Дети Железного царства

Глава шестнадцатая. Ворон

Истислава разбудило чириканье птицы в ветвях дерева, под которым он ночевал. Уже в четвёртый раз. Четвёртый день пошёл с гибели Зоряны. Пёс поднялся, принялся слизывать капельки росы, покрывшие траву и его шерсть. Утолив жажду, подкрепился несколькими сухарями, вытащенными из мешочка на поясе девушки. Осторожно коснулся носом руки кощеевой дочери. Она совсем не изменилась, казалось, время не властно над дочкой бессмертного царя, посмертное тление не коснулось её тела, и мухи не вились над ней. Истислав не мог понять, что мешает ему уйти от тела. Поначалу ведь думал только оттащить Зоряну подальше от проезжей дороги. Это удалось, отыскал тихое местечко, где, судя по высокой нетоптаной траве, не бывали люди. Всё сделал, как хотел. А вот уйти не смог. Попытался сразу, но не выдержал, оглянулся. Зоряна казалась совсем живой, просто крепко спящей. Лишь глубокая рана на груди напоминала, что сон этот — вечный. Словно чья-то рука сдавила собачье горло, Истислав вскинул голову и завыл. Горько, отчаянно, безнадёжно. А, закончив изливать равнодушному небу свою тоску, вернулся к неподвижному телу, улёгся рядом, положив морду на грудь девушки. Он останется здесь. Как верный пёс на могиле хозяйки. Говорят, время лечит. Может быть, со временем подживёт сердечная рана, и тогда он сможет покинуть пост. Но не теперь. Фляга с водой и мешочек сухарей позволят ему не особенно заботиться о пище, а там видно будет.

Четвёртый день он здесь. Рана болит и болит, заставляя выть ночами. Истислав несколько раз прошёлся, разминая мышцы, опять лёг рядом с Зоряной, закрыл глаза.

Откуда-то сверху донеслось хлопанье двух пар крыльев, потом зашелестели, закачались ветви под тяжестью опустившихся на них птиц. Пёс втянул ноздрями воздух. Пахло вороном. Должно быть, падальщики прилетели искать поживы. Пусть только приблизятся, он их так погонит! И тут, к величайшему удивлению учёного, до него донёсся человеческий голос. Низкий, хрипловатый, и, тем не менее, человеческий.

— Гляди, сын, вот что царь Кощей с ослушниками делает. Родную дочь не пощадил. Потому говорю: служи ему верно, тогда будет тебе наградой жизнь долгая и спокойная.

— А я слышал, что царь не хотел её убивать, — ответил ворону другой голос, звонкий, мальчишеский, — будто бы случайно это вышло.

— Зоряна за брата хотела вступиться, встала между ним и отцом, вот и поплатилась.

— Жалко её. Она меня хлебушком как-то угостила. Сама ела, и мне покрошила немножко.

— Такой уж жребий выпал.

— И никак нельзя её к жизни вернуть?

— Карр! Вернуть-то можно, только волю царя Кощея нельзя нарушать. Если бы захотел, сам оживил бы дочку.

Истислав едва удержался от порыва вскочить и расспросить ворона. Но сообразил, что на дереве его не достанешь, а добром кощеев слуга уж точно секрет не раскроет. Значит выход один — притвориться мёртвым. Или спящим, на худой конец.

— Гляди, батюшка, и пёс тут, — произнёс воронёнок, — тоже, наверное, околел. Собаки хозяев надолго не переживают. Вот и пожива нам.

Снова зашелестели крылья, теперь уже совсем близко. Запах щекотал ноздри, рот внезапно наполнился слюной, в голове мелькнула чисто собачья мысль: «Мясо!» чуть-чуть приоткрыл глаз. Воронёнок сидит всего в двух локтях от пёсьего носа. Мускулы лайки напряглись, собирая тело для броска к добыче. Только бы не промахнуться, ему ведь ещё ни разу не удавалось поймать птицу. Прыжок!

Воронёнок удивлённо вскрикнул, но взлететь не успел: собачьи когти осторожно, но сильно прижали его к земле.

— Удачная охота, — Истислав облизнул губы, — хоть раз в жизни.

— Карр! — всполошился ворон, — отпусти дитятко, не лишай стариков кормильца! В нём же и мяса-то нет, сплошь пух да перья.

— Для голодной собаки и перья будут вкусны, — сообщил Истислав.

