Четверги мистера Дройда

Глава I КАПСОСТАР

Капсостар[1], столичный город одной из республик, возникших в эпоху грандиозных социальных потрясений, переживал большой индустриальный подъем.

Все, за исключением рабочих, видели в этом росте промышленности и торговли золотую эру капитализма. Пресса, захлебываясь, пела дифирамбы правительству.

— Золотой век, — кричали газеты.

— Золотой век, — шептали разодетые женщины, покупая все новые и новые наряды.

— Золотой век, — пели со всех эстрад раздетые певицы.

— Золотой век, — повторяли обыватели и насмешливо улыбались, проходя мимо особняка полпредства СССР.

Красный флаг, развевавшийся над куполом здания, их уже не волновал и не злил: они терпели его, уверенные, что скорое настанет час, и он упадет, уступив место старому — трехцветному. Да как же ему не упасть, когда там, в стране социализма, по словам газет, задыхались от безработицы, бестоварья и голода?

— Они падут, — надрываясь, кричали передовицы.

— Они падут.

Столица была охвачена строительством. Всюду вздымались вновь выстроенные дома. Мостовые заливались асфальтом, на крышах высоких домов устраивались площадки для аэропланов. Город рос со сказочной быстротой, выбрасывая вверх колоссальные утюги железобетонных фабрик и дворцов.

Старый город с кривыми, наивными улицами отступал, один за другим теряя свои дряхлые особняки. На месте старых, уютных, изукрашенных лепными украшениями, нелепыми кариатидами, домов город воздвигал суровые прямоугольные кубы из холодного железобетона.

Золотая горячка вызывала горячку любви и наслаждения. Спешно открывались новые кабаре, рестораны с отдельными кабинетами, всюду можно было потребовать на десерт женское тело.

Из рабочих кварталов доносился глухой рокот недовольства, изредка прорываясь вспышками забастовок и открытых выступлений.

Трусливые действия вождей Амстердаминтерна (Амстердамского интернационала профсоюзов), соглашательские речи и призывы к спокойствию все более и более отталкивали рабочую массу, которая шла и сплачивалась в железные ряды вокруг единственной рабочей партии, входящей в Коминтерн.

Несмотря на «свободу» печати, собраний и тому подобные фальшивые выдумки демократизма, партия ушла в подполье, организуя рабочих, подготовляя их к решительному выступлению.

Полиция через своих бесчисленных «крикунов» — агентов охранки — провоцировала выступления неорганизованных рабочих, еще не вошедших в партию, и жестоко подавляла их.

Слава Капсостара разнеслась по всему миру, как пример страны «классической» борьбы с коммунизмом и рабочим классом.

Газеты отвлекали внимание публики, изощряясь в изобретении все новых и новых сенсаций.

Очередной сенсацией, долго заполнявшей страницы газет, было известие, что приехавший миллиардер, мистер Флаугольд, скупил почти все свободные земли города, на которых неизвестно для какой цели строятся странные здания. Особенно поражало одно, которое воздвигалось около Зеркального озера. Оно было без окон наружу.

Никто ничего не знал. Инженеры знали не больше других, так как здания строились по планам, на которых не было никаких надписей.

Известно было только, что Флаугольда поддерживали власти, что он держит в своих руках всю промышленность страны, что через своих агентов он скупил акции всех наиболее крупных предприятий, что он купил все газеты, от демократических до официальных, и стал единственным распорядителем общественного мнения страны.

Но он этим пользовался чрезвычайно тонко, создавая иллюзию существования общественной мысли, свободы печати. Ведь этой стране необходим был декорум, необходима иллюзия свободы, а до реальности жизни им не было никакого дела. За них думали, за них делали, предоставляя им только жизнь веселья и наслаждений.

Некоторые лидеры рабочей партии втихомолку отстраивали себе роскошные виллы, покупали поместья.

Наиболее прозорливые понимали, в чем дело, но предпочитали молчать и только иногда многозначительно бросали фразы о том, что постройка загадочного здания — часть обширного гениального плана.

Известия об этом стали проникать в иностранную прессу.

Крупнейшая английская газета «Дэйли мэйл» послала в Капсостар своего самого ловкого, пронырливого корреспондента, Виллиама Дройда, создавшего себе имя корреспонденциями с театра гражданской войны юга России.

Газеты подхватили мысль о гениальном плане и, захлебываясь, стали строить невероятные предположения. Несколько дней со столбцов газет не сходили восхваления гениального организатора, переходя всякую границу лести, но вдруг все газеты, как по сигналу, замолчали и перехватили внимание публики, открыв очередной «заговор» коммунистов и «московские деньги».

В разгар этих сенсационных разоблачений, в разгар новой вспышки ненависти к рабочим, в разгар арестов и приехал Дройд.

Заняв в лучшем отеле номер, состоявший из трех комнат с ванной и представлявший роскошно обставленную изолированную квартиру, Дройд с первым визитом отправился к сэру Барлетту. Барлетт — неофициальный представитель Англии, — был на страже интересов капиталистов своей страны, чтобы в нужный момент заявить протест против чрезмерных аппетитов Капсостара в случае, если придется делить СССР на колонии.

И он всегда находился в курсе дел, и у него в столе давно лежала карта СССР с пометками, сделанными его собственной рукой.

Он не сильно изменился после своего представительства в добровольческой армии: такой же элегантный костюм, та же сигара во рту, и только на гладко зачесанных висках серебрились нити седых волос.

Как и всегда, Дройд бурно ворвался к нему в кабинет.

— Сэр Барлетт…

— Какими судьбами, Виллиам?

— По обыкновению, на охоту за строчками. Гонорар — для меня, сенсация — для газеты.

— Вот как, — улыбнулся Барлетт. — Вы неисправимы, Дройд, но ведь это не Ук-р-а-зи-я, а культурная страна, где не о чем писать, кроме достижений индустрии.

— А заговоры, сэр Барлетт?

— Заговоры! Вы наивны. Эти заговоры вы можете описать, не отходя ни на шаг от письменного стола. Это очередной бум, не более.

— Я думаю иначе. А кстати, меня осенила прекрасная мысль, и я уверен, сэр Барлетт, что вы окажете мне свое содействие.

— Можете рассчитывать на меня… вполне, Виллиам.

— Я решил здесь организовать «четверги».

— Четверги?

— Это замечательная идея. Мы будем собираться по четвергам, и каждый из нас расскажет что-нибудь из своей жизни. А главное, сэр Барлетт, главное — это то, что я смогу познакомиться и связаться со многими людьми, нужными людьми.

Барлетт медленно выпустил густой клуб дыма.

— Вы неисправимы, Дройд, но, мне кажется, это будет интересно.

Глава II Я ВАШ МУЖ. РАЗРЕШИТЕ УЗНАТЬ ВАШЕ ИМЯ

Несмотря на то, что в Капсостаре чувствовалась лихорадочная подготовка к войне, несмотря па стремительное вооружение и комплектование армий, несмотря на то, что через вокзалы города бесконечной вереницей проходили воинские составы поездов, несмотря на то, что улицы заполнялись бряцанием и звяканьем сабель офицеров, — во всех ресторанах гремела музыка, наполняя улицы желанием веселья и мимолетного счастья.

«Черная бабочка» пользовалась колоссальной популярностью не оттого, что там собирались самые очаровательные кокотки города, а потому, что там можно было посмотреть на мистера Флаугольда.

С сигарой во рту Барлетт невозмутимо глядел на сцену: циничными выкриками и жестами смеша публику, на ней кривлялась пара клоунов.

Дройд впитывал в себя все — каждый жест, каждую улыбку, каждое слово соседей по столикам. Ничего подобного в своей чопорной, добротной Англии он не видал и с удовольствием наблюдал за нравами граждан лимитрофа.

Барлетт окликнул проходившего стройного джентльмена в безукоризненно сшитом сером костюме:

— Сэр Арчибальд, прошу к нам.

— Благодарю, сэр Барлетт, с удовольствием, — и, подойдя к столику, он крепко стиснул руку Барлетта.

Все в нем изобличало офицера: и манера держаться, и, главное, выправка, свойственная только офицерам pur sang[2]. Выразительные глаза были полны энергии, силы, а идеально выбритый подбородок и губы говорили о сильной воле и железной непреклонности. Это был мужчина, и это чувствовалось во всем.

— Прошу. Знакомьтесь.

— Арчибальд Клукс, его королевского величества капитан в отставке.

— Виллиам Дройд, специальный корреспондент газеты «Дэйли мэйл».

Неизбежное сода-виски не нарушило ни корректности джентльменов, ни интонации голоса.

В одной из лож в одиночестве сидел мистер Флаугольд. Он не молод и не стар, но на его лбу и лице жизнь начертила характерные линии воли и энергии. Из-под густых, чуть седоватых бровей смотрели живые, немного иронические глаза.

Он медленно тянул мазагран, со скукою наблюдая блестящих офицеров, пивших за будущие победы. Иногда, когда он слышал какой-нибудь воинственный тост, гримаса презрения пробегала по его губам.

«Идиоты, — думал он. — Они воображают, что их оружие чего-нибудь стоит».

Арчибальд Клукс, встретившись глазами с мистером Флаугольдом, корректно поклонился.

— Это замечательный человек, — обратился он к Дройду, — некоронованный император, единственная самодержавная власть в этой республике.

— Разве он президент?

— Нет, президент — чиновник на службе его величества мистера Флаугольда.

— Да, это гениальный человек, — подтвердил Барлетт.

Дройд с любопытством осмотрел Флаугольда, но не нашел в нем тех черт, которыми он наделял властителей и королей. «Человек как человек: ни самодовольства, ни надменности. Очень любопытно».

Он машинально налил в свой бокал виски и поднес его к губам.

— Виллиам, — предостерег Барлетт, — разве вы пьете одно виски?

— Разрешите, я исправлю вашу рассеянность, — и Арчибальд Клукс дополнил бокал Дройда содовой водой.

За одним из столиков сидела элегантная молодая женщина, обращавшая на себя всеобщее внимание. Из-под длинных, густых ресниц смотрели яркие синие глаза, полные какой-то внутренней усталости. Высокий, крутой лоб обрамляли гладко зачесанные черные волосы с ровным пробором по-мужски, а линия стриженого затылка гармонировала с гордой шеей. Несмотря на бедное платье, она держалась непринужденно.

Ее спутник, стройный и худощавый молодой человек, также не пытался скрывать бедности, которая выглядывала из всех швов потертого смокинга.

Он возбужденно следил за ней, за ее глазами, лихорадочно обегавшими залу. Время от времени он уговаривал ее уйти из ресторана.

— Нет. Нет.

— Аннабель, я прошу тебя, идем отсюда.

— Нет, Хозе, ни за что. Здесь моя судьба. Довольно мучиться. Довольно..

— Тише, Аннабель, на нас обращают внимание.

— Ну и пусть. Я достаточно красива, чтобы нравиться.

И, поймав взгляд выпученных глаз корнета из кутящей офицерской компании, она улыбнулась ему. Хозе схватил ее за руку.

Это движение не укрылось от Флаугольда, который, перегнувшись из ложи, с любопытством посмотрел на них.

«Странная пара. А девочка — ничего», мысленно отметил он.

Аннабель вскочила, оттолкнув стул ногой, и, воспользовавшись моментом, когда на мгновение прекратилась музыка, запела чистым, звучным голосом. Она пела, обратясь к Хозе:

Мой милый, зачем голодать нам,

В мечтах пить душистый кларет?

Ах, сколько прекрасных вещей там,

А здесь нет рубля на обед.

Зачем мне бороться с судьбою?

Устала, устала я задать.

Люблю я тебя, но с тобою

Не в силах я больше страдать…

И вдруг, повернувшись к Хозе, поцеловала его и сейчас же быстро отскочила вглубь зала.

— Браво, браво! Великолепно!

Офицерская компания начала аплодировать.

Пучеглазый корнет направился навстречу Аннабель, звякнув шпорами, представился и пригласил ее присоединиться к компании.

— Садитесь к нам. Человек, бокал! — закричал корнет, подставляя стул Аннабель. — Что вы будете пить?

С минуту невидящим взглядом смотрела на стоящего в выжидательной позе корнета, наконец, встряхнувшись, Аннабель устало села и, не оборачиваясь более к Хозе, застывшему у стола, с деланным весельем крикнула:

— Вина! Побольше. Пить, да так, чтобы все пошло к черту. Вина, корнет!

«Готова, — подумал Флаугольд. — Но, право, жаль, если она. достанется этому молокососу».

Его размышления были прерваны стуком в дверь ложи, и он недовольно произнес:

— Войдите.

В ложу впорхнула баронесса Остен-Сакен.

— Сэр, я разрешила себе нарушить ваше одиночество, — игриво начала она, но Флаугольд невежливо прервал, не вставая при ее входе:

— Я не раз говорил вам, баронесса, что я не сэр, а просто мистер Флаугольд.

— Вы нелюбезны, — так же шутлива продолжала баронесса, как будто не замечая холодного тона Флаугольда, — но вы все, американцы, эксцентричны, и я вам прощаю.

— Очень благодарен, баронесса.

— Больше того, у меня есть для вас интересная новость…

И на мгновение баронесса остановилась, желая насладиться эффектом своих слов, но ничего не увидела. Флаугольд был спокоен и не выражал ни малейшей радости, ни любопытства поскорей узнать ее новость. А новость у нее была сногсшибательная: она пришла сватать Флаугольду настоящую голубую кровь, кровь великокняжескую, кровь русского престола.

Все это она быстро прошептала на ухо Флаугольду.

