Демоны крови

Глава 8 Лето 1243 года. Чудское озеро ШАЙКА

Никем не замеченные, беглецы проскользнули по дну крепостного рва и, пробежав метров семь, нырнули в спасительные камыши, где и затаились, переводя дух. Михаил хорошо понимал, что, по сути, явились они в замок зря, без всякого конкретного плана, на рывок, наудачу — подобные наглые эскапады не так уж и редко удачей заканчиваются. Увы, не повезло! На сей раз… Зато повезло в другом — выбрались! Все-таки выбрались, вот что значит не пускать дело на самотек и заранее присмотреть пути отхода. Хотя, если разобраться — так и здесь все наудачу, по-наглому. Главное — быстро, эта вот быстрота и стала залогом успеха. Успеха временного — в замке были профессионалы, и уже, скорее всего, организовывали погоню.

— Как ты мыслишь, Лекса, где они нас будут ловить? Как здесь лучше всего уйти?

Юноша улыбнулся:

— Вестимо как, боярин! Озером!

— Значит, и они сейчас погрузятся в свои ладейки… прочешут все… В лодке, даже если мы ее и украдем — не уйти, точно.

— Не уйти, вестимо, — хмуро согласился Олекса и, осторожно вытянув шею, добавил: — А на корабликах-то орденских уже паруса поднимают.

— Вижу, — Ратников тоже осторожно раздвинул камыши, выглянул. — Ну, поищут нас по озеру, не найдут, к тому времени и из леса погоня вернется… та, что с собаками — слышишь, лают?

— Они-то нас потом тут и учуют… ежели не уйдем. Боярин, а ежели темноты выждать?

— А дадут? Далеко еще до темноты-то… Ты чего задумался? Знаешь, где спрятаться?

Миша просто так это сказал. Но вот именно такой вид сейчас у подростка и был! Хитроватый, уверенный в себе… нет, не самоуверенный вовсе, но с этакой надеждой. Будто знал он что-то такое… схрон, что ли? Впрочем, а почему бы и нет?

— Что, парень, никак ватажку свою прежнюю вспомнил? — вкрадчиво осведомился Михаил.

— Вспомнил, — Олекса не стал отнекиваться. — Я к ним и хотел… ну, как тебе помогу дела сладить да отсель выбраться. А куда мне больше?

И то верно. Тут как у Маяковского в знаменитых стихах — единица ничто, единица — ноль. В одиночку в Средние века просто не выжить, здесь каждый — член какой-то группы, клана. И каждый нуждается в могущественном покровителе. А у Олексы такового нет, значит остается одно — шайка. Тем более, там его хорошо знают. Вариант, конечно, так себе, но… Миша, как ни бился, так и не мог предложить парнишке ничего лучшего. Ну, не в холопы же подаваться, в самом-то деле? Что ж… шайка так шайка.

— И где они, твои ватажники?

— В Черном лесу обретались, там, ближе к Дерпту.

— Далековато, — Михаил присвистнул. — Да и не уйти все равно.

— Пешком не уйдем, — согласно кивнул Олекса. — А вот были бы лошади… Знаю я тут одно место… вмиг бы домчались — не догнали бы, — а уж дальше болотами.

— Ишь ты, лошадей ему подавай… — Ратников задумался. — Где их вот только взять-то? Слушай, а что, без лошадей-то — никак?

— Не уйдем! Погоня-то конная… ой, боярин-батюшка, а может, нам у них лошадок и взять? Ну, у погони! Вон те кусточки как раз подходящие — засаду устроить! Давай побежим-ка! Поспешим, покуда все-то не ускакали.

— Поспешим, говоришь?

— Ну да — вон за теми кусточками.

Михаил усмехнулся:

— А, черт с тобою! Бежим! Коль, уж говоришь — без коней никак…

Да, конечно, скорее всего, конников пришлось бы убить — а что еще с ними делать-то? Кнехтов уж наверняка было бы больше двух. И так-то не очень справишься…

— Да нет, очень даже легко, — Олекса презрительно скривился. — Кнехт — не рыцарь. Так, собака воинская, ни умения особого, ни злости. Да этого от них и не ждут. Я так мыслю — не особо-то они за нами и погонятся. Нет, поначалу, оно понятно, всякое рвение выкажут, ну а уж опосля, когда поднадоест по лесам шататься… Нам бы, боярин-батюшка, самых ленивых выбрать — оно бы и легче, да и живота лишать никого бы, наверное, не пришлось.

— Ленивых, говоришь? — усмехнулся Миша. — А как же мы их выберем?

— А подумаем, поразмыслим! — юноша сейчас выглядел очень даже азартно, прямо глаза горели. — Вот, куда самые ленивые сейчас поскачут?

— И куда же?

— А туда, где можно затаиться от сотских-десятских подальше, пересидеть, отдохнуть…

— Так они ж, верно, за награду нас ловят!

