако, те, что успели убежать, позвали на помощь родственников и, казалось бы многочисленному отряду Горных Барсов пришёл конец. Женщины и дети, однако, уцелели. Они хорошо спрятались, бросив почти всё, что у них было.

Наступили тяжёлые времена. Братья вместе с другими мальчиками стали охотиться вместо погибших взрослых, но дичи в горах не прибавилось а охотников стало меньше. Сделалось голодно. В это время шаман, требовавший себе лучшую часть добычи, и невзлюбил Забияку, который выражал несогласие с такой позицией не словом, а делом. Да попросту, отмутузил колдуна старший брат, когда тот протянул свои загребущие к печени убитого молодым охотником оленя.

Как четырнадцатилетний пацан справился со взрослым? Толстяк был этот Говорящий с Духами. Неповоротливый, хотя и сильный, человек не сумел схватить проворного Забияку, который безо всякой жалости лупил шамана палкой. Младшие братья помогали не словом, а делом, и отстояли право добытчиков на лучший кусок.

А утром всем троим пришлось покинуть стойбище — женщины, когда собираются вместе, это страшная сила. И ни одна из них не вступилась, не посмела перечить колдуну. Так вот и остались юноши с детскими кличками вместо нормальных имён. И начались их скитания.

Сначала они поднялись в горы, но, приблизившись к зоне вечных снегов, вернулись. Если в тех местах летом так холодно, то что же там делается зимой? Тогда спустились на равнину. Три мальчишки это не целое племя, им легче оставаться незамеченными среди земель, занятых врагами.

Издали они наблюдали за чужой незнакомой жизнью, видели обнесённые плетнями огороды, обмазанные глиной или обсыпанные землёй строения. Видели, как группы мужчин ходят на охоту или ловят рыбу, как женщины собирают в лесах ягоды, грибы или орехи. Однажды увидели девушку, прячущуюся, также, как и они. Речь её была почти понятна, так что легко выяснили — она не изгнанница, а беглянка. Не хочет идти замуж за старика — вождя соседнего племени, схоронившего уже трёх жён. Поэтому и ушла из дому в расчёте на лучшую долю.

Так вот, насчёт доли. Забияка в качестве спутника жизни её вполне устроил. И стала она женой вождя, как и прочил её родной батюшка. Только не предводителя зажиточного племени, а вожака группы малолеток, скитающихся в поисках пристанища.

Вскоре остались позади места, где знали о племени Горных Барсов и о набеге, учинённом им на охотников с равнины. Юношам стало можно появляться на людях и по-человечески с ними разговаривать. И вот ведь, какая незадача! Не хотели их принимать к себе другие племена. Чужие охотники никому не были нужны. А приближались холода и в наскоро накрытой шкурами палатке становилось неуютно. Тогда в глухом уголке была возведена первая землянка. Руководила процессом жена вождя. Она видела, как строят жилища её соплеменники и многое могла подсказать мужчинам.

А ещё эта женщина сказала, что старое имя «Проворный Челнок» её не устраивает, потому что может оказаться, её по нему опознают люди, до которых донесётся весть о её бегстве. Поэтому приняла имя своего избранника, чуть изменив. Собственно, это имело определённый смысл, потому что называя её «Забиякина» братья не врали по существу, просто не говорили одной правды, вместо этого сообщая другую. То есть, не гневили духов заведомой ложью.

Да, вот какие выверты выкидывает порой логика древних людей.

Перезимовали без потерь, хотя и впроголодь. Не особенно обильным оказалось выбранное место. Поэтому с приходом тепла тронулись на поиски подходящей земли, которую можно было бы занять. Или племени, готового принять их в свои ряды. Увы, и с тем, и с другим ребятам не везло. Чужаков нигде не любят. Хорошо еще, что у мальчишек хватило ума не хвастаться тем, как они обошлись с Говорящим с Духами, а то ведь и зашибить могли. А так — просто прогоняли.

