Демоны крови

Глава 17 Лето 1244 года. Земли Тевтонского ордена БУРГ

Тысяча двести сорок четвертый год. Да-да, именно так — 1244-й. Год, целый год прошел с того момента, как Михаил вместе с шайкой Хеврония и Олексой хорошенько пошумели в замке, едва не спалив его дотла. Не спалили. Да и бург за год уже отстроили — еще бы! Год! Целый год! Ратников ухмыльнулся — неудивительно, что его не вспомнили ни монахи, ни кнехты. Уж наверняка много всего произошло за год, поди тут припомни всех гостей — и званых, и незваных. Ну, герр Якоб Штраузе конечно же Мишу вспомнит… так что не стоит доводить дело до встречи, тем более — браунинг-то — вот он, под рубахой, за поясом…

1244 год от Рождества Христова — именно эту дату с удивлением сообщил брат Гуго в ответ на вопрос Ратникова. С удивлением… впрочем, не с таким уж и большим: мало ли сколько человек странствовал, вполне мог сбиться со счета!

1244 год… С одной стороны — хорошо, мало уже кто из случайных людей вспомнит Михаила, с другой же… Где найдешь теперь того же Олексу? Хеврония? А шайка — люди — ох как нужна! Как, впрочем, и браслетики — именно синенькие, бирюзовые — для тридцать восьмого года. Проникнуть, свалиться, как снег на голову, сжечь на хрен ту Проклятую мызу-клинику. Ишь, что удумали — людей на запчасти красть!

Молодой человек и не заметил, как впереди показался берег — сосновый лес, ельник, причал и за ним — бург, вновь отстроенный замок с высокими башнями, наполненным водой рвом и орденским флагом на донжоне. Надо признать, вид бург имел весьма неприступный, похоже, крестоносцы сделали все необходимые выводы из прошлогоднего казуса.

— Вижу, не ожидали? — усевшись на скамью рядом с Мишей, горделиво ухмыльнулся брат Гуго.

— Да-да, — рассеянно отозвался Ратников. — Такой могучий замок… где-то в забытой Богом глуши.

Монах рассмеялся:

— О, скоро это не будет глушью! Уже сейчас в Ливонии цветут города, а верные вассалы ордена — повсюду. И пользуются немалыми льготами, смею заверить!

— А местные язычники? — осторожно поинтересовался молодой человек. — Я слыхал, будто они вновь подняли бунт?

— У нас есть чем унять бунтовщиков! — резко бросил брат Гуго. — Скоро им всем придется туго.

— Не сомневаюсь! — негромко хохотнул Михаил, внимательно наблюдая за деревянным пирсом, у которого лениво покачивалось около десятка ладей и, если судить по флагам, лишь два корабля из них принадлежали тевтонцам, остальные же явно были движимым имуществом псковских купцов. Впрочем, может, и дерптских…

Высокие мачты, красные миндалевидные щиты по бортам, аккуратно уложенные весла. И товары! Так же аккуратно прикрытые рогожками — эти озерные суденышки не имели крытой палубы. Везут товары в Дерпт, на ярмарку? Или уже оттуда? Ратников усмехнулся, в общем-то — никакой разницы. Всего-то и нужно — спрятаться, продержаться хотя бы до ночи… а лучше — до обещанного ночными гостями штурма, попадать в лапы герра Штраузе Мише что-то не очень хотелось.

Герр Штраузе… Важное звено в цепочке людокрадов. Конкурент Мирошкиничны и Кнута. Хм… ясно, кто и почему снабжает оружием восставшую чудь.

Молодой человек прищурился, ожидая, когда судно стукнет бортом в причал. Перехватив настороженный взгляд монаха, улыбнулся:

— Скорей бы попасть в замок, брат Гуго! Признаюсь честно, надоело ночевать в лесу, питаться рыбой… заметьте — без соли!

— Вы получите в замке и хлеб, и соль, — прикрыв глаза, пообещал тевтонец. — И добрую беседу.

Ну, насчет беседы Ратников и не сомневался. Только вот имелись сильные сомнения насчет того — будет ли она доброй…

— Это что же у вас — ярмарка? — Михаил заинтересованно кивнул на небольшую площадь перед подъемным мостом, кстати — опущенным. По краям площади располагались деревянные рядки, впрочем, многие торговали прямо с возов: сеном, вяленными на солнце снетками, плетеными корзинками, лаптями, керамическими горшками, дичью, диким — еще прямо в сотах — медом, новгородской и псковской работы замками, дешевыми украшениями — теми же стеклянными браслетиками, подвесками, ожерельями. Никакой дорогой посуды — золотой и серебряной, — ни оружия, всяких там булатных мечей в богато украшенных драгоценностями ножнах — ничего этого не было, никакой роскоши — только то, что на каждый день, что действительно необходимо в хозяйстве. Похоже, к замку съехались крестьяне с окрестных деревень, те же рыбаки-чудины, охотники — в общем, было довольно людно и, можно даже сказать — празднично. А по озеру еще подплывали ладьи — небольшие, с сеном, с наваленными кучей снетками.

