Curadeus. Удивительная история Сэра Андрея Кураева - открытого гея и всемирного короля оперы, бывшего диакона и миссионера

На­ко­нец, Ку­ра­ев, ни­кем не за­ме­чен­ный, не встре­тив ни­ка­ких пре­пят­ст­вий, вы­ле­тел из Мо­ск­вы в Лон­дон как ту­рист. При­быв в Лон­дон, он по­про­сил убе­жи­ща и по­лу­чил ста­тус бе­жен­ца. Ему да­ли не­боль­шое со­ци­аль­ное жи­лье и не­боль­шое по­со­бие. Ку­ра­ев по­лу­чил день­ги за про­дан­ное в Рос­сии иму­ще­ст­во; этих де­нег бы­ло дос­та­точ­но, что­бы про­жить в Анг­лии че­ты­ре-пять лет по стан­дар­там школь­но­го учи­те­ля без вся­ких по­со­бий. Имея эти сред­ст­ва, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил не спе­шить с по­ис­ка­ми ра­бо­ты. Не­сколь­ко ме­ся­цев он ре­шил спо­кой­но по­жить и ос­мот­реть­ся.

В ав­гу­сте в Мо­ск­ве на­ча­лись вол­не­ния. Не­сколь­ко дней во­круг Крем­ля на ми­тинг со­би­ра­лись сот­ни ты­сяч че­ло­век — по офи­ци­аль­ным дан­ным три­ста-че­ты­ре­ста ты­сяч. Они коль­цом ок­ру­жа­ли Кремль, слов­но бе­ря его в оса­ду. Крас­ная пло­щадь все­гда бы­ла пе­ре­пол­не­на. Мно­же­ст­во лю­дей стоя­ло на ули­цах и пе­ре­ул­ках воз­ле Крем­ля. Со­би­рав­шие­ся тре­бо­ва­ли от­став­ки Пре­зи­ден­та, сме­ны эко­но­ми­че­ско­го кур­са, борь­бы с кор­руп­ци­ей и де­мо­кра­ти­че­ских пре­об­ра­зо­ва­ний. Их под­дер­жи­ва­ли за­пад­ные дер­жа­вы, вы­сту­пав­шие с осу­ж­де­ни­ем Пре­зи­ден­та, его при­бли­жён­ных а так­же внут­рен­ней и внеш­ней по­ли­ти­ки, про­во­ди­мых пра­ви­тель­ст­вом Рос­сии. Власть ша­та­лась и Пре­зи­дент по­рой по­ду­мы­вал об от­став­ке. Все — осо­бен­но выс­шие чи­нов­ни­ки и во­ен­ные — чув­ст­во­ва­ли бес­си­лие вла­сти и ожи­да­ли её ско­рой сме­ны. По­это­му они за­ня­ли от­стра­нён­ную по­зи­цию и вы­жи­да­ли, что­бы при­сое­ди­нит­ся к по­бе­ди­те­лю — будь это но­вый пра­ви­тель Рос­сии или преж­ний.

В то вре­мя да­же не­боль­шая груп­па хо­ро­шо воо­ру­жён­ных и ор­га­ни­зо­ван­ных лю­дей мог­ла ре­шить судь­бу стра­ны и по­вер­нуть её раз­ви­тие или, на­обо­рот, де­гра­да­цию ту­да, ку­да она за­хо­те­ла бы — ра­зу­ме­ет­ся, в ра­зум­ных пре­де­лах.

Не­сколь­ко со­вет­ни­ков на­стаи­ва­ли на том, что­бы Пре­зи­дент со­вер­шил во­ен­ный пе­ре­во­рот и ус­та­но­вил дик­та­ту­ру. Как они го­во­ри­ли, это бы­ло бы спа­си­тель­ным для Рос­сии. Прав­да, воз­мож­но, уже бы­ло слиш­ком позд­но до это­го. По­се­ре­ди­не ав­гу­ста про­па­ли ми­нистр внут­рен­них дел, ми­нистр обо­ро­ны и ми­нистр ино­стран­ных дел. Все, од­на­ко, зна­ли, что они на­хо­дят­ся на сво­их да­чах и ждут за­ман­чи­вых пред­ло­же­ний от бу­ду­ще­го воз­мож­но­го оп­по­зи­ци­он­но­го по­бе­ди­те­ля. Пат­ри­арх и выс­шие цер­ков­ни­ки то­же за­ня­ли вы­жи­да­тель­ную по­зи­цию и не ста­но­ви­лись ни на чью сто­ро­ну.

И вот то­гда Пре­зи­дент ре­шил опе­реть­ся на «Свя­тую Русь» и не­сколь­ко по­доб­ных ор­га­ни­за­ций. Бла­го, что все они дав­но на­хо­ди­лись под кон­тро­лем спец­служб — вер­нее, под той их ча­стью, ко­то­рая ос­та­ва­лась бо­лее-ме­нее вер­ной Пре­зи­ден­ту, по­ни­мая что в слу­чае по­ра­же­ния им при­дёт­ся раз­де­лить вме­сте с ним всю от­вет­ст­вен­ность. И то­гда не­сколь­ко ты­сяч чле­нов этих ор­га­ни­за­ций бы­ли за не­сколь­ко дней со­б­ра­ны со всей стра­ны, воо­ру­же­ны и дос­тав­ле­ны для обо­ро­ны Крем­ля.

Со­вет­ни­ки ска­за­ли Пре­зи­ден­ту, что мед­лить боль­ше нель­зя и что дей­ст­во­вать нуж­но ре­ши­тель­но. По­сле это­го Пре­зи­дент от­дал при­каз при­вес­ти не­сколь­ко мощ­ных бо­е­при­па­сов объ­ем­но­го взры­ва. Око­ло де­сят­ка их бы­ло дос­тав­ле­но в гру­зо­ви­ках в Кремль, но ис­поль­зо­ва­ны из них толь­ко два. Од­ни гру­зо­вик с за­ря­дом мощ­но­стью в со­рок ки­ло­тонн был по­став­лен воз­ле зда­ния Ми­ни­стер­ст­ва Обо­ро­ны, в не­сколь­ких сот­нях мет­рах от Крем­лёв­ской сте­ны, а дру­гой, с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны Крем­ля, — воз­ле Ми­ни­стер­ст­ва Фи­нан­сов, то­же в не­сколь­ких сот­нях мет­рах от Крем­лёв­ской сте­ны. За­ря­ды бы­ли по­дор­ва­ны в са­мый раз­гар ми­тин­га. Не­ко­то­рые опа­са­лись, что удар­ная вол­на мо­жет раз­ру­шить сте­ны Крем­ля, но всё обош­лось.

Всё про­изош­ло так, как и бы­ло за­ду­ма­но. По­гиб­ло бо­лее двух­сот ты­сяч че­ло­век. Ещё ты­сяч семь­де­сят бы­ло кон­ту­же­но. Ос­тав­шие­ся в жи­вых — а их бы­ло от ста до ста пя­ти­де­ся­ти ты­сяч — в па­ни­ке ста­ли раз­бе­гать­ся, кто ку­да мог. На мос­тах че­рез Мо­ск­ву-ре­ку и воз­ле них про­изош­ла дав­ка; сно­ва по­гиб­ло мно­же­ст­во лю­дей. При этом в спи­ны раз­бе­гаю­щим­ся лю­дям со стен Крем­ля стро­чи­ли пу­лё­ме­ты — это чле­ны «Свя­той Ру­си» каз­ни­ли гни­лых ли­бе­ра­лов, сто­рон­ни­ков За­па­да, пре­да­те­лей и из­мен­ни­ков…

По­ка в уце­лев­ших под­зем­ных со­ору­же­ни­ях Ми­ни­стер­ст­ва Обо­ро­ны ца­ри­ла па­ни­ка, по под­зем­ным пу­тям от­ря­ды «Свя­той Ру­си» про­бра­лись ту­да и унич­то­жи­ли всех, кто там на­хо­дил­ся, что­бы пре­дот­вра­тить их пе­ре­ход на сто­ро­ну вра­га.

По­сле это­го под уг­ро­зой вне­су­деб­ной рас­пра­вы ми­нистр ино­стран­ных дел и ми­нистр обо­ро­ны бы­ли вы­та­ще­ны со сво­их дач. Им не­воль­но при­шлось стать на сто­ро­ну Пре­зи­ден­та. А до всех этих со­бы­тий спец­служ­бы тес­но по­ра­бо­та­ли с епи­ско­па­ми Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви — им ска­за­ли, что в том слу­чае, ес­ли они не ста­нут на сто­ро­ну Пре­зи­ден­та, на них бу­дет опуб­ли­ко­ва­но мно­же­ст­во ком­про­ме­ти­рую­щих ма­те­риа­лов. Го­во­ря про­ще, епи­ско­пам на­ме­ре­ва­лись уст­ро­ить го­мо­сек­су­аль­ные и пе­до­филь­ские скан­да­лы.

По­сле то­го, как Пре­зи­дент, Пре­мьер-ми­нистр, Ми­нистр ино­стран­ных дел и Ми­нистр обо­ро­ны вы­сту­пи­ли с за­яв­ле­ния­ми по те­ле­ви­де­нию и по­сле то­го, как Пре­зи­дент объ­я­вил о вве­де­нии чрез­вы­чай­но­го по­ло­же­ния и ус­та­нов­ле­нии сво­ей еди­но­лич­ной вла­сти, Пат­ри­ар­ху ни­че­го не ос­та­ва­лось, как примк­нуть к но­вой вла­сти и объ­я­вить её «вла­стью от Бо­га». Чле­ны же «Свя­той Ру­си» ста­ли кем-то вро­де че­ки­стов в по­сле­ре­во­лю­ци­он­ные го­ды; они сли­лись с те­ми спец­служ­би­ста­ми, ко­то­рые под­дер­жа­ли Пре­зи­ден­та.

Не­сколь­ко сот от­ря­дов из че­ки­стов, чле­нов «Свя­той Ру­си» и по­доб­ных ор­га­ни­за­ций, воо­ру­жен­ные до зу­бов, от­пра­ви­лись по всем кон­цам стра­ны и вско­ре, дей­ст­вуя очень ре­ши­тель­но (мно­гих пол­ков­ни­ков и да­же не­сколь­ких ге­не­ра­лов при­шлось рас­стре­лять) взя­ли под кон­троль ядер­ное ору­жие. Или, по край­ней ме­ре, по­дав­ляю­щую его часть. Это, соб­ст­вен­но, и по­зво­ли­ли но­вой вла­сти удер­жать­ся, пре­дот­вра­тив ин­тер­вен­цию стран НА­ТО.

Итак, уже че­рез не­сколь­ко дней по­сле взры­вов мощ­ных не­ядер­ных за­ря­дов воз­ле Крем­ля всё бы­ло ре­ше­но: но­вая власть ус­тоя­ла и да­лее она толь­ко креп­ча­ла. Чле­ны «Свя­той Ру­си» да­же свез­ли в Мо­ск­ву де­пу­та­тов, ко­то­рые ор­га­ни­зо­ва­ли кар­ман­ный пар­ла­мент. Как пра­ви­ло, к ка­ж­до­му де­пу­та­ту бы­ло при­ко­ман­ди­ро­ва­но в ка­че­ст­ве по­мощ­ни­ков по од­но­му, а то и по два-три чле­на «Свя­той Ру­си» или по­доб­ных ей ор­га­ни­за­ций, ко­то­рые в слу­чае че­го мог­ли по­про­сту при­стре­лить де­пу­та­та по при­ка­зу Пре­зи­ден­та или по да­же по сво­ему ус­мот­ре­нию в слу­чае ка­кой-ни­будь чрез­вы­чай­ной си­туа­ции.

По­сле соз­да­ния кар­ман­но­го пе­ре­ход­но­го Пар­ла­мен­та Пре­зи­ден­ту бы­ли пол­но­стью под­чи­не­ны ар­мия и ми­ни­стер­ст­во внут­рен­них дел.

На­род не ока­зал поч­ти ни­ка­ко­го со­про­тив­ле­ния. Сра­зу по­сле взры­вов на­ча­лось бег­ст­во из Мо­ск­вы за­гра­ни­цу сто­лич­ных про­тив­ни­ков Пре­зи­ден­та и его кур­са. Пре­зи­дент не пре­пят­ст­во­вал это­му бег­ст­ву, но да­же по­ощ­рял его: из про­вин­ций в Мо­ск­ву бы­ли стя­ну­ты са­мо­лёт для ор­га­ни­за­ции до­пол­ни­тель­ных рей­сов за­гра­ни­цу, та­мо­жен­ный кон­троль как в аэ­ро­пор­тах, так и на су­хо­пут­ной гра­ни­це был ос­лаб­лен.

К на­сту­п­ле­нию осе­ни власть Пре­зи­ден­та ста­ла очень проч­ной — ещё проч­нее, чем до на­ча­ла вол­не­ний.

Рус­ская Пра­во­слав­ная Цер­ковь бы­ла объ­яв­ле­на гос­под­ствую­щей и го­су­дар­ст­вен­ной. Обиль­ное фи­нан­си­ро­ва­ние по­ли­лось в неё ре­кой. Бы­ло объ­яв­ле­но о сим­фо­нии цер­ков­ной и го­су­дар­ст­вен­ной вла­стей.

Но всё это Ку­ра­ев не за­стал. Он в это вре­мя был уже в Лон­до­не.

Не­смот­ря на ав­гу­стов­ские вол­не­ния, в сен­тяб­ре об­ста­нов­ка в Рос­сии бы­ла спо­кой­ной. Му­зы­каль­ный фес­ти­валь, на ко­то­рый Ку­ра­ев по­слал свои ра­бо­ты, про­шёл так, как и бы­ло за­пла­ни­ро­ва­но. Его опе­ра «Про­ме­тей» за­ня­ла пер­вое ме­сто, а «Ио» — вто­рое. По­сле за­вер­ше­ния фес­ти­ва­ля и по­лу­че­ния на­град про­фес­сор, быв­ший по­кро­ви­те­лем Ку­рае­ва и по­дав­ший ра­бо­ты Ку­рае­ва на фес­ти­валь от сво­его име­ни, объ­я­вил, кем в дей­ст­ви­тель­но­сти бы­ли на­пи­са­ны «Про­ме­тей» и «Ио» и за не­сколь­ко дней Ку­ра­ев стал ме­ж­ду­на­род­ной зна­ме­ни­то­стью. Прав­да, ока­за­лась, что вот уж не­сколь­ко ме­ся­цев он жи­вёт не в Рос­сии, а в Лон­до­не как бе­же­нец.

Ку­ра­ев­ские «Про­ме­тей и Ио» очень по­нра­ви­лись пуб­ли­ке; они на­ча­ли ста­вить­ся по все­му ми­ру. По­тек­ли ав­тор­ские от­чис­ле­ния. Поя­ви­лись за­ка­зы. К то­му же, у Ку­рае­ва к то­му вре­ме­ни уже бы­ло кое-что на­пи­сан­ное про за­пас. По­это­му ему не при­шлось бед­ст­во­вать. Уже вес­ной Ку­ра­ев пе­ре­брал­ся в квар­ти­ру по­лу­чше, в один из бо­га­тых рай­онов. А про­фес­сор-по­кро­ви­тель Ку­рае­ва не пе­ре­жил Но­во­го Го­да и умер в кон­це де­каб­ря.

В го­дов­щи­ну смер­ти Алек­сан­д­ра Ку­ра­ев бес­цель­но бро­дил по Лон­до­ну. Ему за­хо­те­лось по­есть и он уви­дел пе­ред со­бой за­бе­гай­лов­ку из се­ти рес­то­ра­нов Kentucky Fried Chicken. То­гда же в неё при­шёл уст­раи­вать­ся на ра­бо­ту Альф­ред — муж­чи­на лет три­дца­ти пя­ти на вид, быв­ший бан­ков­ский клерк са­мо­го что ни на есть ни­зо­во­го уров­ня, ко­то­рый не­сколь­ко ме­ся­цев на­зад по­те­рял ра­бо­ту. Он си­дел на ме­ли и по­ду­мы­вал о том, что­бы уе­хать из Лон­до­на к се­бе на ро­ди­ну в Эдин­бург. В KFC он со­би­рал­ся ра­бо­тать, ра­зу­ме­ет­ся, вре­мен­но; к это­му его вы­ну­ди­ло без­де­не­жье. По мо­ло­до­сти, по­сле шко­лы, он хо­тел соз­дать ус­пеш­ную рок-груп­пу, но кол­лек­тив, со­б­ран­ный им раз­ва­лил­ся, не про­дер­жав­шись на пла­ву и двух лет. По­лу­чив от­каз в KFC, он со­би­рал­ся сра­зу же уй­ти из за­бе­гай­лов­ки, но за­тем по­че­му-то ре­шил по­есть и при­сел за один сто­лик с Ку­рае­вым. Ку­ра­ев под­нял гла­за и уви­дел пе­ред со­бой Алек­сан­д­ра — толь­ко лет на пят­на­дцать стар­ше. Ну, поч­ти Алек­сан­д­ра…

Сла­ва Ку­рае­ва по­сте­пен­но воз­рас­та­ла, а, вме­сте с ней, рос­ли и ав­тор­ские от­чис­ле­ния. И Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал не­мно­го рос­ко­ше­ст­во­вать: он при­стра­стил­ся к во­ню­чим и плес­не­ве­лым сы­рам и до­ро­гим ви­нам. Вне­зап­но он об­на­ру­жил, что си­не­сте­ти­че­ское вос­при­ятие, ко­то­рым он об­ла­дал, ка­ким-то об­ра­зом рас­про­стра­ня­ет­ся и на не­ко­то­рые ви­ды пи­щи — в ча­ст­но­сти, на эти са­мые сы­ры и ви­на. И Ку­ра­ев не жа­лел де­нег на де­гу­ста­цию. Он ско­пил бы де­нег го­раз­до боль­ше, ес­ли бы не эта его сла­бость: ведь все­го за пять­де­сят мил­ли­лит­ров ви­на при­хо­ди­лось по­рой от­да­вать по не­сколь­ку сот и да­же по не­сколь­ко ты­сяч дол­ла­ров. Сы­ры, ко­неч­но, бы­ли де­шев­ле. Ку­ра­ев не счи­тал де­нег — он по­нял, что на ста­рость ему впол­не хва­тит и так и по­это­му не эко­но­мил. Ка­ж­дый съе­ден­ный им ку­со­чек сы­ра и ка­ж­дый вы­пи­тый им бо­кал ви­на не­из­гла­ди­мо ос­та­вал­ся в па­мя­ти у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча на­все­гда — так­же, как и ус­лы­шан­ная им му­зы­ка. При­чём, ос­та­вал­ся в зву­ках и в крас­ках. Сна­ча­ла Ку­ра­ев силь­но изум­лял­ся но­во­му об­на­ру­жив­ше­му­ся у не­го да­ру, но за­тем при­вык к не­му и вос­при­ни­мал его как долж­ное. Его квар­ти­ра бы­ла за­став­ле­на кол­лек­ци­ей вин. Хо­ло­диль­ни­ки в его до­ме бы­ли за­би­ты во­ню­чи­ми и плес­не­ве­лы­ми сы­ра­ми. Под ко­нец сво­ей жиз­ни в Лон­до­не он да­же пе­ре­ехал из квар­ти­ры в арен­до­ван­ный особ­ня­чок, в ко­то­ром был вин­ный по­греб — спе­ци­аль­но для то­го, что­бы кол­лек­цио­ни­ро­вать ви­на.

Так Ку­ра­ев про­жил с Альф­ре­дом в Лон­до­не око­ло че­ты­рёх лет. А по­сле это­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич от­пра­вил­ся на все­мир­ные га­ст­ро­ли.

7. Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур

За сце­ной «Гранд-Опе­ра́» шла под­го­тов­ка к на­ча­лу ку­ра­ев­ско­го «Про­ме­тея». Сам ав­тор опе­ры то­ро­п­ли­во сно­вал ту­да-сю­да сре­ди опер­ных пев­цов и ра­бо­чих. Вот, ми­мо Ку­рае­ва про­шёл Зевс, дер­жа­щий яр­кую мол­нию. За ним сле­до­ва­ли Си­ла и Власть. Си­лой и Вла­стью бы­ли Ан­д­ре­ас Шолл и Фи­липп Жа­рус­ски. По­сле них Ку­ра­ев уви­дел, что пря­мо на не­го, раз­го­ва­ри­вая о чем-то сво­ём, шли Ан­на Не­треб­ко, Оль­га Пе­ре­тять­ко и Юлия Леж­нё­ва. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, в экс­т­ра­ва­гант­ной оде­ж­де, с пав­линь­им пе­ром, за­су­ну­тым в на­груд­ный кар­ман тём­но­го пид­жа­ка, усы­пан­но­го кри­стал­ла­ми Сва­ров­ски, по­рав­няв­шись с опер­ны­ми ди­ва­ми, на­роч­но сде­лал не­уём­но-сла­до­ст­ра­ст­ное вы­ра­же­ние ли­ца, про­тя­нул к ним ру­ки и шут­ли­во-иг­ри­во мол­вил:

— Де­воч­ки! Вы вы­гля­ди­те так сек­су­аль­но! Ес­ли бы я не был ге­ем, я бы ух­ва­тил вас за поп­ки! За ва­ши сек­су­аль­ные поп­ки! Че­ст­ное сло­во — я не­пре­мен­но сде­лал бы это, не будь я са­мым раз­гей­ским ге­ем!

— Ах, шут­ник! — от­ве­ти­ли те и по­шли даль­ше.

