Демоны крови

Глава 13 Лето. Чудское озеро ДВА МЕЛОМАНА

Они появились из-за кустов, окружили — четверо молодых людей в полувоенной форме: сапогах, смешных галифе и фуражках. Ратников заметил их еще издали, однако вида не показал, лишь прикрыл глаза рукою, от солнца якобы.

Подошли. Кто-то что-то сказал по-эстонски. Михаил лениво открыл глаза и, усевшись на песке, улыбнулся:

— Терве!

— Терве, — без тени улыбки отозвался один из парней, постарше других лет, наверное, двадцати трех — двадцати пяти.

И что-то добавил по-своему. Ратников добродушно развел руками:

— Не понимаю! Русский я… Вене! Вене! Понял?

— Вы есть откута?

Ага, сообразил наконец по-русски спросить.

— Оттуда я, — неопределенно махнул рукой Михаил. — С той стороны… бежал.

— Бежаль? Так это по фам стреляли?

Ого! Здесь уже по кому-то стреляли? Славно.

— Ну, ясно — по мне. Стреляли, да не попали… сперва… Я вот и патефон из лодки вытащил, как вдруг… снова! Пришлось нырять, чтобы не продырявили… Ну, не попали чтобы… Пиджак утопил, сапоги… деньги с документами тоже в пиджаке были…

— Что ж. Пойтемте с нами.

— Охотно! Только — куда? Вы, вообще, кто?

— Там увитите.

Пожав плечами, Миша поднялся и, подхватив под мышку патефон, направился вместе с парнями… к мызе куда же еще-то?

Новая, нет, все же не такая уж и новая, постройки примерно середины, а то и начала девятнадцатого века мыза производила такое же отталкивающее и неприятное впечатление, как сгоревшая. То ли окна были слишком уж маленькие, да и со ставнями, то ли стены — чересчур мощными, как у средневекового замка, то ли… Была в этом строении какая-то несуразность, некрасивость, что ли…

А вот сад… Сад совершенно сглаживал первое, довольно-таки угрюмое впечатление! Аккуратные аллейки, старый дуб, разбитые повсюду разноцветные клумбы, дорожки, посыпанные желтым песком. И флигель! Веселенький такой, выкрашенный ярко-зеленой краской.

Во флигель они не пошли, обогнув фасад мызы, свернули к пристройке. Там, в полутемном вестибюле, Ратникову и велели ждать, кивнув на большой, обитый темно-коричневой кожей диван, не очень-то и мягкий. Ждал Михаил не один, а в компании все тех же парней, старший из которых, прихватив патефон, куда-то ушел, свернув по коридору налево — по всей видимости, доложить, кому надо.

В вестибюле, в простенке меж узкими окнами, тоже висел портрет того угрюмого мужчины с квадратной челюстью — президента Константина Пятса. Ратников ухмыльнулся — значит, туда и попал. Конец тридцатых!

Парни оказались неразговорчивыми, да Миша у них и не спрашивал ничего — не того полета птицы. Что они могут сказать-то? Нужно было говорить с более осведомленными людьми. И подобная беседа, по всем признакам, вот-вот должна была состояться.

— Прохотите! — выглянувший из коридора старшие сделал приглашающий жест.

Михаил с готовностью поднялся с дивана, стоявшие вдоль стен парни пошли вслед за ним.

Голые, выкрашенные темно-серой краской стены, двери… дубовые, что ли? Одна из них приоткрыта. Туда и вошли.

Ратников зажмурился от хлынувшего прямо в глаза солнца. Помещение оказалось небольшим, но светлым, с высокими, забранными мощными ажурными решетками окнами. Больше всего оно напоминало приемный покой больницы — белые стены, топчаны, какие-то — тоже белые — шкафчики, большой конторский стол напротив окна. И белая ширма, за которой обычно переодеваются для осмотра.

— Отевайтесь! — усевшись за стол, охранник кивнул на лежавшую на одном из топчанов, слева, пижаму… Ну точно — больница!

— Вижу, вам как раз…

Михаил улыбнулся: ну, вообще-то да, впору. Правда, штаны чуть коротковаты… зато шлепанцы — в самый раз.

— Садитесь… Расскашите о себе, кратко.

— А чего рассказывать-то? Родился я в шестнадцатом году, в Санкт-Петербурге, Петрограде тогда уже… Отец — столяр, мать — домохозяйка, братьев-сестер нет, не успели родить. Да и отца я не помню — мал был, он на войне и погиб, на империалистической, матушка тоже долго не зажилась — в Гражданскую сгорела от тифа, ну а я… Какое-то время беспризорничал, потом — нашлись хорошие люди, пригрели…

— Что за люти?

