Дети непогоды

Первым пришёл в себя Иннот. Застонав, он шевельнулся и подтянул под себя ноги — сначала одну, потом другую. Затем каюкер попытался встать на четвереньки. Со второй попытки ему это удалось. Постояв так немного, он рискнул оторвать от земли руки и попытался принять вертикальное положение. Его пошатывало, из разбитого носа текла кровь.

Сделав несколько неуверенных шагов, он оглянулся.

Во всех окнах горел свет, отражаясь в тысяче стеклянных осколков, усыпавших дворовую брусчатку.

— Ну, теперь мне точно придётся съезжать отсюда, — пробормотал Иннот.

Он уже начинал сомневаться, не совершил ли ошибку, предпочтя быстрое и комфортное путешествие в ведьминой ступе тяготам пешего перехода по Лесу.

«Интересно, послал кто-нибудь за стражей?» — подумал он. Внезапно за спиной каюкера что-то зашевелилось. Иннот обернулся; глаза его расширились.

— Не может быть!

Посреди двора вставала, охая и держась обеими руками за поясницу, Перегнида. Иннот огляделся и заметил невдалеке свой молот. На заплетающихся ногах он подошёл к нему и взялся за рукоять. В ушах шумело. Перехватив молот поудобнее, каюкер выпрямился. Ведьма подняла трясущуюся руку. Указательный палец ходил ходуном. Иннот сделал отвращающий жест. Проклятие — слабенькое, максимум второй степени, рассыпалось по двору горстью быстро гаснущих красноватых огоньков. «Сначала пристукну её молотком, потом прижгу электричеством, — решил Иннот. — Конечно, с пожилыми людьми так не принято обращаться, но это, безусловно, особый случай». Тут дверь подъезда с громким скрипом открылась. Во двор вышли волки, все трое. Вожак всё ещё мотал головой и отфыркивался, двое других выглядели несколько растрёпанно. И тем не менее двигались они вполне целеустремлённо, беря каюкера в кольцо. Иннот быстро оглянулся и прикинул шансы удрать. Положение, похоже, становилось критическим. «Так, что у меня есть в запасе? Электричество — да, достаточно, чтобы устроить каюк всем троим; но только поодиночке. А они не дураки, чтобы нападать по одному. Есть ещё молот и… Да! Стеклянный шарик! Какой же я идиот! Я мог бы покончить со всем этим ещё в квартире! Ума не приложу, как это я не подорвался на нём, когда вылетел в окно! Повезло… Верно говорят, что дуракам везёт!» Теперь, однако, стекло было бесполезно. Впрочем, если успеть добежать до угла… Нет, не получится. Значит… Иннот рванулся вперёд, но тут же резко затормозил и с разворота хрястнул молотом кинувшегося ему на хребет оборотня. Удар получился ошеломительной силы. Нелепо растопыренное серебристое тело взлетело вверх почти до самой крыши — и смачно обрушилось на брусчатку. «Волшебство!» — понял Иннот, и в тот же миг Перегнида сипло каркнула:

— Волшебство! Это волшебный молот Мампы Хукка! Как он попал к тебе?!

«Мампа Хукк? Где же я слышал это имя?» — подумал Иннот, отмахиваясь от рычащих и шарахающихся оборотней. Словно молния, в мозгу его блеснуло воспоминание: университет, Афинофоно — и толстый, бородатый, похожий на грохманта профессор Шог. Внезапно Иннот понял, кто перед ним.

— Долборождь! — яростно крикнул он, пинками отшвыривая волков и бросаясь в атаку.

Готовая метнуть проклятие ведьма поперхнулась от удивления — и этого краткого мига Инноту хватило, чтобы добежать до неё и нанести удар. В последний момент Перегнида всё же успела отшатнуться, и тяжеленная головка молота задела её лишь вскользь; но и этого хватило. От удара глаза ведьмы выскочили из орбит; вставные челюсти буквально выстрелили изо рта и вцепились Инноту в нос. Перегниду отшвырнуло на несколько шагов, и она мешком костей рухнула на землю — как раз на то место, где из дворовой брусчатки выпирала круглая медная крышка канализационного люка.

«УАУМ!» — сказала крышка, проворачиваясь.

Мелькнул чёрный сапог ведьмы и её костяной протез. Затем крышка встала на место. Злая ведьма Перегнида, она же — экс-комиссар северянских партизан Марамбита Долборождь, исчезла в недрах вавилонской канализации.

В тот же миг Иннот почувствовал, как крепкие зубы вцепляются в рукоять чудо-оружия. Оборотень мотнул головой — и каюкера, оторвав от земли, шваркнуло о камни. Челюсть ведьмы звонко цокнула по брусчатке. А затем волк, не выпуская из зубов молота, развернулся и упругими прыжками скрылся в ночи. Второй оборотень последовал за первым. Стоя на четвереньках и держась за нос, каюкер с изумлением глядел им вслед.

Получасом позже в маленькую харчевню «Приют доходяги» ворвался посетитель. Момуар Чача, хозяин «Приюта» и его бессменный бармен, повидал за свою долгую жизнь немало странного — как и положено чудаку, привыкшему открывать своё заведение в десять вечера и закрываться утром, когда все нормальные люди только продирают глаза, припоминая, кто они и как здесь оказались. Первое, что отметил Чача, — юный незнакомец был изрядно помятым и донельзя возбуждённым. Чем ближе он подходил к стойке, тем выше задирались брови бармена. Пончо вошедшего, некогда светло-бежевое в крупную серую клетку, украшали прожжённые дыры и пыльные отпечатки; кое-где виднелись пятна крови. Нос его, и так не самых миниатюрных размеров, сильно распух. Руки, ноги и лицо покрывали десятки царапин и мелких порезов; во взъерошенной рыжей шевелюре поблёскивали крохотные осколки стекла. В общем, выглядел посетитель так, словно только что подрался с обезумевшей домашней кошкой — и был выкинут ею в окно. Несмотря на столь плачевный вид, настроение незнакомца, по-видимому, зашкаливало за отметку «отлично» — широкая довольная ухмылка не сходила с его физиономии. В руках его были довольно крупная барсетка, скорее даже миниатюрный саквояжик, и изящная стоеросовая трость с массивным костяным набалдашником, похожим на бильярдный шар. Непринуждённо устроившись на высоком табурете, гость брякнул трость поперёк стойки и весело подмигнул бармену.

Момуар Чача имел в запасе по меньшей мере десяток дежурных фраз, при помощи которых обычно общался со своими посетителями, не слишком напрягая при этом голову. Здесь было и сакраментальное «Погодка-то сегодня, а?», и нейтрально-доброжелательное «Что будем заказывать?», и, наконец, столь часто произносимое в Биг Бэби «А деньги у тебя есть?». Но какими словами и, главное, в каком тоне беседовать с этим человеком, Момуар Чача не представлял. Впрочем, незнакомец неплохо сам владел ситуацией. Раскрыв свой саквояжик, он покопался в нём и высыпал на стойку горсть серебряных и медных монеток — не слишком большую, но достаточную, чтобы разрешить по крайней мере один из мучивших хозяина вопросов. Поскольку клиент с деньгами — это клиент с деньгами, как бы он там ни выглядел, Момуар Чача изобразил на лице улыбку и осведомился:

— Что будем заказывать?

Он практически не сомневался, что гость потребует спиртного — самого крепкого, что у него есть. Но тот ткнул пальцем в тёмную шершавую доску, на которой мелом писалось сегодняшнее меню, и бросил:

— Всё это.

— Всё? — с некоторым сомнением в голосе уточнил Чача. — Так-таки всё?

— Ну да, — ухмыльнулся гость. — По большой тарелке каждого блюда. И не жалей подливы.

«Почему бы и нет? — меланхолично подумал Чача. — В конце концов, каждый имеет право на маленькие чудачества — если в состоянии за это заплатить». Он просунул голову за занавеску из крупных деревянных бус, отделявшую бар от кухни, и крикнул:

— Шматта, тащи сюда салаты — по тарелке каждого, и разогрей жареную рыбу!

— Подливу, подливу не забудь, — напомнил гость.

— Обязательно, — успокаивающе кивнул Чача. — Может быть, пока чего-нибудь выпить?

Посетитель помотал головой.

— Сначала еда.

С салатами он расправился играючи — не прошло и трёх минут, как обе тарелки были пусты и, кажется, даже вылизаны. Хозяин харчевни едва не присвистнул от удивления — порции он подавал отнюдь не лилипутские. К этому моменту подоспела и рыба — Шматта вынесла здоровенную глиняную миску, полную аппетитных золотистых карасей, и судок с подливой, знаменитым сырно-яично-петрушечным соусом, личным изобретением хозяина. Незнакомец радостно потёр ладони и с остервенением захрустел карасями. В этот момент он был до жути похож на огромного разбойного кота, вернувшегося с полной кровопролитных драк и любовных приключений прогулки и дорвавшегося, наконец, до своей миски. Рыба была уничтожена в мгновение ока, после чего гость поднял судок с соусом и опрокинул его в свой рот. Момуар Чача, глядя на это, только крякнул.

— Ну а когда же принесут всё остальное? — как ни в чём не бывало осведомился посетитель.

«Духи предков, неужели ему мало?!» — подумал хозяин.

— Жаркое будет готовиться минут двадцать, — предупредил он.

— Годится. А пока…

— Выпить? — с готовностью подхватил Чача.

— Нет. У вас ведь наверняка ещё остался салат? Тот, что с раками и шампиньонами, особенно хорош. Я бы съел ещё парочку тарелок.

— Парочку?! — недоверчиво переспросил Чача.

— Да. Только майонеза надо бы побольше.

— Шматта!

— И вот ещё что, любезный. — Незнакомец перегнулся через стойку и наставил на хозяина палец. — Готовьте жаркое… Ну, скажем, сразу порций пять, ладно? Чтобы мне лишний раз не ждать. Договорились?