— Вы понимаете, одно ваше слово — и она… — громко заключила свою речь баронесса.

Флаугольд с жесткой усмешкой смотрел на баронессу. Он не видел в ее словах ничего необычайного, но сегодня он был в дурном настроении, и ему хотелось сказать ей что-нибудь неприятное.

Вдруг у него мелькнула мысль, которая сразу привела его в хорошее настроение и заставила расхохотаться.

— Очень ценю ваши добрые намерения, баронесса, — сказал он, заставив себя принять серьезный вид, — но вы опоздали: я женат.

— Как! На ком? Когда? Ведь, приехав сюда, вы не были женаты.

— А теперь женат.

— Но где же ваша жена? Почему же она не с вами?

— Она здесь.

— Но где же? Познакомьте меня с ней.

— С удовольствием, — Флаугольд пожал плечами и посмотрел вниз.

Аннабель непринужденно сидела среди офицеров, с веселым видом поддерживая оживленный разговор.

— Я сейчас ее приглашу. — И, вызвав лакея, Флаугольд сказал ему на ухо несколько слов.

Утомленный и обилием впечатлений и жаждой работы, Дройд простился со своими собеседниками.

— Так вы, Дройд, приезжайте но мне. Я вас познакомлю с начальником концлагеря.

— Обязательно. Я на сто процентов использую ваше приглашение.

— Вы не пожалеете, — усмехнулся Клукс, — там интересно, а главное — есть интересные экземплярчики. Полковник Ферльбот вам все покажет.

— Ha днях буду.

И Дройд заскользил к выходу из ресторана, искусно лавируя между столиками.

Оставленный в одиночестве Хозе в полном отчаянии сидел за своим столиком и, чтобы не смотреть на Аннабель, блуждал глазами по залу.

Он заметил разговор Флаугольда с лакеем и, видя, что лакей направляется к Аннабель, бросил последнюю свою монету на стол и, бледный, как смерть, бросился к выходу.

— Хозе! — крикнула Аннабель.

Он на мгновение остановился, но сейчас же, не оборачиваясь, выбежал из зала.

Аннабель выскочила из-за стола, но ей, низко кланяясь, почтительно преградил дорогу лакей.

— Пропустите меня.

— Мадам, ваш муж просит вас на минутку к нему.

— Мой муж?

— Он ждет вас в этой ложе.

Аннабель повернулась и увидела улыбавшееся ей из ложи лицо мистера Флаугольда. Офицеры взглянули на ложу, сейчас же вскочили и, щелкая шпорами, вежливо поклонились Аннабель,

Ошеломленная Аннабель, как во сне, шла за лакеем, как во сне, переступила порог ложи и совершенно отчетливо, но как будто издалека услышала:

— Разрешите, миссис Флаугольд, представить вам баронессу Остен-Сакен.

Машинально коснулась протянутой руки баронессы и прошептала:

— Очень рада.

Обескураженная и недоумевающая баронесса с трудом заставила себя сказать несколько любезных слов и поспешила покинуть ложу.

Аннабель постепенно собиралась с мыслями и, наконец, посмотрев на Флаугольда и встретив его смеющийся взгляд, окончательно пришла в себя.

— Что это значит? — спросила она, не зная, смеяться ли ей или сердиться.

— Простите, мадам, вы моя жена.

— С каких пор? — засмеялась она, решив поддержать шутку.

— С сегодняшнего вечера, — с улыбкой ответил Флаугольд.

— У-д-и-в-и-т-ель-н-о, — протянула Аннабель, продолжая смеяться, — а я и не знала. Почему вы не предупредили меня о таком важном событии в моей жизни?

— Разве вы не хотите быть женой Флаугольда?

— Флаугольд! Тот самый? Миллионер?

— Именно тот самый, — засмеялся Флаугольд. — Разрешите узнать ваше имя.

— Аннабель.

— Значит, Аннабель, решено: я ваш муж, — сказал Флаугольд, протягивая ей руку.

«Ах, не все ли равно, — мелькнула у Аннабель мысль, — уж лучше этот, чем корнет».

— Решено, — сказала она упавшим голосом и положила свою маленькую ручку на квадратную ладонь Флаугольда.

Он наклонился и почтительно поцеловал ей руку.

Глава III БЕГСТВО ТЗЕНЬ-ФУ-СИНЯ

Шум подъезжавшего мотора всколыхнул тишину концлагеря, где томились сотни рабочих.

К плавно подъехавшему мотору подскочил стоявший у ворот начальник караула, а часовой вытянулся и взял винтовку на караул.

— Все благополучно? — спросил, выходя из мотора, полковник Ферльбот.

— Так точно, — ответил начальник караула.

За полковником из автомобиля вышел мистер Дройд и торопливо догнал входившего в ворота полковника.

Мистер Дройд приехал в лагерь набрать материал для своих очередных фельетонов. «Дэйли мэйл» не скупилась на оплату его фельетонов и статей, в особенности тогда, когда Дройд громил Советы.

Полковник Ферльбот взял мистера Дройда за руку и повел его к ближайшему бараку.

— Здесь помещаются «большевики», — сказал полковник.

— Необычайно интересно, — оживленно подхватил Дройд. — Я когда-то встречался с русскими…

— Ну, положим, разницу вы найдете.

На минуту остановились перед длинным дощатым бараком, начинавшим бесконечную шеренгу зданий, чтобы закурить сигары.

Наскоро построенные бараки, построенные частью для прикрытия строительных материалов от дождя, частью когда-то служившие для общежития рабочих, были зыбкими постройками, дрожавшими при первом порыве ветра. Они плохо были приспособлены к жилью, совсем не защищали от холода и плохо защищали от дождя; но высокий забор, окружавший площадь концлагеря, был из кирпича, а на вершине колючая проволока, присоединенная к электропроводам, являла собой чрезвычайно надежное препятствие бегству заключенных.

— Гм, однако… Бежать немыслимо, но и жить в этих фанерках невозможно, — пробормотал Дройд, бегло осмотрев концлагерь.

— Вы очень гуманны, мистер Дройд, — они этого не заслуживают. — И полковник Ферльбот пропустил Дройда вперед.

В бараке не было мебели, если не считать столика и стула для дежурного. Дежурный вскочил и отрапортовал о состоянии барака полковнику.

Дройд, прищуриваясь, рассматривал заключенных, стоявших группами; от его глаз не укрылась поспешность одного молодого рабочего, спрятавшего за спину газету.

«Даже и сюда проникают “их” газеты, — пронеслась мысль у Дройда. — Любопытно бы выяснить пути».

Тзень-Фу-Синь, стоявший в группе товарищей в противоположном от входа конце барака, посмотрев своими зоркими глазами на вошедших, сразу узнал Дройда.

Он невольно вздрогнул, но сдержался и незаметно попытался скрыться за спины стоявших впереди товарищей.

Выслушав рапорт, полковник Ферльбот, похлопывая стеком по ботфорту, подошел к Дройду.

— Каковы экземплярчики? А?

— А скажите, полковник, как к ним попадают газеты?

— Газеты! Какие газеты?.. Вы видели?

— Нет, я только спросил.

— Уф! А вы, батенька, даже напугали меня. Никакие газеты сюда попасть не могут. Это либерализм.

— Ну, конечно, раз вы не пропускаете, то какие же газеты могут здесь очутиться? — двусмысленно улыбнулся Дройд.

Медленно рассматривая арестованных, шли по бараку, перебрасываясь незначительными фразами.

Мистер Дройд обходил группы, пытливо всматриваясь в лица, и, делая заметки в записной книжке, мысленно набрасывал уже свой первый фельетон. Полковник, помахивая стеком, шел рядом с Дройдом, а дежурный сопровождал их, почтительно держась в двух шагах позади.

— Ну, вот вам один. Хорош? — спросил полковник, хватая за плечо рослого парня и выталкивая его вперед.

Но Дройд не отвечал. Широко открытыми глазами глядел на стоявшего перед ним Тзень-Фу-Синя, неожиданно появившегося из-за спины выхваченного из группы парня.

— Что, вам понравился этот? — засмеялся полковник, видя впечатление, произведенное Тзень-Фу-Синем на Дройда, и довольный, как укротитель, показавший посетителю интересного зверя.

— Кто это? — спросил, наконец, Дройд, переводя взгляд с Тзень-Фу-Синя на полковника Ферльбота.

Тзень-Фу-Синь, едва полковник и Дройд приблизились к нему, давно усвоенной гримасой придал своему лицу выражение полного идиотизма и, скосив глаза, бессмысленно смотрел на Дройда.

— Как тебя зовут? — спросил полковник.

— Дао-Ши-Чен, — сюсюкая и глупо улыбаясь, ответил Тзень-Фу-Синь.

— Нет, это не он, — сказал Дройд, — но сходство поразительное.

— А на кого же он похож? — спросил полковник, направляясь вместе с Дройдом обратно к выходу.

— Знаете, ведь я был на Украине во время гражданской войны. Так вот, он напоминает мне китайца-шпиона, который предал штаб белой армии.

— Вот как. Этим стоит заняться, — сразу насторожился Ферльбот. — Я сейчас вызову Арчибальда Клукса.

— Да, вы правы, — пробормотал Дройд, — это необходимо расследовать.

— А вы помните имя того человека, мистер Дройд?

— Да. Его звали Тзень-Фу-Синь.

У столика дежурного полковник взял телефонную трубку.

— Алло! Семь-семьдесят пять-восемьдесят четыре. Вы, Арчибальд? Есть дело. Приезжайте немедленно. Не можете? Через час? Хорошо, жду.

И полковник повесил трубку.

Как только полковник и Дройд отошли, с лица Тзень-Фу-Синя сошла глупая гримаса. Несмотря на все старания, он ничего не услышал, но почти безошибочно угадал содержание разговора Ферльбота и Дройда и понял, что разговор полковника по телефону также касался его.

«Плохо, совсем плохо», — решил он, тревожными глазами провожая выходивших из барака Дройда и полковника.

Протрубил сигнал на ужин, и выстроившихся заключенных повели к походной кухне.

Походная кухня стояла на заднем дворе концлагеря, где помещался автомобильный гараж.

Пища не шла в горло Тзень-Фу-Синя; он быстрыми глазами осматривал двор и гараж, но выхода не мог найти.

Он ясно сознавал, что в его распоряжении ограниченное время, что нужно бежать, во что бы то ни стало бежать, иначе — мучения и смерть, но не за что было ухватиться. Не броситься же, в самом деле, на глазах у стражи на высокие стены, окружающие концлагерь, или на запертые железные ворота с часовыми по обеим сторонам?

— Дежурный, дай несколько человек в гараж.

Мысль, быстрая, как молния, мелькнула в голове Тзень-Фу-Синя. Он вскочил и подошел к дежурному по кухне.

— Что, хочешь поработать? Молодец! — похвалил его дежурный и вызвал по фамилиям еще несколько человек, неохотно двинувшихся за Тзень-Фу-Синем в гараж.

В гараже было прохладно и темно. Шофер, указав им большую закрытую машину, которую надо было помыть и почистить, взял жестяную банку и направился в соседнее помещение за бензином.

Тзень-Фу-Синь со щеткой в руках принялся старательно чистить внутренность кузова машины и, выбрав удобный момент, когда остальные рабочие мыли колеса и надували шины, захлопнул дверцу и, сложившись чуть не вдвое, влез в ящик под сиденье.

Тзень-Фу-Синь чувствовал, как выкатили автомобиль из гаража, как шофер сел на свое место, браня рабочих за плохо протертые стекла фонарей, и слышал, как заработал мотор.

Наконец машина плавно тронулась к выходу из концлагеря.

Стоя перед открытой дверцей автомобиля, полковник Ферльбот пожал руку мистера Дройда.

— Очень сожалею, мистер Дройд, что принужден вас покинуть. Экстренно вызывают в штаб. Вы дождитесь Клукса и все ему расскажете.

— Будьте покойны, полковник, я все сделаю. Мне самому интересно выяснить это дело.

Полковник вошел в автомобиль, и Тзень-Фу-Синь тотчас почувствовал, как грузное тело полковника Ферльбота опустилось на сиденье, сильно сжав ему бока и грудь.

Автомобиль помчался, и Тзень-Фу-Синь, едва дыша, радостно улыбался.

Едва автомобиль полковника отъехал от лагеря, как с другой стороны плавно подкатил автомобиль Арчибальда Клукса.

— Где полковник? — быстро спросил Арчибальд у караульного начальника.

Дройд, подошедший к воротам, обернулся.

— Это вы, сэр Арчибальд, мне полковник поручил поговорить с вами.

— Ол-райт! — произнес Арчибальд.

Пожали друг другу руки и вместе вошли в концлагерь.

Заговорили только тогда, когда очутились в кабинете полковника Ферльбота.

— Я вас слушаю, мистер Дройд, — сказал Клукс, открывая свой небольшой изящный блокнот.

— Мне кажется, сэр Арчибальд, что в одном из пленных, содержащихся в этом концлагере, я узнал шпиона, предавшего белую армию в 1919 году.

И Дройд рассказал о сегодняшнем посещении барака.

— Его имя? — спросил Клукс.

— Видите ли, у меня нет уверенности, что это — то же самое лицо.

— Это не важно, мы уже дознаемся: у нас имеются весьма действительные способы развязать людям языки… Его имя?

— Тзень-Фу-Синь.

Арчибальд позвонил, и в дверях вытянулся ординарец.

— Привести сюда заключенного Тзень-Фу-Синя, — приказал Арчибальд.

— Но, позвольте, сэр Арчибальд, может быть, такого и совсем нет, — сказал Дройд. — Тот, с которым я разговаривал, назвал себя иначе.

