Глава 7. Про имена

Дядя Быг, наш старейшина, приехал после полудня, что давало понять — в дорогу сюда он отправился с первыми проблесками рассвета. Дни стали короткими, правда тихими и солнечными. У меня возникло чувство, что это бабье лето — бывают осенью такие периоды, радующие своей приветливостью.

В общем, сказал он мне, что утром мы уезжаем, и уселся разговаривать длинные разговоры со здешним старейшиной, Острым Топором. Конечно, оба участника беседы испытывали заметные трудности в общении, поскольку язык друг друга понимали слабовато, но толмачить им мне откровенно некогда. Надо собраться, пообщаться на прощание с людьми, ставшими на несколько недель моей семьёй. Знаете, я успел почувствовать себя здесь своим. Видимо и у людей и у неандертальцев отношение к детям сходное — могут простить недомыслие или отшлёпать за шалость, не разбирая, свой это или чужой. И накормят. Не скажу, что самым лучшим — лакомые кусочки достаются охотникам — но голодать не оставят.

Почему я так сконцентрировался на сборах? Так у меня теперь целых два костюма для леса — демисезонный, сделанный мамой и женами братьев папы, и зимний, изготовленный неандерталками. Опять же халато-фартучек… так что пакунок получался великоватым, отчего я решил отправляться в дорогу одевшись тепло, чтобы свёрток оказался поменьше. Опять же содержимое сумочки, в которой у меня хранится ножик, дополнилось несколькими предметами. Но о них речь пойдёт позднее. Пока же — печаль, нет подходящей дорожной сумки для вещей.

Тётя Тростинка отличная плетельщица из лозы. Её корзинки с виду неказисты, но очень крепкие. Вот из числа их я и выпросил себе самую маленькую, весьма глубокую. Для того, чтобы её заполучить, завёл разговор о том, что уезжаю, и что должен куда-то сложить подарки, полученные от добрых гырхов. Потом объяснил, что хотел бы носить её не только руками, но и на спине, для чего понадобятся два ремешка. Воплощение этого пожелания протеста не вызвало и заняло немного времени — ремней тут у каждой хозяйки имеется достаточно. Э-э, волосатых ремней, поскольку кож, освобождённых от шерсти, я что-то не припоминаю.

Одним словом, прототип ранца хорошо держался на спине и оказался вполне приемлемого веса даже после того, как я положил в него свои вещи. Они, кстати, заняли около половины объёма, так что одно из своих одеял — мягкую шкуру, разорванную пополам при первой растопке печи, я пристроил сверху, подоткнув края. Лепо получилось, хотя и не было никакой крышки у моего дорожного снаряжения, но и опасения вытряхнуть содержимое не возникало, тем более, что парой ремешков я поклажу закрепил.

Не могу сказать, что неандертальцы душевно со мною прощались. Нет, мы не произносили слов любви или дружбы. Я сообщал, что завтра уеду, а они выражали уверенность, что в недальней дороге со мной ничего не случится — видимо тут имела место некая ритуальная формулировка, вроде заклинания. Я уже хорошо понимал язык, но всех тонкостей ещё не постиг.

***

Отплыли мы в рассветных сумерках, никого не потревожив. То есть — натощак. Только один из охотников по имени, Сидящий Гусь, что дежурил до утра, помог столкнуть лодку. Да, в племени охотников обычай выставлять на ночь караульного соблюдался даже в стойбище. И хотя бы один взрослый мужчина обязательно оставался в лагере, то есть той беспечности, что в моём роду, тут не наблюдалось.

Ну да ладно, не о том речь. Утром прекрасно спится, поэтому я, едва мы отчалили, задремал.

— Вставай, Топ. Приехали, — старейшина разбудил меня незадолго до того, как нос челнока ткнулся в берег. В аккурат хватило времени приготовиться к высадке. Как обычно, я занимался привязыванием лодки, а потом влез в лямки своей поклажи, и мы пошли.