— Считайте, по-вашему — преступники, — криво ухмыльнулся Миша. — Но от них я тоже сбежал, как подрос. Не люблю никакого давления, знаете ли. Работал в одном тресте, счетоводом…

— Но старые связи остались? — выйдя из-за ширмы, спросил невысокий чрезвычайно подвижный человек лет пятидесяти, с длинным, лишенным всяких морщин лицом, совершенно ничем не запоминающимся, обычным, и бритой наголо головой. Или незнакомец был просто лысым. В добротном — сером, с искрою — костюме-тройке, при белой рубашке с вишневого цвета галстуком, заколотом золотой булавкой, в черных, надраенных до блеска башмаках со скрипом, выглядел он, надо признать, вполне авантажно.

Охранник поспешно вскочил со стула.

— Спасибо, Матиас, — занимая место за столом, улыбнулся вошедший. — Теперь же — оставьте нас. На сегодня ваша работа закончена.

— Слушаюсь, господин Лаатс! — по-военному прищелкнув каблуками, молодой человек вышел за ширму — сразу повеяло сквозняком, видать, там тоже имелась дверь… ну, конечно.

— Возьмите за ширмой стул и присаживайтесь ближе, к столу, — тут же распорядился господин Лаатс. — Вот так… прекрасно!

Он говорил по-русски легко и свободно, хотя и чувствовался небольшой акцент:

— Ну-ну, рассказывайте дальше. Как ваше имя, кстати?

— Михаил. Михаил Сергеевич Ратников.

— Значит, счетовод, говорите?

— Да, счетовод… — Ратников потянулся и хмыкнул. — Но вообще-то я занимаюсь антиквариатом, картинами там и всем прочим… Вы же нашли портсигар, господин Ласт! Там, в патефоне.

— Да, нашел, — кивнул лысый. — Я просто предположил — а зачем брать с собой патефон, нелегально пересекая границу? А действительно, зачем?

— А вот именно для этого и надо! Чтобы пересечь границу… — цинично усмехнувшись, Михаил заложил ногу на ногу. — Кофе не предложите? А то что-то пить хочется.

— Предложу ужин. Только чуть позже. Так что насчет патефона? К чему?

— Небольшой пикник — лодки, девочки, патефон… Немного проворства и — оп! — я уже в иных водах.

— Не нравятся Советы?

— Достали!!! Они хотят строить светлое будущее, а я — нет. Устал жить в страхе. Да и тучи уже сгустились, еще б немного, и… Хорошо, есть кое-какие знакомые на границе. Помогли.

— Об этом, если потребуется, напишете подробно, — господин Лаатс ухмыльнулся. — Сейчас же — о портсигаре. Золото — это понятно, но… Что значит эта вымокшая записка… кое-что я все же смог прочитать… Модильяни, кажется?

— Да, Модильяни, — хитро прищурился Михаил. — Три великолепных эскиза! И не менее великолепные Матисс, Брак, Пикассо! Они есть, есть… их нужно только взять… и не за такую уж большую цену.

— О, Матисс! Пикассо! — собеседник, похоже, пришел в возбуждение: встал, прошелся по комнате, усмехнулся. — Вы хотите сказать, что знаете, у кого и где все это взять?

— Ну конечно! А зачем же тогда я все это записал, позвольте спросить? Знаете, всегда жаловался на память, господин… Лаатс.

— Да, да, вы именно так и можете меня называть. А жаловаться на память в вашем возрасте глупо! — Светло-серые холодные глаза холеного господина сверлили Мишу насмешливыми недоверчиво-колючими буравчиками. — И еще глупее — фиксировать на бумаге кое-какие вещи… Зачем вы все это записали? Память? Хм… А хотите, я вам скажу?

Ратников развел руками:

— Что ж, извольте! Интересно будет послушать.

— Вот-вот, послушайте, любезный! — Господин Лаатс снова прошелся из угла в угол. — Вы записали все это не просто так, и не в памяти, думается мне, здесь дело. Просто… вы сразу хотели произвести впечатление человека, у которого есть что предложить, так?

— Ну, допустим, так, — неохотно согласился Миша.

— И этот патефон, пластинка с оркестром маэстро Роберта Ренара… Вы знаете, я тоже люблю танцевальные пьесы. Но вам-то зачем привлекать к себе излишнее внимание, отвечать на лишние вопросы?

— Я просто хочу побыстрее закрепиться здесь, — Ратников с самым серьезным видом посмотрел в лицо собеседнику. — И да — вы правы — привлечь внимание. Только — не эстонских властей, вы уж извините… Есть некоторые страны… страна, которой я симпатизирую и, быть может, вскорости предложу свои скромные услуги…

— Абвер? — жестко перебил господин Лаатс. — А не перебор ли? Мало того что черный антиквар, так еще и шпион? Точнее — навязывающийся в шпионы!