— Ага, за награду. Только награду ту еще заработать надобно! А в лесах здешних на лихих людишек запросто нарваться можно. Тем более, язычники-чудины посейчас — не мирные, и о том кнехты добре ведают. Не все слуги дураки, боярин! Найдутся и те, кто отсидеться захочет, волю себе устроить, пусть даже и на денек. Они замок с той стороны объедут, с севера, якобы в леса поскакали, а сами… есть там одно урочище рядом с лесным озерком. Озерко небольшое, неприметное, однако водица в нем чистая, и среди местной чуди поверье есть: в том озерке купаться — от всех болезней помогает.

— Хм, — внимательно выслушав парня, Ратников пошевелил камыши, с осторожностью вглядываясь в идущую от ворот замка дорогу, по которой только что пронеслись вооруженные всадники. — По этой дорожке дойдем до твоего урочища?

— По этой… дойдем, вестимо, но… — Олекса решительно махнул рукой и засмеялся. — Ну, ты даешь, боярин-батюшка!

С утра бегающие по небу облака наконец разразились теплым дождиком, не крупным, но и не очень мелким — грибным, и это было для беглецов весьма кстати — прятались в камышах, в сырости, одежка-то вымокла.

Из ворот замка как раз вышли оброчники — кто на возах, кто с санями-волокушами, большинство же — пешком, эти сразу направились к озеру, к лодкам. Миша с Олексой опередили волокуши и возы, шагали себе, не быстро, но и не медленно, глядя, как где-то впереди, за деревьями, маячат конные кнехты — погоня. Так вот, вслед за ними, и шли, а потом, верст через пять, резко свернули направо.

Сомкнулись над головами сумрачные кроны деревьев, мокрые еловые лапы больно ударили по лицу, узенькая — едва разглядеть — тропинка, не поймешь, человеческая или звериная, терялась среди мокрого густого подлеска. Однако Олекса шагал уверенно, быстро, обернувшись, подмигнул даже:

— Я тут, боярин-батюшка, каждое деревце знаю!

Хорошо было иметь такого проводника, без него Ратников и не сунулся бы в такую непролазную чащу. Ну вот, темень кругом — папоротники, густые кусты, деревья — не скажешь даже, в какой стороне озеро, замок, Дерпт…

— Скоро уже, — снова обернулся Олекса. — Тут осторожней — ручей.

Он сказал — «ручей», с ударением на первом слоге… Вот ведь сленг — не сразу и догадаешься.

Перепрыгнув через темный неширокий ручей, путники зашагали дальше: вскоре тропинка заметно расширилась, лес стал реже — меньше становилось елей, все чаще попадались могучие вязы, рябины, солнечно-желтые красавицы липы. Да и небо посветлело, дождь кончился, и в голубых разрывах выплакавших свое туч весело засияло солнце.

— Вон он, овраг… урочище, — останавливаясь, показал рукою Олекса. — Однако мы туда не пойдем, свернем к озерку. — Тсс!!!

Юноша вдруг замолк, присел даже, напряженно вслушиваясь в лесную тишь, нарушаемую лишь птичьим щебетом да дальним перестуком дятла. Ратников тоже прислушался и явственно уловил голоса. Веселые такие, детские… или женские… И смех!

— Купается кто-то, — негромко заметил подросток. — Скоро и кнехты объявиться должны… Пошли, боярин-батюшка, глянем…

Миша махнул рукой:

— Пошли.

Дернул невзначай рябинку — окатило каплями с головой. Да и черт с ним, все равно мокрый.

Нырнув в малиновые кусты, беглецы пробрались орешником и, обойдя старую липу, впритык вышли к озерку — славному, совсем не по-лесному прозрачному, светлому. Озеро окружали редкие высокие сосны, их мокрые, быстро сохнущие стволы горели в солнечных лучах ярким сусальным золотом. Сильно пахло смолою. А в озере… В озере, брызгаясь и смеясь, купались девчонки — юные лесные нимфы!

— Чудинки! — укрывшись за кустиком, прошептал юноша. — Ишь, белявые все… Тощие.

Ратников хмыкнул — по его-то мнению, не такие уж и тощие были эти купальщицы, нет — в самый раз! По меркам двадцать первого века, конечно.

— Ой, какие! — Олекса не отрывал от нимф глаз. — Особливо вон та, слева… Вот это титьки! Ой!

— Тсс!!! — Ратников резко зажал парню рот, услыхав, как где-то рядом фыркнула лошадь.

Кнехты! Кто же еще тут мог быть? Беглецы убрались в кусты… затаились… Ага! Ну точно — кнехты.

