Глава 13. Сторожевой

Маяк Широкой бухты был возведен в незапамятные времена на маленьком каменном выходе, который получил гордое название Сторожевой и означал опасную для судов вершину подводного хребта.

Само слово маяк на многих наречия означает также «дарующий ориентир и надежду». Нет для моряка вещи желаннее, чем увидеть на горизонте отблеск горящего маяка после многих дней пути и лишений. Этот свет манит так же, как манит волна прибоя, когда ты замираешь на берегу.

Из судового журнала капитана галеона Бегущая, Соленого Херта.

— Там, за бортом! — крикнул Ален.

Мархар, терзаемый нетерпением, резко повернувшись, нырнул в воду. На меня внезапно нахлынуло чувство эйфории, той самой, которую ощущала Шаоша, находясь там, внизу, но во сто крат более сильное, всеобъемлющее и вязкое. Рядом со мной пошатнулся Мастер, упали на палубу все до единого матроса, будто куклы, у которых легким движением ножа отсекли поддерживающие нити. Не издав и стона, с марсовой площадки рухнул следящий за горизонтом Лару, глухо ударившись о доски. Я смотрел, как из-под его головы быстро растекается густая лужа крови, и не шевелился. Спасти моряка означало раскрыться навстречу чужеродной, пропитавшей каждый грамм воздуха, магии, а это было равносильно смерти. Единственное, что мне оставалось, это смотреть в замершее лицо, сохранившее отпечаток радости, которую Лару испытал перед самой смертью.

Сполз к моим ногам Ален, его взгляд остекленел. Мастер с видимым трудом поднял руки и принялся с удивлением разглядывать свои пальцы, словно видел их впервые.

— Вот это да, — сказал он тихо. — Демиан, я искушен. Я раздавлен. Без дракона любое дуновение захватывает мое сознание. Слышишь?

Я слышал и, так же как и Мастер, с трудом осознавал себя. Эйфория состояла из движения, я ощущал его каждой клеткой своего существа в токе крови по венам, в учащенном биении сердца, и только закованная в броню чар часть моего тела оставалась все такой же глухой и пустой, давая мне место для самого себя.

И все же я, так же как и другие люди на Эстолле, превратился в нить, которую всеобъемлющая сила вплетала в полотно собственной воли. Чары отрицания, нанесенные на мою кожу, походили на привязанный к пряже крюк, который, не проходя в петли, цеплялся и оказывал сопротивление. Это ставило меня в выигрышное положение по сравнению с Мастером, которому приходилось преодолевать стремительное течение чужой силы.

Шорох и движение, они накатывают волнами. Высшие! Это похоже на откровение. Я, наконец, способен понять, ощутить то, о чем с таким жаром говорил мне Мархар. Время. Чистое время. Время жизни и время смерти. Время счастья и грусти, любви и боли. Поистине смертельный груз подняла из морской глубины Шаоша. Она, дикарка, взошла на борт Эстоллы, чтобы послужить мне, руководствуясь какими-то легендами, и мне никогда теперь не узнать, что это было на самом деле: чей-то умысел, вручивший в наши руки страшное оружие, или попытка нас погубить. А, быть может, чистейшей воды случайность…

«Конечно, нет!» — одернул я себя.

Как не может быть случайностью то, что Мархар оказался на Туре именно тогда, когда мне уже некуда стало отступать. Как было не случайно все, что происходило вокруг нас.

Теперь маги могут гордиться мною: я промолчал, когда надо было развеять заблуждения островитянки на счет глупых легенд; пожертвовал совестью и разменял чужую жизнь. И некому упрекнуть меня в жалости к себе или в ненужных сожалениях, которые ничего не могут изменить.

Мастер потерян, остальные раздавлены, и только Мархар уже добрался до колышущегося на волнах, блестящего кожаного бурдюка, выпустившего из морского мрака истинное безумие.

Как мы повезем эту штуку, чем бы она ни была? Как справимся? Даже меня уносит по волнам движения, влечет то ли отделиться от тела, то ли слиться с чем-то иным, несравнимо большим, чем все, чего мы когда-либо знали. О да, это именно то, что нужно фантому! Для него оно станет живительным источником, способным напоить страдающего от жажды и усталости путника.

По подбородку Войе, чье лицо обращено ко мне, из отвисшего рта текут слюни. Он сел у мачты и теперь смотрит в мою сторону, но видит нечто недоступное другим. Не получится растолкать его, от этого сна пробудиться невозможно. Раздав пару пощечин, я могу помочь Мастеру немного прийти в себя, у мага достаточно сил, чтобы продолжать сопротивляться, но как же другие?

— Мархар, убери эту дрянь! Немедленно!

— Ты с ума сошел, — отозвался фантом. В его голосе я чувствовал удивление и благоговение. — Я ради этого столько потерял! Я столько ждал…

— Как ты собираешься везти его, олух?! Ты потеряешь еще больше, если не утопишь эту штуку!

— Я обрету…

Мне кажется, Мархар уже не в состоянии услышать слова. Когда он говорил о своих потерях, речь шла не о друзьях, шедших с ним под одним парусом, не о загубленных жизнях и не о днях, проведенных в тщетных попытках отыскать то, о чем лишь мельком упомянуто в древних трактатах. Нет, он говорил о частях себя. Время вырвало из него не только Шиву и моего друга Энтони, но и многих, многих других. Теперь у меня было такое чувство — странное и глупое — что фантом пошел на страшный обман, придя ко мне и говоря со мной так, как и раньше. Это был некто другой с внешностью моего друга.

— Уймись, — Мастер медленно, глубоко вздохнул. — Я слышу твой крик, и он портит всю картину. В конце концов, это могло быть даже приятным, но твоя драма нахлестывает на меня с другой стороны. Твой разум кричит в моей душе, и я совершенно не хочу знать тебя таким. Держись от меня подальше, Демиан, как держался всегда.

Я удивленно посмотрел на него.

— Сегодня ты показался во всей красе, — Мастер перегнулся через планшир. — Я уже и забыл об этой тонкой нити, которая нас с тобой связала. Мне всегда было непонятно, почему она осталась, почему дракон не вырвал ее из твоей структуры, лишь ослабил и заставил провиснуть. Кстати, почему?

— Почему он не сделал этого сразу или почему он не сделал этого потом? — я думал о другом, и произносил слова чисто машинально.

— Потом ты ему не позволил прикасаться к себе, — уверенно заявил маг.

— Именно. Он сказал, что я — это ты. И что?

Маг мог трактовать этот вопрос любым удобным ему способом, но он ответил именно на тот, который мучил меня.

— Фантом знает, что делать. Нам остается только ждать и не выпускать наружу собственные страсти. И уж конечно мне не нужны пощечины, чтобы прийти в себя, — он глянул немного насмешливо. — Испытав на своей шкуре грезы Тура, я научился отличать истинное от фальши.

— Ну-ну, — бесцветно пробормотал я. — Так уж научился. Думаешь, эта штука излечит его?

— Глупый вопрос, не находишь? Никто никогда не видел подобных вещей, а о фантомах вы с Северным знаете куда больше моего. О нематериальной природе фантомов известно мало, о телесной еще меньше, так что не надо смотреть на меня с таким удивлением. Мархар — единственный, кто уцелел из себе подобных, единственный, кто попал в этот мир. Только ты и Северный в состоянии говорить с ним и что-то узнать. Мы с фантомом, как ты уже успел заметить, можем лишь громко оскорблять друг друга. Так ничего полезного не узнаешь.

— За это плавание, — помолчав, продолжал Мастер, наблюдая, как возится с бурдюками капитан Эстоллы, — я и без того узнал больше, чем за все прошедшие годы. То, что отголоски магии времени, используемой в мире, разрушают его целостность, для меня откровение. Если бы я знал об этом раньше, в другом мире… убил бы его не задумываясь.

— Почему?

— Ты и вправду не понимаешь? Раньше мы думали, что все самое страшное позади. Что он, убивающий и разрушающий, наконец остановился и никогда более не переступит этой черты. Но внезапно я узнаю, что на самом деле он — готовый сдетонировать заряд. В мире, где дыхание времени заразило каждый грамм воздуха, он был не просто потенциально опасен. Он был нашей смертью, но ты заставил своего дракона взять его на крыло, привез его к нам, и фантом жил рядом с нами, ел с нами за одним столом и спал в одном с нами доме.