— Вы правы. Подожди! — сказал Арчибальд ординарцу.

Подумав с минуту, он приказал прислать дежурного по бараку, в котором Дройд видел Тзень-Фу-Синя.

— Слушаюсь, сэр, — сказал ординарец и быстро вышел из кабинета.

Через несколько минут в дверях появился дежурный по бараку и получил приказание привести заключенного, с которым разговаривал Дройд.

Клукс и Дройд ждали, покуривая сигары и разговаривая о впечатлениях Дройда в новой для него стране. Минута проходила за минутой, а заключенного все не было.

Вдруг раздалось два выстрела.

— Что это означает? — спросил Дройд.

— Тревога. Кто-то из заключенных бежал, — вскочил с места Клукс.

В комнату вошел ординарец вместе с начальником караула.

— Заключенный Дао-Ши-Чен исчез, по-видимому, бежал, — доложил бледный караульный начальник.

Клукс и Дройд переглянулись.

— Теперь я уверен, что это был он, — сказал Дройд.

На перекрестке двух шумных улиц автомобиль полковника Ферльбота принужден был остановиться в очереди застрявших экипажей и автомобилей. Полковник открыл дверцу и нетерпеливо выглянул.

— Полковник! Вот удача. Интересные для вас новости, — закричал статный и высокий генерал Хортис, только что вышедший из подъезда военной школы, и остановился у автомобиля.

— Садитесь, генерал, нам здесь никто не помешает.

Тзень-Фу-Синь, услышав слова полковника, насторожил уши.

— Какие же новости, ваше превосходительство? — спросил полковник, когда генерал уселся рядом с ним.

— Вопрос о войне с большевиками решен, — сказал Хортис, понижая голос. — Будем действовать по-японски. Помните Порт-Артур? Еще до объявления войны наши воздушные эскадрильи сделают неожиданный налет на их главные укрепленные районы, засыплют бомбами и задушат газами города, фабрики и заводы. Вы ведь знаете, что на днях мы получили две эскадрильи по пятьдесят аэропланов, управляемых посредством радиоволн. Так вот, мы их пустим в дело в первую очередь. Надо произвести потрясающий эффект и поднять патриотические чувства у населения и в армии. Тогда мы сможем быстро ликвидировать разложение, которое вносят проклятые коммунисты своей пропагандой. Страшно сказать, даже в военные школы проникла эта зараза!

— Не может быть, ваше превосходительство.

— Да, полковник, к сожалению, в последнее время в наших военных школах обнаружены коммунистические организации. Что же тогда делается в армии! И все-таки надо воевать, иначе — революция, иначе мы погибли.

Минутку помолчали. Первым пришел в себя полковник.

— Когда же мы начинаем, ваше превосходительство?

— Завтра Арчибальд Клукс вылетает в Союз для проверки работы наших людей, и после его возвращения будет окончательно намечен срок.

Тзень-Фу-Синь старался не пропустить ни одного слова.

Услышав о «разложении» и «пропаганде», он чуть не засмеялся от удовольствия, но вовремя сдержался.

Автомобиль несся по залитой светом из витрин, окон улице, заполненной массой гуляющей публики.

Это была «главная» улица.

По этой улице рабочие не ходили: им там нечего было делать под холодными, презрительными и даже враждебными взглядами фешенебельной публики. Они были чужими, они были врагами, которых терпели только как рабов, создающих эти громадные дома, отливающих громадные зеркальные витрины, портящих глаза на чеканке тончайших ювелирных изделий, приготовляющих деликатесы в то время, как пролетарские семьи умирают с холода.

Всюду сверкали эполеты и мундиры, бряцали шпоры, звенели сабли, мелькали сытые и довольные лица, и лишь изредка попадалась боязливо протянутая рука измученного, усталого, истомленного голодом человека, быстро исчезавшего при появлении полиции. Мимо проходили десятки раскрашенных, полураздетых дам, выставлявших себя напоказ щегольски одетым штатским или затянутым в мундир офицерам.

У подъезда главного военного штаба автомобиль остановился. Тзень-Фу-Синь почувствовал, как сиденье поднялось вверх, освобожденное от тяжести сидевших тел.

«Шибко шанго, приехали», — подумал Тзень-Фу-Синь и, подождав с минуту, осторожно выглянул из-под сиденья.

Никого не было. Шофер отошел и, повернувшись спиной к машине, закуривал папироску, разговаривая с дежурным у дверей штаба. Отворив противоположную дверцу, Тзень-Фу-Синь выскользнул на мостовую и быстро пошел прямо вдоль улицы, а затем повернул в первую поперечную. Он не знал, куда ему идти, но твердо помнил, что на Советский Союз готовится нападение и что он должен предупредить о нем Страну Советов.

Глава IV АЛЛО… АЛЛО…

Расставшись с Дройдом, Арчибальд Клукс примчался в главный штаб и застал там полковника Ферльбота, который получал последние инструкции от начальника штаба.

— Что случилось, сэр Арчибальд? — спросил начальник штаба.

— Черт побери, проклятый шпион убежал из лагеря.

— Бежал! — вскричал Ферльбот. — Ах, мерзавец! Значит, он был действительно шпион. Как же это Дройд…

— Размазня ваш Дройд, — сердито сказал Клукс. — Да и вы, полковник, простите, маху дали. Раз Дройд высказал подозрение насчет этого китайца, надо было немедленно заковать его и запрятать так, чтобы никакой возможности к бегству у него не оставалось.

— Из моего лагеря, — сухо ответил Ферльбот, — до сих пор не было ни одного случая бегства.

— До сих пор не было, — прервал Арчибальд Клукс, — а теперь есть.

— Господа, спокойствие, — вмешался начальник штаба. — Полковник, — обратился он к Ферльботу, — немедленно расследуйте этот случай и доложите мне. Готовы ли вы к отъезду, Клукс?

— Да хоть сейчас. Мне только досадно, что я не успел испытать пятую степень на этом китайце.

— Пустяки, — возразил начальник штаба. — До вашего возвращения мы его поймаем, и вы потом сможете доставить себе это маленькое удовольствие. Теперь главное — ваша поездка. Денег вы еще не получили? Вот, возьмите, — и, вырвав из блокнота листок, написал: «Выдать Арчибальду Клуксу 50 000 рублей советскими червонцами из секретных сумм».

Арчибальд поморщился.

— Боюсь, что с этими фальшивыми червонцами далеко не уедешь.

— Будьте покойны — английская работа, ничем не отличаются от настоящих советских.

— Хорошо, — сказал Арчибальд, — но все-таки я просил бы на всякий случай добавить мне долларов. Эти все-таки надежнее.

— Ладно.

Начальник штаба дописал: «Выдать дополнительно 5000 долларов» и протянул листок Арчибальду.

— Значит, я сейчас лечу, — сказал Арчибальд.

— С богом. Документы все при вас?

— Конечно. — И Клукс, вынув из кармана бумажку, громко прочитал, с иронией и насмешкой подчеркивая некоторые слова: «Предъявитель сего, гражданин Генрих Штубе, сотрудник завода имени Коминтерна, командируется по делам службы в Харьков, в правление Химугля». — А дальше, конечно, подписи и печать. В общем, все в порядке. — И с усмешкой сложил бумажку и спрятал в карман.

— Поздравляю вас с поступлением на советскую службу, — пошутил начальник штаба.

— Покорнейше благодарю, — так же шутливо ответил Клукс. — Уж я им покажу, — вдруг, озлившись, скрипнул он зубами.

— Не сомневаюсь, — засмеялся начальник штаба. — Мы знаем, как горячо вы любите советскую власть. Ну, отправляйтесь, — протянул он руку Клуксу.

Арчибальд Клукс крепко стиснул ему руку, поклонился полковнику Ферльботу и вышел из кабинета.

По улице сновали газетчики, выкрикивая последние новости. На стенах домов вспыхивали световые объявления:

«Пять тысяч долларов награды тому, кто поймает или укажет местонахождение бежавшего большевистского шпиона Тзень-Фу-Синя».

Громкоговорители бешено заглушали шум улицы:

«Алло… Алло… Алло… Знаменитый журналист Дройд прочтет свои воспоминания о встречах со шпионом Тзень-Фу-Синем. Спешите в театр “Золотой бар”! Спешите!»

По улицам вооруженные отряды, под злобные выкрики толпы, конвоировали в тюрьму рабочих, имевших несчастье носить русские или украинские фамилии.

На углу яростная толпа избивала китайского фокусника.

Тзень-Фу-Синь, стараясь казаться равнодушным, быстро шел по улице.

Когда он проходил мимо гостиницы, чья-то рука внезапно схватила его за рукав и втянула в подъезд. Это был хорошо одетый молодой человек с цилиндром на голове.

Тзень-Фу-Синь вырвал свою руку и, сжав кулаки, сделал шаг назад.

Человек в цилиндре предостерегающе поднял руку и шепнул:

— Не сопротивляйтесь, я друг… — и, снова схватив Тзень-Фу-Синя за руку, потянул его к лифту.

Не успел Тзень-Фу-Синь опомниться, как лифт выплюнул его на седьмой этаж.

— Сюда. Войдите! — и, отворив дверь номера, человек в цилиндре втолкнул Тзень-Фу-Синя в номер.

— Вот, переоденьтесь… — и так же быстро человек в цилиндре выбросил из платяного шкафа простой, но приличный костюм, ботинки и шляпу.

Тзень-Фу-Синь не заставил себя просить и через пять минут, уже переодетый, подошел к человеку в цилиндре и пожал ему руку.

— Спасибо! Кого благодарить?

— Одного из многих. Идите. Ах, да, подождите. — И, вынув из кармана кожаное портмоне, передал его Тзень-Фу-Синю.

— До свиданья, — сказал Тзень-Фу-Синь и тихо добавил, — товарищ.

— До свиданья, Тзень-Фу-Синь.

И, выпустив его из номера, человек в цилиндре захлопнул дверь.

Очутившись на улице, Тзень-Фу-Синь принял деловой вид и зашагал вперед. В новом костюме и с деньгами в кармане он чувствовал себя гораздо увереннее, но на главный вопрос, который занимал его мысли, он ответа все-таки найти не мог.

Вздрогнул. Остановился. Направо, в боковой улице, над массивным зданием слегка трепетал красный флаг. «Полпредство!» — чуть не вскрикнул Тзень-Фу-Синь.

И машинально он пошел к зданию, полный радости, что он сейчас предупредит их о… Ню сейчас же оборвал себя, остановился и пошел обратно. «Плохо, совсем плохо думал, — прошептал он. — Не надо идти. Будут говорить — провокатор… А там шпионы следят, будут обвинять их в содействии и пропаганде… Плохо думал, плохо…»

Снова зашагал по улице и заметил, что идет обратно к гостинице.

«Судьба ведет. Человек в цилиндре хорош. Он меня свяжет с нашими».

И Тзень-Фу-Синь даже задрожал от радости, что снова попадет в подполье, в партию, к своим, к родным друзьям. Но, подойдя к гостинице, вспомнил, что он не найдет, не сможет найти номера комнаты, он забыл этаж, забыл номер, и, может быть, уже и человек в цилиндре исчез, бросив комнату.

Обескураженный Тзень-Фу-Синь снова повернул обратно. Над головой послышался могучий рокот пролетающего аэроплана, и на поднявшего голову вверх Тзень-Фу-Синя, мелькая белыми хлопьями, рея и кружась, упало несколько бумажек.

Это были объявления о награде за поимку Тзень-Фу-Синя.

Глава V БОМБА С НЕБА

До глубокой ночи с воспаленными глазами метался по комнате Хозе, прислушиваясь к шагам на лестнице и напрасно ожидая знакомого стука в дверь.

Воображение рисовало ему картины, от которых он скрежетал зубами, бросался на диван и грыз подушку, чтобы не закричать от ужаса и тоски.

Вскакивал, бросался к окну. Но ни в одной из проходивших или проезжавших женщин он не узнавал знакомого силуэта. Иногда с надеждой всматривался в какую-нибудь фигуру, но через несколько секунд убеждался, что это не она; снова колесил по комнате, ломая пальцы и проклиная город, людей, бедность, отнявшие у него его любимую, единственную.

Как-то забылся и уснул каменным сном.

Проснулся на рассвете. Все было по-прежнему, так же, как тогда, когда они вместе собирались в ресторан в надежде найти работу на эстраде.

Тоской веяло от полураскрытого ящика, из которого торчал кусок платья, и сиротливо лежала рассыпанная пудра у зеркала.

Хозе чувствовал, что более не может оставаться в комнате. И, зная, что она не вернется, все же набросал на листке бумаги:

«Буду через час. Жди.

Твой, вечно твой Х о з е».

Придавил записку пудреницей и, оглядев комнату, вышел на улицу.

Быстрым шагом шел Хозе, обращая на себя внимание полицейских. В голове была одна мысль, что все кончено, все рухнуло, что жить больше незачем.

И, полный отчаяния, шел все дальше и дальше, приближаясь к громадным постройкам; только натолкнувшись на леса, он опомнился. Прямо перед ним по железному каркасу лифта мчались вверх и вниз площадки с кирпичом, а над головой проносились вагонетки с песком и цементом.

Не чувствуя ничего, кроме пустоты внутри, он, закрыв глаза, бросился под падающую вниз площадку, но сильный толчок выбросил его из-под лифта.

Не совсем отдавая себе отчет в том, что с ним произошло, Хозе медленно поднялся с земли, подобрал слетевший с головы картуз и увидел перед собой озлобленные лица рабочих.