Воронёнок под его лапой уже перестал трепыхаться, только сжался весь от испуга. Учёный не смотрел на него, понимая, что вид насмерть перепуганного птенца не позволит ему и дальше прикидываться жестоким. А прикидываться было необходимо.

— За просто так я свою добычу не отпущу, — наморщил нос, щёлкнул зубами, — выкуп нужен.

— Какой же с птицы выкуп?

— Ну, если так, нет смысла лишать себя трапезы.

— Карр, не тронь! Чего ты хочешь?

— Я слышал, как вы говорили о средстве, способном вернуть к жизни умершего. Пусть оно и станет выкупом.

— Нет! — испугался Мудрец, — если царь Кощей узнает, что без его позволения коснулись источника, мне и моей семье не жить!

— Может и не узнает. А сына своего ты в любом случае потеряешь, если не сделаешь так, как я говорю, — пообещал Истислав, — не вернёт тебе Кощей сына, раз собственную дочь не пожалел. Я тебя не обману. Слово даю, что отпущу воронёнка, если оживёт Зоряна.

— Ох… Не сносить мне головы, но сын дороже. Жди, ещё до заката принесу тебе живой и мёртвой воды.

Ворон взмыл в воздух, и вскоре скрылся из виду. Истислав чуть приподнял лапу, ослабляя хватку.

— Спасибо, — тихонько сказал воронёнок, — я ведь тоже хотел бы оживить её, но отец бы не согласился.

— Не бойся, малыш, я тебе ничего плохого не сделаю. Ты, может быть, есть хочешь? У меня тут сухари есть.

— Я сыт. Отпусти меня, я не улечу.

— Нет. Если вернётся твой отец и увидит, что я тебя не держу, он чего доброго пойдёт на попятный, не отдаст живую и мёртвую воду.

— Ладно, — вздохнул воронёнок, — ради такого дела потерплю.

Ворон не обманул, вернулся до заката, неся в лапах два маленьких хрустальных сосуда, наполненных водой. Осторожно опустил на траву перед учёным.

— Вот, я свою долю уговора выполнил. Очередь за тобой. Отпускай моего сына.

Истислав поднял переднюю лапу, воронёнок кинулся к отцу, прижался головой к его крылу.

Пёс поглядел на сосуды. В одном из них вода была угольно-чёрной, в другом — прозрачной, сверкающей собственным блеском. Она приводила на ум весенние ручьи, бегущие меж снежных сугробов. Истислав обхватил лапами сосуд с чёрной водой, зубами выдернул затычку. Сердце колотилось как безумное. Вдруг ничего не получится? Несбывшаяся надежда убивает вернее горя. Нет, нельзя думать об этом, надо просто сделать. Наклонил голову на бок, ухватил сосуд, вылил его содержимое на рану кощеевой дочери. Вода тут же впиталась. Края раны словно бы потянулись друг к другу, сошлись, и мгновение спустя от неё не осталось и следа.

Дрожь пробежала по телу собаки. Отчего-то стало не по себе. Вздрагивая, Истислав выдернул вторую затычку, плеснул на Зоряну живой водой. Челюсти тотчас разжались, сосуд упал и покатился по траве. Девушка по-прежнему лежала неподвижно. Пёс зажмурился. Земля вдруг поплыла из-под ног, он с трудом устоял. Послышался тихий вздох, слегка зашелестела ткань. Значит, это не мог быть один из воронов. Учёный приоткрыл правый глаз, и тут же изумлёно распахнул оба, разинул пасть. Хвост его отчаянно завилял, из горла вырвался радостный визг.

Лицо Зоряны уже не было мертвенно-белым, к нему вернулись краски, румянец тронул щёки. Грудь девушки мерно вздымалась и опускалась, как у спящего человека. Вот слегка шевельнулись пальцы, дрогнули веки. Истислав облизал её руку, тихонько скуля.

— Зоряна, — позвал он, — Зоряна, проснись. Хватит уже…

Кощеева дочь открыла глаза, приподнялась на локте, огляделась.

— Истислав? Я что, заснула? Да как крепко спала, — провела свободной рукой по груди, наткнулась на вспоротую лезвием меча ткань рубахи, охнула, — нет, это был не сон! Отец убил меня…

Зоряна потерла лоб, приводя в порядок мысли. Взгляд её скользнул по хрустальным сосудам, на дне и боках одного из которых до сих пор виднелись капли чёрной воды. Брови девушки удивлённо приподнялись. Она прочла немало колдовских книг, и знала, о волшебной воде, возвращающей жизнь усопшим, но везде она упоминалась только как легенда и предел мечтаний чародеев.