Михаил светски улыбнулся:

— Так я именно этого и хочу — внимания! И прекрасно понимаю, что без помощи… без посторонней помощи никогда не доберусь до всего того, что упомянул в записке. Как вы правильно догадались — специально упомянул. Умный поймет.

— Странный вы человек, — задумчиво промолвил господин Лаатс. — Хотя по здравому размышлению, в таком вашем поведении есть свой резон. Если уж привлечь внимание… Считайте, что вы его привлекли!

— Абвер? — оглянувшись, шепотом спросил молодой человек.

Собеседник лишь усмехнулся:

— Пока — только мое. Но поверьте, и этого уже вполне достаточно… Вы действительно можете… имеете возможности приобрести все указанное?

— Почти все, господин Лаатс. Но придется потрудиться и весьма изрядно.

— Потрудиться… там?

Ратников хохотнул:

— Ну а где же? Правда, если вы или кто-то другой найдет способ переправить меня обратно… с чистыми документами, разумеется.

— И стоило ради этого так рисковать… ради того, чтобы убраться восвояси?

— Стоило! — кивнув, молодой человек упрямо сжал губы. — Ради того, чтобы потом жить здесь, в Европе. Так сказать, долго, законно и счастливо.

— А вы мне чем-то импонируете! — немного помолчав, негромко рассмеялся господин Лаатс. — Нет, в самом деле. Ну, в отношении того, чтобы жить в Европе долго и счастливо — это уж пускай будут ваши проблемы, а вот насчет законности… с этим мы, пожалуй, мы вам сможем помочь. В обмен на некоторые услуги.

— Мы — это кто?

— Вам незачем знать. Пока… Уверяю вас, мы здесь — очень влиятельные и весьма небедные люди. Так что все в ваших руках! Хотя конечно же мы должны подумать — в чем вам можно довериться?

— А чем вы рискуете? — быстро поинтересовался Ратников, и господин Лаатс тут же расхохотался:

— Вы правы — ничем! Рискуете только вы… И там, и сейчас — здесь.

— Вот-вот! А вы разве что потратите на меня некоторую сумму… не такую уж и большую… на советские документы, экипировку и прочее.

— Подумаем, подумаем, — покивал господин Лаатс.

— Доктор Лаатс, — так его назвала заглянувшая в дверь женщина в белом крахмальном халате. Медсестра? Врач?

— Что вы хотели, Марта? — Лаатс что-то добавил по-эстонски.

Женщина отозвалась на том же языке, наверное, сообщила что-то важное — собеседник явно чем-то озаботился и, посмотрев на Мишу, махнул рукой:

— Сегодня разговор у нас с вами окончен. Вас проводят, подадут ужин. Прошу пока никуда из палаты не выходить. Да вам и не дадут, поймите нас правильно.

— Господин Лаатс!

Доктор недовольно обернулся в дверях:

— Что такое?

— А можно мне принесут патефон? И пластинку?

— Пластинку? Ах да, вы же любите музыку… — Глаза господина Лаатса неожиданно потеплели. — Как вы относитесь к оркестру Бенни де Вайле?

— О! Обожаю!

— Пару грампластинок я сейчас велю принести. Смотрите, не поцарапайте!

— Ну что вы!

«Она не хочет ни цветов, ни шоколада» — именно так в переводе с немецкого называлась пьеса знаменитого танцевального оркестра, как, уходя, не преминул заметить доктор, ни в чем не уступавшего модным английским составам — Гарри Роя, Генри Холла и Джеральдо.

«Sie will nicht blumen und nicht schokolade» оказалась очень приятной и веселой пьесой, джазовой даже, Мише очень понравилась, хоть и слушал он ее первый раз в жизни. Но ставил раз десять подряд, снова и снова…

Палата. Ну да, это и была палата белая, с двумя койками, небольшим, выкрашенным в белый цвет столом и такими же белыми тумбочками. Вполне спартанская обстановка, если не считать патефона с пластинками.

А этот господин Лаатс явно не военный — даже запасные иголки не убрал… А вдруг что?! Иголки-то, они острые… Доктор! Клиника! Анализ крови! Анализы…

Снова предчувствие чего-то зловещего, какой-то гнусной подлости, сдавило Михаилу грудь, как когда-то.

Маша! Надо искать Машу. Воспользоваться буквально первыми днями — за это время не так уж и просто будет разобраться с тем, что Миша о себе нагородил: спекулянт модными картинами, меломан, набивающийся в шпионы…

Воспользоваться, отыскать браслеты и Машу… и убраться. Черт! А на окнах-то решетки — ну, вполне можно было ожидать. Хорошо, успел припрятать в кустах парабеллум. Хоть и без патронов, но ведь такие патроны в здешней эпохе не особая проблема найти.