Их было трое — молодые парни в белых, с черными тевтонскими крестами, плащах, у одного имелся средних размеров меч с большим перекрестьем, напарники же его были вооружены короткими копьями и небольшими топориками — чеканами. Тот, что с мечом, стоял лицом к старой липе и громко мочился. Вот, закончив свое дело, обернулся к озеру… длинное, вытянутое, словно у лошади, лицо его с бритым подбородком и темными вислыми усами вдруг озарилось улыбкой:

— Эй, мужи! Да тут девки! — обернувшись к своим, обрадованно прошептал он. — Привяжем-ка лошадей…

Привязали. Быстро, словно куда-то спешили. Беглецов лучше бы ловили с таким рвением!

— Тут, кусточками проползем, глянем… — шепотом командовал вислоухий. — Матка Бозка Ченстоховска… Не зря мы сюда ушли, что я говорил?!

— Умный ты, Збышек!

Прислонив к липе копья, кнехты один за другим исчезли в густых зарослях. А беглецы, пропустив тевтонских слуг, подобрались к лошадям. Двух отвязали, тихонечко отвели подальше, уселись в седла.

— Надо было третью забрать, — запоздало обернулся Олекса. — Чтобы не было соблазна погнаться.

— Погнаться? — Ратников засмеялся. — Одному за двумя? Ты ж сам сказал, что эти кнехты не дурни.

— Вообще-то — да. Ну, поехали, что ли, боярин-батюшка?

— Поехали, — Ратников размашисто перекрестился. — Да поможет нам Бог!

Широкая тропка вилась меж сосен и елей, вскоре вообще потянулось редколесье, луга, поля, пожни, вот впереди, за кустами, послышался вдруг скрип колес, и беглецы немедленно свернули в чащу, пропуская возы.

— Ну? — тихо поинтересовался Ратников. — Долго еще ехать?

— Кто знает? — Олекса хитровато прищурил глаза. — Дотемна добраться бы до нужного места, а там поглядим. Может, лошадок придется бросить и болотом идти.

Миша лишь головой покачал. Болотом! Этого только еще не хватало.

Остаток пути, впрочем, прошел без приключений, снова полил дождь, зарядивший на это раз, похоже, надолго, глинистая дорога раскисла, и копыта лошадей скользили по ней, облипая желтовато-коричневой грязью. Хорошо еще, лошади были подкованы. Маленькие, неказистые, со спутанной гривой, они мало напоминали злых рыцарских жеребцов.

— Мунгальские, — пояснил Олекса, со знанием дела похлопав лошадь по холке. — Добрые кони, выносливые. Токмо рыцари их не любят — не под стать им. Оттого и не так ценятся, но все равно, ежели с умом продать — наварец получим хороший.

— Продать, — хмыкнул Ратников. — Ты подожди загадывать — сначала доехать бы!

Доехали, хотя последнюю часть пути лошадок пришлось вести под уздцы — слишком уж глинистой да скользкой была дорога, потом еще свернули на узенькую лесную тропу. Над черными верхушками елей быстро темнело небо. Дождь так и лил не переставая, под ногами и под копытами коней чавкало, а вскоре и вообще пошел сплошной бурелом, запахло какой-то гнилью.

— Все, — оборачиваясь, промолвил юноша. — Похоже, приехали.

Михаил вскинул глаза:

— Так приехали или «похоже»?

— Лошадок придется отпустить, — вздохнул Олекса. — Привязать — так волки сожрут или медведь.

— Ну, так отпустим, черт с ними! Вообще, долго еще?

— Посейчас тут, у дубка, заночуем. В болотину в темень соваться — себе смерти искать.

«Дубок» оказался старым и раскидистым, с толстым узловатым стволом и корявыми ветками, торчащими, словно загребущие руки какого-то сказочного великана. Там, под широкою кроной, и заночевали, отпустив коней. Спасибо разиням-кнехтам — в переметных сумах оказался и хлебушек, и зеленый лучок, и печеная рыбка, и даже плетеная баклажка с ягодной брагой, которую продрогшие от дождя путники тут же и выпили, а уж потом, устроив шалашик, принялись за еду.

— А погоня сюда не доберется? — все опасался Ратников. — Не на слишком ли приметном месте ночуем?

Олекса лишь отмахнулся:

— Не, как раз там ночуем, где надо.

Что он под этим «где надо» имел в виду — бог весть, да Миша и не переспрашивал. Вообще Олекса стал держаться как-то по-другому, без подобострастия, почти как равный с равным, и назвал уже не «боярин-батюшка», а просто «боярин» или даже «Мисаил».

Юноша быстро уснул, засопел на мягком лапнике, а вот Ратников, несмотря на усталость, все никак не мог забыться, все рассуждал, думал, корил себя за так бездарно проведенный визит в тевтонский замок. Ничего толком не вызнали, хорошо хоть сами ушли. Могли бы и не уйти, вполне.

Лишь под утро, уже когда начинало светать, Михаил смежил веки, проваливаясь в глубокий сон… а проснулся от того, что кто-то нагло тянул его за ноги!

Тянул да приговаривал:

— А ну-кось вылезай, мил человеце! Вставай, вставай, просыпайся… Покажись — кто ты есть?