А Ку­ра­ев от­пра­вил­ся к сво­ему ди­ри­жёр­ско­му мес­ту.

Так на­чи­нал­ся зна­ме­ни­тые все­мир­ные га­ст­ро­ли Ку­рае­ва, из­вест­ные под име­нем «Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур». Эти га­ст­ро­ли про­дол­жа­лись бо­лее по­лу­то­ра лет и под них бы­ла со­б­ра­на спе­ци­аль­ная опер­но-ба­лет­ная труп­па, в ко­то­рую вхо­ди­ли луч­шие опер­ные пев­цы. Со­став ор­ке­ст­ра не­сколь­ко раз ме­нял­ся на про­тя­же­нии этих по­лу­то­ра лет. Сам Ку­ра­ев на пред­став­ле­ни­ях ино­гда вы­сту­пал ди­ри­же­ром. В хо­де это­го ту­ра Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не толь­ко раз­вле­кал­ся и по вре­ме­нам ди­ри­жи­ро­вал ор­ке­ст­ром, но и на­пря­жен­но ра­бо­тал: так, в хо­де ту­ра — бу­к­валь­но в гос­ти­нич­ных но­ме­рах! — им бы­ло на­пи­са­но мно­го за­ме­ча­тель­ных про­из­ве­де­ний: 32 опе­ры, 27 ба­ле­тов, 56 сим­фо­ний, а так­же мно­го бо­лее мел­ких тво­ре­ний. На­при­мер, в са­мом на­ча­ле ту­ра, во Фран­ции, ещё до на­ча­ла пред­став­ле­ний в «Гранд-Опе­ра́», Ку­ра­ев умуд­рил­ся на­пи­сать пер­вую и вто­рую «Па­риж­ские» сим­фо­нии (АК-231 и АК-234), а так­же не­сколь­ко из­вест­ных кон­цер­тов (АК-232, АК-233 и АК-235).

По­сле пер­вых кон­цер­тов, про­ис­хо­див­ших во Фран­ции, Гер­ма­нии, Ита­лии и Ис­па­нии, ев­ро­пей­ская прес­са на­ча­ла пи­сать, что по зна­чи­мо­сти Ку­ра­ев­ский тур есть куль­тур­ное яв­ле­ние та­кое же важ­ное, как и «рус­ский ба­лет» Дя­ги­ле­ва; в это же вре­мя мно­гие му­зы­каль­ные кри­ти­ки ста­ли на­зы­вать Ку­рае­ва в сво­их стать­ях «рус­ским ге­ни­ем опе­ры» или про­сто «рус­ским ге­ни­ем». А по­сле кон­цер­та в «Ла Ска­ла» Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча ста­ли час­то име­но­вать «но­вым Чай­ков­ским». Ко­неч­но, му­зы­ка Ку­рае­ва не бы­ла по­хо­жа на му­зы­ку Чай­ков­ско­го; но стиль у неё был та­кой, что она бы­ла так­же лег­ко уз­на­вае­ма, как и му­зы­ка Пет­ра Иль­и­ча.

По­сле кон­цер­тов в Поль­ше и Шве­ции ку­ра­ев­ская труп­па на­пра­ви­лась в Гре­цию, в Афи­ны. Там долж­но бы­ло со­сто­ять­ся её вы­сту­п­ле­ние в «Гре­че­ской на­цио­наль­ной опе­ре». Ко­гда Ку­ра­ев при­был в Афи­ны, то до на­ча­ла вы­сту­п­ле­ний бы­ло ещё не­сколь­ко дней. И Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил по­под­роб­нее оз­на­ко­мить­ся с го­ро­дом и с Гре­ци­ей во­об­ще. Пер­вым де­лом он за­вер­нул в рес­то­ран, рас­по­ла­гав­ший­ся близ Ак­ро­по­ля. Ка­ко­во же бы­ло его удив­ле­ние, ко­гда он об­на­ру­жил в этом рес­то­ра­не Сер­гея Пен­ки­на, Алек­сан­д­ра Пес­ко­ва и Бо­ри­са Мои­сее­ва! Как вы­яс­ни­лось поз­же, Пен­кин при­был сю­да с кон­цер­та­ми, Мои­се­ев — что­бы от­дох­нуть и по­пу­те­ше­ст­во­вать по ис­то­ри­че­ским мес­там, а Пес­ков — по не­по­нят­ной при­чи­не, ко­то­рую он не хо­тел на­зы­вать. Ку­ра­ев по­до­шёл по­бли­же к этой трои­це и по­про­сил раз­ре­ше­ния при­сесть вме­сте с ни­ми за стол. Да­лее за­сто­лье про­дол­жи­лось вме­сте с Ку­рае­вым. И вот, ко­гда все уже слег­ка бы­ли пья­ны, к сто­лу по­до­шёл Же­рар Де­пар­дье, ко­то­рый был в Гре­ции на съем­ках. Де­пар­дье сра­зу уз­нал Ку­рае­ва — по­это­му, соб­ст­вен­но, он, Де­пар­дье, к не­му и по­до­шёл. Как ока­за­лось, Же­рар, по­лу­чив рос­сий­ское гра­ж­дан­ст­во, ув­лек­ся рус­ским язы­ком и к то­му мо­мен­ту, ко­гда он встре­тил Ку­рае­ва, уже мог впол­не снос­но на нём изъ­яс­нять­ся.

— Ва­ше экс-дья­че­ст­во! — за­вел речь Же­рар с лу­ка­вой ус­меш­кой. — Знае­те, ко­гда я ре­шил изу­чить рус­ский язык, то пер­вым тек­стом, ко­то­рый я по­ста­рал­ся пе­ре­вес­ти и по­нять, бы­ла ва­ша ста­тья «Гряз­ная те­ма» про лю­бов­ные по­хо­ж­де­ния древ­не­гре­че­ских бо­гов. Уж не знаю — по­че­му я вы­брал имен­но её? Да и как она во­об­ще мне по­па­лась на гла­за? Я кро­пел над этой стать­ей це­лую не­де­лю, по­ка, на­ко­нец, не пе­ре­вел её и не вы­учил наи­зусть — рав­но как и все те рус­ские сло­ва, ко­то­рые в ней встре­ча­лись. И знае­те, что я по­нял из этой ста­тьи? То, что вас очень за­ин­те­ре­со­ва­ла вся эта ис­то­рия с Про­сим­ном и Дио­ни­сом. Так вот что я хо­чу ска­зать на эту те­му: я знаю, где на­хо­дит­ся здесь, в Гре­ции, мо­ги­ла Про­сим­на! У нас, во Фран­ции, это ко­гда-то все про­хо­ди­ли ещё в шко­ле, ко­гда изу­ча­ли ис­то­рию Гре­ции и Ри­ма и гре­ко-рим­скую ми­фо­ло­гию. У ме­ня сей­час пе­ре­рыв в не­сколь­ко дней на съем­ках. И я со­брал­ся по­се­тить мо­ги­лу Про­сим­на. Не хо­ти­те ли вы и ва­ши дру­зья — тут Де­пар­дье об­вел сво­им взгля­дом си­дя­щих за сто­лом вме­сте с Ку­рае­вым, — не хо­ти­те ли вы все от­пра­вить­ся на мо­ги­лу Про­сим­на, под зна­ме­на­тель­ные смо­к­вы, ви­дев­шие са­мо­го Дио­ни­са?

Ку­ра­ев по­ду­мал, что вре­ме­ни у не­го мно­го и со­гла­сил­ся. Де­ло бы­ло за со­гла­си­ем ок­ру­жаю­щих. Но тут за­го­во­рил Алек­сандр Пес­ков. Он не знал, кто та­кой Про­симн и спро­сил Де­пар­дье:

— А кто та­кой этот ваш Про­симн и чем зна­ме­на­тель­ны эти са­мые смо­к­вы, ко­то­рые рас­тут над его мо­ги­лой?

И то­гда Же­рар Де­пар­дье, дей­ст­ви­тель­но, поч­ти сло­во-в-сло­во пе­ре­дал со­от­вет­ст­вую­щий аб­зац ста­тьи Ку­рае­ва «Гряз­ная те­ма», в ко­то­ром со­дер­жал­ся крат­кий пе­ре­сказ ис­то­рии про пу­те­ше­ст­вие Дио­ни­са в под­зем­ный мир за сво­ей ма­те­рью Се­ме­лой и про по­ис­ки Дио­ни­сом вхо­да в этот под­зем­ный мир.

По сло­вам Де­пар­дье, мо­ги­ла Про­сим­на на­хо­ди­лась в Хал­ки­ди­ке, близ Афо­на, у мо­ря, по до­ро­ге ме­ж­ду Ура­но­по­ли­сом и Ска́лой, на од­ном из не­вы­со­ких хол­мов. Де­пар­дье при этом да­же про­ци­ти­ро­вал ка­кой-то стих — яко­бы из Го­ме­ра:

Бо­го­воз­люб­лен­ный муж, про­вод­ник Дио­ни­са в глу­би­ны Аи­да,

Лес­бо­са слав­но­го сын, бла­го­род­ный Про­симн близ Афо­на

Ти­хо средь смокв на хол­ме по­чи­ва­ет у мо­ря,

И ост­ро­ва со­зер­ца­ет Дре­ний­ские веч­но,

Про­ци­ти­ро­вав эти сти­хи, Же­рар сра­зу же до­ба­вил:

— А Дре­ний­ские ост­ро­ва, как из­вест­но, рас­по­ла­га­ют­ся пря­мо на­про­тив со­вре­мен­но­го Ура­но­по­ли­са!

Ед­ва ус­лы­шав этот рас­сказ, Пес­ков и Бо­рис Мои­се­ев сра­зу же за­го­ре­лись же­ла­ни­ем по­се­тить это слав­ное ис­то­ри­че­ское ме­сто. Не­же­ла­ние вы­ка­зал толь­ко Пен­кин:

— Не знаю… Не знаю… — ска­зал Сер­гей Ми­хай­ло­вич. — Мо­жет быть, и не по­еду. По­ду­май­те ведь: я по­еду с кем?! С людь­ми, ко­то­рые или от­кры­тые геи, или име­ют ре­пу­та­цию гея. И по­еду ку­да?! На мо­ги­лу Про­сим­на, воз­ле ко­то­рой Дио­нис… А я ведь — офи­ци­аль­но пра­во­слав­ный! И я во­все не гей и ни­ко­гда им не был! Я да­же храм и ча­сов­ню по­стро­ил у се­бя в род­ном го­ро­де. Что мне там де­лать? Ос­те­пе­нить­ся по­ра!

Но тут взял сло­во Же­рар Де­пар­дье:

— Сер­гей! Вот, ты за­ду­мал­ся. А это рань­ше на­до бы­ло де­лать — то есть рань­ше на­до бы­ло спра­ши­вать се­бя о том, что по­ду­ма­ют о те­бе лю­ди — пе­ред тем, ко­гда ты вся­кие пе­рья раз­но­цвет­ные на се­бя оде­вал. А че­го тут, в сущ­но­сти та­ко­го? По­ду­ма­ешь — ра­зок съез­дить и по­гу­лять!

— Вот-вот! — под­дер­жал Де­пар­дье Бо­рис Мои­се­ев. — Я вот, на­при­мер, то­же нис­ко­леч­ки не гей, а, тем не ме­нее, еду! И ве­се­ло же там нам всем бу­дет! Ез­жай! Ар­ти­сти­че­ский об­раз на­до под­дер­жи­вать! А что мо­жет быть луч­ше для под­держ­ки ар­ти­сти­че­ско­го об­раза, чем мо­ги­ла Про­сим­на? Экс­т­ра­ва­гант­но, эпа­таж­но, не­во­об­ра­зи­мо, ин­три­гую­ще!

Во­лей-не­во­лей Сер­гей Ми­хай­ло­вич был вы­ну­ж­ден со­гла­сить­ся и все они впя­те­ром, в тот же день, се­ли на са­мо­лет в аэ­ро­пор­ту Афин и от­пра­ви­лись в Фес­са­ло­ни­ки. А от­ту­да они по­еха­ли на так­си в Ура­но­по­лис.

Ко­гда Сер­гей Пен­кин, Бо­рис Мои­се­ев, Алек­сандр Пес­ков, Ку­ра­ев и Же­рар Де­пар­дье вы­са­ди­лись в цен­тре Ура­но­по­ли­са и от­пус­ти­ли так­си, то они сра­зу по­ня­ли, что сде­ла­ли глу­пость: ведь что­бы до­б­рать­ся до мо­ги­лы Про­сим­на, им на­до бы­ло воз­вра­щать­ся на­зад по до­ро­ге из Ура­но­по­ли­са в Ска́лу. То­гда они сно­ва взя­ли так­си, уже дру­гое, и от­пра­ви­лись в путь. Вы­ехав из ос­нов­ной, цен­траль­ной, час­ти Ура­но­по­ли­са, они уви­де­ли не­вы­со­кие хол­мы — не вы­ше ста мет­ров, — рас­по­ла­гав­шие­ся вдоль мор­ско­го по­бе­ре­жья. На­ко­нец, Же­рар Де­пар­дье об­на­ру­жил не­сколь­ко оте­лей, по­стро­ен­ных на скло­не са­мо­го вы­со­ко­го хол­ма; эти оте­ли, стро­го го­во­ря, ещё бы­ли в Ура­но­по­ли­се, на са­мой его ок­раи­не; но Де­пар­дье ре­шил, что он про­ехал уже дос­та­точ­но. Же­рар ука­зал на вер­ши­ну хол­ма, на скло­не ко­то­ро­го, бли­же к по­дош­ве, стоя­ли эти оте­ли и за­тем ско­ман­до­вал во­ди­те­лю так­си: «Стой. Здесь. Прие­ха­ли!».

Вся пя­тер­ка вы­шла из двух ав­то­мо­би­лей, в ко­то­рых она еха­ла, и на­пра­ви­лась в один из оте­лей. Ос­та­но­вив­шись там и ос­та­вив там ве­щи, пя­тер­ка на­бра­ла по­боль­ше про­дук­тов — мя­са, кол­бас, фрук­тов, вин и про­че­го — и на­пра­ви­лась на са­мую вер­ши­ну. На вер­ши­не стоя­ло не­сколь­ко оди­но­ких де­ревь­ев. Пя­тер­ка рас­по­ло­жи­лась сре­ди них ла­ге­рем и на­ча­ла го­то­вить шаш­лык. Дре­вес­ный уголь они при­хва­ти­ли за­го­дя. На­ко­нец, на­ча­лось за­сто­лье. Речь взял Алек­сандр Пес­ков:

— Мо­гу ли я пе­ре­дать весь тот тре­пет и то вол­не­ние, воз­ни­каю­щие во мне, ко­гда я стою на том мес­те, где был сам Дио­нис? Где он от­да­вал свой долг чес­ти? Бра­тья! Где мы сто­им и си­дим! На мо­ги­ле Про­сим­на сто­им и си­дим! Там, ку­да вер­нул­ся Дио­нис из цар­ст­ва мерт­вых, бу­ду­чи ве­рен сво­ему дол­гу смерт­но­му че­ло­ве­ку! Так вы­пьем же и за­ку­сим!

И все пя­те­ро вы­пи­ли и за­ку­си­ли. И ещё мно­го они го­во­ри­ли тос­тов, вы­пи­ва­ли и за­ку­сы­ва­ли той но­чью. На­ко­нец, ко­гда все уже бы­ли из­ряд­но пья­ны, Бо­рис Мои­се­ев под об­щих хо­хот дос­тал ка­кой-то дрын, очи­стил его от ко­ры и стал бе­гать с ним и кри­чать:

— Бра­тья! А вот, мо­жет быть, та са­мая ветвь смо­ков­ни­цы, ко­то­рую дер­жал в сво­их ру­ках сам Дио­нис!

По­сле это­го пя­тер­ка про­дол­жи­ла гу­лять. Бо­рис Мои­се­ев, с дры­ном в ру­ках, ис­пол­нил песнь «Го­лу­бая лу­на», а Сер­гей Пен­кин — «Luna to». А Пес­ков, пе­ре­во­пло­тив­шись в Мер­лин Мон­ро, сни­мал ве­се­лый празд­ник на фо­то­ап­па­рат и ви­део­ка­ме­ру.

Вско­ре воз­ле мес­та, на ко­то­ром про­ис­хо­ди­ла гу­лян­ка, под од­ной из смо­ков­ниц, был об­на­ру­жен боль­шой ва­лун, на ко­то­ром бы­ли вид­ны ка­кие-то по­лу­стёр­тые над­пи­си на древ­не­гре­че­ском.

— Из­вест­ное де­ло! Ви­дать, это ни­что иное, как ал­тарь са­мо­го Дио­ни­са, воз­двиг­ну­тый воз­ле мо­ги­лы Про­сим­на! Ал­тарь, на ко­то­ром древ­ние гре­ки при­но­си­ли жерт­вы Дио­ни­су! — так про­ком­мен­ти­ро­вал об­на­ру­же­ние это­го ва­лу­на Же­рар Де­пар­дье.

Пес­ков тут же при­нял­ся за фо­то- и ви­део­съем­ку, стре­мясь за­пе­чат­леть столь зна­ме­на­тель­ную дос­то­при­ме­ча­тель­ность — древ­ний ал­тарь Дио­ни­са.

На­ко­нец, во вто­ром ча­су но­чи, утом­лен­ные и из­ряд­но пья­ные, все пя­те­ро вер­ну­лись в отель и за­сну­ли. А ут­ром, по­сле зав­тра­ка, всем им по­ра бы­ло воз­вра­щать­ся в Афи­ны.

Алек­сандр Пес­ков поз­же вы­ло­жил всё за­сня­тое им той но­чью в Ин­тер­нет под за­гла­ви­ем «На мо­ги­ле Про­сим­на, на зем­ле Дио­ни­са». Из-за это­го в пра­во­слав­ной сре­де воз­ник ве­ли­кий скан­дал: не­ко­то­рые ста­ли го­во­рить, что буд­то бы Пен­кин, Мои­се­ев, Пес­ков, Ку­ра­ев и Де­пар­дье съез­ди­ли в Ура­но­по­лис и от­ту­да тай­ком, не имея раз­ре­ше­ния от ду­хов­ных вла­стей, про­бра­лись на свя­тую го­ру Афон и на её скло­нах уст­рои­ли мерз­кое и без­за­кон­ное из­де­ва­тель­ст­во над пра­во­слав­ной ве­рой — чуть ли не го­мо­сек­су­аль­ную ор­гию. Мно­гие так и по­ни­ма­ли, что го­мо­сек­су­аль­ная ор­гия там, на Афо­не, всё-та­ки бы­ла. И от это­го эти мно­гие ста­ли впо­след­ст­вии об­ви­нять Ан­д­рея Ку­рае­ва в слу­же­нии Са­та­не и в ри­ту­аль­ной пе­де­ра­стии.

Эти же об­ви­не­ния, ко­неч­но, ка­са­лись и то­го, с кем Ку­ра­ев был на мо­ги­ле Про­сим­на. Как Ку­ра­ев и те, кто с ним вме­сте гу­ля­ли, ни да­ва­ли объ­яс­не­ния, как они ни го­во­ри­ли, что ни­ка­кой ор­гии не бы­ло и что всё про­ис­хо­ди­ло не на свя­той го­ре Афон, а на ок­раи­не Ура­но­по­ли­са — при­чем на той его ок­раи­не, ко­то­рая про­сти­ра­лась к Ска́ле, а не к вла­де­ни­ям афон­ских мо­на­сты­рей, — всё рав­но ни­че­го не по­мо­га­ло. Да­же то, что Де­пар­дье при­знал­ся, что по­шу­тил и что все све­де­ния о том, что на од­ном из хол­мов близ Ура­но­по­ли­са на­хо­дит­ся мо­ги­ла Про­сим­на — чис­тая его, Де­пар­дье, вы­дум­ка. А из­вест­ный пра­во­слав­ный пуб­ли­цист Юрий Во­робь­ев­ский в од­ной из сво­их книг про Афон, на­пи­сан­ной по­сле оче­ред­но­го па­лом­ни­че­ст­ва ту­да, да­же упо­ми­нал о том, что ле­ген­дар­ная мо­ги­ла Про­сим­на вме­сте со стоя­щим ря­дом ал­та­рем Дио­ни­са на­хо­дят­ся близ Ура­но­по­ли­са, поч­ти воз­ле са­мых вла­де­ний афон­ских мо­на­сты­рей. Юрий Во­робь­ев­ский да­же при­вел сни­мок то­го ва­лу­на, ко­то­рый Де­пар­дье при­нял за ал­тарь — сни­мок, сде­лан­ный ни­кем иным, как Алек­сан­дром Пес­ко­вым в тот зна­ме­на­тель­ный день гу­лян­ки вме­сте с Ку­рае­вым. Да­лее Юрий Ворь­бев­ский в сво­ей кни­ге дол­го рас­су­ж­дал не те­му о том, как хри­сти­ан­ст­во по­верг­ло язы­че­ст­во и из­гна­ло де­мо­нов с их мест оби­та­ния в язы­че­ских ка­пи­щах, и о том, как тя­же­ло бы­ло бо­роть­ся свя­тым под­виж­ни­кам с де­мо­на­ми в тех мес­тах, ко­то­рые бы­ли по­свя­ще­ны язы­че­ским бо­гам, ко­то­рые суть бе­сы.