— Тогда он был целее, чем сейчас, — возразил я.

— Тогда мы не знали, куда смотреть и что искать. Нам просто повезло. Несмотря на то, что тогда ему были нанесены непоправимые повреждения, фантом не утратил целостности. Теперь я вижу его по-другому. Скажем, чтобы тебе было понятно, как картину. Вырви из нее кусочек — пропадет деталь, вырви слишком много деталей, исчезнет смысл. Это именно то, что происходило все это время, а мы упустили его из виду.

Я неотрывно следил за Мархаром, который, справившись с бурдюком, возвращался, порывисто загребая воду. Он ловко взобрался по канату, перевалился через борт и принялся отжимать волосы. Вода с его одежды текла ручьем.

— Где оно? — спросил я с неприкрытым любопытством.

Фантом не без труда просунул руку в слипшийся, полный воды карман и вынул сжатый кулак…

Мне показалось, я ослеп. Передо мной воздух будто раскалило добела. Он поплыл все быстрее и быстрее; его дыхание, подобное ураганному ветру, касалось моего лица. Мастер непроизвольно попятился, пытаясь сохранить остатки своего разума в этом безумии.

— Как мы повезем его? — снова спросил я.

— Как? — переспросил фантом без выражения. — А что тебя смущает?

— Экипаж. Люди, Мархар. Они пускают слюни и не способны ни есть, ни обслужить себя. Лару погиб, ты хочешь, чтобы умерли другие? Эта штуковина погубит их за пару дней. Ты должен бросить ее за борт!

— Выкинуть? — капитан Эстоллы был очарован своей находкой. Он потряс кулаком в воздухе, будто угрожая мне. — Ты предлагаешь выкинуть Дар? Бесценный артефакт, какого никто никогда не знал?

— Так, — сдержано согласился я.

— Нет. Я буду сам кормить их, — фантом нахмурился. Теперь его лицо было совсем суровым. — Я буду поить их, сделаю все необходимое, но утопить сердце? Нет!

— Утопить, — повторил я и уже громче: — Утопить, Высшие вас возьми!

Ох, драконьи кости, какой же я дурак!

Подхватив ведро, стоявшее у фальшборта, я захлестнул петлю троса вокруг ручки и сбросил его в воду.

— Решил помыть палубу? — с сочувствием спросил Мастер. Надо же, мне казалось, в такой ситуации маг не опустится до насмешек. Впрочем, это хороший знак, если у него все еще есть силы, чтобы шутить.

Отвечать на мелкую подначку я не стал, потому что был не до конца уверен в правильности своей догадки. Но ведь совсем недавно мне пришлось столкнуться с законом мира, в котором вода была незыблемо отделена от воздуха, и через границу этого раздела ничего не проникало. Через нее невозможно смотреть и невозможно чувствовать…

Поставив полное ведро перед Мархаром, я схватил его за локоть и дернул вниз, заставляя погрузить кулак в воду. Фантом вскрикнул, испугавшись, что я попытаюсь отнять у него добычу, потом, сообразив, что происходит, осел на палубу, не желая расставаться с сердцем.

Вода в ведре помутилась, стала маслянистой, непрозрачной. Вокруг кисти Мархара образовался отчетливый водоворот.

— И все это — сердце, — протянул Мастер. Мне было понятно его удивление. Еще секунду назад я тонул в бурном, не знающем жалости потоке, ветер и вода смешались в бешеной круговерти, как смешивается грязь, камни и дождь, сходя беспощадными селями. Это чувство окружало Эстоллу, но стоило Мархару опустить кулак в воду, и магия водяного змея схлынула, оставив нас оглушенными и потрепанными.

Над палубой разнесся многоголосый стон, и я отстраненно подумал, что даже меня еще долго будут терзать приступы беспочвенной и неожиданной меланхолии — необъяснимой тоски по чему-то безвозвратно утерянному.

Без сомнения, любое соприкосновение с морским змеем было смертоносным, и его сердце оказалось не менее опасным, чем ядовитая магия, уничтожившая Бегущую.

— Когда найдешь в себе силы, можешь разжать пальцы, — предложил я и спустился по трапу вниз, отыскивая остальных. Гевор сидел за столом, положив на столешницу локти и вцепившись в края так, будто эти доски могли его спасти. Она казался напряженным и безучастным, я похлопал его по спине и прошел дальше. Марику я нашел на лежанке за бочками, где она часто проводила дневные часы, когда Мастер отмахивался от нее. Против ожидания, девушка подняла голову, услышав мои шаги. Ее разум был закрыт и, возможно, она оказалась единственной на борту, кто вовсе ничего не почувствовал.

— Маленькая, — тихо спросил я, — ты как?

Ее глаза были большими и печальными, они приковывали меня, завораживая. Должно быть, впервые я заговорил с нею и с тоской понял, что сейчас сделал это зря. Я был по-прежнему не готов. Я предал и продолжал предавать вновь и вновь, притворно не находя времени, чтобы вырвать из ее души лживые чувства и обрушить искусственные стены.

— Он все время отворачивается от меня, — жалобно сообщила Марика, доверчиво глядя на меня. — С самого первого мгновения…

Я присел на корточки, чтобы не выситься над ней, и отвел взгляд, остановившись на ее острых коленках, выступавших из-под тонкого полотна юбки.

— Знаешь, он даже не говорил со мной, верно презирал. Когда ты был без памяти на борту Бегущей, он не ответил ни на один мой вопрос. Я была ему противна…

— Ты помнишь? — зачем-то спросил я. Сердце билось где-то в горле. Что, если чары поднятого со дна артефакта сдернули морок, сковавший рассудок Марики?

Я боялся этого. Я надеялся на это, осознавая собственную трусость и слабость характера.

— Почему я должна забыть? — это был не вопрос, а рассуждение. — Столько смерти и страха, а потом, будто вознаграждение, остров с радушными хозяевами. Оплот Тура, дающий покой и отдых. Вулканы и водопады, цветы, дороги и дома… Тебе показывали город?

— Я видел в основном подвалы, — тяжело роняя слова, произнес я. Внутри все закаменело, мне казалось, это месть.

— Да, — это прозвучало так, будто Марика только сейчас что-то вспомнила. — Демиан, я говорила Лааль, что это ужасно, что она не должна так поступать с тобой! Она обещала тебя освободить и была очень добра ко мне: подарила любовную ворожбу. О, Богиня Милосердия, я такая трусиха и поступила без чести, приняв ее советы! Теперь, когда мы покинули Тур, эта ворожба не имеет никакой власти над Мастером, и вот я снова осталась с тем, что было раньше. С его презрением.

В словах этих было столько отчаяния, что я, сглотнув тяжелый ком, выдавил:

— Маленькая, все не так. Просто корабль — неподходящее место для нежности. Здесь слишком много посторонних глаз и ушей.

— Думаешь, я не понимаю? — тоскливо спросила она. — Всего лишь участие, мне не нужно большего. Ты, Демиан, нашел пару минут, чтобы сказать несколько слов, но у Мастера вообще нет для меня слов. Поддерживаемая чарами Лааль, я всего лишь навязала себя ему и, когда мираж развеялся, он все понял… Я знаю, что у него есть право ненавидеть меня, и уж точно я недостаточно хороша, что бы быть женщиной повелителя дракона, но от этого мне вовсе не легче!

Как я винил себя в том, что предал ее, так она винила себя в том, что поступила низко, согласившись завладеть разумом Мастера. Высшие, Лааль и вправду хороша в своем деле. Я ненавижу ее за это непревзойденное умение манипулировать. Сеть сплетена, узлы затянуты, необходимо порвать их, но я не знаю, как на это решиться.

От мучительной необходимости что-то сказать меня избавил Гевор, который со стоном упал на бок и забился в припадке. Я бросил извиняющийся взгляд на Марику и кинулся к островитянину, прижал ее коленом к доскам, с удивлением глядя, как изо рта мужчины выходит вода.