Рядом, у шалаша — вот гад! — во все горло заливался смехом Олекса. Сидел, развесив на кустах мокрую рубаху, щурился на ярком солнышке. Да, погодка нынче, слава богу, похоже, налаживалась…

— Ну, вот он, дружок мой! — махнув рукой, подросток кивнул на Мишу. — Прошу любить и жаловать. Мисаил Сергиев сын, боярин… такой же, как мы, боярин… вояка знатный! Что смотришь, Хевроний?

Чернобородый, самого зловещего вида мужик, к которому сейчас обращался Олекса, являл собою тип классического разбойника-лиходея, лесного татя, вернее сказать — вора, татями тогда лишь воров называли, а ворами — серьезных преступников-душегубов. Кудлатая бородища, кустистые и густые, как у Леонида Ильича Брежнева, брови, темные, глубоко посаженные глаза, широкий нос с торчащими из ноздрей волосами, золотые серьги в обоих ушах, рваный шрам на левой щеке, через губы… красавец, что уж тут скажешь! Видно было, что сей разбойник много чего повидал, много в чем участвовал, и кровушки людской поцедил — будьте нате. Вся фигура его, коренастая, ладная, была будто специально создана для войны, для боя: ухватистые узловатые руки, толстые ноги в красных сафьяновых сапогах, мускулистая, обтянутая слегка поржавевшей кольчужкою, грудь. К поясу его было привешено два меча в простых, обтянутых воловьей кожею, ножнах.

— Воин, говоришь? — Хевроний усмехнулся и сплюнул. — А вот мы посейчас проверим… Держи!

Вытащив меч, он бросил его Михаилу, да так ловко — рукояткой… Ратников поймал — реакцией бог не обидел — вскочил на ноги…

Разбойничий атаман уже вытащил другой меч, как успел заметить Миша, чуть более длинный, явно трофейный, рыцарский… не чета тому, что был сейчас в руках у Ратникова — плохого железа подделка, контрафакт, уж Михаил на своем веку мечей повидал, разбирался.

Ну, что ж… биться так биться, придется уж и таким…

— До первой юшки! — быстро предупредил Хевроний и, азартно сверкнув глазами, ринулся в бой.

Удар! Хороший такой, справный, от которого, вообще-то, и падают… тяжелым мечом не очень-то пофехтуешь, тут больше настрой на другое — именно на удар, разящий и страшный, такой, в который вкладываешь обычно всю свою силу… Хевроний вот — всего лишь полсилы вложил, это по всему чувствовалось — Миша все же сумел отбить, даже плохим клинком… не совсем отбить — отклонить скорее… И сам перешел в атаку, вытянув руку, нанес укол… Был бы добрый меч, не этот, с закругленным концом, старинного типа — таким только рубить, не колоть, нет…

Противник снова размахнулся, ударил… Ратников тут же уклонился, снова подставил клинок — так, на отводку, изящненько… И опять ударил, теперь уже — в рубку, клинком, так, что разбойник едва успел подставить свой меч, отбивая направленный якобы в сердце выпад. Якобы в сердце, на самом деле — в шею, ее-то Михаил и достал, так, слегка поцарапал, да тут же и ухмыльнулся, воткнул в землю меч:

— Кажется, до первой крови собирались биться?

Соперник набычился, сплюнул… и, бросив клинок в траву, громко расхохотался:

— Ай, молодец, парень! Не знаю, какой ты боярин, а рубишься знатно! Одначе была бы секира…

Миша пожал плечами:

— Так и против секиры приемы есть… Не этим клинком, конечно.

— Ого! Так ты и в клинках разбираешься?

— А чего ж? Тут ведь все видно, — Ратников вытащил воткнутый в землю меч и презрительно прищурился. — Клинок толстоват, значит, железо плохонькое, непрокованное, незакаленное, дол нет — кузнец неумелый был, только и сумел, что клеймо выковать — «Людота коваль» — клеймо знатное, однако такие мечи в глубокую старину ковали. Так что, ежели на базаре меч купили — так то на дурня.

— Не на базаре, — ухмыльнулся Хевроний. — От орденских кнехтов меч…

— Понятно! Откуда у них хороший-то?

Атаман перевел взгляд на Олексу, живенько наблюдавшего за ситуацией:

— А дружок твой по нраву мне! Можно в ватажку взять…

— Ну так бери, Хевроний, не пожалеешь! — подросток вскочил на ноги и приосанился. — Я ж плохого не приведу.

— И взял бы… Да с пол-лета уж, покуда ты где-то шлялся, двое нас в атаманах.

— Двое? Ну так второго зови. Я его знаю?

— Увидишь… — разбойник посмотрел в небо. — Как раз сейчас и должон явиться. Пора. О! Слышишь?