Второй брат женился, когда пришло время рожать супруге старшего. Словом, едва начались схватки, парни разбежались кто куда. Повезло среднему — в ближнем стойбище нашёл он женщину, согласную помочь роженице. Всё закончилось благополучно, а «повитуха» присоединилась к скитальцам. Почему? Те же тёрки с местным властителем душ. Вот не любят они, когда им перечат и не дают прыгать с бубном вокруг корчащейся в схватках женщины.

Так что Тына (а она мигом поступила со своим именем также, как и Быга), покинула племя, к которому прибилась вместе с матерью, после конфликта с шаманом предыдущего селения. Матушку свою она потеряла предыдущей зимой, и ничто более не удерживало ей среди чужих людей.

Третью женщину для младшего брата искать или встречать не пришлось. Охотница сама их нашла на одной из неуютных зимних стоянок. Её, видишь, какое дело, родители неволят. Не велят охотиться, а велят у очага домашнего хлопотать, чем привлечь жениха, потому как пора пришла заводить своего мужчину и ухаживать за ним, как предки заповедали. И снова вдали замаячила фигура духовного лица, которое грозило отвратить от девки неразумной благорасположение хозяина лесов.

Я, конечно, не всё рассказал, что выпытал, а только то, что проливает свет на моральный облик моих ближайших родственников. Карбонарии, понимаешь, вольнодумцы. Бунтари и отщепенцы. Вот и не знаю теперь, хорошо это, или плохо.

С одной стороны, люди они ершистые и в других сообществах явно не ужившиеся. С другой — много повидавшие и взявшие на вооружение опыт не менее чем четырёх разных культур. То-то у них и одно ладно, и другое хорошо. Вот только, что это за место они освоили, где не видно чужих охотников? До такой степени не видно, что аж дичь непуганая бегает рядом с домом?

Оказывается, места эти считаются неладными из-за суровой зимы. Малоснежной, морозной, ветреной. Собственно потому, что с наступлением холодов живность уходит, и охотники остаются без добычи — и не образовалось тут иных поселений. Говорят, кто отсюда осенью не ушел, погибали. А только землянка наша не одну уже зиму простояла. И сейчас стоит, а мы в ней сидим и наружу не высовываемся, кроме как за дровами под навес, да льда из ручья принести — он до дна промёрз.

Поведаю немного о быте. Прежде всего, об освещении. В мелких корзинках, обмазанных изнутри толстым слоем глины, сжигали щепки, дающие ровное коптящее пламя. Видимо, богатые смолой. Этого добра была припасена большая куча. Как я понял еловые комли, разбитые камнями специально для этих целей. Одним словом, предусмотрительность явно имела место.

Несколько неожиданным образом оказались решены и туалетные вопросы. Чтобы не морозить задницу, в одном из закутков имелся поганый горшок, который утром и вечером выносили в ту самую яму на краю огорода, в которую ходили в тёплое время.

Мытьё рук и лица практиковали ежедневно перед ужином и завтраком, причём горшочек с золой, использовавшейся вместо мыла, всегда находился под рукой. Общее же омовение тела свершалось примерно раз в десять дней при помощи тёплой воды и тканой рукавички. Это было скорее обтирание, чем купание, потому что вода получалась растапливанием льда, так что избытка её не наблюдалось. Экономили.

Как бы вполне пристойно всё выглядело, однако разврат меня несколько напрягал. Большие дядя и тёти предавались ему с видимым удовольствием, возможно, восполняя, таким образом, недостаток двигательной активности. Разнообразие применяемых техник было велико — не все их я в своё время опробовал. Детали этих технологий обсуждались открыто — то есть, люди делились опытом и даже проводили демонстрации. И вот тут-то я понял — они прекрасно знают, отчего бывают дети, а от чего — не бывают. И не торопились расти в численности. Впрочем, средняя пара явно действовала «на положительный результат». То есть у меня возникло подозрение, что некие «тайные знания» привнесла в наше сообщество тётя Тына (Тихая Заводь).