Доев ужин — тушенное с черносливом мясо с овсянкой и овощами и чашка кофе, — Ратников завалился на кровать — думать, что делать дальше. Впрочем, и не только об этом, а, пожалуй, обо всем увиденном…

Доктор. Клиника. Анализы крови — и в прошлом и в будущем. И пропавшие дети…

Нет, отсюда не поставляют наложниц и сексуальных рабов! Сюда, в эту чертову клинику, детей и подростков привозят совсем для другого. Для опытов? Или… для трансплантации органов?! А почему бы и нет?! Последнее даже вернее. И тогда все становится ясно… эти группы крови и пижон на красно-белом «мерсе». Он что у них, курьер? Такой же, как и Кнут Карасевич? Поставщик «запчастей» клиентам? Да, но из прошлого, похоже, детей поставляет замок-бург. А Кнут… Кнут тевтонцам конкурент, вот они и пытались его взять, чтобы, так сказать, «самим всем володети». А та убитая стрелою девчонка на острове? Случайная жертва? Просто неудачно попыталась бежать? Да, так, наверное.

Однако что же здесь-то делать? Неужели эта лысая башка, доктор Лаатс, так и не зайдет? Хм… чтоб меломан да не поговорил с меломаном? Не похвастал записями… в смысле пластинками? Да и картины… Матисс, Брак, Модильяни — на любой вкус. Неужто Ратников так плохо все просчитал… Да нет, вроде все сходится — обитатель флигеля вот этот самый доктор Лаатс и есть!

Доктор зашел-таки, только уже утром. Усталый, но довольный.

— Извините, дорогой господин Ратникофф, никак не смог к вам вчера заглянуть… ну да ничего! Сегодня устрою выходной, пойдемте прогуляемся, у нас здесь очень красивые места. Исключая саму мызу — она, увы, оскорбляет любой художественный вкус, даже самый неразвитый. Кстати, как вам Бенни де Вайле?

— Я и раньше его обожал… Особенно песню про шоколад.

— А Джеральдо?

— Хм… Гленн Миллер мне нравится больше!

— Но разве можно сравнивать?!

— Вы совершенно правы, дорогой доктор, нельзя, конечно.

Доктор Лаатс (или как там его по-настоящему звали) взял с собой на прогулку фотоаппарат, замечательную немецкую «Лейку», долгое время выпускавшуюся и в Советском Союзе под именем «ФЭД». Да, этот доктор имел весьма разносторонние увлечения — искусство, легкая музыка, фотография… Обо всем этом болтал без умолку — видно, больше не с кем было. Ну еще бы — какой же коллекционер да не похвастает перед понимающим человеком? На то и рассчитывал Ратников, понимая, что явиться сюда просто так — гиблое дело. Островок маленький, людей — много, не спрячешься. Пришлось вот так, по-наглому, экстравагантно — в семейных трусах и с патефоном! Местная охрана просто опешила, да и доктор — а, похоже, именно он и был тут за главного — не знал, что и думать. Не знал, пока не разглядел в пришельце «родственную душу» — а уж Миша-то постарался, чтоб разглядел.

— Знаете, здесь, сразу за мызой, в саду, растет один старый дуб, языческий, вот, право же, языческий — местные эстонцы даже приносят ему жертвы!

— Да что вы говорите! — искренне изумился молодой человек.

— Да-да, господин Ратников! — господин Лаатс рассмеялся в голос. — Ну, не совсем, конечно, жертвы, но… привязывают к ветвям разноцветные ленточки, приносят цветы, бусы… и, что удивительно — по христианским праздникам! На Рождество, к примеру, на Богоявление. Но и так, без всяких праздников, преподносят. Считается, что божество старого дуба обязательно поможет во всех начинаниях… Вот, кстати, и он — полюбуйтесь!

Дуб был тот самый, с дуплом, высокий, с кряжистым стволом, он ничуть не помолодел с начала двадцать первого века, оставаясь все таким же древним. И в самом деле, у подножия, у могучих корней, лежали уже подвядшие цветы, а на ветвях ветер теребил разноцветные ленточки, раскачивал бусы — янтарные, и даже из яшмы — видно, кто-то что-то просил по-серьезному. Бусы…

Мише вдруг показалось… да нет, не показалось! На нижней ветке, в ряду всех прочих приношений, висела ниточка красных бусин. Те самые, Машины? Или просто похожи, мало ли красных бус?

Ратников подошел поближе, вытянул руку…

— Вот-вот, так и стойте, друг мой! — доктор уже вытащил из футляра «Лейку». — Именно с таким выражением лица! Внимание, снимаю… Оп!!! Отличный кадр, я вам обязательно подарю фотографию.

А Миша уже поднес к глазам крайнюю в ожерелье бусину… сам ведь и брал когда-то на оптовой базе, целую кипу привез — желтенькие, сиреневые, голубые… Маше вот красные понравились… эти? Ну да! Вот она, надпись-то — «Made in China»! В здешние-то времена Китай еще никакой не поставщик всего и вся.