Дакия

Глава 13

— Мы арестованы? — стараясь говорить спокойно, спросил Денисов.

Капитан Ловинеску покачал головой.

— Нет, господин. Это требование — формальность. Данная территория считается приграничной и входит в зону ответственности Пограничной полиции Дакии. Поскольку имело место серьезное происшествие, мы обязаны расследовать инцидент. Вас и остальных пассажиров будут считать свидетелями и потерпевшими. Однако поскольку ваши действия могли нанести вред…

— Что вы себе позволяете? — раздался высокий хорошо поставленный голос Мари Буайе-ле-Дюсон.

Я обернулся. Прикрывая полуобнаженную грудь руками, она шлепала босиком по траве к нам. Прическа растрепалась, платье было разорвано в нескольких местах, но женщина все равно держалась так важно и царственно, словно была настоящей аристократкой.

Я стащил с одного из поверженных бойцов куртку и подал ей, чтобы прикрылась. Дива с благодарностью кивнула и уставилась на капитана Ловинеску.

— Что вы им предъявляете? Юные господа спасли наши жизни! — яростно принялась защищать нас женщина. — Эти… Эти… негодяи остановили поезд, умудрились прорубить бронированные двери и хотели сделать нас заложниками. Взять в плен и продавать за выкуп, как каких-нибудь рабов!

Напор разозленной женщины, судя по всему, сбил с толку даже капитана.

— Мадам, мы непременно учтем это при разбирательстве, — призывая ее к спокойствию, ответил он. — Нам лишь нужно…

— Не смейте меня перебивать, месье! — еще сильнее разъярилась дива. — Я — Мари Буайе-ле-Дюсон, живая легенда танца, и требую к себе если не уважения, то хотя бы права договорить.

Ловинеску переглянулся с одним из своих бойцов и вздохнул.

— Ох… Прошу, продолжайте, мадам.

— Мадемуазель. Эти господа ни разу не воспользовались своим даром без разрешения! Даже для того, чтобы исцелить рану, просили дозволения начальника поезда. Но если бы они не вмешались со своей силой, когда случилось нападение, все было бы гораздо, гораздо хуже! Это была бы самая настоящая трагедия! Вы не видели, что здесь происходило. Здесь стреляли в беззащитных напуганных людей лишь за то, что они отказывались отдавать драгоценности!

— Мадемуазель Буайе-ле-Дюсон, мы непременно учтем заслуги господ из Империи. Ваши показания не останутся без внимания. Однако сейчас, прошу, позвольте моим людям работать. Нам нужно убедиться, что боевики обезврежены, что вашим жизням ничего не угрожает. Мы — передовой отряд. Скоро сюда подтянутся основные силы.

Говоря все это, Ловинеску старался говорить предельно почтительно и мягко. Вероятно, это удовлетворило диву, и она почитала свой долг исполненным.

— Благодарю, — она поймала мой взгляд и слегка кивнула и прикоснулась к своей шее. — А теперь мне нужно отыскать свою драгоценность. Мерзавцы украли у меня именно ту, что я ценила более всех.

Я устало прислонился к поваленному набок джипу. Только сейчас смог перевести дух как следует. Холмистая местность, которую пересекала железная дорога, сейчас приняла постапокалиптический вид: замерший на путях поезд, клубы дыма в небе, раненые и мертвые люди вокруг, искалеченные машины, брошенное оружие.

Да уж, в пылу боя масштаб казался помельче. В своем роде спасением стало то, что Балканский экспресс не был рассчитан на большое количество пассажиров. В первом классе всего четыре купе на вагон, во втором — восемь. Пассажирских — семь, плюс вагоны с развлечениями, рестораны и прочее. Людей было немного. Реши НОАРД пустить поезд под откос, “индийского” варианта катастрофы удалось бы избежать. Хорошо, что экспресс выстоял и не сошел с рельс.

Первым делом люди Ловинеску взялись за НОАРДовцев. Четверо боевиков шевелились и стонали — их капитан приказал оттащить подальше, а молчаливый боец с чемоданом-аптечкой направился осматривать раненых.

“Двухсотых” боевиков оттаскивали в другую сторону — подальше от пассажиров с тонкой душевной организацией. Оружие тоже подбирали и относили в автомобиль.

Увидев автомат боевика, Ловинеску нахмурился.