Между тем кухарка принесла салат. Теперь гость ел уже не торопясь, смакуя каждый кусок. Да и было что смаковать! Раки, креветки, крупные оливки без косточек были перемешаны с тушёными грибами и мелко нарубленными бананами, обильно политы сверху горячим маслом с пряностями и чесноком и заправлены майонезом. Глядя на ритмично двигающиеся челюсти обжоры, Чача вдруг заметил нечто странное. Он крепко зажмурил глаза и помотал головой, а затем вновь уставился на незнакомца. Да, несомненно, — порезы на его лице и руках заживали со страшной скоростью! Прямо на глазах у хозяина широкая свежая царапина на щеке побледнела и исчезла, даже не успев покрыться корочкой запёкшейся крови.

— Хорошее питание — основа выживания! — подмигнул гость, заметив оторопь Чачи. — Как там моё жаркое?

— Почти готово! — откликнулась с кухни Шматта.

— Найдите посуду побольше! — распорядился незнакомец.

Тарелки, подходящей по размерам для пяти порций, на кухне не оказалось. В конце концов хозяин, плюнув на приличия (благо, кроме этого фантастического обжоры, в харчевне больше никого не было), притащил целиком казан, в котором оно готовилось. Гость, одобрительно пробормотав «вот это по мне», с новыми силами набросился на еду.

— Он, случайно, не лопнет здесь? — шёпотом спросила Шматта у хозяина.

— Если даже и лопнет… — философски пожал плечами Чача, — он так хорошо заплатил, что имеет на это полное право.

Наконец, с мясом было покончено. Гость выпрямился на табурете и закрыл глаза. Хозяин переглянулся с поварихой. Обжора застыл в совершенной неподвижности, даже дыхание, казалось, не колышет больше его грудь. Момуар Чача тихонько откашлялся:

— Эй, любезный… С тобой всё в порядке?

Глаза гостя открылись.

— О, бесспорно! У вас очень хорошо готовят. Просто превосходно, я бы сказал. Честно говоря, с удовольствием повторил бы свой заказ, но время поджимает. Скажи-ка, старина, — тут он наклонился к хозяину, оказавшись с ним нос к носу. — У тебя есть задний проход?

Чача вздрогнул и напрягся, подозрительно вглядываясь в незнакомца.

— А, ты имеешь в виду чёрный ход! — с неописуемым облегчением воскликнул наконец он. Шарившая под стойкой в поисках дубинки рука обмякла.

— Ну да, — посетитель недоумевающе посмотрел на него, а потом вдруг насупился. — А ты чего подумал?!

— Чёрный ход там, — торопливо указал хозяин в сторону кухни. — Но…

Странный незнакомец перехватил одной рукой саквояжик и трость — и с лёгкостью перемахнул через стойку. Момуар Чача был настолько поражён, что не произнёс ни слова протеста, когда гость хозяйским шагом протопал через всю кухню и скрылся в ночи. «Готов спорить на что угодно, ни один человек не смог бы не то что прыгнуть — даже просто двинуться с места, съев столько, сколько этот парень. И тем не менее я своими глазами видел это!».

Если бы Чача мог наблюдать за Иннотом и дальше, он был бы поражён ещё больше — потому что каюкер, выйдя из харчевни, направился прямиком к стене ближайшего дома. Засунув трость в саквояжик и взяв его в зубы, он с ловкостью ящерицы вскарабкался на высоту пяти этажей и, не меняя темпа, исчез в лабиринте печных труб, слуховых окон и водостоков — в том самом особенном мире чердаков и крыш, который зовётся у людей знающих Аппер Бэби, или Верхний Бэбилон.

«Тяжёлая Дума» буксировала круизный лайнер на тайную базу пиратов. Изенгрим Фракомбрасс перебрался на свой корабль. Пираты разбрелись по «Махагонии» и занялись мародёрством. На робкое возражение старшего помощника Хуак Даридуда резонно ответил: «Капитан сказал, что ему не нужны ваши шмотки? Это действительно так. Но за нас-то он решать не может, верно?» По старинной пиратской традиции, все трофеи надлежало собрать в одну кучу, после чего начинался делёж. Но наиболее подходящее для этого место, верхняя палуба, было обезображено фекальным обстрелом. Кто-то из пиратов предложил срезать кливер и расстелить его на палубе, но оставленный за старшего Даридуда решительно воспротивился этому. «Можете делать что угодно в каютах и кубрике — хоть разбирайте их на сувениры. Но такелаж и камбуз трогать запрещено. Приказ капитана», — добавил он. Ссориться с капитаном не хотел никто. В конце концов один из пиратов предложил соломоново решение — и обезьянцы, отобрав с десяток пленников, погнали их за водой и швабрами. Через некоторое время последствия обстрела с грехом пополам были ликвидированы. Вскоре на верхней палубе выросла гора награбленного барахла. Чего здесь только не было! Золото и драгоценности соседствовали с предметами гардероба и мебелью. Один из пиратов, отдуваясь, приволок из капитанских апартаментов антикварное кресло-качалку (командор Блэвэ болезненно сморщился) и во всеуслышание заявил, что готов испытать это чудесное приспособление прямо сейчас, если только найдётся дама достаточно смелая, чтобы составить ему компанию. Таковых, однако же, не обнаружилось. Вообще женщины подвергались значительно меньшей опасности, чем это принято считать: несмотря на свой необузданный нрав, обезьянцы всё-таки, как правило, предпочитали самок своего вида. Это, конечно же, не мешало запугивать пленённых дам, строя им глазки и отпуская двусмысленные комплименты. Многих пассажирок вскоре начала бить крупная дрожь. Известный своими противоестественными наклонностями Жирный оделил вниманием Леона Жаклеона, подмигивая ему и сладострастно причмокивая губами. Знаменитый артист только вздрагивал и плотнее вжимался в угол.

Стоя на дне бассейна, Хлюпик изо всех сил вертел головой, пытаясь увидеть Адиррозу. Наконец, ему это удалось, и он осторожно, бочком, стал проталкиваться к ней поближе.

— Ты как, Хлю? — шёпотом спросила его сипапок-кула, когда Хлюпик оказался рядом.

— Нормально, — поморщился Хлюпик. — А ты?

— Ничего. Слушай, ты можешь поджарить этих уродов прямо сейчас? — Она сверкнула глазами на обезьянцев.

— Ничего не получится, — опустил голову Хлюпик.

— Почему?

— Для этого мне надо попасть в мою каюту и взять походную одежду.

— Зачем?.. А, у тебя там какой-то талисман! — догадалась сипапоккула. — А без него никак не получится?

— Нет, — признался Хлюпик.

— Жалко… — протянула Адирроза. — А то бы мы могли уложить их всех и пережечь буксирный канат.

— И что дальше? — пожал плечами Хлюпик. — Пираты наверняка расстреляли бы «Махагонию» из баллист, вот и всё.

— Но надо же что-то делать! — сжала кулачки Адирроза. — Нельзя же вот так вот сидеть в этой вони и ждать неизвестно чего!

— Запаситесь терпением, моя милая, — устало и чуточку снисходительно посоветовал ей сидевший неподалёку седовласый господин в некогда изящном голубовато-сером одеянии. — Возможно, когда они привезут нас на стоянку, шансов ускользнуть из их лап будет больше. А пока что — замечайте, куда мы направляемся.

— Зачем? — пожал плечами Хлюпик.

— Потому что обратный путь, каким бы он ни был, нам предстоит искать самим.

— С этим проблем не будет. Я точно знаю, где находится Вавилон. — Хлюпик стиснул в кармане медный кругляш.

И в самом деле, некогда купленный им талисман, небольшая монетка, являлся своего рода магическим компасом, всегда указывающим на другую такую же монету, хранившуюся в прикроватном столике в его квартире. Отправляясь в путешествие, Хлюпик захватил её с собой, а переодеваясь в обновки, чисто машинально переложил из кармана в карман.

«И это единственная магия, которой я сейчас владею, — подумал он. — Вот ведь невезуха! Стоило только расслабиться, почувствовать себя в безопасности — и на тебе!»

Адирроза прижалась к Хлюпику и взяла его за руку. У него сразу потеплело на сердце. Набравшись смелости, он тихонько обнял её за плечи. Девушка положила голову ему на плечо и замерла.

Первый шок постепенно проходил, и юный смоукер попытался рассуждать здраво. В конце концов, он был уже не тем робким Хлюпиком, который покинул некогда родную глухомань в компании весёлого каюкера. С тех пор случилось много всякого… «Итак, первым делом надо раздобыть звёздочку — во что бы то ни стало».

Между тем заметно похолодало. Пленники съёжились на дне бассейна, сбились в кучу, стараясь хоть как-то согреться. Повсюду вокруг дирижабля громоздились кучевые облака. «Махагония» то и дело ныряла в их пухлые тела, и тогда палубу заволакивало сероватой туманной мглой.

— Похоже, собирается дождь, — сказал один пират другому над головой у Хлюпика.

— Я бы сказал — идёт гроза, и не слабая! Видишь, какое марево там, впереди?

— Это хорошо. В таких густых облаках нас хрен кто увидит.

— Нас и так хрен кто увидит. Кэп не дурак, он первым делом увёл эту лоханку в сторону от оживлённых трасс.

— Как думаешь, когда её начнут искать?

— Не раньше чем через два-три дня, оторва. Мы к тому времени уже вовсю будем жрать их деликатесы!!!

Пираты радостно заржали.

— Всё-таки наш кэп — голова! — уважительно произнёс кто-то.

— Эт… точно. Вот если бы он только не кидался так больно бутылками! — подхватил другой.

— Да, рука у него тяжёлая.

Дирижабль вошёл в очередное облако. Адирроза вдруг зашептала на ухо Хлюпику:

— На палубе почти ничего не видно. Я попытаюсь добраться до твоей каюты. Как выглядит этот талисман?

— Небольшая красная звёздочка. Она у меня на плаще с внутренней стороны, а сам плащ — в рюкзаке. Слушай, может не надо?

