Выбраться утром при помощи Аннабель было необычайно легко. Прислуга летала на цыпочках при одном ее взгляде, боясь провиниться. Ведь она вернулась снова в дом, и все может быть.
Дженни, смеясь от радости, носилась по всему дому.
С чемоданом в руках, провожаемые одной Дженни (всей прислуге было приказано не появляться на глаза Флаугольду), они уселись в автомобиль.
Хозе не был похож на вчерашнего. Он трусил всего. И если бы не Аннабель, он бы провалил все дело. Он снова стал робким. С облегчением вздохнул, очутившись в карете автомобиля.
Аннабель немного медлила, она дожидалась газетчика, бежавшего по улице. Газета куплена.
Машина тронулась с места.
— Слава богу, — прошептал Хозе, — сошло.
И потянулся с поцелуем к Аннабель, но она отодвинулась от него и чуть презрительно улыбнулась.
— Не мешай, я читаю газету.
Хозе обиженно выглянул в окно, но, испугавшись, что его могут заметить, спрятался в глубь. Он мучился при мысли, что не проверил, убил он Флаугольда или нет.
— Послушай, — смеясь от возбуждения, сказала Аннабель. — Началось.
— Что там началось?
— Вот! — И она прочла: «Возможность объявления войны Союзу вызвала ряд забастовок в стране. В Англии остановился целый ряд заводов. По последним сведениям, транспортники присоединились к забастовке». А вот дальше, дальше, слушай! «В Германии. На улицу вышел ротфронт. Необычайная демонстрация. Главная колонна растянулась на несколько километров. Сотни тысяч участников. Франция…»
— К черту Францию! Не хочу ничего слушать, — воскликнул Хозе.
— Ты не поумнел за это время.
— А ты совсем поглупела от газет. Подумаешь, — политик! Раньше ты только объявления читала.
— А ты и раньше ничего не читал.
И оба, надувшись, замолчали.
Путь к счастью грозил окончиться по меньшей мере ссорой.
Машина выехала из Капсостара и мчалась теперь по гладкой ленте шоссе к границе республики. Каждый зигзаг радовал Хозе, и у него постепенно проходил страх. Собственно говоря, он боялся, что в тот момент, когда он достиг всего, счастье может быть нарушено вмешательством полиции. С каждым километром этот страх проходил, и он, наслаждаясь пейзажем, искоса поглядывал на Аннабелъ, углубившуюся в газету.
В это утро не одну Аннабель интересовали телеграммы. На всех заводах столицы, на всех фабриках городов Капсостара рабочие рвали газеты из рук газетчиков и группами слушали чтение одного из товарищей. Но часто читальщик газеты читал небольшой листок информационного бюллетеня партии. Здесь все было полнее и понятнее.
Но, кроме рабочих, газету читал и Арчибальд.
Пробежав глазами несколько телеграмм, он подскочил к телефону и позвонил в некоторые редакции, приказав им прекратить печатание телеграмм и дать опровержение в экстренном выпуске.
Озабоченный, приехал он в Комитет. К нему бросился дежурный с расстроенным видом, размахивая листком бумаги.
— О, наконец-то вы пришли!
— Мне некогда.
— Но, сэр… этот приказ… — и дежурный протянул листок.
— Чей приказ?
— Мистера Флаугольда.
— Ну, так и исполняйте его.
И Арчибальд прошел в свой кабинет. Он сегодня не мог заниматься делами. Глупость редакторов граничила с изменой. И он решил заняться их проверкой, как только закончит дело об Энгере-Корнелиусе и Кате. Ему все было ясно, но отдать приказ об их аресте он все еще не мог решиться. Ему хотелось еще немного поиграть с ними.
— Я не хочу знать никаких приказов, — вскрикнул он, увидев просунувшуюся к нему голову дежурного.
— Но, сэр Арчибальд…
— Я сказал. Я не люблю повторяться.
Дежурный с отчаянием закрыл дверь и безнадежно развел руками, потом тихо подошел к радиодактило и стал медленно диктовать ей, ожидая, что, быть может, Арчибальд раздумает и потребует приказ на просмотр.
Но этого не последовало. И он докончил диктовку.
Руки дактило тряслись, передавая такие странные, необычайные строки приказа:
«Всем стеклянным домам.
