Человеческое, слишком человеческое

Глава 4

К двенадцати часам погода испортилась окончательно. Между модулями гуляли самые настоящие ураганы, и на нижних уровнях движение личного транспорта перекрыли к чертям, так что я трясся в гравибусе, все глубже уходя в недра Токио-3. За окнами гудела чернота, перемежаемая бликами, на заплеванных подвесных экранах трясли задницами девчонки из рекламы косметики, а меня почти размазала по поручням толпа.

«И куда они все прутся? Середина рабочего дня ведь».

Лица вокруг меня были самыми разными, одежда — самой разномастной. И студенты, и рабочие, и служащие — у всех какие-то причины срочно попасть из пункта «А» в пункт «Б», причины, наверное, законные и вполне приличные. Кто-то уже домой (чертовы фрилансеры), кто-то мотается с одной работы на другую, кому-то начальство зажало служебный ховер или деньги на такси. Впрочем, многим счастливым владельцам летучих машин сегодня просто не судьба ими воспользоваться, потому как погода разошлась не на шутку.

Мой ховеркар имел полицейские сертификаты и нужную экипировку, так что мог летать хоть в территориях с индексом «Мегиддо», но прибытие машины с верхних уровней в разгар урагана не пройдет незамеченным. Заявись я в трущобы кавалерийским наскоком, со штандартами и в сияющих доспехах — все пойдет прахом, а мне оно не надо. Мне как раз надо, чтобы никто не заметил прибытия скромного блэйд раннера и, соответственно, не рыпался. И без того приключений там хватит: таких, как я, в местной «бездне» считают кем-то вроде вооруженных ассенизаторов и почитают за честь позадирать. Впрочем, на верхних уровнях придерживаются схожего мнения, хоть и стараются держать его при себе.

Я прочитал название следующей остановки и принялся протискиваться сквозь крепко ароматную толпу, не слишком церемонясь со стоящими насмерть пассажирами. Меня дважды смерили негодующими взглядами, кто-то даже обругал, но это все до лампочки — пусть резвятся, драки не будет. У дверей публика оказалась самой нервной, мне в суматохе ощутимо сунули по ребрам, попытались залезть под шумок в карман, но я уже кубарем выкатывался на перрон, лавируя во встречном потоке.

— Громкое, вонючее быдло, свинота, твари, — с чувством сказал я, полез в карман за сигаретами и осмотрелся. На опустевшем перроне совсем неподалеку стояла мамочка с ребенком — симпатичной маленькой девчушкой. Обе в простых серых дождевиках, обе напряженно смотрели на меня — то ли выразился громче, чем стоило, то ли вид у меня был непомерно мрачный. Я подмигнул им, сунул руки в карманы плаща и пошел к выходу со станции. Гравибус уже улетел, и туннель обнажился во всей своей склизкой неприглядности: чуть ли не плесень на стенах, обросшие черти чем кабели, мигающие редкие лампы. Я оставил это все и погрузился в не менее противный коридор к жилой части этого уровня. Тут были стопы мегаполиса, его угрюмые основы, место, куда надо возить шишек оттуда, сверху. И — рылом по стенкам, по полам, по всей этой гадости! Огромные ребра жесткости, поддерживающие на весу почти двухкилометровую махину, старые фонари — клянусь, я тут видел где-то даже лампу накаливания! Люди в «бездне» тоже были под стать, в тусклом свете таких ламп убивается просто и со вкусом. Говорят, полиция тут трупы просто складывает и увозит, ничего не расследуя. Говорят, что местные бандиты вместо талисманов носят осколки первых бомб Войны. Говорят, что ножи тут…

Много чего говорят, думал я, раззираясь по сторонам. Все больше, конечно, врут, но колорит тут мощный, ни с чем не сравнимый, жаль, что я не этнограф какой-нибудь. Мне просто по фигу — приключений бы поменьше, информатора нежадного. Ну и чтобы Ева пришла, в ножки упала и сама из моего пистолета застрелилась.