— Опять они здесь! — выбравшись на причал, недовольно бросил брат Гуго. — Все эти торговцы… есть большая опасность! Я давно предлагал брату Якобу перенести торговлю чуть дальше, на берег.

— Да, шумновато, — согласно кивнул Ратников, глядя, как несколько мужичков разжигают на бережку костер — видно, решили поесть ушицы.

Пламя все никак не хотело разжигаться, чадило, видно, среди хвороста попались невзначай и сырые ветки. Рядом — с той стороны замка — тоже потянулся в небо черный столб дыма — и там такая же ситуация, неумело запаленный костерок.

Неумело? Что — здешние, прожженные жизнью крестьяне такие уж неумехи? А если… если это условный знак? Знак к нападению! Тогда тем более нужно спешить!

Резко оттолкнув идущих рядом кнехтов, Михаил в два прыжка преодолел расстояние до торговых рядов, смешиваясь с толпой покупателей. И брат Гуго, и кнехты, надо отдать им должное, быстро опомнились, организуя преследование, кто-то даже спустил с поводков псов… впрочем, от них тут было мало толку.

Кнехты ворвались в толпу, кто-то даже перевернул рядок со снетками — однако Ратникова давно уже на площади не было. Быстро прошмыгнув под дальним возом, молодой человек ринулся к берегу и, скользнув через камыши в воду, никем не замеченный, поплыл к пирсу, к ладьям, на одну из которых и забрался, укрывшись в дурманящее пахнущим пряными травами сене…

И теперь, посмеиваясь, поглядывал на разворачивающуюся суматоху! Ловля черной кошки в темной комнате, когда кошки там уже нет.

А костры, между прочим, вновь задымили — теперь уже белым — и с дюжину крепких ребят-торговцев, нахваливая свой немудреный товар — плетеные лапти и прочее — словно бы невзначай столпились на мостике… Ага! Вот к ним подбежал еще один — продавал топоры!

— А вот топорики, секиры! Для любого дела хороши — и дрова рубить, и хоромы!

Интересные дела заворачивались! Миша вдруг понял, что сидит на чем-то твердом — вовсе не на сене… Опустил руку вниз — наткнулся на что-то железное… Кольчуга! Да не одна! И вот тут, рядом — копья! Эх, еще бы меч! Ну, да не до жиру…

Все началось как-то внезапно, словно бы само собою. Все приехавшие торговцы и покупатели вдруг враз превратились в воинов — откуда ни возьмись в руках у них объявились рогатины, мечи, секиры… Те парни, на подвесном мостике, вмиг перерубили канаты, побежали к воротам… Маячивший в надвратной башенке часовой упал, получив стрелу в шею. Со всех кораблей с громким кличем выскочили воины, а с озера, из-за мыса, выплыло еще с полторы дюжины лодок, полных вооруженных людей!

Ну и Миша конечно же не стал упускать благоприятный момент: вмиг облачился в кольчугу — благо первая же попавшаяся как раз подошла по размеру — схватил копье, закричал для пущего антуражу:

— Смерть поганым псам!

Псами тевтонцев пока никто еще не обзывал, это уж опосля пошло, с Карла Маркса, точнее — с неверного перевода слова «монах», так что из рыцарей-монахов получились рыцари-псы.

— Смерть! Смерть! — тут же откликнулись отовсюду.

С причаливших ладеек тоже выпрыгнули людишки, судя по звероватому виду — язычники. Кто с копьем, кто с секирой, большинство же — с дубинами. У самых ворот уже завязалась сеча, быстро опомнившись от первого изумления, кнехты сражались отчаянно, хорошо понимая, чем грозит им потеря ворот.

Это же понимали и осаждающие, число которых все прибывало — из-за леса вдруг вынеслись конники, тоже, судя по виду, — вовсе не крестоносцы.

Трудно было выделить какой-то общий клич — вопили все и как можно громче, а что именно вопили — да черт их разберет в этакой-то свалке!