Пришедших сегодня постоянных гостей собрать в демонстрационных комнатах дома, запереть! Сделать световую рекламу: “Наши постоянные почетные посетители. Радуйтесь, что вы на них не похожи”. Затем после этого администрация выплачивает всем сотрудникам стеклянных домов жалованье из кассы и отпускает всех. С этого момента стеклянные дома считаются закрытыми.
Мистер Флаугольд».
— Что это такое? — дрожащим голосом спросила дактило.
— Ничего не понимаю, — ответил растерянно клерк.
— Как же это так?
— Так.
И дежурный в отчаянии отошел и упал за стол. Это была неслыханная вещь во всем мире. За все время существования человеческой культуры это было в первый раз. Он бы крикнул, что это революция, что это подрыв устоев порядка, но ведь под бумагой была подпись самого Флаугольда.
— Это высшее соображение, — сказал он вслух, обращаясь к дактило.
— А я думаю…
Но что думала дактило, которая вообще ничего не должна думать, так и осталось неизвестным, так как из кабинета вышел Арчибальд.
— Я ухожу. Вечером буду на четверге у Дройда.
— Слушаюсь, сэр.
— Но прошу по пустякам меня не беспокоить.
И Арчибальд вышел, хлопнув дверью.
— И он это называет пустяками! — в отчаянии пробормотал дежурный. — Что же тогда серьезное?
— Я думаю… — начала дактило.
— Не смейте думать, черт побери. На это есть у вас начальство. Слышите?
— Я только это и хотела сказать, — робко прошептала дактило, устало повернувшись к машине.
— То-то.
Из машины выползали ленты с вопросами отовсюду.
— О, мистер Вуд, уже запросы насчет приказа.
— Подтвердите приказ. И чтобы немедленно исполнили! Это высшее соображение.
Дежурный, мистер Вуд, наконец-таки нашел формулу, которая санкционировала правильность всего, исходящего от начальства, и поэтому успокоился и даже пожалел, что так резко обрушился на дактило.
Это утро было испорчено не только им и Арчибальду Клуксу, но и мистеру Флаугольду, который весь продрог и от изрядной порции воды, и от утреннего холода.
Небольшой философ, вытащив его из воды, раздел и бросил под мостом. Ему было лень столкнуть бесчувственное тело в речку. Только благодаря этой лености Флаугольд и остался жив.
Очнувшись, он долго не мог ничего сообразить. Он помнил только ужин, разговор с Арчибальдом, а как он сюда попал, для него было непонятно.
Боль в затылке напомнила ему о борьбе в автомобиле.
С трудом преодолевая слабость, он стал карабкаться к мосту, но вылезть не имел силы и, потеряв сознание, остался лежать на полдороге к берегу.
Такие, как он, топящие сотни тысяч людей, всегда выходят сухими из воды. Правда, он сейчас был мокрый, но все равно он скоро высохнет.
Пусть себе лежит, в первый раз в жизни по-настоящему бездельничая в такие часы утром, когда он так любил щелкать ножницами, аккуратно отрезая купюры ценных бумаг.
Целый день слухи в городе росли, ширились и, перебегая из района в район, принимали фантастические размеры. Страх закрадывался в сердца самых твердолобых.
К вечеру в город стали входить войска, вызванные Арчибальдом Клуксом.
Твердый шаг, ровные линии рядов, блеск оружия, великолепные оркестры — все это бодрило жителей, успокаивало, и слухи заменились новыми, полными радостной наежды и желания, чтобы все осталось по-старому.
— Армия в городе.
— Солдаты…
— Всем проклятым капут.
Четко проходили полки за полками, наполняя шумом и бодростью фешенебельные улицы, но не наводя страха на рабочие кварталы.
Рабочие ждали давно схватки и знали, что будет пролито много крови. У них еще не было забастовки, но вступление армии было сигналом, данным неожиданно для них самим правительством.
Их боялись. Для них были вызваны войска.
Наступил вечер.
Все так же спокойно и каменно стояли живые фонари, доказывая незыблемость государственных основ.
Улицы заливались толпами бездельников, а окраины, населенные рабочими, погружались в сон, не вызывая никаких подозрений ни в агентах Комитета, ни в закованных в мундиры полисменах.
Только Арчибальд Клукс думал иначе.