— Хей, офицер! А на минуточку!

Я обернулся. Из обтрепанных дверей магазина быттехники торчала физиономия местного расхитителя моих финансов — Айды Кенске. Ну надо же, соизволил сам меня окликнуть. Видно, с деньгами совсем беда у человека.

— Прямо тут решаем вопросы? — спросил я, изучая замызганные очки информатора.

— Нет, офицер, — тихо буркнул Айда, быстро озираясь, и потянул меня за рукав. — Заходи сюда.

«Сюда» — в эту нору? Ну-ну. Я положил руку в карман, который был на самом деле кобурой: Айда, конечно, информатор проверенный, но очень уж давно мы с ним дел не имели. В «бездне» всякое может случиться, время и деньги делают с людьми разные вещи. Не переводятся же тут ублюдки, которые за кредиты делают морфинг лиц беглым Евам. А уж вибронож в ребро за снаряжение оперативника — это почти и не безобразие. Так, мелкая сделка с совестью.

— Ну как, Икари?

Я осмотрелся в полутемном помещении. Да, тут было на что взглянуть: за грязным фасадом скрывался настоящий паноптикум древностей и новинок домашней техники, а также запчастей к ним. Все было аккуратно разложено, рассортировано и, похоже, с этой ерунды даже вытирали пыль. Ох ты ж. Вот как даже?

— Ты купил себе лавочку, Айда?

Кенске довольно закивал, щурясь от удовольствия. «Экий маньяк ты, парень». С другой стороны, это даже хорошо — теперь у бродяги-старьевщика есть поводок, строгий поводок, за который можно подергать при случае. Я изобразил что-то вроде приветливой улыбки.

— И ты хочешь, чтобы я сделал капиталовложение, так?

— Само собой.

Хозяин лавки шлепнулся в облезлое кресло, и отсвет единственной сильной лампы превратил его лицо в напряженную маску. Сейчас начнется цирк жадности, и его счастье, что я имею неплохой кредит в счет премиальных.

— Полторы.

Кенске зевнул и даже не стал спорить — просто полез, подлец, в ящик стола. Дескать, постой пока тут, офицер: у меня дела, а ты подумай.

— Ну, ну, не борзей. Это для начала — за любую информацию, — сказал я и сел на край стола. — Обрисуй в общих чертах, что у тебя. Да что я тебе правила объясняю?

— Есть фото одной девушки, которой поправили лицо. Фото сделано после правки.

— У вас тут много таких, которым надо лицо править. Что с того?

— У вас наверху тоже, — огрызнулся Кенске. — Но эта сразу пошла в стрип-клуб устроилась.

Одна из беглых была «экзотической танцовщицей», и это уже тепло — но меня пока что не грело.

— Мечта детства — трясти задом. Плюс с детства же кривая рожа, — я пожал плечами. — Накопила деньжат, наконец.

— Новенькая. Не из Токио-3. Живет при клубе.

«Бинго», — подумал я.

— Пять тысяч.

— Хм. Уже стоит обсуждать, — задумчиво сказал Кенске.

— Верни мозги с небес. Тут уже обсуждать нечего. Пять.

— Она тебе принесет намного больше, — легкомысленно махнул рукой он, — так что не жмись.

Я встал, аккуратно взял Кенске за грудки и, подняв его из кресла, с расстановкой выдохнул в лицо:

— Так что ж ты мне продаешь информацию? Пойди и сам ее ликвидируй. Премиальные твои целиком.

Эти недоносок обделается, если увидит, как «работает» Ева в боевом режиме, но раз уж речь заходит о деньгах — жмет на то, что я гребу кредиты лопатой. Все так стыдливо подзабывают, что по закону нельзя шлепнуть подозреваемого из снайперской винтовки. Что блэйд раннеров убивают и калечат именно при проведении теста, что…

Холодная ярость, словом, — это классный метод давления в торгах. Особенно, если ты хорошо ее играешь, а уж на этой сцене я не год и не два. Хлоп-хлоп-хлоп. Хлоп. Бис.