По­сле Гре­ции по­сле­до­ва­ли Бол­га­рия и Ру­мы­ния. А за­тем ку­ра­ев­ская труп­па по­вер­ну­ла на Свя­тую Зем­лю, в Из­ра­иль. Здесь у Ку­рае­ва так­же поя­ви­лось не­сколь­ко сво­бод­ных дней и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил съез­дить в Свя­той Град Ие­ру­са­лим. А, ме­ж­ду про­чим, Ку­ра­ев и его труп­па ока­за­лись в Ие­ру­са­ли­ме пря­мо по­сле пра­во­слав­ной Пас­хи, как раз в са­мую Свет­лую Сед­ми­цу.

Итак, Ку­ра­ев, ока­зал­ся Ие­ру­са­ли­ме и, бу­ду­чи силь­но го­ло­ден, ре­шил зай­ти в рес­то­ран и че­го-ни­будь пе­ре­ку­сить. Бы­ла пят­ни­ца. На­сту­пал ве­чер. Бро­дя по ули­цам го­ро­да, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уви­дел вы­вес­ку не­ко­шер­но­го рес­то­ра­на «Семь Звёзд» и, не­дол­го ду­мая, во­шёл внутрь. С ми­ну­ту у Ку­рае­ва уш­ло на то, что­бы ос­мот­реть­ся; рес­то­ран Ку­рае­ву очень да­же по­нра­вил­ся: всё ок­ру­жал та­ин­ст­вен­ный по­лу­мрак; бы­ло те­п­ло и уют­но. На­ко­нец, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич за­ме­тил сво­бод­ный сто­лик и на­пра­вил­ся к не­му. И вот, ко­гда Ку­ра­ев уже сел за этот пус­той сто­лик, то за­ме­тил, что за од­ним из со­сед­них сто­лов си­дел по­жи­лой че­ло­век, яв­но не­вы­со­ко­го рос­та, ок­ру­жен­ный тол­пой лю­бо­пыт­ных. Гла­за это­го че­ло­ве­ка бы­ли за­вя­за­ны, а на сто­ле стоя­ло мно­же­ст­во блюд, на ко­то­рых рас­по­ла­га­лись тон­ко на­ре­зан­ные лом­ти­ки сы­ров са­мых раз­лич­ных ма­рок. Офи­ци­ант то и де­ло под­но­сил это­му че­ло­ве­ку оче­ред­ной ку­со­чек сы­ра на та­рел­ке, а тот брал этот ку­со­чек, тща­тель­но раз­же­вы­вал и рас­про­бо­вал его, а за­тем, ко все­об­ще­му изум­ле­нию, на­зы­вал мар­ку сы­ра и тут же со­об­щал, ка­кое ви­но под­хо­дит к это­му сы­ру. То и де­ло бы­ло слыш­но, как сто­яв­шие во­круг хло­па­ли в ла­до­ши — оче­вид­но, по­то­му, что этот че­ло­ве­чек вер­но от­га­ды­вал мар­ку сы­ра, ко­то­рый ему толь­ко что да­ли по­про­бо­вать.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич пов­ни­ма­тель­нее всмот­рел­ся в чер­ты ли­ца это­го че­ло­ве­ка — чер­ты, ко­то­рые от­час­ти скры­ва­ла по­вяз­ка на гла­зах, — и с лег­ко­стью уга­дал в нём быв­ше­го ми­тро­по­ли­та Санкт-Пе­тер­бург­ско­го и Ла­дож­ско­го Вла­ди­ми­ра Кот­ля­ро­ва, быв­ше­го чле­на Свя­щен­но­го Си­но­да, ко­то­рый ны­не на­хо­дил­ся на по­кое и про­жи­вал в Из­раи­ле, в Ие­ру­са­ли­ме, в соб­ст­вен­ном особ­ня­ке, при­об­ре­тён­ном им «на вся­кий слу­чай» к ста­рос­ти, что­бы «бы­ло где до­жить». Поч­ти все в Мо­с­ков­ском Пат­ри­ар­ха­те — в осо­бен­но­сти же лю­ди по­стар­ше — зна­ли вку­сы Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­ва, а имен­но, его при­стра­стия к за­мор­ским плес­не­ве­лым сы­рам и за­мор­ским же изы­скан­ным ви­нам. И поч­ти все зна­ли про тот не­обык­но­вен­ный дар, ко­то­рый ещё в от­но­си­тель­но мо­ло­дые го­ды стя­жал Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во — дар тон­ко­го и да­же тон­чай­ше­го раз­ли­че­ния этих са­мых плес­не­ве­лых сы­ров и этих са­мых вин. Не раз изум­лял ми­тро­по­лит Вла­ди­мир как сво­их со­брать­ев-епи­ско­пов, так и свет­ских со­вет­ских вель­мож де­мон­ст­ра­ци­ей это­го уди­ви­тель­но­го да­ра: про­цент оши­бок был весь­ма мал — все­го од­на или две про­бы из сот­ни проб оп­ре­де­ля­лись им не­вер­но — да и то по­то­му, что эти не­вер­но оп­ре­де­лен­ные про­бы, как пра­ви­ло, ока­зы­ва­лись ка­ки­ми-то не­обыч­ны­ми или же чрез­вы­чай­но ред­ки­ми. Вот и те­перь, как по­нял Ку­ра­ев, Вла­ди­мир Кот­ля­ров де­мон­ст­ри­ро­вал ок­ру­жив­шим его лю­дям своё уди­ви­тель­ное ис­кус­ст­во.

Да, Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во был ари­сто­кра­том в ис­тин­ном смыс­ле это­го сло­ва — то есть он по-на­стоя­ще­му по­ни­мал, «что зна­чит хо­ро­шо ку­шать» — по­ни­мал по­доб­но гер­цо­гу из сказ­ки «Кар­лик Нос» или, луч­ше ска­зать, по­доб­но его, гер­цо­га, дру­гу-кня­зю, ко­то­рый мог об­на­ру­жить от­сут­ст­вие в ко­ро­ле паш­те­тов «Сю­зе­рен» од­ной-един­ст­вен­ной трав­ки, то­гда как в те вре­ме­на ис­кус­ст­во при­го­тов­ле­ния осо­бо за­ме­ча­тель­ных паш­те­тов под­ра­зу­ме­ва­ло ре­цеп­ту­ру в де­сят­ки и да­же в сот­ни трав и при­прав. Ни один из са­мых тон­чай­ших от­тен­ков вку­са ви­на или плес­не­ве­ло­го сы­ра не мог ук­рыть­ся от изо­щрив­ше­го­ся и утон­чив­ше­го­ся язы­ка и нё­ба Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­ва.

Но Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич Ку­ра­ев те­перь, по­сле об­ре­те­ния им сво­их уди­ви­тель­ных сверх­спо­соб­но­стей, был то­же «не лы­ком шит». И Ку­ра­ев за­ду­мал не­мыс­ли­мое: он ре­шил бро­сить вы­зов са­мо­му Вла­ди­ми­ру Кот­ля­ро­ву и про­вес­ти с ним со­стя­за­ние в оп­ре­де­ле­нии сор­тов и ма­рок раз­лич­ных сы­ров и вин. Ку­ра­ев от­лич­но по­ни­мал, что это бы­ло не­что не­мыс­ли­мое; Ку­ра­ев соз­на­вал, что этот шаг был чис­тым бе­зу­ми­ем; но, тем не ме­нее, озор­ст­во и жа­ж­да но­виз­ны и ост­рых ощу­ще­ний взя­ли в нём верх. Ко­гда Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во под все­об­щее одоб­ре­ние за­кон­чил де­гу­ста­цию плес­не­ве­лых сы­ров и снял с глаз по­вяз­ку, Ку­ра­ев на­брал­ся сме­ло­сти, по­до­шёл к его сто­ли­ку и ска­зал:

— Ва­ше Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во! Го­тов бить­ся об за­клад, что я мо­гу оп­ре­де­лять мар­ки и сор­та сы­ров и вин ни­чуть не ху­же вас! И то, что вы мо­же­те де­лать — это не так уж и уди­ви­тель­но.

Вла­ди­мир Кот­ля­ров с го­ло­вы до ног пре­зри­тель­но оки­нул взгля­дом сто­яв­ше­го пе­ред ним на­гле­ца, ус­мех­нул­ся и ска­зал, при­знав в этом на­гле­це Ку­рае­ва:

— Ку­ра­ев? Пре­да­тель Ро­ди­ны? Из­мен­ник? Соб­ст­вен­ной пер­со­ной? Да ведь вы в де­лах де­гу­ста­ции — про­сто маль­чиш­ка! Я уже дав­но был гур­ма­ном ещй то­гда, ко­гда вы толь­ко учи­лись раз­ду­вать ка­ди­ло! При­знай­тесь, что вы про­сто маль­чиш­ка, ни­че­го тол­ком не смыс­ли­те в гас­тро­но­ми­че­ских об­лас­тях, и бро­си­ли мне вы­зов про­сто для то­го, что­бы по­те­шить своё са­мо­лю­бие. И при всём при этом вы са­ми от­лич­но знае­те, что про­иг­рае­те мне! При­знай­тесь мне — ведь это так? В лю­бом слу­чае — про­иг­рае­те ли вы или вы­иг­рае­те — вы не ос­та­не­тесь внак­ла­де: ведь мне про­иг­рать да­же по­чёт­но — про­сто по­то­му, что я ре­шил со­стя­зать­ся с ва­ми! Так для че­го же мне со­стя­зать­ся с ва­ми и де­лать сла­ву пре­да­те­лю Ро­ди­ны?!

Все со­брав­шие­ся во­круг сто­ла, за ко­то­рым си­дел Кот­ля­ров, так­же за­улы­ба­лись и об­ра­ти­ли свои взо­ры на Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. Поз­же Ку­ра­ев уз­нал, что сре­ди этих со­брав­ших­ся бы­ло не­сколь­ко епи­ско­пов и не­сколь­ко на­стоя­те­лей круп­ней­ших рос­сий­ских мо­на­сты­рей, а так­же не­сколь­ко ге­не­ра­лов ар­мии, не­сколь­ко важ­ных го­су­дар­ст­вен­ных чи­нов­ни­ков и не­сколь­ко де­пу­та­тов Гос­ду­мы; один из этих чи­нов­ни­ков был да­же за­мес­ти­те­лем ка­ко­го-то ми­ни­ст­ра. Все они при­ле­те­ли в Ие­ру­са­лим, что­бы встре­тить там Пас­ху и все они ос­та­лись там же на Свет­лую Сед­ми­цу, что­бы по­лу­чше оз­на­ко­мить­ся с гор­дом и с Из­раи­лем. И все они в пят­ни­цу Свет­лой Сед­ми­цы, воз­вра­тив­шись вме­сте по­сле экс­кур­сии на Мерт­вое Мо­ре, за­шли в «Семь Звёзд», что­бы под­кре­пить­ся. Кро­ме то­го, сре­ди со­брав­ших­ся во­круг сто­ла так­же бы­ли по­сол Рос­сии в Из­раи­ле и кон­сул из Ге­не­раль­но­го кон­суль­ст­ва Рос­сии в Хай­фе. А ещё, так­же не­по­да­ле­ку от сто­ла, за ко­то­рым си­дел Кот­ля­ров, Ку­ра­ев за­ме­тил пе­ви­цу Жан­ну Би­чев­скую и де­пу­та­та Гос­ду­мы На­та­лью По­клон­скую. Как по­нял Ку­ра­ев, они то­же бы­ли вме­сте с со­брав­ши­ми­ся у сто­ла, но по­че­му-то не за­хо­те­ли смот­реть на де­мон­ст­ра­цию ис­кус­ст­ва де­гу­ста­ции, уст­ро­ен­ную Кот­ля­ро­вым.

Ку­ра­ев, вы­слу­шав сло­ва Кот­ля­ро­ва, не­мно­го по­ду­мал и ска­зал:

— Хо­ро­шо. Я вас по­ни­маю. Да­вай­те па­ри. Хо­ти­те па­ри на пять­де­сят ты­сяч дол­ла­ров? Хо­ти­те — на сто ты­сяч? Ина­че ска­жи­те, что вы — про­сто трус и бои­тесь про­иг­рать!

Кот­ля­ров сно­ва ус­мех­нул­ся, не­мно­го по­ду­мал и ска­зал:

— Что же. Да­вай­те. Но я не хо­чу вас слиш­ком уж силь­но ра­зо­рять. По­это­му за­клю­чим па­ри на пять­де­сят ты­сяч на то, что я луч­ше вас про­де­гу­сти­рую сы­ры и ви­но и оп­ре­де­лю их сор­та и мар­ки!

— Толь­ко, что ка­са­ет­ся сы­ров, Ва­ше Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во! Я пред­ла­гаю де­гу­сти­ро­вать не толь­ко плес­не­ве­лые сы­ры, но и во­ню­чие! По­это­му я на­стаи­ваю на том, что­бы де­гу­ста­ция про­ис­хо­ди­ла в два ту­ра! — от­ве­тил на это Ку­ра­ев.

Кот­ля­ров ус­мех­нул­ся и ска­зал:

— Хо­ро­шо. Вам, ве­ро­ят­но, нра­вят­ся во­ню­чие и сы­ры; нра­вят­ся боль­ше, чем сы­ры плес­не­ве­лые. И вы, ве­ро­ят­но, ду­мае­те, что эти ва­ши во­ню­чие сы­ры — ваш «ко­нек». О вку­сах, ко­неч­но, не спо­рят. Но я до­ка­жу вам, что я раз­би­ра­юсь в во­ню­чих сы­рах так­же хо­ро­шо, как и в плес­не­ве­лых и что ва­ша на­де­ж­да по­бе­дить ме­ня тщет­на! Кста­ти. У ме­ня то­же од­но ус­ло­вие. Вы, ве­ро­ят­но, счи­тае­те се­бя тон­ким це­ни­те­лем вин, но при этом вряд ли час­то про­бо­ва­ли ви­на до­ро­же ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку. По­это­му де­гу­ста­цию вин я пред­ла­гаю про­вес­ти так­же в два ту­ра: пер­вый тур — в це­но­вой ка­те­го­рии до ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку, а вто­рой… вто­рой… э… ска­жем в це­но­вой ка­те­го­рии от ты­ся­чи дол­ла­ров до три­дца­ти ты­сяч. Со­глас­ны? Это не слиш­ком об­ре­ме­нит ваш ко­ше­лёк?

Ку­ра­ев со­гла­сил­ся и они уда­ри­ли по ру­кам.

Ока­за­лось, что толь­ко что Кот­ля­ров уже де­гу­сти­ро­вал на­бор из три­дца­ти двух плес­не­ве­лых сы­ров (не­ко­то­рые из них бы­ли так­же и во­ню­чи­ми); по­это­му Ку­рае­ву бы­ло пред­ло­же­но сна­ча­ла по­ра­бо­тать над ров­но та­ким же на­бо­ром сы­ров, а за­тем пе­рей­ти к ис­клю­чи­тель­но во­ню­чим сы­рам. Ку­ра­ев со­гла­сил­ся так­же и с этим.

Ко­гда офи­ци­ант ушёл за но­вым на­бо­ром сы­ров, ок­ру­жаю­щие ста­ли за­клю­чать про­меж се­бя па­ри, га­дая: кто по­бе­дит? Ку­ра­ев был в этих па­ри в яв­ном пре­неб­ре­же­нии. Сна­ча­ла став­ки бы­ли один к де­ся­ти, а за­тем воз­рос­ли до од­но­го к два­дца­ти пя­ти. По­сте­пен­но к сто­лу ста­ли под­хо­дить лю­ди, ни­ко­гда в Рос­сии не быв­шие и тол­ком её не знав­шие; не­ко­то­рые из них, ра­зо­брав­шись, что про­ис­хо­дит, то­же ста­ли де­лать став­ки.

На­ко­нец, к сто­лу вер­нул­ся офи­ци­ант, дер­жав­ший на­бор сы­ров. Ку­рае­ву за­вя­за­ли гла­за. По­сле это­го он сел за стол и по­дал знак, что­бы ему при­нес­ли пер­вую пор­цию плес­не­ве­ло­го сы­ра, ко­то­рая и бы­ла по­да­на. Ку­ра­ев взял ма­лень­кий ку­со­чек сы­ра и на­чал же­вать его, что­бы хо­ро­шень­ко рас­про­бо­вать. Не­мно­го по­мол­чав и по­ду­мав, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ска­зал:

— «Блё де Жэкс» (Bleu de Gex) из Франш-Кон­те. С го­лу­бой пле­се­нью. Уз­на­ва­ем по оре­хо­во-гриб­но­му по­слев­ку­сию с лег­кой гор­чин­кой.

— Бра­во! — ска­зал Ку­рае­ву офи­ци­ант и по­дал сле­дую­щий сыр. Ку­ра­ев рас­про­бо­вал его и ска­зал:

— «Па­ве́ Бле­зуа́» (Pavé Blésois) из Цен­траль­ной Фран­ции. С го­лу­бо­ва­той пле­се­нью.

Офи­ци­ант сно­ва ска­зал «бра­во» и про­дол­жил по­да­вать ку­соч­ки сы­ра Ку­рае­ву. Тот же съе­дал их в по­ряд­ке оче­ре­ди и, не­мно­го по­ду­мав, ста­вил ка­ж­до­му ку­соч­ку свой «ди­аг­ноз»:

— «Ами́ дю Шам­бер­те́н» (Ami du Chambertin). Из Бур­гун­дии. С бе­лой пле­се­нью. Име­ет же­ст­кую плес­не­вую кор­ку.

— «Бри де Мо» (Brie de Meaux).

— «Гор­гонд­зо́ла До́льче» (Gorgonzola Dolce).

— «Ба­ге́т Лао­не́з» (Baguette Laonnaise). Из Пи­кар­дии. С бе­лой пле­се­нью.

— «Шев­ро­те́н» (Chevrotin). Из Са­войи. Кор­ка с пят­на­ми бе­лой пле­се­ни. Вкус, на­по­ми­наю­щий вкус оре­хов. Под­хо­дят бе­лые и крас­ные са­вой­ские ви­на.

— «Блё де Бресс» (Bleu de Bresse). Из Брес­са. С го­лу­бой и бе­лой пле­се­нью. При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ют­ся гриб­ки Пе­ни­ци́ллиум ро­к­ве­фо́рти (Penicillium roqueforti) и Пе­ни­ци́ллиум ка­мем­бе́рти (Penicillium camemberti). С аро­ма­том гри­бов.

— «Сент-Мор де Ту­ре́н» (Sainte-Maure de Touraine). Из Ту­ре­ни, Эн­д­ра и Луа­ры. Сыр­ные ци­лин­д­ры по­кры­ты си­не­ва­то-се­рой ко­роч­кой пу­ши­стой пле­се­ни. Со­ло­но­ва­то-ки­сло­ва­тый вкус с оре­хо­вым аро­ма­том. Ви­на: бе­лые «Вув­ре́» (Vouvray) и «Сан­се́р» (Sancerre), мо­ло­дое крас­ное «Ши­но́н» (Chinon).

— «Бри де Ме­ле́н» (Brie de Melun).

— «Пу­ли­ньи́-Сент-Пьер» (Pouligny-Saint-Pierre) из Бер­ри. С бе­лой пле­се­нью. Ви­на: бе­лые «Сан­се́р» (Sancerre), «Ту­ре́нь» (Touraine) и «Ре­уйи́» (Reuilly).

— «Блё де Баск» (Bleu des Basques). Фран­ция, Ат­лан­ти­че­ские Пи­ре­неи. С го­лу­бой пле­се­нью.

— «Блё дю Ве́ркор-Са­се­на́ж» (Bleu du Vercors-Sassenage) из Аль­пий­ско­го ре­гио­на Фран­ции. С за­па­хом лес­ных оре­хов.

— «Ша­би­шу́ дю Пуа­ту́» (Chabichou du Poitou). Из Дё-Сев­ра. Ко­роч­ка на ци­лин­д­рах сы­ра по­кры­та бе­лой пле­се­нью, ко­то­рая в за­ви­си­мо­сти от вре­ме­ни го­да час­то име­ет се­ро­ва­то-си­ний от­те­нок. С оре­хо­вым аро­ма­том и спе­ци­фи­че­ским за­па­хом козь­е­го мо­ло­ка. Ви­на: ви­но рай­она Пуа­ту, бе­лое ви­но ти­па «Со­винь­он» или «Сан­се́р».

— «Вуа́» (Void) из Ло­та­рин­гии, из де­пар­та­мен­та Mёз, Вуа-Ва­кон. Со свет­ло-ко­рич­не­вой плес­не­вой ко­роч­кой.

— «Фурм д’Амбе́р» (Fourme d’Ambert). Ме­сто про­из­вод­ст­ва: Ам­бер, Пюи-де-Дом, Овернь. С вкра­п­ле­ния­ми го­лу­бой пле­се­ни. Ви­на: «Ши­но́н» (Chinon), «Сент Ни­ко­ля́ де Бур­ге́й» (Saint Nicolas de Bourgueil), «Ко­то́ дю Ляйо́н» (Coteaux du Layon).

— «Ка­мам­бе́р» (Camembert) или «Ка­мам­бер де Нор­ман­ди́» (Сamembert de Normandie) из Ка­мам­бе­ра, Нор­ман­дия. С бе­лой пле­се­нью. Име­ет твер­дую ко­роч­ку, по­кры­тую пле­се­нью. Вкус ост­рый, пи­кант­ный, не­мно­го по­хо­дит на гриб­ной. К сы­ру под­хо­дят мо­ло­дые крас­ные ви­на ти­па «Бо­жо­ле» (Beaujolais).

— «Гор­гонд­зо́ла Пи­ка́нте» (Gorgonzola Piccante).