— Стоит попытаться, — решительно ответила сипа-поккула и, прежде чем Хлюпик успел её остановить, схватилась за бортик бассейна, подтянулась и бесшумно скрылась с глаз.

Среди пленников вдруг возникло какое-то шевеление. К бортику протолкался один из членов команды.

— Эй, нельзя ли нам взять какую-нибудь одежду?! — крикнул он. — Мы замерзаем!

— Не, нельзя, — лениво ответили сверху.

— Послушайте, среди нас женщины!

— И чего?

— Неужели вам трудно?! Пустите кого-нибудь хотя бы за одеялами!

— Что ещё за шум? — к бассейну лениво подошел Хуак Даридуда.

Он уже успел снять с себя женскую ночную сорочку и облачился в привычную драную тельняшку.

— Разрешите нам взять несколько тёплых одеял, господин пират! — неожиданно сказал Леон Жаклеон, встав и с достоинством поклонившись.

Хлюпик с некоторым удивлением заметил в голосе певца настойчивые нотки.

— Это всего лишь убережёт нас от простуды и никоим образом не повредит вам, обещаю!

— Гм… Ну ладно. Мы ведь, в сущности, совсем не злые, верно, ребята?

Ребята нестройно ответили в том смысле, что да, не злые, просто вспыльчивые чрезмерно, особенно когда трезвые.

— Я вот чего хотел у тебя спросить, артист, — сказал Даридуда, присаживаясь на краю бассейна и почёсывая в паху. — Что это у тебя за имя такое смешное: то ли он, мол, то ли не он?

— Это не имя, — вежливо ответил артист. — Это творческий псевдоним. Видите ли, публика, приходящая на мои концерты, желает увидеть нечто… Необычное. Пикантное. Феерическое. Не похожее ни на что. Отсюда и грим, и вечерние платья. Уверяю вас, в жизни я совсем не такой.

— Ага, не такой. Ещё какой такой! — ухмыльнулся Жирный. — Просто сам этого ещё не знаешь.

Лицо артиста передёрнуло судорогой;

— Ну ладно, вот прилетим домой, устроишь нам праздничный концерт. Ух и повеселимся!

Пираты разразились одобрительными возгласами.

— Ты уж постарайся нас не огорчить, сынок, — проникновенно сказал Даридуда. — Спой как следует, ладно?

— Сделаю всё, что смогу, — поклонился Леон Жаклеон. — А пока нельзя ли всё-таки сходить за одеялами?

— Гвоздь, Писаный, Плюха! Возьмите парочку дуриков и присмотрите за ними! — распорядился Даридуда.

— Ладно, старый, чего раскомандовался… Эй, ты, вылазь!

Кто-то из обезьянцев взялся нижней конечностью за плечо Хлюпика и тряхнул. Смоукер поспешно вскочил и стал карабкаться на бортик. На палубе пират небрежным тычком направил его к трапу. Напарником Хлюпика оказался тот самый седовласый господин, что разговаривал с Адиррозой. Хохмя и переругиваясь, обезьянцы шли следом. Внезапно из тумана возник гориллоид, сжимающий под мышкой бешено извивающуюся сипапоккулу.

— Тю, Рахит, никак нашёл себе подругу по габаритам?! — издевательски поприветствовали его.

— Эта глиста шмыгала по средней палубе, там-то я её и прихватил, — похвалился здоровенный Рахит. — Как цапну из-за угла — она и пискнуть не успела! Щас мы посмотрим, как она летать умеет…

— Не надо! — крикнул Хлюпик, бросаясь вперёд. — Это… Это моя невеста. Она просто хотела принести мне одежду. Я немного болею, и она решила принести мой плащ, вот и всё!!!

Жёсткие лапы обезьянца ухватили его за плечи.

— Не рыпайся, улыба! Ишь ты, плащ принести! Молодая страсть, хе-хе!

— Да ладно, оставь ты её! — неожиданно вступился другой пират. — Тоже мне, нашёл с кем связываться!

Обезьянец опустил Адиррозу на палубу и слегка шлёпнул пониже спины. От этого шлепка сипапоккула пролетела несколько шагов и упала бы, если бы не Хлюпик, подхвативший её. Глаза девушки сверкали гневом.

— Спокойно, — шепнул Хлюпик. — Держись…

— Это, что ли, твоё? — Гориллоид потряс отобранным у Адиррозы Хлюпиковым плащом. — На, забирай.

Хлюпик поспешно накинул одежду на плечи и схватился за грудь.

— Застёжку ищешь? — добродушно прогудел гориллоид. — Застёжку я себе возьму, уж не серчай. Красивая!

Тут только Хлюпик заметил, что на драной тельняшке пирата сверкает его красная звёздочка.

Верхний Вавилон разительно отличается от Вавилона нижнего — даже больше, наверное, чем дневной Вавилон от ночного. В кажущемся беспорядке плоских и островерхих крыш скрыта своя гармония. Здесь между домами, на головокружительной высоте переброшены шаткие мостики, а в отверстиях слуховых окошек мер-цает свет и слышится негромкая музыка. Прямо на кровле устроены многочисленные кафетерии, ресторанчики и бары; причём некоторые из них столь малы, что могут вместить всего пару-тройку посетителей. Ни разу за всю историю своего существования они не платили налогов — хотя бы по той причине, что мало какому налоговому инспектору придёт в голову мысль забраться по шатающимся скобам на высоту в добрый десяток этажей. Впрочем, некоторые кафе, наиболее солидные, имели и вполне нормальные лестницы. Это уже были, по меркам Верхнего города, шикарные заведения. По вечерам в такие места стекалась местная богема — художники, зачастую сами куда более живописные, чем их произведения, писатели и поэты — вся эта публика приходила полюбоваться открывающимся из окон великолепным зрелищем закатного Вавилона, чтобы, провеселившись всю ночь напролёт, встретить первые лучи восходящего солнца. Впрочем, последнее удавалось редко: люди творческие, привыкшие всё делать от души, они валились под стол задолго до утренней зари. На рассвете, в тот час, когда улицы светлеют Туман-ной голубоватой дымкой, в «Жареной картошке форе-ва» начинали собираться посетители совсем иного рода. Это были дельцы Верхнего города — элита, чёрная косточка легального и не очень бизнеса крыш и чердаков. Именно здесь заключались по утрам за чашкой кофе и тарелкой картофеля фри многотысячные контракты — или же просто, скажем, небольшие сделки, предметом которых являлась, например, дюжина порций умат-ку-мара, парочка свежеукраденных ковров или же — слухи. О! Это, пожалуй, был тот товар, в приобретении и распространении которого Верхний город не знал себе равных. Все новости, все тайны и сплетни Низа моментально становились известны здесь — и часто дополненные весьма пикантными подробностями. И в самом деле, совершая нечто предосудительное, любой человек нет-нет да и бросит быстрый взгляд по сторонам; но часто ли ему приходит в голову мысль посмотреть вверх?

Бармен клевал носом за стойкой. Как всякое уважающее себя заведение Верхнего города, «Жареная картошка форева» была открыта круглые сутки. Помимо официантов, посетителей обслуживали по очереди три бармена: утренний, вечерний и ночной. У ночного, Шеки, смена заканчивалась минут через двадцать — как только верхний краешек солнца покажется над горизонтом. Посетителей в этот час было совсем немного: слегка увядшая влюблённая парочка, сонно целующаяся у окна, несколько дельцов — ранних пташек, вполголоса что-то обсуждавших за кофе, неопознанная личность, полустёкшая под столик, и некий господин, судя по виду — художник, с удобством расположившийся на высоком табурете у стойки. В отличие от большинства представителей богемы, отнюдь не жалующих утренние часы, он казался хорошо выспавшимся и бодро прихлёбывал крепчайший чёрный кофе, готовить который в «Жареной картошке» были большие мастера.

Тихонько скрипнула стеклянная дверь. В харчевне было, строго говоря, три выхода: один — для обслуживающего персонала, другой — для тех, кто поднимался снизу, и третий — для жителей Верхнего города, предпочитавших приходить по крышам. Стеклянная дверь как раз и предназначалась для этих третьих: помимо чисто утилитарного назначения, сквозь неё открывался недурной вид.

Бармен мельком посмотрел на вошедшего и на миг задумался. Он привык с первого же взгляда определять социальный статус посетителя. Итак, паренёк явно не был представителем «золотой молодёжи»: те обыкновенно заявлялись снизу. Не был он похож и на одинокого волка, журналиста-папарацци, в поисках сенсации совершившего ночное турне по вавилонским крышам: эти молодчики, как правило, одевались гораздо более элегантно. «Продавец информации или воришка, — подумал бармен. — Причём скорее последнее — уж больно ловок». И в самом деле, движения вошедшего — быстрые, пружинистые, выдавали человека тренированного и сильного.

Посетитель сделал шаг внутрь — и замер на пороге, выкатив глаза на сидевшего у стойки «художника». Тот поднял голову и сделал какое-то странное быстрое движение, словно собирался вскочить, но передумал.

Кожа на затылке бармена внезапно съёжилась, по спине пробежал холодок: шестым чувством, интуицией человека, более двух десятков лет простоявшего за стойкой, Шеки почувствовал опасность.

Вошедший нарочито неторопливо подошёл к бару и взгромоздился на табурет шагах в пяти от «художника». Тот слегка сдвинул на затылок широкополую, украшенную бахромой мягкую шляпу и улыбнулся.

— Иннот! Для меня большое удовольствие встретить тебя здесь! И большая неожиданность, конечно.

— Взаимно. — Названный Иннотом не отрывал взгляда от «художника», рассматривая его, словно какую-то диковину. — Я долго искал тебя. Если помнишь, у нас осталось одно незаконченное…

— Да-да! — поспешно перебил его «художник». — Эй, бармен! Два виски со льдом за крайний столик, для меня и моего друга.

— Я буду коньяк, — сказал вошедший.