Никто не знал о секретном приказе, повергшем в ужас и смятение все стеклянные дома. Никто не знал, что приказ отдан никому не ведомым человеком. Никто не знал того, что сам властитель республики в настоящий момент, одетый окраинным мещанином, устало шел к центру.
Дройд уже занимал не квартиру в гостинице, а целый особняк. Ему это позволял щедрый гонорар «Дэйли мэйл». Последние четверги Дройда были полны великолепия и посещались колоссальным количеством людей. Правда, ядро четвергов оставалось неизменным, и для них была предоставлена одна из уединенных гостиных, куда не доносился шум из других зал, отведенных для танцев.
В танцевальной зале плыли пары элегантных манекенов и манекенш. В углу, на возвышении, надрывался джаз-банд, исполняя старинный «Таити-трот».
Около эфиромаиа-танцора сгруппировалась толпа любопытных, смотря на мертвую маску лица с полуоткрытым неподвижным ртом, с остановившимися глазами, носившуюся в круге.
В его исполнении всякий жест был зловещим.
Чувство ужаса понемногу овладевало всеми. Тревога передавалась от одного к другому, и из толпы отовсюду стал раздаваться шепот:
— Остановите его.
— Остановите.
— Я никогда не видел такого трота.
— Какой ужас!
— Остановите джаз.
— Остановите джаз.
Джаз сразу прекратился. Звуки так резко оборвались, как будто упали в бездну, и танцор сразу застыл на месте. Вздохнул и в первый раз взглянул на окружающих и улыбнулся.
И все очарование танца исчезло. И снова перед всеми был просто клерк из конфексиона.
— Простой клерк.
Он заторопился, согнувшись, скользнул в толпу и исчез в ней.
Однако ни джаз, ни танцы, ни шум смеющейся толпы не достигали уединенной гостиной, где утонули в креслах спокойный Барлетт, профессор Ульсус Ван Рогге, Арчибальд и Крег с мадам Странд, приглашенные на этот четверг Арчибальдом.
Они спокойно прихлебывали мелкими глотками кофе, обмениваясь медленными фразами.
— А где мистер Флаугольд?
— Вы не знаете, почему его нет, сэр Арчибальд? — спросил наконец Барлетт.
— Затрудняюсь ответить, — машинально сказал Арчибальд.
Он был занят своими мыслями. Его агенты ждали только сигнала, чтобы схватить Крега и мадам Странд. Они были всюду: и среди танцующих, и среди прислуживающих лакеев.
Крег и мадам Странд, вернее, Энгер и Катя, шли до конца, зная, что их каждую минуту может ожидать арест. Они не догадывались, что Арчибальду известно все, но чувствовали, что, оставаясь до конца, они могут быть первыми жертвами. Но что их жизнь?! Быть может, их присутствие, отвлекая внимание Арчибальда, хоть на час задержит его наступление на рабочих.
Один час в такое время — час выигрыша. Этот час может отразиться на борьбе и может дать небольшой перевес их товарищам.
Они были спокойны, они ждали всего.
Тянулся скучный разговор.
— А кстати, где же Дройд? — проговорил Бардетт, ни к кому, в сущности, не обращаясь.
— Удивительно, сам хозяин — и опаздывает.
Арчибальд усмехнулся. Он знал, где находится Дройд, но он дал приказ доставить его и Корнелиуса Крока к двенадцати часам. Он не мог отказать себе в удовольствии насладиться эффектом открытая. Романтик в душе, даже в серьезном деле, он решил театрально подвести итог своему следствию о деле Корнелиуса.
Профессор Ульсус Ван Рогге нервно потирал ладони. Он все еще не мог переварить ареста своего Корнелиуса Крока.
— Сэр Арчибальд, следствие по делу Корнелиуса закончено?
— Да, — произнес Арчибальд, смотря в упор на Крега, — закончено.
Крег переглянулся с Катей. Они поняли друг друга и улыбнулись.
Достигнув центра, усталый Флаугольд нанял автомобиль и с непривычным для себя удовольствием сидел, отдыхая на мягких подушках паккарда.
Около Центрального Стеклянного дома автомобиль был вынужден замедлить ход из-за громадного стечения толпы. Остановился против главного фасада.
Флаугольд с любопытством взглянул на толпу, жадно смотревшую на одно из окон здания.
