Цвет моего забвения

Глава 7 Скандал

Она называла Анастасию Светой и вовремя приводила темноту. Утешала, если было страшно. Прятала, когда белая кислота угрожала спалить глаза и шею. Вытаскивала из коридорных передряг. Укутывала старым тряпьём, едва холод пробирался под кожу. Гладила по голове и пела: «Спи, моя Светлана». Даже когда Анастасии не хотелось спать.

Так Она берегла Анастасию. От новых красных цветов.

Анастасия мирилась со своим новым именем, ведь Она была заботлива и честна. И потому что Она могла дать то, в чём Анастасия нуждалась больше всего. Безопасность. Другого Анастасия и не просила. Это — немногие вещи, которые доступны пониманию Анастасии на уровне инстинктов и чувств.

Она хорошо понимала чувства и потребности Анастасии. Даже слишком.

Временами — минут на десять за час — на Неё находило забвение, и тогда Она колотила предметы и швыряла вещи. Представить зрелище страшнее было невозможно. Анастасия забивалась в угол и пыталась превратиться в бетонную крошку. Или в темноту. Смешаться с пылью, рассыпавшись по грязному полу — единственное, чего желала Анастасия в такие мгновения. Иногда, если осколок очередной разбитой безделушки отскакивал от стены и летел не в нужном направлении, доставалось и Анастасии. Было больно и обидно.

Но Её не грех было простить. Потому что без Неё Анастасия не справилась бы.

За несколько часов Она стала дорога Анастасии. Она вошла в сердце и пустила там корни. Просочилась в кровь и лимфу, разбавила соки тела. Даже та Её часть, что кидалась на стены, швыряла вещи и размахивала тяжёлыми предметами.

Всё началось с боли. Она нашла Анастасию в мёртвом пространстве и выдернула оттуда. Там было слишком много света, и он мешал. Белый яд заливал лицо, яркая пелена скрадывала мир. Сжирала контуры, стирала линии, превращала воздух в пепел. Белый свет был источником боли и началом конца. Анастасия пыталась выцарапать пальцами глаза, ведь иного спасения от этой всесжирающей белизны не было. Она проникала в голову сквозь зрачки, делая Анастасию частью мёртвой зоны, и нужно было отрезать ей путь. Только Анастасия не успела: пришла Она. И спасла.

Она застала Анастасию лежащей на полу, лицом вниз. Губы Анастасии, трескаясь и, спекаясь кровавыми корками, роняли одну лишь фразу: «Выключи свет!» Они не могли сказать больше ничего. Все мысли: о боли и непонимании, о сжигающей белизне и желании убаюкивающей темноты, о непонятном, сосущем страхе слились в два слова. Выключи. Свет.

Именно поэтому Она и придумала для Анастасии новое имя. Страшное имя, напоминающее о мёртвом пространстве и белой кислоте, с которым Анастасия смирилась. Потому что сначала Она сделала темноту. Позже Она нашла прибежище — тёмное, но холодное — и привела Анастасию в новый дом. И закрыла все окна. И тогда Она первой получила цветок. И была рада подарку Анастасии.

Сейчас Её нет. И Анастасия боится, что Она может не вернуться. Она ушла в забвении и может не найти пути назад. Обе Её части враждуют друг с другом, как свет и темнота. Как Анастасия враждует со стеной, с рождения отрезающей от мира. У Анастасии под рёбрами сосущая пустота: опасения за Неё сделали своё чёрное дело. И теперь этот вакуум карабкается по позвоночнику Анастасии, ещё сильнее пригибая к полу. Смораживает кровь. Натягивается нитями под кожей, порождая боль.

Её нет. Зато есть другие. Рядом. И они испуганы. Анастасия чувствует это по нарастающему запаху и суетливым звукам. Страх источает особый аромат: пота, молока и мускуса. Прерывистое дыхание тоже пахнет по-особому. Арбузными корками и кислотой.

Эти чужие — не друзья Анастасии. И это уже не Та Худая с торчащими коленками и красными волосами, которой Анастасия тоже хотела подарить цветок. Запах одной из чужачек кажется знакомым, словно Анастасия уже чувствовала его раньше. Только когда?! А от второй бегут по воздуху разряды электричества. Как молнии в разгар грозы. Вот-вот сожмут воздух настолько, что вспорет кожу.

Если они испуганы, значит, им тоже больно. Впрочем, сомневаться в этом не приходится. Их боль слишком сильно пахнет железом. Она перетягивает воздух леской и тугими отрывками шепотков.

Анастасия слушает темноту, пытаясь выудить из незнакомой какофонии ниточку надежды. Может, Она вернётся, разорвав сплетения незнакомых звуков? Но Её шагов не слышно. Здесь только чужие. Анастасия уверена, что их двое. Два спектра запахов. Два ритма вздохов.

Одна что-то говорит полушёпотом. Пустой набор звуков: никакого смысла, никаких эмоций. Многие Её слова тоже не были понятны Анастасии, но язык доброты, ласки и эмоций раскрывал смысл сказанного. Без Неё каждая нота, каждый осколок эха превращается в отголосок кошмара.

Анастасии не нравятся гостьи. Они непонятны ей. Они инертны, как поверхность, на которой цветы не становятся красными. Анастасия боится непонятных вещей и звуков.

Темнота всегда была другом Анастасии, но теперь она другая. Насыщенная запахами, чужими звуками и разрядами, которые хочется вырвать из реальности. Тьма показывает Анастасии свою оборотную сторону. Она сгущённая, тяжёлая, осязаемая. Она давит на плечи, как бетонная плита, и спирает дыхание. Незваные гости сделали чужой и её стихию, и у Анастасии слишком мало сил, чтобы восстановить баланс.