Одним словом, обогатить этот мир сведениями подобного рода — не мой удел. И братьев с сёстрами у меня будет не «сколько получится», а исходя из желаний родителей.

Вернусь, пожалуй, к вопросу об именах. С тех пор, как я наделил ими своих родичей, прошло не особо много времени, но всё уже забыто, и привычные клички опять в ходу. Или это требовалось только для внешнего употребления? Для неандертальцев? Кстати, к ним наши мужчины изредка наведывались, прихватывая каждый раз с собой целую волокушу гостинцев. Гороха, мяса, тех же гусей копчёных больше половины увезли.

Ох, чую, вождь наш крепко нуждается в соседях, и вымирание этого племени ему будет не на руку. Они — охотники, любители свежеубитой дичи, и запасливостью не отличаются, а охотиться в это время — дело ненадёжное. С голодухи могут и медведя попытаться поднять из берлоги. И ничего хорошего в подобном подвиге нет.

Зима — скучное время. Мало происходит интересного или забавного, если сиднем сидишь в помещении, только разок в день выходя наружу на десяток другой минут. Дольше там находиться неохота — холодно. Снега мало, сам он схватился коркой и вылизан ветром, так что никаких забав с ним не выходит. Кататься с горки? Санок нет, а рисковать одеждой неохота — она тут нынче весьма ценное имущество, а если этого кто не понимает, так есть внимательные родственники, готовые сразу вразумить.

Или Вы думаете, что личность «Говорящего с Духами» неприкосновенна? Ага-ага. Я тоже так думал, до первого случая. Потом ещё спорить пытался. Не помог мне высокий статус шамана — высекли, как Сидорову козу. Тут, скорее, наоборот получилось: если понимаешь и упрямишься — вдвойне виноват. Карбонарии, истинно, карбонарии мои доисторические родичи! Никакого почтения к носителю сакральных знаний!

Зато перекладину мне сделали без вопросов, едва объяснил, для чего она требуется. Сильные руки — это полезно, а драная одежда — вредно. Точка.

Кстати, ни передний выход, ни, тем более, выход силой у меня так и не получились до самой весны, но руки заметно окрепли, да и ноги — я ведь приседать могу и без снарядов.

Мама много тренировалась с луком, но не подолгу и не в самые сильные холода. Мужчины копья метали в цель. Поэтому и мои упражнения удивления не вызвали.

Скучно было в студёную пору. А вот когда морозы отступили, посадил меня Тёплый Ветер на волокушу и отправились мы к Бредущим Бекасам. Сказал, нужно узнать мнение духов о месте, которое соседи выбрали для переноса туда своего стойбища.

Ну и вонища в неандертальской землянке!

Вожди стоят на берегу глубокого озёрного залива, врезающегося в сушу уютной чашей. Склон здесь обращён к югу, растут на нём деревья с раскидистыми кронами и развесистыми ветвями. В развилки сучьев действительно удобно будет укладывать балки, так что для постройки крупной землянки место выглядит перспективным. От глади озера здесь заметно дальше, чем в месте, где нынче расположено стойбище неандертальцев. Холм за нашими спинами куда как выше и поэтому лес, покрывающий его вершину, даже несколько нависает над головой Тёплого Ветра, стоящего чуть позади.

— Скажи, Степенный Барсук, не станут ли здешние духи гневаться на нас, если свои шатры мы раскинем под сенью этих деревьев? — Острый Топор, глава неандертальского племени, обращается к трёхлетнему малышу с непростым вопросом.

Почему трёхлетнему? А потому, что собирая меня в дорогу, мама сказала: «Вот и увидишь ты нынче свою четвёртую весну», — значит, три мне уже исполнилось, или вот-вот стукнет.