— Чего шляешься здесь?

— Одна секунда — и тебя бы в кашу…

Чувствуя тошноту и слабость в ногах, Хозе молчал и неуверенными движениями дрожащих рук пытался стряхнуть песок с картуза.

— Балда ты, балда.

— Дать бы тебе до балбешке раз, так не будешь лезть под лифт.

— Брось, ребята! — раздался чей-то спокойный голос. — Не видите, человек не в себе.

Хозе увидел перед собой бородатое лицо и серые глаза с запрятанной в глубине искринкой смеха. Говоривший, по-видимому, пользовался весом, так как ругань начала смолкать, и рабочие стали расходиться.

— Погоди, приятель, — сказал бородатый, — сейчас пошабашим, тогда потолкуем.

Хозе молча кивнул головой и, едва передвигая ноги, отошел на несколько шагов и присел на кучу щебня.

Через несколько минут раздался резкий свисток. Работа прекратилась. Вся постройка наполнилась говором, смехом и шутками.

Новая смена уже подошла и стояла в ожидании сигнала к работе.

Откуда-то из центра города, задернутого еще туманной дымкой, донеслись медленные удары башенных часов. Пробило шесть. К Хозе подошел бородач в сопровождении молодого рабочего с тонким и умным лицом.

— Пойдем, брат. Кушать хочешь? Пошамаем и поговорим… Это тот, — обратился он к молодому, — который броситься хотел.

— Это вы бросьте, — ласково сказал молодой, взяв за руку Хозе.

И словно какая-то теплота охватила Хозе. Куда-то в туман ушли мысли о смерти, и он хотя и устало, но уже без апатии пошел рядом с ними.

Невольно заинтересовался воздвигаемой постройкой. Глухие стены без окон слепо давили землю. Это было знаменитое загадочное здание. Оглядывая постройку, Хозе спросил:

— Так и работаете, без передышки?

— В две смены, по двенадцать часов.

Но эти слова прошли мимо сознания Хозе, и, зная, что у них не найдет ответа, он все же спросил рабочих:

— А что строите?

— Чертову перечницу. Не то санаторий, не то тюрьму. Черт ее разберет.

Шли длинным бульваром Капуцинов к Зеркальному озеру, на берегу которого его новые товарищи думали отдохнуть. Аллея бульвара была пряма, как стрела, и так длинна, что, уходя вдаль, обращалась в узенькую тропинку.

Пришли. Расположились на берегу, и сейчас же, сбросив платье, ребята бросились в озеро. Хозе с жадностью следил за ними, наслаждаясь их бодростью, силой и смехом, но сам не пошел за ними.

— Ну и ладно!

— Здорово это — купаться! — вскрикнули они, влезая в штаны и одевая рубашки.

Позавтракали и растянулись на берегу. Рабочие сразу заснули, а Хозе, поворочавшись немного, спокойно задремал.

Он чувствовал теперь себя хорошо, он не чувствовал тяжести города; короткое общение с рабочими, людьми другого мира, дало ему моральное облегчение. Как будто они, плескаясь в Зеркальном озере, смыли с него тяжелый слой грязи.

Вверху стрекотал аэроплан.

Тзень-Фу-Синь, притаившийся в уголку кабинки аэроплана, решился расправить окоченевшие члены. Как сон, вспомнились ему приключения дня, вечера и ночи.

Где-то внизу носились сыщики, разыскивая его, а он летит, летит в страну свободы, в страну рабочих всего мира. Как все просто… И ему сделалось весело, когда вспомнил, как он проник в ангар, как спрятался в аэроплан, который готовили к отлету.

Аппарат несся, быстро рассекая воздух, и вскоре под ним начерталась рельефная карта города постройки мистера Флаугольда, Зеркальное озеро, в котором отражался переплет лесов и густые аллеи парка.

Тзень-Фу-Синь выглянул из своего убежища и увидел спину, спокойную спину мистера Арчибальда, сидящего впереди него.

Арчибальд, открыв окно, внимательно рассматривал местность внизу, но, почувствовав некоторое беспокойство, оглянулся назад.

Прямо перед ним раскачивалась голова китайца, и в его улыбке он не видел для себя ничего хорошего.

— Что угодно, мистер? — спросил он, вынимая из кармана револьвер.

— Пустяки… Сесть рядом.

— Место для одного, — сказал Арчибальд Клукс, нанеся рукояткой револьвера сильный удар по голове Тзень-Фу-Синя.

Теряя сознание, Тзень-Фу-Синь покачнулся и выдавил стекло второго окна; ничего не понимая, он, однако, инстинктивно слабеющими руками защищался, и даже тогда, когда Клукс перекинул его тело в окно, он еще несколько мгновений держался немеющими пальцами за края разбитого окна.

Стекла резали пальцы, и тогда, когда руки разжались, Тзень-Фу-Синь мельком увидел улыбающееся лицо Клукса, закурившего папиросу.

Это было последнее. Он камнем полетел вниз.

Холодные брызги воды окатили с ног до головы спящих рабочих и Хозе, и все сразу вскочили, оглядываясь и ругаясь.

— Ты, брат, не шуги.

— Да это не я.

— Что ж, сверху, что ли, упало?

И, взглянув вверх, увидели в далекой синеве улетающий аэроплан.

— Так и есть, наверное, бомбу потерял.

Через несколько секунд из воды показалась голова Тзень-Фу-Синя, от холодной ванны сразу пришедшего в себя. Фыркая и отплевываясь, он поплыл к берегу, оставляя в воде розовый след от окровавленных пальцев.

— Это что за водолаз?

— Откуда тебя нелегкая принесла?

Вылезая на берег, Тзень-Фу-Синь, довольно улыбаясь, поднял руку вверх.

— Плохо летел… Упал…

— Да это китаец.

— Тише, Том, — сказал бородач. — Может быть, это тот, по ком расклеено объявление.

— Ты прав, Штейн.

Тзень-Фу-Синь весело отряхнулся, дожал мокрой рукой руки рабочих и Хозе, оставляя на них немного своей крови.

— Мы свои, товарищ.

— Товарищи?! — радостно сказал Тзень-Фу-Синь.

— Садись, рассказывай.

Тзень-Фу-Синь покосился на Хозе, который, потеряв интерес к нему, снова повалился на песок и, уткнув голову в руки, отдался мыслям о своей Аннабель.

Тзень-Фу-Синь быстро рассказал рабочим все, попросил табаку и жадно принялся курить.

Том и Штейн переглянулись.

— Так, — сказал Том. — Ты, Штейн, побудь здесь, а я его отведу.

— В город?

— Да, к нам.

Том встал, кивком головы предложил Тзень-Фу-Синю следовать за собой и пошел вдоль берега. Штейн следил за ними взглядом. Скоро они скрылись за камнями.

Штейн, посмотрев на лежавшего Хозе, вскочил, взбежал на бугорок и посмотрел по сторонам.

Нигде не было ни души, и только спокойные воды Зеркального озера отражали небо и нависшие деревья парка.

«Как будто никого», — подумал Штейн и снова спокойно улегся рядом с Хозе.

Глава VI ДЕПЕША ТЕЛЕГРАФИСТА

К вечеру аппарат Арчибальда спланировал на поле, побежал, слегка подпрыгивая, по земле, усеянной соломой, и остановился.

Местность была глухая. Полевые работы закончились, и только изредка попадались случайные люди.

Никто не видел спустившегося аэроплана, а если кто из крестьян и посмотрел вверх, то решил, что это свой, советский, так как на крыльях были предусмотрительно нарисованы красные звезды.

— Приехали, сэр, — сказал пилот. — Но вам придется довольно далеко идти до станции.

— Ничего, лейтенант. Авось, как говорят русские, доберусь, — сказал Клукс и, справившись по карте, установил направление, в котором ему надо идти к станции.

Взяв из аэроплана небольшой чемоданчик, перекинув макинтош через плечо, пожав на прощание руку пилоту, Арчибальд пошел прямо полем.

Появление Арчибальда на станции как будто не привлекло к себе ничьего внимания. Один только прохаживавшийся по перрону телеграфист с минуту смотрел на него и затем с равнодушным видом продолжал свою прогулку. Клукс несколько раз быстро посмотрел, но, видя, что тот больше им не интересуется, успокоился, сел на скамейку, закурил папиросу и стал ждать прибытия поезда. На перроне было мало народу, главным образом крестьяне и крестьянки.

Подошел поезд, и публика устремилась в вагоны. Арчибальд расположился в мягком вагоне и оказался один в купе, чем был очень доволен,

Когда поезд тронулся, Клукс выглянул в окно и снова заметил телеграфиста, отходившего от мягкого вагона.

«Странно, — подумал Клукс. — Что ему надо? Неужели?..»

Но телеграфист равнодушно смотрел на проходящие вагоны и вдруг, увидев, по-видимому, в поезде знакомую, так весело заулыбался и закланялся, прикладывая руку к козырьку, что у Клукса все подозрения рассеялись.

«Телеграфист Ять советской формации», — презрительно подумал юн, припоминая когда-то читанного Чехова.

Поезд мчался, но еще быстрее мчалась депеша телеграфиста:

«ТООГПУ. Подозрительный человек билет Харьков мягком купе пять заграничное пальто чемодан пометка Лондон».

Мягкий вечер, уютное купе, чистота привели Клукса в хорошее настроение, а мысль об удачной поездке вызвала желание устроиться покомфортабельнее. Проводник совсем поразил его, приготовив на ночь постель.

«Умеют устраиваться большевики», — думал он, видя, как проводник срывает пломбы с бельевого мешка и вынимает безукоризненно свежие простыни.

Арчибальд Клукс великолепно выспался; полный бодрости и энергии, он весело рассматривал пейзаж, проносившийся за окном. Зеленые и желтые квадраты полей немного нервировали: он невольно подсчитывал возможный урожай, и грандиозные цифры рисовались неутешительными столбцами, совершенно портя впечатление от пейзажа; но мысль о предстоящем налете снова привела его в равновесие. Мелькали села, проносились однообразные станции, мелькали поля, и снова Клукс вздрогнул, увидев вздымающиеся леса колоссального здания. Немного погодя мелькнуло другое, а на горизонте вычертился силуэт громадного завода.

«Однако, большой размах, но интересно было бы узнать, что это за заводы», — думал он, заинтригованный воскрешением страны. «Это расцвет», — подвел он итог виденному.

Отвернулся от окна, полный досады, что он видел не то, что желал бы. Но все-таки и утро, и удачный перелет, и сознание, что не обратил на себя внимания, взяли свое; бросив заниматься экономикой, он удобно откинулся на мягкие подушки вагона, закурил и стал ждать остановки на очередной станции, чтобы купить газету.

Поезд замедлил ход, и в окно ворвался гул суеты плавно проплывавшего перрона.

Вышел, купил «Известия» и невольно залюбовался на посадку экскурсии. Стройными рядами проходили по перрону подростки, девочки и мальчики, одинаково одетые в физкультурную форму. Он с наслаждением смотрел на уверенный, крепкий шаг мускулистых ног. Задумчиво покачивая головой, он возвратился в вагон и столкнулся в дверях купе с элегантной женщиной, просто, но со вкусом одетой.

— Простите, вы не знаете, куда мне тут сесть? — мило произнесла она, с улыбкой протягивая Клуксу билет с плацкартой.

Он взглянул в ее улыбающиеся серые глаза и был сразу подкуплен прекрасным точеным овалом лица и милыми, чуть наивными губками. Любезно сняв шляпу, он, открыв дверь своего купе, предложил войти.

— К чему поиски, мадам? Прошу, в моем купе найдется место.

— Вы очень любезны.

Клукс с удовольствием рассматривал ее стройную фигуру; ее непринужденные движения вызывали сравнение с дамами, оставленными в столице любви и фокстрота. И, надо признаться, сравнение не было в пользу последних.

Он не знал, с чего начать разговор; на помощь пришла незнакомка. Усевшись, легко закинув ногу за ногу, она, чуть прищурившись, посмотрела на Арчибальда.

— А вы, наверное, в командировку?

— Почему вы думаете?

— У меня прекрасный глаз. Я сразу отгадываю… Правда?

— Допустим, что правда. Но все-таки, как вы угадали?

— А вы не обидитесь?

— Честное слово, нет.

— Ну, смотрите. Вы… как бы сказать… Только не обижайтесь, пожалуйста, я совсем не хочу вас обидеть, тем более, что вы мне понравились с первого взгляда…

— Это хотел сказать я, но не решился…

— Ну, что вы. Этим вы еще более подтверждаете мою мысль… Мы ведь уже друзья, не правда ли? Да?..

И она посмотрела так, что привычный ко всему Арчибальд Клукс, капитан армии его королевского величества, секретный сотрудник штаба республики Капсостар, почувствовал, что у него забилось сердце.

«От такой свежести можно потерять голову», — пронеслась мысль.

— Конечно, конечно, — и, нагнувшись, поцеловал ее руку с тонкими пальчиками.

Он осмелел. Он чувствовал, что флирт с ней может отклонить всякие подозрения, и, подсев к ней, заглядывая в глаза, шептал:

— Да говорите скорее. Говорите.

— Ну, я скажу… У вас очень провинциальный вид, — выпалила она.

Арчибальд Клукс весело и неподдельно захохотал: его, великосветского денди двух материков и всех столиц, приняли за провинциала! Давясь смехом, он не видел, что глаза незнакомки упорно впились в выглядывавший с верхней полки угол чемодана с пометкой «Лондон».