Хочется назад. Туда, где темнота казалась иной: убаюкивающей, ароматной. Тёплой, как объятия, и объёмной, словно гнездо. И где стены казались иными.

Когда это было? Во сне? В другом измерении? А, может быть, в другой жизни?!

Ясно одно. Эти стены не знакомы Анастасии.

Стараясь не думать о страхе, я приближаюсь к знакомой щели. Ноги настолько затекли и онемели, что практически не сгибаются в суставах. Даже кожа затвердела, сжалась и потеряла упругость, превратившись в гипс. Вот и преобразилась я в статую. В безделушку, подобную той, что сама безжалостно расколотила о стену. Даже душу, кажется, выпили через трубочку, оставив голый камень. Хорошо, что руки не поотрубали. Пока.

Статуэтка?!

Осознание накатывает внезапно и оглушает ударом по голове. Паника просыпается и подкатывает к горлу, раздирая когтями изнутри. Мысли в голове расцветают яркими красками, выводы становятся чересчур логичными. Таким невозможно не верить. Перед глазами плывут кадры недавнего прошлого: той его части, которую я помню. Статуэтка летит в стену и рассыпается на части. Штукатурка обнаруживает вмятину, похожую на беззубый рот. Разлохмаченные кусочки гипса падают на пол, как снег. Треугольный лоскут оторванных обоев хлопает на ветру, ухмыляясь.

Сейчас тот, кто глазел через камеру, делает то же самое со мной. Бьёт о стены, давит, ломает, ожидая, когда я развалюсь на кусочки. Разве что, в открытый огонь не бросает… Не иначе, сам Дьявол устроил нам состязания на выживание. Измывается над всеми нами, ведёт учёт смертям и поражениям, ожидая, когда мы передадим ему бессмертные души. А может, ад уже начался?!

Я проглатываю испуг вместе с густой слюной, и во рту разливается металлический привкус. Пусть так. Только я ему не по зубам. Он не увидит, как я упаду. Разве что, во сне, или в своих извращённых фантазиях. Даже через мой труп.

Кашель слышится всё громче. Кто-то захлёбывается за стеной, и моё тело отзывается на чужое страдание. Я сама чувствую боль и саднение в груди. Словно кашляю вместе с незнакомкой, раздирая трахею и выплёвывая наружу внутренности. Даже на языке появляется привкус гноя и крови, сменяя терпкие нотки металла. Я рада этому. Такой вкус, по крайней мере, не вызывает обжигающий страх.

— Кто там? — произношу я в пространство.

Эхо отвечает мне, отскакивая от стен. Отзвуки, растянутые в нити, окружают меня, заключая в вибрирующую капсулу. «Не ходи туда, не ходи!» — упрямо шепчет подсознание, и от его голоса становится не по себе.

Меня словно выкидывает из настоящего момента. Комната вокруг дрожит и смазывается. Разве способен человек выдержать такую дозу чистого ужаса?! Кажется, что кошмар вокруг вот-вот рухнет, как совершенная иллюзия, потечёт, как текстура в компьютерной игре. Что лиловое ночное небо расколется пополам, оставив после себя только солнце. Я с силой ударяю себя по щеке, и головокружение отступает. Снова вижу ненавистные стены с ободранными обоями и старые шкафы. Наверное, я ещё не проснулась окончательно. Или не испугалась, как нужно. В ту силу, которую ожидает наш мучитель, кем бы он ни был.

— Кто там? — повторяю я настойчивее.

Мне отвечает очередной поток надсадного кашля. Он так близко, что я слышу влажные хрипы, исторгаемые дыханием чужака. Разваливается изнутри, бедолага — не иначе. Гниёт, словно перезрелое яблоко.

Выныриваю в разлом, поджимая живот. Не думаю о последствиях и о том, что мой рюкзак остался на подоконнике. Иррациональное чувство подсказывает, что незнакомке нужна помощь, и что я могу ей помочь. Другой вопрос: зачем мне это нужно. Союзник — это отлично, но сотоварищ, которого придётся тащить на себе — скорее минус, нежели плюс. Бег с утяжелением в мои планы не входит. Здоровый эгоизм, мать его.

— Я творю глупости, — говорю я сама себе лишь для того, чтобы почувствовать, что ещё жива. — Господи, я снова делаю дурь. Помоги мне на моём пути.

«Остановись, — отрезает подсознание. — Тебе незачем туда идти. Будет хуже».

Тем не менее, я вклиниваюсь в темноту и прохожу пару шагов в направлении звука. Линолеум поёт под ботинками зловещие песни. Паника — ядовитая змеюка — сдаётся и опускает голову. Тьма кажется убаюкивающей, но едкой. В воздухе распылён яд. А, может быть, это мой ужас сочится наружу, отравляя пространство. Ищет выход: ведь внутри меня места уже нет.

— Эй, — произношу с напором, и мурашки бегут по коже от одного звука моего голоса, — ты тут?!

Кто-то разражается потоком сиплого кашля прямо подо мной. Прерывистое дыхание чужака ударяет меня канонадой, и я вздрагиваю от неожиданности. Пот проступает на висках жидкой прохладой и скатывается по линии подбородка. Ноги врастают в пол. Я хочу одного: бежать. Прочь из этой иллюзии! Надо оставить её позади. Возможно, придётся даже рассыпаться на осколки. Потому что этот ужас не уйдёт от меня даже тогда, когда всё будет кончено. Даже на седьмом круге ада, где, наверняка, есть кошмары пострашнее.

