Что предназначено тебе… Книга вторая

17

Дело, которое Стефано так хотел завершить, и было причиной его приезда в Палермо.

Улетая с Манахаты, он мог бы выбрать любой из других городов — и рассчитывать на то, что в любом из них Доминико найдёт его не так скоро, как здесь. Однако уже при посадке на катер он услышал обрывок разговора знакомой дородной мадам в украшенной цветами шляпке, которая смотрелась излишне вычурно и неуместно среди доков и остовов кораблей.

— Нет никакой необходимости продолжать переговоры с этими ненормальными корсиканцами, Ольстер.

— Разве мы не нуждаемся в плациусе так же, как и раньше, мадам?

— Безусловно. Но иногда проще договориться с посредниками, чем с продавцом.

— Влияние Доминико Таскони в Капитуле растёт. Не думаю, что корсиканцы продадут нам плациус в обход него.

Изабель Аргайл фыркнула и качнула шляпкой.

— Кому они нужны. Мы найдём других продавцов. Отправляйся вперёд. Прикажи пилоту рассчитать курс на Палермо. Я выпью немного лимонада и подойду.

Стефано поспешил скрыться — у него было не больше желания попасться Аргайлам, чем попасться Таскони.

В тот момент он ещё был зол на Доминико за его недоверие, хотя и начинал уже по нему скучать. А еще больше ему хотелось доказать, что он не такой дурак, за какого его принимает Доминико.

Обидно было до боли. Он не понимал, как Доминико может не верить ему. Но, с другой стороны, если абстрагироваться от эмоций — того можно было понять. И Стефано понимал. Предателем в этой семье, похоже, был каждый второй. Так что у Доминико не было никаких оснований доверять хоть кому-нибудь.

Он, однако же, надеялся доказать тому, что был на его стороне — даже если это не позволило бы ему вернуться в семью.

Собственно, последнего Стефано не очень-то хотел. Он сам не представлял, что ему делать теперь. В голове крутились образы мстителей в маске, которые в одиночку противостояли несправедливости мира, и прочая ерунда.

Ничего, кроме как стрелять и выслеживать противников, Стефано не умел. Духовная семинария, где он провёл полтора года, не научила его ничему, кроме того, что каждый в этом мире сам борется за свою душу.

В итоге, если отмести в сторону карьеру священника, которая совсем уж не прельщала его, у Стефано оставалось два варианта: стать копом или стать бандитом. Было, в принципе, понятно, что первый вариант себя исчерпал.

Поэтому он связался с Томми и стал расспрашивать его о том, как в Палермо идут дела. Он думал что, пожалуй, мог бы смириться с правосудием — так, как его видит Доминико. С жестокостью ради сохранения порядка, с этаким самочинным перераспределением богатств.

«Долбанный Робин Гуд», — обрывал он тут же себя, но ничего лучше придумать не мог.

Теперь, когда Доминико прилетел за ним и настрого запретил себе «помогать», Стефано оставалось только одно.

Дождавшись, пока Доминико уснёт после долгого и бурного секса, он легонько поцеловал его в висок, соскользнул с кровати и, торопливо одевшись, пошарил в карманах Доминико в поисках денег. Обнаружив пачку наличных, стянутую тугой резинкой, он засунул её во внутренний карман и стал выбираться во двор.

Последние две недели он читал все газеты, где на первой странице сообщалось о встречах и перемещениях леди Аргайл. Когда мог — выбирался из квартиры, чтобы найти способ подойти к ней как можно ближе. Выяснив, что одним из первых визитов будет в местную школу, Стефано отправился туда к началу встречи, и, смешавшись с толпой, наблюдал, как леди с натянутой улыбкой слушает приветствия школьников, а потом принимает букет. Передав букет одному из своих клансменов, она достала из сумочки платок и стала вытирать руки, отложив на крышу машины футляр лорнета. Прицепить к нему жучок было нелегко — но Стефано это удалось. Он не был уверен, чего именно хочет добиться от неё. Но интуиция подсказывала ему, что нужно просто ждать и слушать — и Изабель начнёт свидетельствовать против себя.

Так и произошло.

План был продуман до мелочей, и теперь спектакль приближался к концу.