— «Ку­ло­мье́» (Coulommiers) или «Бри де Ку́ломье» (Brie de Coulomiers). Иль-де-Франс, Шам­пань или Ар­ден­ны. С бе­лой плес­не­вой фло­рой. Ко­роч­ка по­кры­та бе­лой пле­се­нью. С не­боль­шой кис­лин­кой. Под­хо­дят крас­ные бур­гунд­ские ви­на или ви­на ти­па «Бо­жо­ле́» (Beaujolais).

— «Пе­лар­до́н» (Pélardon) из Лан­ге­док-Рус­силь­о­на. С го­лу­бо­ва­той пле­се­нью. Ост­рый оре­хо­вый прив­кус и дли­тель­ное со­ло­но­ва­тое по­слев­ку­сие. Под­хо­дят ви­на: «Ко́стиер дю Гар» (Costieres du Gard), Клё­рэ дю Лан­ге­док (Clairette du Languedoc).

— «Мон-д’ор» (Mont-d’or) из Франш-Кон­те. Со смы­вае­мой бе­лой пле­се­нью. Сли­воч­ный вкус, от­даю­щий хво­ей и шам­пинь­о­на­ми. Под­хо­дят ви­на ти­па «Бо­жо­ле́ Ну­во́» (Beaujolais Nouveau) и «Жю­ран­со́н» (Jurançon).

— «Мю́нстер-же­ро­ми́» (Munster-géromé) или, ина­че, «Мю́нстер д’Эльзас» (Munster d’Alsace) из Мюн­сте­ра или Во­ге­зов. С от­мы­вае­мой бе­лой пле­се­нью. Храк­тер­ный рез­кий за­пах с неж­ным сли­воч­ным вку­сом. Под­хо­дят ви­на ти­па эль­зас­ское «Ге­ву́рцтра̀минер» (Gewurztraminer), «Пи́но Гри д’Эльзас» (Pinot Gris d’Alsace) или ви­но­град­ная вод­ка «Марк» (Marc).

— «Фу­же­рю́» (Le Fougerus). Иль-де-Франс, Се­на и Мар­на. С бе­лой пле­се­нью. При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ет­ся гри­бок Пе­ни­ци́ллиум кан­ди́дум (Penicillium candidum). Слад­ко­ва­тый, с со­ле­ным прив­ку­сом. Под­хо­дят бур­гунд­ские ви­на, шам­пан­ское, бор­до.

— «Пи­ко­до́н» (Picodon) из Дро­ма или Ар­де­ша. Сыр­ные го­лов­ки по­кры­ты не­боль­шим на­ле­том го­лу­бо­ва­той пле­се­ни. Слад­ко-со­ле­но-ки­сло­ва­тый вкус. Под­хо­дят ви­на: бе­лое «Сент Жо­зе́ф блан» (Saint Joseph blanc) или иг­ри­стое слад­кое мус­кат­ное «Рив­са́льт» (Rivesaltes).

— Ко­неч­но же, «Рок­фор» (Roquefort)! При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ет­ся гри­бок Пе­ни­ци́ллиум ро­к­ве­фо́рти (Penicillium roqueforti). Мяг­кая бе­лая мас­са с вклю­че­ния­ми бла­го­род­ной пле­се­ни. Со вку­сом лес­ных оре­хов. Ви­на: ка­гор, «Со­те́рн» (Sauternes), «По́рто» (Porto).

— «Дорб­лю́» (Dorblu), Ба­ва­рия, Лау­бен. Ви­на: крас­ные су­хие вро­де «Ка­бер­не-Со­винь­он» и «Ши­раз».

— «Сент Агюр» (Saint Agur) из Бо­за­ка. С вкра­п­ле­ния­ми го­лу­бой пле­се­ни. Ха­рак­тер­ный рез­кий вкус го­лу­бой пле­се­ни и мяг­кий сли­воч­ный вкус сы­ра. Ви­на: бе­лое слад­кое — «Со­те́рн» (Sauternes).

— «Том де Бож» (Tome des Bauges) из гор­но­го мас­си­ва Бож в Са­войе. Го­лов­ки сы­ра по­кры­ты се­рой пле­се­нью.

— «Фурм де Мон­бри­зо́н» (Fourme de Montbrison). Луа­ра, Пюи-де-Дом. С вкра­п­ле­ния­ми го­лу­бой пле­се­ни. Со­ло­но­ва­тый вкус с аро­ма­том мо­ло­ка и оре­хов. Под­хо­дят ви­на «Со­те́рн» (Sauternes) и «Рив­са́льт» (Rivesaltes).

— «Шау́рс» (Chaource). Из Шам­па­ни. С бе­лой пле­се­нью. При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ет­ся гри­бок Пе­ни­цил­ли­ум кан­ди­дум (Penicillium candidum). Кор­ка име­ет тол­стый слой пле­се­ни. Слег­ка ки­сло­ва­тый вкус с аро­ма­том гри­бов и лес­ных оре­хов. Под­хо­дят бур­гунд­ские ви­на «Шаб­ли́ блан» (Chablis blanc) и «Иран­си́» (Irancy).

— «Ню­ша­те́ль» (Neufchâtel) из Нор­ман­дии. При про­из­вод­ст­ве до­бав­ля­ет­ся гри­бок Пе­ни­ци́ллиум кан­ди́дум (Penicillium candidum). С су­хой ко­роч­кой, по­кры­той бе­лой пу­ши­стой пле­се­нью. Неж­ный вкус гри­бов. Под­хо­дят ви­на: крас­ные «Кот дю Ронь» (Côtes du Rhône), «Бо­жо­ле́» (Beaujolais), «По­мо­ро̀ль» (Pomerol), «Сант-Эми­лья́н» Saint-Emilion.

— «Сель-сюр-Шер» (Selles-sur-Cher). Со­лонь, до­ли­на Луа­ры. Го­лов­ка сы­ра по­кры­та се­ро-го­лу­бой пле­се­нью. С ха­рак­тер­ным за­па­хом козь­е­го мо­ло­ка. Ви­на: бе­лое «Сан­се́р» (Sancerre), мо­ло­дое крас­ное «Ши­но́н» (Chinon), а так­же «Бур­ге́й» (Bourgueil), «Гэ­ме́» (Gamay).

Ку­ра­ев за­кон­чил де­гу­ста­цию 32 сы­ров и со­рвал по­вяз­ку с глаз. Он по­си­дел с ми­ну­ту под одоб­ри­тель­ные воз­гла­сы ок­ру­жаю­щих, а за­тем дру­гой офи­ци­ант при­нёс во­ню­чие сы­ры и на­чал­ся вто­рой тур. В этом вто­ром ту­ре сы­ры бы­ли 41 ви­да. Прав­да, на­до ска­зать, что не­ко­то­рые из сы­ров уже уча­ст­во­ва­ли в пер­вом ту­ре как сы­ры плес­не­ве­лые. Ку­рае­ву сно­ва за­вя­за­ли гла­за и он при­нял­ся за де­ло.

— «Реб­ло­шо́н де Са́вуа» (Reblochon de Savoie)! — гром­ко вскрик­нул Ку­ра­ев по­сле то­го, как от­ве­дал пер­вый ку­со­чек по­дан­но­го ему сы­ра.

— «Эпуа́с де Бур­го́нь» (Epoisses de Bourgogne)! — сно­ва на весь зал воз­гла­сил Ку­ра­ев, от­ве­дав вто­рой ку­со­чек.

— «Пар­ме­зан» (Parmesan)! — го­ло­сил да­лее Ку­ра­ев под все­об­щее одоб­ре­ние.

— «Бэ́нен» (Banon)!

— «Рок­фо́р» (Roquefort)!

— «Ра́клет» (Raclette)!

— «Осо́ Ира­ти́» (Ossau Iraty)!

На­ко­нец, Ку­рае­ву на­дое­ло го­во­рить гром­ко и тор­же­ст­вен­но и он про­дол­жил от­ве­ды­вать сы­ры и на­зы­вать их сорт обыч­ным го­ло­сом:

— «Че́ддер» (Cheddar).

— «Та­ле́джио» (Taleggio).

— «Стил­тон» (Stilton).

— «Смер­дя­щий Епи­скоп», Stinking Bishop, сы­ро­вар­ня ком­па­нии Charles Martell & Son.

— «Ли́мбергер» (Limburger).

— «Бри де Мо» (Brie de Meaux).

— «Ли­ва­ро́ Mюнстер» (Livarot Мunster).

— «Ли́деркра̀нц» (Liederkranz).

— «Ами́ дю Шам­бер­те́н» (Ami Du Chambertin).

— «Ка­мам­бе́р де Нор­ман­ди́» (Camembert de Normandie).

— «Мюн­стер д’Эльзас» (Munster d’Alsace).

— «Пон л’Эве́к» (Pont l’Eveque).

— «Бер­га́дер» (Bergader).

— «Фьян­се́ де Пе­ре­ни́» (Fiance des Pyrenees)

— «Ма­руа́ль» (Maroilles).

— «Ред Хок» (Red Hawk).

— «Се́рра да Эш­тре́ла» (Serra da Estrela).

— «Тру дю Крю» (Trou du Cru).

— «Валь­део́н» (Valdeon).

— «Тиль­зит» (Tilsit).

— «Э́сром» (Esrom).

— «Ле Па­вэ́н д’Ове́рнь» (Le Pavin d'Auvergne).

— «Вайс­ла́кер» (Weisslacker).

— «Ра́клет» (Raclette).

— «Ада́хан Фам­ха́уз» (Ardahan Farmhouse).

— «Тет де Муа́н» (Tête de Moine).

— «Ро­био́ла Лом­бар­ди́я» (Robiola Lombardia).

— «Шлосс» (Schloss).

— «Су­мен­тре́н» (Soumaintrain).

— «Дри́фтвуд» (Driftwood), сы­ро­вар­ни Whitelake Cheeses.

— «Вьё Лилль» (Vieux Lille).

Под ко­нец Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, од­на­ко, сно­ва пе­ре­шёл на гром­кий и па­фос­ный тон:

— «Свя­той Ос­вальд» (St. Oswald), cыроварня аб­бат­ст­ва Гос­хил (Gorsehill Abbey)! — воз­гла­сил он и да­лее про­дол­жил:

— «Том де Шевр» (Tomme de Chevre)!

— «Вьё Бу­лонь» (Vieux Boulogne)!

На­ко­нец, он за­кон­чил с во­ню­чи­ми сы­ра­ми и сно­ва со­рвал по­вяз­ку с глаз. Де­ло ос­та­ва­лось за де­гу­ста­ци­ей вин. Че­рез ми­ну­ту офи­ци­ант под­ка­тил к сто­лу Ку­ра­ев две те­леж­ки, за­став­лен­ные бу­тыл­ка­ми. Ра­ди ин­те­ре­са к сто­лу по­до­шёл со­ме­лье, от­би­рав­ший эти бу­тыл­ки для со­стя­за­ния. На­чал­ся пер­вый вин­ный тур. За раз в бо­кал на­ли­ва­лось по пять­де­сят грамм ви­на и Ку­ра­ев, с за­вя­зан­ны­ми гла­за­ми, дол­жен был оп­ре­де­лить по вку­су, что это за ви­но, ка­ко­го го­да был уро­жай, а так­же ука­зать ме­сто рас­по­ло­же­ния ви­но­град­ни­ка; кро­ме то­го, Ку­ра­ев был дол­жен на­звать при­мер­ную ры­ноч­ную стои­мость бу­тыл­ки ви­на. На­до ска­зать, что с этим по­след­ним за­да­ни­ем Ку­ра­ев спра­вил­ся ус­пеш­но в обо­их вин­ных ту­рах: он оши­бал­ся со стои­мо­стью ви­на не бо­лее, чем на де­сять про­цен­тов и, как пра­ви­ло, на­зы­вал ры­ноч­ную це­ну с точ­но­стью до пя­ти про­цен­тов. На­до ска­зать, что ви­но обош­лось со­рев­ную­щим­ся до­ро­же, чем эти це­ны — ведь это бы­ли це­ны, по ко­то­рым по­ку­пал ви­на на рын­ке рес­то­ран «Семь Звёзд»; а про­да­вал он их сво­им по­се­ти­те­лям, ес­те­ст­вен­но, до­ро­же.

Ку­рае­ву за­вя­за­ли гла­за. Офи­ци­ант стал на­ли­вать ви­на в бо­кал и по­да­вать эти ви­на Ку­рае­ву. Тот же про­бо­вал их и го­во­рил то, что от не­го тре­бо­ва­лось:

— «Квиль­че́да Крик Ка­бер­не Со­винь­он Ка­ла́мбия Ва́ли» (Quilceda Creek Cabernet Sauvignon Columbia Valley) уро­жая 2001 го­да, США, Ва­шинг­тон, до­ли­на Ко­лум­бия; сто ше­сть­де­сят дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

— «Аль­те­зи́но Мон­то́золи, Бру­не́лло ди Мон­таль­чи́но» (Altesino Montosoli, Brunello di Montalcino) уро­жая 2010 го­да, Ита­лия, Тос­ка­на; сто пять­де­сят дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

— «Бар­то­ло́ Мас­ка­ре́лло Ба­ро́ло» (Bartolo Mascarello Barolo) уро­жая 2011 го­да, Ита­лия, Пье­монт; сто три­дцать пять дол­ла­ров;

— «Áльтаму̀ра Ка­бер­не Со­винь­он На́па Ва́ли» (Altamura Cabernet Sauvignon Napa Valley) уро­жая 2010 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; сто три­дцать дол­ла­ров;

— «Ро́тем энд Му́нир Сэу­ма́ Ша̀тоню́ф-дю-Па́пэ О́мниа» (Rotem & Mounir Saouma Châteauneuf-du-Pape Omnia) уро­жая 2012 го­да, Фран­ция, Ро­на; сто два­дцать дол­ла­ров;

— «Сэ́ди Фа́мили Пэ­лэ́йдиас Сво́тлэнд» (Sadie Family Palladius Swartland) уро­жая 2012 го­да, Юж­ная Аф­ри­ка; сто де­сять дол­ла­ров;

— «Ан­тио́ри Бол­ге́ри Су­пер­ио́ре Гуа́до ал Та́ссо» (Antinori Bolgheri Superiore Guado al Tasso) уро­жая 2012 го­да, Ита­лия, Ли­вор­но; сто де­сять дол­ла­ров;

— «Ме­сье Ша­по­тье́ Э̀рмита́ж Вайт Шант-Алюэ́т» (M. Chapoutier Hermitage White Chante-Alouette) уро­жая 2014 го­да, Фран­ция, Ро­на; сто дол­ла­ров;

— «Иль Под­жо́не Бру­не́лло ди Мон­таль­чи́но» (Il Poggione Brunello di Montalcino) уро­жая 2010 го­да, Ита­лия, Тос­ка­на; де­вя­но­сто дол­ла­ров;

— «Пи́тер Майкл Ка­бер­не Со­винь­он Оу̀кви́ллэ Э́у Пэ́рэдайс» (Peter Michael Cabernet Sauvignon Oakville Au Paradis) уро­жая 2012 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; сто де­вя­но­сто пять дол­ла­ров;

— «Ма́зи Ама­ро́не де́лла Валь­по­ли­че́лла Кла́ссико Се­ре́го Али­гье́ри Ваи́о Ар­ма­ро́н» (Masi Amarone della Valpolicella Classico Serègo Alighieri Vaio Armaron) уро­жая 2008 го­да, Ита­лия, Ве­не­то; во­семь­де­сят пять дол­ла­ров;

— «Клё Фор­тэ́ Сент-Эми­лья́н» (Clos Fourtet St.-Emilion) уро­жая 2012 го­да, Фран­ция, Бор­до; семь­де­сят пять дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Му­то́н-Рот­шильд» (Château Mouton-Rothschild) уро­жая 1982 го­да, Бор­до; семь­сот дол­ла­ров;

— «Ша­то́ ля Мис­сь­ён-Oý-Бри­ён» (Château La Mission-Haut-Brion) уро­жая 1995 го­да, Бор­до; сто во­семь­де­сят дол­ла­ров;

— «И́нглнук Ка­бер­не Со­винь­он» (Inglenook Cabernet Sauvignon) уро­жая 1965 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; семь­сот дол­ла­ров;

— «Ше́валь Блан» (Cheval Blanc) уро­жая 2000 го­да, Бор­до; де­вять­сот семь­де­сят дол­ла­ров;

Все­го в пер­вом вин­ном ту­ре, в ко­то­ром по­да­ва­лись ви­на стои­мо­стью до ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку, бы­ло ше­ст­на­дцать об­раз­цов. По окон­ча­нии это­го ту­ра, по­сле не­ко­то­рой пе­ре­дыш­ки, на­чал­ся вто­рой вин­ный тур, в ко­то­ром бы­ло де­сять вин­ных об­раз­цов, и Ку­ра­ев вновь за­го­во­рил:

— «Бе́га Си­фи́лия, У́нико» (Vega Sicilia, Único) уро­жая 1968 го­да, Ис­па­ния, Бас­ко­ния; ты­ся­ча че­ты­ре­ста дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Ла­ту́р» (Château Latour) уро­жая 1982 го­да, Бор­до; ты­ся­ча во­семь­сот дол­ла­ров;

— «Скри́мин Игл Ка­бер­не Со­винь­он» (Screaming Eagle Cabernet Sauvignon) уро­жая 2013 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; две ты­ся­чи дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Ла­фи́т-Рот­шильд» (Château Lafite-Rothschild) уро­жая1982 го­да, Бор­до; три ты­ся­чи сто дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Пет­рю́с» (Château Pétrus) уро­жая 1982 го­да, Бор­до; пять ты­сяч че­ты­ре­ста дол­ла­ров;

— Не знаю. — ска­зал Ку­ра­ев. И этим «не знаю» бы­ло ви­но «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, ля Та́ке» (Domaine de la Romanée-Conti, la Tâche) уро­жая 1990 го­да, Бур­гун­дия со стои­мо­стью при­мер­но шесть ты­сяч дол­ла­ров за бу­тыл­ку. Да­лее со­стя­за­ние про­дол­жи­лось и Ку­ра­ев сно­ва стал на­зы­вать мар­ки вин:

— «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, Мон­тра­ше́» (Domaine de la Romanée-Conti, Montrachet) уро­жая 1978 го­да, Бур­гун­дия; шесть ты­сяч три­ста дол­ла­ров;

— «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, Ро­ма­не́-Ко́нти» (Domaine de la Romanée-Conti, Romanée-Conti) уро­жая 1971 го­да, Бур­гун­дия; две­на­дцать ты­сяч дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

— «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, Ро­ма­не́-Ко́нти» (Domaine de la Romanée-Conti, Romanée-Conti) уро­жая 1953 го­да, Бур­гун­дия; два­дцать ты­сяч пять­сот дол­ла­ров;

— Не знаю. — сно­ва ска­зал Ку­ра­ев. И этим по­след­ним «не знаю» Ку­рае­ва бы­ло ви­но «Пе́нфоулдз Грейндж Хё­ми­тидж бин 95» (Penfolds Grange Hermitage bin 95) уро­жая 1953 го­да, Ав­ст­ра­лия, со стои­мо­стью при­мер­но два­дцать шесть ты­сяч семь­сот дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

Вто­рой вин­ный тур за­кон­чил­ся. Ку­рае­ва по­про­си­ли уда­лить­ся из за­ла, что и бы­ло сде­ла­но. А ме­сто уда­лив­ше­го­ся Ку­рае­ва за­нял Вла­ди­мир Кот­ля­ров, ко­то­рый от­сут­ст­во­вал в за­ле во вре­мя де­гу­ста­ции сы­ров и вин Ку­рае­вым. Ми­тро­по­лит Вла­ди­мир сра­зу же при­нял­ся про­де­лы­вать то же са­мое, что до не­го толь­ко что уже про­де­лал Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич Ку­ра­ев. На­ко­нец, при­шло вре­мя под­во­дить ито­ги и Ку­рае­ва сно­ва по­зва­ли в зал.

Ито­ги бы­ли та­ко­вы:

В пер­вом сыр­ном ту­ре, в ко­то­ром про­бо­ва­лись плес­не­ве­лые сы­ры, и Ку­ра­ев, и Кот­ля­ров вер­но от­га­да­ли все сор­та сы­ров;

Во вто­ром сыр­ном ту­ре, в ко­то­ром про­бо­ва­лись во­ню­чие сы­ры, Ку­ра­ев вер­но от­га­дал все сор­та сы­ра, а Кот­ля­ров один раз ошиб­ся.

В пер­вом вин­ном ту­ре, в ко­то­ром де­гу­сти­ро­ва­лись ви­на стои­мо­стью до ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку, Ку­ра­ев вер­но от­га­дал все мар­ки вин, а Кот­ля­ров один раз ошиб­ся; кро­ме то­го, один раз он так­же силь­но за­ни­зил це­ну ви­на — бо­лее чем на 20%.

Во вто­ром вин­ном ту­ре, в ко­то­ром де­гу­сти­ро­ва­лись ви­на стои­мо­стью до три­дца­ти ты­сяч дол­ла­ров за бу­тыл­ку, Ку­ра­ев не­вер­но от­га­дал две мар­ки ви­на, а Кот­ля­ров — три.

Что ка­са­ет­ся третье­го ту­ра, то ни­кто из уча­ст­ни­ков не от­га­дал по­след­нее, де­ся­тое, са­мое до­ро­гое ви­но. По­ми­мо это­го Ку­ра­ев не от­га­дал шес­тое ви­но, а Вла­ди­мир Кот­ля­ров — де­вя­тое и седь­мое.