И в самом деле, где-то неподалеку вдруг закуковала кукушка — видать, разбойничий страж подавал условный сигнал. И вот уже за деревьями послышались голоса… И на полянку, к старому дубу, вышло с дюжину вооруженных копьями и топорами людей — лесные воры, душегубцы. А впереди, в блестящей кольчуге, положив на плечо рогатину, шагал… Кнут!

Ратников узнал злодея сразу, еще издалека, и первым побуждением Миши было броситься поскорее отсюда, убежать, схорониться, больно уж силы неравны… Бежать? Но куда? Лесные братки знают округу куда лучше Михаила, а тот ее и вовсе не знает…

Впрочем, а может быть — пронесет еще? Может, Кнут его не узнает? Ага… не узнает, как же… Это средневековый-то человек?!

— Здорово, Кнут Карасевич! — радостно улыбаясь, Ратников первым сделал шаг навстречу давнему своему недругу. — Гляжу, в чудские леса подался?

— Ого!!! — Кнут едва не уронил рогатину, тяжелую, крепкую, с листовидным острием. Узнал, узнал, было видно сразу. Узнал и озадачился. Иное дело, в бою, в схватке бы встретились, но вот что бы так вот, почти по-дружески…

— Здоров и ты, — людокрад нехорошо прищурился. — Вот уж не ждал увидеть… Какими судьбами тут?

— Тоже решил в леса податься, — Михаил улыбнулся еще шире. — В вашу ватажицу… возьмете? Воин я, врать не буду, изрядный… ты знаешь.

— Да уж ведаю, — в глазах Кнута на миг промелькнула ненависть… впрочем, быстро сменившаяся деланным безразличием. — Мы ж не особо-то дружны были…

— Так то когда!

— Ну да, ну да…

Тут подал голос и Хевроний:

— Так ты, Кнутище, молвишь за своего знакомца слово?

— Молвлю, — чуть подумав, согласился душегуб. — Молвлю. Воин он и впрямь изрядный. Правда… Ладно, потом с ним поговорим. Ну что, Хевроний Евлампьевич? Говоришь, на той седмице берем караван?

— Вестимо, берем, — гулко хохотнул атаман, а следом за ним и все остальные разбойники, даже и те, что только что пришли с Кнутом. — А ты все тевтонский бург предлагаешь? Да что там брать-то?

— А брать там есть что, скажу без обиняков! — неожиданно произнес Михаил. — Вчера только оброк привезли. Есть чем там поживиться, есть… И нападения они не ждут, и ров еще до конца не выкопан.

— О! — обрадовался Кнут (еще бы, Михаил ведь знал прекрасно, зачем ему нужен был замок). — Вот видишь, Хевроша — человек дело говорит!

— Ладно, — атаман скривился и махнул рукой. — Вечерком потолкуем. А покуда пошли. Посидим, отдохнем, обсохнем…

Людокрад кивнул и снова зыркнул глазами на Мишу… однако на этот раз ничего не сказал, лишь усмехнулся:

— Пошли, Хевроне… Постой! А это что за парень?

— Олекса то. Знаемый мной в давность, до тебя еще. Не пасись — парнище вольный! С самого начала со мной был.

Подросток тут же гордо распрямил плечи и поклонился вожаку в пояс:

— Благодарствую, дядько Хевроний, за слова твои благостные!

— Благодарствовать опосля будешь, — снова хохотнул атаман. — Пошли.

Разбойничья база — замаскированный в еловом бору схрон — находилась, насколько мог судить Ратников, не особо и далеко, километрах в четырех-пяти от старого дуба. Правда, добраться туда мог далеко не каждый, тайная тропка шла болотиной, мимо самой настоящей трясины — один неосторожный шаг и все! Будешь, как Лиза Бричкина из известного фильма. Поэтому шли с осторожностью, шаг в шаг.

А как вышли на место, в бор, так утомленные дорогой разбойнички сразу повалились в шатры — были тут и такие. И знамена были — белые с черным крестом — тевтонские, синие с золотыми львами — шведские, новгородские — с медведями, а еще — полоцкие, владимирские, торопецкие — все со своими святыми. Видать, ватажица не только тривиальным грабежом промышляла — иногда и продавала мечи достойным людям. Не врал Олекса.

Близ бора — шагах в двадцати — журчал ручеек, светлый, прозрачный, такой, что на дне был хорошо виден каждый камешек. Ратников заприметил ручеек еще раньше, когда шли, а потом, похлебав ушицы, отошел… ополоснул лицо, уселся на бережку на поваленной бурей сушине… Ждал. Потому, услыхав позади быстрые настороженные шаги, даже не обернулся. Просто сказал:

— Присаживайся, Кнут Карасевич, давно тебя жду.

Людокрад — а кто же еще-то? — молча подошел, уселся на бревно рядом, ухмыльнулся нехорошо.

Ратников скосил глаза:

— Ну что? Побеседуем?

— Давай. За тем и пришел.