Преодолев испуг, я наклоняюсь и опускаюсь на колени. Скованные суставы натужно хрустят, ноги не слушаются. Кто-то тянет руки из темноты мне навстречу. Обнимает меня за шею, как старую подругу. Стискивает в объятиях и кашляет мне в плечо. Одежда моментально пропитывается тёплой влагой: из незнакомки что-то вытекает.

— Пойдём, — говорю я, и осторожно поднимаю ту, что обнимает меня, на ноги.

Мы добираемся до щели, светящейся во мгле. Я вталкиваю маленькое и худое тело незнакомки на ту сторону и сама забираюсь следом. Она падает на стену и сползает вниз. Только теперь я могу видеть число четырнадцать на её балахоне. До чего же она беззащитная!

— Что-то помнишь? — начинаю я. Хороший вопрос, чтобы завязать диалог. Особенно в этой странной ситуации. Странной и страшной.

Женщина мотает головой, отплёвываясь. Она выглядит потрёпанной и помятой, словно ею с завидной регулярностью моют пол. Хотя, пожалуй, половая тряпка смотрится даже привлекательнее. Щёки незнакомки покрыты восковым накатом. Радужки глаз кажутся абсолютно белыми даже во тьме.

— Я Даша, — говорю я, отдышавшись.

— Ника, — отвечает незнакомка, в очередной раз прокашлявшись. Струйка крови вырывается из уголка её рта и спускается на шею.

Я подхожу к Нике и присаживаюсь рядом. Шероховатая стена неприятно холодит спину. Майские ночи коварны. Очень.

— Сколько человек ты видела, Ника?

— Два, — Ника снова заходится кашлем. — И во тьме. Внизу… Там ещё кто-то есть. Зуб даю.

— У меня нет повода тебе не верить, — вздыхаю в ответ. — Полагаю, что не стоит жертвовать зубами.

— Газ, — Ника неожиданно показывает на щель и снова начинает задыхаться от кашля.

— Здесь?

— В одной, — она заходится, — в одной из комнат. Всего-то люк открыла… в полу. И повалило.

— Надышалась? — предполагаю я. — Поэтому и кашляешь?

Ника кивает, вытирая окровавленный рот. Рваные разводы ложатся на тыльную сторону её ладони. Лунный свет прижигает их, делая ещё ярче.

— У тебя есть соратники? — интересуюсь я просто для того, чтобы поддержать разговор.

Мне очень многое хочется спросить и уточнить. Но я понимаю, что Ника может и не ответить. Не потому, что не хочет. Кашель не даст. Газ ест её изнутри. Всё ещё.

Ника мотает головой. Чёрные волосы падают на лицо щупальцами медузы.

— Ушли, — поясняет она, справившись с очередным приступом. — Темнота одну сожрала. Вторая отправилась… сама. Навстречу ей. Нет… больше. Плохая банда.

— Они помнили хоть что-нибудь?!

— Имена, — Ника задыхается. — Это всё.

— Это не так и плохо, — вырывается у меня. — Есть и те, кто не помнит. Не помнил.

— Вас… много?!

— Сейчас я одна, — отрезаю я, предвосхищая вопрос. Меньше всего мне хочется говорить о Лорне и Лили. А о Десять я и помнить бы не желала. — И это главное.

— И не… и не дрейфишь, красавица?

— Так лучше, — признаюсь я, скорее, сама себе, нежели Нике. — Не все здесь друзья. Здесь нет товарищей и соратников, если быть точнее. Каждый подведёт тебя под нож при первой же возможности.

Ника мотает головой, в очередной раз заходясь в надсадном кашле.

— Психология экстремальных ситуаций, — поясняю я со знанием дела. — Когда выживание в приоритете, нам нет дела до других. И до моральных норм — тоже.

— Я видела, — кашляет Ника, — видела ту… что побежала на смерть… сама…

Удушье прерывает её скомканную речь. Кажется, что она вот-вот потеряет сознание.

— Номер девять, — продолжает Ника. — Де-вять…

— Девять?!

Ника снова обнимает меня, словно боясь потерять. Её ладони холодны и цепки. Удивительно: она доверяет мне, не зная ничего о моих тараканах и прихотях. Наивная. Я и сама не знаю, можно ли на меня полагаться.

Отстраняюсь. Голова начинает кружиться. Лоб, точно между бровями, пронзает копьё ноющей боли.

Внезапно стена перед глазами начинает расплываться и смазываться, превращаясь в калейдоскоп спутанных нитей. Мир теряет фокус. На первый план выходит вращающаяся сеть из люминесцентных нитей. Я не понимаю, откуда она появилась, но, тем не менее, не боюсь. Там, где сидела Ника, сейчас плавает тёмно-зелёное пятно. Болотное, с красно-чёрными вкраплениями.

Ужас не возвращается. Напротив: паника отступает, освобождая место бескомпромиссной уверенности. Та часть меня, что ушла глубоко под кожу, знает, что происходит. И говорит мне об этом языком эмоций. Жаль, что нервных импульсов слишком мало для того, чтобы дать этому явлению название. Но я убеждена: такое происходило раньше. Это — весточка из забытого прошлого, в котором осталась я, настоящая. И эти странные видения — моё благо, а не наказание.

Болотное пятно обретает форму, заливаясь в контуры никиного тела. Красно-чёрные протуберанцы концентрируются в районе грудной клетки и приобретают форму двух расширяющихся мешков, увенчанных толстой трубкой.

Когда до меня доходит, что я вижу тело Ники насквозь, я отворачиваюсь и начинаю плакать. И я уже не боюсь, что кто-то может заметить мои слёзы.

Леденящая тьма сжимает со всех сторон, как скафандр. Смыкается непроницаемыми чехлами на запястьях, обхватывает икры. Я чувствую себя дайвером на большой глубине, разве что, кислородных баллонов за спиной не хватает. А они не помешали бы: воздух здесь разрежен и ядовит. Дышать тяжело: словно на грудь положили камень. Или целую плиту.