Прямо на черной стене Стеклянного дома, в узкой комнате для моделей, стояло несколько человек. Ярко выделялся черный сюртук магистра богословия Яна Спара, синий мундир генерала Биллинга и два фрака двух толстяков, то и дело вытиравших пот. Над ними горели электрические буквы:
«Постоянные посетители стеклянных домов. Радуйтесь, что на них вы не похожи».
Флаугольд в бешенстве приподнялся.
— Ого-го, слишком смело, но…
— Но, право, очень остроумно, — раздался голос из толпы.
— Это наглость!
— Это черт знает что такое!
— Что смотрит Арчибальд? — чуть не вскрикнул Флау-гольд.
Свет потух. На мгновение ничего не было видно, и снова из мрака появилась эта незабываемая реклама.
Толпа оглушительно засмеялась, смотря на комичные фигуры, которые так прекрасно оттеняли блестящий белый фон комнаты, увешанный рекламным кружевным бельем.
— В Комитет! — заорал Флаугольд.
Он ничего не понимал, ничего… А хохот толпы, смеявшейся над представителями религии, капитала и армии, выводил его совершенно из равновесия.
В таком же бешенстве был Арчибальд, когда получил первое донесение о необычайном скандале.
— По чьему приказу? — вполголоса, чтобы не обратить внимания окружающих, прохрипел Арчибальд.
Агент без слов протянул аккуратно сложенный листок.
— Черт побери, он сошел с ума, — и, пряча листок в карман, приказал: — Приказ отменяю. Понял?
И с любезной улыбкой, будто ничего не произошло, вернулся на свое место.
Когда снова захлопнулся люк, Дройд почувствовал себя плохо. Он потерял способность аналитически подойти к событиям и упрекал всех и больше всего Арчибальда.
Корнелиус смеялся в своем углу. И его немного странный смех совершенно расстраивал Дройда. Дройду казалось, что он сидит вечность.
Над головой загудели шаги, звякнула плита, отброшенная с люка, и к ним в тьму ворвался яркий квадрат света. Дройд к решит зажмурил глаза и еще ближе цритиснулся к стене.
— Эй, вы там! Заснули, что ли? Выходи!
Дройд совсем похолодел. Корнелиус Крок молчал и только со злобой посмотрел вверх.
— Ну, выходите! Приказано выпустить.
— Да что они, заснули? — закричал другой. — А ну, стрельника разок в тот угол.
Солдат щелкнул затвором, и этот звук сразу прервал оцепенение Дройда. Он вскочил и стал в квадрате света и отчаянно закричал:
— Не стреляйте!
— Вылезай! Приказано выпустить.
— Меня?
— Обоих. Ну, некогда ждать.
И солдат протянул руку в люк.
Первым с трудом вылез Дройд, потом Корнелиус. И оба стояли, не зная, что делать, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
— Почему, Корнелиус, освободили вас? Разве вы кому-нибудь говорили хоть слово?
— Оставьте, Дройд, я никому не говорил.
— Идите за мной! — приказал разводящий. — Там вас ждут.
С каждым шагом вперед, с каждым пройденным коридором самоуверенность возвращалась к Дройду. Он чувствовал себя героем.
После соблюдения формальностей их усадили в автомобиль. Рядом с ними очутился агент Комитета, который всю дорогу молчал, не отвечая даже на самые безобидные вопросы.
Несмотря на веселые толпы гуляющих, на музыку, на веселье, город как будто притаился, как будто чего-то выжидал. Кое-где на улицах стояли отряды солдат вперемешку с отрядами Комитета и чернорубашечников.
Заводы и фабрики, часовые города, дававшие пульс жизни, молчали, и поэтому казалось, что город, теряя кровь, ослабевал каждое мгновение.
Фабрики остановились.
Грохот машин, содрогавших фундамент, перестал слышаться в оркестре города.
Была объявлена забастовка.
На воротах всех заводов и фабрик висели приказы стачечного комитета.
Поодиночке и группами рабочие тихо проскальзывали на свои заводы и расходились по своим мастерским.
Флаугольд, когда мчался из Комитета по следам Арчибальда, почувствовал отсутствие привычного ритма города, но, занятый покушением на себя и скандалом в Стеклянном доме, не придал этому большого значения.
Возбужденный, он ворвался в особняк Дройда и, вызвав Арчибальда Клукса, обрушился на него.