— С каких пор они могут позволять себе “Люхсы”? — проворчал он и подозвал бойца к себе. — Покажи-ка…

Мы с Денисовым отошли, чтобы не путаться под ногами у дакийцев. Увидев автомат ближе, Костя присвистнул.

— Дела…

— А в чем дело? — не понял я.

— “Люхсы” — австрийское оружие. Дорогое. И патроны там особые — наши не подходят. Обычно партизаны вроде этих из НОАРД воюют с чем попало. Оружие старое или трофейное, сами голожопые. А вот “Люхс” — это штурмовая винтовка австро-венгерских войск, — Денисов наконец-то почувствовал себя в своей тарелке и принялся с упоением меня просвещать — Сменные стволы разной длины: основной, укороченный и тяжелый. Магазин и затворный узел расположены позади рукоятки управления огнём и спускового крючка. Два режима огня: огонь одиночными выстрелами и автоматический огонь.

— Ну вещь хорошая, я понял. Что тебя смутило, Кость?

— То, что “Люхсы” стоят на вооружении армии и спецподразделений полиции Австро-Венгрии. Австрияки здесь не воевали уже очень давно, насколько мне известно. И вроде бы в Дакию “Люхсы” раньше не эскпортировали. И мне интересно, как такие пушки попали в руки к этим голодранцам.

— Может, все же трофейные с дакийских войск? — предположил я.

— Исключено, — ответил Ловинеску, явно подслушавший наш разговор. — У нас на вооружении нет и никогда не было “Люхсов”. Так что теперь мне тоже очень интересно, откуда они взялись у этих боевиков.

Он что-то коротко сказал солдату по-румынски, и тот, кивнув, унес подобранное с боевиков оружие.

— Вижу, вы увлекаетесь изучением вооружения, господин…

— Васильев, — подсказал Костя. — Какой мальчишка не любит игрушки?

— Если любите игрушки, добро пожаловать в Иностранный легион Дакии, — сухо ответил капитан. — Так насмотритесь, что до конца дней играть расхочется.

— Прошу прощения, я не хотел никого оскорбить, — осекся Денисов.

Ловинеску рассеянно кивнул и отвлекся на огни автомобиля, что спускался с холма. Два дакийских внедорожника — видимо, те, что оторвались от шеренги, преследуя главаря, подкатили к нам.

— Взяли! — запыхавшись, сказал по-гречески один из солдат. — Но дело дрянь.

Ловинеску молча дернул подбородком, что, видимо, означало вопрос.

— Идиот устроил перестрелку. Просто так сдаваться не хотел. Пришлось стрелять на поражение. Мы его, конечно, взяли, но…

— Если он еще жив, я могу помочь, — предложил я Ловинеску. — С вашего разрешения, разумеется.

— Вы врач? — удивился пограничник.

— Я одаренный. Понимаю, что о нас всякое рассказывают, да и в Дакии вы наверняка видели в основном последователей боевой специализации. Но нас обучают применять Благодать не только для разрушения, но и для исцеления. Я тоже боевик, но знаю несколько простых целебных заклинаний, которые могут помочь.

Ловинеску задумался, а его люди напряженно ждали решения. По лицу командира было видно, что прибегать к помощи одаренных он не хотел. Насколько я мог судить, дакийцы вообще не особо жаловали носителей Благодати.

— Это их главарь, — добавил я, стараясь склонить капитана на свою сторону. — Его называли Штефаном. Если разрешите попытаться вытащить его, потом сможете разговорить и выяснить все про австрийские автоматы. Обещаю, господин Ловинеску, хуже я не сделаю.

Бойцы в джипе выжидающе уставились на командира.

— Благодарю за предложение. Но я не вправе допускать гражданских…

— Мы уже приняли участие в боевых действиях! — парировал за меня Костя. — Не бойтесь, что Михаил его убьет. Если есть шанс, он сможет…

— Ладно! — сдался Ловинеску, хотя явно не был в восторге от своего решения, и взглянул на парней в джипе. — Ребят, вытащите боевика. Пусть аристократы им займутся.

“Ты что задумал?” — прозвучал в моей голове голос Денисова.

“Попытаюсь кое-что выяснить. На винтовки мне плевать, я должен понять, почему они искали Соколова”, — ответил я. — “Если их прислали за мной, у нас проблемы, и задание осложняется. Здесь я справлюсь сам. Найди Аню и помоги, если нужно. Наверняка она уже очнулась”.

Я оборвал ментальный канал и сосредоточился на Штефане, которого пограничники вытащили из джипа и аккуратно положили на траву.