Сердце заходится, поднимаясь к шее: испуганная птица, запертая в клетке. Пульс распирает виски. Каждое движение даётся на пределе.

Возможно, это всего лишь страх. Только я никогда не признаюсь себе в этом. По крайней мере, до тех пор, пока за мной сквозь темноту крадётся самый страшный враг. Часть меня, которую я ежечасно вырываю из недр души. На её место я призываю ту, кем желаю быть. Чужую, но нужную. Пока я играю эту роль, я не имею права на страх и сомнения. Я просто делаю то, что должна.

Под чужой маской мне тяжело, но спокойно. Я не желаю быть слабой, и нести это отрицание тяжелее, чем груз новой личности. И как я хочу, чтобы однажды маска приросла ко мне и стала новым лицом.

Я снова дёргаю Принцессу за лодыжку, стараясь не сбросить обувь. Вот отъелась! Дыхание сбивается, превращаясь в разорванные всплески. Пот проступает на лбу и холодит кожу. Мне жарко даже на этом искусственном морозе! Я больше не могу. Как же хочется сесть на пол и замёрзнуть!

— Ну же, — шепчу я, — почему ты такая тяжёлая?!

Обмякшее тело Принцессы поддаётся на пару десятков сантиметров. Сквозь тьму до меня доносится сиплый стон, и я с облегчением выдыхаю. Значит, точно жива. До этого даже толчки её пульса не могли переубедить меня в обратном.

Обливаясь потом, я делаю ещё один рывок. Мышцы ноют. Промороженные доски хрустят под ногами. С двенадцатой мы, конечно, справились бы быстрее. Но я не могу осуждать её за то, что она побежала защищать подругу.

Осуждает вторая Зара. Та, что идёт сзади. Ей нипочём мрак: она стремится на запах моего неприятия. К противоположному полюсу магнита. Она примчится, чтобы забрать меня, даже с другого края света.

— Больно, — тихо стонет Принцесса, и непередаваемое облегчение согревает меня ещё сильнее. Словно новая кровь вторглась в сосуды.

— Потерпи. Сейчас мы выберемся, — успокаиваю её я. Сомневаюсь, что она понимает мои слова, но всё же. — Немного осталось.

— Выберемся? — переспрашивает она неуверенно.

— Мы идём к выходу, Принцесса, — отвечаю я. — Успокойся. Скоро будем в безопасности.

— К выходу? Я что, ослепла? — проговаривает Принцесса.

— Просто здесь темно, — поясняю я. — Скоро ты всё вспомнишь.

— Вот же чёрт! Я так хочу домой…

— Я тоже хочу домой, — захлёбываюсь холодной темнотой и едва не падаю от головокружения. — Но сейчас нельзя.

Я снова тяну ногу Принцессы. На этот раз движение даётся легче. Ощущения, что я тащу мешок с картофелем, больше нет. Принцесса помогает мне руками.

— Отдохни, — проговариваю я. — Я справлюсь.

«Не ври, — просыпается ненужная Зара. Та, что вечно за спиной. — Ты не дотащишь её. Тебе бы присесть. Или упасть: прямо на пол, на этот лёд. Ты не расстроишься, даже если уснёшь навеки. Ну же!»

— Надорвёшься, скорее, — Принцесса вторит голосу моего подсознания. Неужели к ней возвращается привычный скептицизм?! Как бы то ни было, такой она мне нравится больше. — Такая хилячка, как ты, меня не вытащит.

— Возможно и так, — лучше уж согласиться с ней, чем спорить. — Только одна я отсюда не уйду.

— Хватит тупого лицемерия. Ты же ещё свою подружку не нашла, — фыркает Принцесса с былым ехидством. — Не устала разыгрывать спектакль о вечной преданности?!

Я молчу. Она догадывается: я не могу простить себе, что повернула назад и иду к выходу. Я бросила вызов ситуации и не справилась. Как и несколькими часами ранее, в этом же месте. Когда мы бросили Экорше, как последние трусихи!

Удушье сваливается на грудь. Темнота побеждает меня. В непроглядной мгле меня легче настигнуть. Вторая Зара видит даже сквозь ночь. А ещё здесь не видно моей маски.

— Что, сложно сказать? — продолжает Принцесса. — Передумала спасать свою товарку?

— Заткнись, — огрызаюсь я, и вторая Зара впервые аплодирует мне. Сейчас она управляет моим телом и разумом. Она держит мои плечи и не разожмёт ладони до тех пор, пока я иду на поводу у страхов и опасений.

— И стоило из себя героиню корчить? Мы все здесь напуганы. И только идиот не поймёт, что это нормально.

— Надо сначала раздобыть фонарь, — начинаю оправдываться. Ищу причины своего слабоволия, но снова и снова не нахожу. Потому что их нет. Точнее, причина одна. Я — слабачка.

— Долго придумывала отговорку? — злобно верещит Принцесса.

— Мне кажется, раз ты так разговорилась, ты можешь идти сама!

— Да с удовольствием, — гнусавит Принцесса. — Всё равно ты мне спину разодрала!

Принцесса выдёргивает лодыжку из моих ладоней и поднимается на ноги в темноте. Возится подо мной, словно собирая себя по частям. Я слышу, как она глотает стоны. Потом тишину разрезает надсадный хруст её коленок. Мгновение спустя Принцесса налетает на меня, едва не опрокидывая на пол.

— Осторожнее, — делаю я замечание.

— Голову мне разбили конкретно, — констатирует Принцесса. — В этой тьмище я даже не понимаю, заносит меня или нет.