— Эй, Икари, Икари! — Кенске сипел и извивался, а я внимательно изучал его зрачки. «Вот теперь все. Хватит». Я на выдохе отшвырнул его от себя, метко угодил тушкой информатора в кресло и снова сел сам на крышку стола. Я молчал — мигала лампа, сухо шелестела система очистки воздуха, пыхтел нормализатор влажности, да еще судорожно пытался дышать жадный Кенске. А я всего лишь прикидывал, не врезать ли для убедительности. По столу, по полке, по роже. Можно в любой последовательности.

— Хорошо, — прохрипел Кенске и снял запотевшие очки. — Пять тысяч — но сейчас.

— Твоя касса примет карту?

— Давай.

Через минуту у меня было фото, название бара и на пять тысяч меньше на счету. Быстрая и щадящая сделка, надо признать.

Я осмотрелся. Стрип-бар «Яблоко» приветливо моргал неоном в тупике унылого переулка. В окошке слева торговали «красным песком», и какого-то неудобного клиента аккуратно пинали невдалеке. «А ведь только перевалило за полдень», — подумал я, обходя пинаемого по широкой дуге. Один из экзекуторов одобрительно скосил на меня бельма очков и продолжил свою скорбную работу. Да-да, парни, не отвлекайтесь, у вас своя работа, у меня своя. Офицерам я, конечно, потом отправлю рапорт, что тут опять злачное место открылось, но это все и впрямь потом.

Громила на входе имел вид вполне классический: строгий костюм с потными подмышками и вязь татуировок на шее. И косичка, конечно — куда без якудзовской атрибутики нынче. Я сунул ему в карман пару сотен кредитов, и он деликатно подвинулся, впуская меня внутрь. Обыскивать щедрых господ тут не принято — и так все ясно. Опять же, наводку кому надо он даст, и я, невзирая на дневное время, могу остаться без кошелька, а то и без сознания в придачу.

Это такой особый круговорот говна в трущобах. Он подозревает, что у меня навалом денег, что я могу быть копом или информатором. И может слить это все заинтересованным лицам. Я же солью этот притон, если тут мне что-то не понравится, или просто так — по доброте душевной. Но всем придется очень туго, если я коп, а мне пошарят по карманам. Мы оба это понимаем, и высший пилотаж — понять, какие подозрения жизненны, а какие нет.

Вот так тут все сложно.

Внутри по ушам больно врезала танцевальная, с позволения сказать, музыка. Эта смесь радикально высоких и радикально низких частот с тонким женским вокалом вызывала у меня ассоциации с чем-то черно-белым и редкостно креативным. Я поспешно убрал из поля зрения свои меломанские вкусы и принялся осматриваться. Количество обслуги пока равнялось числу посетителей — день все же: какие-то деляги в углу, двое ребят за барной стойкой, официантки в фартуках на босо тело. Это все не то, а у шестов пока пусто.

Ага. Бармен — совсем не молодой уже, татуированный и затянутый в черную майку — прочно нацелился на вошедшего и теперь тер свою посуду, уделяя моей персоне внимания больше, чем стеклу.

— День, уважаемый.

Я влез на табурет прямо перед ним и положил подбородок на кулаки.

— И тебе. Что будешь пить? — просипел бармен.

Примечательнейшая личность: судя по обвисшим мышцам — в прошлом спортсмен, а судя по странной форме шрамов — рестлер. Ну, а по голосу — так конченный «песочник».

— «Синюю смерть».

Бармен смешался и опустил стакан.

— Не подаем. Шел бы ты отсюда…

— Новенькая. Где.

— Ээ… Слушай, наши девчонки — это отдельная тема. Ты что-то подхватил от нее? Нет? Иди вон. Сай, уведи!