По­бе­да Ку­рае­ва бы­ла бес­спор­ной. Вла­ди­мир Кот­ля­ров был по­срам­лен и чув­ст­во­вал се­бя не­важ­но; мож­но был да­же ска­зать, что он не­мно­го по­крас­нел от по­зо­ра по­ра­же­ния; Ку­ра­ев же ра­до­вал­ся и ве­се­лил­ся — тем бо­лее, что он и так был уже в силь­ном под­пи­тии. И в са­мом де­ле: ка­ж­дый из уча­ст­ни­ков со­стя­за­ния вы­пил ки­ло три­ста ви­на — то есть бо­лее, чем пол­то­ры бу­тыл­ки. Ку­ра­ев был столь рад, что на ра­до­стях да­же про­стил Кот­ля­ро­ву весь тот долг, ко­то­рый об­ра­зо­вал­ся у не­го по­сле его по­ра­же­ния в спо­ре, а имен­но те са­мые зло­по­луч­ные пять­де­сят ты­сяч дол­ла­ров. Этот щед­рый жест при­шёл­ся ми­тро­по­ли­ту Вла­ди­ми­ру весь­ма по ду­ше.

Че­ст­но го­во­ря, что­бы по-на­стоя­ще­му раз­би­рать­ся в та­ких воз­вы­шен­ных ма­те­ри­ях, как ви­на с бо­лее чем се­ми­де­ся­ти­лет­ней вы­держ­кой вро­де «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти» с ви­но­град­ни­ков Ро­ма­не́-Ко́нти и «Пе́нфоулдз Грейндж Хё­ми­тидж» ни у Ан­д­рея Ку­рае­ва, ни у Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­ва Вла­ди­ми­ра Кот­ля­ро­ва не бы­ло дос­та­точ­но средств. В са­мом де­ле: они ведь хоть и бы­ли бо­га­ты, но во­все не бы­ли во­ро­ти­ла­ми с Уолл-стри­та или лон­дон­ско­го Си­ти. У них да­же не бы­ло лич­но­го са­мо­ле­та — это­го ста­тус­но­го ат­ри­бу­та мил­ли­ар­де­ров. Хо­тя, ко­неч­но, они мог­ли се­бе по­зво­лить не­боль­шую ях­ту за мил­ли­он дол­ла­ров и да­же не­сколь­ко до­ро­же… По­это­му про­шед­шее со­стя­за­ние по по­еда­нию сы­ров и пи­тию вин во­все не бы­ло для них со­всем уж «пус­тя­ком», не­за­мет­ным сре­ди ста­тей их рас­хо­дов — нет! — это бы­ло, ско­рее, не­что из ря­да вон вы­хо­дя­щее. Так, пять­де­сят грамм «Пе́нфоулдз Грейндж Хё­ми­тидж бин 95» обош­лись бы ка­ж­до­му из них в ты­ся­чу семь­сот во­семь­де­сят дол­ла­ров или око­ло то­го, ес­ли бы они по­ку­па­ли это ви­но на рын­ке; в дей­ст­ви­тель­но­сти же, по­сколь­ку они пи­ли его в рес­то­ра­не, оно обош­лось им ещё до­ро­же.

По­сле то­го, как Вла­ди­мир Кот­ля­ров при­знал свое по­ра­же­ние, он по­про­сил раз­ре­ше­ние у ок­ру­жаю­щих уда­лить­ся. При этом он от­нюдь не ушёл из рес­то­ра­на — он лишь пе­ре­сел по­даль­ше, что­бы пе­ре­жить го­речь по­ра­же­ния в оди­но­че­ст­ве. Сно­ва усев­шись за сто­лом, Кот­ля­ров по­про­сил при­нес­ти ему три ко­ро­лев­ских уст­ри­цы из за­ли­ва Коф­фин (Koffin bay king oysters), ко­то­рых он за­ка­зал ещё по­зав­че­ра. Этих уст­риц, ко­то­рые ве­си­ли ки­ло­грамм и бо­лее ка­ж­дая дос­тав­ля­ли в Ие­ру­са­лим, в рес­то­ран «Семь Звёзд», по осо­бо­му кон­трак­ту пря­ми­ком из фер­мы в Ав­ст­ра­лии, на ко­то­рых их и вы­ра­щи­ва­ли. За­каз на­до бы­ло де­лать за три­дцать шесть ча­сов. Од­на та­кая уст­ри­ца (а не дю­жи­на их) в Ав­ст­ра­лии обош­лась бы в сто дол­ла­ров; но в Ие­ру­са­ли­ме, с учё­том авиа- и про­чих пе­ре­во­зок, она стои­ла ещё до­ро­же. Ка­ж­дая из по­доб­ных уст­риц со­дер­жа­ла свы­ше ста три­дца­ти грам­мов во­ж­де­лен­ной гур­ма­ном пло­ти.

Что ка­са­ет­ся Ку­рае­ва, то он, пре­бы­вая в силь­ном под­пи­тии, от­пра­вил­ся в один из оте­лей, что­бы пе­ре­но­че­вать там.

Спус­тя час или пол­ча­са по­сле по­лу­но­чи Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич про­снул­ся в сво­ем но­ме­ре оте­ля и об­на­ру­жил, что уже поч­ти со­вер­шен­но про­трез­вел. То­гда Ку­ра­ев вы­пил фрук­то­во­го со­ка, най­ден­но­го им в хо­ло­диль­ни­ке, и сно­ва за­снул. Ему при­снил­ся до­воль­но тре­вож­ный сон: Ку­рае­ву при­ви­де­лось, буд­то бы он на­хо­дит­ся в сво­ей квар­ти­ре в Эдин­бур­ге, в ра­бо­чем ка­би­не­те, за ра­бо­чим сто­лом, и пи­шет му­зы­ку. И тут вне­зап­но дверь от­во­ря­ет­ся и в ка­би­нет к не­му, оде­тый в чёр­ное, за­хо­дит уже дав­но зна­ко­мый ему лы­сый че­ло­век с боль­ши­ми уша­ми и в ста­ро­мод­ных оч­ках. Этот че­ло­век до­воль­но бес­це­ре­мон­но снял шля­пу и по­ло­жил её на стол, а за­тем, ни­ко­го не спра­ши­вая, сел за стол на­про­тив Ку­рае­ва, на­бил свою труб­ку та­ба­ком и за­ку­рил. Сде­лав не­сколь­ко за­тя­жек, за­га­доч­ный по­се­ти­тель об­ра­тил­ся к Ку­рае­ву со сле­дую­щи­ми сло­ва­ми:

— Итак, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, вы, как я ви­жу, впол­не ус­пеш­но ос­вои­лись на За­па­де. Что же — по­здрав­ляю! А ещё, ко­неч­но же, раз­ре­ши­те по­здра­вить вас в по­бе­де в кон­кур­се по по­еда­нию во­ню­чих сы­ров, ко­то­рые столь ва­ми лю­би­мы. Кста­ти — про во­ню­чие фран­цуз­ские сы­ры и во­ню­чие сы­ры во­об­ще: сек­со­ло­ги, сек­со­па­то­ло­ги и про­чие учё­ные как-то про­ве­ли ис­сле­до­ва­ние и об­на­ру­жи­ли ин­те­рес­ную за­ко­но­мер­ность: лю­би­те­ли во­ню­чих фран­цуз­ских сы­ров за­час­тую лю­бят и фран­цуз­скую лю­бовь; и на­обо­рот — лю­би­те­ли фран­цуз­ской люб­ви за­час­тую лю­бят во­ню­чие сы­ры. На­де­юсь, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, вам не на­до объ­яс­нять, что та­кое фран­цуз­ская лю­бовь? Это то же, что и лю­бовь «ар­мян­ская». Ну, вся­кие там «двой­ни­ки» и «трой­ни­ки»… И, по-ви­ди­мо­му, во­ню­чие сы­ры при­вер­жен­цам та­кой люб­ви нра­вят­ся по­то­му, что они лю­бят ут­кнуть­ся но­сом в это са­мое… ну, вы по­ни­мае­те… и ли­зать и со­сать это са­мое… ну, что обыч­но со­сут и ли­жут вся­кие минь­ет­чи­ки и при­вер­жен­цы ку­ни­лин­гу­са с ана­лин­ку­сом, а про­ще, по-на­род­но­му, го­во­ря, вся­кие хре­но­со­сы, пус­си­ли­зы и жо­по­ли­зы. Воб­щем, лю­бовь к во­ню­чим сы­рам, как пра­ви­ло, сиг­на­ли­зи­ру­ет о вся­ких по­доб­ных сек­су­аль­ных не­нор­маль­но­стях и от­кло­не­ни­ях.

Тут Ку­ра­ев на­брал­ся храб­ро­сти и спро­сил это­го лы­со­го уша­сто­го че­ло­ве­ка:

— Ну и что? Что вы этим хо­ти­те ска­зать?

— Я хо­чу ска­зать, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, — от­ве­тил че­ло­век, — что вы толь­ко что, вче­ра, по­бе­ди­ли в кон­кур­се по де­гу­ста­ции во­ню­чих сы­ров. И, по­сколь­ку вы со­стои­те в го­мо­сек­су­аль­ном со­жи­тель­ст­ве, то, зная всю эту под­клад­ку с сы­ра­ми, ло­гич­но за­клю­чить, что вы не толь­ко, из­ви­ни­те, дол­би­тесь со сво­им парт­не­ром в зад, но и, из­ви­ни­те, со­сё­тесь и ли­жи­тесь с ним — то есть по­про­сту вы с ним со­сё­те друг друж­ке хрен и ли­жи­те друг друж­ке жо­пы! Ведь это же так ло­гич­но — не прав­да ли, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич? Кста­ти, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Сек­со­ло­ги и сек­со­па­то­ло­ги, изу­чав­шие го­мо­сек­су­аль­ность, об­на­ру­жи­ли, что го­мо­се­ки, глав­ным об­ра­зом, не сно­ша­ют­ся в зад, а упот­реб­ля­ют друг друж­ку в рот! То есть, из­ви­ни­те за вы­ра­же­ние, со­сут друг у друж­ки хрен!

— Да при­шли-то вы за­чем? Что вам на­до от ме­ня? — вновь спро­сил Ку­ра­ев.

— За­чем?! Что на­до?! Я про­сто хо­чу, что­бы вы при­ня­ли то, что я вам толь­ко что ска­зал, к све­де­нию: го­мо­сек­суа­ли­сты, к чис­лу ко­то­рых вы имее­те честь при­над­ле­жать, глав­ным об­ра­зом упот­реб­ля­ют друг дру­га не в зад, а в рот! А лю­би­те­ли во­ню­чих сы­ров за­час­тую лю­бят со­сать хрен, ли­зать по­ло­вые ор­га­ны у жен­щин, а так­же ли­зать жо­пы. Как жен­щи­нам, так и муж­чи­нам. То есть они, эти лю­би­те­ли, по­про­сту го­во­ря, из­ви­ни­те за вы­ра­же­ние, — хре­но­со­сы, пус­си­ли­зы и жо­по­ли­зы. В пря­мом смыс­ле.

— Хо­ро­шо, я при­нял это к све­де­нию. — ска­зал Ку­ра­ев и до­ба­вил: — Даль­ше-то что?!

— Даль­ше? Ну, раз при­ня­ли к све­де­нию — так и хо­ро­шо. То­гда по­зволь­те уда­лить­ся. — ска­зал че­ло­век с труб­кой и не­ожи­дан­но ис­чез.

Ку­ра­ев ис­пу­гал­ся это­го не­ожи­дан­но­го ис­чез­но­ве­ния и про­снул­ся. Ока­за­лось, что он был во­все не в Эдин­бур­ге, в сво­ей квар­ти­ре, а в од­ном из оте­лей Ие­ру­са­ли­ма. Бы­ло по­ло­ви­на третье­го или, мо­жет быть, да­же че­ты­ре ча­са ут­ра — сло­вом, до­воль­но ра­но для то­го что­бы вста­вать. И Ку­ра­ев ре­шил по­спать ещё па­ру ча­сов. Он лёг, но на ду­ше у не­го бы­ло не­спо­кой­но. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вспом­нил, как с ме­сяц или с два на­зад он чи­тал пись­ма Мо­цар­та и тут же то ли в го­ло­ве, то ли в ушах Ку­рае­ва слов­но са­ми со­бой мед­лен­но за­зву­ча­ли сло­ва из пись­ма Мо­цар­та сво­ей ку­зи­не Ма­рии Ан­не Тек­ле Мо­царт в Аугс­бург из Ман­гей­ма от 5 но­яб­ря 1777 го­да:

«Да, при­зна́юсь,

я на­сру те­бе на́ нос,

и по­те­чёт по под­бо­род­ку. <…>

А те­перь по­же­лаю вам доб­рой но­чи,

сри­те в по­стель что есть мо­чи,

слад­ко спи­те,

зад­ни­цу к но­су под­тя­ни­те. <…>

И как толь­ко сде­лаю шаг, сра­зу на­чи­на­ет во­нять. Как толь­ко я вы­гля­ды­ваю в ок­но, за­пах ис­че­за­ет, по­во­ра­чи­ва­юсь об­рат­но — за­пах уси­ли­ва­ет­ся. На­ко­нец, моя ма­туш­ка го­во­рит мне: сда­ёт­ся мне, что ты под­пус­тил? Да что ты, ма­туш­ка. Да-да, я не оши­ба­юсь. Я про­ве­ряю, за­со­вы­ваю в зад­ни­цу боль­шой па­лец, под­но­шу к но­су, и — до­ка­за­но! Ма­туш­ка бы­ла пра­ва».

Ку­ра­ев от этих слов встре­пе­нул­ся и тот­час вы­шел из по­лу­сон­но­го со­стоя­ния. А за­тем, по­под­роб­нее вспом­нив о том, что вер­те­лось у не­го в го­ло­ве, он чер­тых­нул­ся, лег и сно­ва по­пы­тал­ся за­снуть. В со­стоя­нии дре­мо­ты и по­лу­сна то ли в го­ло­ве, то ли в ушах Ку­рае­ва сно­ва за­зву­ча­ли сло­ва из пись­ма Вольф­ган­га Ама­дея; на этот раз это бы­ло пись­мо Мо­цар­та сво­ей ку­зи­не Ма­рии Ан­не Тек­ле Мо­царт в Аугс­бург из Ман­гей­ма от 28 фев­ра­ля 1778 го­да:

«Дерь­мо! — Дерь­мо! О дерь­мо! О див­ное сло­во! Дерь­мо! Оно вкус­но́! То­же хо­ро­шо! Вку­си дерь­мо! Ли­жи дерь­мо! О Шар­мант! Ли­жи дерь­мо! О как я рад! Дерь­мо вку­си, лиз­ни! Вку­си дерь­мо, лиз­ни дерь­мо! <…>

Всем мо­им друзь­ям при­ве­ты,

кто не ве­рит, пусть об­ли­жет ме­ня за это,

от­ны­не и во­ве­ки ве­ков,

по­ка мно­го та­ких, как я, ду­ра­ков.

При­дёт­ся ему ме­ня дол­го ли­зать,

ду­ша моя в пят­ки нач­нет убе­гать,

дерь­мо из ме­ня нач­нет вы­ле­зать

и вкус­но­го ему нач­нет не хва­тать.

Адьё, ку-у-зи­нуш­ка».

Ку­ра­ев про­снул­ся, чер­тых­нул­ся и сно­ва по­пы­тал­ся за­снуть. На сей раз в ушах у Ку­рае­ва ус­та­но­ви­лась пол­ная ти­ши­на и это ему уда­лось. Про­снул­ся Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич яр­ким суб­бот­ним ут­ром, в по­ло­ви­не вось­мо­го. Он на­ско­ро со­брал­ся и, не меш­кая, от­пра­вил­ся в Тель-Авив. К ве­че­ру суб­бо­ты он уже дол­жен был ди­ри­жи­ро­вать в Тель-Авив­ском Цен­тре Ис­пол­ни­тель­ских Ис­кусств (Tel Aviv Performing Arts Center) на по­ста­нов­ке опе­ры «Ио».

Со­рев­но­ва­ние Ку­рае­ва с Вла­ди­ми­ром Кот­ля­ро­вым по де­гу­ста­ции и оп­ре­де­ле­нию сор­тов и ма­рок сы­ров и вин ста­ло ле­ген­дар­ным и при­нес­ло Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу сла­ву. Ар­хие­реи РПЦ пе­ре­да­ва­ли друг дру­гу из­вес­тия от сво­их со­брать­ев, вер­нув­ших­ся из Свя­той Зем­ли, о по­бе­де Ку­рае­ва и ди­ви­лись: как ему да­лось одер­жать верх в столь не­лёг­ком и изы­скан­ном де­ле у та­ко­го аса, как ми­тро­по­лит Вла­ди­мир?! Ведь тот уп­раж­нял­ся в раз­ли­че­нии сы­ров и вин ещё от мла­дых ног­тей, от тех вре­мен, ко­гда он ещё си­дел при но­гах сво­его учи­те­ля ми­тро­по­ли­та Ни­ко­ди­ма, то­гда как Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­чал свое близ­кое зна­ком­ст­во с ви­на­ми и сы­ра­ми уже в очень зре­лых го­дах, ко­гда ему бы­ло за пять­де­сят! Не­ко­то­рые из ар­хие­ре­ев да­же го­во­ри­ли, что Ку­ра­ев воз­мог одо­леть Кот­ля­ро­ва не ина­че, как с по­мо­щью не­чис­той си­лы.

Весть о по­бе­де Ку­рае­ва очень бы­ст­ро рас­про­стра­ни­лась не толь­ко в уз­ком кру­гу ар­хие­ре­ев, но, вый­дя из это­го кру­га, раз­ле­те­лась сна­ча­ла по за­ру­беж­ным мо­на­сты­рям, ски­там и ду­хов­ным мис­си­ям РПЦ — пре­ж­де все­го, ко­неч­но же, в са­мой Свя­той Зем­ле, — а за­тем и по са­мым от­да­лен­ным мо­на­сты­рям Рос­сии и Ук­раи­ны. Ку­ра­ев по­бе­дил Кот­ля­ро­ва на Свет­лой Сед­ми­це, а уже к пре­по­ло­ве­нию Пя­ти­де­сят­ни­цы об этом под­ви­ге го­во­ри­ли и спо­ри­ли про­меж со­бой да­же про­стые мо­на­хи­ни и мо­на­хи без са­на и в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре, и в Се­ра­фи­мо-Ди­ве­ев­ском мо­на­сты­ре, и в По­чае­ве, и на Ва­лаа­ме, и в Пан­те­леи­мо­но­вом мо­на­сты­ре на Афо­не. А к Трои­це уже вряд ли мож­но бы­ло най­ти та­ко­го мо­на­ха, ко­то­рый не знал бы о по­бе­де Ку­рае­ва — да­же ес­ли этот мо­нах под­ви­зал­ся от­шель­ни­ком в го­рах Кав­ка­за или же в не­боль­ших от­да­лен­ных мо­на­сты­рях се­вер­ных и вос­точ­ных епар­хий. И по ре­зуль­та­там этих раз­го­во­ров и спо­ров, как ни кру­ти, опять-та­ки вы­хо­ди­ло, что для та­кой по­бе­ды Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич дол­жен был сде­лать ни­что иное, как про­дать свою греш­ную го­лу­бую ду­шу са­мо­му Са­та­не.

С той по­ры и ук­ре­пи­лось сре­ди ми­рян и ду­хо­вен­ст­ва РПЦ мне­ние, что Ку­ра­ев за­клю­чил кон­тракт с Дья­во­лом и про­дал ду­шу и что все да­ро­ва­ния его — хоть гас­тро­но­ми­че­ские, хоть му­зы­каль­ные, хоть да­же дав­но из­вест­ные ли­те­ра­тур­ные — да­ро­ва­ния бе­сов­ские, да­ро­ва­ния от лу­ка­во­го; и по­это­му, по об­ще­му мне­нию пра­во­слав­ных Рос­сии, не по­до­ба­ет хри­стиа­ни­ну не то что слу­шать му­зы­ку Ку­рае­ва, но да­же и ду­мать о том, что­бы её по­слу­шать, да­бы не впасть в де­мон­ское оболь­ще­ние и не стать трек­ля­тым му­же­лож­ни­ком и слу­жи­те­лем Са­та­ны, как и сам Ку­ра­ев.

По­сле Из­раи­ля на­ча­лась соб­ст­вен­но ази­ат­ская часть Пер­во­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра. Опер­но-ба­лет­ная труп­па вме­сте с Ку­рае­вым га­ст­ро­ли­ро­ва­ла в Ин­дии, Ки­тае и Япо­нии. За­тем на­стал че­ред Ав­ст­ра­лии и Но­вой Зе­лан­дии. В Ав­ст­ра­лии им бы­ла на­пи­са­на зна­ме­ни­тая «Сид­ней­ская» сим­фо­ния (АК-311), а в Вел­линг­то­не, в Но­вой Зе­лан­дии — «Вел­линг­тон­ская» (АК-318). По­сле это­го путь опер­но-ба­лет­ной труп­пы ле­жал в Се­вер­ную и в Юж­ную Аме­ри­ки. На­ко­нец, обо­гнув зем­ной шар, ку­ра­ев­ская труп­па вновь ока­за­лась в Ев­ро­пе. Здесь, в Ев­ро­пе, про­ис­хо­ди­ла за­вер­ши­тель­ная часть ту­ра.

