— Слушай, Хип… дай-ка на время свою «почку».

— Э… м-м-м… Лунь. Ну, как бы почку на время не дают, — тихо ответила стажер. — Да и вообще, место для операции не очень подходящее, грязно, и без наркоза я на это дело категорически несогласная.

Я обернулся. Ну, точно… в синих глазах Хип отплясывали знакомые веселые искорки, которых мне давно не хватало. Девушка улыбалась, протягивая на ладони сияющую изумрудным светом почку «пузыря». Я подмигнул в ответ, поместил зеленый шарик в специальный контейнер на поясе и, защищенный уже в два раза сильнее, решился на вход в гараж. Можно было, конечно, зайти и с одним фрагментом «пузыря», но далеко не факт, что жесткое излучение не проберется-таки до моих клеток. Да, артефакт замечательно убирал радиоактивные частицы из организма и «гасил» любую полученную дозу, со временем, конечно, но вот восстановить испорченные, убитые радиацией, а то и переродившиеся клетки, увы, уже не мог — с этим справлялась только инъекция «жизни». Неуютно мне как-то осознавать, что в особо прочной стальной коробочке на поясе нет больше двух маленьких ампул с синей, немного светящейся жидкостью. Берег, называется, берег, а все равно пропало лекарство. Ладно, может, еще отыщу, ну а пока самым малым ходом в гараж. И темно же здесь, однако… диодный фонарик почти не освещал гулкую темноту, свет терялся в высоких черных стеблях «папоротников», в их плоских, узорчатых листьях. Сканирующий дозиметр ДСУ-2 начал изредка, лениво потрескивать — да, если бы не почки «пузыря» на поясе, сейчас бы он буквально захлебывался характерным «царапающим» звуком. На ДСУ загорелась тоненькая, с волосок, зеленая полоска — мол, фон есть, но пока не критический. Хм… похоже, давно не заходили в этот район сталкеры. Грязное место считается во всех смыслах, поэтому шанс найти что-нибудь ценное повышался в разы. Ну, а пока и это сойдет — на колонне, почерневшей от радиоактивной плесени, серебристыми лучиками играл «хрусталек» — длинный, тонкий кристалл, проросший прямо из бетона. Чуть дальше, у густо заросшего странным багровым мхом остова ЗИЛа мерно пульсировал едва заметными вспышками крошечный не то «каменный цветок», не то еще какая штука. Но туда я не пойду: в воздухе как будто сеть рыболовная мельтешит и над чудовищно обросшей машиной, и над яминами в полу, и словно волны по ней от потолка до пола ходят — эдакая прозрачная штора, а под ней даже «папоротников» нет. Нет, туда нельзя точно, даже гайку швырять не буду, черт его знает, чем оно ответит. Эх, зараза… ведь точно артефакт под ЗИЛом, может статься, что и уникальный. Досадно… но «хрусталек» точно мой. Штука средней цены, зеленью две-три сотни с поправкой на нынешнее состояние НИИ. Лады, курочка тоже по зернышку клюет, да сыта бывает. Острый он, как стилет, о грани порезаться можно запросто, да и пальцы обжигает, поэтому я снял с пояса большой, мощный пинцет из особого сплава с толстыми изолированными цангами. Аккуратно, чтоб не сломать — хрупкий он, зараза, словно и впрямь из хрусталя, — раскачал артефакт, благо в тех местах, где «хрустальки» из стенок растут, бетон мягкий, словно слежавшийся пепел, разъедает его, что ли. «Хрусталек» тихонько звякнул и подался, — ну, пока в пинцете, сейчас с контейнерами возиться не резон. Самым медленным ходом назад — дозиметр все-таки беспокоится, похрустывает тихим треском, и полоска на нем зеленая заметно шире стала.

А теперь можно и быстрым шагом, на свет из этого неприятного местечка. Да уж, в самом деле Дикая территория, не зря ее так назвали… даже волосы иногда дыбом встают.

— Ну, что там?

— Да вот… трофей! — Я победно поднял чуть выше пинцет с зажатым в нем артефактом. — Давай контейнер, стажер. Да, и травы туда нарви — штуковина хрупкая, бьется в легкую.

Кисло сегодня как-то прошлись. Места здесь «грибные», хорошие, можно было бы рассчитывать на серьезный улов, ан нет — набрали в рюкзаки в основном такой же мелочевки, что и на Свалке можно насобирать, не особенно напрягаясь. Но жаловаться, конечно, не приходилось — что сами не нашли, то друзья подарили: в рюкзаке у меня лежал «светляк», который один стоил моего полугодового заработка. «Ботаники» обещали крупные премиальные за будущий поход на северные болота по «новым» территориям — расставить лабораторные микромодули — «дартсы», да наметить хотя бы примерный маршрут для будущей экспедиции. И те же фрагменты «пузыря» можно будет продать перед уходом какому-нибудь состоятельному сталкеру или даже барыге из «Шанхая» — тоже сумма выйдет немалая.

И пока голова была занята подсчетами, выкладками да примерными планами на будущее, глаза внимательно следили за полетом гаек, отмечая все странности, какие только можно увидеть. Прав был Фельдшер — Зона пусть и не очень заметно, но изменилась, как будто тише стала, мертвее. И не в Выбросе, наверно, дело было, а в том, что человеческого присутствия совсем не ощущалось. Бывшая промзона словно вымерла от ворот на Росток до кривых перелесков Янтаря. Понятно, что и раньше Дикая небогата была на живность, не любят мутанты бегать там, где жрать совсем нечего и где аномалий много. Разве что шатались тут существа, которые живностью назвать очень сложно — зомби, снорки, кикиморы и прочая не живая, но и не мертвая пакость. Этим, по большому счету, и есть-то не нужно, «ботаники» это давно доказали, но все ж таки пытаются, как та компания снорков на Свалке. Не было еще такого случая, чтоб где-нибудь в выбитых окнах заводских зданий не маячила высохшая желтая морда зомби с глазами-ямками или из какой-нибудь канавы не доносился бессвязный, зажеванный речитатив мертвеца, жалующегося на Зону-стерву, даже заслуженный покой отобравшую. Но и этого сегодня нет — совсем тихо на Дикой территории. Даже следы сталкеров — мятые окурки «Примы», раздавленные банки из-под энергетиков, кострища на редких здесь «чистых» участках были уже застарелые, покрытые наплывами грязи. И тихо вокруг, чуть не до писка в ушах.

— Эй, Лунь…

— Да?

— А что это там такое… вон, на площадке возле цистерн?

Я посмотрел в указанном направлении. Знакомое местечко, и тоже со «сторожами» — небольшая узкая площадка рядом с двумя облезлыми нефтяными цистернами, стоящими на боковой железнодорожной ветке. Четыре тонких столбика в рост человека, таких длинных черных пня, словно выросших на пыльном трещиноватом асфальте. Три рядышком, один чуть в отдалении. Кто не знает, действительно не поймет, что за столбы такие, все в толстых черных потеках и с серыми, гладкими макушками.

— «Долговская» четверка домой возвращалась, Хип. Не тем путем прошли, каким надо.

— Да ну… серьезно? Столбы эти двумя ладонями обхватить можно… ну, на фиг. Пугаешь, что ли?