Вот так! Я думал, что не узнаю ничего нового о магии водяного змея, но жестоко ошибся. Еще недавно я сам открыл Гевора миру и не удосужился проследить, чтобы эта рана закрылась. Чужеродная сила не замедлила проникнуть в эту щель, и в том, что маг земли уцелел, не было моей заслуги. Ему просто повезло.

Я повернул Гевора на бок, давая островитянину возможность избавиться от морской воды, и смотрел, как он судорожно кашляет.

— Марика, поможешь?

— Конечно, я присмотрю за ним, — помогая мне перетащить Гевора на тюфяк, согласилась она. — Ты же знаешь, я всегда готова что-то сделать, но здесь, на этом корабле я совсем не нужна и не знаю, чем себя занять. Я ведь не изменилась, Демиан, совершенно не изменилась, правда?

— Нет, конечно, — солгал я и погладил ее по голове.

На палубе раздались громкие голоса, характер качки изменился. Поставили паруса, и Эстолла пошла вперед. Когда я поднялся наверх, то увидел странное зрелище: Мархар все также сидел, опустив руку в воду; матросы лежали на палубе или тоже сидели, держась за головы, и только Мастер замер на носу напряженно вглядываясь в ровную, будто прочерченную вдоль судового инструмента линию горизонта. Рядом с магом, довольно улыбаясь, стоял Ален. Войе перебрался на лестницу, ведущую к мостику — похоже, он более других пришел в себя.

— Ты поставил паруса? — поинтересовался я.

— Не без помощи дори Мастера и Войе, — согласился юноша.

— А наш Ален ловок, — сообщил мне маг. Он не повышал голоса, но его слова долетали до меня отчетливо, услужливо принесенные податливым ветром. — Стоит двух моряков Бегущей, зря Соленый Херт отнесся к нему с пренебрежением.

— Что уж теперь, Херт мертв и они все мертвы, — проворчал я, с неодобрением глядя на фантома. Нет, я не боялся, что ядовитая магия змея наполнит его легкие водой. Скорее всего, такое ее проявление было напрямую связано со страхами Гевора перед возможностью утонуть. Эти страхи жили в островитянине слишком глубоко, чтобы их можно было преодолеть, и теперь маг земли с лихвой наслаждался этой слабостью.

Нет, в случае с Мархаром опасаться следовало другого. Если фантом лишиться рассудка, тогда…

Думая о том, что мне придется сделать «тогда», я поморщился, поддернул рукав, и опустил покрытую символами отрицания руку в ведро. Разжать пальцы Мархара оказалось совсем непросто. Вроде он не сопротивлялся, но его пальцы словно свело судорогой, и я не сразу смог их разомкнуть, а когда мне это удалось, я на одно короткое мгновение коснулся чего-то скользкого и плотного. Даже сквозь чары, закрывавшие меня от токов энергий, я ощутил отголосок заключенного внутри сердца водяной твари безумия. Волна отвращения прошла по моему телу, я торопливо выдернул руку из воды, оттолкнув Мархара.

— Спасибо, — едва слышно поблагодарил меня фантом. — А то спина затекла…

Глядя на него сверху вниз, я спросил:

— Природа наших драконов и водяных змеев схожа?

Фантом закрыл глаза. Его разрозненные чести сплетались в новое, единое целое, и это полностью занимало его разум. Не получив ответа, я в раздражении сплюнул за борт и, обойдя Войе, присоединился к Мастеру.


Теперь корабль вел Мастер. Он неподвижно стоял на баке и походил на носовую корабельную статую, которой у Эстоллы никогда не было. Маг игнорировал меня и мои слова, желания своего тела или потребности, и это, пожалуй, раздражало, потому что Мастеру удавалось проходить испытание, через которое прошел я, с куда большим умением. Это был его выбор; я не мог противиться ему, не мог увести мага с палубы силой, потому что тогда выказал бы свое неуважение к его искусству. Да, Мастер сейчас пытался доказать самому себе, что и без дракона чего-то стоит. Я не перечил ему, зная всю важность происходящего.

Прошло двое суток, а некоторые моряки так и не пришли в себя, но и те, кто, казалось, немного ожил, нет-нет, да и замирали, забывая, что делали мгновение назад. Люди отказывались от еды, молчали, больше спали, чем бодрствовали. Магия водяного змея ошеломила нас всех, ощущение растерянности не проходило и не притуплялось.

После случившегося Гевора взяла за желудок морская болезнь, его страх перед водой лишь усилился. Марика приглядывала за беднягой и, мне кажется, занятая этим нехитрым делом, меньше времени тратила на размышления о Мастере.

Море было неспокойным, а качка столь сильна, что порою двигаться по палубе становилось проблематично. Приходилось цепляться за ванты или за то, что попалось под руку. Я мог бы вмешаться, мог бы убаюкать волны, но Мастер по-прежнему упорно вел корабль в одиночку и сдался лишь к утру третьего дня, когда я, сладко потягиваясь после сна и прокашливаясь, вышел встретить рассвет.

— Устал, — глухо сообщил мне Мастер, когда я встал рядом с ним.

— Нечего истязать себя, — упрекнул я мага.

— Ты прав, — он вздохнул и покрутил головой, разминая шею.

— К чему все это, ведь не я, а ты довел Бегущую до берега Тура?

— Теперь я смотрю на все по-другому, испытываю другие способы. Скажем, для меня это был полезный опыт. Похоже, пришло время впадать в крайности.

Я едва заметно улыбнулся брошенному в мой огород камню.

— Убирайся отсюда, — посоветовал я. — Напейся воды и проспи сутки.

— Так и сделаю.

Провожая Мастера взглядом, я оглаживал ветер и успокаивал волны. Отдых пошел мне на пользу, но тревоги не оставляли. Я прекрасно понимал, что Мастер тратил проведенное здесь время с максимальной пользой. Он размышлял. Как и раньше, маг взвешивал, перебирал вероятности, грезил наяву, вычленяя и отметая то, что было наименее вероятным. Своими выводами, возможно, он поделится со мной чуть позже.

Когда-то наше знакомство началось с того, что я слушал разговор магов о будущем, о том, что невозможно смотреть на него с нужной определенностью, но кое-что разглядеть и понять магам вполне по силам. Теперь я очень хочу узнать, что же увидел Мастер, стоя на носу Эстоллы. Могу ли я увидеть что-то сам?

Признаться, мне неясно даже как подступиться к этой задаче и, если не кривить душой, у меня нет особого желания узнавать об этом. Слишком уж страшно наткнуться на нечто достаточно определенное, чтобы произойти.

Солнце медленно ползло по небосклону, я неторопливо расхаживал по палубе, наблюдая за водой, через которую скользила шхуна, заговаривал с матросами, но видел то же, что и раньше: отстраненность и раздражение. Для них я был москитом, отвратительно жужжащим на границе сна.

Но в сумерках все изменилось. Корабль взорвался криками, пробуждаясь от вялой дремы. Вышедший на палубу после отдыха Мастер был в хорошем настроении. Отвесив неподвижному Мархару пинка, маг залихватски свистнул и завопил во всю силу своих легких:

— Вставай, поросячье рыло, принимай командование! Нам надоело!

Я не успел оглянуться, как на маленькой Эстолле началась настоящая суета. Мастер выгнал на палубу всех без исключения, не забыв и про Марику. Маг был везде и всюду, распределял обязанности, давал поручения, а тем, кто замирал или задумывался, щедро раздавал подзатыльники. Марика отправилась готовить ужин и приглядывать за коком, Ален, как самый вменяемый, был поставлен надсмотрщиком над матросами, которым нашлось множество дел. Они метались по реям, проверяя снасти, драили палубу, вычерпывали скопившуюся в трюмах вонючую, быстро тухнущую воду.

— Что только с ними не делай, все равно текут, — сообщил мне жалобно Мархар. — Конопать, смоли, вода проникает везде. Все корабли представляют собой дырявые корыта.

— Таким ты мне нравишься больше, — отозвался я, имея в виду, что он, наконец, поднялся на ноги и взялся за дело.

— Таким я себе нравлюсь меньше, — признался фантом. — Эта штуковина зовет меня. Все время водяной твари в ней, но, как и ты, я старался брать лишь то, что восстановит мои границы и наполнит их. Оказалось, это не так уж и много, но тяжело остановиться.