На несколько минут он заглянул к Томми, жившему в соседнем квартале, и, отозвав его на лестничную площадку, объяснил, чего хочет от него.

— Нужно две-три упаковки, — сказал он, — лучше три.

Стеф продемонстрировал пачку купюр.

— Ну… можно за пару дней.

Стефано покачал головой.

— Времени нет. Товар нужен мне прямо сейчас.

— Ты раньше не мог сказать?

— Нет, не мог.

— Кого ты собирался вз…

Стефано торопливо прикрыл ему рот и огляделся по сторонам.

— Ладно, — Томми кивнул и попытался вытащить из пальцев Стефано пачку, но тот ловко увернулся и, отщипнув часть, вручил ему.

— Пока так. Остальное потом. Чем быстрее доставишь мне покупку, тем больше будет куш.

Томми погонял сигарету между губ.

— Подходи на Плаца дель Бенто через полчаса.

Стефано кивнул.

На встречу он шёл, само собой, со всеми предосторожностями: было понятно, что Томми вполне может его предать. Всё, однако, обошлось. Стефано принял из его рук безликий чёрный чемодан и отдал большую часть денег, находившихся у него.

Он посмотрел на часы. Было одиннадцать часов утра. Доминико должен был проснуться в самое ближайшее время и значит, нужно было спешить.

Спутав след двумя пересадками, Стефано поехал в космопорт.

Некоторого волнения было не избежать — он никогда раньше не убивал вот так, с холодным расчетом, человека, которого практически не знал. И в то же время на душе было неожиданно легко.

Прибыв в космопорт, он задумчиво осмотрелся. Ничего трудного не было в том, чтобы пробраться и к стоянкам кораблей, и оказаться у стоек таможни — он родился здесь, и по крайней мере трое его друзей из школы работали в охране космопорта — а для сицилийцев друг означал много. К тому же никто из них не забыл случайное убийство дона Томео, не важно, что говорили вокруг: друг отомстит за тебя — это знали все простые жители Сицилии.

По разговорам леди он понял, что существует какая-то важная сумка, которую постоянно носят с собой — Изабель Аргайл просто не выпускала ее из рук. Сегодня делегация клана покидала Сицилию — как Стефано понял из прослушанных разговоров, визит оказался не таким удачным, как рассчитывала княгиня.

Стефано осмотрелся и пошел к воротам, ведущим к стоянкам кораблей, но в этот момент увидел приближающийся кортеж автомобилей. Отойдя в сторону, он пропустил его и понял, что надо спешить — из дверей второй машины вышла леди Аргайл собственной персоной и отправилась в зал отлета.

Леди Изабель Аргайл была зла — нет, она была в бешенстве. Эти тупые сицилийцы вообще не обратили на нее внимания. Конечно, простой люд с восторгом читал, какую галерею она посетила и кому из учеников пропащей начальной школы улыбнулась — они думали, что она действительно рада получить букет дешевых цветов из рук маленькой, никому не нужной ученицы второго класса, у которой даже не было красивых туфель для школы и волосы были растрепаны, а не уложены в приличную прическу.

Гораздо хуже дело обстояло с теми, кто мог бы ей помочь. Но никто не ценил ее высокого положения. Во взгляде этих выходцев из низов сквозило: «А что я получу за это?» Они улыбались и даже называли ее мадам, но никто не захотел иметь с ней дела, они просто смеялись, не уважая ее аристократическое происхождение — как она скучала по милым, добропорядочным альбионцам…

Она попыталась им пригрозить новой войной — и как итог к ней пришел секретарь мэрии — просто подумайте, к ней, леди Аргайл, пришел какой-то секретарь мэрии! Но он сказал интересные вещи. Он посоветовал ей скорее покинуть Палермо, ведь в полицию поступили сведения о не столь благородных намерениях в отношении леди. Изабель не верила в это совсем — ее просто выставляли с вонючей провинции без всякого уважения. Она знала, что отомстит.