Можно, конечно, попытаться его разговорить, но в «бездне» это требует или силы, или денег. Но я уже и так потратился, и, к тому же, временем обделен…

— Три секунды. После этого включаю «пенфилд». Догадываешься, сколько у тебя будет клиентов после такого?

— Да ты что, ублюдок!

«Неправильно».

— Три…

— Э, Сай! Поди сюда быстро!

— Два…

— Вали его!

— Один.

Я крепко сжал ремешок своих часов, и излучатель «пенфилда», обернутый вокруг ремня, дал залп. Волна депрессивного спектра ушла от меня расширяющимся кольцом, и все живое в баре в мгновение ока оказалось на полу. Я потряс головой: отдача прибора больно отозвалась где-то в среднем ухе, зато когда в глазах прояснилось, вокруг обнаружилась жутковатая картина. Бармен рыдал, судорожно загребая руками останки разбитых стаканов, а позади меня корчился на полу вышибала, и плакал этот суровый громила, наверное, во второй раз в жизни — это если считать с родовым криком. Посетители и официантки тоже не отставали — в самых экзотических позах. Вообще, «пенфилд» — полезнейший прибор: заодно я убедился, что Ев больше в баре нет. Я еще раз осмотрелся. Не люблю это зрелище, но еще меньше мне нравится получать по роже в клубных драках.

Убедившись, что никто не получил серьезных травм, я наклонился через стойку и с трудом вздернул бармена на ноги.

— Где новенькая?

Тот что-то простонал и снова залился слезами, так что я просто отобрал у него ключи от внутренних помещений и опустил страдальца назад на пол. Судя по индикатору заряда на ремешке, я смогу еще раз всех положить, если понадобится возвращаться тем же путем.

Я взобрался на танцевальную сцену и пинком распахнул дверь в коридорчик — к гримеркам стриптизерш. Тут было довольно темно и слегка влажно — сказывалась экономия хозяина на кондиционировании. Где-то там, в скудно освещенном лабиринте, жилая комната беглянки — как там ее? Хикари, что ли. Я вынул из кобуры пистолет и поднял оружие перед собой. «Передний курок или задний? Задний или передний?» Я положил палец на спуск огнестрельного ствола: на дистанциях коридорной пальбы 357-го мне хватит с лихвой. Тревога билась в голове, все казалось, что вот-вот выскочит из-за дверей нормальная живая девчонка, и я — на рефлексах — продырявлю ей голову. Невзрачное большеглазое личико Евы горело на сетчатке, как выжженное, и я убеждал себя, что не выстрелю ни в кого, кроме нее, что я профи, что я…

— Ты кто та… Ай, не стреляй, пожалуйста!

Поле зрения рывком дернулось с первым же звуком голоса — и над стволом появилось бледное лицо с огромными наклеенными ресницами. «Не она».

— В комнату, быстро.

Шептать и разговаривать знаками уже нет смысла. Для Ев, которые не поддаются действию «пенфилда», его волны звучат как тревожный звон. Так что сейчас моя мишень или рванет на меня — что плохо, или к запасному выходу — что еще хуже.

Стремительная тень с грохотом выбила дверь и зигзагом ушла за угол — я даже деталей не рассмотрел толком. Кажется, она в трико, темноволосая. И все. Я ринулся за ней, выбрасывая из мозгов все остальное — так двигаться может только Евангелион. Будем считать, что я только что получил санкцию на уничтожение.

— Стоять! — заорал я на ходу и услышал в ответ свист внешней двери: беглянка покидала подсобки клуба через задний ход. Серые стены, лампы, провалы комнат пронеслись мимо, и я успел влететь в сужающийся проем раздвижных дверей.

И попал на внешнюю галерею.

Я смутно понял, что оказался во внутреннем «колодце» модуля — технической шахте с несущими растяжками, огромными трубами, кабелями и прочими сложностями жизнеобеспечения. Кто разрешил мудакам делать сюда выход из кабака — вопрос отдельный. В «бездне» можно все.