— Истислав, это что: живая и мёртвая вода? Как ты сумел достать её?

— О, не приписывай мне чужих заслуг, — скромно потупился пёс, — воду раздобыл ворон, — кивнул на птиц, по-прежнему сидящих на ветке дерева.

— Мудрец, — улыбнулась Зоряна, — слегка кивнув головой в знак приветствия, — и Уголёк. Рада вас видеть.

— И я рад! — воскликнул воронёнок, слетая на плечо кощеевой дочери.

Она погладила его перья, потом взглянула на Мудреца.

— Полетишь теперь отцу докладывать?

— Полечу, если позовёт, — каркнул ворон, — и доложу, только если он сам меня спросит.

Истислав подошёл, подсунул морду под руку Зоряны, лизнул в щёку.

— Не бойся Кощея. Я буду тебя защищать. Если погибнем — то вместе. Не хочу больше оставаться без тебя.

— Ох, — девушка обняла лайку, уткнулась лицом в густую чёрную шерсть, — знаешь, живая вода снимает любые чары, даже последствия ошибок в зельях. Ты мог бы снова стать человеком, вернуться к привычной жизни, трактаты писать.

— Да, мог бы. Я слышал вроде бы о таком свойстве живой воды. Но знаешь, я за всё это время ни разу не вспомнил о книгах, трактатах, библиотеке. Мне было так больно, так пусто без тебя. Я — твой верный пёс, теперь я это окончательно уяснил. Я всё понимаю, Зоряна. Ты — могучая чародейка, а я всего лишь незадачливый учёный, не сумевший правильно приготовить колдовской настой. Так что лучше мне навеки остаться собакой, чтобы иметь вескую причину быть рядом с тобой, не позоря при этом. Я люблю тебя, Зоряна.

— Ох! — щёки кощеевой дочери запылали, в груди сделалось тепло и приятно.

Как она ждала этих слов. И вместе с тем чувствовала, что ответу Истислав не поверит. Вон, уже понурился, уши опустил, словно приговорённый к смертной казни, ждущий палача. Мало будет одних слов, мало.

Она ласково взяла собаку за нижнюю челюсть, повернула к себе грустную чёрную морду, поймала взгляд янтарных глаз.

— Милый, я тоже тебя люблю, — и чтобы развеять остатки сомнений, поцеловала пса точно в покрытые короткой шерстью губы.

Зрачки лайки вдруг сузились, увлекая за собой резко потемневшую радужку, шерсть словно втянулась в кожу, и вот перед Зоряной стоит уже не пёс, а молодец лет двадцати пяти. Черноволосый, кареглазый, немного сутулый, видно много времени провёл, согнувшись над книгой. Парень удивлённо посмотрел на свои руки, сжал-разжал пальцы, провёл ладонью по волосам, лицу, пощупал рукав дорогой красной рубахи.

— Невероятно. Я снова стал человеком! Вот уж не думал, что это так получится!

— Любовь самое сильное колдовство, — улыбнулась Зоряна, — это я тебе как ведьма говорю. Если ты, конечно, не передумал ещё любить колдунью. Не боишься?

— Я бы сказал, вопрос стоит несколько иначе. Согласится ли чародейка выйти замуж за обыкновенного учёного, не наделённого волшебной силой, если вышеупомянутый учёный предложит ей руку и сердце? Зоряна, я хочу, чтобы ты стала моей женой.

— О… — щёки кощеевой дочери заалели, — я согласна.

Истислав привлёк её к себе.

— Знаешь, раньше я просто радовался, что могу быть рядом с тобой. А теперь — счастлив, — прошептал он, целуя девушку в губы.

Никто из них не смог бы точно сказать, миг или вечность длился этот поцелуй. Учёному хотелось, чтобы время остановилось, и никогда бы не пришлось размыкать объятия, но Зоряна вдруг вздрогнула, в глазах мелькнул испуг.

— А где мой брат? Он… он жив?

— Полагаю да. Он уехал сразу после того, как ты… упала.

— Значит, отец отпустил его?

— Да. Он сказал, что вина за смерть сестры будет для Ярослава самым тяжким наказанием, более тяжким, чем смертная казнь.