Бармен успокоился. Судя по всему, эти двое неплохо друг друга знали. «И чего это мне померещилось? — недоумевал он, глядя, как «художник» и его знакомец присели в уголке и начали оживлённую беседу. — Не иначе, устал за ночь».

Если бы только Шеки слышал, о чём сейчас идёт разговор у двух «приятелей», он не стал бы, конечно, грешить на усталость.

— Полагаю, ты не собираешься устроить драку прямо здесь? — осведомился Подметала.

— Я ещё не решил, — Иннот остро глянул на собеседника. — Есть ли повод тянуть, в самом деле? Тем более что ты послал мне вызов.

— Могут пострадать невинные, — быстро сказал Подметала.

— Тебя это останавливает? — поднял бровь Иннот, сделав ударение на слове «это».

— В определённой степени, — серьёзно ответил Подметала. — Правда, я скорее беспокоюсь о своей репутации невидимки, чем об их безопасности, но всё же.

— Гм… Ты ведёшь себя, как каюкер старой школы, — задумчиво проговорил Иннот. — Но я готов поклясться, что ты не из них. Хотя бы потому, что со всеми стариками я знаком лично.

— Да, я в курсе, — кивнул Подметала. — Я в Бэбилоне не так уж давно — лет семнадцать.

— Всего-то? Я думал, легенда о Подметале гораздо старше.

— Примерно вдвое, — невозмутимо ответил Подметала. — Дело в том, что я принял это прозвище и всё с ним связанное, устроив каюк его прежнему обладателю.

— Зачем? — удивился Иннот.

— Как зачем? Ради денег, конечно. Я изобрёл весьма изящный способ заполучить репутацию. Видишь ли, там, откуда я пришёл, учили многим вещам, которые даже не снились вам здесь, в Бэбилоне. Мне не составило большого труда отыскать наименее трудный путь к богатству и славе — правда, учитывая мою специализацию, славе анонимной.

— А настоящий Подметала? Он существовал на самом деле?

— О да, безусловно! И он действительно был хорош, по-настоящему хорош! Почти безупречен, я бы сказал.

— Он и правда, как говорят легенды, прикончил Бородатую Гадину?

— Да, это так.

— А вечернюю нечисть в переулке Москитов?

— Верно.

— Бродягу? — Инноту становилось всё любопытнее.

— А вот его уже я. К тому времени я уже вполне освоился в новом качестве. Да плюс ещё одна счастливая случайность… Ну, неважно. Короче говоря, я устроил каюк настоящему Подметале и взял себе его имя. А поскольку заказ на Бродягу был оплачен, то…

— Понятно. А на нас с Кашлюном ты почему открыл охоту? Мы тебе встали поперёк пути?

— Гм… Сложная история. В двух словах — да; видишь ли, для меня крайне нежелательно, чтобы кто-нибудь проявлял интерес к известному тебе дому. А кроме того… Понимаешь, я ведь и вправду очень хорош. Настолько хорош, что порой начинаю скучать, что у меня нет достойного противника.

— Ага! — понял Иннот. — А мы, значит…

— Верно! — просиял Подметала. — Знаешь, попытка устроить каюк профессионалам высокого класса — это самая захватывающая игра из всех, какие только возможны. Смертельная игра! Я считаю, таким мастерам каюкинга, как мы с тобой, просто необходимо время от времени ставить на кон свою жизнь. Без этого невозможен духовный рост!

Иннот поперхнулся коньяком.

— Духовный рост?!

— Ну, назови это саморазвитием, самосовершенствованием, — пожал плечами Подметала. — Суть одна.

— Или я чего-то не понимаю, или ты сумасшедший, — сердито произнёс Иннот. — Я, например, устраиваю каюк всяким монстрам не для какого-то там совершенствования, а потому что этим зарабатываю на жизнь. Я действительно хорош — я профессионал. Но каюкинг никогда не был для меня игрой. Это — работа!

— Но, обрабатывая очередного монстра, ты ведь испытываешь удовольствие? От собственной силы, от победы?

— Конечно, — кивнул Иннот. — Ещё и от того, кстати, что избавил мир от очередного зла.

— Добро, зло — давай не будем оперировать такими абстрактными категориями! И потом, ты ведь принял условия игры?

— А у меня что, был выбор?! Ты беспардонно наехал на меня, устроил каюк моему другу и напарнику… Кстати, если бы не он, я почти наверняка превратился бы в питательный субстрат для панцирных грибов.

— На это я и рассчитывал, по правде говоря.

— Понятное дело… Кстати, чем ты усыпил панцирники? Спиртом? — полюбопытствовал Иннот; в нём заговорил профессионал.

— Нет. Эфиром. Во-первых, с такими старыми грибами спирт не всегда срабатывает. Кроме того, эфир гораздо быстрее испаряется, особенно в жаркую погоду. Спустя пару минут после того, как я вынул корзину из гуттаперчевого мешка, они уже были на взводе.

— Значит, эфир… Оригинально, — кивнул Иннот. — Я как-то не подумал о таком методе.

— А тебе приходилось применять грибы? — полюбопытствовал Подметала.

— Не слишком часто, раза три или четыре. Как правило, я рассчитываю на свой основной метод.

— Основной? — Подметала приподнял бровь.

— О, ты скоро сам всё сможешь увидеть и прочувствовать! — Иннот скорчил зловещую физиономию.

— Да, разумеется. — Подметала опустил веки и улыбнулся.

Они помолчали.

— Ладно, вернёмся к нашим делам. Я так понимаю — поединок? Ты и я, в каком-нибудь уединённом месте, один на один?

— Совершенно верно, — Подметала склонил голову.

— И где же?

— Я бы предпочёл Верхний город, если честно, — сказал Подметала. — Меньше народу. А вообще выбирай сам.

— Так… — Иннот ненадолго задумался. — В таком случае, что ты скажешь о крышах университета? Это более чем уединённое место — от Верхнего Бэбилона его отделяет вода, от Нижнего — высота и опять же вода…

— Университет? Там целый лес шпилей и башенок… А что? Хорошее место! Даже… Даже отличное, я бы сказал! — Подметала радостно улыбнулся; светло-голубые, чуть выпуклые глаза его сверкнули. — Вот видишь, Иннот, в тебе и вправду сидит игрок, даже если ты сам не хочешь этого признать! И когда?

— Давай на закате, в тот час, когда солнце коснётся краем горизонта. Я бы, собственно, мог и сейчас, но мне надо встретить приятеля.

— Юного смоукера?

— Да. Я обманул его и прилетел раньше. Надеялся на встречу с тобой, но вместо этого пришлось схлестнуться с ведьмой.

— А, мадам Перегнида? Колоритная старушенция, ничего не скажешь, — Подметала рассмеялся. — Я так полагаю, ей уже можно заказать охапку гвоздик?

Вместо ответа Иннот выудил из кармана вставные челюсти и пощёлкал ими перед носом собеседника.

— Хо-хо! Забавно! Я-то полагал, она сойдётся в поединке с пареньком. Даже собирался стать зрителем на этом спектакле!

— Как видишь, всё сложилось немного иначе!

— Э, ладно. Кстати, Иннот: та штучка, которой владеет Хлю, небезопасна для него самого. Ты в курсе?

— Нет, — пожал плечами Иннот. — О чём ты вообще говоришь? Какая штучка?

— Неважно. — Подметала остро посмотрел на собеседника и дёрнул уголком рта, словно собираясь улыбнуться. — Итак, до вечера?

— Я буду ждать, — кивнул Иннот.

В тот час, когда Иннот в ночном ресторанчике поглощал одно за другим деликатесные блюда, спешно восстанавливая силы, захваченный пиратами круизный лайнер оказался ввергнут в безумие разбушевавшихся стихий. Сгущавшиеся весь день облака к вечеру слились в огромную, иссиня-чёрную тучу. Ночь наступила часа на три раньше обычного — страшная мгла заволокла всё вокруг. Гром рокотал непрерывно и с такой силой, что, казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки. Вспышки молний полосовали клубящуюся тьму за бортом; струи дождя хлестали со всех сторон. Баллон .. дирижабля раскатисто гудел, резонируя, и этот звук заставлял сжиматься в судорожном инстинктивном страхе все внутренности. Даже обезьянские пираты перестали зубоскалить и попрятались на нижних палубах и в рулевой рубке, задраив люки и предоставив пленников самим себе.

Хлюпик и Адирроза выбрались из бассейна. Пенистые потоки, стекая по оболочке дирижабля, стеклянистой завесой рушились вниз, на палубу. Дрожа от холода, Хлюпик всё-таки заставил себя сделать несколько шагов и оказался под хлещущими струями. Отфыркиваясь, он запрокинул лицо, с острым наслаждением чувствуя, как стремительно вымываются из волос присохшие нечистоты. Остальные пассажиры несмело шевелились, переваливались через бортик бассейна, брели, похожие во вспышках молний на неведомых чудищ, к фальшборту и окунались в дождь.

Ветер усиливался; теперь струи воды летели почти горизонтально вдоль палубы, закручиваясь на лету миниатюрными смерчиками, и тяжкими плюхами били в лицо. Дирижабль стало мотать из стороны в сторону. Внезапно, при близкой вспышке молнии, Хлюпик заметил, как по уходящему в ночь буксирному канату движется ползком что-то мохнатое и оскаленное. Обдав его пронзительными запахами мокрой шерсти и страха, мимо протопал огромный пират.

— Балласт за борт, сукины дети! — завопил он, грохоча кулаком в стены рубки. — Всё лишнее за борт! Даридуда, старый пень, куда же ты смотришь, шкот те в глотку и якорь в задницу, — корабль сейчас рухнет!!!

В рубке тотчас поднялась суматоха.

— Облегчить судно! — крикнул Даридуда, выскакивая под дождь, и поскользнулся, хватаясь за дверную ручку.

Пираты, совершенно не обращая внимания на пленников, суетливо забегали по палубе. Вниз полетели мешки с балластом.

— Газу в баллон добавить! — распорядился старый пират.

— Газу и так полно — дальше некуда! — прокричали ему. — Надо облегчить корпус!