— И в мыслях не было. На вот бинокль, глянь. У крайнего голова полностью из этой черной смолы вывернута, хорошо видно. А на ближнем лохмотья от комбинезона. С другой стороны, на рельсах, еще один талант стоит, решивший срезать через нехороший участок. Тоже столбиком торчит, таким же точно. Между цистернами есть что-то, на движение реагирует.

— Ох, е-мое, — Хип вернула мне бинокль. — Действительно, голова… даже волосы остались.

— Чуть дальше и правее отсюда стройка есть, с одной стороны обваленная, так там народу осталось намного больше. Так что нам туда не надо — сейчас попробуем к Свалке выйти через второй цех.

— О'кей. Через второй, значит, через второй, — легко согласилась Хип. А вот я призадумался.

Длинные и высокие, в пять этажей, вдоль проржавевших, заросших железнодорожных путей тянулись здания бывшего завода, разбитые на отдельные корпуса. Внутри, и я это знал, было темно даже днем — уж не знаю, о чем думали проектировщики, но весь первый этаж был почти без окон, если не считать за таковые узкие щели в толстых бетонных стенах. Света, проникавшего сквозь них, хватало только на то, чтоб не налететь лбом на внезапно выплывшую из темноты колонну, но было уже катастрофически мало, чтоб обойти зомби, которых в зданиях завода всегда было просто немеряно. Уф… был бы нормальный фонарь, так нет. Мой старый светильник, на осколке «солнца», успешно накрылся при переходе из мира Координатора, как, впрочем, и все остальные артефакты. Хорошие, «шахтерские» фонари продавались на Ростоке, но туда мне ход с недавнего времени был закрыт, да и денег у меня тогда не было ни копейки. На Армейских складах, конечно, тоже наверняка фонари были, но не возвращаться же теперь туда. А та китайская финтифлюшка на нескольких диодах светила разве что на пару метров — в НИИ не нашлось ни одного нормального, подходящего фонаря — только такие вот ущербные «карандаши». Плохо, когда накрывается налаженное снабжение с грамотным, опытным посредником вроде того же Барина. Уж он бы не допустил такого дефицита.

— Что так задумался, Лунь? — Хип обеспокоенно тронула меня за руку.

— Да вот… без освещения мы с тобой, стажер. — Я пощелкал кнопкой маленького, слабосильного фонарика. — Этим только под ноги светить, а по сторонам уже никак.

— В здании аномалии?

— Есть и они… но там имеется и кое-что похуже.

— Что?

«В подвале ощутимо несло кислятиной. Не теми едкими, обжигающими горло испарениями „киселя“ или „газировки“, нет, а характерной уксусной, с четкими нотами тухлятины вонью. У входа в подвал недостроенного общежития запах этот был почти неощутим, пахло скорее терпкой сыростью и мокрым бетоном. Проходя мимо, я даже бы и не посмотрел в его сторону, но в густой, черной глубине мелькнул вначале серебристо-белый лучик, а затем, все в той же черноте, прокатилась по полу „вспышка“ Не уникальный артефакт, вовсе нет, их иногда по нескольку штук из ходки приносят, но спрос на них был стабильный, и, в отличие от других достаточно распространенных артов, даже повышался, из-за чего „вспышки“ медленно, но верно подрастали в цене. Барин уже несколько недель принимал „вспышку“ за четыреста зеленых рублей, ходили слухи, что скоро „ботаники“ начнут скупать их и за четыреста пятьдесят. Многие сталкеры от этого придерживали до поры и без того недешевые артефакты, но, поиздержавшись, все равно продавали посредникам. Естественно, четыреста долларов в Зоне превращались в двадцать-двадцать пять тысяч нарисованных президентов в той же Европе — при определенных условиях артефакт умел дробиться на мелкие и даже мельчайшие фрагменты. Одной „вспышки“, например, хватало на несколько тысяч неисчерпаемых блоков питания для тех же ПМК, сотню „бесконечных батареек“ для ноутбуков или два-три питающих элемента для автомобильных электродвигателей, после чего владелец такого авто мог навсегда забыть о заправках, бензине и смене аккумуляторов. Ну, а пара „вспышек“ в избытке обеспечивала электроэнергией частный коттедж. Некоторые ученые крепко сомневались в „бесконечности“ энергозапаса „вспышки“, но факт оставался фактом — со временем выход электроэнергии ничуть не слабел, артефакт или его фрагмент не терял ни в массе, ни в насыщенном „электрическом“, в легкую синеву, блеске, ни в каких других характеристиках. То, что „вспышка“ вот так запросто нарушает один из фундаментальных законов природы, буквально сводило ученых с ума — люди науки попросту не понимали, как „работает“ этот артефакт. Но человечество давно оценило пользу пусть и непонятных, но ставших вдруг совершенно необходимыми „вспышек“. Юсовцы, по слухам, уже начали на наших артефактах собирать особое оружие по давно придуманным схемам — „вспышка“ обеспечила то самое недостающее звено — компактный и при этом исключительно мощный источник энергии.

Поэтому я и остановился у подвала.

„Если удастся мне выцепить эту штуковину, то вместо ПМ, уже показавшего свою „эффективность“ по стае слепых собак, возьму на вооружение ПП-2000, — думал я, стоя у зева подвала, — да и тушенка уже на исходе, и комбез прожег в „киселе“, дыра пусть и небольшая, а все ж таки дыра, ремонтировать надо“.

Но спускаться по лестнице было все-таки страшно. Дрянные истории ходили вокруг этих заброшенных строек какого-то несостоявшегося учебного заведения. И что морочит на верхних этажах, и что зовет кто-то сталкеров по имени через шахты вентиляции, то есть на самом деле зовет, протяжным таким, печальным голосом, даже на микрофоны ПМК это дело записали. Фреон, излазивший второй корпус, достроенный уже, в котором до Первой студенты жили, одну штуку рассказал. Было, мол, такое, что когда по коридору четвертого этажа шел, то из боковых дверей руки высовывались и ему махали, серые, говорил, длинные такие, а стоило зайти в комнату, то никого там и нет. Еще рассказывал он, что в коридоре том страшно ему не было, только удивительно очень, а испугался он, уже выходя из общежития, да так, что чуть ноги не отнялись. И что с тех пор в этот студгородок он больше ни ногой. А меня вот понесло, дурака… места-то в принципе уловистые, и аномалий не так чтобы много, и зверье эти здания обходит десятой дорогой. А что Фреон руки видел, так это и галлюцинации могли быть, и от голосов в вентиляционных шахтах никто еще из сталкеров не помирал.

А хороша „вспышка“. Они, правда, все „калиброванные“, и размер, и вес у них одинаковый, различия в миллиметрах и долях грамма. Но эта мне показалась самой большой, дорогой и даже по-особенному блестящей. Катаются они по всей Зоне, артефакты это непоседливые, этакие перекати-поле. Даже из ям выбираются, если стенки не очень крутые, но из подвала уже дороги им нет. Кто знает, может, там не одна она, а пара-тройка штук… И жадность вместе с азартом сильнее страха оказались. Покидал я в проем двери гаек, прислушался, да и полез в подвал.