Ратников тоже бежал к воротам, стараясь не хуже других, да все посматривал по сторонам, насколько это было сейчас возможно — искал знакомцев, Олексу, Хеврония — без них-то совсем было бы нехорошо, ну, да если здесь такая заварушка, не может того быть, чтоб уважающая себя шайка да не приняла в ней участие, безразлично на чьей стороне. А кто больше даст! Ну, если уж совсем никто ничего — так, увы, тоже случалось, — тогда немного выждать, а уж потом решить — на чьей стороне военное счастье. С теми и ударить, в нужный, так сказать, момент.

А счастье-то, похоже, склонялось на сторону осаждавших. Резко отбив рогатину, Михаил ударил тупым концом копья подвернувшегося под руку кнехта — совсем еще молодого парня, жалко было убивать — и, азартно погрозив кулаком неизвестно кому, ринулся к воротам, где давно уже кипела битва.

Удар! Удар! Удар!

Вообще-то Миша не искал свары — ему просто нужно было пробиться в замок, пробиться вот сейчас, иной возможности не было.

А крестоносцы защищались отчаянно!

Ратников даже не успел как следует осмотреться, поискать глазами Якоба Штраузе, не дали! Двое верзил в мантиях с черными крестами набросились на него с мечами… Михаил перехватил копье посередине, как шест в каких-нибудь восточных единоборствах, здесь тоже так действовали, уж Миша-то был учен… Острие у рогатины широкое, тяжелое, крепкое, да и древко — не всяким мечом перерубишь, на медведя можно ходить. Нет, если, конечно, был дорогой и закаленный рыцарский меч какой-нибудь известной фирмы, лучше всего — из Нюрнберга, уж тогда, оно понятно, рогатина имела бы мало шансов, фирменная вещь — она везде фирменная, мастера за качество бьются. Но откуда ж такие вещи у простых кнехтов? У этого набранного где только возможно сброда?

Звякнув, отлетел в сторону меч… другой клинок, с силой ударив по древку, в нем и застрял, да так, что не вытащить. Кнехт попытался было… да, махнув рукой, поспешно ретировался… Ратников приосанился, загордился: вот хорошо-то — уже сколько бой тянется, а он все еще никого не убил! Славно, славно! Так бы, даст Бог, и дальше! Не людей убивать явился сюда Михаил, вовсе нет… другое было надобно. Браслетики! Якоб Штраузе! И еще — воины. Кстати… а вот и они! Ну точно они!

Услыхав вдруг до боли знакомый клич: — Кто на Бога и Великий Новгород? — Ратников тут же обернулся, увидев мчащихся прямо на воротную свалку всадников, окольчуженных, с мечами и в сверкающих шлемах. Шлемы, впрочем, были весьма разномастными — от традиционных новгородских, вытянутых кверху, до простых железных шапок, какие носили кнехты. И даже виднелась парочка рыцарских — в виде перевернутого ведра.

— Кто на Бога и Великий Новгород?!

С этим вот кличем врезалась в дерущихся кнехтов окольчуженная лесная вольница. Врезалась, раздробила надвое, а потом и уже на много частей, засверкали мечи, послышались крики…

— Эге-гей!!! — Михаил радостно потряс отобранным у кнехта мечом — тем самым, который его хозяин оставил в древке, а Миша все ж таки вытащил. — Кто на Бога и Великий Новгород?

И в самом деле — кто?

Оборонявшие ворота кнехты уже разбегались кто куда, прятались по всем щелям, словно тараканы, однако многие башни и главная — донжон — еще держались, вовсе не собираясь сдаваться.

Откуда-то появились лестницы, вот подвезли солому, зажгли… Потянулось к небу в момент вспыхнувшее пламя, зализало плотоядно стены и башни — а вот вам, получайте!

Михаил улыбался — он давно уже узнал в только что прибывшем отряде шайку Хеврония, помахал рукой предводителю, чья грузная фигура осанисто возвышалась на вороном жеребце. Все та же кудлатая бородища, кустистые и густые, как у Леонида Ильича, брови, темные глубоко посаженные глаза, широкий нос, золотые серьги в обоих ушах, рваный шрам на левой щеке, через губы… ухватистые узловатые руки, толстые ноги в красных сафьяновых сапогах, мускулистая, обтянутая сверкающей чешуей брони грудь, в левой руке — меч, в правой — окровавленная секира. Эх! Ехал на ярмарку ухарь-купец!

— Эгей, Хевроний Батькович! Эгей!

Разбойник обернулся, прищурился… узнал? Нет, похоже… Зато узнал другой, тот, что гарцевал рядом, в глухом рыцарском шлеме… Спрыгнул с коня, сбросил наземь шлем, скинул войлочный капюшон-подшлемник… Соломенные волосы, смуглое худое лицо, серые бесстрашные глаза…

— Олекса!!!

