Демон-любовник

Глава 22

Всю следующую неделю (последнюю неделю занятий перед началом экзаменов) я старательно избегала Лайама Дойла — до того мне было неловко. Не знаю, что на меня нашло. Нельзя же невзлюбить человека просто потому, что тебе не нравится его рубашка.

Зато остальные мои коллеги уже пали жертвой его обаяния. Суэла Лилли смущенно призналась, что он напоминает ей Ангуса Фрейзера. Дважды я видела, как он обедал с Лиз Бук в столовой Студенческого общества, и слышала, как декан смеется точно девочка. Даже Фрэнк Дельмарко скрепя сердце признался мне, что этот тип вовсе не так уж плох, а потом, воровато оглянувшись, показал мне два билета на футбол, которые достал ему Дойл. Что уж говорить о студентах — насколько я знала, на его занятиях всегда был аншлаг. А после они взахлеб рассказывали, как он водил их в поход и всю дорогу читал им стихи.

Ники Баллард он покорил с первого взгляда. Дойл всячески поощрял ее тягу к поэзии, и она загорелась идеей написать целый цикл стихов, посвященных теме ледяной девы. Как-то раз она дала мне их почитать — я догадывалась, что Ники ищет способ избавиться от страха перед тяготеющим над ней семейным проклятием. Я могла только приветствовать это, хотя и сильно сомневалась, что стихи, пусть даже талантливые, могут снять наложенное несколько веков назад заклятие. Незадолго до начала экзаменов я отправилась к Лиз Бук — призналась, что Дори Брауни рассказала мне о проклятии семьи Баллард, и спросила, нельзя ли что-то сделать, чтобы помочь Ники. Стоило мне упомянуть об этом, как по лицу Лиз скользнула тень, отчего она как-то разом постарела. Приглядевшись повнимательнее, я заметила и другие перемены, которых раньше не замечала. Всегда такая подтянутая, элегантная, Лиз как будто перестала следить за собой — идеальная прическа теперь выглядела неухоженной, на лоб свисали пряди седеющих волос, на пиджаке отсутствовала пуговица.

— Да, о проклятии Баллардов несколько веков подряд упоминали все, кто до меня занимал этот пост. Когда десять лет назад я стала деканом Фейрвика, то дала себе слово избавить их от проклятия. Снять его можно было, только отыскав того, кто когда-то его наложил. Я обратилась к Антону Волкову, специалисту по европейской истории, спросила, какие ведьмы и колдуны занимались практической магией во Франции в тот период времени, когда семья Ники Баллард покинула страну.

— Ну и?.. — нетерпеливо спросила я, заметив, что ее взгляд опять подернулся дымкой. — Что сказал профессор Волков? Удалось ему отыскать ведьму, жившую во Франции накануне революции?

— О, их в то время было множество! Версаль тогда буквально кишел ведьмами и колдунами. Если честно, я не раз думала — может, именно засилье ведьм при дворе и привело к революции? Даже посвятила этой теме свою диссертацию.

— Неужели? Эээ… не читала. А где вы защищали диссертацию? Наверное, в Йеле? — вежливо спросила я.

— О… естественно, я имела в виду не докторскую диссертацию, а магическую. Многие из нас стремятся получить вторую степень в АМН, Академии магических наук… К чему это я? Ах да, проклятие семьи Баллард. Антону удалось составить список тех, кто предположительно мог его наложить. Собственно, на основе этого списка ему потом удалось даже составить базу данных фей, ведьм и других сверхъестественных существ. Антон назвал ее Боггарт. Она теперь нарасхват… да и сам Антон без нее как без рук, ведь теперь он уже почти лишен возможности бывать на конференциях…

— А удалось ему отыскать среди них хотя бы одну ведьму, которая могла наложить проклятие на семью Баллард? — перебила я Лиз.