— Что за приказы! Что за порядки! Для этого, черт возьми, я дал вам диктаторские полномочия?
— Я не виноват в исполнении ваших глупых приказов. Кстати, я отменил ваш приказ о стеклянных домах.
— Мой приказ?!
Арчибальд небрежно протянул Флаугольду смятый листок.
— Прочтите!
Флаугольд быстро пробежал содержание и растерянно взглянул на Клукса.
— Это ложь. Это не мой приказ.
— Это не ваш приказ?!
— Нет.
И мистер Флаугольд, увлекши Арчибальда Клукса в сторону, рассказал о произведенном на него покушении.
— Это невероятно, мистер Флаугольд.
— К сожалению, вероятно. Для рабочих нужно одно: никаких аппаратов, кроме электрических стульев.
— И хорошего залпа, — добавил Арчибальд.
К ним подошли самоуверенный Дройд, мрачный Корнелиус и молчаливый агент. Флаугольд прошел в гостиную.
— Я освободил вас, Корнелиус. Я знаю почти все, но нужно… — и Арчибальд быстро прошептал несколько слов. — Хорошо?
— Я согласен. Но вы уверены, сэр Арчибальд, что вы сильнее его?
— Он в моих руках, идемте.
Вбежал, задыхаясь, агент.
— Забастовка!
— Где?
— На всех заводах и фабриках.
Арчибальд холодно выпрямился. Он снова овладел собой, и его внутреннее волнение выдавало только незаметное подергивание губ.
— Утроить пикеты, вызвать в ружье полки!
Увидев искаженное лицо Дройда, он, подойдя к нему, любезно взяв под руку, пропуская вперед Корнелиуса, спокойно отчеканил:
— Пустяки. Я это предусмотрел.
Энгер, увидев входивших, многозначительно посмотрел на Катю. Она, играя веером, наклонилась к нему.
— Мы провалились. Держись, Катя.
И Энгер, делая жеманную улыбку, поцеловал ее пальчики.
— Хорошо, что Джон и Тзень-Фу-Синь с того вечера застряли в своих районах. Шутник, пустите!
И Катя, игриво смеясь, отдернула свою руку.
Появление изможденного Корнелиуса вызвало сенсацию. И только благодаря усилиям Арчибальда Клукса и Дройда удалось прекратить всякие расспросы.
— К чему? Он сейчас нам все расскажет, — произнес Арчибальд.
— Корнелиус, начинайте, — покровительственно подтолкнул его Дройд.
Корнелиус обвел глазами всех присутствующих и вздрогнул, увидев два глаза, немного иронические и чуть искривленные в гримасу губы Крега. Вся кровь бросилась ему в лицо, и он с ужасом почувствовал, что он не сможет сказать ни слова, пока не узнает, кто этот незнакомец.
— Благодарю вас, сэр Арчибальд, за интересный вечер. Считайте меня обязанным вам…
— Все в порядке, Крег. Мы будем квиты.
Звук голоса Крега с таким незнакомым оттенком заставил Корнелиуса прийти в себя, и он, встав с кресла, медленно поклонился собравшимся.
— Господа! Я, Корнелиус Крок, в короткое время перенес такие ужасные потрясения, что заранее извиняюсь перед вами в том, что мой рассказ, вернее, мой доклад, будет не очень связным. Господа, несколько лет назад я приехал сюда, вызванный моим учителем, профессором Ульсусом Ван Рогге, и приступил к работе в великом Карантине Забвения.
Он на мгновение запнулся.
— Да, работа была изнурительно-тяжкая. Я только один через свою лабораторию пропускал по полторы тысячи человек в день. Вы знаете результаты: они были волшебны. Вы все знаете и видите, что этот человеческий материал, прошедший через мои руки, и до настоящего времени является образцовым.
Арчибальд усмехнулся.
— Но шли дни, и вот однажды в лабораторию вошла пара, причем один из них был… — тут Корнелиус запнулся.
Крег, улыбаясь, посмотрел на Катю.
— Энгер, большевик.
Все ближе сдвинулись к рассказчику. Только Барлетт, оставшись на месте, почему-то вспомнил давно прошедшие дни, как он бежал по улицам южного города. «Теперь не побегу», — мысленно решил он, выпуская густой клуб дыма.