Это не знакомое место рядом с домом. За кормой лодки был отлично виден простор озера, а тропа под ногами истоптана копытами, да и вообще ничего похожего на то, куда, как я думал, мы направляемся, не встечалось. Но дядя Быг довольно энергично шагал впереди, а я еле за ним поспевал. Ремни ранца резали плечи, а сам он казался мне безумно тяжёлым и ужасно мешал. Поднявшееся солнышко ласково пригревало, отчего в зимней «шубе» сделалось жарко. И, елки палки! Куда мы так долго прёмся? Ведь не меньше километра отмахали!

— Давай, Топ, я сначала тебя спущу. Ты ведь не можешь карабкаться по верёвке, — вождь остановился на краю обрыва, невысокого, метра четыре на глаз. Внизу поляна, окружённая зарослями. Мой разум ничего не заподозрил и я спокойно позволил обвязать себя прямо поверх корзинки. Как только петля затянулась на груди, проклятые ремни прекратили врезаться в плечи. Сойти вниз, отталкиваясь от стены ногами — это просто, тем более, что канат дядька вытравливал вдумчиво, приглядывая за моими действиями.

Едва ноги ступили на твёрдое и верёвка перестала натягиваться, скользящий узел ослаб, и я легко освободился от привязи. Обернулся. Старейшина по-прежнему стоит наверху и сматывает… что?! Он не собирается следовать за мной?!

— Я приду за тобой через три дня, — это всё, что он мне сказал. Повернулся и ушёл.

Вот это выверт!

Это что же, меня завели в темный лес, да там и бросили, словно Настеньку, Машеньку, или Алёнушку? Не помню точно, как звали героиню сказки «Морозко». Нифига себе, выходку отчудачил со мной древний человек, вождь племени… не знаю, как оно у нас называется… почему не знаю? Даже гырхи не называли наших никак, кроме как по именам, хотя сами они — Бредущие Бекасы. Имеется в виду — бредущие по воде. Кстати, плавать они умеют поголовно. Хотя, чего это я? Мне необходимо продержаться три дня без пищи. Не помру, конечно, но не хотелось бы всё-таки голодать. Не знаю, как у кого, но у моего здоровья размер пока невелик, так что резкая смена характера диеты энтузиазма не вызывает.

Так что, оставлю свою поноску и займусь поисками пропитания. На счёт попытки выйти к селению, хоть бы и тех же неандертальцев, я планов даже не строил — за полдня хода на лодке мы могли отмахать десятки километров, тем более, что дорогу я не примечал, хоть на пути туда, хоть оттуда. Беспечность проявил, что уж юлить.

***

Отрезок верёвки у меня в сумочке имелся. Хороший крапивный шнур длиной с метр. Вот им я и привязал корзинку к ветке, немного вскарабкавшись на дерево с удобно расположенными для лазания ветками. Потом принялся вырезать себе копьё — нашелся в подлеске подходящий стволик лесного ореха, достаточно прямой и по толщине удачный, точно под мою руку. Это отняло уйму времени, потому что кремневым ножом крайне неудобно резать волокна поперёк — толщина лезвия и, как следствие, угол заточки однозначно предписывают строгать, причём заботиться о том, чтобы стружка «спускалась» тонкая, не угрожающая целости хрупкой режущей кромки.

Словом, работа эта требует приличной сосредоточенности, но не чересчур тяжела при некоторой сноровке. Да и спешить мне надобности не было — день в самом разгаре.

Тонкий конец палки я заострил, а толстый — затупил, чтобы самому ненароком не пораниться. Ну, и коли придется при встрече с хищником упереть копьё в землю, оно не так глубоко провалится. Вы, вероятно внутренне усмехаетесь над потугами двухгодовалого малыша? Считаете, что моё дело забраться на дерево и сидеть там дрожа от страха? Возможно, это оптимальное решение, но дело в том, что совершенно иное отношение к боязни у меня выработалось ещё зимой и весной сорок пятого года, когда я, совсем юнец, таскал плиту миномёта, подносил мины и делал много ещё чего, невзирая на обстрелы, прорывы контратакующих фрицев. Вот чего не было, так это бомбёжек… э-э… расвспоминался, понимаешь, не к месту.