Тогда-то и пахнуло в лицо вместе с холодным, промозглым воздухом той самой, характерной — кислятиной. И по-хорошему, надо бы мне из того подвала наверх, но в темноте, чуть цокая по камешкам, вдоль подвального, угольно черного коридора прямо на глазах укатился яркий серебристый колобок, свернув в какое-то боковое помещение, и, надо сказать, далековато укатился. „Вспышка“ — штука сама по себе яркая, и в темноте хорошо заметная, но вот странное дело — сама светит, хорошо так светит, но ничего не освещает — так, маленькое светлое пятнышко прямо под ней, и все. А подвальный коридор, зараза, длинный, и в этой темноте даже не поймешь, в какую из боковых дверей „хабаринка“ свернула и куда дальше ее понесло. Добро, фонарь есть и „сайга“ с картечью… со светом-то оно нормально, оружие уверенности добавляет. Даже если на снорка в подвале напороться, то тварь эта особо не распрыгается, а на четвереньках бегают они не так чтобы очень ловко. Зомби страшны, вопросов нет, но от них и уйти можно… а зомби здесь точно есть — в одну из комнат медленно, неохотно уволоклось какое-то грязное тряпье, и вонь уже серьезная, словно в подвал дохлых кошек накидали.

И не надо бы быстро по подвалам этим ходить, но оно как-то само получилось — прокидав гайками коридор, прошел я по нему быстрым шагом, не задерживаясь у черных дверных проемов, где что-то смутно шевелилось и вздрагивало. Застойный воздух подвала был уже буквально отравлен смрадом гниющих тел, респиратор не спасал, и потому я начал дышать через рот. Вот и конец коридора, световое пятно фонаря уперлось в бетонные блоки и трубы в лохмотьях теплоизоляции. Прямо по стене с тихим журчанием стекал ржавый ручеек, заворачивающий в большую, на десяток кабинок, подвальную душевую, выложенную коричневым кафелем. Успел я вовремя — пол душевой имел заметный склон для стока воды, и в углу виднелся черный зев канализации. Именно туда, словно бильярдный шар в лузу, и направлялась „вспышка“, медленно катясь по влажному, липкому полу. О том, что артефакт в диаметре заметно больше, чем просвет канализационной трубы, я вспомнил уже в полете…

Зачем я сломя голову метнулся за „вспышкой“, до сих пор непонимаю. Крепко повезло мне, что в душевой не было аномалий — единственно, кафельный пол, покрытый какой-то слизью, сыграл со мной злую шутку. Я поскользнулся, выставленные вперед руки, на которые я должен был приземлиться, разъехались в стороны, и почти не смягчили удара. Скользкий, вонючий и чересчур твердый кафель звонко и поразительно больно встретился с моим подбородком, носом и лбом. С коротким сухим хрустом разлетелся налобный фонарь, и единственными источниками света в совершенной темноте остались искры из глаз и серебристый шарик „вспышки“, усевшийся в выемку слива. То, что было больно, так это мягко сказано — я, оскальзываясь, перевернулся на спину, и по щекам тут же побежали два горячих ручейка. Рассаженный подбородок, саднило и жгло, во рту стало солоно от крови, но зубы, вроде, целы… ох…

Сотрясение я получил почти наверняка — сознание пару раз куда-то уплывало, начало подташнивать. Я с трудом поднялся на ноги, подобрал светящийся шар, и вдруг понял, что совершенно не ориентируюсь в пространстве. От серебристого сияния „вспышки“ окружающая темнота стала казаться еще глубже — артефакт своим свечением словно усиливал ее. Я мог рассмотреть только свои пальцы и запястья — нечего было и думать выйти с таким „фонариком“. В кармане была китайская пластиковая зажигалка, но, по исключительному закону подлости, при первом же „чирке“ истершийся кремень вылетел, и по пружине заскрежетала насечка колесика. Спичек с собой не было, а маленький кристаллик „каменного огонька“, от которого, при некотором умении и не без труда можно было зажечь пучок сухой травы или прикурить сигарету, сам по себе не давал даже ярких искр, а просто лежал в тайном кармашке пояса на случай отсутствия спичечного коробка или зажигалки. Я вдруг отчетливо понял, что придется выбираться из подвала ощупью, придерживаясь всегда одной стены, до тех пор, пока не увижу свет выхода — иначе плутать по подземному этажу можно было долгими часами, помногу раз проходя по одним и тем же помещениям. Я вздохнул, нащупал рюкзак, и из кармана на клапане извлек аптечку, выбрал гладкий цилиндрик универсального раневого антисептика и щедро побрызгал ощутимо жгучим спреем на лицо, вставил в нос ватные тампоны — кровь все не унималась. „Вспышку“ запаковывать в контейнер не стал, оставил в руках, надеясь, что, глаза привыкнут к темноте и мне хватит даже такого странного света. Как оказалось — зря: сияние артефакта было и в самом деле очень странным, и я по-прежнему ничего не видел вокруг даже через долгие несколько минут. Ощупывая влажные скользкие стены, я начал медленно продвигаться к выходу из душевой, поминутно оскальзываясь и с трудом сохраняя равновесие. Скользкий, ледяной кафель, шершавый бетон, гнилое, влажное дерево дверного косяка и совершенно неожиданно — что-то мягкое, осклизлое, легко подавшееся под нажатием руки, „Тха!“ — хрипло каркнуло нечто, часто ступая какими-то липкими, поскрипывающими шагами. И кто-то замычал дальше по коридору, и даже забитым кровавой ватой носом я почувствовал соленый гнилостный запах. Нечто, отшатнувшееся во тьму, снова полезло в дверь, и по моему плечу легонько мазнула белая, безобразно вздутая рука с отслоившимися ногтями — слабого света „вспышки“ как раз хватило на то, чтобы это дело рассмотреть.

Мало какой сталкер не знаком с таким чувством, как свирепый ужас. Не просто страх или неуверенность, и даже нехарактерные „роды ежиков“ перед жутковатым переходом или необходимостью зайти в незнакомую „заброшку“. А именно тот ужас, черный, безумный, когда даже опытный, закаленный Зоной человек превращается в напуганную до слабости кишечника, орущую обезьяну, у которой остается единственная мысль — зубами и когтями пробиться из западни и бежать, бежать как можно дальше отсюда. И, если такое случается, сталкер не жилец — первый же подобный забег гарантированно закончится в „карусели“ или луже „киселя“. Мне, можно сказать, повезло, от такого адреналинового удара мозг не поплыл, а, напротив, заработал в разы быстрее. Я крепко, с оттяжкой врезал ногой в темноту, отчего чье-то тело с грохотом и хрустом отлетело к соседней стене, ломая не то кости, не то горы гнилых ящиков. Вынул из кармана фляжку с семидесятиградусной „слезой контролера“ и вылил ее на левую руку, отчего ткань стала вдруг холодной и потяжелевшей. А затем с силой вдавил кристалл „каменного огонька“ в пропитанный крепким спиртным рукав.

Яркое, желтое пламя разом осветило помещение душевой. Не чувствуя ожога, я другой рукой приподнял дробовик и всадил сноп крупной дроби в распухшее, с вывернутым черным языком лицо, отчего голова зомби разлетелась гнилым арбузом, а вздутое от воды, похожее на бурдюк тело завалилось на спину. Люто выматерившись и подняв повыше „факел“, я ломанулся из подвала на воздух, на свет, по пути с оглушительным грохотом расстреливая в темноту магазин „сайги“…

Красную, всю в волдырях ожогов кисть руки, которая болела так, словно с нее сняли всю кожу, разбитый нос и лопнувший подбородок я потом долго выглаживал „душой“, по счастью, найденной в ближайшем болотце. Потому и шрамов на лице не осталось, и рука зажила на глазах, но с тех самых пор я очень хорошо понимаю людей, которые боятся темноты».