Глава VII НЕЗАМЕНИМЫЕ СПЕЦЫ

Генерал Хортис начал действовать энергично и быстро. Целый день у него в приемной толпились корреспонденты заграничных газет, которых он снабжал материалами о готовящемся нападении большевиков и о выступлениях коммунистов, «подстрекаемых Москвой».

Особое интервью он дал корреспонденту мистеру Дройду, который в восторге набрасывал строчки в своем блокноте и подсчитывал в уме сотни долларов, которые ему принесут эти заметки.

— Это замечательно, генерал. Как вы достали такие ценные документы?

Хортис улыбнулся, вспомнив захудалый подвал на одной из улиц с вывеской «Общежитие офицеров добрармии» и, почти не солгав, сказал:

— Подобрал хороших работников.

— Вы скупы на похвалу, генерал. Это герои. Пробираться к большевикам, каждую минуту подвергаться смертельной опасности, чтобы добыть такие документы, — тут самоотверженность и героизм. Когда-то я знал такого человека.

— Вот как. Не можете ли вы его указать?

— Нет. К сожалению, он красный, а когда я знал его, он работал в штабе белых так же самоотверженно, как ваши у них.

— Ах, вот как.

Хортис недовольно перевернул несколько бумаг.

— Это был ротмистр Энгер. Я в восторге от его силы, его воли, ловкости и бесстрашия.

Хортис встал. Он не любил, когда перед ним хвалили большевиков. Дройд понял, что аудиенция окончена, и, раскланявшись, весело вышел.

Генерал позвонил и явившемуся адъютанту приказал позвать полковника Ферльбота.

— Итак, мы начали, полковник.

— Поздравляю, ваше превосходительство.

— Теперь надо продолжать.

Хортис замолчал и вопросительно посмотрел на Ферльбота.

— Имеете вы какое-нибудь предложение, полковник?

— Собственно, предложения не имею, но сведения…

— Какие сведения? — нахмурился Хортис.

— Мне сообщили, что наши русские страшно возмущены обнаруженным заговором большевиков и ролью здешнего полпредства в нем. Возмущение настолько сильно, что грозит вылиться в форму нападения на полпредство, предупредить которое будет совершенно невозможно.

— Гм, — усмехнулся Хортис, — вы думаете, что они способны разгромить полпредство и что разгром будет трудно предотвратить?

— О, да. Это же офицеры добрармии. Действуют они молниеносно. Я уверен, что, прежде чем мы узнаем о нападении, там все будет кончено.

— Но мы, конечно, пошлем жандармов на защиту.

— Конечно, ваше превосходительство, как только узнаем, немедленно пошлем.

— А когда, вы думаете, может случиться нападение?

— На этой неделе.

— Так-так… — забарабанил пальцами по столу Хортис. — Раз это невозможно предотвратить… Я полагаюсь на вас, полковник.

— Все будет сделано, ваше превосходительство. Нужны деньги.

— Сколько?

— Не могу назвать точную цифру. Думаю, что для начала пяти-шести тысяч долларов хватит.

— Многовато, — поморщился генерал и, вырвав из блокнота бланк, написал распоряжение о выдаче пяти тысяч долларов из секретного фонда в распоряжение полковника Ферльбота.

— Так я полагаюсь на вас, полковник, — повторил Хортис, протягивая руку Ферльботу.

Полковник откланялся и направился к дверям.

— Кстати, полковник, — остановил его Хортис, — вам, вероятно, небезынтересно будет узнать, что вы представлены к производству в генералы.

Полковник рассыпался в благодарностях и, счастливый, вышел из кабинета.

Проезжая мимо советского полпредства, Ферльбот посмотрел на развевающийся вверху красный флаг и усмехнулся.

«Ha днях сорвем его», — подумал он и, взглянув на подъезд, встретился с холодным взглядом Энгера, выходившего из дверей.

От этого холодного взгляда и от иронической складки решительного рта ему стало не по себе.

Через час одетый в штатское Ферльбот подходил к неприглядного вида дому, около которого стоял, засунув руки в карманы засаленных галифе, мрачный офицер.

От былого великолепия гусара осталось только бледное, тщательно выбритое лицо и не потерянная еще способность держаться гордо. Он покосился на Ферльбота.

— Скажите, здесь общежитие добрармии?

— Здесь, — сквозь зубы, привычно-презрительным тоном ответил офицер и посторонился, пропуская полковника к лестнице подвала.

Оттуда неслись пение и выкрики. Ферльбот, спустившись на несколько ступенек вниз, нерешительно оглянулся на офицера.

— Извините, господин офицер. Не будете ли вы любезны проводить меня?

Офицер небрежно кивнул головой и молча стал спускаться вниз.

Над ветхой дверью подвала висела трехцветная вывеска, обрамленная георгиевской лентой, с надписью в церковно-славянском стиле: «Общежитiе офицеровъ добрармш».

— Это здесь. Вы, собственно, к кому?

— К графу Михаилу Строганову.

— Вы его знаете?

— К сожалению, нет, но у меня к нему дело.

— Разрешите представиться, — поклонился офицер. — Ротмистр лейб-гвардии ее императорского величества государыни императрицы полка, граф Михаил Строганов.

— Очень приятно. Полковник Ферльбот.

Граф сразу стал любезен и, щелкнув заржавленными шпорами, еще раз поклонился.

— Весьма польщен.

— Я очень рад, граф.

— Чем могу служить? Впрочем, войдемте. Там поговорим. Прошу извинить меня, что так невнимательно отнесся к вам, но вы понимаете, полковник, что я в каждом вижу, в каждом подозреваю большевистского агента.

— Неужели я похож? — усмехнулся Ферльбот.

— Нет, успокойтесь. Подозрительного я сразу… — и офицер многозначительно притронулся к оттопыривавшемуся карману.

Подвальную комнату давили низкие своды с облупленной штукатуркой. У стен стояли койки, прикрытые коврами и одеялами. Над койками висели карточки и открытки. В середине комнаты стояли столы, за которыми сидели группами офицеры. Самая многочисленная группа окружала стол, на котором шла карточная игра.

Подвал тускло освещался одной лампочкой, и поэтому на столиках стояли свечи, воткнутые в бутылки.

В глубине комнаты, на стене против двери висели убранные в георгиевские ленты портреты Николая Николаевича-старшего и генерала Корнилова, а немного выше в траурном крепе — Николая II.

Около игроков лежали кучами деньги. Увидев их, Ферльбот поморщился, но, разглядев колокольчики и донские, успокоился.

Граф Строганов усадил полковника за столик в самом отдаленном углу. Отсюда был прекрасно виден весь подвал и входная дверь, которая изредка хлопала, пропуская то группы, то одиночных офицеров.

— Я вас слушаю, полковник.

— Видите ли, граф, последние сведения и документы, которые вы добыли, оказались очень удачными.

— Очень рад, — со скромной гордостью мастера поклонился граф. — Сейчас в моем распоряжении имеется чрезвычайно интересное письмо…

— Нет, сейчас нужно другое, — прервал его Ферльбот и, наклонившись ближе к графу, заговорил шепотом.

Офицеры оглядывались на них, но никто не подходил. Один, вошедший с улицы, направился было к ним, но граф издали жестом остановил его.

Полковник кончил.

Граф озабоченно, скрывая свою радость, спросил:

— Какой срок?

— Неделя.

— Расходы?

— Вот, — и полковник протянул графу пачку.

— Идет. Отчет я представлю потом.

— Никаких отчетов.

Лицо Строганова просияло.

— По окончании дела получите столько же, но помните — никаких следов!

— Будьте покойны. Все будет в порядке.

Проводив полковника на улицу, Строганов перед дверьми торопливо отделил часть пачки, сунул ее в карман и вернулся обратно.

Выдержав под устремленными на него взглядами паузу, граф поднял руку и тоном команды выкрикнул:

— Господа офицеры, выдаю авансы, прошу ко мне.

Подвал оживился. К графу бросились все, от лихих корнетов до пожилых генералов.

— В чем дело, граф?

— Есть новость?

— Дело потом. Сейчас пишите расписки.

И граф, усевшись за столик и вынув блокнот, стал записывать фамилии и протягивать в жадные руки приятно шуршащие бумажки.

Глава VIII УДАЧНЫЙ ДЕНЬ ПОРТНОГО ЛЕВИНА

По всем радиоантеннам всего мира неслись короткие сообщения:

«Новое преступление. На перроне станции Капсостара на полпреда СССР произведено покушение. Полпред убит».

Лаконические строки пронеслись по всему миру, вызывая яростное возмущение рабочего класса и тайное злорадство его врагов.

Вызов был сделан. И в ответ громкоговорители на всех фабриках, заводах, по всему СССР передавали речь пред-совнаркома:

«Нас провоцируют на войну.

Что ж — мы готовы для обороны.

Но знаем, что война — это уничтожение миллионов людей, фабрикация инвалидов и калек.

Фабрикантам инвалидов не удастся вызвать войну народов.

Будущая война — война классов, война гражданская».

Клукс, подъезжавший к Харькову, еще не знал об убийстве полпреда. Увлеченный флиртом со своей случайной спутницей, он на время позволил себе забыть о цели своей поездки, об агентах, ожидающих его приказаний, даже о подстерегающих его опасностях. Сейчас самое важное и интересное — влажный блеск серых глаз Кати (так называлась незнакомка), белые зубы, сверкающие при улыбке, случайное прикосновение к ее руке. Иногда в нем снова всплывало подозрение; он начинал присматриваться к ней внимательнее, переводил разговор на темы, которые заставили бы ее проговориться, но Катя, по-видимому, так искренне не интересовалась ими и обнаружила такое простодушное незнание во всем, что касалось революции, что Клукс гнал от себя подозрения. Невольная близость, возникающая от долгого пребывания наедине в тесном купе, сильно подвинула вперед их знакомство. Они уже называли друг друга по имени. Клукс уже разрешал себе иногда, как бы в увлечении беседой, наклоняться близко к Кате, заглядывать ей в глаза, брать ее за руку. Катя отнимала свою руку, но, по-видимому, ей не было неприятно.

Только раз, когда Клукс, доставая что-то из своего чемодана, случайно оглянулся на Катю, то увидел, что она с брезгливой гримасой вытирает платком свою руку, которую он только что держал в своих руках. Заметив его взгляд, Катя по-прежнему брезгливо, но уже улыбаясь, пожаловалась на пыль, из-за которой в вагоне ни к чему притронуться нельзя. Клукс галантно предложил ей одеколон, которым она охотно вытерла руки.

Поезд подошел к Харькову.

Помогая Кате сойти с площадки вагона, Клукс почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, увидел устремленную на него пару внимательных глаз человека в военной форме.

Этот взгляд вернул Клукса к действительности и заставил его вспомнить, где он. На мгновение смутившись, он неуверенными пальцами нащупал документы в кармане, но сейчас же взял себя в руки и, продолжая болтать с Катей, направился к выходу. Человек в форме, казалось, не нашел в нем ничего интересного и прошел к хвосту поезда, рассматривая идущую навстречу публику.

«Пронесло!» — подумал с облегчением Арчибальд.

— Ну, вот и приехали, — сказала Катя, останавливаясь у выхода на вокзал. — Я, право, очень рада, что встретилась с вами. Мы так мило провели с вами время.

— Я не менее вашего рад. Как было бы хорошо, если бы наше знакомство, так славно начатое, продолжалось и дальше. Может, разрешите встретиться с вами в более удобной и уютной обстановке?

— Я не прочь, — скользнула по нему взглядом Катя и отвела глаза в сторону, — давайте встретимся в ресторане гостиницы «Красной».

— В девять часов. Вас устраивает?

— Я приду, — просто ответила Катя.

Клукс на прощанье поцеловал Кате руку и сел на дрожки.

— В «Асторию», — громко сказал он, чтобы быть услышанным стоявшей вокруг публикой. Но по дороге, по-видимому, передумал и велел извозчику везти в «Спартак».

Извозчик помчался во весь карьер, обгоняя громадные толпы людей, спешивших к ВУЦИК’у на демонстрацию протеста против убийства полпреда. В воздухе колебались знамена, лозунги, фанерные рабочие били по цилиндрам фанерных Чемберленов, надписи на плакатах требовали защиты советских представителей от убийц.

Арчибальд Клукс понял, что произошло что-то необычное, остановил извозчика, купил экстренный выпуск и, сидя в экипаже, пробежал глазами по заголовкам телеграмм. Он не мог удержаться от торжествующей улыбки, но тут же подумал, глядя на бесконечный поток возмущенных людей: «Надо поскорее кончать и уносить ноги, а то здесь может стать жарко».

Этот Союз, с каждым его шагом в глубь страны, подносил все новые сюрпризы. Эта демонстрация, залившая улицы, была внушительна как количеством людей, так и единодушием, железной сплоченностью рабочих, служащих, интеллигентов, подростков и взрослых, женщин и мужчин, подавляла своим величием, своей внутренней силой, своим стремлением разделить свой протест с представителями власти и партии.

Всю дорогу до гостиницы Клукс ехал сосредоточенный и угрюмый, и снова около рта легли упрямые складки воли.

Это был снова Арчибальд Клукс, секретный сотрудник штаба республики Капсостар.

Заняв номер в гостинице, Арчибальд Клукс переоделся в свой наиболее скромный костюм, позвонил и обратился к вошедшему номерному.

— Скажите, кто здесь хороший портной?

— Могу порекомендовать отличного, только что приехавшего из Америки, он замечательно шьет.

— Нет, укажите мне лучше местного, который бы недорого взял.

— Тогда вам лучше всего обратиться к Левину. Живет он на Москалевке, № 25.

— Спасибо.