Эта за­вер­ши­тель­ная часть ту­ра на­ча­лась со Сло­ва­кии, где опер­но-ба­лет­ная труп­па вы­сту­пи­ла в Бра­ти­сла­ве, в Опер­ном Те­ат­ре (Opera House); за­тем бы­ли вы­сту­п­ле­ния в Че­хии, в Пра­ге, в Праж­ской го­су­дар­ст­вен­ной опе­ре, и в Венг­рии, в Бу­да­пеш­те, в Вен­гер­ском го­су­дар­ст­вен­ном опер­ном те­ат­ре. По­сле это­го труп­па на­пра­ви­лась в Ав­ст­рию, в Ве­ну, где да­ла пред­став­ле­ния в Вен­ской го­су­дар­ст­вен­ной опе­ре. Там, в ча­ст­но­сти, бы­ла по­став­ле­на опе­ра Ку­рае­ва «Аф­ро­ди­та и Ан­хис». Ко вре­ме­ни воз­вра­ще­ния труп­пы в Ев­ро­пу Ку­ра­ев уже стал все­мир­ной зна­ме­ни­то­стью: о нём пи­са­ли га­зе­ты и жур­на­лы, его не раз по­ка­зы­ва­ли по те­ле­ви­де­нию; ре­пор­те­ры жа­ж­да­ли взять у не­го ин­тер­вью. Воз­вра­ще­ние в Ев­ро­пу с лих­вой под­твер­ди­ло вы­даю­щий­ся ста­тус Ку­рае­ва как ком­по­зи­то­ра. Вен­ские га­зе­ты на­зы­ва­ли его «ко­ро­лем опе­ры», а в од­ном из ав­ст­рий­ских жур­на­лов он был — то ли в шут­ку, то ли все­рь­ез — на­зван име­нем «Curadeus» — то есть «Ку­ра­дей». Как всем бы­ло яс­но, на­зван был он так по ана­ло­гии с име­нем Мо­цар­та «Ама­дей» — «Amadeus». Хо­тя это на­зва­ние и бы­ло да­но, по всей ви­ди­мо­сти, в шут­ку, но оно при­жи­лось и ино­стран­ная прес­са — осо­бен­но в Ев­ро­пе — час­то ста­ла име­но­вать Ку­рае­ва име­нем «Curadeus» впол­не серь­ез­но, в дань ува­же­ния к его за­слу­гам. Имя «ко­роль опе­ры», так­же по­лу­чен­ное Ку­рае­вым в Ав­ст­рии, в Ве­не, то­же при­жи­лось и ста­ло час­то упот­реб­лять­ся при­ме­ни­тель­но к Ку­рае­ву.

За вре­мя га­ст­ро­лей по быв­шей Ав­ст­ро-Венг­рии Ку­рае­вым бы­ли на­пи­са­ны зна­ме­ни­тые пер­вая и вто­рая «Праж­ские» сим­фо­нии (АК-378 и АК-380), а так­же «Вен­ская» сим­фо­ния (АК-382).

По­сле быв­шей Ав­ст­ро-Венг­рии ку­ра­ев­ская труп­па на­пра­ви­лась в Швей­ца­рию, где да­ла пред­став­ле­ния в Цю­ри­хе, в Цю­рих­ском Опер­ном Те­ат­ре (Zürich Opera House), за­тем в Ло­зан­не, в «Ло­занн­ской Опе­ре» (Lausanne Opera), и, на­ко­нец, в Же­не­ве, в Боль­шом Те­ат­ре Же­не­вы (Grand Théâtre de Genève).

Там же, в Же­не­ве, Ку­ра­ев во вто­рой раз встре­тил­ся с Вла­ди­ми­ром Кот­ля­ро­вым, ко­то­рый прие­хал в Швей­ца­рию из Из­раи­ля для от­ды­ха. Про­изош­ло это так. Ку­ра­ев си­дел в од­ном из же­нев­ских рес­то­ра­нов и обе­дал. В это вре­мя в рес­то­ран за­шёл Вла­ди­мир Кот­ля­ров. Он из­да­ли уз­нал Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча, по­до­шёл к не­му и по­про­сил раз­ре­ше­ния при­сесть к не­му за сто­лик. За­тем Кот­ля­ров за­ка­зал обед се­бе и стал обе­дать вме­сте с Ку­рае­вым. В хо­де это­го про­изош­ла не­спеш­ная бе­се­да. Вла­ди­мир Кот­ля­ров по­вер­нул речь к раз­го­во­рам на из­люб­лен­ную для не­го те­му — к раз­го­во­рам о де­гу­ста­ции и оп­ре­де­ле­нии сор­тов и ма­рок вин и сы­ров. Нет, ми­тро­по­лит Вла­ди­мир во­все не хо­тел и не на­де­ял­ся уст­ро­ить но­вую бит­ву с Ку­рае­вым, эта­кий матч-ре­ванш, что­бы сно­ва стать не­срав­нен­ным по­бе­ди­те­лем — нет! Вме­сто по­доб­ных пред­ло­же­ний Вла­ди­мир по­вел речь о та­ких тон­ко­стях де­гу­ста­ции сы­ров и вин, о ко­то­рых Ку­ра­ев да­же ещё и не за­ду­мы­вал­ся.

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — на­чал свою речь Кот­ля­ров. — Я ви­жу, у вас есть та­лант — та­лант раз­би­рать­ся в изы­скан­ных ку­шань­ях, в ви­нах и в сы­рах. И вы хо­ро­шо пред­став­ляе­те се­бе, что та­кое доб­рое ви­но и до­б­рый сыр. Да, у вас — та­лант, та­лант не­со­мнен­ный, та­лант от Бо­га. Но, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Этот та­лант нуж­но раз­ви­вать. Вот, вы хо­ро­шо от­ли­чае­те один сорт сы­ра от дру­го­го. Но мо­же­те ли вы раз­ли­чать сы­ры од­но­го и то­го же сор­та, из­го­тов­лен­ные раз­лич­ны­ми сы­ро­де­ла­ми, из­го­тов­лен­ные в раз­лич­ных сы­ро­вар­нях? Здесь, за­меть­те, я го­во­рю не о мас­со­вом про­из­вод­ст­ве, ко­то­рое стан­дар­ти­зи­ро­ва­но — хо­тя и тут есть свои от­ли­чия; я го­во­рю о мел­ких про­из­вод­ст­вах и, при­том, та­ких, где из­го­тов­ле­ние сы­ра про­ис­хо­дит по ста­рин­ным тех­но­ло­ги­ям — так, как всё это про­ис­хо­ди­ло сот­ню или не­сколь­ко со­тен лет на­зад и да­же ещё рань­ше. Да­же сы­ры од­но­го и то­го же сор­та, но из­го­тов­лен­ные в раз­ных по­доб­ных ма­лых сы­ро­вар­нях, раз­нять­ся друг от дру­га и, при­том, раз­нить­ся весь­ма су­ще­ст­вен­но! У ка­ж­до­го «ма­ло­го» сы­ро­де­ла сыр од­но­го и то­го же сор­та име­ет свой, не­по­вто­ри­мый вкус; или, ес­ли хо­ти­те, прив­кус; или, ес­ли хо­ти­те, свой уни­каль­ный бу­кет прив­ку­сов. Че­му это мож­но упо­до­бить? Это мож­но упо­до­бить од­ной и той же ме­ло­дии, но сыг­ран­ной в раз­ных то­наль­но­стях; или да­же, мо­жет быть, на­обо­рот, раз­ным ме­ло­дия­ми, сыг­ран­ным в од­ной то­наль­но­сти; или же кар­ти­нам од­но­го и то­го же мес­та, ко­то­рые пи­са­ли раз­ные ху­дож­ни­ки, ка­ж­дый из ко­то­рых име­ет свой не­по­вто­ри­мый по­черк; или же, на­обо­рот, кар­ти­на­ми од­но­го и то­го же мес­та, ко­то­рые бы­ли на­пи­са­ны од­ним и тем же ху­дож­ни­ком, но в раз­ных сти­лях. Вы по­ни­мае­те, о чём я го­во­рю? Я, ко­неч­но, сей­час так го­во­рю о сы­ре — но это же мож­но ска­зать и о ви­не. Вот вы, на­при­мер, мо­же­те, по­про­бо­вав ви­но, ска­зать с ка­ко­го скло­на хол­ма был взят ви­но­град для не­го — с се­вер­но­го или с юж­но­го? А мо­же­те ли вы оп­ре­де­лить — хо­тя бы при­бли­зи­тель­но — ка­кая по­го­да стоя­ла то­гда, ко­гда был со­б­ран уро­жай ви­но­гра­да? А для опыт­но­го це­ни­те­ля это впол­не воз­мож­но!

— Но вер­нём­ся к сы­рам! — про­дол­жил свою речь Вла­ди­мир Кот­ля­ров. — Сей­час при из­го­тов­ле­нии сы­ра мо­ло­ко, как пра­ви­ло, при­ня­то пас­те­ри­зо­вать. При пас­те­ри­за­ции же от сы­ро­вар­ни к сы­ро­вар­не раз­ни­ца в тем­пе­ра­ту­ре мо­жет дос­ти­гать бо­лее де­сят­ка гра­ду­сов. Я уже не го­во­рю о том, что пас­те­ри­за­ция мо­жет про­дол­жать­ся раз­ное вре­мя у раз­ных сы­ро­де­лов — пусть, мо­жет быть, эта раз­ни­ца и не­ве­ли­ка. Но ведь всё это, в ко­неч­ном счё­те, влия­ет на вкус и на кон­си­стен­цию сы­ра! Од­на­ко, во­об­ще го­во­ря, лич­но я счи­таю, что на­стоя­щий сыр, как и в ста­рые до­б­рые вре­ме­на, дол­жен де­лать­ся имен­но из сы­ро­го, не­пас­те­ри­зо­ван­но­го мо­ло­ка! Пас­те­ри­зо­вать мо­ло­ко — это, я счи­таю, на­стоя­щее вар­вар­ст­во в сы­ро­де­лии, на­стоя­щее над­ру­га­тель­ст­во над вку­сом ис­тин­но­го сы­ра! Раз­лич­ны и ем­ко­сти, в ко­то­рых ва­рят сыр — раз­лич­ны не толь­ко по объ­е­му и фор­ме, но и по то­му ма­те­риа­лу, из ко­то­ро­го они сде­ла­ны. Раз­ли­чен кли­мат, при ко­то­ром этот сыр ва­рят и при ко­то­ром он со­зре­ва­ет и плес­не­ве­ет. На­ко­нец, раз­ли­чен мик­ро­кли­мат в тех сы­ро­п­лес­не­виль­нях, в ко­то­рых этот сыр со­зре­ва­ет и плес­не­ве­ет! В не­ко­то­рых сы­ро­п­лес­не­виль­нях под­дер­жи­ва­ют­ся свои, осо­бые, куль­ту­ры бла­го­род­ной пле­се­ни — при­чем на про­тя­же­нии со­тен лет! Нет, ко­неч­но, ко­неч­но… С точ­ки зре­ния био­ло­гии и в мас­со­вом про­из­вод­ст­ве, и в по­доб­ном мел­ком про­из­вод­ст­ве с древ­ни­ми тра­ди­ция­ми ис­поль­зу­ет­ся пле­сень од­но­го и то­го же ви­да. Но раз­ве вы мо­же­те от­ри­цать, что в мел­ких про­из­вод­ст­вах куль­ту­ры пле­се­ни мо­гут му­ти­ро­вать в не­что осо­бое, в не­что не­по­вто­ри­мое и уни­каль­ное? Что здесь име­ет­ся свой ес­те­ст­вен­ный от­бор, в хо­де ко­то­ро­го по­лу­ча­ет­ся так, что пле­сень в од­ной сы­ро­вар­не от­ли­ча­ет­ся от по­доб­ной же пле­се­ни в дру­гой сы­ро­вар­не — хо­тя бы из-за раз­ни­цы мик­ро­кли­ма­та в сы­ро­п­лес­не­ви­ли­ще? И всё это ока­зы­ва­ет свое влия­ние на вкус сы­ра! Я здесь не бу­ду вда­вать­ся в тон­ко­сти фер­мен­та­ции сы­ров; я толь­ко упо­мя­ну, что да­же по­ро­да ко­ров или коз, у ко­то­рых бе­рет­ся мо­ло­ко для сы­ра, ока­зы­ва­ет свое влия­ние на вкус сы­ра! Да что там — по­ро­да! Са­ми кор­ма, ко­то­ры­ми пи­та­ют­ся ко­ро­вы и ко­зы, сам кли­мат, в ко­то­ром рас­тут эти тра­вы и в ко­то­ром жи­вут ко­ро­вы и ко­зы, — всё это ока­зы­ва­ет своё влия­ние на вкус сы­ра! По­это­му — за­клю­чил Кот­ля­ров, — ис­тин­ные це­ни­те­ли сы­ров от­да­ют пред­поч­те­ние сы­рам из по­доб­ных ма­лых сы­ро­ва­рен, в ко­то­рых при­дер­жи­ва­ют­ся сво­их древ­них тра­ди­ций про­из­вод­ст­ва. По край­ней ме­ре, на про­тя­же­нии бо­лее сот­ни лет. А ещё луч­ше — бо­лее двух со­тен. Возь­ми­те это се­бе на за­мет­ку, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич!

Тут ми­тро­по­лит по­до­звал офи­ци­ан­та и по­про­сил у не­го при­нес­ти не­сколь­ко раз­но­вид­но­стей од­но­го и то­го же сор­та сы­ра. При этом Вла­ди­мир про­из­нёс на­зва­ния кон­крет­ных сы­ро­ва­рен — «ма­лых» сы­ро­ва­рен, на про­тя­же­нии со­тен лет сле­до­вав­ших сво­им соб­ст­вен­ным тра­ди­ци­ям. Ко­гда за­каз был ис­пол­нен, к сто­лу по­да­ли блю­до с на­хо­див­ши­ми­ся на нём се­мью ку­соч­ка­ми сы­ра. Вла­ди­мир Кот­ля­ров дал от­ве­дать эти ку­соч­ки Ан­д­рею Ку­рае­ву; ко­гда тот про­де­гу­сти­ро­вал сы­ры, Вла­ди­мир спро­сил его:

— Что ощу­щае­те? Один и тот же это сыр или раз­ный? Сорт-то, ко­неч­но, один — но вы чув­ст­вуе­те от­ли­чия? Вы чув­ст­вуе­те?!

Ку­ра­ев за­ду­мал­ся на ми­ну­ту и от­ве­тил:

— Да, вы пра­вы. Это по­доб­но од­ной и той же ме­ло­дии, но сыг­ран­ной в раз­ных то­наль­но­стях. При­чем при не­рав­но­мер­ной тем­пе­ра­ции! А по­рой раз­ли­чие столь ве­ли­ко, что оно по­доб­но раз­ным, хоть и весь­ма схо­жим, ме­ло­ди­ям, сыг­ран­ным в од­ной и той же то­наль­но­сти! Вот этот вот ку­со­чек сы­ра — о, сколь бла­го­род­на его пле­сень! — слов­но из­го­тов­лен в то­наль­но­сти ре-ма­жор, а этот — в до-ма­жор! А этот — в ля-ми­но­ре! А этот — то­же в ля-ми­но­ре, но ес­ли пер­вый ис­пол­ня­ет­ся в че­ты­ре чет­вер­ти, то этот — в две чет­вер­ти! И у это­го по­след­не­го бо­лее хо­лод­ные то­на… И в нём яв­но вид­ны «чис­тые» квин­ты, а в пер­вом — нет! А ведь это, по су­ти, один и тот же сорт или од­на и та же мар­ка сы­ра!

— Я рад, что вы ме­ня по­ня­ли! И я рад, что для вас дос­туп­на та гам­ма ощу­ще­ний, о су­ще­ст­во­ва­нии ко­то­рой обыч­ный смерт­ный по­рой да­же и не по­доз­ре­ва­ет! — ска­зал Вла­ди­мир Кот­ля­ров. За­тем он до­ел обед, по­про­щал­ся с Ку­рае­вым и вы­шел из рес­то­ра­на. А Ку­ра­ев, изум­лен­ный от­крыв­ши­ми­ся пе­ред ним но­вы­ми ощу­ще­ния­ми, ещё дол­го си­дел и раз­ду­мы­вал о том, как со­гла­су­ют­ся раз­но­вид­но­сти сы­ра и му­зы­ка. С той по­ры Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал уде­лять осо­бое вни­ма­ние «ма­лым» про­из­во­ди­те­лям сы­ров, а имен­но та­ким про­из­во­ди­те­лям, ко­то­рые име­ли за свои­ми пле­ча­ми мно­го­сот­лет­нюю ис­то­рию и под­дер­жи­ва­ли свои соб­ст­вен­ные древ­ние тра­ди­ции про­из­вод­ст­ва и свои соб­ст­вен­ные куль­ту­ры пле­се­ни.

По­сле Швей­ца­рии опер­но-ба­лет­ная труп­па на­пра­ви­лась в Ир­лан­дию — сна­ча­ла в Оль­стер, в Бел­фаст, а по­том в Дуб­лин. В Бел­фа­сте вы­сту­п­ле­ния про­ис­хо­ди­ли в Боль­шом Опер­ном Те­ат­ре (Grand Opera House), а в Дуб­ли­не — в На­цио­наль­ном Опер­ном Те­ат­ре (National Opera House). Там же, в Дуб­ли­не, Ку­рае­вым бы­ли на­пи­са­ны пер­вая и вто­рая «Дуб­лин­ские» сим­фо­нии (АК-391 и АК-392).

Там же, в Дуб­ли­не, Ку­ра­ев по­бы­вал на фес­ти­ва­ле ир­ланд­ско­го фольк­ло­ра. В дни это­го фес­ти­ва­ля в од­ном из рес­то­ра­нов Ку­ра­ев встре­тил­ся с Ро­на­ном Хар­ди­ма­ном и Майк­лом Флэт­ли, ко­то­рые, сре­ди про­чих зна­ме­ни­то­стей, бы­ли в чис­ле при­гла­шен­ных. Ку­ра­ев по­до­шёл к сто­ли­ку, за ко­то­рым си­де­ли Ро­нан и Майкл и те сра­зу же уз­на­ли сто­яв­ше­го пе­ред ни­ми «ко­ро­ля опе­ры». То­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­ра­тил­ся к Ро­на­ну:

— Я слы­шал, вы пи­ше­те му­зы­ку для но­вой по­ста­нов­ки «Lord of the Dance» — не так ли?! А по­че­му бы вам не раз­вить и не­мно­го не из­ме­нить глав­ную те­му так… — и тут Ку­ра­ев взял сал­фет­ку и бу­к­валь­но за две-три ми­ну­ты ис­пещ­рил эту сал­фет­ку но­та­ми. — По-мо­ему, бу­дет со­всем не­пло­хо! — до­ба­вил Ку­ра­ев, за­пи­сав ме­ло­дию.

Хар­ди­ман про­бе­жал гла­за­ми по сал­фет­ке и ска­зал:

— Ещё как не­пло­хо!

А в один из дней на пред­став­ле­ния, да­вав­шие­ся на этом фес­ти­ва­ле, Ку­ра­ев при­шёл вме­сте с не­сколь­ки­ми опер­ны­ми пев­ца­ми и пе­ви­ца­ми из сво­ей труп­пы. Вме­сте с ни­ми в этот день Ку­ра­ев встре­тил­ся на фес­ти­ва­ле с та­ки­ми пе­ви­ца­ми, как Ло­ри́на Мак­Ке́ннитт (Loreena McKennitt), Мэ­ри Блэк (Mary Black) и Ка́рэн Мэ́тисон (Karen Matheson). Ко­гда Ку­ра­ев за­ви­дел трех по­след­них, то за­хо­тел по­шу­тить и вновь ска­зать: «Де­воч­ки! Вы вы­гля­ди­те так сек­су­аль­но! Ес­ли бы я не был ге­ем, я бы ух­ва­тил вас за поп­ки! За ва­ши сек­су­аль­ные поп­ки! Че­ст­ное сло­во — я не­пре­мен­но сде­лал бы это, не будь я са­мым раз­гей­ским ге­ем!». Ку­ра­ев был одет в зе­ле­ный фрак, усы­пан­ный раз­но­цвет­ны­ми кри­стал­ла­ми Сва­ров­ски и ук­ра­шен­ный мно­же­ст­вом пав­линь­их перь­ев. На го­ло­ве у Ку­рае­ва был раз­но­цвет­ный, всех цве­тов ра­ду­ги шу­тов­ской па­рик, об­сы­пан­ный по­зо­ло­той, а ли­цо Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча бы­ло по­кры­то бе­ли­ла­ми, по­верх щед­ро ук­ра­шен­ны­ми раз­но­цвет­ны­ми бле­ст­ка­ми. Ку­ра­ев уже пред­став­лял, как ма­нер­но про­из­но­сит эти сло­ва пе­ред да­ма­ми, но за­тем он за­со­мне­вал­ся в том, что они от­ве­тят ему сло­ва­ми «Ах, шут­ник!» — ведь эти да­мы бы­ли вос­пи­та­ны в иной куль­ту­ре — в от­ли­чие от Ан­ны Не­треб­ко, Оль­ги Пе­ре­тять­ко и Юлии Леж­нё­вой. «По­жа­луй, они ещё и в суд по­да­дут за сек­су­аль­ное до­мо­га­тель­ст­во!» — про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва; и он не стал им го­во­рить ни­че­го по­доб­но­го, ог­ра­ни­чив­шись лишь са­мы­ми об­щи­ми при­вет­ст­вия­ми, по­сле ко­то­рых Ло­ри́на, Мэ­ри и Ка́рэн по­про­си­ли у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча ав­то­гра­фов. Ан­д­рей же Вя­че­сла­во­вич не толь­ко дал им свои ав­то­гра­фы, но и на­пи­сал для них по па­ре ме­ло­дий, ко­то­рые и по­да­рил им, пред­ло­жив им соз­дать на их ос­но­ве пес­ни.