— Так что там, Лунь? — Хип пытливо заглянула в глаза. Признаться девчонке, что жуть берет? Хм… несолидно. Но и топать через темный цех с ходячими кадаврами, имея на руках только слабосильный диодный фонарик, тоже не особенно умное решение. Ведь сколько зарекался уже от глупостей, Лунь? Понесло тебя через Дикую, думал хабара намыть, а то, что цеха тут не просто темные, а буквально черные, и фонаря при себе до сих пор нет, это ты запамятовал, седая башка. Знали бы сталкеры, которые меня всерьез чуть ли не за мастера считают, сколько на самом деле дури в моей голове…

— Не ходи туда, Лунь, — послышался знакомый хрипловатый голос. Мы с Хип обернулись одновременно, и я порадовался за стажера — моментально дробовик к плечу, изготовилась стрелять, даже присела немного, словно уклоняясь от ответного выстрела. Ну, правильно все сделала — никого вокруг, и тут голос за спиной. Пусть даже и знакомый.

В нескольких метрах от нас стоял Координатор, приветственно поднявший руку. И он был не один.

Я узнал Доктора. Болотник немного печально улыбался, отчего на загорелом, обветренном лице стали особенно заметны лучики морщин в уголках глаз. Рядом с Доком стоял Фреон, в полной выкладке для дальнего рейда в Зону — полный рюкзак, запасные магазины для странного, немного громоздкого на вид оружия, отдаленно напоминавшего модульную винтовку FN, усиленный респиратор на груди. Странное дело — Фреон выглядел как будто старше, даже седина в коротких, ежиком, волосах стала заметнее, или, может, я этого раньше не замечал. Сталкера было почти не узнать — привычно хмурое, даже раздраженное выражение лица сменилось на спокойную уверенность во взгляде, даже тепло. Впрочем, Фреон все же улыбнулся, кивнул, покосился на Доктора с почти победным видом. Улыбка сталкера стала шире, когда я легонько щелкнул пальцем по ПМК на поясе.

— Спасибо, Фреон! — Хип крикнула это так звонко, что эхо отскочило от серых заводских стен. — Запомни, сталкер! Я никогда, слышишь, никогда не винила тебя и всегда считала другом! Слышишь меня, Фреон? Я хочу, чтобы ты это знал! Спасибо тебе от нас за все! Спасибо, Фреон! Прости, что не сказала этого раньше!

— Спасибо, друг! — Я поднял руку. — Спасибо тебе за нас.

Лицо Фреона окаменело, он вздрогнул и спрятал глаза за ладонью. Доктор положил ему руку на плечо, что-то сказал неслышно, сталкер отвернулся.

— Хорошо, что вы это сказали ему. — Голос Координатора был очень тих, шел словно издалека. — Теперь он уйдет спокойно и не будет ни о чем жалеть.

Кроме Фреона и Доктора рядом с Координатором стояли еще два человека. Я их не знал… один, высокий лысый старик в удивительно неряшливой, грязной фуфайке, раздутых в коленках спортивных штанах и галошах из обрезанных резиновых сапог, не улыбался, а просто внимательно разглядывал нас. Несмотря на невероятно запущенный вид, взгляд старика светился каким-то потаенным, нечеловеческим знанием, граничащим с безумием, и я вдруг понял, что это Смотритель, о котором тогда, у давно погасшего костра мне говорил Доктор. Тем, кого Док назвал Бессмертным, видимо, был человек в оранжевом научном комбинезоне со снятым шлемом. Молодой, черноволосый, с умным взглядом поверх небольших очков-таблеток, он помахал нам рукой, как старым знакомым, и тут же смущенно улыбнулся.

— Доктор попросил за вас, — продолжил Координатор. — И я с радостью согласился помочь. Мы вам очень обязаны, сталкеры… благодаря вам у нас много времени, чтоб подготовиться к встрече с Монолитом. Он увидел вас и дал нам возможность все исправить, все отменить, все сделать так, как надо…

Доктор что-то сказал, по-прежнему неслышно для нас, но Координатор кивнул и продолжил.

— К сожалению, мы не предотвратили выход Камня на уровень планетарного информационного поля. То желание, желание самой Земли, которое услышал Монолит, было крайне… спорным для будущего нашей цивилизации. Мы идем, скажем так, убедить Монолит не исполнять эту просьбу… и у нас есть весомые аргументы. В том числе и благодаря вам. Запомните: тот осколок, что лежит в вашем рюкзаке, является гарантом вашего желания. Сохраните его… когда придет время, он сам даст знать, что нужно делать. И последнее… собственно, просьба, которую мне передал Доктор и которую я с радостью исполню. Мои способности в этой реальности теперь очень скромны, но я все же сделал небольшую коррекцию событий. Вам будет сделано предложение в НИИ, от которого не отказывайтесь. Это единственный способ добиться того, к чему вы стремитесь, все остальные сценарии вашей реальности… плохи. Одним вам будет очень трудно, и поэтому к вам идет друг и проводник. Берегите ее. Мы уходим, и больше ничем не сможем вам помочь. Возвращайтесь через Росток, там вертолет ученых. Он доставит вас в Чернобыль-7. Прощайте.

Я только сейчас заметил, что фигуры всех этих людей были до странности отчетливы и при этом плоски, словно кто-то наложил на воздух изображение или проекцию. Первым ушел Бессмертный, как-то сразу и бесследно исчезнув, не сделав даже шага. Остальные, не оборачиваясь, быстро уходили вдоль железнодорожных путей, и их фигуры, постепенно теряя четкость, цвета, контуры, на глазах превращались в размытые облачка, терявшиеся на фоне серых стен и пестро-ржавых вагонов.

Больше не раздумывая, я повернулся к выходу на Росток. В конце концов, мало ли что там думает Седой — мы с Хип с недавних пор официально научные сотрудники НИИАЗ. Вправе проходить на территорию научной базы нам вряд ли кто откажет. И добраться до Чернобыля-7 на научном вертолете тоже было бы совсем неплохо — «ботаники» пользуются таким количеством аппаратуры, что риск нарваться на воздушную аномалию сводился к минимуму. Полет над Зоной был намного безопаснее, чем почти сутки похода по бедным в плане хабара, но далеко небезобидным землям Свалки и Кордона.