— Если и занесёт, главное, чтобы занесло к выходу, — отвечаю я. Напускная уверенность тает на глазах, и я уже не могу контролировать дрожь. — Мы долго здесь не продержимся. У меня уже пальцы ничего не чувствуют.

Неужели я признала собственную беспомощность?!

Подношу ладонь к лицу и замечаю, что чувствительность потеряли не только пальцы. Кожа на щеке тоже онемела. Покрылась инеем, как оконное стекло в разгар зимней стужи, и проморозилась насквозь. Это ледяное царство скоро превратит нас в полуфабрикаты! В этой тёмной дыре можно было бы устроить отличный погреб.

Или склеп. Для таких как мы.

— Зато у меня всё тело на кусочки разваливается, — прерывает мои размышления Принцесса. — Ты хотя бы знаешь, в каком направлении идти?

— Прямо, — с издёвкой уточняю я. — Но ты можешь и назад. Невелика потеря.

— Повезло же мне с такой дурой связаться, — Принцесса начинает ворчать.

— Ох, не надо было мне спасать тебя! — злость, наконец, перевешивает самообладание, и я начинаю размахивать в темноте руками, задевая Принцессу. — Лучше бы искала Экорше, чем тебя тащила!

— Можно подумать, я тебя об этом просила!

Тьма рассеивается столь же внезапно, как и тишина. Сделав ещё один шаг, я понимаю, что вижу свои руки. Тонкая полоса света бежит по кончикам пальцев. Впереди клубится лиловое марево. Неподалёку звенят возмущённые голоса. Они, как и свет, возникли из ниоткуда: словно нас перебросило в пространстве. Могу поклясться, что не слышала их секунду назад.

— Ты что-нибудь слышишь? — раздаётся из-за спины голос Принцессы.

— Мы пришли, — констатирую я. — Можешь отдохнуть.

Мгновение спустя я понимаю, что отдышаться не получится. Воздух снова пахнет опасностью и смертью, и этот смрад душит, пробираясь в горло. Впереди назревает конфликт. Причина пока не ясна, но по голосам я понимаю, что пришли чужие. И явно не с самыми добрыми намерениями.

— Как будешь оправдываться, убийца?! — доносится до ушей знакомый голос.

В десятке шагов от меня мечется крупная фигура. Двенадцатая. Это точно она. И, судя по её волнению, не всё так хорошо.

— Балласт сброшен, — Принцесса выходит на свет и кашляет.

— Ты о чём? — переспрашиваю я. — Понимать намёки я не умею, тем более, такие грубые.

— Ну да. Тебе всё разжуй да объясни. Смотри, — поясняет она, вытягивая руку вперёд. Кончик её пальца дрожит, выписывая чёрные круги на лиловом, — Она пострадала куда сильнее меня. И, кажется, уже не встанет. Коррозия не успела.

Лишь когда взгляд натыкается на тело у лестницы, я понимаю, что имела в виду Принцесса. Девочка, которая была с ними, сильно избита. Её голова превратилась в кровавое месиво. И помощь ей уже не требуется.

Около тела топчутся двое: женщина с модельной фигурой и ребёнок. Женщина призывно качает в воздухе доской. Неужели это она исколотила Принцессу до полусмерти, а потом убила несчастную девочку?! Разум упрямо отказывается принимать этот факт. Красавица с пепельными волосами и с номером два на майке не похожа ни на убийцу, ни на неадеквата.

— Оправдывайся, — снова разбавляет тишину двенадцатая. — Я даю тебе шанс. Почему ты убила её?

— Откуда ты… — номер два растерянно поворачивается к телу в шахте. — Ты не могла…

— Повторить? — двенадцатая чеканит каждое слово. — Объясни. Почему. Ты. Её. Убила.

— Я не трогала никого! — вторая разводит руками и поворачивается к ребёнку, что стоит рядом с ней. — Лили, скажи, что мы никого не убивали!

Девочка с семёркой на балахоне, которой на вид не больше двенадцати, услышав её слова, испуганно пятится и прислоняется спиной к стене.

— Скажи! — не выдерживает номер два. — Это важно, понимаешь?!

— Лорна, — лепечет девочка, поднимая тонкие ручки, — Лорна, прошу тебя…

— Мы никого не убивали, Лили! — вторая начинает кипеть. — Просто скажи это и всё!

Лили закрывает глаза дрожащими ладошками и впечатывает своё тельце в стену. Темнота заслоняет половину её лица. Но не нужно быть экстрасенсом или обладать сверхпроницательностью, чтобы догадаться: ребёнок напуган. Подтверждая мою правоту, Лили начинает пронзительно плакать. Даже не плакать — выть.

Воздух дрожит и натягивается, хлещет меня по щекам. Чужие эмоции становятся осязаемыми и прожигают кожу насквозь. Я задыхаюсь.

— Всё ясно, — отрезает Коррозия, нервно размахивая руками. Каждый её кулачище размером с огромное яблоко. — А теперь позволь мне сделать то же самое с тобой.

Коррозия делает пару шагов к лестнице: туда, где распластался труп первой. Судя по скорости перемещения, она не пустословит. Она действительно намерена драться. На смерть. От одной только мысли, что здесь может появиться ещё одно тело, меня начинает тошнить. Я облокачиваюсь на стену и жадно глотаю воздух, пытаясь погасить жжение внутри.

Вторая принимает боевую стойку. Кажется, она совершенно не напугана. А зря.

— Коррозия! — выкрикивает Принцесса. Она выбегает вперёд, но её тут же заносит и откидывает на стену. Пологие тени пляшут по её окровавленным щекам, как траурные кружева. — Не трогай дерьмо! Не пачкайся!