— Мисаиле! Боярин! Ты какими судьбами здесь?

— За помощью к вам явился! — обнимая друга, не стал врать Ратников.

— За помощью?!

— Сейчас вот сожжем бург — обскажу.

— Ничего, друже, поможем! — Олекса улыбнулся, широко и безмятежно, как улыбаются совершенно ничего не боящиеся и живущие в ладу с самим собой и Господом люди. И тут же задорная улыбка его вдруг погасла, словно бы припорошилась серо-желтой дорожной пылью.

Миша обернулся, перехватив взгляд приятеля, — Кнут! Кнут Карасевич. Ну да, как же без него-то?

Людокрад скакал на белом коне, в сверкающей кольчуге и шлеме, с квадратных плеч его ниспадал ярко-алый плащ с желтым шелковым подбоем — вещица цены немереной! Ишь, прибарахлился, тать…

— Ты его пасись, друже, — сплюнув, хмуро процедил Олекса. — Он тут теперь в силе великой. Княже Новгородский, Олександр Грозны Очи, чрез него оружье да поможу шлет. Чудь местная восстала, да и пруссы.

— Князь Александр восставших язычников оружием снабжает? — Ратников не отрывал взгляда от Кнута. — Чушь! Врут все. Зачем ему это? С орденом замирились, тевтонцы покуда не вякают, все тишком да гладком… Зачем ему язычникам помогать? Будто больше заняться нечем? Тот же Батый, Спартак — вот с кем срочно задружиться надобно, политику делать.

— Но ведь оружье-то шлют! И немало! Еще и серебришка чуди подбрасывают.

Михаил усмехнулся: уж ему-то доброхоты восставшей чуди были очень даже ведомы. Боярыня Ирина Мирошкинична и прочие ей подвластные людокрады, которым свалить конкурентов — прямая выгода. По большому счету: и те, и другие — сволочи!

Кнут Карасевич с окружавшими его всадниками умчался к главной башне, туда же подался и приветливо кивнувший Мише Хевроний и все прочие разбойнички… сиречь восставшая чудь.

Кто-то ловил по всему орденскому двору оставшихся в живых кнехтов, кто-то мастерил таран из подходящего по размеру бревна, подобранного поблизости, за конюшней, а кое-кто уже сгружал с возов сено.

Весь замок пылал, подожженный с нескольких концов, пылал с треском и жаром, и лишь сложенный из мрачных серых камней донжон еще держался, еще трепетало над ним белое крестоносное знамя.

Ударил, бухнул таран — от башенных ворот полетели щепки. С донжона вылили вниз кипящее масло, кто-то из осаждавших закричал, повалился наземь от нестерпимого, разъевшего кожу и кости жара.

Наверху радостно затрубили трубы, снова полилось масло… или кипяток, не так-то и много имелось в замке конопляного масла, слишком уж дорогостоящего для того, чтобы лить его на головы язычникам.

— Рогожки! — подбежав, подал идею Ратников, вовсе не желавший излишних жертв как с той, так и с другой стороны. — Тащите рогожки! Да не забудьте водичкой полить.

Послушались, притащили, укрылись — дело пошло куда как быстрее, теперь уже не особо боялись льющегося со стен кипятка… зато полетели камни!

— Лучников сюда! — Хевроний вмиг смекнул ситуацию. — Бейте в бойницы, робяты!

«Робяты» — судя по всему, в большинстве своем, охотники — и без своего атамана прекрасно знали, что делать: рассредоточились за возами, наладили луки… Засвистели стрелы, таран снова заухал — бумм, бумм…

— А ну поднажми! Поднажми, робя!

А с другой, с противоположной от ворот стороны, под деятельным руководством Кнута, уже поднимались осадные лестницы — одна, вторая, десятая… И не похоже было, чтоб их сколотили вот так, наспех… Готовились!

Конечно, если бы была такая возможность, Михаил предпочел бы и вовсе не встречаться с людокрадом, но… Кстати, интересно, каким образом он привлек сюда разбойников? Байками о несметных сокровищах, запрятанных в подвалах донжона? Впрочем, чего гадать, когда можно просто спросить? Выбрать только момент… Ага…

— Олекса, вы как здесь?

— Тевтоны схватили наших, — коротко пояснил отрок. — В подвалах у себя держат, пытают, тварищи!

— Ага, — понимающе кивнул Михаил. — На святое дело явились. Ничего! Выручим из беды ваших!