— Он четко сказал свое имя, и я склонился над карточкой, чтобы заполнить ее необходимыми сведениями, но тут я получил сильный удар в голову, как раз в тот момент, когда заканчивал первую строчку. Я упал. Очнулся в одной из отдаленных камер, приспособленных только для самых буйных, на которых не действовали лучи. Я бросился на стену, я бился об нее, но, увы, я сам сделал стены мягкими и поэтому не мог произвести шума. Изнемогая от ненависти, ужаса и злобы, я бросился к первому вошедшему ассистенту, но тот с испугом выронил ужин и выскочил из камеры, захлопнув дверь. Стук двери, господа, показался мне тем стуком, с каким крышка гроба захлопывает покойника. Меня не узнали. Вы понимаете меня? Я стал покойником. Я ничего не знал. Я не знал ни времени, ни дней, ни часов, а от сознания того, что там, в лаборатории, быть может, происходят преступления, я в бешенстве метался по камере. Однажды, когда я, утомленный, лежал на диване, я перед собой увидел себя. Вы не смейтесь. Передо мной стоял Корнелиус Крок. Я в ужасе вскочил, но мой двойник скрестил на груди руки. Ну, вот точно так, как сейчас скрестил их вот этот джентльмен. Так, именно так.
Все обернулись на Крега, который, опустив глаза, обратился к Корнелиусу:
— Простите, мистер Корнелиус, я не хотел вас напугать.
— Как вы были похожи, как были похожи! — в забытье прошептал Корнелиус. Потом он оправился и продолжал рассказ: — И мой двойник мне сказал: «Корнелиус, ты выйдешь отсюда, когда захочу я, но только одно слово о случившемся — и ты погиб. Помни, ты в моей власти». Я бросился к нему, но он увернулся. И я снова был один в камере, один. Сколько прошло дней, я не знаю, но однажды он снова явился ко мне. Бросив мне свой костюм, он выпустил меня из камеры, а сам заперся на моем месте. Я выскочил, как безумный. Я кричал, я вызвал по телефону караул, но, когда открыли камеру, в ней никого не было. А потом я стал бояться всех. Я в каждом видел его!
Последнее восклицание заставило вздрогнуть всех присутствующих. Все невольно, с волнением взглянули на улыбавшегося Крега.
— Это он! Он! Смотрите. Почему он молчит? Почему он смеется?
Арчибальд спокойно встал и методически, взяв бокал, сделал себе rainbow. Ликеры, налитые один на другой тонкими слоями, не смешивались, а делали причудливым бокал, заставляя его переливаться всеми цветами радуги.
Его спокойные, уверенные движения невольно успокаивающе подействовали на всех, и он, видя это, медленно поднял бокал.
— Ваше здоровье, джентльмены! — И залпом выпил этот аккорд ликеров. — Рекомендую: чудесный напиток. И особенно полезен вам, мистер Корнелиус. Вам повезло, мистер Дройд. Этот четверг будет сенсационным. Разрешите мне несколько слов.
— О, пожалуйста, Арчибальд.
— Я позволю себе удовольствие представить почтенному обществу человека, поистине замечательного, какого я когда-либо видел в свете. Мистер Энгер, прошу, — и Арчибальд с улыбкой указал на Крега.
Все взоры устремились на спокойно продолжавшего сидеть Крега, с невозмутимой улыбкой выслушавшего обвинение Арчибальда.
— Вы Энгер? — дрожащим голосом вскричал Дройд.
— К вашим услугам. Я удивляюсь вашей памяти, Дройд. Вы никак не хотите узнать меня, хотя, кажется, когда-то мы были с вами довольно хорошо знакомы.
— Это он! Он!
Корнелиус силился удержать щелкающую челюсть и дрожащими пальцами потянулся к бутылке ликера.
— Позвольте мне.
И ловко, отчетливо Энгер приготовил Корнелиусу rainbow.
— Это здорово, — прошептал Флаугольд. — Но как вы?..
— Да, именно, как узнали меня? — спросил Энгер,
— Пароль-шифр семь плюс два.
И Арчибальд молча бросил на стол шляпу и очки Корнелиуса, взятые из кассы Крега.
Изумленное молчание охватило присутствующих, и даже Барлетт крякнул, приподымаясь с своего места.
— Джентльмены, вы видите перед собой Корнелиуса Крока-Энгера.