— На мой взгляд, то, что ты взял, ничего не изменило, — протянул я.

— Очень сильная вещь, — согласился Мархар.

— Демиан! — окрикнул меня Мастер. — Не отвлекай нашего капитана! Лучше сам найди себе дело, посмотри на Гевора, его опять выворачивает!

Это было правдой, островитянин снова перевесился через борт. Пожалуй, уже пора было начать волноваться. Морская болезнь коварна, она выжимает из тела влагу и ослабляет человека.

Я подошел и положил ладонь промеж лопаток Гевора. Островитянин вздрогнул, поднял бледное, осунувшееся лицо и посмотрел на меня виновато.

— Не знал, что так бывает, — произнес он едва слышно. — День за днем.

— Сейчас станет легче, — пообещал я, — тебе нужно напиться и поесть.

— Меня мутит даже от мысли о еде, а тут еще запах…

И вправду с камбуза потянуло ароматом пекущейся рыбы.

— Знал бы ты, сколько раз я жалел о том, что влез на борт этого бешеного морского коня! — простонал маг земли. — Все это мне не по нутру. Богиня Милосердия, как можно утонуть, сидя в трюме корабля, который преспокойно качается на волне?! Уму непостижимо! Увольте, я не хочу знать ничего о такой магии!

Я промолчал. Когда-то, попав в подвал дома Лааль, я ничего не хотел знать о пытках, но никто не спросил моего мнения, и сейчас выбор Гевором был уже сделан.

— Ты тоже так можешь — заставить человека на суше захлебнуться? — я чувствовал, что от моих легких манипуляций с энергиями его тела островитянину становится легче.

— Никогда не думал об этом, но могу попробовать на тебе, если есть такое желание, — иронично сообщил я.

— Ну, уж нет! — горячо отказался Гевор. — Ну, уж нет!

Он глубоко вздохнул, утирая губы ладонью.

— Жалко, что ты не сделал этого раньше, — его слова походили на жалобу или упрек, но я не стал придавать значения сказанному. Излишняя мнительность частенько может довести до беды. Я сделал то, что сделал именно тогда, когда мне это потребовалось. В конце концов, мы делаем всегда только то, что в наших силах и то, что не противоречит нашим желаниям. Я не нанимался опекать его, лишь обещал научить.

— Сегодня ты поешь со всеми, — сказал я ему уверенно. — Рыба и рис, орехи в меду, сушеные фрукты и немного разбавленного вина. Это пойдет тебе на пользу.

— Надеюсь, у меня получится, — Гевор разогнулся. Ему стало значительно легче и хотелось поговорить. — Что вы будете делать с сердцем водяного змея?

— Уже думаешь о возвращении на Тур? — усмехнулся я.

— Только если кто-нибудь из ваших Древних вернет меня туда по воздуху, — шутливо отозвался он.

«Возможно, и вернет», — подумал я отстраненно, вслух же сказал другое:

— Приходи в себя, болезнь отступит. Перестань смотреть на воду со страхом, тебе все равно придется ее пить. В свободное время практикуйся снова и снова со своим песком. Дни идут все быстрее и приближают нас к материку. Сейчас неспокойное время, да ты и сам все знаешь. В подвале Лааль каждое сказанное мною слово имело смысл. Думай, решай. Возможно, лучшим выбором для тебя будет взять свой ларец с «реликвией» и сесть на корабль, отправляющийся по большому кольцу Тарадоса. Торговые суда во Влав, идущие на архипелаг, не редкость. Я обеспечу тебя транспортом и деньгами. Рано или поздно, если только выбранные тобой суда не потонут от штормов, ты окажешься на родине.

— Что-то произошло? — тревожно спросил, выслушав мое предложение, Гевор.

— С чего ты взял?

— Ты предлагаешь мне бегство, хотя раньше звал с собой, — он с силой потер глаза. — Все изменилось, когда вы подняли сердце?

Я равнодушно поглядел на мага земли и ответил со всей уверенностью, которая уже созрела в моей душе:

— Нет. Все изменилось, когда я смог признаться себе в том, о чем уже неоднократно говорил вслух. Драконов больше нет. Все, что мы имеем, это то, что представляем собой. И этого должно хватить, чтобы во всем разобраться. Иначе случится беда.

— И какой тогда смысл мне бежать к тому, что привычно, если впереди только обещанные тобой разрушения и смерть?

Я лишь скривился, мне нечего было мне ему ответить.


Несмотря на приносящий облегчение ветер, дни расцветали томительным жаром, и чрево корабля превратилось в душное нутро, отдающее потом, тухлятиной, смолой и кислым отзвуком портящихся продуктов. Я старался избегать его, а когда спускался вниз, ощущал, как все мое существо протестует, а ноги становятся ватными. Несколько раз доходило до того, что у меня начинала кружиться голова и темнело в глазах. Это чудо, что Мастер не заметил, как я сжимаю перила, чтобы не рухнуть с трапа.

Больше всего меня пугали не реакции тела, невольно возвращающегося в узилище Тура, но то, что подобное может остаться со мной навсегда. Незавидная участь трястись всякий раз, когда входишь в душное маленькое помещение, где пахнет потом и рвотой!

Теперь, сославшись на духоту, я спал на палубе, завернувшись в войлочное одеяло и стирая прохладные брызги с кожи. Сильный ветер, толкающий нас к таким желанным пирсам Широкой бухты, подхватывал вырванные килем горсти воды и щедро бросали их вверх. Днем эти брызги были приятными, разбавляющими томительную духоту, но ночью все пропитывалось влагой, а ветер выстужал до дроби в зубах.

Той ночью, на шестой день после гибели Шаоши, я проснулся от неуверенных шагов. Обычно мимо меня проходил лишь вахтенный, чем вовсе не тревожил сна, но шедший в мою сторону человек хотел меня разбудить и я, открыв глаза, медленно сел.

Гевор остановился, вслушиваясь то ли в мое дыхание, то ли в жалобный скрип снастей.

— Не спишь? — тревожно спросил он.

— Уже нет, — согласился я. Островитянин присел рядом, завозился, устраиваясь поудобнее.

— Даже не знаю, чем все это кончится…

— Смертью, без сомнения, — глухо отозвался я. — Все пути ведут к смерти.

— Даже твои и Мастера?

— Да.

Я не запнулся и не раздумывал. Нечего лукавить, независимо от длины пути и отмерянного нам времени все это закончится одинаково.

— А ведь я мог тебя убить там, и тогда…

— Все бы закончилось, — согласился я и поднялся, чтобы размять ноги. Если быть до конца откровенным, спать на досках — небольшое удовольствие. Гораздо удобнее устраиваться в гамаке, но если учесть, сколько дней я провел на каменном полу под домом Лааль, то можно с натяжкой сказать, что такой образ сна мне стал привычен. И все равно тело затекает, и ноют ребра и спина.

Была ясная, легкая и безлунная ночь. Волнение улеглось само собой, и Эстолла шла ровно, почти не кренясь. Вокруг нас была разлита вселенная звезд. Сияющие ожерелья над нами и их отражение в ровной, черной глади.

— Мне стало лучше после твоего прикосновения, — помолчав, сообщил Гевор. — Но я по-прежнему не могу ни есть, ни пить. Похоже, только дурманы помогут…

— А они помогут?..

— Помогли бы, — согласился островитянин. — Они много от чего помогают, но я предпочитаю их избегать. Меня посещают видения и порою это тяжело.

— Кошмары?

— Отнюдь, — он помедлил. — Как сейчас. Облегчение, красота, свобода, радость и счастье. Незабываемое, небывалое удовольствие, ясность и уверенность в том, что ты знаешь ответы на любые вопросы. Ты сам задаешь их себе и сам отвечаешь, но тут же забываешь эту мудрость. После них рождается опустошенность. Когда видения уходят, они забирают с собой остроту и новизну того, что остается. Магия водяного змея напомнила мне первые мгновения пробуждения разума от дурмана. Ты будто пустая тыква, гремишь на ветру сухими семенами. Как маракас, звонкий, но пустой. На то, чтобы оправиться от этого, порою, уходят целые дни, наполненные унынием.