Когда номерной вышел, Арчибальд пошел к телефону и вызвал друг за другом целый ряд номеров и каждому говорил только одно:

— Алло! В двенадцать часов, Москалевка, двадцать пять, портной Левин.

В двенадцать часов в мастерскую портного Левина, жившего со старухой-матерью, раздался звонок.

— Здесь живет портной Левин?

— Пожалуйста, одну минуточку. — И, пропуская в комнату, служившую и столовой, и спальней, и мастерской, портной закричал: — Мама, приберите ради бога ваши бебехи. Сколько разов говорил я вам, так нет же — всё на своем, всё на своем.

— Да вы не беспокойтесь.

— Какое там беспокойство, помилуйте. Садитесь, — и ударом руки освободила стул, сбрасывая прямо на пол ворох газет и выкроек.

Новый звонок.

— Мамаша, отворите, звонят. Чем могу служить? — обратился Левин к первому, но в комнату вошло еще два человека, и он растерялся.

Левин засуетился. За всю свою трудовую жизнь он не видел за один раз столько заказчиков. А третий звонок заставил его схватиться за голову.

— Пожалуйте, пожалуйте.

Вошел Клукс. Все четверо быстро переглянулись.

— Вы уж извините, придется немного обождать, — торопливо надевая на нос очки, сказал Левин и с деловым видом взял растрепанную книгу заказов.

— Мне нужен серый костюм, — сказал первый.

— Какой прикажете — однобортный или двубортный? Теперь, знаете, более носят однобортные.

— Который помоднее.

И в то время, когда Левин снимал мерку с первого заказчика, Арчибальд с остальными, устроившись на продырявленном диване, рассматривал журнал.

— Какой прекрасный фасон! Надо усилить работу.

— По какой линии? Мне этот фасон больше нравится.

— Наполнить прессу паническими сведениями об изобретениях… Какой элегантный пиджак!.. Лучи смерти, газы, воздушные эскадрильи…

— Будет сделано. Лучше по этому фасону.

— А вы остановитесь на дипломате… Лучший фасон. В ближайшие же дни покушение.

— Хорошо.

— Ой, извините, гражданин, я сейчас, сейчас. Мамаша, молоко кипит. Не слышит мамаша. — И Левин, подбежав к примусу, снял молоко.

— Остальные — помогать, — сказал Клукс, — связь здесь… Через день примерка. — И быстро встал.

— Я не могу больше ждать, вы меня извините. Может быть, вы имеете готовый костюм?

— Как же, конечно, имею, как раз на вашу фигуру, — засуетился портной и, вытащив костюм из шкафа, любовно огладил пиджак. — Прямо вылитый будет сидеть, извольте одеть. — И портной торопливо примерил серый пиджак, одергивая, оглаживая и отбегая, чтобы полюбоваться.

— Такой материал — золото! Восемьдесят рублей, — и тут же спохватился: «Ой, кажется, продешевил», видя, что Клукс, не торгуясь, отсчитывает деньги. Но сейчас же себя утешил: «Ничего, будет заказчиком, по всему видно».

И, низко кланяясь, проводил до выходных дверей щедрого, но довольно странного покупателя.

Глава IX ЕСЛИ ПРИГЛАШАЮТ, НУЖНО ИДТИ

У Клукса был хлопотливый день. После Левина он имел совещание в кабинете директоров Русугля, где его посещение произвело на солидных инженеров не меньшее впечатление, чем на простодушного портного. Но этот визит обошелся ему дороже, и он вышел оттуда с значительно облегченным портфелем.

Потом Клукс случайно встретился с безукоризненно одетым человеком, который за несколько минут до того вышел из автомобиля с флажком иностранного государства. Они провели с полчаса в отдельном кабинете ресторана и, обменявшись пакетами, учтиво распрощались.

В городском парке снова случайная встреча с человеком в штатской одежде, но с загаром и выправкой военного. На этот раз в портфеле Клукса опять стало меньше на две пачки денег, но зато прибавился еще один пакет.

Потом интимный разговор в кофейне за чашкой шоколада с элегантной женщиной, которая с легкомысленным видом, часто улыбаясь, вполголоса рассказывала об аэропланах, морских судах и других совсем не легкомысленных вещах. И снова из портфеля Клукса в изящную сумочку женщины незаметно переселилась пачка денег.

Но без четверти девять Клукс уже сидел за столиком в ресторане гостиницы «Красной» и, посматривая на двери, ждал Катю.

А вот и она. Клукс одним взглядом издали оценил ее стройную фигуру в скромном, но изящном платье. Поднялся, поспешил ей навстречу.

— Вот и вы! Вы удивительно аккуратны для женщины.

— Добавьте, Генрих, когда она спешит на интересное свиданье.

— Разве вы так думаете… о нашей встрече?

— Не сомневаюсь. Я оценила вас с первого взгляда.

— Вы просто очаровательны.

Было шумно, почти все столики были заняты. Громкий разговор и взрывы смеха иногда заглушали оркестр.

Катя и Клукс прошли через залу и сели за дальний столик, стоявший у окна.

Музыка поднимала настроение, присутствие красивой женщины было приятно, а то, что на его спутницу оглядывались, увеличивало удовольствие.

«Черт побери, и в Совдепии можно жить», — подумал и, перегнувшись через стол, нежно поцеловал Кате руку.

— С чего же мы начнем? — спросил он Катю, указывая ей глазами на подошедшего официанта.

Несмотря на вечер, на улицах было шумно. К зданию ВУЦИК’а продолжали стекаться толпы демонстрантов.

«Даешь разрыв!» — кричали плакаты, угрожающе колеблясь в воздухе над суровой массой демонстрантов.

Громкоговорители на площадях продолжали выкрикивать последние новости. По улицам тянулись стройные ряды войск, которые отправлялись к пограничной полосе.

На аэродром были выпущены все аэропланы. Около них в полной боевой готовности стояли летчики, ожидая приказа о вылете.

Начальник отряда поспешно вышел из канцелярии.

— Первая эскадрилья, к отлету! Направление на юго-запад.

Один за другим десять аэропланов плавно снялись с площадки аэродрома и, быстро забрав высоту, скрылись в темном небе.

Отзвуки происходившего на улицах достигли ресторана. Быстро пустели оставляемые поспешно столики, только Клукс и Катя продолжали ужинать.

Клукс с увлечением рассказывал о колоссальных достижениях военной техники на Западе.

— Нет, кажется, я сам напишу статью об этом. Надо, чтобы наша республика подтянулась.

— Слушайте, Генрих, — с наивным видом широко открыла глаза Катя, — ведь вы не военный, откуда у вас такие познания в военном деле?

Клукс осекся, поняв, что проговорился.

— Видите ли, — слегка запнулся Клукс, — я… инженер и всегда интересовался всеми вопросами техники, в том числе и военной.

Испытующе смотрел ей в глаза: «Поверила или нет?.. Почему она задала этот вопрос?»

— Так вы инженер, — обрадовалась Катя, — как я вам завидую, это так интересно…

Вдруг трижды моргнули лампочки в зале, и гостиница погрузилась в тьму. Станция выключила весь город.

— Это на пять минут. Шалости электрической станции, — сказала Катя.,

Клукс улыбнулся, осторожно пододвинулся к Кате и протянул, к ней руку, но она встретила только пустоту.

«Чертова баба», — мысленно выругался Клукс.

В зале замелькали огоньки зажигаемых официантами свечей.

При их тусклом, колеблющемся свете Клукс увидел Катю, которая глядела поверх его головы на что-то, находящееся позади него.

Он быстро оглянулся: за ним стояло три человека в военной форме.

Клукс перевел глаза на Катю: она стояла неподвижно, лицо ее было совершенно спокойно.

— Вы арестованы. Следуйте за нами.

— Хорошо, — криво усмехнулся Клукс, — разрешите только расплатиться.

— Не беспокойтесь, будет уплачено. И вы, гражданка, тоже следуйте за нами.

— Ну что же, если приглашают, надо идти. Идемте, Катя.

Глава X ПРОГУЛКА АННАБЕЛЬ

Первые дни к своему новому положению Аннабель никак не могла привыкнуть. Она страшно дичилась горничных, вызывая у них презрительные усмешки, и утешалась только тем, что постоянно примеривала платья перед зеркалами, ела шоколад и рассматривала куски шелка и других тканей, приносимых портными.

Довольно корректного поведения своего мужа, постоянно занятого то разговорами с противным профессором, то сидевшего над какими-то бумагами, она не могла понять. Но первые дни новизны прошли, она вошла во вкус беззаботной жизни, стала смелее, научилась громко приказывать горничной, непринужденно целовала мистера Флаугольда и целые дни каталась на автомобиле по улицам, надеясь встретить Хозе, мечтая о том, какое впечатление произведет на него своим сногсшибательным видом.

Не встречая его на главных улицах, она, к удивлению шофера, заставляла его мчаться по кривым, грязным улицам, на которых появление роскошного паккарда было сенсацией: но и здесь, на этих улицах, она не видела любимого силуэта близкого и милого ей человека.

В ее душу стала закрадываться тоска, и ею постепенно начала овладевать ужасная мысль, что Хозе уже нет в живых, и она его больше не увидит. Тоска о Хозе заполняла ее дни и бессонные ночи. Но решиться отправиться в гостиницу, в которой они жили в последнее время, Аннабель не осмеливалась.

Одна из горничных, наиболее приятная Аннабель, видя ее состояние, участливо расспросила и, узнав все, предложила свои услуги.

Минуты тянулись часами для Аннабель, когда она ожидала возвращения из гостиницы горничной.

— Ну что? Где? Есть?

— Нет, мадам, его нет, и неизвестно, куда выбыл.

Аннабель тяжело опустилась в кресло.

— Вы не волнуйтесь, мадам. Он вернется, вернется.

По коридору послышались четкие шаги Флаугольда; горничная быстро юркнула в другую комнату, а Аннабель вскочила и, торопливо подбежав к зеркалу, стала пудриться, но все-таки пудра не могла скрыть расстроенного выражения лица, которое сейчас нее заметил Флаугольд, когда Аннабель бросилась к нему навстречу.

— Ты, кажется, расстроена? — участливо спросил он, целуя ее в щеку.

Флаугольд за это время как-то успел привязаться к ней и даже гордился ее красотой и ее неподдельной неиспорченностью натуры. Он не жалел о сделанном жесте, тем более, что ее красота, подчеркнутая нарядами, и ее уменье держаться в любом обществе вызывали у многих восхищение.

— Нет, ничего, милый. Не обращай внимания.

— Может быть, кто-нибудь из этих баронесс осмелился не заметить тебя. — Его голос повысился: — Я всю эту республику переверну вверх дном.

— Милый, не волнуйся, — и Аннабель прижалась к Флаугольду.

Она чувствовала его доброту, она чувствовала в нем опору, ей было хорошо с ним, и это движение, несмотря на боль об утраченном Хозе, было полно истинной нежности.

— Милая девочка, — прошептал Флаугольд, и в его голосе послышались непривычные для него нотки.

В дверь постучали.

— Войдите, — недовольно пробурчал Флаугольд.

— Профессор Ван Рогге, — доложил лакей.

— Хорошо, скажите профессору — сейчас иду. Милая, извини, я сегодня буду занят весь вечер.

— А я? Как же я, милый?

— Куда угодно, дорогая. И пожалуйста, поезжай, я хочу, чтобы ты блистала в обществе этих баронесс, графинь и графчиков. Ну, до свиданья.

— Постой. Кто этот профессор? Он мне ужасно надоел, он постоянно отрывает тебя.

— Профессор? О, это гениальный человек, великий изобретатель психической стерилизации. Это тот, для кого строятся некоторые здания.

— Не понимаю.

— После поймешь, после.

И Флаугольд, поцеловав ей руку, вышел из комнаты.

Еще не насытившаяся могуществом денег, еще не исчерпавшая всех возможностей исполнения своих прихотей, Аннабель, довольная, почти спокойная, отправилась на свою прогулку в город. Ведь ей надо показать новый туалет, ведь надо презрительно скользнуть взглядом по полинялым аристократкам, носительницам старинных гербов и корон.

Она, как забавный зверек, кутаясь в пальто из змеиной кожи, легко покачиваясь на мягких подушках паккарда, иногда довольным взглядом скользила по своим ногам, выставив их до колен, обтянутых шелковой паутинкой, на которых искусная рука художника начертала нежные линии фантастических цветов.

Этот вечер ничем не отличался от других, только какой-то нервной напряженностью веяло от толпы на улице.

Какие-то люди спешили группами, пряча потертые лампасы и серебряные зигзаги чакчир под штатскими пальто.

Аннабель сразу узнала их.

Это были те, которые потеряли в одну ночь все — состояния, земли, дома, но остались до конца носителями никому не нужных чинов, орденов и званий.

Невольно заинтригованная, Аннабель приказала ехать за ними.

Когда автомобиль въехал на улицу, на которой стояло полпредство СССР, он принужден был остановиться из-за того, что около здания полпредства сгрудилась угрожающая толпа людей. Отовсюду спешили еще и еще новые толпы.

А на улице ни одного полицейского, хотя в обычное время постоянно здесь дежурил усиленный наряд.

Аннабель тронула шофера за плечо.

— В чем дело, голубчик Поль?

— Сейчас узнаю, — довольно мрачно и с непривычно суровым лицом ответил шофер.

Аннабель такого лица еще не видела у него. Оно всегда было приветливо, весело, и она чувствовала, что он втайне восхищается ею, сочувствует. На нее от этого ответа пахнуло отчуждением. В другое время она бы разнесла его, но теперь, сейчас, когда она была полна ожидания того, что должно произойти, она чувствовала себя одинокой и инстинктивно стала искать защиты у своего шофера. Он все же был свой среди моря этих чужих людей.