— Это ужасно, — проговорил дрожащим голосом Флау-гольд. — Значит, он вел всю работу Карантина.
— Не без успеха, — добавил Энгер, не выказывая волнения.
И, услышав отдаленный рокот пулеметов, заглушаемый шумом улицы, усмехнулся.
— Последнее знакомство. Жаль, что нет генерала. Он с удовольствием встретился бы с вами, Катя.
— Вы умнее, чем я думала, Генрих Штубе.
Арчибальд галантно поклонился.
— Вы видите, джентльмены, они не сделали ни малейшей попытки к бегству. Я благодарю вас за то, что вы цените меня и мой ум.
— Откуда вы взяли, что они ценят ваш ум, Арчибальд?
— недовольно попыхивая сигарой, произнес Барлетт.
— Да потому, что они знают, что если я выяснил их, то бегство невозможно. Не правда ли, господа?
— Конечно, к чему бежать? — небрежно сказал Энгер.
Арчибальд обвел всех гордым взглядом.
Дройд дрожащей рукой вынул револьвер. Его примеру последовали все остальные. Энгер встал и резко сказал:
— Спрячьте игрушки. Не вам меня остановить. Я остался потому, что мне незачем бежать.
— Почему?
— Потому что это всегда происходит тогда, когда рабочие выходят на улицу.
— Черт возьми!
— Что он сказал?
— Пусть повторит.
Но повторять было незачем. С улицы ясно донесся грохот пулеметной и ружейной стрельбы.
Все в страхе оглянулись.
Флаугольд, шатаясь, подошел к столу.
— Вы слышите, Арчибальд? Вот до чего вы довели страну.
— Теперь не до упреков.
И Арчибальд хлопнул в ладоши. Около Энгера и Кати выросли лакеи — агенты Комитета.
— Взять!
Но в этот момент все погрузилось в тьму. Электрическая станция присоединилась к забастовке.
С бешенством Арчибальд бросился к Энгеру.
— Света!
— Свечей!
Среди шума, грохота опрокидываемых стульев и кресел и случайных выстрелов раздался насмешливый голос Энгера:
— До встречи на баррикадах.
Вся республика сразу ощетинилась. Всюду шли бои, упорные, кровопролитные, бои не на жизнь, а на смерть. Каждый шаг той или другой стороны стоил массы жертв.
Обе стороны упорствовали.
Наемные войска, присланные из других стран, дрались профессионально, без увлечения, методически прочищая себе дорогу среди рабочих дружин. Бои не давали никому перевеса. Страна превратилась в клокочущий взрывами пороховой погреб.
Хозе был счастлив, когда слышал позади себя выстрелы. Аннабель, побледнев, с крепко сжатым ртом молча проезжала, с сожалением смотря на отдаленные бои.
Они были почти у границы.
Перед ними расстилалось гладкое шоссе, ведущее к счастью, к спокойствию.
— Едем сейчас, родная. Мы скоро будем в безопасности.
Аннабель странно посмотрела на него и ничего не ответила.
Шофер возился у колонки с бензином.
— Едем. Ведь мы имеем право на отдых. Мы ведь столько пережили. Едем, пока еще путь свободен.
Шофер подошел, поставил запасной баллон бензина в автомобиль и, махнув рукой, сказал:
— Ну, валяйте сами, без меня.
И быстро пошел обратно.
Аннабель смотрела вслед на удаляющуюся фигуру шофера, идущего к окруженному дымом взрывов месту боя.
Хозе торопливо возился с автомобилем.
— Готово! — радостно закричал он. — Едем!
Но Аннабель отошла от машины.
— Я с ними, а ты?..
И, не ожидая ответа, пошла к тем людям, которые вписывали в историю новую страницу борьбы за свое право на жизнь.
Хозе, ошеломленный, смотрел на уходящую Аннабель.
— И я тоже, — радостно закричал он и вприпрыжку догнал Аннабель.
Текст романа публикуется по первоизданию (М.-Л.: «Земля и фабрика», 1929). Орфография и пунктуация приближены к современным нормам. В оформлении использована обложка издания 1929 г. работы Л. Воронова.
POLARIS
ПУТЕШЕСТВИЯ . ПРИКЛЮЧЕНИЯ . ФАНТАСТИКА
Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.
SALAMANDRA P.V.V.