Ну вестимо…

— Мне нужен замок, — не растекаясь мыслью по древу, Михаил решительно взял быка за рога. — Я знаю, там есть браслеты… какие, ты знаешь. Они мне нужны, хотя бы парочка… Думаю, и тебе что-то надобно в замке… — Миша покуда решил помолчать про то, что видел чемодан. — Слишком уж упорно ты склоняешь Хеврония к тому, чтобы напасть на бург. Да, мы враги… Но сейчас — похоже, нам нужно одно и то же, нет?

— Пожалуй, так, — людокрад сверкнул глазами.

Ох, он был вовсе не глуп, далеко не глуп, на это и рассчитывал Ратников.

— Так как насчет браслетика? Договоримся? Имей в виду, меня совершенно не интересует, что в замке нужно тебе… Твои дела — твои, я в них не лезу… Как, кстати, боярышня?

Кнут от неожиданности вздрогнул:

— Ирина Мирошкинична? С чего б ты ее вспомнил?

— Да так… — Миша пожал плечами. — При случае передавай поклон.

— А сам что, в Новгород не наведаешься?

— Нет. В дальние земли уйду.

— Это куда же?

— К немцам франкским, в Нормандию… есть там у меня один знакомый, граф де Сен-Клер… славный рыцарь! Давно меня в вассалы звал. Землицы даст, мужиков работящих… выстрою себе бург, женюсь — чего не жить?

— А вот в это я, пожалуй, поверю, — усмехнулся Кнут. — И знаешь, почему? Потому что я всегда чувствовал — ты не наш! Не наших кровей, не нашей землицы… чужак! Наглый и опасный чужак. Решил все же вернуться на свою сторону?

— Решил, — Ратников хмуро кивнул. — Что тут делать-то?

— А браслеты зачем? Ты ж знаешь, для чего они…

— Знаю. И есть у меня кое-где кое-какое дело… Не сверкай глазами, с вашими делами не связанное. Надо пробраться… потом быстро убраться… И домой. В Нормандию.

Разбойник вздохнул, ухнул даже, словно обожравшийся мышами филин:

— И все ж не верю я тебе до конца…

— Что с того? Я тебе тоже не верю. Просто мне нужно в бург… и тебе… у тебя есть люди. У: меня нет.

— А зачем мне нужен ты? — Кнут наконец произнес главную фразу.

А у Ратникова ответ уже был давно приготовлен:

— Просто я знаю, где чемодан… Небольшой такой сундучок с красивыми сияющими уголками, тот самый, что кнехты недавно привезли с одного островка.

Прощелыга вздрогнул, квадратное лицо его на миг исказилось ненавистью:

— Черт! Дьявол! Откуда ты…

— От верблюда! — холодно пояснил Михаил. — Без меня ты его не найдешь. Так решайся!

— Хеврония трудновато будет подбить…

— Ничего! Управимся, пусть даже не сразу. Ну? Так что, Кнут Карасевич, — вместе? — Ратников улыбнулся душегубцу, словно лучшему другу.

— Вместе, — с усмешкой отозвался тот. — Пусть пока так… А там дальше — видно будет.

Последние слова людокрад произнес уже уходя, буркнул себе под нос… но Миша все же услышал. Ну, конечно… они союзники только до поры до времени — кто бы думал иначе? Замок, чемодан… что ожидало Михаила дальше? Смерть? Скорее всего… Однако кое-какой план все же имелся.

Пока все дремали в шатрах после сытной ушицы, Ратников все сидел себе, думал — какие из людокрадов опаснее? «Свои», новгородские, или тевтонцы? Ох, не зря они этак вот встречали Кнута, знали, знали, сволочуги поганые, кого надобно встречать и зачем, небось, и сами полазали по иным временам, торговали людишками… конкуренты, мать их за ногу! Еще и кровь эта… Зачем кровь-то брать? Действительно на анализы? Что же, в подпольных борделях инфекции забоялись? Господи… А ведь те, у кого кровь-то взяли… они ведь первые кандидаты… товар…

Вечером Кнут Карасевич ходил смурной — никак не получалось договориться с Хевронием о немедленном штурме замка, да что там о немедленном! Атаман вообще сомневался, стоит ли трогать бург. Чай, не караван, да и тевтоны — не купчишки, мстить потом будут — запросто!

Ратников покуда помалкивал, рассуждая, не подослать ли к Хевронию Олексу с каким-нибудь завлекательным рассказом о несметных сокровищах, спрятанных крестоносцами в замке? Самому-то Мише не с руки было лезть — кто он тут? Так, никто, приблуда, по-местному говоря — пришалимок.

По всему, атаман куда больше склонялся к ограблению купеческого каравана — к тому все и готовились, оставалось лишь разочарованно вздыхать да тихонько, про себя, ругаться.

