Дакия

Глава 29

Я поднял глаза наверх. Храм Святого Сердца представлял собой образец поздней готики: базилика из трёх нефов одинаковой высоты. Причем это был явно не новодел — церковь казалась старой, мрачно-средневековой. И в ней чувствовалось что-то немецкое.

На колокольне молчал большой колокол, бликуя шлифованным боком на солнце. Большая часть внешней поверхности церкви была выполнена из рыхлого песчаника, и многие элементы оформления сильно пострадали от времени. Церковь украшали различные скульптуры, арки, каменные узоры, вившиеся по многочисленным порталам.

Самая старая и пострадавшая от времени скульптура — почти полностью разрушившийся бюст Иоанна Крестителя, находилась на хорах здания. Другие скульптуры изображали разных католических святых, но я узнал только святого Николая.

— Красиво, — выдохнул я. Из всех архитектурных стилей, которые были представлены в Петрополе, меньше всего было именно готики. Да, встречались новоделы — в одно время у аристократов были в моде английские поместья. И все же готика и для Петрополя, и для исконно русской части Империи была чуждой.

Здесь же собор смотрелся органично на фоне старых домов, узких, почти европейских, улиц. А пронзительно-голубое небо и яркое солнце создавали ощущение, что мы находились в какой-нибудь жаркой Италии или Испании.

— Идем? — спросила Ирка и на всякий случай надвинула шляпу на глаза. Она здорово занервничала после того, как узнала автомобиль Шпеенхофа.

— Погоди, — шепнул я и принялся вязать заклинание для “шифровки”.

Сперва создал классический непроницаемый купол сильной мощности — поскольку народу в храме могло быть много, пришлось закинуть побольше силы, чтобы выдержал внимание множества глаз и ушей. Затем, укрепив купол связкой из родовой силы и Благодати, начал натягивать на него “невидимку” — примерно это делал Желудь, когда вел нас к Папе Янко.

“Что это такое?” — нахмурилась Ирина. — “Не многовато ли вкладываешь? А если там артефакт отслеживания?”

“Тогда им придется постараться, чтобы нас найти”, — ответил я. — “Засечь — засекут, но мы уберемся раньше”.

Ирэн наградила меня полным сомнений взглядом.

“С ноги дверь выбиваешь, так демонстрируя свою силу. Но, надеюсь, ты знаешь, что делаешь”.

Что ж, хорошо, что обошлось без споров. При всей нежности к Ирине, мне все же было немного виднее, как поступать в подобных ситуациях. Опыт как-никак.

Я заметил Желудя — Орф устроился со стаканчиком кофе на скамейке на площади перед церковью. Мы встретились взглядами, и он едва заметно мне кивнул, тут же установив ментальную связь.

“Что за красотка?”

“Младшая Штофф. Если ты знаешь, кто это”.

“Разумеется, знаю. И на кой хрен ты притащил сюда родственницу женщины, которую подозревают в измене?”

“Потому что она тоже хочет разобраться в том, что происходит. И она может быть нам полезна”.

“Я против”.

“А я тебя не спрашивал”, — ответил я.

“Ты не думал, что эта девчонка может играть за тетку?” — продолжал настаивать Макс. — “Плохая идея, Михаил. Очень плохая”.

“Ответственность беру на себя”, — отрезал я. — “Жди здесь. Если что-нибудь заметишь, маякни”.

Желудь ничего не ответил, но даже на ментальном плане я почувствовал его неудовольствие. Ну, парень, извини. Говоря откровенно, у меня было немного оснований доверять даже самому Желудю. Он мог быть под контролем Юсупова, мог работать на австрияк за мзду, мог вести еще какую-нибудь игру.

Ирка, хоть и не была сотрудницей Отделения, все же оставалась мне другом. И даже больше.

— Идем, — я кивнул на двери церкви. На ступенях по обеим сторонам от входа стояли двое охранников — хрестоматийные мордовороты в черных костюмах. Руки сомкнуты на промежности в позе футболиста перед пенальти, на лицах — темные солнцезащитные очки. Прямо привет из “девяностых”.