Девушка поёжилась как от холода, теснее прижалась к Истиславу.

— Да, это отец правду сказал. И Ярослав был прав, когда говорил, что мы для Кощея не дети, а хорошее оружие. Я всегда надеялась, что батюшка меня хоть немного любит. Ошиблась. Месть для него дороже меня оказалась.

— Зато для меня ты дороже всего! — горячо воскликнул учёный.

— Знаю. И верю. Но где теперь Ярослав? Ой, какая я глупая, у меня же зеркальце волшебное с собой!

Бережно извлекла из поясного мешочка зеркальце, которое, к счастью, не разбилось. Коснулась рукой стекла.

— Покажи мне Ярослава, — они вместе с Истиславом наклонились над зеркалом.

Сперва было видно только отражение темнеющего неба, потом в самой глубине показался алый огонёк костра. Пламя блеснуло на клинке кинжала, который поворачивал то так, то эдак Ярослав. Добромир помешивал в котле, и, судя по движению губ, мурлыкал себе под нос песенку. Зоряна внимательно пригляделась к кинжалу в руке брата. Вроде раньше у него такого не было. Да, не было. Странно выглядит это оружие. Словно едва различимая чёрная дымка окутывает блестящее лезвие. Ровная, не колеблющаяся на ветру, как дым костра.

— Кощеева смерть! — догадалась девушка, — они добыли её!

Ярослав повернулся, теперь он смотрел, казалось, прямо на сестру.

— Я знала, братик, что ты справишься, — шепнула она, — удачи тебе и дальше.

Истислав передёрнул плечами.

— Становится холодновато. Шерсть греет куда лучше одежды. Не развести ли нам костёр?

— Разведём пожалуй. Огниво и кремень у меня есть.

— Разве ты не можешь зажечь огонь иначе? Колдовством.

— Могу, но сейчас у меня вряд ли хватит сил даже на такое простое колдовство. Кроме того, отец чувствует волшебство, связанное с огнём. Мне вовсе не улыбается сейчас встретиться с ним. Если мы окажемся в плену, Ярослав станет для отца лёгкой добычей. И уж тогда всему конец.

— Ты хочешь присоединиться к брату?

— Конечно хочу!

— Но без коней мы не сможем их догнать.

— Не беда, я могу позвать лошадь колдовским свистом. Простая вещь, совсем незаметная. А тебе в любом случае лучше остаться здесь, уж не обижайся.

— И не думаю обижаться. Я прекрасно знаю, что как воин никуда не гожусь. Но так ли нужен воин в подобной битве? Ведь к нужной цели приведёт только один-единственный удар, одним-единственным оружием.

Зоряна задумалась. Они в молчании собрали хворост, в молчании развели костёр, сели рядышком у огня.

— Я боюсь, что отец пошлёт дружинников, чтобы отнять у Ярослава кинжал. Вдвоём им не справиться.

— C целым войском и троим не справиться, — возразил Истислав, — но думаю, ты напрасно боишься. Царь Кощей вряд ли доверит кому-то забрать у Ярослава свою смерть. Какой-нибудь ловкач запросто припрячет её, и придётся начинать всё сначала. А то и хуже получится: мало того, что кинжал себе заберёт, так ещё других на свою сторону переманит. Уж лучше с хорошо известным противником дело иметь.

— Ты прав. Отец сам нас обучал, если дело дойдёт до поединка, легко поймёт, какой будет удар и как его отбить. Я должна помочь брату!

— В поединке один на один ты ничем помочь не сможешь. Давай не будем спешить. Кощеев замок не так далеко отсюда, вряд ли мы разминёмся с Ярославом и Добромиром, если останется на месте.

— Карр! — подал голос Уголёк, всё ещё сидевший возле отца на ветке дерева, — хочешь, царевна, я слетаю к твоему брату, обрадую его?

— Нет, — мотнула головой Зоряна, — он тебе не поверит. Решит, что ловушка. Попробуй лучше просто его найти. Как окажутся они с богатырём поблизости — дай мне знать.

— Слушаюсь, — воронёнок поклонился, несколько неуклюже, но с достоинством.

Истислав обнял девушку за плечи.

— Не тревожься. Теперь уж всё будет хорошо.

— А я не тревожусь, — Зоряна снова прильнула к юноше, — ведь мы вдвоём.