Ну так вот, в те поры меня и «просветлило», что страх — это способ восприятия опасности, мобилизующий человека на выполнение боевой задачи. Ну, может, кто в чём и не согласится со мной, но когда мы давали жару японцам, я уже расчётом командовал и потерь среди личного состава не допустил. Думаете, для вчерашнего школьника это слишком быстрая карьера? То, что из последнего номера артиллерийского расчёта попал я прямиком на сержантскую должность? Так я не из школы в армию пошел, а с завода. За станком, правда, недолго простоял — меня наладчики к себе забрали, приметили, что хорошо соображаю, да и семилетка за плечами — по тем временам образование достойное.

Так что в период между войнами «подтянули» меня на курсах младшего комсостава, присвоили звание и отправили на Дальний Восток.

Ну ладно, хватит о былом. Жрать-то охота не по-детски. Напоминаю, если кто запамятовал — завтрака у меня сегодня не было.

Я осторожно пробираюсь между деревьями. Под ногами опавшие листья. Влажные, слипшиеся, они смягчают шаги. Головой во все стороны кручу, чтобы не пропустить ничего важного. Тихо сегодня, ветра не слышно, да и птичьи голоса звучат редко. Примолкла чаща.

Лес прозрачен — видно далеко. Тут не слишком много хвойных деревьев, поэтому после листопада взору мало что мешает. То и дело встречаются грибы, многие кажутся знакомыми, но я не тороплюсь их собирать — это никуда не уйдёт, а вот чего-то более существенного пока не видно. Мне бы рябчика повстречать, глухаря или тетерева. С ними бы я справился, надеюсь. При помощи верёвочной петли и палки. А вот связываться с зайцами или копытными не резон — убьют. Белок вижу, но не знаю, как взять. Еще тут должно быть много мышей, но отыскать их норы не получается. Очень уж хорошо листопад всё замаскировал.

Вдруг вижу вдали сравнительно крупное животное, окрашенное, преимущественно, в серые тона. Оно ещё далеко и толком разглядеть его не получается, особенно с высоты моего невеликого роста. Пора забираться на дерево и пережидать.

Я заозирался, но так сразу ничего подходящего не увидел. Уже пошел к ёлке, хотя пачкать руки о её ствол не хотелось — знаю, что живица выступает из под коры хвойников непредсказуемо, и вляпаться в липучку можно запросто, ничего не заметив. Но тут приметил неподалеку замечательный корявый ствол, снабжённый частыми кривыми ветвями, и вскарабкался вверх, не забыв затянуть за собой и копьё. В случае чего преимущество в высоте может дать мне некоторые шансы отбиться.

Собственно, источник опасности я из виду потерял, зато обратил внимание на висящие посреди голых ветвей плоды. Овальные, близкие к сферической форме, чуть суженные книзу, они напоминали формой яблоки благородных сортов. Имели размер более чем с половину моего кулака (не путайте со своим) и на щелчок отзывались почти деревянным звуком. Отсутствие листьев на ветвях затрудняло определение вида, но съедобность лично у меня никаких сомнений не вызывала.

Я оторвал несколько штук и две положил в висящую на моём боку сумку. Почему два? А больше не влезло. Почему сорвал несколько? Так ронял я их. Представьте себе, что нужно и самому держаться, и копью не дать упасть! Вот. Неудобно мне было. А потом снизу донеслось чавканье и, опустив взор, я имел возможность любоваться упитанным крупным барсуком, уплетающим свалившееся сверху угощение. Естественно, страх сразу прошёл, и я слез на землю. Мы со зверем друг друга не боялись, а одно из «яблок» он принял прямо с конца моей заострённой палки.