Здесь же, в Дуб­ли­не, Ку­ра­ев на­пи­сал два зна­ме­ни­тых кон­цер­та для кельт­ской ар­фы с во­лын­кой и скрип­кой (АК-398, АК-399).

По­сле это­го ку­ра­ев­ская труп­па от­пра­ви­лась в Лон­дон и да­ла свои за­клю­чи­тель­ные кон­цер­ты в «Ко­вент-Гар­де­не», на чем и за­кон­чил­ся Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур.

По окон­ча­нии ту­ра Вер­ка Сер­дюч­ка, слу­чай­но ока­зав­шая­ся в Лон­до­не, за­пи­са­ла спе­ци­аль­ную пе­ре­да­чу с Ан­д­ре­ем Ку­рае­вым, в ко­то­рой Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич рас­ска­зы­вал о сво­ей жиз­ни за­гра­ни­цей, о сво­ем твор­че­ст­ве и о толь­ко что про­шед­ших га­ст­ро­лях. Бу­ду­чи в то вре­мя в Лон­до­не, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­пи­сал три «Лон­дон­ских» сим­фо­нии (АК-402, АК-403, АК-406); часть тре­тей «Лон­дон­ской» сим­фо­нии, как но­вин­ка, про­зву­ча­ла в пе­ре­да­че Вер­ки Сер­дюч­ки. Вско­ре эта пе­ре­да­ча бы­ла по­ка­за­на на Ук­раи­не; в Рос­сии же она бы­ла за­пре­ще­на.

По­сле Пер­во­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­на­ру­жил, что его со­стоя­ние рав­ня­ет­ся два­дца­ти пя­ти или два­дца­ти шес­ти мил­лио­нам фун­тов стер­лин­гов. (Анг­лий­ское под­дан­ст­во, как ска­за­но, Ку­ра­ев, по­лу­чил не­за­дол­го до на­ча­ла это­го ту­ра.) Та­ким об­ра­зом, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал дос­та­точ­но со­стоя­тель­ным че­ло­ве­ком и да­же гра­ж­да­ни­ном весь­ма поч­тен­но­го ино­стран­но­го го­су­дар­ст­ва. По­это­му Ку­ра­ев ре­шил сде­лать ряд по­ку­пок, а имен­но: он ку­пил за мил­ли­он фун­тов квар­ти­ру в Лон­до­не, за во­семь­сот ты­сяч фун­тов до­мик в Эдин­бур­ге, а к се­ве­ру от Эдин­бур­га — це­лый за­мок Брокс­гейт (Broxgate), к ко­то­ро­му при­ла­га­лось об­шир­ное по­ме­стье. За­мок он при­об­рел за три с по­ло­ви­ной мил­лио­на фун­тов и при­мер­но ещё два мил­лио­на вло­жил в его ре­кон­ст­рук­цию и обу­ст­рой­ст­во. А за­тем Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич офи­ци­аль­но всту­пил в брак с Альф­ре­дом и пе­ре­ехал вме­сте с ним жить в свой за­мок. За это на Ро­ди­не Ку­рае­ва про­зва­ли очень ла­ко­нич­но: «Эдин­бург­ский Пи­дор».

8. Ад­ский огонь

За­мок Брокс­гейт был по­стро­ен на хол­ме, рас­по­ла­гав­шем­ся при­мер­но в по­лу­ки­ло­мет­ре от мо­ря. За счи­тан­ные ми­ну­ты от зам­ка мож­но бы­ло прий­ти к кру­той от­вес­ной ска­ле, к об­ры­ву, что­бы смот­реть в мор­скую даль и слу­шать шум на­ка­ты­ваю­щих­ся на ска­лу волн. На воз­вы­ше­нии, воз­ле са­мо­го об­ры­ва, был луг, на краю ко­то­ро­го рос­ло не­сколь­ко де­ревь­ев. Не в по­след­нюю оче­редь Ку­ра­ев ку­пил Брокс­гейт по­то­му, что эта ска­ла, этот луг, эти де­ре­вья на краю лу­га, эти хол­мы, этот мор­ской бе­рег и эта мор­ская даль на­по­ми­на­ли ему то ска­зоч­ное ви­де­ние, ко­то­рое при­шло к не­му то­гда, ко­гда он впер­вые уви­дел му­зы­ку. Нет, в том ви­де­нии он уз­рел во­все не это же са­мое ме­сто, нет. Но эти два мес­та бы­ли по­хо­жи, слов­но бра­тья; в них бы­ло что-то оди­на­ко­вое — прав­да, не­уло­ви­мое; это бы­ло что-то ма­ня­щее, а так­же то, что труд­но вы­ра­зить сло­ва­ми. Ко­гда Ку­ра­ев впер­вые уви­дел этот об­рыв воз­ле зам­ка Брокс­гейт, ему в го­ло­ву сра­зу же при­шло: «Вот оно! Боль­ше ни­че­го не на­до ис­кать!».

Ку­ра­ев час­то при­хо­дил на это ме­сто, на этот луг. Он са­дил­ся воз­ле од­но­го из де­ревь­ев и по­дол­гу смот­рел вдаль — то на хол­мы, по­кры­тые тра­вой и кус­тар­ни­ком, то на ска­лы, то на мо­ре, то на об­ла­ка. Очень час­то в это вре­мя к не­му при­хо­ди­ла му­зы­ка…

В этот день Ку­ра­ев сно­ва по­шёл на за­вет­ный луг на краю об­ры­ва. Он при­сел на тра­ву и стал смот­реть вдаль. Но, не­смот­ря на то, что бы­ло ут­ро, он по­че­му-то по­чув­ст­во­вал ус­та­лость. То­гда он при­лёг и не­на­дол­го по­гру­зил­ся в сон. Вско­ре он про­снул­ся, при­от­крыл гла­за и за­ме­тил, что кто-то то ли идёт, то ли кра­дёт­ся к не­му в вы­со­кой тра­ве. Ку­ра­ев не раз за­ме­чал здесь ка­кую-то кош­ку, охо­тив­шую­ся за пти­ца­ми. Он под­карм­ли­вал её и по­это­му по­ду­мал, что к не­му кра­дет­ся эта кош­ка в на­де­ж­де что-ни­будь съесть.

— Кис-кис-кис! — стал под­зы­вать её Ку­ра­ев. У не­го бы­ло не­мно­го жа­ре­но­го мя­са и хле­ба.

Тра­ва раз­дви­ну­лась и Ку­ра­ев с удив­ле­ни­ем уви­дел не кош­ку, а ма­лень­ко­го че­ло­веч­ка — не боль­ше трёх­ме­сяч­но­го ко­тён­ка, — оде­то­го в зе­лё­ные оде­ж­ды и но­сив­ше­го вы­со­кую шля­пу с ши­ро­ки­ми по­ля­ми. Этот че­ло­ве­чек поч­ти сли­вал­ся с зе­лё­ной тра­вой. Че­рез пле­чо у не­го бы­ло пе­ре­ки­ну­та до­воль­но боль­шая для его рос­та сум­ка. Его ли­цо бы­ло хоть и мор­щи­ни­стым — ибо ле­пре­кон был ста­ри­ком, — но до­воль­но кра­си­вым, пра­виль­ных черт. На ли­це кра­со­ва­лась боль­шая се­дая бо­ро­да и рос­кош­ные се­дые усы.

— Это же ле­пре­кон! Жи­вой ле­пре­кон! — про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва.

— Сэр Эн­д­рю? — по­ин­те­ре­со­вал­ся че­ло­ве­чек. — Вла­де­лец зам­ка Брокс­гейт? Ры­царь, я по­ла­гаю? По­то­мок слав­но­го Ры­же­бо­ро­до­го Виль­я­ма?

— Что-то вро­де это­го… — ска­зал Ку­ра­ев. — Толь­ко тут уже ни­кто не пом­нит ни­ка­ко­го Ры­же­бо­ро­до­го Виль­я­ма и его по­том­ков; а этот за­мок я не­дав­но ку­пил и я ни­ка­кой не ры­царь.

— Сколь­ко вре­ме­ни про­тек­ло… — с гру­стью ска­зал че­ло­ве­чек и на гла­зах его на­вер­ну­лась сле­за. За­тем он ука­зал ру­кой на свою бо­ро­ду и ска­зал:

— Ко­гда-то эта бо­ро­да бы­ла чёр­ной, как пе­рья во­ро­на! Слав­ные, да­ле­кие дни мо­ло­до­сти… Слав­ная ко­ро­ле­ва Эве­ли­на! Жаль, что дни твои не бы­ли так дол­ги, как это обыч­но бы­ва­ет у эль­фов!

Ле­пре­кон на­нем­но­го за­ду­мал­ся, пре­дав­шись вос­по­ми­на­ни­ям, а за­тем при­нял тор­же­ст­вен­ный вид и на­чал про­из­но­сить речь:

— Сэр Эн­д­рю! Её вы­со­че­ст­во Эве­ли­на II, ко­ро­ле­ва эль­фов, про­слы­шав о тво­ём ис­кус­ст­ве сла­гать му­зы­ку, по­сла­ла ме­ня ис­пы­тать те­бя — дей­ст­ви­тель­но ли ты та­кой му­зы­кант и пес­но­тво­рец, как го­во­рит о те­бе люд­ская мол­ва, или же слу­хи о те­бе силь­но пре­уве­ли­че­ны. Её вы­со­че­ст­во за на­гра­ду пред­ла­га­ет те­бе соз­дать му­зы­ку к сти­ху То­ма­са Лер­мон­та, на­пи­сан­но­го им на про­ща­ние со сво­ей воз­люб­лен­ной, Её вы­со­че­ст­вом ко­ро­ле­вой эль­фов Эве­ли­ной I. К это­му сти­ху Лер­монт по­че­му-то не на­пи­сал му­зы­ки и не сде­лал из не­го пес­ню, но мол­ча­ли­во ос­та­вил его на сто­ле ко­ро­ле­вы, по­ки­дая вла­де­ния эль­фов — хо­тя это был один из луч­ших его сти­хов.

Тут ле­пре­кон дос­тал из сум­ки свер­ну­тый мно­го раз и по­жел­тев­ший лис­ток и стал раз­во­ра­чи­вать его. Раз­вер­нув лис­ток, он по­дал его Ку­рае­ву. Стих был на ста­ро­анг­лий­ском, а не на гэль­ском, как он ду­мал, но Ку­ра­ев всё рав­но поч­ти со­всем не по­ни­мал смыс­ла на­пи­сан­но­го. Про­из­но­ше­ние и ритм ему бы­ли так­же не­яс­ны. Ку­ра­ев по­про­сил ле­пре­ко­на пе­ре­вес­ти и про­чи­тать стих. Ко­гда тот за­кон­чил чте­ние, в го­ло­ве у Ку­рае­ва сра­зу же за­зву­ча­ла чу­дес­ная ме­ло­дия и заи­гра­ли не­бы­ва­лой кра­со­ты крас­ки. Ку­ра­ев схва­тил бу­ма­гу, пред­ло­жен­ную ему ле­пре­ко­ном, и стал то­ро­п­ли­во за­пи­сы­вать но­ты. Ку­ра­ев по­нял, что ме­ло­дию пи­сать на­до для кельт­ской ар­фы, скрип­ки, пар­тию ко­то­рую, воз­мож­но, бу­дет ис­пол­нять во­лын­ка, и ба­ра­ба­на, пи­сать про­сто, безо вся­ких лиш­них изы­сков — так, что­бы на­пи­сан­ное мог ис­пол­нить да­же один че­ло­век на ар­фе, без во­лын­щи­ка или скри­па­ча и ба­ра­бан­щи­ка, и что­бы эта же ме­ло­дия хо­ро­шо зву­ча­ла на од­ной во­лын­ке или на од­ной скрип­ке да­же в том слу­чае, ес­ли её бу­дут иг­рать без дву­зву­чий и ак­кор­дов; и, ра­зу­ме­ет­ся эта ме­ло­дия долж­на бы­ла хо­ро­шо и лег­ко петь­ся, не тре­буя пев­ца-вир­туо­за. Те­ма сти­ха бы­ла гру­ст­ная — про­ща­ние с лю­би­мой и Ку­ра­ев ре­шил на­пи­сать айр. Че­рез два­дцать ми­нут ра­бо­та бы­ла за­кон­че­на и Ку­ра­ев от­дал лист с но­та­ми ле­пре­ко­ну.

Ле­пре­кон про­бе­жал гла­за­ми лист, свер­нул его и по­ло­жил в сум­ку вме­сте с лис­том со сти­ха­ми. Он за­пом­нил му­зы­ку. Че­рез мгно­ве­ние в его ру­ках не­ве­до­мо от­ку­да ока­за­лась кро­шеч­ная по че­ло­ве­че­ским мер­кам ар­фа и гном, за­крыв гла­за, заи­грал. Ка­за­лось, он во­шёл в ка­кой-то ис­сту­п­ле­ние и сно­ва унёс­ся в вос­по­ми­на­ния мо­ло­до­сти. Ти­хая му­зы­ка ли­лась над лу­гом и слов­но окол­до­вы­ва­ла всё во­круг, пре­вра­щая луг в ку­со­чек ска­зоч­ной стра­ны. Ку­ра­ев сам изу­мил­ся то­му, как хо­ро­шо по­лу­чи­лось у не­го на­пи­сать му­зы­ку; а ещё он изу­мил­ся то­му, как ве­ли­ко бы­ло ис­кус­ст­во ис­пол­ни­те­ля, иг­рав­ше­го на ар­фе, и как чу­дес­на бы­ла эта ар­фа, соз­дан­ная не­из­вест­ным ему ве­ли­ким мас­те­ром. Ле­пре­кон уже дав­но дои­грал на­пи­сан­ное Ку­рае­вым и стал вы­тво­рять изу­ми­тель­ные вир­ту­оз­ные ва­риа­ции ме­ло­дии, раз­ви­вать её и ук­ра­шать… Ку­ра­ев ни­ко­гда не ви­дел и не слы­шал ни­че­го по­доб­но­го; ни­че­го по­доб­но­го он ни­ко­гда не ус­лы­шал и до са­мой сво­ей смер­ти, как ни пы­тал­ся это вос­про­из­ве­сти: да­ро­ва­ние ле­пре­ко­на ка­ким-то та­ин­ст­вен­ным об­ра­зом пре­вы­ша­ло да­ро­ва­ние Ку­рае­ва. И ни­ко­гда Ку­ра­ев не смог най­ти и та­ко­го ин­ст­ру­мен­та, ко­то­рый хоть не­мно­го упо­до­бил­ся бы этой ар­фе по сво­ему зву­ча­нию.

Ле­пре­кон за­кон­чил иг­рать, улыб­нул­ся и мол­вил:

— Как при­двор­ный му­зы­кант трёх ко­ро­лев и как ар­фист, од­на­ж­ды поч­ти вы­иг­рав­ший со­стя­за­ние, со­рев­ну­ясь с То­ма­сом Прав­ди­вым, я ска­жу, что люд­ская мол­ва о те­бе пра­ва, о сэр Эн­д­рю! И ис­кус­ст­во твое поч­ти так­же ве­ли­ко, как ис­кус­ст­во То­ма­са. По­это­му по­лу­чи на­гра­ду, ко­то­рую обе­ща­ла те­бе ко­ро­ле­ва!

Тут он вы­нул из сум­ки ко­ро­боч­ку, от­крыл её, дос­тал от­ту­да че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер и про­тя­нул его Ку­рае­ву.

— Я не со­всем по­ни­маю од­но­го: — ска­зал Ку­ра­ев, — мо­гу ли я ис­пол­нять эту му­зы­ку пе­ред людь­ми? Или это ча­ст­ный за­каз, о ко­то­ром я дол­жен хра­нить мол­ча­ние? Я все­гда пом­ню му­зы­ку, ко­то­рую ус­лы­шал, не го­во­ря уже о той, что на­пи­сал сам…

Гном за­ду­мал­ся и ска­зал:

— Ра­зу­ме­ет­ся, ты мо­жешь иг­рать эту му­зы­ку. Но не дол­жен рас­ска­зы­вать о на­шей встре­че, о том, что она на­пи­са­на по за­ка­зу ко­ро­ле­вы эль­фов. И ты не мо­жешь дек­ла­ми­ро­вать ус­лы­шан­ный то­бою стих То­ма­са. Ибо это очень лич­ное. По край­ней ме­ре, для Эве­лин I и её по­том­ков.

Ле­пре­кон вновь про­тя­нул Ку­рае­ву че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер и ска­зал:

— Возь­ми! Он при­не­сёт те­бе уда­чу!

Ку­ра­ев взял кле­вер и стал рас­смат­ри­вать его. И тут ле­пре­кон дос­тал из сво­ей сум­ки ка­кой-то зо­ло­ти­стый по­ро­шок и по­сы­пал им Ку­рае­ва, бро­сив по­ро­шок вверх. Бли­стаю­щий на солн­це прах, по­пав на го­ло­ву Ку­рае­ва, тот­час же по­гру­зил его в сон и он да­же не за­ме­тил, как ле­пре­кон ис­чез.

Ко­гда Ку­ра­ев оч­нул­ся, то он хо­ро­шо пом­нил свою встре­чу с ма­лень­ким че­ло­веч­ком в зе­лё­ном; пом­нил он и то, что тот дал ему че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер. Ему да­же ка­за­лось, что этот кле­вер всё ещё в его ру­ке. Но ко­гда Ку­ра­ев под­нес ру­ку к гла­зам, то уви­дел, что в ней ни­че­го не бы­ло. Из-за это­го Ку­ра­ев силь­но огор­чил­ся: ему сра­зу же при­шло в го­ло­ву, что на са­мом де­ле он ни с кем не встре­чал­ся, а толь­ко лишь ви­дел изу­ми­тель­ный сон.

Оч­ки упа­ли с го­ло­вы Ку­рае­ва на зем­лю, по­ка он спал, и он на­чал ис­кать их на зем­ле, сре­ди тра­вы. Ко­гда Ку­ра­ев на­шёл и одел их, то его взгляд был уст­рем­лён на тра­ву. Он за­ме­тил, что этой тра­вой был кле­вер и что один кле­вер, пря­ми­ком ус­та­вив­ший­ся на не­го, был че­ты­рёх­ли­ст­ным. Ку­ра­ев со­рвал его и по­ло­жил се­бе в кар­ман. Ко­гда же он сры­вал его, то со­всем ря­дом с ним за­ме­тил ещё один че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер! А ря­дом с ним — ещё один! Ку­ра­ев изу­мил­ся и стал под­роб­но рас­смат­ри­вать луг, ища кле­вер с че­тырь­мя лис­та­ми. За па­ру ми­нут он об­на­ру­жил не­сколь­ко де­сят­ков че­ты­рёх­ли­ст­ных кле­ве­ров на пя­тач­ке в не­сколь­ко квад­рат­ных мет­ров; за этим пя­тач­ком кле­вер был обыч­ным.

— Всё яс­но! — по­ду­мал Ку­ра­ев. — Ка­ким-то об­ра­зом здесь слу­чай­но за­ве­лись не­сколь­ко че­ты­рёх­ли­ст­ных кле­ве­ров и они смог­ли дать об­шир­ное по­том­ст­во. Этот кро­шеч­ный уча­сток в не­сколь­ко квад­рат­ных мет­ров — чу­до при­ро­ды!

И тут Ку­рае­ва осе­ни­ла мысль: да ведь эти не­сколь­ко квад­рат­ных мет­ров дёр­на с че­ты­рёх­ли­ст­ным кле­ве­ром мож­но снять и от­вез­ти в Брокс­гейт, в сад или в оран­же­рею! А за­тем на ос­но­ве этих рас­те­ний соз­дать но­вый сорт кле­ве­ра — че­ты­рёх­ли­ст­ный! Им мож­но бу­дет за­се­вать це­лые лу­жай­ки и ста­дио­ны или дер­жать до­ма в горш­ках, как обыч­нее цве­ты. Лю­дям это по­нра­вит­ся!

И Ку­ра­ев по­шёл к сво­ей ма­ши­не, взял хра­нив­шую­ся в ней на вся­кий слу­чай в ба­гаж­ни­ке ло­пат­ку и снял дёр­на с этим за­ме­ча­тель­ным кле­ве­ром. За­тем он вер­нул­ся в Брокс­гейт и сра­зу же по­мес­тил дёрн в оран­же­рее, рас­ска­зав по­пут­но о сво­ей за­тее соз­дать но­вый сорт кле­ве­ра са­дов­ни­ку. Идея соз­дать но­вый сорт кле­ве­ра, ко­то­рый, соб­ст­вен­но, уже соз­да­ла то ли са­ма при­ро­да, то ли ма­лень­кий че­ло­ве­чек в зе­лё­ной оде­ж­де, и по­да­рить его лю­дям стран­ным об­ра­зом ув­лек­ла Ку­рае­ва так, что он уже не мог ос­та­но­вить­ся; он стал фа­на­том этой идеи; и он во­все не на­ме­ре­вал­ся де­лать это ра­ди вы­го­ды.