Ира шла позади меня, стараясь не отставать — купол получился совсем небольшим, иначе отжирал бы силы с невероятной скоростью. Когда мы поднялись по ступеням, она остановилась.

“Погоди, Миш. Нужно подстраховаться”.

Я не успел спросить, что она задумала, как ощутил всплеск Благодати с ее стороны. Прошла секунда, другая — и охранники отвернулись от нас, словно фигуры в настенных часах. Каждый высматривал что-то вдалеке, и это созерцание настолько их захватило, что мы беспрепятственно подошли к дверям.

Заперто не было.

“Ну, идем”, — сказала Ира. — “Только давай побыстрее. Если меня узнают, будут проблемы”.

О, я это понимал. Медленно, надеясь, что старые петли не заскрипят, я отворил массивные двери. Окованные железом створки поддались с трудом. В нос тут же ударил запах церковных благовоний, воска и пыли — такая густая смесь, что аж защипало в носу.

Никогда не бывал в католическом храме, но знал, что туда может зайти любой человек, независимо от вероисповедания или его отсутствия. Головного убора при мне не было, так что снимать было нечего.

Сразу за входом располагался атриум, где стояла кропильница с освященной водой. Вроде бы верующие католики должны были опустить в нее пальцы, а затем перекреститься. Мы не стали этого делать. Во-первых, принадлежали к иной конфессии, во-вторых, не хотелось мне обманывать в церкви. Как-то неловко было.

Вход в основной зал предваряла еще одна пара дверей — попроще, чем входные, но выполненные из дорогих пород дерева. Я переглянулся с Иркой и осторожно вошел внутрь, сконцентрировав всю силу на том, чтобы отвести как можно больше глаз. Под ложечкой сосало, по позвоночнику бегал холодок, да и коленки отчего-то подрагивали.

Я снова лез в самое пекло, только пекло это внезапно оказалось на освященной земле.

Ирка тенью скользнула за мной через притвор, и я едва успел перехватить дверь, чтобы та не хлопнула. Подруга вздрогнула и задержала дыхание, но когда все обошлось, она тут же скользнула в темный угол. Я последовал за ней.

Дурея от запаха драгоценной смолы, я осторожно огляделся. Наш угол был в боковом нефе, отделенном колоннами от нескольких десятков рядов скамеек. Точно такой же неф был с противоположной стороны. Высокие потолки уносились ввысь, и разноцветный свет от витражей бросал на каменные стены затейливые рисунки. На верхнем ярусе блестели трубы органа, а стены были украшены статуями святых, картинами на библейские мотивы и массивными подсвечниками с толстыми восковыми свечами.

Совсем не как в наших храмах. Все было совсем иначе, но все равно создавалась атмосфера таинственности и торжественности.

“Смотри”, — шепнула Ира ментально. — “Люди у алтаря”.

Ближе к входу никого не было, зато ближе к алтарю на скамьях сидело человек двадцать. Все разные, если не сказать разношерстные. Судя по одеждам, здесь были и лощеные вельможи, и дельцы, и ремесленники — дакийцы, австрийцы, русские… Может и представители иных народов.

А вот разговоры, несмотря на обстановку, не отличались благоговением. Как раз в тот момент, когда мы вошли, говорила молодая женщина в черной вуали. Подружка Штефана, за которой следил Желудь.

— Мы не станем ничего делать, пока вы не выполните обещание, — на плохом греческом и с сильным акцентом говорила она, и в ее голосе сквозили упрямство и нетерпение. — Но вы не торопитесь!

Одетая во все черное, она стояла возле алтаря и спорила с человеком средних лет в дорогом костюме из серой блестящей ткани. Очень обеспеченный товарищ: на пальцах несколько перстней с крупными драгоценными камнями, булавка галстука сверкала бриллиантами, да и туфли явно были изготовлены на заказ.

“Это Шпеенхоф”, — сказала Ира и на всякий случай спряталась за колонной. — “В сером, у алтаря”.