Конечно, это было невежливо, но не могла же я сидеть тут весь день, слушая ее рассказы обо всех этих академиях магии и волшебства, как ни занимательны они были! Вряд ли бы этим можно было помочь Ники Баллард.

— Нет, кажется, он так и не смог выяснить, чьих рук это дело… а мы не можем обвинить кого-то в столь серьезном преступлении, когда у нас нет никаких доказательств. Боюсь, одним иском о защите чести и достоинства тут не отделаешься — за такие дела АЛВ сожрет нас живьем… в прямом смысле этого слова.

— АЛВ?

— АЛВ — Антидиффамационная лига ведьм, — объяснила Лиз. — Кстати, как только вы узнали о нас, я подала прошение о приеме вас в АМН и отослала им вашу книгу. Где-то тут у меня ваша членская карточка…

Лиз нетерпеливо сдвинула стопку бумаг, загромождавшую ее некогда такой аккуратный стол. Та с грохотом обрушилась на пол, листочки разлетелись в разные стороны. Я кинулась собирать их, машинально отметив, что среди расписания лекций, анкет и прочего затесался счет за шампанское.

— Ах вот она где! — Лиз протянула мне ламинированную карточку с логотипом в виде двух полумесяцев, внутри которых красовалась аббревиатура из трех букв: АМН. — Благодаря ей вы получите доступ к некоторым особым собраниям в музеях и библиотеках… а также скидку в очень многих магазинах! У меня тут был список тех заведений, где ею можно пользоваться…

Она вновь принялась рыться в груде бумаг на столе.

— Да забудьте вы о них, — нетерпеливо отмахнулась я, сильно сомневаясь, что в магазинах, где принимают подобные карточки, меня может что-то заинтересовать. — Простите, но я кое-чего не понимаю. Если семья Ники Баллард была проклята во время Французской революции, тогда получается, что ведьма, наложившая проклятие, наверняка уже отправилась в мир иной. Разве не так?

Лиз, оторвавшись от своих бумаг, вытаращила на меня глаза.

— О Господи… совсем забыла, насколько вы мало о нас знаете. Думаю, вам стоит почитать «Введение в практическую магию» Реи Демисовски! Да, конечно, многие ведьмы… большинство ведьм со временем умирают, как и все. Но по-настоящему могущественные ведьмы — а та, что наложила проклятие на Балов, несомненно, должна была обладать огромной силой — могут жить вечно. Кстати, те трое подозреваемых, которых удалось найти Антону Волкову, живы до сих пор.

— Тогда почему нельзя пойти к ним и просто спросить, не они ли наложили на Баллардов проклятие?

— Это может быть небезопасно, дорогая. Эти старые ведьмы бывают… ммм… довольно раздражительны. Им обычно не нравится, когда другие профессионалы осмеливаются критиковать их действия. Конечно, вы пока еще не совсем профессионально…

— Тогда они, возможно, не станут возражать, если я сама прошу их о Баллардах? Как бы там ни было, попытка не пытка, я с радостью это сделаю. У вас есть их имена?

— Где-то были… где-то тут…

Лиз, повернувшись лицом к высокому шкафу, с трудом выдвинула битком набитый бумагами ящик, долго, но безуспешно рылась в нем, и ничего не нашла. Тяжело вздохнув, она повернулась ко мне, в глазах ее мелькнула усталость.

— Знаете что? Сходите к Антону и спросите его. Думаю, так будет проще всего.

— Конечно, — кивнула я, — но мы незнакомы. Ну да, я видела его на факультетском фуршете, только нас не представили друг другу. Кстати, разве он не… То есть я хочу сказать, Ники Баллард говорила, что он с коллегами живет где-то в городе и то о них ходят какие-то странные разговоры…

Лиз нетерпеливо отмахнулась:

— Не слушайте вы эти сплетни! Антон — очаровательный человек. И раз уж вы так беспокоитесь из-за Ники, непременно поговорите с ним. Он знает о ней больше всех нас. Его офис — в Бейтс-Холле. То здание, что на вершине холма, знаете?