Я тоже попробовал «фрукт», отрезав кусочек ножом. Похоже на яблоко, да и листья под ногами подтверждают эту версию. Вкус неважный, терпкости чересчур много. Зато сладость почти не угадывается, да и кислоты маловато. Тем не менее яблочко я доел — видно наличествовало в нём нечто, потребное моему организму. Опять слазил наверх и прихватил с собой ещё пару, вместо утраченных. И барсуку подбросил за то, что охраняет моё копьё. Если честно — мне не хотелось, чтобы он уходил.

Барсук же, доев, сноровисто разрыл мышиную норку, почавкал и неторопливо двинулся дальше. Я хорошенько исследовал раскоп. Ха, да тут имеется запасец — какие-то зёрнышки. Я отведал одно на зуб — ничего особенного. Не горчит. Что ещё добавить? — зерно как зерно. И набралось его всего ничего, несколько моих горстей, ссыпанных во всё ту же сумочку.

Дальше я от лесного «куркуля» не отставал, подбирая понемногу остатки из запасов разорённых лесных грызунов. Не могу надёжно утверждать, ел барсук зерно, или только раскапывал вместе с норой — я в рот к нему не заглядывал. Возможно, он оставлял мне только то, что не мог отделить от земли — ну не было у него ловкой человеческой руки. Но вскоре лямка, на которой висела моя сумочка стала хорошо ощущаться — не меньше, чем полкило «фуража» я набрал.

Потом некоторое время барсук шёл, не особенно интересуясь добычей, и оказался рядом с моим плетёным ранцем. Дотянуться до него не смог, но, видать, почуял запах хозяина своей находки и замер, переводя взгляд с корзинки на Вашего покорного слугу.

Забавно! Мне вообще было как-то спокойно рядом с ним — зверь, всё-таки, настоящий лесной житель. Должен почуять опасность раньше, чем недавний горожанин. Я даже невольно смотрел туда, куда он обращал свой взор. И подражал своему невольному наставнику, прислушиваясь и принюхиваясь. Однако, никаких опасностей пока не появлялось, а удовлетворить любопытство «опекуна» мне ничего не стоило.

Снял я корзинку с ветки, опустил на землю и отогнул одеяло.

Мама родная! Да кто же мне сюда столько всего напихал? Вот рыбка в оболочке из глины, как жарит тётя Ольха. Мешочек моих любимых лущёных орешков — точно, тётя Тростинка положила. Провяленное до твёрдости тонкими пластинками мясо — такое любая неандерталка могла бы подкинуть. Вяленые рыбки — тоже не скажу от кого. И всё это я пёр на своем горбу! Ну да, они-то думали, что я домой поехал, и всю дорогу поклажа пролежит в лодке.

Однако, к закату дело. Я устроился перекусить, изредка выделяя кусочек-другой барсуку. Вообще-то он даже попытался проявить настойчивость, пользуясь тем, что крупнее и массивней, но этот номер у него не прошёл: Я оттолкнул его ногой, вскинулся и резко взмахнул палкой, ударив ею по земле рядом с лапами зверя. И он стал вести себя сдержанней. Знаете, проникновенный взгляд этих укоризненных глаз и без насилия достигал поставленной цели. Рука насаживала на острие палки очередной кусочек и протягивала зверю.

Корзинка ощутимо полегчала. Я уже подумывал о том, что пора собирать дрова и разводить костёр, пока окончательно не стемнело, но барсук куда-то пошел, и мне показалось неправильным лишаться его компании. Двинулся следом. Метров через двести в крутом склоне заросшего колючими кустами лога отыскалась нора, куда и нырнул мой компаньон.

«Не иначе, пошёл жирок завязывать после обильной еды», решил я и… полез следом. Хозяин не возражал. А ещё тут оказалась мягкая подстилка и было тепло. В потёмках я нащупал руками бок зверя и устроился рядом, укрывшись одеялом. Не так уж трудно обойтись без огня, если над головой не капает. А про то, что эти животные пускают к себе «квартирантов», рассказывал однажды Сидящий Гусь. Он, правда, лис вспоминал, так шуба на мне как раз лисья.