— Руби мачты!

— Нет! Не сметь! — безумно сверкая глазом, заорал Даридуда; в уголках губ его выступила пена.

Гориллообразный Рахит взял старика за грудки и без видимых усилий оторвал от палубы. Ветхая тельняшка на груди пирата затрещала.

— Протри иллюминатор, оторва! Иначе нам не удержать его в воздухе!

Командор Блэвэ дёрнул Рахита за рукав. Испоганенную форму командор сбросил, оставшись в одних длинных чёрных трусах. Мокрый до нитки, взъерошенный, трясущийся от холода, сейчас он совершенно не походил на того элегантного лощёного офицера, каким был утром.

— Тебе ещё чего?!! — рявкнул пират.

— Вода! Вода из бассейна! Она растеклась по нижним палубам! Надо дать ей ход! Пробить днище!

— Ты слышал?! Делай, как он говорит! — взвизгнул Даридуда. — И поставь меня на палубу, ты, урод! Иначе я тебе самому глаз выколю!

Гориллоид с проклятиями разжал пальцы и кинулся вниз, опираясь сразу на четыре конечности.

— Чего раззявились?! — рявкнул вдруг один из пиратов на пленников. — А ну марш в бассейн! Законопатить все дыры, живо!

Хлюпик шагнул было вместе с остальными, но тут чьи-то цепкие пальцы ухватили его за локоть. Адирроза молча потянула смоукера за собой. Во всеобщей неразберихе бегство их осталось незамеченным.

Сипапоккула затащила Хлюпика на ют. Здесь было особенно ветрено — или так казалось? Мокрый флаг авиакомпании тяжело хлопал, обдавая беглецов мелкими брызгами. Присев на корточки под тёмным кормовым фонарём, они прижались друг к другу.

— Хлю, у меня есть план! — прокричала Адирроза. Разговаривать приходилось, буквально прижимаясь губами к уху — так громыхало вокруг.

— Какой план?

— Ты сможешь пережечь буксирный трос, если я раздобуду тебе твой талисман?

— Смогу, конечно… Но он же у этого пирата! Как ты…

— Я придумала как! — Адирроза готова была сорваться с места, но Хлюпик удержал её.

— Ну а потом что?

— Пиратов здесь от силы штук тридцать! А Ёкарный Глаз в такой ураган ничего не сможет нам сделать. Надо рискнуть, Хлю!

Хлюпик на миг задумался.

— Ладно! Только скажи мне сперва, что ты задумала.

— А вот что…

Команда обезьянцев под предводительством Рахита закончила пробивать дыры в днище. Сквозь рёв бури слышно было громкое журчание — это уходила скопившаяся на нижних палубах вода.

«Немудрено, что мы падали, — подумал Рахит, глядя сквозь пробоину в ночь. — Вон сколько балласта!» Обезьянцы отдыхали, развалившись на диванах. Часть вещей с корабля была вышвырнута за борт во время аврала, но волочь отсюда громоздкую, обитую натуральной кожей мебель оказалось слишком тяжело.

«Интересно, как там здешние матросы? Не учудили бы чего со скуки». С обезьянцами пираты обращались помягче, чем с людьми, — их попросту согнали в кубрик (народу там набилось, что сельдей в бочке) и заперли до лучших времён, приставив четверых охранять. Позже, на базе, им наверняка предложат пополнить ряды флибустьеров — и Рахит не сомневался, что многие с радостью на это пойдут. Ещё бы, ходить под командованием самого Ёкарного Глаза! А уж если шепнуть на ушко о тех богатствах, которые каждый пират прячет в укромном местечке… О-о! Тут, глядишь, не только обезьянцы соблазнятся весёлой разбойничьей вольницей!

Послышались тяжёлые шлёпающие шаги — кто-то спускался по трапу.

— Эй, Рахит! — Жирный почесал брюхо и осклабился. — Хватит прохлаждаться! Давай, тащи свою задницу наверх! Старый Даридуда хочет с тобой потолковать.

— Какого ему ещё надо? — заворчал гориллоид. — Знаешь, Жирный, со всякой хитрой механикой он обращается ловко, спору нет. Но капитаном его вроде никто не избирал.

Жирный пожал плечами:

— Ты бы предпочёл, чтобы это был Фракомбрасс? Когда ты последний раз получал от него бутылкой по кумполу, а? Иди давай и радуйся, что у Хуака нрав помягче.

— Иду, иду. А уж радости-то — полные штаны. Чего хоть случилось?

— Корабль всё ещё снижается, вот чего. А может, альтиметр шалит — сам знаешь, такое бывает. В общем, с «Тяжёлой Думы» просигналили: всё, что только есть тяжёлого, — за борт!

— Понятно… То-то каким-нибудь куки радость. Представь, сидишь в этаком шалашике, а тут сверху начинают валиться роскошные мебеля!

Жирный заржал:

— Ага, диваном по кумполу — и каюк! Гориллоид заглянул в рубку:

— Звал, старый?

Хуак стоял за штурвалом, широко расставив ноги. Единственный глаз обезьянца пристально вглядывался в непогоду.

— Давай-ка, возьми с десяток парней покрепче и почисти это корыто! Мы продолжаем снижаться. Видишь? — Он щёлкнул ногтем по стеклу альтиметра в нактоузе. — Если так пойдёт и дальше, минут через десять мы обдерём брюхо о верхушки деревьев!

— Слышь, там на камбузе полно всякой дряни! Давай вышвырнем всё это за борт.

— Кэп сказал — камбуз без крайней нужды не трогать! Пошерсти по каютам, там много всякого!

Рахит негодующе фыркнул, но отправился выполнять поручение. На нижних палубах царил полумрак — большинство светильников пришло в негодность после протечки. «А не взять ли пару-другую здешних матросов? — подумалось ему. — Всё лучше, чем на своём горбу таскать».

— Какой же я умный — это что-то! — пробормотал он себе под нос и вдруг заметил, что в дальнем конце коридора мелькнула маленькая тень.

«Неужели снова эта пигалица? Ну как есть — она! — подумал Рахит. — Теперь-то я её точно выкину за борт. Вот тебе и балласт!»

Протопав по коридору, обезьянец рванул дверь последней каюты. Он был уверен, что та заперта; но дверь неожиданно легко распахнулась. Каюта была ярко освещена. Адирроза сидела на застеленной койке в соблазнительной позе, нога на ногу. Короткая юбочка задралась так, что дальше некуда.

— Привет, большой парниша! — ослепительно улыбнулась она. — Давай, не стой столбом, заходи.

Низко согнувшись под притолокой, обезьянец вошёл, сразу заполнив собой половину каюты, и притворил дверь.

— У тебя такие упругие мускулы! — продолжала щебетать Адирроза. — Когда ты меня схватил, у меня рёбрышки затрещали. Я вообще люблю сильных парней! Скажи, а это правда, что обезьянцы здорово целуются? У вас у всех такие большие губы! Хотела бы я попробовать!

— Гы! Так ты что, решила соблазнить меня, что ли? — ухмыльнулся гориллоид. — А ты не того… Не лопнешь?

Как и большинство соплеменников, он предпочитал обезьянских женщин. Однако раз уж подвернулся такой случай…

«В конце концов, пират я или нет?» — подумал он, протягивая длинные руки и отрывая девушку от кровати. Оказавшись в воздухе, сипапоккула хихикнула.

— Ты спрашиваешь, хорошо ли мы целуемся? — спросил гориллоид, приближая свои губы к губам Адиррозы. — Ах ты егоза! Да если я засуну язык в твой болтливый ротик, он вылезет наружу прямо из твоей…

В последний момент он успел заметить выражение глаз девушки — слишком спокойное, слишком холодное… Грудь сипапоккулы с лёгким хлопком раздулась, а затем она приникла к губам обезьянца — и сильнейший выдох разорвал ему лёгкие.

— Давай скорее, Хлю! — бросила Адирроза, перешагивая через хрипящего и корчащегося на полу пирата. Хлюпик выбрался из-под дивана, подскочил к гориллоиду и с силой рванул звёздочку на себя. Ветхая ткань тельника не выдержала и с треском порвалась.

Смоукер замер, вскинув лицо с закрытыми глазами к потолку и сжимая побелевшими пальцами медиатор. «Да что это со мной?» — мелькнула где-то на задворках сознания тревожная мысль, мелькнула — и исчезла. Жгучие волны энергии гуляли по телу, словно там, под кожей, тоже вдруг начался шторм.

— Хлю, давай скорее!

Нетерпеливый голос девушки привёл Хлюпика в себя. Рахит то ли умер, то ли потерял сознание — мохнатая туша не пошевелилась, когда две маленькие фигурки выскользнули из каюты.

— Теперь наверх! — бросила Адирроза, но смоукер неожиданно притормозил.

— Подожди. Ты помнишь, где наши каюты?

— Конечно. Это по другому борту. Хлю, что с тобой? Что ты задумал?

— Кажется, у нас появился ещё один шанс сократить количество врагов! — сурово ответил Хлюпик. — Пошли!

В каюте всё было вверх дном — видимо, пираты успели здесь побывать. Он лихорадочно зашарил в выпотрошенном рюкзаке. Да где же она?!

«В боковом кармане», — вдруг вспомнил Хлюпик. Руки судорожно метнулись — и вытащили небольшую, обтянутую кожей шкатулку с выпуклой, как у сундука, крышкой. Сжимая её в руке, он бросился в коридор. Адирроза появилась в дверях своей каюты, лицо её было бледным.

— Хлю, кто-то украл все мои стрелялки! — чуть не плача, прошептала она. — Осталась только самая короткая. И стрелок мало!

— Ничего, найдём, — утешил её смоукер. — Они наверняка в той куче барахла на палубе!