— Поль, голубчик, что будет? Я боюсь.

— Что будет, мадам? Погром!

Й Аннабель в повернувшемся лице шофера прочитала ненависть к этой толпе. Он судорожно держал руки на руле, и она видела, как они дрожали напряженной мелкой дрожью. Хотела что-то сказать, но не успела.

Град камней обрушился на здание.

Чудовищный аккорд зазвеневшего стекла был вступлением.

Толпа устремилась на здание, часть ломилась в толстую окованную дверь, часть бросилась в окна, бешено дробя не выбитые еще куски стекла.

Как в тумане, Аннабель увидела через выбитое стекло человека в сером костюме, вызывавшего кого-то по телефону. Ни шум, ни треск стекол не нарушили его корректного вида. Повернувшись к другому, он что-то сказал, и оба пожали плечами.

А дальше Аннабель не могла смотреть. Она упала на шофера и вцепилась в его шею крепкими руками, вздрагивая от ужаса, так как она увидела ряд палок, обрушившихся на человека.

Шофер сорвал ее руки и отшвырнул в глубину на подушки, а сам, едва владея собой, пустил машину в гущу толпы.

Автомобиль мягко врезался в толпу и остановился. Из-под колес раздались стоны и вопли. Невольно толпа раздалась, освобождая место для автомобиля.

Стоны привели в себя Аннабель. Она вскочила, она уже не была похожа на изнеженного, избалованного зверька, а походила сейчас на дикого зверя. Ее тонкие ноздри трепетали от гнева и ярости. Нагнувшись к шоферу, она кричала ему в ухо:

— Дави их, Поль! Дави!

Вспышка этой ненависти смутила шофера, и он оглянулся, но, встретив блеск ее глаз, дал ход вперед.

Крики ярости и возмущения. Но стосильный паккард ломал живую преграду, проносясь через толпу, подпрыгивая над упавшими под колеса людьми.

Несколько камней разбили стекла автомобиля и оцарапали шоферу лицо.

Поль с упоением вел машину, дав полный ход, чтобы пробиться через гущу толпы. С проклятиями толпа раздавалась в стороны.

Послышались выстрелы.

Из первого этажа тучами летела бумага, мелькали ломы и топоры, выхваченные из-под пальто, а эти люди крошили ящики столов и шкафов.

— Мы проехали, мадам, — застопорив машину у другого конца здания, почтительно проговорил Поль.

— Беги к телефону, вызови мужа, пусть распорядится о помощи.

— Мадам, неужели вы не понимаете?

— Что понимать? Скорее, Поль! Надо спасти этих людей.

— Мадам, простите, но ведь это организовано.

— Кем?

— Быть может, и вашим мужем.

Аннабель выпрямилась и гневно взглянула на шофера.

— Потрудитесь исполнить приказание. Я жду.

— Слушаюсь.

И шофер выскочил из автомобиля.

Разгром продолжался.

Она видела, с каким трудом толпа пробиралась в дом, и понимала, что это из полпредства дают неожиданный и упорный отпор.

Аннабель смотрела на окна и в одном с восхищением увидела человека, энергично защищавшегося дубовой ножкой от напиравшей на него толпы.

Потом головокружительный скачок из окна.

Не помня себя, Аннабель очутилась рядом с ним и почти на руках втянула его в автомобиль.

К ним бежала исступленная толпа погромщиков.

Перегнувшись через место шофера, она схватилась за руль, но сильные руки отдернули ее назад.

— Пустите меня, мисс, я сам.

И спасенный ею человек, с трудом волоча видимо вывихнутую ногу, влез на место шофера и дал ход назад.

Это было неожиданно. Аннабель, опрокинувшись на подушки, снова почувствовала, как под колесами авто хрустнули кости нападавших. Это было мгновение. Автомобиль рванулся вперед, пронесся до угла улицы, повернулся и медленно подъехал к прежнему месту.

— Откуда у вас такой чистый английский язык? — невольно спросила Аннабель.

— Я англичанин, мисс.

— Разве англичане тоже большевики?

Новый шофер невольно улыбнулся, повернувшись к ней, но в этот момент подбежавший офицер, уже сбросивший с себя штатское пальто, нанес ему по голове сильный удар палкой.

— Назад! Стой!

Раздался повелительный голос, и занесенная над головой Аннабель палка замерла, помедлила и опустилась.

— Проезжайте, мадам, вам здесь не место.

Аннабель едва сдерживалась от всего виденного, горло схватывали спазмы, к глазам подступали истерические слезы, и, почти падая в обморок, она услышала:

— Идиоты! Это жена мистера Флаугольда.

Глава XI ЧИСТАЯ РАБОТА

Энгер, услышав шум врывающейся в полпредство толпы, усмехнулся, и не будь он сейчас секретарем, он бы научил соблюдать вежливость и уважение к международному праву, но, увы, он один из представителей Союза, и он не может, не смеет ничего предпринять самостоятельно, так как каждое слово, жест, даже защита могут быть истолкованы в этом «культурном» государстве как оскорбление и нападение.

Взял телефонную трубку.

— Алло! Да. Попросите генерального секретаря республики. Это вы? На полпредство СССР произведено нападение. Прошу немедленно выслать защиту. Что? Вы еще будете выяснять? Это незачем. Говорит секретарь полпредства. Торопитесь с высылкой защиты.

И со своей обычной улыбкой Энгер повесил трубку и снова вызвал телеграф.

— Примите телеграмму-молнию. Что? Телеграф занят? Можно только обыкновенную? Спасибо, не надо.

Швырнув бесполезную трубку телефона, Энгер возмущенно вскочил и бросился к дверям кабинета.

Дверь открылась, и в кабинет ворвалась группа людей.

— Еще один.

— Бей, пока не ушел.

И толпа угрожающе надвинулась на Энгера.

— Дорогу! — крикнул Энгер, делая шаг вперед.

Но толпа захохотала, и перед его лицом мелькнули револьверы. Сильным ударом Энгер опрокинул первого подскочившего, но в то же время несколько рукояток опустилось на его голову.

Пошатнулся. В висках шум. В глазах падающие стены. Но, еще имея силы, он рванулся вперед и слабеющими пальцами вцепился в горло одного из нападавших. Новые удары по голове, и, разжав пальцы, Энгер тяжело рухнул на пол.

Выхватив топоры и маленькие ломы, толпа устремилась громить кабинет. Затрещало дерево под их ударами, зазвенели разбиваемые стекла, и скоро из окна кабинета снежной метелью вылетели разорванные бумаги.

Граф Строганов весело пробежал разгромленные комнаты полпредства, насвистывая песню: «Еще польски не сгинела, поки мы жиемы». Напевая этот мотив, он не чувствовал интересного парадокса в этих когда-то знаменитых словах любимой национальной песенки.

Да, теперь республики, приютившие эмигрантов, не умрут, пока принимают их, рыцарей подлости, рыцарей насилия и произвола, готовых по первому требованию бросить свои силы на что угодно.

Да, пока они живут, республике Капсостар нечего опасаться гибели.

Граф Строганов весело вбежал в кабинет секретаря, подошел к лежащему окровавленному Энгеру и наклонился над ним. Все лицо Энгера было залито кровью, и он тяжело дышал.

— Готов, — сказал Строганов.

— Чистая работа, — весело закричал другой офицер. — Мы не даром получили деньги.

— Молчи!

— Где граф? Скорей! — вбежал, запыхавшись от бега, какой-то бывший гусар; карманы его чакчир отдувались от напиханных туда предметов.

— В чем дело, барон?

— Сюда скачут жандармы.

— Это не страшно, — засмеялся граф Строганов, — они ведь еще нам помогут.

— Но эти жандармы высланы по требованию не президента, а мистера Флаугольда.

— Что? Мистера Флаугольда? Это хуже. Живо по домам! Живо! Прекратить все.

Граф Строганов оглянулся. Его взгляд упал на тяжело дышавшего Энгера, и его сразу осенила мысль.

— Помогите мне, мы им приготовим организатора погрома.

Офицеры бросились раздевать Энгера.

Через несколько минут Энгер лежал, одетый в офицерскую тужурку, с документами на имя графа Михаила Строганова. Граф, одетый в его штатское платье, весело захохотал, смотря на вбежавших в кабинет его соратников, угрожающе бросившихся к нему.

— Что? Не узнали? Ну, господа офицеры, домой! Живо!

И было время. Когда последний из налетчиков заворачивал за угол, к полпредству тяжело подскакал эскадрон жандармов.

Защищать было некого и нечего. Им только пришлось констатировать разгром и арестовать одного из погромщиков, раненного в голову.

Арестованным был Энгер. Он не мог протестовать, так как был без сознания. А протестовать тогда, когда его скроют стены тюрьмы врагов Союза, будет по крайней мере безрезультатно.

Часа через два все газеты призывали к немедленной ликвидации эмигрантщины, мешающей жить в добрососедских отношениях с Союзом, и требовали примерного суда над организаторами погрома.

Энгер, переодетый офицером, лежал, не приходя в сознание, в самой отдаленной камере тюремного замка, вызывая к себе сострадание капитана Хода, начальника тюрьмы.

Если бы не строжайшие приказы начальства, он бы постарался ему устроить побег, а теперь, с горечью вздыхая, думал о том, что храбрый граф должен пойти в жертву для успокоения большевиков. Он не знал, что у него лежал большевик; об этом знали только несколько человек, в том числе и полковник Ферльбот.

Спасшиеся от разгрома сотрудники полпредства приводили в порядок оставшиеся бумаги и готовились к отъезду в Союз. Они были подавлены убийством нескольких своих друзей, товарищей по работе, а главное — бесследным исчезновением Энгера и Джона Фильбанка.

Джон Фильбанк, случайно спасенный Аннабель, скрылся у одного из друзей и в настоящее время, переодетый рабочим, работал над окончанием железобетонного утюга у Зеркального озера. Узнав через друзей последние новости и, главное, об исчезновении Энгера, он решил остаться, чтобы найти своего друга. Он не мог бросить Энгера на произвол судьбы. Он любил этого человека с железной волей и не мог забыть тех минут, когда был им спасен от смерти.

К своему удивлению, на постройке он столкнулся с Тзень-Фу-Синем, который после небольшого карантина в подполье выпросился у Штейна на работу.

Встреча их была радостной. И только исчезновение Энгера омрачало первые минуты свидания.

— Шибко шанго. Мы его найдем, — шептал Тзень-Фу-Синь, — найдем.

— Алло! — окликнул их, подходя, Том. — Знаете новость?

— Какую?

— Президент приказал в двадцать четыре часа выселиться всем белогвардейцам.

— Не может быть!

— Нет, это факт; но я полагаю, что это только стратегический ход.

— Да, пожалуй, — согласился Джон. — Это усыпление бдительности.

— На усыпление мы ответим усыплением, — сказал Том и улыбнулся.

Глава XII НИКАКИХ «НО»

Арчибальд Клукс покорно шел среди конвоиров. Арест был неожидан и в первый момент ошеломил его. Бежать нельзя, не зная хорошо расположение гостиницы, а в окружающей полутьме он бы совсем запутался. Искоса посматривая на идущую рядом Катю, пытался сообразить, не она ли навела ГПУ на его след.

Спускаясь по лестнице, он слегка пожал руку Кати и на ее вопросительный взгляд выразительно показал глазами на двери и улицу.

У Кати дрогнули ресницы, и она едва заметно кивнула головой.

Электрическая станция все еще не действовала. На улицах было темно, и только слышались шарканье ног и гул толпы гуляющих. Еще раз сжав руку Кати, Клукс быстро повернулся и, захватив своей ногой ногу шедшего сзади конвоира, сильным ударом в грудь сбил его с ног и ринулся сквозь толпу по площади к стоянке автомобилей.

Ныряя в толпе, Клукс слышал позади себя легкий и четкий бег Кати и дальше крики и топот преследователей, число которых все возрастало.

Площадь. Автомобили. Крайний слева с заведенным мотором чуть дрожал своим металлическим корпусом.

«Теперь шагом», — скомандовав себе сам, подошел, открыл дверцу автомобиля и сел.

— Полным ходом!

Шофер оглядел его с ног до головы и молча взялся за руль. Скрип рычага, машина тронулась. Клукс на ходу подхватил подбежавшую Катю. Авто рванулся и помчался к вокзалу.

Оглянувшись, Клукс успел заметить, что один из преследователей остановил другого, собравшегося стрелять.

«Так или иначе, я не прогадал», — подумал он, поглядев на Катю, которая с закрытыми глазами, тяжело дыша, полулежала на сиденье.

Мелькали улицы, вокзальные постройки, домишки окраин, поезда, и авто, бросая впереди себя длинные полосы яркого света, ринулся в ночную мглу по гладкому шоссе.

Мчались молча. Катя забилась в угол и, скрестив руки, пыталась закрыться от ветра. Клукс, перегнувшись через борт, напряженно всматривался в быстро мелькавшие деревья и дома.

Въехали в рощу.

— Шофер, стоп!

Клукс выскочил из автомобиля и, помогая Кате сойти, приказал шоферу:

— Поезжай прямо по шоссе и вернись сюда за нами.

Разглядев на протянутой ему беленькой кредитке цифру, шофер удовлетворенно кивнул головой.

— Понимаю, — с чуть заметной усмешкой оглядел он Клукса и Катю. — Только сыро тут в роще.