Я присмотрелся внимательнее. Внешне я не находил его неприятным: да, не красавец, но этот мужик тщательно за собой следил и явно желал производить впечатление на окружающих. Темные волосы с сединой на висках он напомаживал и гладко зачесывал, имел гладко выбритый квадратный подбородок, глубоко посаженные небольшие глаза и низкий лоб. Немного несуразные черты, но ничего уродливого.

А затем он улыбнулся собеседнице — вежливо, но холодно. Отталкивающе. Улыбка, от которой создавалось ощущение, что тебе по морде провели наждаком.

— Госпожа Тереза, я помню обо всех наших договоренностях, — не прекращая улыбаться, ответил он. — Однако вы должны понимать, что даже наше могущество не безгранично. Мы вынуждены работать максимально осторожно, и в сложившихся обстоятельствах это будет не так быстро.

— Тогда не смейте требовать от нас подготовки! Пока Штефан к нам не вернется, и речи не идет о мобилизации!

Значит, эту дамочку звали Терезой… Неясно, поможет ли это, но лишним точно не будет. И что за мобилизация?

“Ир, не высовывайся”, — велел я. — “Я подойду ближе — нужно послушать. А ты постарайся разглядеть собравшихся”.

“Хорошо”.

Я переживал, что Ирка станет проявлять излишнюю инициативу, но пока она была исполнительной паинькой. Боялась?

— Дорогая Тереза, я в жизни не поверю, что господин Штефан — единственный военачальник в вашей народно-освободительной армии, — возразил Шпеенхоф, и несколько человек на скамье за ним закивали. — Насколько нам известно, Штефан — один из многих.

— Но он — лучший!

— Если ваш лучший командир умудрился оказаться в плену у пограничной полиции, то я начинаю думать, что ошибся с выбором, — вновь улыбнулся Шпеенхоф. — Быть может, нам стоит собрать собственную армию? Или привести своих добровольцев?

Тереза откинула вуаль с лица и с яростью уставилась на австрийца.

— Нас обманули! Подставили! Нам обещали, что Соколова удастся легко взять. Но это был не тот Соколов!

Шпеенхоф отступил на шаг и скрестил руки на груди.

— Я ведь предостерегал вас. Говорил не верить слухам. Обещал свою поддержку в поиске Соколова, когда он окажется в Дакии. Но вы не захотели делиться уловом — и жадность вас погубила. Теперь мало того, что вы упустили одаренного, так еще и потеряли важного товарища. А все потому, что пожелали выслужиться перед этим русским князем. Неужели вы так уверены, что он не избавится от вас, когда получит все, чего захочет?

Ира уставилась на меня округлившимися глазами.

“Миша! Они… о тебе?”

“Боюсь, что да”.

— Князь не получил Соколова, — прошипела Тереза. — И теперь это не имеет значения. Помогите вернуть Штефана — и мы выполним уговор.

— Почему я должен верить вам сейчас? — Шпеенхоф, сверкая перстнями, сделал изящный жест в воздухе. — Вы подставили нас, использовав оружие, что предназначалось для другой задачи. Вы обнаружили наш след, и то, что на нас теперь выйдут — лишь вопрос времени и сообразительности пограничников. Теперь вместо того, чтобы планировать операцию, мне приходится за вами подтирать. Не кажется ли вам, дорогая Тереза, что за вами теперь должок?

Тереза повернулась обезображенной стороной лица к свету.

— За это, — она указала на шрамы, — вы мне тоже были должны. Считайте, что отныне мы в расчете.

— Полагаю, плата, что вы получили за то задание, оказалась весьма исчерпывающей. Хочу напомнить, что сегодня я здесь не затем, чтобы торговаться, дорогая Тереза. От имени своего патрона я требую лишь исполнения договоренностей. Мы предоставили вам оружие и иные ресурсы для поддержки ваших инициатив. Взамен просим лишь единожды воспользоваться им тогда, когда мы скажем. Это посеет такой хаос и такую панику, что вам лягут все карты в руки. Хотите — захватывайте Парламент, хотите — поднимайте массовое восстание. Хотите — вырезайте целые кварталы неугодных. Нам все равно, наши интересы лежат в иной плоскости. Но сперва сделайте то, о чем мы договорились.