Последняя мысль перед сном была о том, что барсуки обычно бодрствуют по ночам, а днём отсыпаются. Но уж с этим я ничего поделать не могу — не скажет мне парень, почему он поступает неправильно. Ишь, посапывает. Немудрено. Налопался нынче от души — корзинка моя полегчала.

***

Утром, когда я проснулся, животина продолжала дрыхнуть. Я же занялся делами хозяйственными. Позавтракал — я ведь не всё вчера скормил барсуку — и развёл костёр.

Как? Легко. Маленький кремень, осколок гранита с плоской гранью — и вот Вам сколько угодно искр. Достаточно помахать в воздухе жгутиком, скрученным из крапивной кудели, как затеплится огонёк. Только нужно не забыть потом его погасить как следует, а то, зараза такая, весь истлеет. Потом я растирал камушками зёрна, замешивал тесто и пёк хлеб на прогретом плоском камушке. Опыт — великое дело. Тонкие, как лаваш, лепёшки получались вполне пристойно. Съедобно во всяком случае. Барсук со мной согласился, слопав как удачные образцы, которыми я с ним поделился, так и неудачные, кои употребил без спросу. Я только немного успел заныкать на завтра… из числа удачных.

Потом мой «товарищ» отправился мышковать, а я — добывать «фураж» из его раскопов. Но всё оказалось не так просто. Барсука интересовали личинки под корой погибших деревьев, а я был не настолько голоден, чтобы отдать им должное. Поэтому изучал пожухлую траву, пытаясь отыскать зёрна в колосках. Увы, похоже оптимальные агротехнические сроки безвозвратно пропущены. Или я не в тех местах смотрел. Так что накопал корешков моркови. Они успели более-менее налиться, раздаться в толщину и набрали деревянности. Так что обрезав девять десятых ботвы, я связал изрядный пучок и отправился к кострищу. Тут их и испёк, обмазав глиной. Знаете, неплохо получилось. И мягче, и слаще, чем сырые, и даже сытно, если достаточно съесть. Барсук тоже одобрил мою стряпню — не мог он пропустить такой праздник желудка и на дымок пришёл, как к себе домой.

На следующий день он вообще не вставал, пока не запахло съестным. Я готовил рыбу, пойманную сачком в ручье. Тёмные спинки отлично видны сквозь прозрачную воду, а согнуть кольцом вершинку длинного прута — это несложно. Сам же «чулок» из сетки давненько хранится в моей сумке — места он занимает немного и весит сущие пустяки.

Оставалось правильно его расположить, а потом булькнуть камешком позади будущей добычи. Рыбёшки делали рывок вперёд и некоторые попадали туда, где ждала их моя снасть. А там уж не зевай. Дальше — та же глина, костёр и немного терпения. Хорошо, что не нужно заботиться об укрытии на ночь — внёс квартплату провизией, и до утра над головой надёжная крыша.

Заядлых рыбаков, вероятно, интересует размер добытых экземпляров? С ладошку. Чью? Так только моя нынче при мне. В общем — мальки. Ну и приврал я чуток по старой рыбацкой традиции. Были и помельче рыбёшки.

***

Дядя Быг ждал меня в условленное время, стоя у самой кромки обрыва и всматриваясь в заросли у его подножия. Естественно, я убедился в этом, прежде, чем выходить на открытое место. При виде меня, он сразу спустил вниз верёвку с готовой петлёй. Оставалось закрепиться в ней и, переступая ногами по стене подняться наверх.

Ни «здрасте» тебе, ни «как поживаешь?». Молчком дошли до лодки и поплыли. На сей раз я не стал дрыхнуть, а крутил головой по сторонам и вовсю ориентировался. По всему выходило, что оставляли меня на материковой земле, а не на острове. И, поскольку путь до стойбища Бредущих Бекасов занял остаток дня, а это практически напрямик, то сушей, в обход кривизны берега, пешком бы я шел несколько дней, даже зная верную дорогу.