«Долговец» на первом посту внимательно изучил наши пропуска, недоверчиво косясь на сталкеров, вздумавших вдруг назваться научными сотрудниками, вызывал кого-то по рации, но в конечном итоге все-таки пропустил. Оружие сдавать мы и не подумали — в гости к «Долгу» мы заходить пока не собирались, а сразу двинули к серебристым куполам научной базы, где действительно стоял большой транспортный вертолет, из которого на бетонную площадку выгружали ящики с припасами. Дежурный, хмурый солдат с удивительно «сложным», почти торжественно-героическим выражением лица, сразу кивнул, едва увидев наши карточки, мол, заходите и устраивайтесь, добавив, что с Ростока на базу вылетает и группа «этих ваших ботаников». Долго упрашивать нас было не нужно, и мы забрались в жаркое, темное нутро винтокрылой машины, едва освещенное круглыми иллюминаторами. Через несколько минут пришли «эти ваши ботаники», по-моему, иностранцы, вежливо кивнули и уселись особнячком, разложив на коленях карты и подсвечивая их маленькими фонариками. Пилот какое-то время запрашивал «зонды воздушных коридоров» и «поправки уровней», периодически злобно, со вкусом матерясь и обещая совершенно невозможные кары на головы каких-то «долбодуев», которые «беспилотник на Янове прос…ли», а «пчелами проверять за… ну, очень долго ждать». Что это за «пчелы» я понял скоро — с крыши одного из бункеров по очереди стартовали пять небольших полосатых цилиндров, которые, громко стрекоча винтами, построились квадратом и улетели в сторону Чернобыля-7.

Ждать действительно пришлось долго — «ботаники» уже несколько раз уходили в ближайший «купол», по возвращении принося с собой запах свежего кофе и табачного дыма, выходили курить на площадку, кто-то даже прикорнул на сиденье, свесив вниз руки и похрапывая. Хип тоже уснула, положив голову мне на колени и устроившись так, чтоб ботинки «Кольчуги» оказались за пределами сиденья. А я все думал, какой же подарок приготовил нам Координатор, какую такую возможность «подогнал».

Наконец, видимо, второй пилот выбежал из «купола» и, приближаясь бодрой рысцой, махнул руками. Тот, что был в кабине, сразу окаменел лицом, что-то прошептал и трижды размашисто перекрестился, напоследок быстро поцеловав и спрятав образок на шейной цепочке.

— С богом, — сказал он внятно, зачем-то отстучал по подлокотнику кресла быстрый знакомый мотив, после чего быстро защелкал тумблерами, повернул рукоятки, и вертолет проснулся, зарокотал, начиная раскручивать лопасти.

— С богом, — кивнул второй, вставляя в гнезда какие-то блоки и внимательно следя за показаниями на синеватом мониторе. — Шестнадцатый маршрут, верхний горизонт, разведанная степень риска четыре и ниже, рекомендовано воспользоваться навигацией по рельефу и стационарным маякам. Степень риска Выброса два и ниже, уровень аномальной активности коридора шесть до девяти с незначительными колебаниями. Вылет разрешен.

— Принято. Врубай широкополосный режим и дымовуху через интервал в тысячу метров. Ну, браччо, поехали.

И за весь полет ни один из пилотов не произнес ни слова. Первый вел вертолет, сразу, с места поднятый почти на километровую высоту, хотя, по меркам авиации, расстояние до научного городка было совсем пустяковым. Пилот внимательно, с прищуром всматривался в серое небо, в то время как второй не отвлекался от монитора, быстро, почти виртуозно бегая пальцами по многочисленным кнопкам и верньерам. Всего двадцать минут неторопливого полета, с периодическими зависаниями на месте, во время которых с турелей вертолета выстреливали вперед небольшие, но при этом очень дымные ракеты, оставлявшие в небе длинные серые веревки следов. В иллюминаторы было видно, как рядом с вертолетом дымные следы рвались и закручивались вихрями, но дальше, почти на километр, они висели ровными темными канатами.

Оба пилота немного расслабились и плавно повели вертолет, на снижение только после частого мигания довольно яркой зеленой лампочки, встроенной в приборную доску. Один из них обернулся, и я заметил на его лбу бисеринки пота. Пилот улыбался, показывая большой палец.

Не дожидаясь сообщения ПМК, мы сразу отправились в сторону НИИ. Артефакты принял у нас Зотов, причем лично. Ученый долго, с огромным удивлением смотрел то на «светляк», то на нас. Естественно, и артефакт исключительно редкий, который уже давно, похоже, перевелся в Зоне как вид, и улыбающаяся Хип в «Кольчуге» камуфляжно-зеленой, «свободовской» расцветки с эмблемами «фрименов». Я был готов поручиться, что ни разу действующий участник этой группировки не пересекал порога НИИ.

— Ну, что… браво, сталкеры. — Зотов сказал это почти торжественно, после чего легонько стукнул пальцем по контейнеру со «светляком» — вы в курсе, что у европейцев — внимание! — нет. Ни одного. Такого. Артефакта. Что грант на экспериментальную медицинскую работу со «светляком» давно дожидается отправки: в особенно везучий институт из тех, которые занимаются Зоной. А вслед за этим грантом вернется к нам и потерянное доверие как наших, так и зарубежных спонсоров. Спасибо! — Зотов крепко пожал мне руку и обозначил легкий поклон Хип. — Не знаю, имею ли я право требовать это, но… есть одно дело.

Проф сказал это совсем тихо, откашлялся, и я вдруг нутром понял, что вот оно — то самое задание, о котором говорил Координатор.

— В чем дело, Проф?

— С нашими… коллегами приключилась крупная неприятность. Вы ведь в курсе, что на западе Зоны, за новыми территориями европейцы обустроили крупную базу. И буквально на днях в том районе случился маломощный локальный Выброс. Сама база не затронута, нет, все пока живы, и есть припасы, но… провешенные еще до нашего, скажем так, кризиса со сталкерами дороги, сами понимаете, стали далеко небезопасны. Как вы их называете, «палестинка», само собой, не пострадала, хотя из-за сильного разряда «электры» вышел из строя генератор, который, к сожалению, по неясным для меня причинам они разместили за пределами не только базы, но и самой палестинки, хотя, подозреваю, база давно была запитана от стабильных электрических аномалий. Запасной, стандартный генератор испорчен… в итоге наши коллеги почти полностью обесточены. Запасов у них хватает, но с водой могут возникнуть очень и очень серьезные проблемы — рециркуляционная установка без тока работать отказывается. Родственники уже подали на европейский институт очень серьезный иск, и вы даже не представляете, какая там сейчас истерика.

Зотов поднялся, как-то странно усмехнулся и продолжил:

— Возможно, с моей стороны это исключительно некрасивая мысль, но та самая станция и независимый от нас отдел иностранных институтов, уже почти отстроенный, должны были стать гвоздем в гроб НИИАЗ, который, правда, мы сами же для себя и выстругали. Так вот, друзья мои… нам необходимо найти и провесить дорогу к европейской станции, и обязательно, слышите, обязательно вывести оттуда всех ученых живыми и по возможности здоровыми.

Бородка Зотова вдруг задрожала, глаза блеснули незнакомым, почти хищным огнем, и профессор ощутимо грохнул кулаком по столу.

— Чтоб они, канальи этакие, и не думали поперек нашего НИИ свои базы строить и работу нам портить. Сегодня к нам пришла с повинной часть этих товарищей — мол, выручайте-спасайте. Если выведете наших сотрудников живыми, то, честное благородное слово, полевую базу прикроем и работать отныне будем только под началом вашего НИИАЗ. У них-то спецов нет, и военных на спасательную экспедицию они не направят. Седой отказался, мол, не серчайте, товарищи, очень мало у меня осталось проводников, не могу рисковать для иностранцев, у них другие задачи. «Свобода», к которой эти же иностранцы обратились, что в Зоне станцию построили, тоже отказали, почти не объясняя причин, добавив, что, мол, информацией и материалами будем обеспечивать, но людьми рисковать в незнакомых районах — увольте. Отродясь мы проводниками не работали и не хотим, мол, чтоб смерти импортных «ботаников» на нас повесили, на «Свободе», и без того много незаслуженных собак болтается. Вот так, дословно, и сказали.