Ира прислонилась спиной к колонне, тоже подслушивая разговор. Даже в слабом освещении было заметно, как она побледнела, как дрожали ее губы.

— Хорошо, — сдалась Тереза и переглянулась с людьми, что сидели на скамьях с ее стороны. — Мы можем начать подготовку, вводных достаточно. Наш человек получил расписание о перемещении императора по Букурешту. Мы организуем несколько подходящих точек на его маршруте, откуда сможем начать действовать.

Я неотрывно смотрел на Макса Фрама. На кой черт композитору сдалось участие во всем этом? Что им двигало? Вряд ли он симпатизировал НОАРД. Не уверен, что и к Юсупову он питал симпатию. Что тогда? Австрийцы? Но кем он был для них? Шпионом? Вынюхивал информацию в российских светских кругах?

А Матвеев? Его-то как занесло? Чьим агентом был он? И какой интерес преследовал?

Блин, да здесь каждому следовало вскрывать мозги и выуживать сведения! Ладно, теперь хотя бы можно составить список и осторожно по нему двигаться…

“Миш, они говорят о поставке оружия”, — Ира даже ментально старалась говорить тихо. — “Шпеенхов работает на австрийцев. Значит, Австро-Венгрия поставляет НОАРД оружие. Это скандал! Нужно срочно предать эту информацию!”

“Не Австро-Венгрия, а Крупп. Твой любимый Крупп”, — ответил я. — “Правда, думаю, это согласовано с высшим австрийским руководством. Для Круппов война — источник богатства. Этой семье выгодно вооружить как можно больше сторон конфликта. А Австро-Венгрии выгодно вторгнуться в Дакию под шумок, когда здесь станет слишком жарко”.

“И все это на почве убийства императора…”

Хотелось заржать в голос. Вспомнился мне эрцгерцог Франц Фердинанд и начало Первой мировой в моем мире. Только в этой реальности австрияки оказались на другой стороне… А вот суть, кажется, осталась неизменной.

— Значит, договоренности в силе? — еще раз уточнил Шпеенхоф.

— Конечно, — кивнула Тереза. — Но к активной фазе подготовки мы приступим после того, как Штефан к нам вернется.

— Не переживайте, — ответил австриец. — Маховик уже запущен. Еще несколько дней — и вы воссоединитесь.

Девушка удовлетворенно кивнула и скользнула взглядом по пустующим скамейкам.

— Но я не вижу здесь представителей князя. Он вышел из игры?

Шпеенхоф пожал плечами.

— Приглашение было отправлено. Если он решит разорвать договор, мы будем разочарованы, но это ничего не меняет. Всем нужна война для удовлетворения наших амбиций. Вам — для реализации идей, нам — для продажи оружия, князю… Князь может сорвать крупный банк, если император погибнет.

Тереза нахмурилась. На некогда красивом лице молодой женщины проступили мелкие морщинки.

— В таком случае мне тем более непонятно, почему он не прислал своего делегата на встречу, — сказала она.

В этот момент двери притвора отворились, и собравшиеся обернулись на звук. Мне из моего угла не было видно вошедшего, но я услышал стук набоек по каменному полу церкви. Ира вздрогнула, отлипла от колонны и осторожно высунулась — с ее позиции было виднее.

Шаги приближались, и когда гость дошел до середины, Ира закрыла рот руками, чтобы не закричать. Поддерживая купол, я метнулся к ней, хотя уже догадывался, что стало причиной такой ее реакции.

Баронесса Матильда фон Штофф явилась с опозданием, но с привычной помпой: в элегантном платье и легком пиджаке, с уложенными в сложную прическу платиновыми волосами и неизменной ярко-красной помадой на пухлых губах.

В руке ее был привычный мундштук — сигарилла тлела, испуская тонкий дымок.

— Прошу прощения за опоздание, — низким, даже немного эротичным голосом, поприветствовала Матильда и выдохнула дым. — Полагаю, вы уже утрясли внутренние вопросы и мы можем наконец-то приступить к делу?