— Унылый человек не может радоваться даже мелочам, да, Гевор?

— Сейчас я готов на это, — сообщил он мне тоскливо. — Лучше так, чем постоянная тошнота. Дурман притупит лишние реакции тела на несколько дней. Но все, что осталось, находится у нашего капитана…

— Хорошо, я принесу, — согласился я, — хотя ты мог бы и сам пойти к Мархару.

— Я здесь гость, — Гевор едва слышно вздохнул. — Нелепо приходить к нему среди ночи и требовать травы.

— Эта маленькая посудина стиснула нас своими бортами, — я поднялся. — Пора уже откинуть предрассудки и мнимые, принятые на суше приличия.

— Не стоит, — отказался островитянин.

Набрав полную грудь свежего воздуха, я шагнул в темное нутро корабля, удивляясь равнодушию остальных людей. Я был единственным, кого смущало его духота и вонь, матросы спали в своих гамаках, вахтенный на палубе приглядывал за кораблем.

— Мархар, — открыв дверь, позвал я и, сощурившись, замер в замешательстве. Фантом не спал. Он неподвижно сидел над ведром с сердцем водяного змея и пристально смотрел в мутную поверхность. В кромешной тьме я различал его напряженный силуэт.

— Что ты хочешь? — уточнил фантом.

— Мне нужно немного дурманов для Гевора.

— На дне сундука, — он не пошевелился.

— Бумага?

— Какую найдешь…

— Сколько ты отдал Старейшине эрвинов? — я открыл сундук и зажег слабый, белесый огонек, разгоревшийся перед моим носом. И опять это ощущение, что ради простых, привычных вещей нужно прикладывать колоссальное усилие! Ненавижу!

Мархар тяжело вздохнул. Я обернулся, чтобы посмотреть на его бледное, слегка раздраженное лицо.

— Почти все…

— Ты каждую ночь его гипнотизируешь?

— Почти, — он помолчал и добавил без выражения: — Каждую.

— И конечно ты еще не тронулся умом, — поддел я.

— Конечно. И если ты хочешь вернуть своих друзей, ты не будешь задавать мне глупые вопросы! — прошипел фантом. Он был в ярости.

— Ты делаешь это для себя или для меня? — его раздражение ни коим образом меня не впечатлило. Мы всегда срываемся именно на тех, кто рядом в трудную минуту. Да, если подумать, от нас самих друзьям достается больше, чем кому бы то ни было.

— Я еще не решил, — отмахнулся Мархар. — Тебе, мне, какая разница?

— Большая. Я готов обойтись без Энтони, если только это поможет тебе оторваться от созерцания этой дряни, — я, наконец, выбрал кусок ненужной бумаги, в которую можно было бы завернуть ту щепотку травы, которую я достал из занимавшего половину сундука мешка. Помня размер тюка, я мог с уверенностью сказать, что Мархар действительно отдал львиную долю дурмана аборигенам в обмен на помощь. Что же, эта плата полностью себя оправдала. Столько жизней…

— Если ты все еще надеешься соединить при помощи сердца Гевора с драконом, то тебе тоже придется посмотреть на него, — ворчливо напомнил фантом.

— О, ну только не сейчас!

— Откладывать все на потом крайне умно, — желчно упрекнул меня Мархар. — Ты можешь и не успеть…

— Ну, ты же не проглотишь его, — я погасил слабый огонек и вышел, но этот разговор произвел на меня удручающее впечатление. Неужели Мархар вконец помешался на этом артефакте?

На палубу я вернулся с облегчением, думая о том, что этот корабль я ненавижу еще больше, чем Бегущую. С берега Тура он казался спасением, добротной небольшой шхуной, готовой доставить меня на материк. Сейчас, спустя дни и дни, Эстолла походила на добровольную тюрьму, из которой не существовало выхода. Я должен был провести в заключении весь отведенный мне срок. Весь до последнего дня.

Усевшись рядом с Гевором, я аккуратно свернул самокрутку, сжал ладони, разжигая между ними неохотное пламя, и глубоко затянулся. У дыма был отвратительный вкус, горький, удушающее густой, втекающий в легкие также, как проникает вода. Дым плескался во мне, разбивался на брызги, будто прибой.

Задумавшись, я не сразу передал Гевору самокрутку, даже затянулся второй раз, не веря самому себе. Раньше я бы никогда не позволил себе подобное. Раньше наркотические вещества пытались отнять у меня жажду жить. Раньше я ненавидел их, а сейчас сам, добровольно, пропитывался дымом, готовым подарить мне иные ощущения и несуществующие обостренные чувства. Казалось, мир проясняется. Все это время я жил в миражах и теперь был готов разрушить их.

Я ждал пустоты и обмана, но ничего не произошло, лишь менялось мое восприятие. Свет звезд дробился, проливаясь тонкими струями теплого дождя; звуки обретали наполнение, а предметы утрачивали границы. Через несколько минут Гевор рядом со мной расслабленно вздохнул и вытянул ноги.

— Нравится? — спросил он внезапно.

— Да.

Слова казались кощунством. Они разрывали гармонию движения корабля, но молчать было невозможно. Слова, будто живые, извивались, щекотали язык, выползая изо рта.

— Раньше я бы ни за что не стал бы с этим связываться, но тут ужасно скучно. Скучно и тошно.

— Ничего удивительного, — поддакнул Гевор.

— Это еще почему?

— Ну, ты ж утонул. Я думал, тебе конец. Эрвинка выловила тебя, будто дохлую рыбину! Вот что бы я делал, если бы ты утонул?

— Это тебя волнует?

— Нет, я и сейчас ничего не делаю, — он засмеялся. — Тебе нужно посмотреть в гадальный кристалл, — этот переход казался естественным и понятным. — Чтобы ответить на мой вопрос.

— А ты спрашивал? — наш разговор был полон смысла.

— Не помню, — маг земли помедлил. — Сейчас спрошу, погоди.

— Давай, — согласился я.

— Зачем я? Все это зачем, если мы на пороге смерти?

Я знал, что не должен говорить, мне казалось, я слышу окрик Мастера, но все это было неважным.

— Мне нет нужды смотреть в гадальный кристалл, но лучше бы ты спросил о том, какую еще цену придется заплатить. Обещаю, ты пожертвуешь всем. И ты станешь человеком дракона или мертвецом. Я принесу тебя в жертву Древнему. Вот так.

Мы молчали. Гевор потрясенно, я в задумчивости. Я вспоминал. В моем собственном прошлом Мастер до самого последнего момента не открыл мне всей правды. То, что он рассказывал, было точно выверенными крупицами знаний, которые останавливали меня или заставляли двигаться в нужном ему направлении. И, чем больше он рассказывал, тем больше отдалялась от меня истина.

Теперь я думал, что должен сказать, а о чем следует умолчать. И еще я должен был решить. Отдать Гевора в качестве второго человека для новорожденного дракона или, взяв сердце водяного змея, попытаться связать его с Каридар. Я мог позволить себе такой выбор. Ален, без сомнения человек Мастера, Гевор — мой. Кому, как не мне, распоряжаться его судьбой? Не уверен, что я спасу его, пытаясь связать с серебряной бестией. Быть может, больше шансов уцелеть при рождении нового дракона, дав последнему возможность выбрать. Тогда шансы будут половина на половину. Если же я соединю сознание Гевора с Каридар, кто гарантирует, что она не сведет его с ума, не сожрет или не сделает жалким рабом?

Невозможно угадать, нужно смотреть. Смотреть сквозь время, как смотрит Мастер. Это значит, что мне самому придется задать ему этот вопрос или остаться в стороне и сделать выбор вслепую.

— Когда ты говорил, что ваши драконы воспарили, — Гевор помедлил, снова вдыхая горький дым, — мне показалось, это какой-то трюк. Зачатие дракона и сейчас кажется мне возмутительным. Мы всегда верили, что они приходят…

— Просто приходят, — эхом откликнулся я, наблюдая, как пронизывают пространство капли оторвавшегося от звезд света.