Помощь в этом непростом деле пришла, откуда не ждали. Перед самой темнотой, когда в быстро синеющем вечернем небе уже начинали желтеть бледные до того звезды, вернулся откуда-то небольшой, высланный еще с утра на разведку отрядец — человек с полдесятка. Вернулись не одни, с пленными, точнее говоря — с добровольно примкнувшими к разбойничьей ватаге гражданами — давешними раззявами-кнехтами, коих Миша с Олексой так здорово облапошили насчет лошадей. А и правильно! Не фиг на голых девок пялиться! Тоже еще… крестоносцы. Впрочем, все трое вовсе не скрывали причин, приведших их в разбойничье логово.

— Мы ведь давно хотели уйти, да все побаивались, — ухмыляясь словно ни в чем ни бывало, объяснял вислоусый Збышек. — А тут в погоню за кем-то послали, а у нас лошадей увели. Ну, и как возвращаться? Подставлять спины под господскую плеть? Так надоело уже, мы, если хотите знать, бург это чертов давно уже ненавидим, вот, коли б восставшие эсты в округу пришли — и у нас бы стены заполыхали, клянусь Святой Девой! Самое подходящее для того время!

— Это отчего же? — тут же справился атаман. — Объясните-ка — почему подходящее?

— Дак ясно, почему, батюшка! — захохотал кнехт. — Кто-то серьезный из замка убег — ловить дня три будут, все людишки в погоне, по дальним лесам, да по озеру, а замок — пуст! Окромя дюжины караульных, священника да герра Штраузе-командора — он за главного там — никого! И ров, главное, без воды, и стены кое-где не достроены — приходи, бери бург, вот он как на ладошке!

— Неужто так? — Хевроний Евлампьевич усомнился.

— Да вот те крест, батюшка!

— Вот-вот! — тут же подал голос Кнут. — А я про что говорил? И этот еще… Мисаил. Все о том же!

— И ладно! — немного подумав, атаман махнул рукой. — Коли уж удача сама в руки лезет… грех не воспользоваться. Грех!

Ватажники выступили в поход уже утром, едва рассвело. Сорок человек, они шли тайными тропами, одетые в кольчуги и кожаные, с металлическими бляшками, панцири. У кого-то были латные шлемы, у кого-то — войлочные татарские шапки, у многих же не имелось и этого — в шайке Хеврония немалую массу составляли беглые холопы да примученные немцами эсты. Между прочим — все еще язычники, ну да в ватажке это никого не смущало. У каждого из них было короткое копье, топор, увесистая дубина, ну и главное — злость! Да что там злость — ненависть. Ненависть к угнетателям немцам и к их непонятному и злому богу.

На ходу эсты молились своим лугам, священным озерам, рощам… Проходя мимо раскидистого дуба — того самого, под кроной которого не так давно ночевали беглецы, — эсты привязали к ветвям разноцветные ленточки — на удачу. Остальные разбойнички, глядя на это, лишь прятали подальше усмешку — не стоило гневить чужих богов, тем более — в их родных местах, ведь все эти земли, этот лес, это небо, озеро, все вокруг когда-то принадлежало эстам, светлоглазой прибалтийской чуди, добродушному и покладистому народу, доведенному до белого каления захватчиками-тевтонами.

Азарт, сладостное предвкушение предстоящей битвы, исходил сейчас от каждого, от самого последнего мальчишки-чудина до атамана. Азарт предвкушения боя раздувал ноздри, гнал в жилах кровь, заставляя сильнее биться сердца. Выкатившее на небо солнце — желтое, сверкающее, рассветное — отразилось в шлемах и наконечниках копий, а где-то далеко впереди, за изломанной кромкой еловых вершин, блеснуло синевой озеро.

Атаман дал знак останавливаться. Немного передохнули, помолились — каждый своим богам, — впрочем, остановку сделали вовсе не за этим. Хевроний расчетливо выслал вперед разведку — вызвался Олекса и с ним еще двое парней — всем остальным было приказано делать лестницы. Нарубили жердин, привязали перекладины… Еще повалили увесистую сосну для тарана. Пока суть да дело, вернулась разведка.

— Все так, как и было, — радостно доложил Олекса. — Дальняя стена так и стоит недостроенной.

— Добро, — Хевроний осклабился, показав крепкие желтые зубы, вытащил из ножен меч — трофейный, рыцарский — взмахнул клинком: — Ну, с Богом!

Или с богами… или с дьяволом… Кто за кого…

Ломанулись. Пошли. Ринулись. Полторы дюжины, вместе с атаманом, ударили в лоб, в ворота… эх, как они разогнали сосну! Ворота дрогнули… однако не поддались с первого раза. И сразу же последовал новый удар… еще удар… еще… еще!

Ратников уже дальше не видел, что там — вместе с людьми Кнута он бежал к дальней стене. Бежал, чувствуя, как все сильнее бьется сердце… А страха не было, его обычно и не бывает в таких ситуациях ни у кого. Все уже отбоялись… Все равно уж… Теперь — только вперед!

— Давай, робяты! — взмахнув дубиной, громко закричал Кнут. — Лестницы! Давай! Ухх-ха-а-а-а!!! Кто на Бога и Великий Новгород?!