Зотов, странно усмехнувшись, потер руки.

— Вот я и вспомнил, Лунь, как ты нас, ученых, по самым скверным местам Агропрома водил. И хорошо водил, надо сказать, все живые вернулись… ну, тогда… — Проф заговорил чуть тише, скорбно нахмурив брови. — Приятная такая есть у вас с Хип черта. Живыми нас из Зоны возвращать. Чего о других, официальных горе-специалистах и не скажешь. В общем, рассчитываю на вас, сталкеры. Крепко рассчитываю. Спасайте НИИ. И учтите, что в спасательной экспедиции — а она не особенно длинная по километражу — обязательно будет еще один участник.

— Кто же?

— Я. — Просто ответил Проф.

* * *

С тех пор как открылись мощные, бронированные ворота в высокой, шестиметровой стене, отделяющей секретный городок Чернобыль-7 от прочей Большой земли, Хип буквально не «отлипала» от окна. Да и мне, если честно, было и дико, и даже страшно, и одновременно интересно оказаться за пределами Периметра. ПАЗик с эмблемой Института — лавровой ветвью на фоне контуров главного здания НИИ и синего камня, лежащего на страницах открытой книги, просто взял, да и вывез из Зоны бывшего неучтенного элемента, преступника, сталкера, а ныне старшего научного сотрудника НИИАЗ с ассистентом, научным сотрудником, бывшим стажером и тоже сталкером. Большая земля встретила нас потрясающе вкусным, живым ветром, шумно влетающим в открытые окна автобуса, непривычной, яркой живой зеленью проплывающих мимо лесов и кусочков не то степи, не то обширных заросших кустарником полей. И над всем этим было глубокое, бездонное, настоящее небо, все в ватных горах ослепительно белых облаков. Зотов, понимающе глянув на нас, попросил водителя тормознуть у небольшого лесочка, И я, не веря, на подгибающихся ногах вышел из автобуса и полной грудью вдохнул этого свежего, сладкого ветра.

Семь лет… семь долгих лет я не ступал по чистой земле — научный городок, закрытый, как и Зона, стеной Периметра не в счет. Глупости это все, что сталкерство въедается до самых костей, до самых дальних уголков мозга, и бродяга, выдернутый из Зоны, просто не способен пройти по незнакомой земле, чтоб не проверить путь гайкой. Ерунда. Я легко, свободно, наслаждаясь каждым шагом по этой чистой, дружелюбной земле, пошел вдоль обочины желтой грунтовки, задевая ладонью стебли травы. Я почувствовал острую, невыносимую усталость от Зоны. Семь лет… семь долгих лет я не ступал по чистой, живой земле.

Меня догнала Хип, уверенно прихватила за руку, прижалась.

— Здорово, правда?

— Не то слово… Знаешь, стажер, а у меня такое ощущение, что помимо задания, абсолютно точно подстроенного Координатором, эта поездка на западную окраину Зоны является бонусным дополнением к программе. Я совсем забыл, как это все-таки здорово… словно камень с души.

— Завязываем с Зоной, — очень тихо шепнула Хип.

— A почему шепотом?

— Чтоб она не услышала, — девушка кивнула в сторону сизой облачной полосы у горизонта и тихо рассмеялась, коснувшись прохладным кончиком носа до моей шеи.

После Третьей катастрофы Зона и впрямь стала если не громадной, то очень большой — ПАЗик, петляя по грунтовкам, выезжал на шоссе, снова сворачивал на какие-то лесные дороги. Путь занял не меньше двух часов, а мы ведь всего лишь проехали от южной до западной границы новых территорий, давно окруживших бывшую зону отчуждения. Временами показывалась стена Периметра — то высокая, сплошная, с боевыми автоматизированными вышками, то состоящая из мощных бетонных столбов, опутанных толстой, особо прочной «егозой» с электронными модулями слежения через каждые пятьдесят метров и, я знал, полями особых сенсорных мин. Я почти не обращал внимания на признаки близости Зоны — меня занимали другие мысли.

Жизнь изменилась резким, сильным поворотом сразу после моего согласия на спасательную экспедицию. Профессор Зотов заранее подготовил все документы, словно и не сомневался в моем согласии. Поэтому дело обошлось десятком подписей и заключением уже серьезного, настоящего контракта на выполнение срочного задания НИИ. Мы с Хип больше не были «внештатниками» — отдел кадров Института безо всякой волокиты, заочно оформил нас в штат как «полевых старших научных сотрудников с особым допуском». Отдел безопасности по высшему требованию послушно закрыл глаза на откровенно сталкерское прошлое одного сотрудника, и участие в подозрительной нелегальной группировке второго новоиспеченного работника НИИ. Разрешение на ношение оружия, паспорт и все необходимые справки, согласования и прочие нужные бумажки нам просто принесли в небольшом кейсе, причем оформление всех этих документов заняло настолько короткий промежуток времени, что я опять подумал о незримой руке Прохорова. Зотов намекнул, что от удачного завершения спасательной операции зависит не только престиж НИИ, но и заодно репутация обеих стран, под непосредственным началом которых этот институт и работал. Сумма вознаграждения, назначенная европейским институтом за спасение своих ученых, не впечатляла — она потрясала воображение. Естественно, большая часть денег в случае удачного завершения операции отходила НИИ — без сомнения, это тоже была работа Координатора, оставившего родной науке хороший денежный приз. Но даже того, что перепадало нам с Хип — причем каждому, — хватило бы не только на Частный домик у моря, но еще и садик к нему. Я уже не говорю о тех деньгах, что я получил за «светляк», подаренный Доктором и очень удачную видеосъемку, купленную у НИИ крупной иностранной телекомпанией — малая толика от этого гонорара перепала и мне. В общем, пару лет безбедного существования обеспечили нам только артефакт и видео, а Зотов дополнительно намекнул, что информация, которую я тщательно собирал в Зоне, для науки мало интересна, но для журналистов в самый раз. И жесткий диск, сохраненным мной в тайнике, способен обеспечивать меня еще немало лет при условии грамотного распоряжения теми тысячами фото, сотнями роликов видеосъемки и громадным количеством записей, и эти материалы вполне могут составить ценную ежемесячную колонку в каком-нибудь крупном журнале или серию крупных научных фильмов. И что он, Зотов, по старой дружбе подскажет знакомым редакторам, с кем можно связаться.

А когда я получил материалы по собственно спасательной экспедиции, то долго не мог поверить своим глазам.

От Периметра до злосчастной базы было всего двенадцать километров Зоны. Два, в самом крайнем случае три осторожных, аккуратных, внимательных дневных перехода по незнакомой местности.

Три последних тяжелых дня перед тем будущим, которого я так ждал, мы ждали. Спасибо вам, профессор Прохоров, дорогой вы наш Координатор, за это самоё «случайное стечение обстоятельств».