В зале отлета она сразу направилась к выходу на посадку, проигнорировав вопрос служителей, что находится в сумках и не несет ли она чего-то запрещенного. Она просто обошла дурнушку, задавшую вопрос. Напрасно… Через минуту к выходу был созван полный состав таможни и охраны, и начальник смены предложил предъявить весь багаж к досмотру. Леди Изабель не хотела, но, узнав, что альтернативой являются задержание полицией и освещение в прессе, ей пришлось согласиться — не совсем добровольный визит в камеру ареста Манахаты и так стал довольно интересной темой разговоров в аристократических кругах родного Альбиона. Стефано Бинзотти, стоявший рядом в этот момент с офицером таможни Клементе Спинелли, вообще не произвел на нее никакого впечатления.

Она только раскричалась, чтоб не трогали ее сумку с бумагами. Иначе она всех отдаст под суд. Офицеры вежливо улыбнулись и начали открывать все сумки подряд, вытряхивая содержимое на стол в кучу.

Стефано смешался с людьми, пришедшими посмотреть на шоу — уборщиками, носильщиками, охранниками зала и стюардами. Вопли леди Аргайл привлекли всеобщее внимание, и он спокойно перешел к столу — поближе к Клементино, кузену его старого друга Тонио. Клементино был сицилийцем и согласился выйти в эту смену, раз уж так хотел Стефано. Добравшись до сумки с бумагами, он просто уронил ее на пол, подхватив снизу другую с газетами.

Леди Аргайл получила назад весь свой багаж — общим числом семнадцать мест, как и сдала на проверку. Ее просьбу просмотреть записи камер просто не поняли. На ее крики, что сумка не та, что она сдала, ей объяснили, что таможня не знает, почему она перевозит сначала газеты, а потом не хочет их забирать. Ей предложили обратиться в полицию. Обернувшись и увидев троих полицейских, внимательно слушавших начальника смены таможни, она предпочла покинуть Сицилию.

Стефано тем временем уже давно покинул зал, охрана развлекалась разворачивающимся спектаклем и вообще не смотрела ни на кого. Он прошел к клиперу Аргайлов, оставил свой чемодан, с которым он пришел, закрыв его каким-то ковриком. Сумку леди Изабель он просто спрятал под полой куртки.

Он не чувствовал на себе вины, он знал, что делает то, что должен сделать сицилиец.

К тому времени, когда Стефано вернулся, Доминико уже не спал. Он смотрел на Стефано насторожённо, будто чувствуя, что тот замыслил что-то не то.

Стефано молча прошёл к нему, обнял и поцеловал, не давая сосредоточиться на вредных мыслях.

— Когда мы улетаем? — спросил Стефано, прерывая поцелуй.

— Не имею ни малейшего желания здесь торчать, — кивком Доминико указал ему на обшарпанную квартиру.

— Я бы хотел показать тебе Палермо.

— Не понимаю, что…

— Нико… — перебил Стефано, — это моя родина. Мой дом.

Доминико замолк.

— Ну хорошо, — нехотя сказал он, — я задержу вылет. До вечера.

— До утра.

Доминико кивнул и, взяв в руки телефон, набрал номер пилота. Отдав распоряжения, он снова повернулся к Стефано.

— Идём.

Палермо чем-то неуловимо походил на Сартен — и в то же время не был похож на него. Здесь так же бился о берег океан, и так же палило с выжженного неба оранжевое солнце.

Стефано некоторое время таскал Доминико по улицам, но так толком и не показал ничего — возвращаться в обшарпанные кварталы, где вырос, он не хотел и не мог, а большую часть достопримечательностей смело войной. Зато Доминико рассказал ему, что произошло в Манахате с момента его побега.

Наконец он затащил Доминико на пляж — дикий, располагавшийся на окраине города и абсолютно пустой.

Они лежали на солнце. Доминико смотрел на кристально чистое небо над головой, а Стефано устроился на боку рядом с ним и то и дело водил по узкой груди любовника кончиками пальцев, вычерчивая замысловатые узоры, похожие на спирали ветров.

— Знаешь, что меня удивило, — сказал Доминико, когда Стефано взялся рассказывать о своём детстве, о мальчишках, с которыми играл во дворе в футбол и обо всём остальном. — Духовная семинария. Не могу представить тебя в сутане. Хотя… — тут же заметил он, опровергая самого себя, — тебе бы пошло.