Заметив движение слева, я рванул туда — сквозь вонь и выхлопы пара из труб. Модуль дышал сюда, внутрь себя, и я сейчас несся сквозь эту гнилую отрыжку по ржавой технической галерее. Думать о состоянии лееров не хотелось, и я просто решил для себя, что буду жаться к стене. Комки теплого пара, какие-то вспышки в гуще проводов, гул, грохот шагов, смрад — мирок моего восприятия стал размером с комнату, а в легких рвались гранаты, маленькие, но явно осколочные. Самое противное, что Ева лишена обоих неудобств.

Тень впереди легко прыгнула — почти на полтора своих роста — и вцепилась в провода, карабкаясь на галерею уровнем выше. Я тормознул, срывая каблуками с пола кожуру влажной ржавчины, и прицелился.

Выдох.

Эхо выстрела мгновенно утонуло в глухой вате колодца, но Ева потеряла скорость подъема — и туман у ее плеча окрасился багровым облачком. И тут я ошибся — замер, полагая, что сейчас раненный синтетик сорвется и кинется на меня. Вместо этого стриптизерша бросила тело вверх и исчезла за краем верхней галереи.

«Что ж. Вот оно как».

Я сместил палец к переднему курку и дернул пистолетом, проводя стволом поперек верхней галереи, а потом — несколько раз — вдоль. Брызги расплава, искры, кривые линии, перечеркнувшие гнилое железо…

Куски разрезанного металла с грохотом посыпались вниз — часть их даже пробила тот уровень, на котором стоял я. Да, лазерный модуль P.K.D. сегодня уже больше не выстрелит, но Ева Хикари сейчас висела на одной руке, цепляясь за край обвалившейся галереи, и эта рука сейчас же оказалась на прицеле.

Ба-бах.

Тяжелая пуля почти раздробила кость, и синтетик упала вниз.

Ну вот и все — то есть, совсем все. Я подошел к слабо шевелящемуся телу. Мне надо успеть забрать пробу костного мозга, пока объект еще функционирует, пока не началось разложение, искажающее картину. Дополнительные премиальные еще никому не мешали. А еще мне надо поскорее еще раз убедиться, что передо мной — не человек, не мой очередной кошмар.

Удар ноги прошел по касательной — то ли Ева уже отключалась, то ли мои рефлексы оказались быстрее позорно медленных комплексующих мозгов. Меня всего лишь впечатало в мокрую стену — ребра и позвоночник раскололо болью, воздух одним выдохом покинул легкие, и колени моментально стали ватой.

«О дерьмо…»

Я выбросил руку с пистолетом и, не целясь, разрядил барабан в размытую от багровой боли тень — и опоздал. Изрешеченная тварь сбила меня с ног и бросила на пол.

При этом даже не упала сама — хотя обе руки болтались плетями, а в груди красовались две дыры. «Пять-восемь секунд, — понял я, — больше у нее нет». Фигура в облегающем трико нависала надо мной, кровь заливала ее руки, алое пятно расплывалось по животу, а она стояла и смотрела. И я смотрел — снизу вверх.

Она учится. Умирая, наблюдает за поверженной жалкой тварью, которую не успеет добить — ни при каком раскладе. Осознает ли она, что отключается? Да, осознает. И боль она чувствует.

«У нее на лице веснушки», — понял я, глядя, как оседает ликвидированная «ноль-ноль».

Я поднялся на гудящие ноги и полез в карман — не за экстрактором. За сигаретами. Пятьсот лишних кредитов не возместят столько нервов, сколько я сэкономлю, слегка передохнув.

— Икари.

Я поднял голову. Сидел я на ступеньках «Яблока», вокруг плясали синие огни патрульных ховеров, а надо мной возвышалась капитан в расстегнутом длинном плаще. Она посмотрела на меня, вздохнула и присела рядом, подобрав полы одежды. Я кивнул и пошевелил на пробу перебинтованными руками: оказывается, падая, я успел пробить себе обе ладони осколками.