И я сильным, крепким усилием воли подавил в себе слишком рано вспыхнувшую радость. Впереди три дня Зоны. Последние, правда, три дня.

* * *

Солидно обустроились европейцы. Уж на что мне казалась мощной защита стен Чернобыля-7 со всеми их бронированными переборками, железобетонными конструкциями и крупнокалиберными пулеметами на вышках, то здесь речь уже шла о настоящем бастионе. Подмывало сказать через переводчика, что Зона, конечно, штука страшная, но ненастолько, чтоб поднимать десятиметровую не стенку даже, а нечто вроде цунами, волной нависающую над нейтральной территорией, плотно утыканной стрелковыми модулями и шариковыми минами направленного взрыва. Там где у нас отлично справлялись спаренные «Корды», европейцы, недолго думая, установили корабельные шестиствольные пушки, способные превращать в мелкодисперсную кашу не только случайного мутанта или вооруженного обрезом бандита, имевшего глупость подойти к этим стенам на расстояние выстрела, но также и обращать в перетертую труху дом, где оный бандит и мутант обретались. Ворота в Зону, створчатые, как у обычных, нормальных людей, помешанная на безопасности, «европа» заменила на круглый бронированный шлюз, закрепляющийся в стене двумя десятками толстых стальных пней. Даже вышек как таковых не было — на высоких решетчатых столбах пялились в Зону десятки мощных широкоформатных камер. Видели бы товарищи немцы с французами и прочими англичанами, на что уходят их налоги…

Впрочем, несмотря на такую более чем серьезную техническую базу и настоящие фортификации, в отсутствие сталкеров, готовых практически за бесценок рисковать жизнью, работа европейского отдела стояла не один год. «Свобода», конечно, помогла заграничным «ботаникам», но отсутствие собственного налаженного сообщения с «неучтенным элементом» Зоны сыграло с европейцами злую шутку. И с нами тоже сыграло, но уже добрую — Проф договорился, что мы проложим маршрут для вездеходов, которые заберут с базы «ботаников» и все, что является мало-мальски ценным, а сами «купола» и бункеры бросят. Одного ЧП хватило за глаза, а научную работу можно вести и в НИИАЗ, благо там и материалы и опыт и профессионализм, который вот прямо сейчас и будет местным «ботаникам» продемонстрирован.

Наша троица важно, неторопливо шествовала по широкому двору, на котором молча, чуть ли не выстроившись в две колонны, стоял разномастный научный люд. Нужно было видеть эти взгляды — русские идут в Зону. Да, именно так это и выглядело, хоть я давно уже понял одну простую вещь: здесь у человека нет национальности, вероисповедания, различия в социальном статусе. Зона очень быстро обесценивает, нивелирует до уровня плинтуса все наносные, искусственные признаки, отмывая в их наслоениях подлинную натуру человека и предоставляя ее во всей красе. Так что о национальностях — а в Зону ходили и украинцы, и русские, были тут и кавказцы, узбеки, даже вроде обрусевший китаец в «Свободе» есть. Сионист — давно уже ставший легендой при жизни одесский еврей, Лихо родом из Молдавии, да мало ли сколько в Зону разных народов из бывших союзных пришло, и потому сталкер не видел разницы ни в акценте, ни в оттенке кожи, ни в чем другом, за исключением личных качеств человека. Редко можно было услышать слова «цыган», «хохол» или «татарин», здесь народ делился всего на три нации — «сволочь», «ни то, ни се, немного мутный» и «нормальный, надежный дядя» — и принадлежность к этим трем народам Зоны нужно было еще подтвердить и всесторонне доказать.

А вот теперь я чувствовал: русские идут в Зону.

Непонимающие, напуганные, но и одновременно восхищенные взгляды европейских ученых, которых многочисленные инструкции и техники безопасности не подпускали к Зоне и на километр: «Как так? Там же… смерть. Там это… люди умирают, мутанты, аномалии, ужас! Как туда можно идти, ведь это же страшный риск! Почему вас туда отпустили? Кто возьмет ответственность?..»

И под этими взглядами зашипела, ухнула герметичная шлюзовая дверь, первым пропуская Профа. Исправились «ботаники» — вместо оранжевых, дрянных «Ксенонов» начали выдавать ученым их новую, многократно улучшенную версию, ничуть не уступавшую нашим «Кольчугам» в прочности, а в уровне защиты от радиации, разрядов и прочих сюрпризов Зоны — возможно, даже и превосходившую. Комбинезон уже был не оранжевый, а серо-зеленый, многослойный, с широкими, накладывающимися друг на друга пластинами особой керамической брони, скомпонованной по принципу рыбьей чешуи, которая одинаково хорошо спасала и от укусов, и от ударов, и от пистолетной пули. Оборудованный возможностью автономного, не зависящего от атмосферного воздуха дыхания и исключительной стойкий к температурным и химическим воздействиям, он уже потому внушал доверие, что был разработан Скифом — ученым, лично набиравшим в Зоне материал для своих диссертаций и исходившим в поисках этого самого материала не меньше километров, чем самые опытные сталкеры. Мы же с Хип отдали предпочтение «Кольчугам-2М», которые уже не раз доказывали свою надежность, а сталкер — товарищ весьма консервативный в таких вопросах, как защита и оружие. Лучшее действительно бывает иногда врагом хорошего… вот и Проф из всего арсенала НИИ выбрал автомат Калашникова из доработанной, «сотой» серий, оставив без внимания «крутые» стрелковые комплексы — кто их знает, как они себя поведут, а эта машинка проверена временем, доверить ей в схватке свою жизнь не страшно, не подведет. Две наши штурмовые «сайги», мало годившиеся против мародеров, прекрасно справлялись с тварями Зоны. Нормальная рабочая тройка — ведущий, ученый в центре, замыкающая.

Когда Хип последней зашла в шлюз и тот начал медленно закрываться, на площади вначале тихо, а потом все громче начал раздаваться шум аплодисментов.

— Нет, вы видели, как они на нас смотрели, а? Люди совершенно не могут представить, как это можно в Зону идти по неразведанной тропе, вне бронированных стенок надежного вездехода. — Проф невесело усмехнулся. — Ведь здесь же мутанты с аномалиями, разве можно? Однако…

— Почему они не вызовут вертолет? — задала Хип вполне резонный вопрос. — По слухам, запад Зоны не особенно активен.

— Друзья мои, готовьтесь к сюрпризам. Местные «новые» территории ну совсем не похожи на Зону южной и юго-восточной частей, и уж тем более мало напоминают центральные районы. Выброс Третьей катастрофы отхватил здесь большой кусок земли… и не факт, что вы сразу признаете в нем Зону, но поверьте мне на слово, это она. И, к сожалению, здесь совершенно невозможно авиационное сообщение. Впрочем, вы сами скоро все увидите.

Очень длинный, овальный в сечении коридор заканчивался еще одной шлюзовой дверью, которая с шипением открылась при нашем приближении, пропуская в небольшое, круглое в плане помещение.

— Местная «вошебойка», — поделился Проф. — Три степени очистки и облучение жестким ультрафиолетом. Все, как у нас, только намного серьезнее, и честно говоря, ни к чему. Хватает и двух степеней более чем. Нам сюда. Зона сразу за этой дверью.

Профессор нажал на клавишу в стальной, блестящей стене, и открылся последний шлюз, выпустивший нас в Зону.