— Да, так. Просто приходят. Древние просто существуют как нечто верховодящее. Как Богиня Милосердия, дарующая покой и прощение. А ты сказал, что они сродни животным сплетаются в агонии страсти, будто последние блудницы портового борделя, а после их соития остается яйцо, словно они не божества, а простые куры из соседского курятника. С той лишь разницей, что куры эти принадлежат другому хозяину.

— Слова способны извратить и не такое, — хмыкнул я.

— Потом мне стало очевидно, что ты не врешь, — не заметив моего замечания, продолжал Гевор. Желание говорить щекотало его язык так же, как и мой. — Ты можешь промолчать, можешь сказать часть правды или выбрать непонятные слова, и тогда будет казаться, что сказанное тобой ложь. Но это будет ошибкой, так думать.

«Ты раскусил меня, — подумал я иронично. — Это — мой стиль. Быть косноязычным и прямолинейным, глупым в своей уверенности, что меня поймут только потому, что мне самому это очевидно! Я чувствую нутром, мое сердце знает».

— Что же это на самом деле, Демиан? Драконы — животные?

Я покачал головой.

— Ты не слышал. Я не говорил о соитии, потому что это неважно. Я говорил о слиянии разума, о знаниях и энергиях. Родится дракон, и ему необходимо соединиться с человеком. Для этого мы должны принести родившемуся ящеру этого человека на красивом подносе.

— А если не принесем?

— Возможно, они смогут позаботиться о себе сами. В любом случае, драконы не животные. Их разум нам непонятен, они многое дают и многое забирают. Если ты станешь человеком дракона, Гевор, Древний защитит тебя и одновременно бросит на растерзание миру.

— Я обрету знания?

— Не так, как ты думаешь. Не могу тебе обещать, что ты сможешь метать молнии или исцелять людей своим прикосновением. Помимо знаний и энергий ко всему нужно сродство. Разум, созданный разрушать, вряд ли сможет создать нечто целостное.

— А чувство времени?

— Это все, что тебя интересует?

— Не все, но и это тоже, — Гевор приподнялся и выкинул за борт смятые остатки обугленной бумаги.

— Драконы слишком умны, чтобы дать кому-то право манипулировать частицами времени, — сказал я отстраненно.

— Они не всегда приглядывают за вами, — возразил Гевор и был прав. Сейчас мы предоставлены самим себе. Мархар сказал мне чистую правду: Мастер использует магию времени. Он помолодел и полон сил, это его рябь узнаваема на ткани мироздания. Употребляет ли он ее во вред, передает ли ее другим, или, как и фантом сейчас, собирает время по крупицам, чтобы восстановить собственное тело?

В любом случае, он умеет и знает, как умею и знаю я. Почему я вдруг решил, что драконы обязаны останавливать нас, когда мы начинаем совершать ошибки? Быть может, драконам нет дела до наших страстей, им не важно, в каком мире существовать — в этом или в череде других миров, находящихся дальше от границы? Мы воспринимаем себя хранителями, но кем являемся на самом деле? Склочно стаей ворон, готовых заклевывать друг друга до смерти…

— Сродство нужно ко всему, — повторил я. — Большинство людей слепо, а магия времени слишком тонка, ты не увидишь ни блика, ни отголоска. Надеюсь, так и будет.

— Но тебе она доступна, ты слишком много говорил о ней, так что не отпирайся.

Уверенность в голосе Гевора покоробила меня и разрушила идеально выверенный мир моих грез, пронизанных светом звезд. Змея подозрений шевельнулась в глубине души, опять и опять напоминая о том, с кем я сейчас веду разговор. С палачом, лицемерно утверждавшим, что все его поступки идут во благо мне.

Почему на самом деле Лааль не отдала меня Риффату, почему столкнул меня случай или случайность именно с ним? И что же все-таки увидели они на самом деле в гадальном кристалле? Кто связался с ними и какие карты сдал им в этой начавшей затягиваться партии?

— Расскажи мне все, слово в слово о том, что ты видел в гадальном кристалле? — потребовал я. Дурман медленно отпускал рассудок, пелена рассеивалась.

— Смотреть в него страшно, — заговорил охотно Гевор. — Кажется, через него впиваются в тебя сотни рук и тащат, тащат куда-то, увлекают неожиданно, будто скидывают в пропасть. Лааль сказала мне как-то, что ее собственные видения увлекали ее в мир, где тысячи мертвецов рвали ее тело на части. И у этих мертвецов был Король. Он был весь высушен и изъеден тленом, кожа его скукожилась, рвалась как старая, сгнившая ткань, и под кожей у него были такие же засохшие мышцы…

Мне кажется, смотреть в сердце водяного змея, все равно, что подняться на вершину Гуранатана в разгар сурового шторма, полного ветра и молний.

— Это было не сердце водяного змея, — напомнил я.

— Для тебя — нет, для нас — да, — напомнил маг земли. — Лааль называла этого человека жрецом Богини, но мне он никогда не назывался и не показывался. Я слышал только его голос и ощущал порывы. Любые видения, их сложно описывать словами, ты должен знать.

— Вы знали, что мы прибудем.

— Жрец Богини сказал, ваш корабль направляется к нашим берегам, но он не пройдет. Он обещал защитить нас от магов материка и послать своих слуг. Теперь я понимаю, что водяные змеи безотказно служат ему. Демиан, это существо куда сильнее вас, — он хохотнул. Его слова были легкими, невесомыми, обескураживающе насмешливыми.

— Что было дальше?

— Вы преодолели его сопротивление, и Лааль ужаснулась этой мощи. Победить водяного змея, пронести на ладонях собственного искусства разрушенный корабль через моря и шторма! Уму непостижимо. Но Жрец Богини снова и снова говорил с Лааль, убеждая, что после произошедшего вы ослабли и не сможете оказать сопротивления. И он оказался прав! Нам не составило труда окружить вас чарами и подчинить себе, сделать вас послушными марионетками, чтобы в будущем завладеть Древними.

Но когда я столкнулся с тобой один на один, мне показалось, что все слишком уж легко. В тот день я пришел к учителям Оплота и предложил им готовиться к провалу. Я был уверен, что сердце водяного змея явило нам темного духа, жаждущего уничтожить Тур и всех его обитателей. Но Лааль лишь смеялась надо мной.

«Придут маги Форта, — сказал Жрец Богини, — и собьют вас на колени, заставят служить им и подчиняться. Вы будете соглашаться с их указами, пытаясь снискать расположение и выклянчить подачку в виде глотка свободы. Так будет, если вы не окажете должного сопротивления…»

Нет, никто этого не хотел. Даже ценой гибели мы были готовы поставить на карту все, чтобы попытаться победить.

— Глупцы.

— Не тебе нас винить, — резко ответил Гевор.

— Ты предал их, — захохотал я, — струсил до того, как началась схватка.

— Я их предупредил, обратил их внимание на слабые места! — взвился маг земли. — Если бы вы приплыли с дарами или ради торговли, ни одна живая душа не посмела бы причинить вам вред! Мы готовы были видеть в вашем лице союзников, не господ.

— И что же?

— Первые же шаги Мастера по песку Тура были шагами победителя, и это развязало нам руки. Мы еще старались соблюсти приличия, но уже не хотели закрывать глаза на ваше пренебрежение. Тебе следовало принять дар Лааль, каждый мужчина должен познать глубину страсти, подобной пожару.

Я тихо хохотнул, желание говорить медленно уходило.

— Ты хочешь знать, кто такой этот Жрец Богини, но я не могу тебе ответить. Для меня он — голос в темноте. Эти вопросы надо было задавать Лааль, быть может, ты бы узнал что-то большее.

— Досадное совпадение, у меня не было на это времени, — хмыкнул я.

— Скорее у тебя не было вопросов, я хорошо постарался.

— Здесь нечем гордиться.

— Теперь я думаю, ищи его рядом с собой, — внезапно очень твердо произнес Гевор. — Этого человека, что через сердце водяной твари говорил с нами, ты найдешь где-то очень-очень близко. Он слишком хорошо осведомлен о ваших делах.

Я ничего не ответил, думая о Мастере. В этих размышлениях, незаметно для себя, я и задремал.


— Земля!

Мне показалось, что это сон. Кажется, множество раз мне чудился этот крик, снилось, что я встаю и поднимаюсь на бак, вижу очертания береговой линии и величественный силуэт Форта.