На берегу рядом со стойбищем горел костёр, разгоняя сумрак наступающего вечера. Вокруг собрались все взрослые мужчины и женщины обоих племён, и нашего, и неандертальского, но покормить ребёнка никто даже и не подумал. Расположились кружком и внимательно слушают.

— Приходил ли к тебе хранитель? — такими словами вождь Острый Топор приступил к расспросам. Тётя Быга переводила нашим с ней соплеменникам.

— Конечно, — ответил я не моргнув глазом. — Степенный барсук явился ко мне сразу, как только лодка нашего старейшины отошла от берега.

Поясняю. В этот момент я не осознавал ещё всю серьёзность происходящего для сидящих вокруг людей. Считайте, прикалывался над темными предками. Как Вы понимаете, сам-то я ни в Бога ни в чёрта не верю, а тут, когда от произнесённых слов повеяло сакралом… или астралом… вечно я их путаю, эти паранормалы. Так вот, едва потянуло душком сверхъестественного, я «надел» каменное лицо и заржал во весь свой внутренний голос. Атеист я, атеизм свой на личном опыте выстрадавший, но без воинственных замашек. Не понимаю верующих, просто ссориться с ними не люблю. Это, как ребёнка обидеть, насмехаться над такими людьми.

— Ты смог говорить с Духом Хранителем не во сне? — не понял Топор.

— Да. Он угощался из моих рук, помогал добывать пищу и предоставил мне надёжное убежище.

По рядам слушателей прошёл изумлённый гул, и я принялся повествовать о своём поведении за время отсутствия в этом стойбище. Многие моменты приходилось уточнять, а некоторые — пересказывать. Меня об этом просили. Как и пристало, отмечу финальную часть этого «собеседования».

— Так что же поведал тебе Дух Хранитель?

— Словами он мне ничего не сказал. Наверное, думал, что я ещё не умею разговаривать. Он показывал, что нужно быть внимательным и осторожным, что к зиме следует приготовить тёплое жилище и припасти пропитание на время бескормицы.

После этих слов Быг резко просветлел взором и осанка у него сделалась победоносной. Похоже, он почуял во мне союзника перед лицами неандертальцев, привыкших налегке переходить с места на место в поисках обильной охоты.

***

— Что же, вождь, ты оказался прав, — подвёл черту Острый Топор, обращаясь к нашему старейшине. Степенный Барсук (при произнесении этого имени неандерталец вопросительно посмотрел на меня), — действительно, на равных общается с духами. Бегущие Бекасы! Признаёте ли Вы это?

Низкие голоса гырхов прозвучали согласно.

— Теперь ты можешь просить у Степенного Барсука имени для себя и своего племени, — заключил Топор.

На некоторое время повисла тишина.

Я перестал веселиться, поскольку понял, что прошел некое важное испытание и теперь на меня возложены обязанности шамана, что отныне мой удел — бить в бубен и произносить глубокомысленные изречения. Ничего, в общем, хорошего.

— Скажи, Говорящий с Духами Степенный Барсук, подойдёт ли мне имя «Быстрое Копьё?» — обратился ко мне наш вождь.

Я прикрыл глаза, чтобы, слёзы смеха не брызнули из них. Всё-таки какой же, по существу, мальчишка, этот облечённый немалой ответственностью человек. Вот и имя себе выбрал явно с замахом на репутацию великого охотника.

Тем временем наступившая тишина буквально звенела от напряжения. Два племени ждали моего слова.

А я тянул паузу, лихорадочно соображая. Вспомнилось, у Североамериканских индейцев бытовал ритуал, когда юношу оставляли одного в лесу голодать до тех пор, пока его возмущенному недостатком пищи разуму не привидится во сне какая-нибудь зверушка. Называлось это, если я не запамятовал, «поститься». И тот, кто проходил такое «посвящение», считался взрослым мужчиной, поскольку встреченный дух оберегал его в дальнейшем.