Стефано хмыкнул.

— Как-нибудь надену её для тебя.

— Так почему ты ушёл?

Стефано отвёл взгляд и теперь смотрел на океан, бившийся у самых его ног, облизывавший серые камешки гальки и слегка шелестевший в наступившей тишине.

— Я хотел помогать людям, — сказал он и на какое-то время замолк. Доминико ждал, и наконец Стефано продолжил: — Я всё думал: должно же быть в жизни что-нибудь ещё. Кроме наркоты, кроме банд, каждая из которых отстаивает свой район… Мы выжили, когда погибала Старая Земля, но для чего? Чтобы строить мир по старым законам? Повторять те же ошибки, что уже совершались до нас?

Поняв, что на сей раз Стефано замолк окончательно, Доминико спросил:

— Ты нашёл, что искал?

Стефано качнул головой.

— Тот священник, который меня обучал… Он тоже был замешан в лимонных делах. Так что, думаю, ты понимаешь сам…

— Это не объясняет, почему ты так ненавидишь нас.

— Я не ненавижу вас, — возразил Стефано, — тебя, Мариано, кого-нибудь ещё. Просто должен быть закон. Есть те, кто должен его охранять.

— Что такое закон?

— Закон — это то, что защищает людей. То, что позволяет устроить жизнь так, чтобы никто никого не убивал.

— А как же войны? Разве ты не воевал?

— Я воевал, но… — Стефано замолк, сам осознавая противоречие, которое крылось в его словах, — я воевал, потому что нас всех мешали с дерьмом. Я защищал свободу тех, с кем рос. Защищал возможность жить так же, как живёт Альбион.

— Значит, это стоит того, чтобы убивать?

Стефано какое-то время молчал, а затем повернул голову к нему.

— Разве Тици хотел убить тебя, чтобы защитить свою свободу?

— Думаю, да.

Стефано поднял бровь.

— Тици, — пояснил Доминико, — привык по-своему вести дела. Он не был виноват в том, что это не устраивало меня. Он не имел отношения к тому, что сделали Аргайлы со мной и моей семьёй.

— Тогда за что ты его…

— Ни за что. Если бы я не убрал его, он убрал бы меня.

— И ты хочешь сказать, что так и должно быть?

— Да. Побеждает тот, на чьей стороне больше людей. И, значит, тот, кто представляет собой большее добро.

— Бесподобная философия. Твоё кунг-фу было сильнее его?

— Что-то вроде того.

— А ты не думаешь, — Стефано перевернулся на живот и вгляделся в лицо Доминико, — что и Пьетро пострадал из-за того, что стоял ни на той стороне?

Доминико стиснул зубы.

— Он мой сын, — сухо сказал он.

— И ты не хочешь знать, что он для собственного развлечения убивал людей?

— Хватит! — рявкнул Доминико и, оттолкнув Стефано, почти лежавшего на нём, сел.

Оба замерли, а потом Стефано приподнялся и, обняв его, приник к согнувшейся спине. Рука Стефано сползла Доминико на живот, и тот тут же крепче прижал её к себе.

— Аргайл ответит за всё. И всё будет хорошо.

Они пролежали на пляже до вечера, а затем, когда солнце начало спускаться за горизонт, окунулись в последний раз и стали подниматься в прибрежный район.

— Зайдём поужинать, — предложил Стефано, и они свернули в небольшой бар, где не было почти никого. Только на стене висел широкий и плоский экран, передававший футбол.

Доминико заказал сангрию и ризотто, Стефано — скотч и отбивную с картошкой. Они сидели в тишине, не глядя друг на друга, но очень живо ощущая соединившее их тепло.

Футбольный матч сменился выпуском новостей, и Доминико вздрогнул, когда серьёзный голос дикторши произнёс:

— Сегодня, в половине шестого вечера, яхта леди Изабель Аргайл взорвалась при выходе из порта Палермо. Число жертв пока не определено.

Доминико перевёл ошарашенный взгляд с экрана на лицо Стефано, будто обращаясь к нему за поддержкой. Стефано накрыл его руку и прошептал в самое ухо Доминико:

— Всё, как ты хотел.

— Идиот!