— Фонарик? — Предложил один из них?

— Нет, мне не нужен свет. Благодарю.

Я провел руками вдоль груди команданте. Да уж, досталось мужику. Было удивительно, как его вообще довезли живым. Пять пулевых, из них три — в грудь, одно в голову, еще одно в руку. И мои “Косы” тоже прошлись… Штефан угасал, и угасал быстро. В моем распоряжении были секунды.

Я сконцентрировался и захватил целебный поток из источника. Сперва просто влил побольше чистой силы, чтобы не дать сердцу остановиться. Затем остановил кровь и заставил пули выйти. Кажется, на кого-то из бойцов это произвело впечатление — кто-то крепко выругался по-гречески.

— Ну, давай, Штеффи, — бормотал я, заставляя кровь снова бежать по артериям, заставляя ткани срастаться.

У меня не было задачи превратить его в огурчик, но НОАРДовец потеря столько крови, что восстанавливать пришлось не только “Живой водой”, но и добавлять чистую силу. Я отмерил немного Благодати и пустил ее в организм террориста.

Вот уж не думал, что буду тратить драгоценные ресурсы на лечение мудаков.

Давай, исцеляйся. Ты нужен мне живым. Точнее, твоя голова.

Убедившись, что Штефан не помрет, я приступил к истинной причине своего альтруизма. Пробил ментальную защиту и начал копаться у него в голове.

Какой-то частный дом, похожий на деревенский. Несколько человек в старой военной одежде готовят оружие. Нет, нужно раньше.

Большой город. Собор, колокольный звон и невыносимая жара. Полдень. Я — то есть Штефан проскальзывает на узкую, на которой и двое с трудом разойдутся улочку. Ныряет в спасительную прохладу темного подвала.

Женщина. С закрытым темной тканью лицом и бархатным голосом. Штефан отбрасывает ткань с ее лица и нежно прикасается к щеке. Шрам. Женщина обезображена, и ее все еще красивое и молодое лицо отталкивает. Но Штефана это не пугает. Он чувствует нежность и трепет.

— Я нашла способ заработать и подняться, — говорит женщина. — В Яме ходят слухи, что в Букурешт едет аристократ из Петрополя. За его голову платят золотом.

— Что за аристократ?

— Соколов. Молодой мужчина. Нико сказал, что этот Соколов представляет большую ценность для одного человека в Букуреште. Если мы его возьмем…

— Мало сведений.

— Взломаем базу билетов у железнодорожников. Вытащим фамилию. Я знаю одного парня, который сможет это сделать… Если он аристократ, наверняка поедет на экспрессе. Имперцы любят сорить деньгами…

Меня выбросило из разума Штефана, когда тот судорожно вздохнул и распахнул глаза. Я отстранился и повалился набок. Капитан Ловинеску лично помог мне подняться.

— Благодарю, господин…

— Репнин, — ответил я. — Михаил Репнин.

Отправиться в Фокшаны мы смогли только под утро. Обследование и зачистка поезда, помощь раненым, приведение пассажиров в чувство, оказание первой помощи… К середине ночи подтянулись “основные силы” — целая вереница автомобилей с бойцами, медиками, следаками. Ловинеску разрывался, а мы тактично ждали, пока о нас вспомнят.

Костя привел Аню в чувство. Слабая, едва державшаяся на ногах, девушка, казалось, исторгла не только завтрак, но и всю пищу, что принимала за последние три дня. Почти насильно мы с Денисовым довели ее до полевого лазарета, где помогали пассажиром, и усадить упрямую артефакторшу на кушетку доктора я смог только под угрозой вмешательства в ее разум.

Но хуже всего было то, что она сама пошла к Ловинеску и призналась, что тоже применяла Благодать. Это автоматически делало ее такой же узницей с непонятным статусом, как и мы.

— На кой хрен ты это сделала? — шепнул я перед тем, когда нас рассадили по разным машинам.

Она лишь пожала плечами.

— Так правильно.

Я заскрежетал зубами от негодования. Зла не было на эту девку! Мы с Денисовым хотя бы хорошо знали легенду и могли кое-как отбрехаться. Но присутствие Ани грозило пустить все коту под хвост.

Одна радость — автомобили пограничников не были оборудованы артефактами считывания Благодати, и я смог пообщаться с девчонкой ментально.

“Значит, у вас еще и имена фальшивые”, — с явной обидой сказала Аня. — “Раньше предупредить не мог?”