— Ладно. Думаю, я так и сделаю.

— Вот и хорошо, — просияла Лиз, видимо, радуясь, что хоть то-то улажено… или тому, что наш разговор подошел к концу.

Судя по ее усталому виду, она совсем выдохлась. Конец семестра для декана оказался нелегким. Учитывая последние события — попытку изгнания инкуба, скандал с Феникс и ураган с ледяным дождем, — неудивительно, что Лиз выглядела усталой и постаревшей. Такие события подкосили бы любого, вздохнула я. Кстати, а сколько ей лет? Если магическая сила, которой она обладает, до сих пор помогала ей выглядеть моложе своих лет, не исключено, что теперь, после всех этих событий, она просто пошла на убыль. Вот почему Элизабет стала стареть на глазах! От этой догадки мне стало как-то грустно и неуютно.

Я поднялась:

— Пожалуй, схожу-ка я к профессору Волкову прямо сейчас.

— Есть еще одно, о чем я обязана вас предупредить, — остановила меня Лиз.

— Да?

— Хотя я могу только восхищаться вашим желанием помочь Ники, все же, прошу вас, не переусердствуйте, хорошо? То же самое я только накануне говорила профессору Дойлу. Нынешние молодые люди — особенно здесь, в Фейрвике, — требуют так много внимания. Они в буквальном смысле слова могут высосать из вас все силы.

Если честно, эта фраза поразила меня… точнее, испугала. Услышать такое из уст Лиз Бук, всегда сдержанной, хладнокровной и уверенной в себе! Однако присмотревшись к ней повнимательнее, я с тревогой отметила ее сухую, словно пергамент, кожу, темные тени под глазами, легкую дрожь исхудалых пальцев, и мне стало не по себе — Лиз и впрямь выглядела так, словно из нее выпили все силы.

Мне еще не доводилось бывать в Бейтс-Холле, но я, конечно, не раз любовалась на каменную громаду, венчавшую вершину холма. Я знала, что там размещается восточноевропейский и русский/индоевропейский факультет колледжа. Здание угрюмо нависло над кампусом словно средневековая крепость. Мне страшно не хотелось карабкаться туда, но тревога за Ники оказалась сильнее. Поднимаясь по петлявшей вдоль склона холма тропинке, я чувствовала примерно то же, что и Джонатан Харкер, приближаясь к замку Дракулы в Карпатских горах. Может, именно поэтому факультет и выбрал это здание — сказать по правде, оно до такой степени напоминало знаменитый замок в Трансильвании, что по спине у меня ползли мурашки.

Кроме меня, на дорожке не было ни души. Шли экзамены, так большинство студентов наверняка торчали в общежитии или в библиотеке и отчаянно зубрили. Солнце, готовое скрыться за горной грядой на западе, забрызгало камни Бейтс-Холла кроваво-красными отблесками. К концу дня заметно похолодало, скопившееся на севере угрюмые серые тучи набухли и тяжело нависли землей. Я совсем было решила вернуться, но потом вспомнила обещание, данное бабушке Ники. И потом, подумала я, будь на моем месте Лайам Дойл, уж его бы точно не испугала перспектива гуляться в полном одиночестве к готическому замку, от одного а которого мурашки бегут по коже.

Внутри Бейтс-Холла царил могильный холод и такая же мольная тишина, расползавшаяся вокруг, словно какая-то вязкая жидкость. Эхо моих шагов летело впереди меня, словно угодливо спеша предупредить о моем приходе. Я шла по длинному коридору — мимо карт с желтыми кляксами стран, которые уже давно перестали существовать, мимо стеклянных витрин с осколками глиняных горшков и разбитыми статуями — останками какой-то древней славянской цивилизации, догадалась я. На стене висел список предметов. Я бегло пробежала его глазами — русский язык, русская литература XIX века, византийская и оманская история, русская авторская песня. Впечатляет, подумала я. Только крупные университеты вроде Нью-Йоркского могли позволить себе роскошь выделить такое количество учебных часов для изучения подобных предметов. Вероятно, у факультета нашелся щедрый спонсор.