— Поезжай, — коротко ответил Клукс.

Шофер молча пустил машину по шоссе, уводя за собой приближавшуюся погоню.

Клукс, взяв Катю под руку, быстрым шагом пошел к роще.

Маленькая дачка притаилась за плетнем и казалась нарисованной в свете месяца, выплывавшего из-за верхушек деревьев. Но очарование нарушилось сразу, как только они подошли к плетню. Захлебываясь от неистового лая, к ним бросились две громадные собаки.

Клукс тревожно обернулся.

Катя напряженно вслушивалась, и ее рука невольно тянулась к револьверу, спрятанному в сумочку.

На лай собак вышел из дачи хозяин с револьвером в руке.

— Алло! Это вы, Карлус?

— Мейн гот. Это вы, сэр?

— Аппарат готов?

— Все в порядке. Куш! — топнул Карлус ногой на собак, которые сейчас же легли, с напряжением и тревогой вглядываясь в Клукса и Катю.

— Давайте машину.

Арчибальд подхватил Катю под руку и повел ее вдоль плетня к гладкой поляне позади рощи.

— Вы можете ехать со мной, но знайте, вы рискуете жизнью каждую минуту.

— Все лучше, чем остаться здесь, — сказала Катя дрожащим голосом.

«Нет, не она», — подумал Клукс.

Подошли к полянке. Катя, занятая разговором, не заметила, откуда Карлус выкатил истребитель, и, увидя его, невольно ахнула.

— Вы прямо чародей, Гехрих!

Усадив Катю и усевшись за руль, Клукс достал из бокового кармана пачку денег и передал ее Карлусу.

— Хватит?

— Пока хватит, — пробормотал Карлус и стал заводить пропеллер.

А потом небо, а внизу маленькие огоньки города. Уверенно и твердо аппарат набирал высоту. Потом рев мотора, свист ветра, покачивание аэроплана. Спать хочется, но от холода и ожидания Катю трясет, как в лихорадке.

Светает. Катя часто оглядывается назад. Ага, наконец-то! Позади мчится ньюпор с красными звездами. Тогда, раскрыв сумку, вынула револьвер и толкнула им в затылок Арчибальда.

— Ну, поиграли — и баста. Спускайтесь, Генрих!

— Ваш тон мне не нравится, мадам.

— Без разговоров! Считаю до трех.

— Совершенно излишне. Я спускаюсь.

И Арчибальд заставил нырнуть аппарат вниз, а затем сделал подряд три мертвые петли.

Голова закружилась, и Катя крепко схватилась обеими руками за сиденье, выпустив револьвер из рук.

Пришла в себя только тогда, когда услышала трескотню пулемета: это стрелял ньюпор по подозрительному аэроплану. Арчибальд не ответил на выстрелы и только взмыл выше, уносясь к границе. Внизу промелькнула лента реки, разделявшей два государства.

Катя сидела, крепко сжав губы.

Она не могла простить себе минутной слабости и поражения.

«Если бы на моем месте был Энгер или Джон, этого бы не случилось», — с досадой думала она.

Клукс, весело настроенный, планировал к Капсостару.

Мягкий толчок, аэроплан пробежал несколько метров и остановился.

— Поздравляю с благополучным прибытием, мадам, — иронически произнес Арчибальд, помогая Кате вылезть из аэроплана.

Катя ничего не ответила. 'Гак же молчаливо подошли к станции, и Арчибальд с той же иронической любезностью усадил Катю в автомобиль и сел рядом с ней.

— Ну вот, вы и избавились от советского ареста, — произнес Клукс, — а если желаете, то избавитесь и здесь, но только надо быть умненькой. Вы понимаете?

И он придвинулся вплотную к Кате.

Катя брезгливо отодвинулась и, плотнее запахивая жакет, наткнулась на холодную сталь второго револьвера.

— Немного назад, Генрих Штубе, — отодвинулась Катя, направляя на него второй револьвер, вынутый из кармана жакета. — Руки вверх!

Арчибальд застыл от изумления, отодвинулся и поднял руки.

— Вылезайте! — командовала Катя, подавая шоферу знак остановиться. — Ну! Я не люблю повторений.

— Но…

— Никаких «но».

Автомобиль остановился, и из него, стараясь сохранить веселый вид, выскочил Арчибальд и, отчаянно ругаясь, вылез шофер.

Катя, продолжая держать обоих под дулом револьвера, заняла место шофера и, кивнув высаженным головой, сразу пустила машину полным ходом.

Город приближался быстро. Не зная, куда ехать, Катя повернула к постройкам у Зеркального озера. Не доезжая, остановила автомобиль и пошла к рабочим.

— Алло! — крикнула она. — Вы не знаете, как пройти к полпредству Союза?

К ней подбежал Том.

— Тише, товарищ, полпредство уехало из республики.

— Уехало! Что же мне делать? — невольно вскрикнула Катя.

Том молча всматривался в нее, а потом решительно сказал:

— Надо потолковать с одним парнем. Что он скажет, так и будет. Идем.

Прошли мимо баррикад из досок, камней, кирпичей, мимо гор песка и цемента, и у груды стальных рельсов Том окрикнул одного рабочего:

— Алло, Филь! Иди сюда.

— Есть!

И к ним подошел, прихрамывая, Джон Фильбанк, на ходу вытирая руки.

— Джон! — вскрикнула Катя.

— Катя!

Бросились друг к другу. Рабочий улыбнулся.

— Ну, кажется, все в порядке, — проговорил он, обращаясь к улыбавшемуся Тзень-Фу-Синю.

— Будет все шибко хорошо, вот только автомобиль надо взять, — проговорил Тзень-Фу-Синь, подталкивая Тома.

— Ну что же. Бери, только надо его перекрасить.

— За этим дело не станет.

И Тзень-Фу-Синь, оглянувшись на Катю и Джона, весело разговаривавших, пошел к автомобилю.

Глава XIII ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПРИНЯТО

В глубине просторной комнаты, утопавшей в коврах, заглушавших не только шаги, но и вообще каждое громкое слово, перед громадным окном, задернутым тяжелой портьерой, в мягком кресле сидел тот, перед кем склонялась вся республика.

Этим некоронованным королем, держащим в своих руках — а вернее, в ящиках своих несгораемых сейфов — судьбу и жизнь всей республики, был мистер Флаугольд.

Он не был похож ни на Флаупольда, любящего хорошо покушать и посмотреть голых танцовщиц, ни на корректного и представительного Флаугольда, мужа Аннабель. Здесь был другой. Бледное лицо было сурово, и еще рельефнее на этом лице выделялись морщины воли и непреклонной решимости.

Он молча сидел и, казалось, не смотрел на стол, покрытый зеленым сукном, около которого усаживался президент республики Капсостар, маленький тучный человек, напоминавший своей фигурой добродушного пивовара из Мюнхена.

Президент робко поглядывал на мистера Флаугольда и томительно решал вопрос, для чего, к чему это тайное заседание, что ему может грозить лично и чем он мог вызвать неудовольствие владыки.

«А все эта военщина. Вот не ожидал, что какой-то разгром полпредства может вызвать неудовольствие». И он неодобрительно косился на генерала Хортиса, затянутого в мундир и казавшегося каменным идолом.

Полковник Ферльбот раскладывал бумаги, и его руки немного дрожали. Он боялся за себя, за свою судьбу, за свое жалованье.

«Как-никак, а я ведь был главным организатором», — проносилось в его уме.

Казалось, в комнате не было больше никого, но это только казалось, так как в глубине, на диване за креслом мистера Флаугольда, сидело трое.

Сбоку сидел невозмутимо корректный Арчибальд Клукс и, методически обтачивая ногти маленьким напильником, думал о своем докладе мистеру Флаугольду, который сразу поставил его на вершину власти республики.

Рядом с Клуксом сидел довольно рослый и крепкий человек в свободно падающем черном сюртуке. На бледном фанатичном лице, черными кругами закрывая глаза, синели стекла очков. Он был невозмутим, и только иногда бледные пальцы хватались за пуговицы сюртука.

Немного далее, откинувшись на диван, казалось, дремал старик. Он был тощ, на длинной желтоватой шее, замкнутой белоснежным кольцом воротника, дремала сжатая с боков голова, гладкий пробор делил поровну редкие седые волосы и упирался в крутой лоб. Глаза под гладко расчесанными бровями были полузакрыты, а немного горбатый нос чуть свешивался над сомкнутыми крепко губами.

Это был знаменитый профессор Ульсус Ван Рогге, известнейший психиатр, проделывавший над своими больными ряд чудовищных опытов. Это вызвало в свое время грандиозный скандал, и было странно, что этот маньяк был другом мистера Флаугольда, человека с широким размахом.

Человек, сидевший между Клуксом и профессором, был совершенно неизвестен Арчибальду.

Президент поднялся и робко посмотрел на Флаугольда.

— Итак, с вашего разрешения, мистер Флаугольд, заседание можно считать открытым.

Флаугольд кивнул головой.

— На повестке дня… — начал президент, но не кончил, поперхнувшись первым пунктом, так как увидел легкое движение руки Флаугольда.

— На повестке дня доклад профессора Ульсуса Ван Рогге, — твердо отчеканил Флаугольд. — Господин профессор, прошу.

Профессор встал и, вынув из кармана очки, методически вытер их кусочком замши, и только тогда, когда водрузил их на место, он подошел к столу президента. Не глядя на подставленный полковником Ферльботом стул, сел и откашлялся.

— Мне заявили, что почтеннейшие джентльмены горят нетерпением заслушать мой доклад о законченном мною изобретении, которое призвано успокоить умы, которое способно привести к одному знаменателю психику самых разнообразных индивидуумов. Десятки лет я добивался результатов, сначала хирургическим вмешательством в психику человека, но это не давало желаемого эффекта и было крайне неудобно для постановки опытов в большом размере. Последние годы, извлеченный из мрака забвения мистером Флаугольдом, при его неограниченной помощи, я пользовался другим способом. Я перешел к действию лучей на отдельные участки мозга. Результаты превзошли ожидания. Лучи гаммы К, изобретенные мной и усовершенствованные моим ассистентом Корнелиусом Кроком (жест в сторону дивана, на соседа Арчибальда Клукса), удобны, действие их на участок мозга не превышает нескольких минут. Но, быть может, джентльмены, вам не совсем понятно мое изобретение, вы не видите тех перспектив, которые можно извлечь из моего изобретения. Быть может, это так, но гениальность этого изобретения сразу понял мистер Флаугольд, не остановившийся ни перед какими затратами для производства необходимых аппаратов и для постройки необходимых зданий. Джентльмены, мое изобретение — это психическая стерилизация людей, это нивелирование умов, уничтожение у человека воли, уничтожение чувства протеста.

— Это гениально! — вскричал Арчибальд Клукс. — Этим можно перевернуть весь мир.

— Вы правы, молодой человек. Этим можно перевернуть весь мир, построив его так, как это необходимо для нас, правящего класса, создав из миллионов людей послушных, преданных и исполнительных рабочих.

Президент кончиком языка облизал губы. Сколько он ни старался понять речь профессора, он ничего не понял.

— Джентльмены, мы стоим на грани безоблачного будущего, когда наши страны не будут более раздираться ни волнениями, ни стачками, ни забастовками, когда индустрия будет процветать, и наши страны, а в частности эта республика Капсостар, достигнут невероятного могущества. Джентльмены, близится новая эра, золотая эра человечества. Но для достижения этого необходимо напряжение всех сил нашей страны. Все должны думать только об этом и делать только то, что потребует грядущий день. Руководить всей работой будет Комитет человеческого спасения, а я буду только работать в открываемом завтра Карантине Забвения.

Президент силился осознать роль профессора, но понял только одно, что, видимо, к его функциям добавятся еще несколько, и, невольно вздохнув, сказал:

— Что это за Карантин Забвения?

— Это та лаборатория, — недовольно скосив глаза, продолжал профессор, — в которой в грандиозном масштабе будут производиться опыты лишения воли рабочих. Первые опыты, джентльмены, оправдали себя, и с завтрашнего дня можно приступить к единственному в мире опыту пропуска всей рабочей силы республики Капсостар через лабораторию Карантина Забвения. Джентльмены, вся рабочая масса будет обезличена, и это обеспечит нам полное спокойствие внутри страны и даст возможность подготовить кадры людей для неизбежной войны за уничтожение большевизма.

Это было понятно всем, и президент яростно зааплодировал.

Профессор, вынув из кармана бархатную шапочку, надвинул ее на голову и пошел к своему месту, по дороге снимая очки.

Заговорил Флаугольд:

— Я не буду говорить о последнем происшествии, о последнем конфликте с СССР, но еще раз подчеркиваю вам, что я запрещаю без моего ведома предпринимать какие-либо шаги. Вы могли сорвать гениальное дело, выполняемое мной, если не уничтожить его совсем, надолго затормозить проведение в жизнь психической стерилизации. Отныне ни одного шага, ни одного распоряжения без моего ведома. Все докладывать мне через секретаря Комитета человеческого спасения, капитана Арчибальда Клукса. Принять все меры к удовлетворению требований Советского Союза, чтобы не вызвать преждевременной и гибельной войны. Джентльмены, надеюсь, я ясно сказал?

И Флаугольд суровым взглядом обвел лица присутствующих.

На лице генерала Хортиса он уловил гримасу неудовольствия и решил завтра же удалить его в отставку.

Президент торопливо встал.

— Джентльмены, предложение мистера Флаугольда принято. Кто против?

Но против не было, а мистер Флаугольд, бросив взгляд на президента, отходя от стола, пробормотал:

— Идиоты!