Ратников на бегу скривился — вот ведь, гад какой, позорит древний новгородский клич своими разбойничьими устами! Одно слово — сволочь, хоть и не знали здесь пока этого слова, оно поздней пошло, с верхних волоков, тамошние людишки — изгои — везде были чужими, безобразничали в ближних к волокам городках-деревнях, девок заманивали, устраивали групповые изнасилования — «толоки» — их уже и злыднями не прозывали, вообще никак, одно было название — с волочи, с волока то есть… вот и пошло с тех пор — «сволочи». Кнут Карасевич как раз из таких был. Но не трус, нет… и не дурак. Не полный придурок.

Напрасно крутился на башне часовой — кто-то пустил стрелу, поразил кнехта в шею. В часовне ударили в колокол… поздновато, да и кого звать? Так, для острастки больше…

Первая лестница прилегла к недостроенной стене… за ней — вторая, третья… пятая…

Немного опомнившиеся защитники замка пытались взять атакующих на копья. Напрасные хлопоты! Проткнули одного, другого… Третий метнул секиру… голова кнехта разлетелась напополам вместе со шлемом, густо забрызгав навершье стены скользкими беловато-красными мозгами. Олекса бежал, поскользнулся, упал вниз, кувырком скатился в ров… У Ратникова захолонуло сердце… жаль было парня, жаль, если вот так вот глупо погибнет, ни за что… Нет! Вот парень вскочил на ноги, помахал рукой… Ну, слава богу, жив!

А вот все — и Ратников — уже на гребне стены. Ударить мечом — подарком Хеврония — подскочившего кнехта, тот так и полетел вниз, вверх тормашками… спрыгнуть… Ого! Да откуда ж вас столько?

Миша едва успел отразить летящий прямо в сердце удар — острие копья запросто бы пробило старенькую кольчужку, тоже разбойничий подарок… точнее — ее дали взаймы. Тем более, следовало беречь, почем зря не дырявить.

Гневно сверкая глазами, кнехт снова произвел выпад. Стеганый плотный гамбизон, вытянутый книзу щит с большим умбоном, круглый «шапель» — шлем, железная шапка с полями. Эх, если б меч был нормальный, с острием… А так — вряд ли закругленное на конец лезвие проткнет гамбизон. И все же… Удар!

Отскочив в сторону, Ратников рубанул врага по плечу — тот успел вовремя подставить щит, и снова выкинул вперед копье… не очень-то удобно, со щитом — и копьем. Но парень, видать, был силен… давно пора было уже с ним кончать.

Якобы уклоняясь, Михаил отклонился в сторону, перенося вес на правую, опорную, ногу… и когда копье вновь просвистело у самой шеи, ухватив за древко, дернул его на себя, подставив меч. Насадил кнехта, как таракана! Или бабочку — на иглу.

Черт! Так и знал! Плохо откованный, «контрафактный» клинок, подделка под легендарного «коваля Людоту» — треснул, сломался… Правда, сломался, уже проткнув гамбизон.

Кнехт дернулся, застыл… светлые глаза его закатились, изо рта хлынула густая черная кровь. Совсем молодой парень… жить бы да жить. Ратникову было его искренне жаль, Миша вовсе не собирался никого убивать, но… Слишком уж ловко ты управлялся с копьем, парень!

Тут уж — либо ты, либо тебя. Не до сантиментов — закон битвы. Нельзя поесть дикого меда, не прибив часть пчел. Ввязался в сражение — вот тебе кровь. И своя, и чужая — в достатке, пей — не хочу. Так что — все правильно…

И все ж на душе стало скверно.

Осмотревшись, Михаил увидал бегущих к главной башне разбойников, тут же принявшихся колошматить дубинами в дверь. К ним уже подбежал Кнут Карасевич, махнул окровавленной секирой, показывая на аккуратно сложенные штабелем бревна. Вон они, рядом. Возьмите-ка, братцы, да с раскачки… хабах! От дверей только щепочки полетели.

Ратников мигом подбежал, Кнут оглянулся, скривил гримасу — непонятно, то ли сожалел, то ли радовался.

Распорядился, косо поглядывая на Мишу:

— Вы двое — здесь, вы — с нами.

— Я тоже с вами!

Олекса… Вовремя подбежал парень.

Кнут лишь махнул рукой:

— Вперед!

Дюжина лиходеев тут же побежала в главную башню… А во дворе уже поджигали сараи.

Ведомые людокрадом шильники, поднявшись по винтовой лестнице, приготовились вышибать люк прихваченным внизу бревнышком. Взялись, поднатужились и ударили. Крышка со стуком отвалилась, так, что бревнище едва не залетело в келью.

Не заперто! Миша похолодел — что же, выходит, зря все? Птичка улетела? Да не сама по себе — с чемоданом в клюве, с браслетиками.