— Я всё решила, Принцесса, — проговаривает Коррозия сквозь зубы.

Огромный кулак поднимается и описывает дугу в воздухе. Он похож на торпеду, выпущенную субмариной, что рассекает воду и летит точно в цель. Мне кажется, что я слышу свист, когда пространство разрывается под ним. И мне страшно, потому что я не увернулась бы от такого удара. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: Коррозия хороша в бою. Чертовски хороша!

Я закрываю глаза, чтобы не видеть, как Лорна отлетит к стенке, и снова погружаюсь в темноту. Только на этот раз она спасает и успокаивает. Но я не успеваю насладиться своей пустотой. Потому что, мгновение спустя, голову наполняет дикий вопль.

Кричит… Коррозия?

— Я устала от этого, — бормочут мои губы. — Скажите, что это сон. Умоляю.

— Ничего себе, — комментирует Принцесса. Особой радости в её голосе не слышится.

Стараясь преодолеть ужас, я открываю один глаз и тут же снова захлопываю его. Но мгновения оказывается достаточно для того, чтобы увидеть, что произошло. Кулак Коррозии влетел в стену, отбив внушительный пласт краски.

Лорна увернулась. Каким-то чудом она избежала удара.

— Коррозия, остановись! — Принцесса поднимает вверх измазанную в крови руку, и тут же снова роняет её, как плеть. Она слишком слаба, чтобы вмешаться, но клянусь, она хочет этого! — Тебя слишком несёт!

Лорна выныривает из темноты точно под рукой Коррозии и тут же отступает на пару шагов. Складывает руки и выставляет перед собой доску, как щит. Она гибкая, как ласка, и такая же быстрая. Создана, чтобы противостоять тяжёлой артиллерии.

— Ты умрёшь, — произносит Коррозия озлобленно. Её слова звенят в раскалённом воздухе, как реквием. Как прощальная молитва на похоронах. — Я обещаю это. Я забью тебя так же, как ты забила её.

— Хватит! — кричу я во мрак. Слова вибрируют в воздухе и отскакивают от стен осколками стекла. — Прекратите это немедленно! Коррозия! Дай ей возможность объяснить!

Мои слова заглушает истеричный вопль Лили. Её золотые кудряшки горят в лунном свете, как нимб. Девочка пятится к двери, закрывая лицо руками. Худенькие плечи Лили трясутся, как на морозе.

Нет, они не будут думать о детях. И о том, что грозит психике малышки.

Коррозия несётся на Лорну, со свистом рассекая воздух: тяжёлая и смертоносная, как танк. Машина для убийств, состоящая из плотных мышц. Она подпрыгивает, готовясь нанести фатальный и неожиданный удар. Кулаки мелькают в воздухе: ещё мгновение, и впишутся точно в челюсть соперницы!

Но Лорна и в этот раз прогибается, минуя удар. Ловко разворачивается и стремительно заходит за спину Коррозии. А потом — замахивается доской, целясь точно в её спину.

Треск дерева! От неожиданности Коррозия падает на пол пластом. Её тело встречает бетон громким шлепком. Мне ли не знать, как ей больно сейчас. Только она не роняет ни звука. Наверняка, готова встать для очередного тщетного броска.

Лили у двери надрывается, словно её режут. Я закусываю губу, стараясь не закричать вместе с ней.

— Это не я! — Лорна подходит к поверженной Коррозии и демонстративно ставит ногу промеж её лопаток. Я не могу этого видеть. — Не я забила твою драгоценную девчонку, поняла?! Я не настолько подлая, чтобы мелкую рыбёшку хватать. А вот тебя — с удовольствием!

Принцесса надсадно кашляет в темноте и сползает на пол. Она ничего не сможет сделать. Испуганная Лили тоже вряд ли сумеет чем-то помочь. Она готова бежать. Может, это и лучше в такой ситуации.

Настал мой черёд действовать. Надо заканчивать этот бал.

— Прекратите это! — я отрываю спину от стены и иду к лестнице. Перешагиваю через распластанную руку первой, стараясь не смотреть вниз. Запах крови становится более насыщенным, сердцебиение набирает громкость и силу. — Перестаньте, умоляю!

— А она меня послушала, когда я просила? — Лорна снисходительно поглядывает на меня и вскидывает бровь. На её щеках горит румянец торжества. — Почему я должна тебе подчиняться?

— Кто-то из вас должен оказаться мудрее, — замечаю я.

— Хотя, — Лорна грациозно ведёт плечом, — ты права. Она — слишком слабая соперница. Таких нужно отпускать.

Лорна смеётся: дерзко и неприкрыто. Но в её усмешке нет радости: лишь скрытая боль. Подавленная и вытесненная на глубокие слои подсознания. Стиснутая до размеров спичечного коробка.

В этот момент Коррозия выворачивается под ступнёй Лорны и цепко хватает её за лодыжку. Та успевает лишь ойкнуть: скорее удивлённо, нежели испуганно. Коррозия резко поднимается и встряхивает Лорну, как манекен. Девушка падает на спину: лишь огромная двойка загорается в полумраке. Прорезает темноту люминесцентным всплеском и тут же тухнет.

Лопатки Лорны встречают рёбра ступенек. Удар выжимает крик из её горла. Настоящий, полный испуга и отчаяния. Теперь она не притворяется. И мне хочется ей помочь. Очень хочется.

Тишину прошивают учащённые вздохи и сопение. Присев, Коррозия смыкает руки на шее Лорны и прислоняет её голову к стене. В её глазах плещется абсолютное безумие.