Первого же встреченного в коридорах пирата Адирроза уложила навскидку — тот только охнул и схватился за подъяремную ямку, из которой вдруг выросло красное оперение. Осторожно, на цыпочках, они проскользнули мимо каюты, где вовсю шла карточная игра — несколько обезьянцев спешили поставить на кон награбленное, и поднялись на верхнюю палубу. Свист и рёв ветра оглушил их. Пригибаясь, Хлюпик подобрался к рулевой рубке. Дверь её внезапно распахнулась, и на палубу, ругаясь на чём свет стоит, выкатился Жирный.

— И где я тебе буду его искать?! — перемежая речь взрывами грязной брани, заорал он. — Рахит что, дитё малое?!

Сплюнув на палубу, пират ссыпался по трапу вниз, даже не обернувшись. Сжавшийся в комок Хлюпик осторожно выпрямился и открыл шкатулку. Он помнил инструкцию Иннота: подальше кинуть и тут же спрятаться. Пальцы нащупали скользкий холодный шар. По спине загуляли мурашки.

— Ну, гады! — внезапно во весь голос сказал он, и с размаху швырнув шарик в щель полуоткрытой двери, пинком захлопнул её.

В тот же миг стёкла рубки фонтанами брызнули наружу. Сквозь постоянные громовые разряды треск разрыва прозвучал негромко и сухо. Обернувшись, Хлюпик увидел в нескольких шагах от себя застывшего от изумления пирата и сжал медиатор. Обезьянец не вспыхнул ярким факелом, как он ожидал, а словно бы осветился изнутри трепетным розовым светом. Быстрые огоньки пробежали по нему снизу вверх — раз, другой… А потом пират рассыпался невесомой кучкой пепла, мгновенно унесённой бурей.

Дверь рубки, скрипнув, приоткрылась. Чья-то рука, оставляя тут же смываемые дождём пятна крови, схватилась за порог — и бессильно обмякла. Хлюпик остановившимся взглядом смотрел на неё.

— Так его! — сжав кулачки, прошептала Адирроза. — А теперь канат. Скорее, Хлю, скорее!

Поскальзываясь на шатающейся мокрой палубе, Хлюпик бросился на нос. Мелькнуло совсем рядом удивлённое лицо командора Блэвэ, а затем Хлюпик, в несколько прыжков преодолев ступени, с разгону выскочил на бак. В свете близкой молнии он увидел прямо перед собой раскачивающийся толстый канат, уходящий куда-то вперёд и вверх, во тьму; и на нём — три чёрные лохматые, похожие на каких-то омерзительных гигантских пауков туши: с «Тяжёлой Думы» послали подмогу. Первый обезьянец был совсем рядом, в двух метрах: блестели оскаленные клыки. Хлюпик прищурился, на краткий миг потроха его скрутила судорога — а затем канат вспыхнул и распался в прах прямо под руками пирата. Обезьянец успел только вытаращить глаза — и канул в ночь. Сзади раздался звонкий хлопок — сипапоккульский выстрел. Хлюпик резко обернулся. Там уже вовсю шла драка: донельзя озлобленные пассажиры и команда набросились на пиратов, размахивая всем, что попалось под руку. Адирроза запрыгнула на фальшборт и, держась одной рукой за ванты, сжимала короткую духовую трубку.

— Я здесь! — надсаживаясь, крикнул ей Хлюпик, с трудом перекрывая рёв бури и гвалт схватки. — Идём, освободим матросов! Тогда пиратам точно амба!!!

Перепрыгивая через ступеньки, он бросился вниз. На краткий миг ему показалось, что за бортом, совсем рядом, в каком-то десятке метров внизу, мелькнула верхушка дерева.

Один из пиратов сражался чем-то вроде колотушки на длинной рукояти. Прямо на глазах Хлюпика он подсёк её древком одного из судовых офицеров под колени и с тошнотворным хрустом отоварил упавшего по макушке. Затем пират, развернувшись, с размаху саданул колотушкой в грудь другого офицера, успевшего где-то разжиться стоеросовой дубинкой, и буквально смёл его за борт; только подмётки сверкнули. Хлюпик на бегу зачерпнул воздух у груди и швырнул его в пирата. Но тот вдруг ловко пригнулся и скользнул в двери кормовой надстройки. Заряд медиатора выжег круглую дыру у него над головой.

— Стой, не уйдёшь! — опьянённый азартом боя Хлюпик кинулся следом.

Адирроза что-то кричала ему, но он не слышал. Бросившись за пиратом, он резко затормозил в дверях — внутри стояла непроглядная темень. Хлюпик замер, не дыша, ожидая молнии. Краткий взблеск выхватил на миг чёрный ажурный скелет люстры на фоне иллюминатора. Смоукер сосредоточился. Сегодня владение магическими силами давалось ему с какой-то особенной, безумной лёгкостью: казалось, медиатор угадывает малейшее его желание. Воздух вокруг жарко всколыхнулся, а в следующий миг повсюду затеплились и стали разгораться огоньки свечей — на люстре, в подсвечниках и высоких шандалах… «Это салон», — сообразил Хлюпик. Стены помещения были обтянуты тиснёной кожей, картины в золочёных рамах украшали стены. Хлюпик осмотрелся. Ловкого обезьянца нигде не было видно. Он сделал шаг, другой…

Внезапно крахмальная скатерть на дальнем конце стола вздыбилась, и оскаленный, с занесённым молотом пират выпрыгнул оттуда и бросился на Хлюпика. Смоукер вскинул указательный палец, и…

Время словно стало замедляться.

Появившаяся в дверях Адирроза — волосы дыбом, стрелялка на изготовку, почувствовала себя так, будто попала в какой-то невидимый, быстро густеющий сироп. Заряд бледного огня сорвался с Хлюпикова пальца и, неспешно преодолев расстояние до груди обезьянца, растёкся по нему тонкой плёнкой. Звуки бури, вопли схватки вдруг исчезли, скомкались до какого-то невнятного гула, и в этом гуле звучали, казалось, странные гнусавые голоса, выпевая непонятные фонемы …

А потом стёкла в салоне разлетелись вдребезги. Страшная, жуткая, опаляющая потусторонним холодом мгла проникла, клубясь, в помещение и, приняв облик исполинской аспидно-чёрной руки, сцапала Хлюпика за шкирку, как котёнка. Адирроза попыталась было вскинуть трубку, но не смогла… Чёрная рука на миг замерла, словно примериваясь, — и выдернула безвольно обвисшего смоукера в ночь.

Когда Адирроза обрела, наконец, способность двигаться и кинулась к огромной дыре, там уже ничего не было: только хлестали струи дождя да завывал ветер.

В эту минуту злосчастная «Махагония» коснулась брюхом верхушек деревьев. Страшно заскрежетало по днищу; огромной силы удары один за другим обрушились на корабль. Адиррозу мотнуло, подкинуло в воздух — и вышвырнуло прямо в пролом. Мокрые холодные ветви приняли её в свои объятия. Ломая деревья, туша суперлайнера проскользила ещё несколько сотен метров, а потом острые сучья коснулись, наконец, обшивки баллона — и вспороли её по всей длине. А ураган, завывая и грохоча, полосуя джунгли бичами, сплетёнными из воды и ветра, пришпоривая молниями клубящиеся чёрные облака, набирая силу, шёл на Вавилон.

Из «Жареной картошки форева» Иннот отправился прямиком к Громиле с твёрдым намерением как следует выспаться. Он прикинул, что вполне может себе позволить часов семь-восемь полноценного отдыха: «Махагония» вряд ли прибудет раньше.

Сонный гориллоид впустил приятеля, вяло махнул лапой в сторону кушетки и, покачиваясь, удалился к своей кровати. Иннот ещё нашёл в себе силы ополоснуться под душем и нырнул в тёплые ласковые облака сновидений.

Проснулся он во второй половине дня. Солнце светило ярко, но с юго-востока наползали пухлые гряды облаков. «Будет дождь», — привычно отметил Иннот и отправился на кухню. Громила отсутствовал. Иннот пошарил в холодильнике, нашёл там кусок ветчины и яйца и принялся сооружать яичницу. «Что же мне такое снилось? — пытался припомнить он, разбивая яйца на шипящую сковородку. — Что-то очень странное, это точно». Вспоминалось только самое начало сна, залитый водой город. Вроде бы это место он видел уже не раз: пустынные каналы, некогда бывшие улицами и переулками, полузатопленные дома — почему-то все, как один, из прокопчённого тёмно-красного кирпича, без крыш, только стены и провалы окон… Иннот помотал головой. Смутные воспоминания отступили. Дразнящий запах поджаренной ветчины витал по квартире. Каюкер принялся за еду, одновременно размышляя о том, как бы скоротать время до вечера. Пожалуй, самым разумным было — до отказа зарядить «внутренние аккумуляторы». Иннот ухмыльнулся. В то время как другие каюкеры вынуждены были поддерживать форму, потея на тренажёрах и в спортивных залах, ему требовалось всего лишь как следует поесть. «Это несправедливо!» — возмущалась как-то Джихад под общий смех. «Что поделать, милая, — жизнь вообще штука несправедливая», — ответил ей тогда Громила, комично разведя руками.

Благодаря деньгам, полученным от Вхутмаса, Иннот мог позволить себе наслаждаться роскошными обедами в любых, даже самых фешенебельных ресторанах. Он, однако, выбрал «Вариант» — заведение при аэропорте. «Выбирайте «Вариант»! Это лучший вариант!» — гласила выведенная саженными буквами реклама, установленная с таким расчётом, чтобы быть видимой прилетающим. Справившись в диспетчерской о «Махагонии» (прибытие ожидалось часа через два-три), Иннот устроился за столиком и принялся листать меню. Остановив свой выбор на картофеле фри, тушёных панцирных грибах под сырным соусом и седле барашка со спаржей, он подозвал метрдотеля. «У вас хороший аппетит!» — уважительно заметил тот. «И это только для начала!» — многозначительно поднял палец Иннот. В ожидании заказа каюкер откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Снова вспомнилось почему-то: полузатопленный город, чёрно-зелёные воды… Он потряс головой. «Не иначе, давление скачет. Мадам Перегнида что-то говорила о тайфуне. Пожалуй, верно: это будет не просто гроза». Он бросил взгляд в окно. Тучи заволокли небо уже до половины; солнце ещё просвечивало иногда в разрывах облаков, но явно готовилось спрятаться надолго. «Дождь…» Иннот неожиданно для самого себя рассмеялся, сообразив, что сражаться ему, скорее всего, придётся под струями ливня. Похоже, этого Подметалу ожидает неприятный сюрприз! Уже после того, как странный противник покинул «Картошку», Иннот сообразил, что сморозил глупость — Подметале явно было кое-что известно о Хлюпиковом медиаторе. «Наверное, не стоило валять дурака. Надо было прямо спросить, какого рода опасность угрожает владельцу. Эх! Правильно говорят — задним умом все крепки. Ну ничего. Будем надеяться, мне ещё представится случай задать этот вопрос».