“Раньше не было угрозы, что ты нас сдашь. Мы на задании, Ань. Чем меньше народу в курсе, тем лучше. Но раз всех нас будут допрашивать, пришлось ввести тебя в курс дела”.

“И ты хочешь, чтобы я вас прикрыла”.

“Нет, блин, просто так язык развязался! Конечно”.

Аня ухмыльнулась в моей голове.

“И чем планируешь расплачиваться за эту услугу?”

“Чего ты хочешь?” — раздраженно спросил я. — “Цену обозначай сама”.

“Ну… С учетом того, что от меня сейчас во многом зависит судьба всего вашего задания…”

“Аня!”

“Ладно-ладно, не кипятись ты так. Не могу отказать себе в удовольствии немного поиздеваться. Я вам помогу. Тебе и Денисову. Скажу, что давно пересекались на балу, а потом встретились в поезде. Что была некрасивая любовная история. И что я решила помочь, когда в поезде запахло жареным. Но платить будешь только ты”.

“Хорошо. Цена?”

Аня помедлила с ответом.

“Юсупов”, — наконец сказала она. — “Все, что накопаешь на него, станет моим. Дай слово дворянина, что передашь мне всю информацию, которую добудешь на задании”.

Дерьмо! Ну не хотел я ее в это втягивать. Не только потому, что сомневался в Радаманте, но и ради ее безопасности. Но сейчас она требовала от меня слить служебное расследование. Слив или раскрытие? Что было важнее? Что было опаснее?

“Договор”, — подумав, ответил я. — “Слово дворянина. Только трижды подумай, говорить ли все своему патрону”.

“Это ты к чему?”

Ответить я не успел. Автомобиль остановился возле здания, обнесенного глухим двухметровым забором с колючей проволокой. С улицы смотрелось, как тюрьма — забор, “егоза” и здание, похожее на привет из советского конструктивизма. Мы въехали во двор, и тяжелые, способные, кажется, выдержать прямое попадание фугаса, автоматические ворота медленно затворились.

— Прошу на выход, ваше благородие — сказал мой конвоир и помог мне выбраться.

Надо отдать должное, после того, как мы предоставили документы, относились к нам со всем почтением. Вежливо, бережно, словно мы и правда были важными гостями. Но при этом с нас не сводили глаз, следили за каждым движением. Я чувствовал себя чем-то опасным и очень ценным, как пробирка с чумой — все над тобой боятся дышать, признают твою уникальность, но при этом готовы запустить протокол “экстерминатус”, как только возникнет реальная угроза.

Нас по очереди завели в три разные комнаты, и здесь я ощутил блокирующие вибрации артефактов. Это уже было интересно. Может потому и отвезли в Фокшаны, что здесь были оборудованные для допроса одаренных помещения. Я не смог дотянуться ни до Кости, ни до Ани.

— Ваше благородие, если вы голодны, могу предложить лишь закуски из торгового автомата, — извиняющимся тоном сказал мой конвоир. — И они не очень вкусные…

— Ничего страшного, я привык долго обходиться без еды, — улыбнулся я. — Но буду безмерно благодарен, если вы добудете стакан воды.

Не сводя с меня глаз, конвоир высунулся в открытую дверь, крикнул что-то по румынски и снова принялся изображать мебель. Я огляделся по сторонам. Обычная допросная, стол, стул, лампа. Жаль только, стул был жестковат — меня вырубало от усталости, и я был не прочь прикорнуть, а здесь не получалось.

Через десять минут в помещение вошел невысокий человек средних лет в форме: темно-зеленая ткань, шевроны пограничной полиции, погоны я прочитать не смог. Но, кажется, птица не самого низкого полета. Он был без фуражки, и на залысинах блестел пот — в помещении было душно.

— Михаил Александрович Репнин, — сказал он, поставив передо мной маленькую бутылку воды, и сел напротив. Конвоира он не отпустил. — Я майор-юстициар Пограничной полиции Дакии Флорин Василеу.

— Рад знакомству, — кивнул я и набросился на воду. После нескольких глотков прохладной жидкости стало гораздо легче.

— Мы изучили ваши документы, Михаил Александрович, — майор-юстициар положил передо мной распечатки каких-то бумаг и уставился на меня глазами удава. — И я бы хотел задать вам вопрос. Как вы смогли воскреснуть и поступить на учебу, если погибли пять лет назад в возрасте шестнадцати лет?