Черная камея

51

Лестат все еще был покрыт сажей, но его это не очень волновало. Мы позвонили в дверь Оук-Хейвен, и нам открыл сам Стирлинг в толстом стеганом халате. Он искренне изумился, увидев нашу пару на пороге Обители Таламаски – этаких два путника в ночи.

Разумеется, он тут же пригласил нас в библиотеку, и мы приняли приглашение. Когда мы устроились в кожаных креслах, расставленных повсюду для удобства, и Стирлинг сказал любезной маленькой экономке, что нам ничего не требуется, нас оставили одних.

Неторопливо, то и дело срывающимся голосом Лестат поведал Стирлингу, что случилось с Меррик. Он описал церемонию – и то, как Меррик взобралась на алтарь, и то, что он видел потом ожившего младенца и Гоблина, проникшего в маленькое тельце.

А потом Стирлинг выслушал мой рассказ – о Свете и фигурах, удалявшихся куда-то.

– Я могу записать это в наше досье? – спросил Стирлинг. Он вынул носовой платок и высморкался. Он плакал в душе о Меррик. А потом слезы выступили у него на глазах, и он не стал их скрывать, вытер не сразу.

– Для этого я и рассказал вам все, – ответил Лестат. – Чтобы вы завершили досье, заведенное на Меррик Мэйфейр, и знали, что с ней случилось. Чтобы он не оборвался на полуслове, чтобы вы не оплакивали ее, так и не узнав, куда она подевалась и что с ней стало. Меррик была нежная душа. Охотилась только на злодеев. Ни разу не обагрила руки невинной кровью. И свой последний шаг она совершила обдуманно, очень обдуманно. Правда, почему она выбрала этот момент, я не совсем понимаю.

– А мне кажется, я знаю, – сказал я, – но мне не хотелось бы показаться слишком самонадеянным. Она выбрала этот момент, потому что была не одна. Она была с Гарвейном.

– И как ты себя чувствуешь теперь, когда его больше нет? – спросил Стирлинг.

– Я освободился от него и все еще не пришел в себя от того, что случилось. Я потрясен, что Гарвейн убил тетушку Куин, вы ведь знали, что он это сделал? Он испугал ее, и она упала. Это всем известно.

– Да, – ответил Стирлинг, – об этом очень много говорили на ночном бдении. Что ты теперь будешь делать?

– Я потрясен, что Меррик умерла, – сказал я. – Меррик освободила меня от Гарвейна. Лестат любил Меррик. Я тоже ее любил. Не знаю, что я буду делать, куда пойду. Есть еще люди, которые нуждаются во мне. И они всегда были, те, кто нуждается во мне, те, кто мне небезразличен. Я не оборвал связь с человеческой жизнью.

Я замолк, думая о смерти Пэтси. Мне отчаянно хотелось во всем признаться, но я так сильно ненавидел самого себя за содеянное, что вообще не стал об этом говорить.

– Как хорошо ты сказал, – с горечью заметил Лестат, – "не оборвал связь с человеческой жизнью".

Стирлинг закивал в знак согласия.

– А почему вы не спрашиваете, что я намерен делать? – хитро спросил Лестат, подмигнув одним глазом.

– А вы бы мне ответили? – хохотнул Стирлинг.

– Естественно нет, – сказал Лестат. – Но если хотите, можете записать в своих файлах, что я полюбил Тарквиния. Это вовсе не означает, что вы можете теперь мне устроить ловушку в Блэквуд-Мэнор. Надеюсь, вы помните свое обещание оставить Тарквиния в покое?

– Безусловно, – отозвался Стирлинг. – Я всегда выполняю свои обещания.

– У меня остался один вопрос, – робко произнес я. – Последние месяцы я несколько раз разговаривал с Майклом Карри и Роуан Мэйфейр, но они лишь отделываются туманными фразами. Ничего толком не рассказывают о Моне, исключая то, что ей нельзя меня видеть, что она проходит курс особой интенсивной терапии. По их словам, она может умереть от любой инфекции. Мне запрещено навещать ее. Я даже не могу поговорить с ней по телефону...

– Она умирает, – коротко сказал Стирлинг, сверля меня взглядом.

Наступила тишина.

Ее нарушил Лестат:

– Зачем вы ему об этом сказали?

Стирлинг по-прежнему не сводил с меня глаз.

– Потому что он хочет знать.

– Очень хорошо, – сказал Лестат. – Идем, братишка, поохотимся вместе. Я знаю двоих злодеев из Бока Ратон, которые живут одни в великолепном особняке в прибрежной зоне. Будет весело, ты даже не представляешь как. Доброй ночи, Стирлинг. Доброй ночи Таламаске. Пошли.