Так вот. У моего отца и его братьев до сих пор «детские» имена. Клички, данные в период младенчества или игр. Поначалу я их воспринимал как абстрактный набор звуков, обозначающих того или иного человека, но, изучая язык, узнавал и смысл. Быг — задира или забияка. Тын — грубиян. Ыр — рёва. И все они не могут принять взрослые именования без согласования с «Говорящим с Духами», обязанности которого только что с одобрения двух племён и признанного в установленном порядке неандертальского вождя, носящего «взрослое» имя, возложили на неокрепшие плечи двухгодовалого малыша.

Вы понимаете? Нет, не понимаете! Потому что не оказались в моей шкуре. При всём моём неуважении к сакральным предрассудкам, я с полной материалистической убеждённостью заявляю — имя влияет на того, кто его носит. Естественно, если носителю известен его смысл. А тут каждого называют со значением. Так что мне необходимо задать некий вектор, направленный в будущее этого важного для нас человека.

Хиханьки прошу придержать.

***

— Духи давно знают тебя, — нарушил я слишком затянувшееся молчание. — Когда они разговаривают между собой, то вспоминают не столько охотника, отлично управляющегося с копьём, сколько мудрого руководителя, щедрого и требовательного. «Вождь Тёплый Ветер не забудет весной привезти Острому Топору новую сеть», — считают они.

Протяжный вздох многих людей показал, моя придумка понравилась. Название стихии в имени вождя — это круто. И прилагательное хорошее, доброе.

***

Не стану утомлять Вас подробным изложением остальных деталей долгой беседы. Загвоздка в том, что все взрослые члены нашего племени нуждались в аналогичной услуге. Причём — безотлагательно. Они уже много лет не общались с шаманами, и не могли получить от них одобрения на принятие «правильного именования», потому, что тут к делу припрягался Дух Хранитель каждого из них. Ну так вот предки наши суеверили нешуточно, и ничего я с этим поделать не могу?!

В общем, шаманом меня признали сразу два племени. Вечные бродяги — Бекасы и наши. И всё «обчество» требовало этот факт незамедлительно подтвердить прямо тут и прямо сейчас — раздать имена родителям, дядям и тётям.

Жена вождя тётя Быга с моей лёгкой ру… языка стала Лёгким Облачком. Я нарочно придумал нечто связанное с ветром, потому что повторение имени мужа в имени жены — это неспроста. Так что полагал необходимым сохранить сродство стихий. Когда-нибудь узнаю, зачем мои родичи так поступили.

Дядя Тын стал Глубоким Омутом, а тётя Тына — Тихой Заводью. Если Вы полагаете, что я подразумевал водящихся в тихом омуте чертей, то не ошиблись. Нарочно поделил одно определение на двоих. За что? А за то, что они вытворяют на супружеском ложе. Не забывайте, перегородок в нашей землянке нет, так что ничего удивительного в том, что половая жизнь (ведущаяся на полу) ни для кого секретом не является.

Мама, претендовавшая на имя «Меткая Стрела», стала «Быстрой Лаской», папа — «Атакующим Горностаем». Родителям своим я, конечно, выдал самые «зверские» определения. Всем мои придумки понравились.

Удачно получилось, что вожди Острый Топор и Тёплый Ветер вместе с шаманом Степенным Барсуком встретились здесь и сейчас, как единомышленники. А их племена, понимая друг друга с пятого на десятое, наконец-то вкусили трапезу. Дети, что кашеварили из-за занятости взрослых, не слишком хорошо готовят, так что полусырое сочеталось с подгоревшим. А где Вы встречали совершенство?

Полагаю, Вы хотели бы услышать другие подробности. Не торопите! Я и сам не все их знаю. Это же не наш мир, а древний. И люди тут древние, с иной шкалой ценностей и уровнем образования. Я изложил только то, что сам понял к этому моменту. А, что не понял — не обессудьте. Мне неведомо пока, как образовалась наша группа, но уверен — эта история ещё прозвучит. Ведь сведения в этот период передаются из уст в уста. Скорее всего — долгими зимними вечерами.

Загрузка...