Олекса улыбнулся:

— Ну, знамо дело — выручим! Эге-гей! Кто на Бога и Великий Новгород?

И снова ударил таран… да он и не прекращал работы — упорно и методично долбил окованные широкими полосами железа ворота: бумм… бумм… бумм…

И вот наконец ворота подались, развалились…

— Кто на Бога и Великий Новгород?! Йэх!!! Раззудись, плечо!

Нападавшие хлынули внутрь башни, азартно и неудержимо, словно злая морская волна в пробоину обреченного на скорую гибель судна.

И одновременно с ними ворвались на среднюю площадку люди Кнута с лестниц!

Уж теперь-то дела осажденных казались совсем плохи, хуже некуда, тем более что неоткуда было ждать подмоги. Хотя… почему — неоткуда?

— Да, да! — обернувшись, покивал Олекса. — Из Дорпата обязательно вышлют отряд… Вот только мы будем уже далеко — уйдем на ладьях к Пскову!

— Ловко придумано! — взбираясь по винтовой лестнице, одобрительно выкрикнул Миша. — Молодцы!

— Это все Хевроний… Вот уж кто голова!

То, что разбойничий атаман умен и расчетлив, для Ратникова вовсе не было тайной еще с прошлого их знакомства. Да-а… умеет Хевроний жить… И иногда довольствоваться малым. А ведь с виду — варнак варнаком!

На ладьях к Пскову… А по пути заскочить на один неприметный островок… помахать немного мечами — почему нет? В клинике, наверное, найдется что взять… Да и людей надо не так уж и много, главное — лучники.

В главной башне ничего не изменилось за прошедший год, да и что там могло поменяться? Все те же стены, мрачные своды, винтовая лестница, люк…

Люк уже вышибли, и Ратников поспешил подняться на верхний этаж, где уже начиналась новая свара — звенели мечи, раздавались проклятья и вопли.

Разбойники Хеврония уже разделались почти со всеми защитниками донжона — с кнехтами — рыцарей в замке не было, а несколько человек из числа восставшей чуди схватили Якоба Штраузе, явно собираясь отрубить незадачливому баллеймейстеру голову. Здоровенный, устрашающего вида язычник с рыжей кудлатой башкой плотоядно размахивал над головою секирой, выкрикивая что-то по-своему.

Побледневший, но не утративший мужества Штраузе громко ругался в ответ, призывая на головы врагов самые жестокие кары.

— Умри!!! — по-немецки закричал чудин. — Умри, похититель детей! И знай, что это мы казнили ту сучку!

— Мерзкие языческие собаки! Твари! — с ненавистью прищурив глаза, продолжал ругаться тевтонец. — Ничего… Ничего! Скоро от ваших проклятых капищ останется только пепел и гарь!

Сверкнуло лезвие.

— Стойте! — Михаил в прыжке перехватил древко, повис, не давая ударить. — Стойте! Это ценный пленник!

— Эта тварь умрет! — оборачиваясь, злобно зарычал рыжий. — Мы отрубим гнусному похитителю голову!

— Слишком легкая смерть! — цинично усмехнулся Миша. — Сначала надо пытать его, допросить, а уж потом… Потом лучше сжечь. Пусть даже во славу ваших богов или в кого вы там верите.

Сильно сказал. Кудлатый чудин с удивлением опустил секиру — никто из язычников не ожидал подобного предложения от христианина! Еще бы — ведь сознание этих людей было насквозь религиозным… Чтобы русский, православный человек предложил принести кого-то — пусть даже поганого немца — в жертву не менее поганым языческим демонам? В это было невозможно поверить!

— Да! Я отдам его вам! — все с той же усмешкой подтвердил Ратников. — После допроса. Кстати, вам что же, совсем не интересно узнать — куда пропадали ваши дети?

— Мы знаем это и так, — хмуро отозвался рыжий. — Проклятые крестоносцы отдали их демонам крови!

— Нет! Нет! — в исступлении закричал тевтонец. — Это вовсе не так, клянусь святой…

Он не успел договорить. Просвистела стрела… Маленький железный арбалетный «болт» пронзил Якобу Штраузе шею. Крестоносец захрипел, захлебываясь собственной кровью, красивое лицо его исказилось, серые, холодные, как у рыбы, глаза вспыхнули еще большей ненавистью — Ратников видел — узнал!

— Будьте вы прокляты во веки ве…

Вспыхнули и закатились… погасли.

Миша немедленно обернулся: у деревянного люка с арбалетом в руках, посмеиваясь, стоял Кнут.