— Держи. Техники перезарядили батарею.

Она протянула мне пистолет.

— Ага, спасибо.

— Как ребра?

— Вроде целы.

Из раскрытых настежь дверей доносилась все та же мелодия, которая играла там, когда я вошел. Там кого-то опрашивали, кто-то кого-то ругал — меня, должно быть. По крайней мере, бармен уже порывался в меня плюнуть, когда его выводили копы. Я поднял взгляд. За оцеплением в тесном переулке столпились зеваки, уже грубо намалевали плакат «Убийцы машин — убийцы людей», там кричали что-то оскорбительное, и двое офицеров полиции, переглянувшись, пошли туда, кладя лапы на кобуры.

— На твой счет управление перевело сорок восемь тысяч двести. Триста кредитов удержали за использование «пенфилда», еще тысячу — за стрельбу в коммуникациях.

Я тупо кивнул и сунул в рот уже изрядно помятую сигарету — третью за полчаса. Мозги не варили. Кацураги поднесла мне огонь и потрепала по плечу:

— Зато муниципальные копы накинули пятьсот монет.

«О, ни фига себе. Да я богат».

— В баре нашли крупную партию «синей смерти», а в ней — зашкаливающее количество опиатов. И лабораторию. Манаяма доволен, как не знаю кто. Они полгода источник этой дряни искали.

Капитан хлопнула меня еще раз по плечу и встала.

— Ладно. Садись в ховер к парням из полиции и отправляйся-ка ты отдыхать. Завтра жду на работе.

— Да, спасибо.

Интересно, думал ли я о чем-то? Наверное, да. Точно о чем-то несущественном и еще — представлял, как стоит надо мной уже полудохлая Хикари. Любая древняя модель — хоть руки ей отстрели, хоть ноги — кинулась бы на зубах, на бровях, но перегрызть мне горло. И сколько я их перебил, пользуясь этой слабостью — не пересчитать. Эта же стояла и умирала. Стояла и умирала.

— Старлей, прыгай к нам.

Опять поднимать глаза — а мне ведь так хорошо думается ни о чем. Надо мной возвышался лейтенант полиции в «экзо» высшей защиты. Хорошая модель, даже маршевый ранцевый двигатель есть, ей точность движений поизящнее, чем у бочки, — и самое оно против Ев было бы.

— Ага, спасибо. Только я сам.

Лейтенант поднял забрало шлема и недоверчиво посмотрел на меня — это очень хорошо получается, если с высоты смотришь. Такой внушительно-недоверчивый взгляд, очень убедительно взирает, как на несмышленыша. Ну и экзоскелет тоже добавляет очков крутизне.

— Ты это, не выдумывай, — осуждающе сказал он и указал большим пальцем себе за плечо. — Там собрались отморозки, Мао с парнями уже забрали двоих буйных.

А, ну да. Спокойно пройтись точно не дадут — об этом я что-то не подумал. Я вообще не подумал. Поэтому кивнул и покорно встал. Тело, конечно, запротестовало, но мне не привыкать.

— Понял. Куда?

— Вон наш БТР.

«БТР» оказался тяжелым ховеркаром с пятью ускорителями и лазерной турелью на корме — мощная тачка, на них еще, кажется, под брюхо пакеты шоковых гранат вешают. Очень славная машинка для неспокойных районов — генератор АТ-поля, тяжелое оружие, экипаж в костюмах высшей защиты. Я забрался в тесную кабину, и меня тут же придавил сбоку лейтенант-провожатый. Парень захлопнул дверцу, снял перчатку и ткнул мне ладонь:

— Рокугору.

— Синдзи.

Лапа полицейского даже без усиленной рукавицы оказалась вполне себе мощной. Рокугору хлопнул по шлему водителя, и машина взмыла в воздух.

— Вы меня только до конечной гравибуса, хорошо?

— Ну как хочешь.