— Она была ребёнком, — рычит Коррозия низким голосом. Её выпуклый лоб почти касается лба Лорны и слипшихся волос, ниспадающих на её лицо. — Беззащитным и напуганным. Ты могла протянуть ей руку, но предпочла убить.

— Это не она, Коррозия! — меня, наконец, накрывает неконтролируемая истерика. Я подлетаю к Коррозии и начинаю трясти её за плечо. Вторая Зара победила, вошла в меня, сорвав фальшивый лик. Теперь я не могу этого отрицать. Во мне больше нет чужой силы и стержня. Мою маску растворила темнота. — Отпусти её! Хватит!

— Грязная сука, — произносит Коррозия, глядя в зажмуренные глаза Лорны. Их лица почти соприкасаются, и мне начинает казаться, что Коррозия вот-вот поцелует соперницу. — Твои руки теперь в крови. В крови бедного ребёнка. Ты не отмоешься, я обещаю.

— Но ты ведь не будешь сама пачкаться, — я снова трясу Коррозию, пытаясь вывести из оцепенения. Я не боюсь, что она набросится на меня. Гораздо страшнее то, что я вижу. Она готова растерзать Лорну, действительно готова! — Прошу тебя. Прекрати это.

Лили с другого края площадки взвизгивает, вторя мне. Череда всхлипов проносится над головой, как стая птиц. Мне очень хочется обнять девочку, но я не могу сделать это сейчас. Кошмар должен прерваться любой ценой.

— Коррозия, — продолжаю я. — Прошу тебя!

— Ладно, — к моему облегчению, Коррозия разжимает руки. По тонкой шее Лорны бегут ожерельем красные пятна.

Лорна хватает ртом воздух, обвивает пальцами свои плечи. Красная ссадина горит на её запястье. Словно с неё сорвали металлический браслет.

Браслет. Я вспоминаю сжатые кулаки девушки из лифтовой шахты и безделушку, высовывающуюся меж её пальцев. Боже! Может, было бы лучше, если бы Коррозия придушила Лорну?!

Хотя, не стоит думать так. Я не знаю, что творится в голове у второй. И, тем более, не представляю, что произошло между ней и покойной девушкой. Вероятно, Лорна противостояла ей. Она совсем не похожа на убийцу. Разве что на ту, кто, защищаясь, бьётся до последнего.

— Иди, куда шла, — продолжает Коррозия. — И не попадайся больше мне на глаза.

— Я не оставлю тебе это, — хрипло отвечает Лорна. — Даже на том свете. Если я умру здесь, первой, кого я заберу с собой, станешь ты!

Коррозия не отвечает. Она поднимается и резко отворачивается. Наклоняется над Нетти и осторожно складывает её истерзанные руки на груди. Я боюсь заглядывать в её лицо, потому что знаю, что она плачет.

И лишь когда я убеждаюсь, что Лорна и Лили ушли наружу; и лишь когда их шаги стихают и сливаются с тишиной, я позволяю себе заплакать вместе с ней. Маска сорвана: осталась лишь голая кожа. И рана болит, очень болит.

Самое страшное началось. И передышки не будет.

Я ступаю по вязкой жиже. Тёплая субстанция окутывает босые стопы, облизывает лодыжки, карабкаясь по коже. Она кажется живой, словно состоит из миллиона переплетающихся щупалец, готовых в любой момент оторвать от пола и отправить в рот неведомой зверушке.

Упругие всплески размеряют путь по метрам. Шаг. Ещё шаг. Вокруг — тугой воздух и бесконечность коридоров. Распутья в шесть дорог, покосившиеся стены, звёздное небо, рыдающее лучами, вместо потолка. Зелёное, как шартрез. Глубокое и безнадёжное, как дыра, в которую укатились мои воспоминания.

Не знаю, сколько уже я слоняюсь по странному месту. Не припомню и как сюда попала. Очевидно одно: выхода не предвидится. Если только вверх, в пронзительную зелень небес, да только крыльев нет. Как нет и гарантии, что кислотно-звёздный яд не спалит меня дотла.

Это ловушка. Кто-то играет со мной, как с белой мышкой. Жаждет, чтобы я молила о пощаде и грезила о моменте, когда истерзанное тело отпустит душу.

В тишину тонкой нитью вплетается шелест. Сначала — отдалённый, похожий на колебания морских волн. Плюх-плюх, плюх-плюх, буль… Потом плеск становится чётким и ритмичным.

Шаги.

Ещё один невольник? Или тот, кто заточил меня здесь, наконец, соизволит со мной повидаться?!

Я вглядываюсь в темноту. Навстречу мне движется фигура. Крупная девушка. Я различаю её светло-русые волосы в полумраке. Они спускаются на плечи водопадом и колышутся, как на ветру. От неё веет холодом могил и молчанием космических глубин. Её мёртвый штиль настолько осязаем, что, кажется, способен протянуть ко мне свои щупальца и утащить на ту сторону бытия.

Мне не хочется иметь с ней дела. Пусть остаётся в своём вакууме: я не пойду за ней.

— Не приближайся, — выставляю вперёд руки.

Мрак расступается, пропуская знакомую фигуру. Руки девушки болтаются вдоль туловища. В левой ладони зажат предмет, похожий на мешок для лото. Густая испарина, клубящаяся у пола, не даёт возможности разглядеть, что это. Но теперь, когда я различила её лицо, меня волнует другое. Я видела её раньше, определённо, видела! Только где? При каких обстоятельствах?!

Нервы гудят, как провода. Попытки вспомнить тщетны и болезненны. Я напрягаюсь, но ни к чему не прихожу. В голове звенит, и мне кажется, что из носа вот-вот хлынет кровь. Мысли отказываются цеплять друг друга и выстраиваться в ряд. Знакомые условия порождают новые выводы. Может, я схожу с ума?