Мне удалось отыскать офис профессора Волкова, но дверь была заперта и на стук никто не ответил. На табличке из слоновой кости старомодным почерком были выведены его приемные часы: «Понедельник, среда, с 18:00 до 20:00, или по предварительной договоренности». Здорово, подумала я, декан Бук могла бы предупредить меня об эксцентричных привычках профессора Волкова. Расписание его лекций добило меня окончательно: 20:00–21:15 по понедельникам и средам.

Удивленно покачав головой, я уже повернулась, чтобы уйти, когда вдруг из-за запертой двери донесся какой-то звук. Может, все-таки у себя? Я приложила ухо к двери и услышала, что из-за двери доносится какое-то странное шуршание — словно кто-то лихорадочно листал страницы старой книги. Шур шание постепенно становилось все громче. Это продолжалось так долго, что я уже не знала, что и думать — кому придет в голову столько времени и с таким ожесточением листать старую книгу? Нет… чем дольше я слушала, тем больше мне казалось, что книга тут ни при чем. Это больше походило на хлопанье крыльев. Может, в окно кабинета случайно залетела крупная птица?

Я громко постучала в дверь — шорох мгновенно стих. Я немного подождала: в кабинете царила тишина, хотя я могла поклясться, что там кто-то есть. Стараясь не выдать себя, я осторожно, на цыпочках отошла от двери и опрометью бросилась по гулкому коридору к выходу.

Я выскочила из здания. Ледяной ветер, хлеставший по лицу, мгновенно привел меня в чувство. Только тут я заметила, как вокруг темно. Пока я была в Бейтс-Холле, солнце скрылось за горизонтом. Тяжелыми хлопьями падал снег, края тропинки, по которой мне предстояло идти, тонули в темноте, а в кустах вдоль нее угрожающе шевелились какие-то серые тени. Я шла быстро, стараясь не замечать, как с каждой минутой в груди нарастает страх. Что за ребячество, возмущалась я. Вероятно, профессор Волков просто забыл на столе старинную книгу, а ветер, ворвавшись в открытое окно, перелистывал ее страницы, отсюда и звук, который я слышала.

Да… но тогда почему он так внезапно стих, когда я постучала в дверь? И почему у профессора Волкова такие странные приемные часы? Почему он читает лекции исключительно после захода солнца?

Мне снова вспомнились ходившие по городу сплетни о профессоре Волкове и его коллегах. Все трое никогда не показывались до наступления темноты… Неужели они?!.

Громкое хлопанье крыльев над головой прервало мои рассуждения и едва не довело до разрыва сердца. Я задрала вверх голову — и на фоне ярко-алой полоски, прочертившей небо на западе, увидела какую-то смутную черную тень. Неторопливо взмахивая крыльями, эта тень устремилась ко мне.

Даже не успев ни о чем подумать, я повернулась и, спотыкаясь, ринулась по тропинке. Хлопанье крыльев за спиной с каждой минутой становилось все громче, и я помчалась во весь дух. В самом конце тропинки, у подножия холма, мелькнул огонек — где-то там была телефонная будка для экстренных вызовов, спохватилась я. Сказать по правде, я понятия не имела, как мне поможет телефонный звонок (и куда в таких случаях положено звонить), но больше бежать мне было куда. Завидев свет, я припустила так, словно рассчитывала, свет отпугнет эту тварь, которая неотступно преследовала я в темноте. Уже протянув руку к телефону, я вдруг поскользнулась на мокром снегу. Выругавшись, я почувствовала, что… и тут чья-то сильная рука схватила меня за шиворот и резким рывком поставила на ноги. Я обернулась… и увидела перед собой Лайама Дойла.