Но сегодня это был не сон.

Я подскочил, освобождаясь от влажного одеяла, и замер, пытаясь спросонья понять, что происходит. Вроде вот только что мы с Гевором разговаривали, и горький дым дурмана смешал все мысли, и вот уже этот крик дает надежду, что все наши трудности позади, а неудачи подошли к концу.

Небо было затянуто облаками, ни следа не осталось от ярких звезд и отблесков в водяной глади, сгустилась ночная мгла. Я внезапно ощутил жгучее чувство нарастающей тревоги: какую землю мог разглядеть смотрящий в этой непроглядной темноте?

Застучали по доскам босые ноги, один за другим по команде Мархара зажигались фонари. Сест с марсовой площадки подтвердил то, что видел огни берега.

— Три или четыре, кеп, отчетливо видно, если не верите, поднимайтесь!

Эстолла шла по спокойной воде, мой ветер толкал ее вперед, и вскоре все, кто высыпал на палубу, смогли рассмотреть неверное, дрожащее ожерелье огней.

— Это не Широкая, — хмурясь, сказал Мастер.

— Огни горят вдоль выдающейся в море границы камней. Это может быть Сторожевой, — мне не понравился тон Кавалара. Похоже, лоцмана мучили сомнения.

— На Сторожевом должен быть маяк, — возразил, поднимаясь на бак, Мархар. — Я много раз видел его свет, но здесь огни горят у самой воды. Их слишком много и они слишком низко.

— Если это Сторожевой, — встрял Ален, — то зачем кому-то разжигать на пустынном острове, через который в шторм перехлестывают волны, такое количество костров?

Казалось, каждый хотел высказаться или задать вопрос, все были возбуждены, натолкнувшись на непонятное и чувствуя близкое окончание долгого пути.

— Говорят, там не все так пустынно, — тут же поделился своими познаниями Войе. — Вроде там внутри под камнями целый город…

— Да какой там город, — тут же обсмеял его Мархар, — когда вода рядом?

— Не спорьте, если не знаете. Проходы под маяк там есть. Вода промыла сначала щели, потом расширила их. Образовались узкие лазы, кое-где даже коридоры, а людям все сказки подавай, — остудил их пыл Мастер.

Я ухватил его за плечо и заставил отойти в сторону.

— Откуда там столько огня? — шепотом спросил я. — Это очень много топлива!

— Могли подвезти с берега. Все снабжение, провиант и пресная вода для смотрителей, масло для маяка и прочее необходимое на лодках привозит портовая служба. Гарнизон сменяет вахты каждые семь дней, обычно там находится три человека.

— Вот мне интересно, зачем трем людям устраивать такое светопредставление?

— Чтобы нас предупредить или привлечь внимание, — Мастер тревожно оглянулся. — Прежде, чем бросить якорь в бухте, нам придется выяснить, что там происходит.

— Эй, Сест, а с мачты виден порт?

— Никак нет!

— Далеко, — протянул Мархар. — Сторожевой обозначает каменный язык, о который разбились ни один и не два корабля. Недаром издревле на нем расположен маяк. Теперь, когда мы вышли к острову, нужно держаться восточнее и через пару часов мы увидим Широкую бухту.

— Мы высадимся на скалу, — сообщил Мастер.

— Зачем? — удивился фантом. — Через пару часов ты будешь пить в портовой таверне, задавать вопросы и слушать ответы. Или ринешься в Форт, где тебе выдадут полный отчет о том, что творится вокруг.

— А что, если там нас поджидает опасность?

— С каких это пор тебя пугают людские опасности? — не удержался Мархар. — Мастер остался без своего дракона и струсил?

Мне показалось, маг сорвется, но он, помедлив, терпеливо пояснил:

— Я хочу быть готовым к тому, с чем встречусь на берегу.

— Ты знаешь больше нас? — с тревогой спросил я.

— С чего бы это? — невинно переспросил Мастер, но я отлично понимал, что это — лицемерие.

— С того, что ты смотрел в будущее.

— Я? — он едва заметно пожал плечами. — Зря ты не воспользовался услугами своей шерстяной подружки, вот что я думаю. Ты мог бы быть уже в курсе всего, раз уж связался с бауром.

— Только не переводи тему, — взмолился я.

— Как по мне, так не лишним будет отправить на Сторожевой лодку и разузнать, что у них там стряслось, — бесцеремонно влез в разговор Ален. — Может, они зажгли огни, потому что им самим нужна помощь…

Я смотрел на Мастера, гадая, ощущает ли он то же, что и я. Тревогу. И эта тревога истекала, будто ядовитые миазмы, из темных провалов Сторожевого. Предчувствие пульсировало в венах вместе с кровью. Огни приближались, корабль оставлял маяк по левому борту, и мне пришла пора решать: ослабить ветер или гнать судно дальше к такому близкому уже берегу.

— Демиан?

Я вздохнул, отпуская ветер.

— Лоцман — на нос, смотрите, не посадите корабль на хребтину!

— Драконьи кости, — протянул Мастер, не в силах оторвать взгляда от почти ровного, не тревожимого ветром огня. Ночь казалась неподвижной и мрачной, будто какое-то чудовище проглотило Эстоллу. — Мне не хочется туда идти.

— И мне, — согласился я.

— Оставлять за спиной такое будет глупо, — Мастер будто оправдывался.

— Глупо лезть туда сейчас. Надо дождаться рассвета.

Некоторое время мы молчали, а потом маг внезапно очень тихо произнес:

— А ведьма-то здесь! Ее колдовство наполняет остров тьмой, ты не чувствуешь? Нет, ты не видишь… Эти грязные рисунки сделали тебя слепым и глухим.

— Еще и поэтому нам не следует лезть туда.

— Нам — нет, мне — да. Раздавить этот источник, я должен развеять эту жуть…

— Один? — я напряженно усмехнулся. — Без дракона? Да я лучше привяжу тебя к фоку.

— Ты останешься на корабле приглядеть за экипажем. Хватит ребячества, Демиан. Ты сделаешь в точности то, что я сказал. Нельзя оставлять без присмотра людей, предназначенных дракону. Ты должен это понимать.

— Можно подумать, ты постоянно приглядывал за мной, — отмахнулся я, бросив жадный взгляд на ровно горящие костры.

— В опасных местах, — согласился он, — но твой упрек верен: я плохо следил за тобой, предпочитая этой обязанности важность прочих событий. Согласись, ничего хорошего для тебя из моей беспечности не вышло.

— Ты хотел сказать «из меня ничего хорошего не вышло», — поддел я Мастера, все еще не желая признавать правоту его слов.

— Сказал только то, что хотел сказать. Все, что ты услышал, это свойство твоего характера. Ты уж заметил, что каждый поступок имеет отклик? Так было с Гевором? Тебе стоит получше за ним смотреть. Только ты понимаешь, что с ним происходит, ведь ты сам это с ним делаешь…

— Ладно, ты пойдешь туда один? — стараясь избежать неприятной темы, сдался я.

— Возьму с собой Мархара. Думаю, мы сможем поладить…

— Я вообще не горю желанием туда лезть, — высказал свое мнение фантом.

— Да кого это сейчас интересует? Или ты боишься? — вернул колкость Мастер.

— Не вижу смысла, — покачал головой капитан и негромко произнес: — Все, хватит, ближе не пойдем, спускайте шлюпку на воду.

— Я должен туда пойти, — Мастер распрямил спину. Вся его поза выражала ожидание. — Но ведьма показала, что способна насылать мороки, и я хочу, чтобы рядом со мной был кто-то еще.

— Ты уверен, что там она? Риана?

До меня начало медленно доходить, что Мастер руководствуется не сиюминутным любопытством. Он знает. Это то, что он видел, то, что он должен сделать.

— Манас, Войе, на весла, вы со мной. Бросайте якорь, здесь близко дно.

Вытравливаемая цепь загрохотала, проходя через клюз, тяжелый гарпун якоря глухо плеснулся, уходя под воду.

— Затихли все, дайте послушать! — тревожный голос Мастера оборвал крики и ругань матросов. Воцарилась полная, непривычная тишина. Якорная цепь натянулась, шхуну с подобранными парусами слегка повернуло едва ощутимым поверхностным течением.