— Зачем ты сотворила это? — незнакомка открывает рот. Её голос звенит в воздухе переливом натянутых струн. — Зачем?!

— Что сделала? — я не понимаю, о чём она, но делаю шаг навстречу.

— Зачем? — продолжает девушка. От неё разит гниющим мясом и скисшим молоком. И стоячим болотом. — Это сделало тебя любимой? Счастливой?

— Что «это»?! Объясни мне!

— Не притворяйся. Ты всегда была глупой и несуразной неудачницей, ею и осталась.

Туман рассеивается. Блики ложатся на лоб девушки, подчёркивая крупные поры. И лишь теперь я понимаю, кто стоит напротив меня. И как я могла не заметить этого раньше?! Сложно не сообразить — ведь каждый день вижу это лицо в зеркале. Она — моё отражение. Разве что, у моей второй ипостаси другая причёска. И нет татуировок и бодмодов.

— Не раскаиваешься, Вилма? — говорит мне Другая Я. — Как ты спишь по ночам?!

Я опускаю глаза. Знакомый взор слишком ранит. Оцениваю фигуру собеседницы, стянутую ужасным мини. Грудь у неё на нужном месте и весьма недурна. Ну, надо же.

— Почему я должна каяться? — проговариваю сквозь зубы. Тело колотит дрожь.

— Ну да, — фыркает собеседница, — ты никогда ни о чём не сожалела! Глупо было надеяться.

Другая Я вскидывает ладони, и тут я начинаю кричать. То, что я вижу, слишком омерзительно. Пальцы моей собеседницы сжимают ушки выпотрошенного кролика. Алое месиво ссыхается на его белой шёрстке. Из прорехи в животе зверушки высовывается мускульная трубка: должно быть, крупный сосуд.

— Кричи, кричи, — ухмыляется Другая Я. — Громче. Ты должна почувствовать то же самое. Это случится, Вилма. Случится.

С трудом отрывая окаменевшие ноги от пола, я пячусь. Жижа, пузырясь, хлюпает под подошвами. Я снова опускаю глаза и пытаюсь не споткнуться. Взгляд ловит ноги собеседницы на высоких и острых каблуках. На её лодыжках горят разводы крови.

Черти зелёные! Она везде! Кровь! И даже вязкая субстанция, по которой я ступаю, тёмно-алого цвета…

Я выдавливаю из себя воздух. Вопль режет горло в мясо. Голосовые связки сводит, а поперёк гортани становится ком. Крик перетекает в немощный стон. Как же я ничтожна и слаба!

— Потому что ты — неудачница, — заключает Вторая Я, словно прочитав мои мысли, и кидает мне в лицо изувеченный кроличий труп.

— Нет! — воплю я, соскребая с лица кроличьи внутренности. Кусочки печени лопаются под пальцами, превращаясь в густое месиво. — Уйди! Прошу тебя! Уйди!

Я открываю глаза. Мрак и солёный запах рассеиваются. Надо мной — растрескавшийся пласт потолка, некогда белого. Солнечные лучи режут его на кусочки, как торт. Солнце сегодня мутное, молочное на вкус. Немного не дошло до кондиции белого шоколада.

Видения рассеиваются окончательно, оставляя меня наедине с реальностью. Всего лишь глупый ночной кошмар: только дети таких страшатся! Можно выдохнуть с облегчением.

Я поднимаюсь и сажусь на кровати. Позвоночник надсадно хрустит. Под ложечкой бунтует голод. Ещё пару минут я старательно соображаю, где нахожусь, и что за товарка вписала меня накануне. И лишь когда я поворачиваю голову и вижу мирно сопящую рядом Экорше, вспоминаю вчерашний день. Желая удостовериться, щупаю плоскую грудную клетку с витками шрамов. Никаких сисек — только печальные дуги рёбер под кожей.

— Добро пожаловать в реальность, дорогая Вилма, — говорю я сама себе и идиотски хихикаю.

— Что? — сквозь сон переспрашивает Одноглазая. Повязка на её лица сбилась, и я осторожно, стараясь не потревожить её сон, расправляю ткань. Если Экорше, проснувшись, узрит этот кошмар, мы можем потерять её. Это куда страшнее, чем трубка под кожей.

— Спи, — шепчу я. — Пусть тебе приснятся розовые слоники.

Я действительно не хочу, чтобы Одноглазая возвращалась в эту реальность. В это жуткое место без входов и выходов, полное ловушек и опасностей. Пусть побудет в сказке ещё немного. Если, конечно, её сказки не такие страшные, как мои.

Поднявшись, я прохожу вдоль комнаты. Облезлые стены ведут мою тень. Я прохожу в соседнюю комнату. Открываю окно, впуская в помещение аромат весеннего утра и нектара. Мутноватое солнце чертит дорожки на моей коже. Парадокс, но я почти счастлива. Почти.

Не хватает чашки крепкого кофе. И булки с маслом.

Напевая себе под нос, я выхожу в коридор, словно всегда жила здесь. Нужно посмотреть, нет ли угрозы снаружи. Может быть, зверь-хирург затаился рядом и готов к атаке?

Я открываю хлипкую дверь квартиры, болтающуюся на скрипучих петлях. И убеждаюсь, что угрозы снаружи нет. Точно нет. Зато есть…

— Ёшки-матрёшки, — вырывается у меня. — Что за глюки?

Иначе, как галлюцинацией, объяснить то, что я вижу, невозможно.

Выход на площадку преграждает глухая бетонная плита. Мёртвая безликая серость с крошечными царапинами и выпуклостями камней.

Мы замурованы в этой квартире.