Между тем принесли картофель и тушёные грибы. Аккуратно сколупнув специальным крючочком почерневший и сморщившийся панцирь, Иннот подцепил вилкой нежно-розовую, покрытую тончайшей перламутровой плёночкой мякоть шляпки и отправил в рот. «Великолепно! Пожалуй, стоит заказать ещё одну порцию». Ожидая прибытия лайнера, он съел целых три…

Наконец, по громкоговорителю хрипло объявили, что лайнер задерживается. Иннот покачал головой — похоже, ничего не подозревающему Хлю придётся вернуться в развороченную квартиру…

(Он не знал, конечно, что полчаса назад в аэропорт прибыл изрядно потрёпанный бурей дирижабль, вылетевший из Кукандагумы позже «Махагонии». В диспетчерской царила тихая паника, ясно было, что с суперлайнером что-то случилось, но выслать корабль-разведчик не представлялось возможным. Колдуны метеорологической службы в один голос требовали очистить взлётное поле, загнать все суда в ангары. По их словам, на город надвигалась страшная буря…)

Устав от ожидания, Иннот, наконец, покинул здание аэровокзала и неторопливой походкой, помахивая небрежно тростью, направился к университету. Он знал по меньшей мере три неплохих ресторанчика, в которые можно было заглянуть по пути. Прохожих на улице стало заметно меньше: жара и духота сгущались, неподвижный воздух, казалось, превратился в горячую вату. Из-за горизонта медленно поднимался иссиня-чёрный хребет тучи.

К тому моменту, когда туча полностью накрыла город, погрузив его в густой зеленоватый сумрак, Иннот успел «зарядиться» до отказа. Ощущение было немного похожим на то, какое бывает, если отсидишь ногу — снующие туда-сюда под кожей мурашки; только каюкер «отсидел» всё тело. Мышцы, казалось, тихонько гудели от еле сдерживаемой энергии; крохотные разряды потрескивали в волосах. «Я теперь могу ничего не есть в течение по меньшей мере месяца», — подумал Иннот. Достав трубочку, он закурил. Посетителей в небольшом ресторанчике, окнами выходящем на Университетский остров, не было — все спешили оказаться дома до того, как хлынет ливень. Стрелки часов-ходиков над стойкой бара двигались медленно, как улитки. До заката оставался ещё час.

— Шли бы вы домой, молодой человек, — наконец не выдержал хозяин ресторанчика. — Дождина сейчас упадёт — ой-ёй-ёй! Промокнете до нитки! Атак, может, ещё успеете — ежели недалеко.

— Это верно. — Иннот вздохнул, ещё раз глянул на часы и поднялся с места.

— Что, не пришла? — сочувственно спросил хозяин.

Иннот моргнул.

— А! Да, не пришла. Продинамила, — наконец, понял он.

— Они все такие, — вздохнул хозяин. — Но и без них нам никак, вот ведь в чём штука-то!

— И не говорите…

— Удачи! — крикнул вслед хозяин. Иннот обернулся.

— Спасибо, — серьёзно сказал он. — Удача мне сейчас понадобится.

В небесах глухо ворочался гром.

Посмотрите на университет со стороны. Вот он: высокая тёмно-красная громада, занимающая целый остров, раза в три выше самого высокого из близлежащих домов. Стены цокольного этажа до половины заросли изумрудно-зелёным мхом (сейчас, в сумерках, он кажется чёрным), витражи высоких стрельчатых окон отражают сполохи молний. Поднимите взгляд выше — туда, где подобно ласточкиным гнёздам из стен вырастает лес тонких изящных башенок, увенчанных острыми шпилями.

На крохотном балконе одной из них открылась неприметная дверца. Словно кукушка из часов, Иннот выпрыгнул наружу и перелез через покатые каменные перила на узкий карниз. Справа уходила круто вверх матовая чешуя кровли; в полушаге слева маячила пустота.

Иннот спокойно, как по тротуару, прошёл по карнизу и осторожно ступил на черепицу. Крыша здесь имела довольно пологий наклон, и по ней (с некоторым риском для жизни, разумеется) можно было подняться ещё выше. Целью Иннота была небольшая, мощённая жёлтой и коричневой терракотой площадка, скрытая в лабиринте печных труб и черепичных плоскостей: именно там он хотел встретить своего врага.

Наконец, он достиг выбранного места и осмотрелся.

Под ним расстилался Вавилон. Вода в каналах казалась чёрной, как смоль. В окнах домов, разгоняя сумрак, зажглись яркие разноцветные огни. Улицы опустели.

Что-то зашелестело. Иннот покосился — проросшее между стыков плит крохотное деревце трепетало на ветру. Он прошёлся по площадке, цокая тростью. Пять шагов в ширину, семь — в длину. Вполне достаточно. «Откуда же ты появишься, ухайдакер? Чтобы пройти моим путём, надо не бояться высоты. А если попробуешь подобраться сюда как-то иначе, я увижу тебя издалека» .

Ветерок подул снова — слабо, еле заметно; и вдруг мгновенно, без предупреждения, превратился в вихрь. Иннот сощурил глаза. Пончо его взметнулось и захлопало за спиной. И сразу же университет зашумел, зазвучал, как орган, как огромная эолова арфа, сотнями труб и слуховых окон, остриями шпилей и прорезной жестью флюгеров. Небо с оглушительным треском лопнуло прямо над головой, полыхнуло невыносимо ярко. Иннот выругался: словно жёлтые и лиловые зайчики запрыгали вверх-вниз по сетчатке. Он протёр глаза. Разноцветные пятнышки потихоньку тускнели — все, кроме одного. Оно приближалось, покачиваясь в воздушных струях, и уже понятно было, что никакое это не пятнышко, а человек, висящий под раскрытым куполом огромного зонта, несомого потоками ветра.

Прямо из воздуха Подметала шагнул на площадку, складывая зонт, и поклонился. Иннот отсалютовал тростью.

— Эффектно!

— Благодарю. — Подметала огляделся. — Живописное место! У тебя есть стиль, Иннот.

— Надеюсь, что так, — Иннот крутанул трость между пальцами. — Ну что, Подметала, начнём?

— Меня зовут Чаква. Чаква Шамполамо. Пожалуй, начнём.

Они разошлись к противоположным концам площадки. Почувствовав спиной пустоту, каюкер остановился.

Подметала замер напротив, неподвижно, как статуя; только полы плаща взлетают и плещутся на ветру. Оба ждали молний. Иннот чуть прищурил глаза. Он понимал: полыхни у него за спиной — Подметала окажется ослеплён на миг, тут-то и надо бросаться. А если наоборот?

Молния ударила сбоку: фортуна давала обоим равные шансы. Небесное копьё вонзилось в крыши неподалёку, грохнуло так, что, казалось, земля вздрогнула. Занося оружие, враги с криком бросились навстречу друг другу.

Иннот в первые же мгновения схватки понял, что силы их примерно равны; однако необычное оружие Подметалы было гораздо длиннее. Зонт заканчивался острым копьевидным наконечником; ухайдакер с бешеной скоростью крутил его, перехватив за середину, время от времени делая быстрые выпады — то пытаясь подсечь противника под колено крюкообразной рукоятью, то тыча в него остриём. Иннот ловко отбивал эти выпады, принимая удары на трость, — благородный стоерос чуть пружинил, мышцы отзывались тугим гулом на каждый удар. Внезапно Подметала сменил тактику: приняв низкую стойку, он перехватил зонт у острия и с ловкостью атакующей кобры взмахнул крючком над самыми плитами, пытаясь зацепить ступню противника. Иннот высоко подпрыгнул, хлопнув себя пятками по ягодицам, и, ухватив трость за самый кончик, послал тяжёлый костяной шар набалдашника в висок Подметале.

Тот успел уклониться: удар пришёлся по шляпе, сдвинув её на одно ухо. Подметала приобрёл неожиданно-залихватский вид.

— Неплохо, весьма неплохо! — Он отскочил и замер, держа зонт вертикально у правого плеча. — Где ты учился технике «соло бастон»?

— Везде понемногу, — ответил Иннот. — Скажи-ка, а что это за история с медиаторами? Чем они опасны для своих владельцев?

Плавными текучими шагами Подметала начал обходить Иннота сбоку. Тот повторил манёвр противника. Они медленно кружили по площадке, словно два кота, не отрывая глаз друг от друга.

— Ты слышал когда-нибудь о лицензионном заклятии?

— Нет.

— Если ты не прочёл его, вступая во владение звездой, то тем самым обрёк себя вниманию тёмного начала. Даже чародеи Чёрных не рисковали работать с некроплазмой напрямую!

— И что же? — Иннот наискось рубанул тростью, целясь Подметале в ключицу.

Тот отразил выпад. Оружие противников скрестилось. Оба изо всех сил давили на рукояти, стремясь оттолкнуть врага.

— Сила Мёртвых ищет твоего друга, Иннот! — проскрежетал Подметала. — И найдёт, рано или поздно!

Иннот внезапно ослабил нажим и сделал сальто через спину, замерев на самом краю площадки. Подметала бросился было вперёд, но каюкер резкими взмахами трости — вжик! вжик! — отогнал его.