Вско­ре, в знак при­зна­ния за­слуг в об­лас­ти куль­ту­ры, Ку­ра­ев был на­гра­ж­дён Ор­де­ном Бри­тан­ской им­пе­рии. На Ро­ди­не го­во­ри­ли, что это сде­ла­но спе­ци­аль­но, что­бы до­са­дить Рос­сии и рус­ским — ведь ме­ж­ду­на­род­ное по­ло­же­ние бы­ло тя­жё­лым и про­ти­во­стоя­ние Рос­сии и За­па­да всё на­рас­та­ло и на­рас­та­ло. Да и сам Ку­ра­ев от­час­ти был со­гла­сен с тем, что в его на­гра­ж­де­нии при­сут­ст­во­ва­ли по­ли­ти­че­ские и про­па­ган­ди­ст­ские мо­ти­вы; од­на­ко же, Ор­ден он при­нял. На це­ре­мо­нии при­сут­ст­во­вал рус­скоя­зыч­ный ев­рей­ский му­зы­кант и му­зы­ко­вед Все­во­лод Нов­го­род­цев, из­вест­ный всем ве­ду­щий рус­ской служ­бы BBC, то­же в свое вре­мя на­гра­ж­дён­ный этим же Ор­де­ном.

В свя­зи с при­клю­че­ния­ми, пе­ре­жи­ты­ми на Ро­ди­не, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­про­сил не на­зы­вать его рус­ским му­зы­кан­том — ибо, как он ска­зал, рус­ским се­бя уже не счи­та­ет, хо­тя и ро­ж­дён рус­ским.

— Что же — вы от­рек­лись от ро­ду пле­ме­ни? Кто же вы то­гда те­перь? Ев­рей? Анг­ли­ча­нин? — спро­си­ли его при­сут­ст­во­вав­шие на це­ре­мо­нии на­гра­ж­де­ния рус­скоя­зыч­ные эмиг­ран­ты.

— Ну, это вы слиш­ком… — от­ве­тил им Ку­ра­ев. — Что­бы стать ев­ре­ем или анг­ли­ча­ни­ном ма­ло пе­ре­стать быть рус­ским — на­до, что­бы хо­тя бы «на той сто­ро­не при­ня­ли». По­это­му — ка­кой же я ев­рей или анг­ли­ча­нин?

— То­гда кто же вы? Ни­кто? — вновь спро­си­ли его.

— Кто? Про­сто не­рус­ский. Или не­рус­ский ни­кто. Прав­да, так го­во­рить про от­рек­ших­ся от сво­его на­ро­да не при­ня­то — «не­рус­ский», «не­анг­ли­ча­нин», «неф­ран­цуз»… Хо­тя я во­все не про­тив. Воб­щем, мо­же­те звать ме­ня «не­рус­ский».

На той це­ре­мо­нии и в га­зе­тах, её опи­сы­вав­ших, о Ку­рае­ве го­во­ри­ли как о гра­ж­да­ни­не или жи­те­ле Со­еди­нён­но­го Ко­ро­лев­ст­ва.

По­сле то­го, как Ку­рае­ва на­гра­ди­ли ор­де­ном, в его го­ло­ве про­нес­лась по­лу­серь­ёз­ная мысль: «Вот, кле­вер на­чал дей­ст­во­вать!». За­тем ему сра­зу же вспом­нил­ся во­прос от­ца Нау­ма, за­дан­ный на ис­по­ве­ди: «Ве­ро­вал ли в сря́щу, в чох, в по­ла́з и в пти­чий грай?». То­гда Ку­ра­ев ска­зал: «нет»; те­перь, ес­ли бы он был на ис­по­ве­ди у от­ца Нау­ма и тот за­дал ему по­доб­ный во­прос про кле­вер, он то­же мог бы че­ст­но ска­зать: «нет». Ибо в че­ты­рех­ли­ст­ный кле­вер, при­но­ся­щий уда­чу, Ку­ра­ев по-преж­не­му не ве­рил: бо­ги све­та и люб­ви, по мне­нию Ку­рае­ва, так не дей­ст­во­ва­ли, а про­сто, ес­ли мог­ли, то за­щи­ща­ли и без вся­ко­го кле­ве­ра. Этот кле­вер был для не­го свое­об­раз­ным зна­ком при­зна­ния за­слуг, сво­его ро­да то­же ор­де­ном, вы­дан­ным ко­ро­ле­вой эль­фов — то ли су­ще­ст­вую­щей в дей­ст­ви­тель­но­сти, то ли лишь в его, Ку­рае­ва, во­об­ра­же­нии.

На­гра­ж­де­ние Ку­рае­ва ор­де­ном сов­па­ло с на­чав­шей­ся на Ро­ди­не ши­ро­чай­шей ком­па­нии борь­бы с пре­да­те­ля­ми, ре­не­га­та­ми, из­мен­ни­кам, вра­га­ми на­ро­да, из­вра­щен­ца­ми, де­ге­не­ра­та­ми и про­чи­ми по­доб­ны­ми лич­но­стя­ми. На их го­ло­вы и свет­ская, и цер­ков­ная про­па­ган­да на­кли­ка­ла раз­лич­ные ка­ры и бед­ст­вия. Их по­сто­ян­но ху­ли­ли и про­кли­на­ли. Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча и его му­зы­ку и так не жа­ло­ва­ли на Ро­ди­не. По­сле кон­курс­ных по­ста­но­вок «Про­ме­тея» и «Ио» в Рос­сии боль­ше ни­че­го ку­ра­ев­ско­го в те­ат­рах не ста­ви­ли; его му­зы­ку не иг­ра­ли. Од­на­ко ху­ли­ли и ру­га­ли не боль­ше, чем про­чих пре­да­те­лей, из­вра­щен­цев и пе­ре­беж­чи­ков. А ес­ли и боль­ше, то не так уж и на­мно­го. На Ро­ди­не Ку­рае­ва не вос­при­ни­ма­ли серь­ёз­но как му­зы­кан­та — ведь он был из­вес­тен там пре­ж­де все­го как быв­ший мис­сио­нер и цер­ков­ный пи­са­тель, а за­тем — как пе­ре­вёр­тыш, ока­зав­ший­ся го­мо­сек­суа­ли­стом. Над ним мож­но бы­ло сме­ять­ся и глу­мить­ся, по­ми­ная слу­чай с кол­ба­сой и при­зна­ние на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла — но вос­при­ни­мать его как серь­ёз­но­го и да­же ге­ни­аль­но­го ком­по­зи­то­ра — это бы­ло слиш­ком. Од­на­ко, Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур и по­сле­дую­щее на­гра­ж­де­ние Ку­рае­ва Ор­де­ном Бри­тан­ской им­пе­рии всё пе­ре­ме­ни­ли. Для свет­ской и цер­ков­ной про­па­ган­ды в Рос­сии (и, со­от­вет­ст­вен­но в соз­на­нии по­дав­ляю­ще­го боль­шин­ст­ва её гра­ж­дан) Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал вра­гом и зло­де­ем но­мер один. Ку­ра­ев при­шел­ся тут как нель­зя кста­ти, ес­те­ст­вен­но, и по­то­му, что он был всем из­вест­ным ге­ем — а борь­ба с го­мо­сек­суа­лиз­мом и го­мо­сек­суа­ли­стам в Рос­сии шла по на­рас­таю­щей.

На сле­дую­щий по­сле на­гра­ж­де­ния день «Рус­ский вест­ник» опуб­ли­ко­вал ста­тью «Эдин­бург­ский пи­дор сре­ди чер­то­по­ло­ха и дру­гой сор­ной тра­вы». В ста­тье го­во­ри­лось о том, что по­доб­ные Ку­рае­ву вы­род­ки мо­гут су­ще­ст­во­вать лишь на За­па­де, где об­ще­ст­во ато­ми­зи­ро­ва­но — то есть там, где име­ет ме­сто рас­пад всех тра­ди­ци­он­ных свя­зей, объ­е­ди­няв­ших лю­дей в се­мью, род и на­род. В Рос­сии, — го­во­ри­лось в ста­тье, — та­кие вы­род­ки, как Ку­ра­ев до не­дав­не­го вре­ме­ни бы­ли не­воз­мож­ны — ибо их тот­час же унич­то­жи­ли бы нор­маль­ные лю­ди, сле­дя­щие за чис­то­той нра­вов. Вско­ре по­сле на­гра­ж­де­ния Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча ор­де­ном по цен­траль­но­му ка­на­лу те­ле­ви­де­ния бы­ла по­ка­за­на пе­ре­да­ча, в ко­то­рой де­мон­ст­ри­ро­ва­лась бан­ка с той са­мой кол­ба­сой, хра­нив­шей­ся в спир­те — то есть кол­ба­сой, по­бы­вав­шей в зад­ни­це у Ку­рае­ва.

Му­зы­ка Ку­рае­ва ста­ла под за­пре­том офи­ци­аль­но. И ес­ли рань­ше на лю­би­тель­ское ис­пол­не­ние про­из­ве­де­ний Ку­рае­ва где-то на за­двор­ках смот­ре­ли сквозь паль­цы, то те­перь да­же на по­доб­ные ве­щи ста­ли смот­реть весь­ма стро­го: ис­пол­ни­те­лям и слу­ша­те­лям гро­зи­ло во­все не шу­точ­ное на­ка­за­ние. А по­ми­мо это­го на­ка­за­ния са­мо со­бой ра­зу­мел­ся карь­ер­ный крах и вне­се­ние в «чер­ный спи­сок».

Тем не ме­нее, сла­ва Ку­рае­ва как му­зы­кан­та по­нем­но­гу рос­ла да­же в Рос­сии — не­смот­ря на все за­пре­ты. В про­ти­во­вес Ку­рае­ву свет­ская и цер­ков­ная про­па­ган­да вы­дви­га­ла оте­че­ст­вен­но­го ком­по­зи­то­ра. Этим ком­по­зи­то­ром был ни­кто иной, как ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев. Он, соб­ст­вен­но, сам доб­ро­воль­но по­шёл на роль ве­ли­чай­ше­го оте­че­ст­вен­но­го ком­по­зи­то­ра — глав­ным об­ра­зом, из-за за­вис­ти к Ку­рае­ву. Ко­неч­но, тя­гать­ся на ми­ро­вом уров­не с Ан­д­ре­ем Вя­че­сла­во­ви­чем он не мог; но к его ус­лу­гам бы­ла вся Рос­сия вме­сте с го­су­дар­ст­вен­ной и цер­ков­ной про­па­ган­дой…

Од­на­ж­ды Пат­ри­арх Ки­рилл и ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он от­ды­ха­ли вме­сте на од­ной из под­мос­ков­ных дач. Пат­ри­арх Ки­рилл смот­рел те­ле­ви­зор, а ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он пы­тал­ся иг­рать на скрип­ке. Вы­хо­ди­ло сно­ва весь­ма сквер­но. «Эх, не имей «Ама­ти», а умей иг­ра­ти…» — в ко­то­рый раз про­из­нёс Ил­ла­ри­он шут­ку, ко­то­рую уз­нал в го­ды сво­ей учё­бы в Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии. «Но, — про­дол­жил Ил­ла­ри­он, — в кон­це кон­цов, опять же, я не ис­пол­ни­тель; я — ком­по­зи­тор!». За­тем Ил­ла­ри­он вспом­нил Тар­ти­ни с его «Дья­воль­ской тре­лью» — про­из­ве­де­ни­ем, ко­то­рое ему, Тар­ти­ни, яко­бы наи­грал сам Са­та­на. Ил­ла­ри­он по­ста­вил иг­рать «Дья­воль­скую трель» и за­слу­шал­ся. Ко­гда му­зы­ка за­кон­чи­лась, он са­мо­кри­тич­но ска­зал:

— Че­ст­но го­во­ря, мно­гие, го­во­ря, что мы там, в От­де­ле Внеш­них Цер­ков­ных Сно­ше­ний, чуть ли не слу­жим Са­та­не и про­да­ли ему ду­шу, силь­но не­пра­вы… По-ви­ди­мо­му, с из­вест­ной до­лей кри­ти­ки на­до вос­при­ни­мать и со­об­ще­ния о про­да­же ду­ши мно­ги­ми рок- и поп- му­зы­кан­та­ми на За­па­де… Или ду­ша у них та­кая де­шё­вая? Поч­ти как у рэ­пе­ров… — до­ба­вил ми­тро­по­лит-ком­по­зи­тор и тут же осёк­ся — ведь он счи­тал, что с вы­со­кой до­лей ве­ро­ят­но­сти та­лант и да­же ге­ний Ку­рае­ва — от Дья­во­ла; по­че­му же то­гда Дья­вол при­шёл с пред­ло­же­ни­ем к Ку­рае­ву, а не к не­му, Ил­ла­рио­ну? Дья­вол да­же не зая­вил­ся к не­му, не удо­сто­ил его вни­ма­ния — в от­ли­чие от ка­ких-то рэ­пе­ров…

В это вре­мя Его Свя­тей­ше­ст­во смот­рел фильм «Бэт­мен» — тот са­мый, ещё 1989 го­да с Вэ­лом Кил­ме­ром. Бли­зи­лось за­вер­ше­ние филь­ма. Бэт­мен ата­ко­вал Джо­ке­ра на бэ­то­пла­не; он бил с не­го по зло­дею пря­мой на­вод­кой — но бес­страш­ный пси­хо­пат Джо­кер твёр­до сто­ял на мес­те, да­же не ду­мая ук­ло­нить­ся от пуль, сна­ря­дов и ра­кет, ко­то­рые рва­лись и би­ли в ас­фальт со­всем ря­дом с ним. Его Свя­тей­ше­ст­во с вос­хи­ще­ни­ем за­та­ил ды­ха­ние, про­смат­ри­вая этот эпи­зод, — хо­тя, ве­ро­ят­но, ви­дел его уже боль­ше сот­ни раз. Бое­за­пас у Бэт­ме­на за­кон­чил­ся; он под­ле­тел слиш­ком близ­ко к Джо­ке­ру. Улы­баю­щий­ся Джо­кер дос­тал пис­то­лет с не­ес­те­ст­вен­но длин­ным ду­лом — на­вер­ное, он стре­лял бро­не­бой­ны­ми пу­ля­ми — и стал хлад­но­кров­но при­це­ли­вать­ся…

— Да­вай, да­вай! Не всё сверх­ге­рою Мас­ле­ни­ца! — стал под­бад­ри­вать Джо­ке­ра Его Свя­тей­ше­ст­во.

Джо­кер на­жал на ку­рок. Един­ст­вен­ная вы­пу­щен­ная им пу­ля по­па­ла в цель и сби­ла Бэт­ме­на. Его бэ­то­план за­ды­мил­ся и рух­нул воз­ле сту­пе­ней го­тэм­ско­го со­бо­ра… Об­лом­ки по­греб­ли под со­бой Бэт­ме­на, ко­то­рый, ви­ди­мо, по­те­рял соз­на­ние.

Ед­ва Бэт­мен стал вы­ка­раб­ки­вать­ся из под об­лом­ков, как в ком­на­ту к Пат­ри­ар­ху во­шёл ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он. Зай­ди он не­мно­го рань­ше — то­гда, ко­гда Ки­рилл смот­рел свой лю­би­мый эпи­зод со сби­ти­ем бэт­мо­би­ля — он на­влёк бы на се­бя не­шу­точ­ный гнев Пат­ри­ра­ха. Но всё обош­лось.

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! — ска­зал Ил­ла­ри­он. — Это­го Ку­рае­ва по­ра унять. Пре­да­те­лям, из­мен­ни­кам, из­вра­щен­цам и пе­ре­беж­чи­кам, по­доб­ным ему — не ме­сто на Ро­ди­не! И да­же па­мя­ти о них и их сла­ве — не ме­сто. С этим нуж­но что-то де­лать. Вме­сто гни­ло­го Ку­рае­ва рус­ско­му на­ро­ду и церк­ви ну­жен иной ком­по­зи­тор. Идео­ло­ги­че­ски и ре­ли­ги­оз­но вы­дер­жан­ный. И я го­тов, ес­ли не най­дёт­ся луч­ше­го кан­ди­да­та, пред­ло­жить на эту роль се­бя. А с этим Ку­рае­вым по­ра кон­чать. Я же, со сво­ей сто­ро­ны, обя­зу­юсь при­ло­жить все си­лы, что­бы стать луч­шим ком­по­зи­то­ром со­вре­мен­но­сти — ес­ли не во всём ми­ре, то, по край­ней ме­ре, в Рос­сии! И, кля­нусь Бо­гом, я добь­юсь это­го!!!

Ган­ни­ба­ло­ва клят­ва бы­ла при­не­се­на.

Ки­рилл не­на­дол­го за­ду­мал­ся, а за­тем ска­зал:

— Что же. Будь по-твое­му, Ил­ла­ри­он. На­де­юсь, ты не под­ве­дёшь. Ни на­шу Ро­ди­ну, ни мать-Цер­ковь, ни ме­ня лич­но. Я же, в свою оче­редь, чем смо­гу — по­мо­гу. Ты же зна­ешь, как я к те­бе от­но­шусь… Бла­го­слов­ляю те­бя на этот под­виг. Бла­го­слов­ляю так, как пре­по­доб­ный Сер­гий бла­го­сло­вил Пе­ре­све­та и Ос­ля­бю…

По­сле это­го пат­ри­ар­ше­го бла­го­сло­ве­ния Ку­ра­ев вско­ре по­чу­ял, что Ро­ди­на сно­ва взя­лась за не­го не­на­шут­ку…

Что де­лал в это вре­мя Ку­ра­ев?

Ко­гда Его Свя­тей­ше­ст­во в оче­ред­ной раз пе­ре­смат­ри­вал сце­ну под­би­тия бэт­мо­би­ля, Ан­д­рей Ку­ра­ев си­дел в сво­ём зам­ке Брокс­гейт и смот­рел один из ме­ст­ных, эдин­бург­ских, ка­на­лов те­ле­ви­де­ния. Пе­ре­да­ча шла про раз­ные рес­то­ра­ны, клу­бы и за­бе­гай­лов­ки Эдин­бур­га. В ча­ст­но­сти, про один из гей-клу­бов. Ве­ду­щий рас­ска­зы­вал про то, что в этом гей клу­бе с ори­ги­наль­ной про­грам­мой вы­сту­па­ет не­кий стрип­ти­зёр. Ори­ги­наль­ность про­грам­мы за­клю­ча­лась в том, что при ис­пол­не­нии стрип­ти­за он бздел для при­вле­че­ния вни­ма­ния пуб­ли­ки. По­ка­за­ли да­же ин­тер­вью с этим стрип­ти­зё­ром. Ока­за­лось, что он — во­все не гей, а обыч­ный сту­дент, под­ра­ба­ты­ваю­щий стрип­ти­зом, что­бы оп­ла­тить кре­дит на об­ра­зо­ва­ние. Кро­ме то­го, ока­за­лось, что дед это­го сту­ден­та — рус­ский пра­во­слав­ный свя­щен­ник, ны­не по­кой­ный. Отец сту­ден­та, то­же рус­ский, пе­ре­брал­ся в Анг­лию в 2002 го­ду. Да­лее ве­ду­щий по­ве­дал о тру­дах ме­ди­ков, анг­лий­ских учё­ных, ис­сле­до­вав­ших «эро­тич­ность пу­ка» и связь пу­ка­ния с сек­су­аль­ным воз­бу­ж­де­ни­ем. Под ко­нец пе­ре­да­чи ве­ду­щий до­ба­вил, что по­сле то­го, как в клу­бе поя­вил­ся но­вый стрип­ти­зёр, ко­ли­че­ст­во по­се­ти­те­лей вы­рос­ло на два­дцать про­цен­тов.

Про­смот­рев эту пе­ре­да­чу, Ку­ра­ев вспом­нил свою бе­се­ду со стар­цем Нау­мом, а имен­но то, как отец На­ум во­про­шал и рас­ска­зы­вал про блуд­ные гре­хи, свя­зан­ные с пу­ка­ни­ем и ед­ва не рас­сме­ял­ся.

Итак, Ро­ди­на сно­ва взя­лась за Ку­рае­ва не­на­шут­ку.

Сна­ча­ла поя­ви­лась пе­ре­да­ча, в ко­то­рой од­но­класс­ни­ки и ещё жи­вые школь­ные учи­те­ля Ку­рае­ва рас­ска­зы­ва­ли о том, как Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич пе­де­ра­сти­ей по­лу­чил в шко­ле зо­ло­тую ме­даль. Ока­за­лось, что по­кой­ные за­вуч и ди­рек­тор шко­лы, а так­же не­кие важ­ные лю­ди в Го­род­ском от­де­ле на­род­но­го об­ра­зо­ва­ния Мо­ск­вы бы­ли пе­де­ра­ста­ми и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, в ко­то­ром го­мо­сек­су­аль­ные на­клон­но­сти про­сну­лись очень ра­но, удов­ле­тво­рял их. Не за­бес­плат­но, ко­неч­но: они да­ви­ли на учи­те­лей и те не­за­слу­жен­но ста­ви­ли Ку­рае­ву от­лич­ные оцен­ки.

Ока­за­лось, что Крас­ный Ди­плом в МГУ Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич за­ра­бо­тал та­ким же об­ра­зом — то есть сво­им ртом, зад­ни­цей и чле­ном. В сно­ше­ни­ях с Ку­рае­вым бы­ли за­ме­че­ны за­ве­дую­щий ка­фед­рой и де­кан фа­куль­те­та, на ко­то­ром он учил­ся, и да­же не­сколь­ко про­рек­то­ров…