— С вами все в порядке? — внезапно охрипшим голосом спросил он. В глазах его мелькнуло беспокойство. — Я видел, как вы неслись по дорожке, словно за вами кто-то гнался.

Я завертела головой в надежде увидеть крылатое существо, нагнавшее на меня столько страху, но не увидела ничего, кроме снежинок, кружившихся в свете фонаря. Успокоившись, я посмотрела на Лайама:

— Мне показалось, что кто-то за мной гонится, — признаюсь я, благоразумно промолчав о том, что звук, напоминавший хлопанье крыльев огромной птицы, доносился откуда-то сверху, неба, если уж точно.

Обернувшись как по команде, мы посмотрели на тропинку, ведущую в Бейтс-Холл. На только что выпавшем снегу были хны лишь следы моих собственных ног.

— Наверное, воображение разыгралась, — буркнула я, чувствуя себя глупо.

— Может, кто-то прятался в кустах? — предположил Лайам. — Какой-нибудь студент, который решил покурить травки или выпить пива и не хотел, чтобы его застукал кто-то из подавателей.

— Наверное… а может, какое-то животное.

Мы направились к кампусу, и как-то так получилось, что Лайам взял меня под руку.

— Я раньше не замечала, насколько тут безлюдно. Кстати, а вы что здесь делаете? — спохватилась я.

— Шел в Бейтс-Холл — хотел поговорить с профессором Демисовски по поводу проекта Флонии Руговой. Флония пишет прелестные стихи на албанском, вот я и подумал, что не плохо бы ей почитать кого-нибудь из поэтов-соотечественников. А мне говорили, что Рея Демисовски — один из ведущих экспертов в области славистики.

— Вы ни на минуту не забываете о своих студентах.

Лайам покосился на меня. Мне показалось, он обиженно поджал губы.

— Издеваетесь, да?

Я тяжело вздохнула.

— Нисколько.

Лайам осторожно стряхнул снег с моих волос. Почувствовав прикосновение его руки, я невольно вздрогнула.

— Пойдемте. Будет лучше, если вы вернетесь домой до того, как превратитесь в одну из ледяных дев из поэмы Ники Баллард.

Мы повернулись и торопливо зашагали к юго-восточным воротам кампуса. Улучив удобный момент, я незаметно высвободила свою руку из его ладони.

— Мне удалось прочитать не так много стихотворений, — пробормотала я, изо всех сил стараясь преодолеть неловкость. — По-моему, она пишет неплохие стихи. А вы как считаете?

— По-моему, они просто гениальны! Девочка создала собственную мифологию… эти статуи изо льда, стерегущие ледяной дворец, которые когда-то были женщинами! А бесстрашная героиня, вынужденная выслушать историю каждой из ледяных стражниц, чтобы вырваться на свободу? Рассказывая о себе, они тают одна за другой, но история каждой из них, превратившись в кристалл льда, застревает в сердце героини. Вопрос в том, успеет ли она освободиться до того, как ее сердце превратится в кусок льда.

— Брр… — Я зябко обхватила себя руками. — Даже думать об этом холодно! Бедная Ники! Как несправедливо… она еще слишком молода для этого…

— Для чего? — спросил Лайам в тот момент, когда мы миновали юго-восточные ворота кампуса.

Слишком поздно я сообразила, что проговорилась. Я не имела права рассказать ему о проклятии Баллардов.

— Это долгая история. Может, зайдете выпить чего-нибудь? — спросила я самым светским тоном, когда мы остановились у моего дома.

Лайам улыбнулся.

— С удовольствием! — И вдруг, придвинувшись так близко, что его горячее дыхание обожгло мое замерзшее ухо, заговорщически прошептал: — Только поклянитесь, что не будет ни сладких булочек, ни пончиков с сахарной пудрой! А то я уже чувствую себя этаким Гензелем, которого ведьма откармливает сладкими пряниками, прежде чем сунуть в печку!

Я со смехом пообещала, что ничего такого у меня нет.