Зотов был прав. Зону я не узнал.

Странно было видеть зеленые луга, рощицы, разнотравье, сосновый бор на песчаном, обрывистом берегу. На первый взгляд западный край Зоны ну ничем не отличался от Большой земли, точно так же покрытой свежей майской зеленью — здесь были даже цветы… И небо — такое же синее, яркое, как и за Периметром, вовсю светило солнце, и белые отдельные облачка ничуть не напоминали привычную серую хмарь.

Но отличий не было только на первый взгляд. Несуразицы, странности, какие-то необычные штрихи натренированное внимание сталкера уже начало вычленять из пейзажа, когда я еще только осматривался, выйдя из бронированного, приземистого купола.

Сосны, высокие, стройные, с зеленой хвоей, все как одна, имели очень странные верхушки — на определенной, везде одинаковой высоте ветви начинали завязываться в тугие узлы, переплетаясь плотными клубками, и хвоя на них была заметно выгоревшей; у других деревьев верх кроны словно расползался по невидимому потолку, верхушки часто загибались даже вниз. И еще в небе, как раз над этими деревьями, едва заметно мерцало светлое марево, желтоватое, зыбкое, напоминающее игру света на водяной ряби. И еще выше, в чистой синеве, словно опухоли, видны были темные продолговатые пятна, длинные туманные мазки, как будто небо было грязным, замаранным.

— Заметил, — Проф проследил за моим взглядом. — Поэтому здесь и не летают не то что вертолеты, но даже и небольшие беспилотники. Карты составляли по космическим снимкам, благо здесь нет постоянной облачности — все-таки западный перенос временами дает себя знать.

Я просто кивнул, продолжая внимательно рассматривать красивую в общем-то местность, так непривычную для глаза. Так похоже на чистую, Большую землю, даже травы такие же мягкие, еще не загрубевшие, но… крутит в медленном, ленивом вихре листву и сорванные веточки, и пожелтевшая, прибитая к земле трава лежит спиралью — «мясорубка», которая улеглась между ближних к нам сосен совсем недавно, после локального Выброса. Дальше, на десять часов, сломана сосна — свежий скол древесины торчит в небо ярким желтым пальцем, а крона, не просто упавшая, а раздавленная, вбитая в заметное «тарельчатое» углубление в почве, и так же лежат там плоские, сплющенные непомерной тяжестью ветви кустов — свежая «плешь». А вон и первые мутанты видны — вываливается из кустов группа непонятно кого — черно-багровые, бугристые куски мяса на костлявых суставчатых ногах. Потом только доходит, что это тут «плоти» такие, совсем уж Зоной изуродованные, у одной даже дополнительная пара ножек на спине имеется, а у другой — две плоских, грубо слеплённых рядом головы — этакая гротескная модель химеры. И пяток здоровенных слепышей-альбиносов, идущих гуськом, но эти-то нам знакомые, как бы не пришлось отстреливаться — альбинос тварь опасная. Я привычно стащил с плеча «сайгу», но тут же повесил оружие обратно — вслед за слепыми собаками из лесочка показалась темная, закутанная в плащ-пыльник фигура. Я мягко положил руку на автомат Профа, уже поднятый к плечу ученый недоуменно взглянул на меня, но я покачал головой, мол, не надо. А Хип просто весело крикнула:

— Привет, Пенка!

— Здравствуйте, — ответил знакомый, звонкий, удивительно чистый голос, тщательно выговаривающий слова. — Я нашла безопасный путь. Идти можно скоро, за мной. Доктор последний раз сказал, что вам нужно помочь.

* * *

— Я не мог… я не мог даже представить такого, — выдохнул потрясенный Зотов, когда Пенка уже скрылась в густом подлеске большой рощи, почти не прореженной аномалиями. — Она разумна…

— Вы так удивлены? А как же контролеры, изломы и прочие, как вы говорите, мутанты?

— Да, но… такое мышление. Такие выводы… не может быть.

Я не смог сдержать усмешки. Весь первый день пути и половину второго Проф не отходил от Пенки, буквально засыпая ее вопросами и едва не наступая на лапы ее слепых «телохранителей», недовольно ворчавших на мешающуюся всю дорогу фигуру. Пенка, умудрялась одновременно вести отряд, «сканировать» местность и подробно обстоятельно отвечать на заданные профессором вопросы или же, когда не хватало словарного запаса, доставать из потрепанного рюкзачка что-то вроде желтого лабораторного журнала и рисовать схемы. При этом боевая рука с зазубренной, роговой пилой на ребре ладони одинаково ловко управлялась с карандашом и выразительной, даже изящной жестикуляцией. С такой же непринужденной ловкостью Пеночка, не прекращая разговора, отмахнула своей страшной рукой половину головы выметнувшейся из высокой травы слишком голодной или же слишком тупой псевдоплоти, решившей, видимо, отужинать одним из псов. Профессор тогда нешуточно вздрогнул, ненадолго отстал, но вскоре снова догнал «иную» — слово «мутант» в отношении Пенки я больше от Зотова не слышал.

Про нас профессор, похоже, начисто забыл — мы покорно плелись в хвосте, выслушивая довольно интересную беседу и отмечая на ПМК детальный маршрут по самым заметным ориентирам — Пенка уверенно заявила, «что дорога широкая, машина ученых пройдет легко, опасности нет». И действительно, эта ходка была, пожалуй, самой легкой из всех, что случались у меня в Зоне — солнце, свежая растительность, поразительные пейзажи — Зона словно прощалась со мной, стараясь напоследок показать самые приятные свои стороны. Даже Хип поделилась похожей мыслью, мол, не желает она нас отпускать, странная эта земля, и уговаривает остаться…

Не доходя до куполов научной станции несколько сотен метров, Пенка, не прощаясь, просто развернулась и ушла, оборвав разговор с профессором на полуслове, но я четко услышал мысль, прозвучавшую у меня в голове: «Друг, ты мой друг. Мы встретимся. Обязательно. Вспоминай меня, говори со мной. Теперь я сильна и буду слышать очень далеко. Отвечу. Не забывай. Помни. Говори. Отвечу». Судя по изменившемуся, удивленному лицу Хип, она услышала те же мысли.

«До встречи, Пеночка, — внятно подумал я, и фигура в плаще на секунду обернулась, кивнула. — Обязательно береги себя».

«Здесь я дома. Со мной будет все хорошо. Спасибо. Вспоминай».

И я, чувствуя, как в глазах странно защипало, и как в горле засел комок, сел на пригорок у искривленной сосны и просто перебирал в пальцах землю Зоны. После чего, по старому обычаю, как и положено по завершении удачной ходки, положил на землю кусочек хлеба, галету из натовского набора и ломтик питательной «энергетической» плитки. И сказал в последний уже раз те слова, которые произносил всегда, возвращаясь из ходки:

— Спасибо тебе, Зона, за то, что одарила, и за то, что выпустила. Если что не так, зла на нас не держи. Не по злобе мы, а по глупости.

Сильный порыв ветра зашумел в кронах, протяжно, долго заскрипело искривленное дерево на пригорке.

Ответила.

А вдалеке послышался тихий пока еще шум моторов — по провешенной нами тропе спешили на выручку ученым вездеходы.

Загрузка...