— Сколько часов до рассвета? — поинтересовался я.

— Около двух часов, дори, — подсказал Манас шепотом. — Горят то как, горят, будто между стенами. Даже искры не летят.

— Заткни рот, — рыкнул Мастер.

Заскрипели тросы — это опускали на воду шлюпку. То ли от неловкости, то ли случайно, борт лодки врезался в бок Эстоллы, звук показался очень громким и заставил всех подскочить. Глупо было предполагать, что нас еще не заметили, если, конечно, на гранитных нагромождениях Сторожевого нашлось кому смотреть за морем, но в момент, когда Мастер приказал всем молчать, сложилось такое странное ощущение, что мы таимся, и теперь казалось, любой звук способен выдать нас и подвергнуть опасности.

— Послушай, — Мастер повернулся ко мне. Его глаза отразили отсвет костров, до которых теперь было рукой подать. — Все послушайте. На этом острове творится чародейство. Отныне я прошу вас молчать. Всех. Демиан, будь начеку и пригляди за кораблем, избегай проявлять себя, не пользуйся пока магией и умоляю, не лезь ко мне, не отвлекай. Не ходи той тропой, забудь о ней, — он пытливо посмотрел на меня и продолжал: — Нам с Мархаром нужно будет какое-то время, чтобы во всем разобраться, так что не торопите события и не терзайтесь понапрасну. Ждите ночь и день до заката. Если мы не появимся, тогда не пытайтесь высадиться на острове, отправляйтесь на материк, возможно, это принесет больше пользы.

— Не спасать капитана? — казалось, возмутился Кавалар.

— Молчать и делать то, что я приказал. Ясно?

— Ясно, — на разные голоса отозвались матросы.

— Марика спит, — прошептал мне на ухо Гевор. — Мне разбудить девочку?

— Не стоит, пусть спит, — едва слышно ответил я. — Но, пожалуйста, присматривай за ней. Если проснется, покажи ей жестами, как важно соблюдать тишину.

— Я не утону там снова? — его разум, еще не очистившийся от дыма дурманов, находил происходящее забавным.

— Не должен, — я жестом отослал его, вслушиваясь, как, стараясь соблюдать тишину, люди спускаются в шлюпку.

Осторожно опустились в воду весла, я слышал звук падения капель, когда они поднимались над водой. Все, казалось, затаили дыхание. Я следил за неверным силуэтом лодки, облака опустились ниже и, если бы не отраженный водой свет костров, мы бы вообще ничего не видели. А так ровное пламя, от которого не поднимались даже искры, освещало скользкие от влаги, блестящие гранитные камни, облизанные морским прибоем. Сторожевой был довольно большим островом, поднимающимся вверх туда, где в низкие облака вонзался конус маяка, испускающего такой же неподвижный свет от горящего в чаше масла. Этот свет растекался по своду облаков, обозначая их границу. У подножия маяка темнело приземистое жилое здание с острым коньком крыши. Я видел, как лодка скрылась из виду, заслоненная прибрежными валунами, потом две одинокие фигуры появились на фоне костров. Взмыли вверх мириады искр, пламя вдруг стало багровым, и тревожный вдох прокатился по палубе.

Безмолвное время шло, и ночь медленно отступала. Один за другим огни опадали, все отчетливее очерчивались в серых, неподвижных сумерках, острые грани камней. Сест, тоскливо махнув рукой, открыл было рот, но тут же его закрыл и ушел вниз готовить еду. Правильно, сейчас всем лучше занять себя делом, но при этом стараться не шуметь.

Что и говорить, Мархар отлично выдрессировал своих матросов. Им сказали молчать и они терпеливо молчали.

Рассвело. Огонь маяка, затрепетав, угас.

Время тянулось нескончаемо медленно. Вода покрылась легкой, едва заметной рябью — из туч посыпалась мелкая, похожая на туман, влага. Уставшие от бессмысленного ожидания матросы медленно уползали в нутро корабля, для них все равно не было работы, нельзя было говорить и обсуждать то, что происходило, нельзя было поделиться своими догадками или фантазиями, нельзя было хоть как-то снять напряжение парой скабрезных шуток.

На палубе остались только Ален, Кавалар и я. Мне кажется, Кавалар был предан Мархару как собака. Он постоянно смотрел на Сторожевой, ловил среди камней любое движение, но не находил ничего стоящего, кроме поднимавшихся и падающих с неба чаек. Дождь или буря, им нужно было кормить своих птенцов, упрятанных в гнездах среди камней, и они кружили над водой, выискивая съестное.

Разжав затекшие пальцы, я отпустил леер и, чтобы размяться, спустился вниз по трапу, откуда пахнуло мне в лицо тошнотворным запахом горелого жира, тесноты и гниением. Я взял плащ Мархара из его каюты и, накинув на плечи, поднялся наверх, чтобы снова стоять и смотреть, ожидая сам не знаю чего.

Сест принес мне немного каши с жесткими сухими фруктами, я съел ее, не заметив, что глотаю.

Осознавать, что я отстранен от чего-то важного, происходящего совсем рядом, было неприятно. В конце концов, почему Мастер взял Мархара? Зачем я нужен на этом корабле, от кого я должен защищать Гевора и Алена?

Ответ очевиден: маг просто решил от меня избавиться, вот и все. Теперь он мне не доверяет и, что удивительно, я тоже ему не доверяю. У меня такое чувство, что все вокруг — обман. Я будто сплю. Еще не так давно мне казалось, что я имею какой-то контроль над происходящим, делаю что-то и получаю результат, выжидаю, и это тоже идет мне на пользу, но теперь я будто попал под невидимый, неумолимый жернов. Он перемалывает меня, комкает, а я могу лишь с удивлением смотреть на события, не понимая их причин.

Шли часы. В какой-то момент дождь утих и внезапно от воды, будто болотные испарения, стали подниматься тонкие струйки тумана. Они набирали густоту, поднимались все выше и сперва превратили Сторожевой в призрачный мираж, а потом и вовсе скрыли его от наших глаз.

Теперь по палубе можно было пробираться лишь держась за канаты, потому что даже вытянутая перед собой рука тонула в этой густой, белесой кисее. Она колыхалась вокруг, тревожимая дыханием ветра, и вскоре мне начало казаться, что в сумраке за пределами корабля ровно дышит какое-то чудовище. Вдох — и туман отступает немного, обнажая палубу, давая возможность видеть мачты и доски, выдох — и пространство вокруг затапливает дымкой, предметы и люди исчезают.

Все вокруг напиталось влагой. На канатах рядами, будто украшения, висели капли. Они срывались и падали на доски или в воду, и звук их падения казался отчетливым, будто туман усиливал любые звуки.

Люди снова вернулись на палубу, не в силах сидеть внизу, где время, кажется, течет еще медленнее. Одни бесцельно бродили от бака к корме, другие зачем-то стряхивали со снастей влагу, третьи вглядывались в туман.

Ален, стоящий со мной плечо к плечу, выглядел совсем встревоженным, и я понимал почему: туман этот был странным. Таким мог быть дым от костров, прижатый вечерней прохладой к земле; слишком густой и слишком плотный. И еще этот ветер, который лишь качал его туда-сюда, будто мать, убаюкивающая свое дитя в колыбели…

Внезапно юноша толкнул меня в плечо, заставив повернуться и посмотреть в другую сторону. Мне тоже почудилось какое-то движение, я медленно прошел мимо мачты и напряженно вгляделся в колышущуюся мглу с другой стороны корабля. И не сразу понял, что вижу… всадника. Силуэт скачущей лошади скользнул за бортом, а следом из тумана вырвались мириады бесшумных стрел.

Над кораблем отчаянно полыхнуло. Ветер и свет, щитами поднятые мною, чтобы спасти корабль и вышедших на палубу моряков, разорвали призрачный мираж и разметали на куски туман; родили волны, захлестнувшие камни Сторожевого, и чуть не потопили одинокую лодку, уже давно миновавшую Эстоллу. Лодку, которая медленно удалялась в открытое море, утеряв всякие ориентиры в непроглядном мороке.

Загрузка...