— Это всё, что я хотел знать. — Глаза Иннота неотрывно смотрели за спину врагу, на губах играла лёгкая улыбка.

Отступив на два шага, Подметала рискнул оглянуться.

На университет набегала стена ливня. Улицы, дома, каналы стремительно исчезали, растворяясь в буйстве стихии, успевая лишь вскипеть на миг белой пеной.

— Вот оно! — торжествующе воскликнул Иннот. — Тебе каюк, Шамполамо!

Подметала расхохотался. Спустя мгновение их накрыло. Иннот вздрогнул — струи дождя рухнули на плечи с такой силой, что он невольно ссутулился под их яростными бичами. Видимость мгновенно сократилась до нескольких шагов. Каюкер пижонисто крутанул трость, принял низкую стойку — и коснулся ладонью терракотовых плиток. Мощный разряд электричества шибанул из-под растопыренных пальцев, оплёл голубоватой сеткой ноги Подметалы. Тот снова расхохотался и, двумя руками воздев над головой зонт, с силой опустил его на макушку каюкера.

Всё, что успел сделать Иннот, — вскинуть трость перпендикулярно плоскости удара, пытаясь остановить смертельный выпад. Зонт с хряском перерубил тонкий стоеросовый стек, отшвырнув каюкера к самому краю — пальцы одной руки соскользнули в предательскую пустоту.

— Я надел резиновые колготки!!! — ликующий вопль Подметалы слился с раскатом грома. — Твоё электричество не властно надо мной, Иннот!!!

— Извращенец! — прошипел Иннот, отдёргивая голову за миг до того, как наконечник зонта впился в плитку рядом с его виском.

Брызнула острая керамическая крошка. Бросив обломки трости, каюкер откинулся на лопатки и двумя ногами подсёк Подметалу, уже занёсшего своё страшное оружие для последнего, смертельного удара.

Тот раскинул руки, стремясь удержать равновесие, но не сумел и рухнул вниз, кубарем покатившись по скользкой, как лёд, мокрой черепице. Иннот встряхнул волосами, поднялся на ноги и заглянул за край площадки. Подметала замер на самом краю крыши, распластавшись, словно гигантская морская звезда. Струи воды, сбегая вниз, очерчивали его силуэт белёсым кипящим контуром.

Но вот руки Подметалы шевельнулись. Быстрым движением он повесил зонт себе на шею — но это же движение заставило тело соскользнуть вниз. Иннот видел, как его пальцы ухватились за жёлоб водостока, опоясывающий крышу.

— Это ещё не конец, Иннот! — долетело оттуда. — Это ещё не конец!

Ловко перебирая руками, Подметала заскользил прочь. Иннот, вглядываясь в стеклянистую муть, пытался понять, что же задумал его противник.

Внезапно оттуда взметнулась рука с зажатым в ней зонтом. Крючок рукояти захлестнул покосившуюся телевизионную антенну, Подметала подтянулся — и, ухватившись за железный штырь, поднялся на ноги. Осторожно балансируя, он вытянул зонт и зацепился им за трубу дымохода. Иннот, сообразив, что его враг пытается взойти на гребень крыши, кинулся туда.

Они достигли его одновременно и осторожно двинулись навстречу друг другу: Иннот балансировал раскинутыми руками, Подметала пользовался своим оружием как альпенштоком. Видно было, что это ему не впервой. Когда расстояние сократилось до трёх шагов, Иннот пригнулся и бросился вперёд. Подметала слегка присел и нанёс удар в горизонтальной плоскости. Всё-таки он чуть опоздал: может быть, не ждал от обезоруженного противника такой прыти? Сбитый с ног Иннот клещом вцепился в скользкую ткань зонта и потянул Подметалу следом за собой. Тот не выпустил оружия из рук, и в результате оба кубарем покатились но мокрой черепице. В падении Иннот попытался сразить врага высоковольтными импульсами, но безуспешно; а миг спустя ему уже было не до того…

В этом месте две крыши соединялись. Вода, клокоча, скользила но наклонному жёлобу и водопадом рушилась вниз. Сцепившиеся в пенных струях враги понеслись по нему со всё увеличивающейся скоростью. В последний момент Иннот отпустил зонт и ухватился за воронку водосточной трубы, едва не разорвав сухожилия в отчаянной попытке удержаться. Вода хлестала ему прямо в лицо. Отплёвываясь и отфыркиваясь, он обернулся. Откуда-то снизу раздался негромкий хлопок. Подметала на лету раскрыл зонт и теперь пытался набрать высоту, двигаясь в воздухе по спирали. Ветер мотал его из стороны в сторону. Каюкер, на некоторое время оказавшись в безопасности, обхватил трубу водостока ногами и стал осторожно сползать, высматривая подходящее место. Пончо его отяжелело от воды, но скинуть мешавшую движениям одежду было невозможно.

Наконец, ему удалось шагнуть на узкий карниз и, прижимаясь всем телом к стене, продвинуться на несколько десятков метров. Кирпичи пронзительно пахли сыростью…

С этой стороны двускатная крыша заканчивалась узким ступенчатым фронтоном. Иннот, цепляясь за малейшие неровности в кладке, стал карабкаться наверх. Сознание того, что враг, скорее всего, уже вновь оказался на крыше, прибавляло ему прыти. Добравшись до первой «ступеньки» (вода каскадами сбегала с неё), он остановился и перевёл дыхание. Подметалы нигде не было видно. Иннот осторожно поднялся на гребень. Уже почти стемнело; лишь частые вспышки молний с фотографической точностью высвечивали на миг абрисы печных труб и башен. «С этим пора кончать», — подумал каюкер и крикнул во всю силу лёгких:

— Подметала! Где ты?! Покажись!!!

— Я здесь! — долетело сквозь бурю. — Я иду к тебе, Иннот!

— Иди, иди, голубчик… — пробормотал Иннот. Подметала не заставил себя долго ждать. Он несся по крышам огромными скачками, высокий, тощий, похожий в блеске молний на какого-то исполинского богомола. Время от времени над головой его с треском распахивался зонт, и тогда он воспарял, перебирая в воздухе ногами. Он ринулся в бой сразу, едва его ступни коснулись гребня крыши. На этот раз он не повторил своей ошибки — жало зонта всё время плясало перед глазами Иннота, не позволяя ему сократить дистанцию и вступить в ближний бой. Каюкер понимал, что выиграть схватку он может только в одном случае — если подберётся к врагу вплотную. Время от времени, рискуя быть наколотым на стальной штырь в две ладони длиной, он ставил блок скрещенными в запястьях руками — приём, которому он некогда научился у северных горцев. Но гладкая прорезиненная ткань всё время выскальзывала из захвата — он просто не успевал сжать руки с достаточной силой. Подметала попробовал подсечь его: зонт неожиданно ушёл в сторону, описывая широкий полукруг, а нога ухайдакера метнулась вперёд, пытаясь захлестнуть стопу Иннота в районе ахиллова сухожилия. Тот уберёгся, балансируя на одной ноге и поджав ступню другой к паху, еле удержав при этом равновесие, и тут же бросился в контратаку. Но в этот момент враг перехватил зонт двумя руками и закрутил «восьмёрку» с такой скоростью и силой, что воздух вокруг него загудел. Иннот медленно отступал по скользкому гребню, Подметала, всё ускоряя и ускоряя вращение, надвигался. Разлетающиеся во все стороны брызги образовали серебристое гало вокруг его фигуры, вспыхивающее мгновенной радугой от каждой новой молнии. Иннот не имел возможности оглянуться. Казалось, следующий шаг будет сделан в пустоту. Оружие Подметалы слилось в призрачный сверкающий диск, различить отдельные движения стало невозможно. В отчаянной попытке спастись Иннот попробовал сделать подсечку «хвост дракона», опираясь ладонями в гребень крыши и выбросив как можно дальше ногу. Но в этот миг пальцы его соскользнули, и каюкера понесло вниз по скату. Он извивался и царапал черепицу, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Напрасно! Край был всё ближе и ближе. Лишь в самый последний момент сведённые судорогой пальцы впились мёртвой хваткой в водосток. Иннот глянул через плечо. Внизу был непроглядный мрак. Жесть водостока предательски поскрипывала, потихоньку поддаваясь его весу. Он задрал голову. Подметала копался в складках плаща. «Верёвка!» — догадался Иннот. Захлестнув петлю за конёк фронтона, Подметала, постепенно стравливая тонкий шпагат, стал приближаться. Иннот попытался рывком забросить тело на скат крыши. Водосток взвизгнул и заскрежетал, отделяясь от стены.

— Вот он, момент истины! — воскликнул Подметала, воздев к небу зонт.

В этом, снизу вверх, ракурсе он казался настоящим великаном.

— Ты позёр, Подметала! Дешёвый позёр! — с презрением сказал Иннот.

Подметала нарочито неторопливо отвёл своё оружие назад, замахиваясь. Наконечник зонта, словно ножка циркуля, прочертил по черепице дугу, устремляясь к рукам каюкера. За миг до того, как разящая сталь должна была рассечь его запястье, Иннот разжал пальцы и полетел во тьму, на ждущие в сотне метров внизу камни брусчатки.

И вот, на этой напряжённой, мрачной, где-то даже трагической нотеи завершается первая книга трилогии.

Но это просто ни в какие ворота не лезет, скажете вы. Почему всё кончается из рук вон плохо?! Стоило мучиться, переживая вместе с двумя обаятельными разгильдяями их многочисленные приключения и жизненные коллизии, тонуть в болотах и кормить собою москитов (а ведь среди них попадаются и малярийные) и в конце концов узнать, что один пропал неведомо куда, а второй, по всей видимости, вот-вот расшибётся в лепёшку?!

Однако же ситуация не столь печальна, как может показаться. Ведь это всего лишь первая книга трилогии; и кто знает, как обернутся дела в следующей под названием «Музыка джунглей».

Да, кстати… Вы и впрямь сейчас решили, что там всё будет легко и просто?