Разумеется, отвечать сломя голову, я не намерен.

— Отсюда плохо слышны голоса духов, вождь, — отвечаю я повествовательно. — Посади меня на своё плечо, чтобы я мог направить лицо туда, где услышу ответ на твой вопрос.

Вы, конечно, поняли, что мне просто требуется время, чтобы всё хорошенько обдумать.

Итак, какой резон селиться так далеко от берега озера? Неандертальцу, который в конце лета и осенью ходил на челноке к местам охоты, или ставил сеть, такая идея не может понравиться. Следовательно, это Тёплый Ветер мутит воду.

Единственным оправданием подобного переселения может служить высокий паводок, которых мои родичи, наверняка, видели уже не один. А вот гырхи, похоже, недавно пришли откуда-то. Но поверить в то, что озеро, раскинувшееся на обширной равнине может подняться более, чем на четыре метра, они не готовы. Дело в том, что не растаявший ещё снег лежит тонким слоем. Вода от его таяния легко впитается в землю и потом будет медленно сочиться крошечными родниками, постепенно убегая.

Вот неоткуда здесь взяться высокому паводку, и всё тут.

— Не могу понять, откуда доносится шёпот хозяина ручья, — я вопросительно смотрю на нашего вождя.

— Да, снег спрятал его пристанище, — дядка Быг щурится от яркого предвесеннего солнышка и показывает нам пологую мелкую ложбину с покатыми, почти неразличимыми склонами. Тут меня и ссаживают на твердь земную. Русло идёт поперёк склона, отсекая чуть заметное возвышение. Тут сама природа подвела водопровод прямиком к будущему жилью, да ещё и защитила поселенцев от потоков дождевой воды, буде случится сильный ливень.

Ясен ясень! Наши это местечко когда-то приглядывали для себя (оно очень похоже рельефом на ближнее окружение нашей землянки). Но поселились чуть дальше от озера, с видом не на его гладь, а на стада копытных на тучных лугах. А вот теперь предлагают неандертальцам перенести сюда своё стойбище. Почему!

Я направляюсь вниз по склону в сторону озера и смотрю придирчивым взглядом на торчащие из плотного наста голые кусты, на верхушки вмёрзшего в озёрный лёд тростника и пытаюсь понять, причины такой настойчивости нашего вождя. Но прямо задать вопрос нельзя. Потому что моё дело не людей расспрашивать, а допытываться ответов у духов.

Однако, ничего приметить мне не удаётся. Как ни мало снегу, а что-то он от меня скрывает. Идем по льду озера, добираемся до противоположного берега залива, и тут, среди голых ветвей развесистых клёнов я нахожу ответ — несколько палок застряло метрах в шести от уровня воды.

Думаете, это кто-то их туда закинул? Конечно. Высокая вода.

Топор тоже это приметил, но виду пока не подаёт.

— Ручейник будет приветлив с вами, — наконец произношу я то, чего от меня ждут. — А вот Озёрник гневлив и может попытаться подмочить становище. Леший советует расположиться как раз там, где мы осматривались поначалу. Он любит путать детей в чащобе, но обещает всегда их отпускать, когда поиграет.

Острый Топор скребёт пятернёй подбородок, а Тёплый Ветер выглядит удовлетворённым. Вожди довольны своим шаманом, которого усаживают на волокушу и, как Вы понимаете, волокут на ней прямиком к старой стоянке. Видимо, окончательно будут решать вопрос о переезде на новое место при слушании дела всем племенем. Хоть и не холодно — морозы закончились — но я, время от времени, соскакиваю и сотню другую шагов бегу, чтобы кровушка по жилочкам разбежалась.

И кушать хочется. Припасы подошли к концу, так что пайки заметно урезаны. Даже горох нынче на исходе. Копчёные гуси съедены давно, а замороженное в начале зимы мясо — недавно. Если бы не вяленая рыба, наверное, голодали бы.