Машину повело в сторону — мы обходили опорную колонну.

— И как оно было? Тяжко, да?

— Что?

Водитель обернулся ко мне профилем, скосил глаза.

— Как что? Ну ты же замочил Еву последней версии!

Вон оно что, жаждут из первых рук, так сказать. Жаль, я трезвый.

— А, это? Да никак.

— Никак? — изумленно переспросил Рокугору. — Так это же вроде новая версия, нет? Я слышал, колонии заказы пачками шлют…

— Ага, — поддакнул водитель. — Неужели никакой разницы?

Я вспомнил истекающую кровью Хикари и сцепил зубы:

— Есть. Крутейшая модель.

Машина шла вверх, ввинчивалась в транспортный колодец, пугая рабочих, которые меняли тут освещение. А водителю все не сиделось смирно и тихо.

— А правда, что есть разница — человека убить или Евангелиона ликвидировать?

«Да что ж ты, сука, творишь?» Я стиснул кулаки и сквозь бинты почувствовал, как теплеют и набухают кровью закрывшиеся было раны на ладонях.

— Тут какое дело… Ты вот с Евой спал?

Рокугору непонимающе посмотрел на меня, но я был полон решимости нести просвещение и истину. Аж шипело все в голове, как газировка. Поскольку альтернативой мне представлялось обматерить тупых легавых, я поддался злому искушению.

— Ну, это… Да, — отозвался водитель.

— А с женщиной? — поинтересовался я елейным голосом.

Машина слегка дернулась, и любопытный водитель нервно спросил:

— А к чему это ты?

— Так «да» или «нет»?

— Ну, да.

— «Да» или «ну да»?

Лейтенант хохотнул басом — неуверенно как-то, но он честно попытался, — и ответил за водителя:

— Ага. Этот — да. Он, подлец, мою сестру, того.

— Понятно, — сказал я. — А ты бы отличил женщину от Евы? В процессе, так сказать?

Повисла пауза. Подвывали ускорители, Рокугору внимательно смотрел на меня — умный парень он, оказывается, — дошло до него. А вот водила решил ответить, намека он явно не понял. Прямо специал, право слово.

— Ну, если бы не сказали, где кто… Наверное, нет. Там ведь отличие…

— Вот та же фигня, — отрезал я и отвернулся к смотровой щели. Внутри было пусто: что-то я разошелся. Полицейские тоже молчали, в лучшем случае решили, что у меня какой-нибудь посттравматический синдром. В худшем — что блэйд раннеры — чертовы психи. В любом случае, добравшись до остановки гравибуса, я сразу потерял к ним интерес. Тут было пусто, хотя рабочий день подошел к концу, и людям пора бы основательно взяться за муниципальный транспорт. Ан нет. Все же в странном мире я живу.

Я облокотился на стену, не проверяя, липко там или нет, есть ли вездесущий конденсат. Все ясно, надо восстанавливать мозги — Ева не впервые преподносит мне сюрприз, пусть и впервые настолько жуткий. Я решительно спрятал уже вытащенную было пачку сигарет и со злостью напомнил себе, каково пришлось легким во время забега. «Вот тебе, неврастеник. Вот тебе».

Неподалеку опустилось такси, кто-то выпрыгнул из него, и автопилот увел машину назад в туннель. Я скосил взгляд на новоприбывшего — парня в спортивном костюме — и вновь погрузился в свои блэйдраннерские метания. Легко наставлять на путь истинный болванов-полицейских — сложно принять это все. И совсем неприятно признавать, что я месяц назад сорвался именно тогда, когда узнал, что убил человека, а не Евангелиона.

Когда я на самом деле стал убийцей? Когда спустил курок или когда узнал правду?

Черт возьми, это так по-детски: «Мама, я же не знал, что это чья-то игрушка…»

Увлекшись самокопаниями, я запоздало сообразил, что на меня уже некоторое время смотрят. Оторвавшись от носков собственных ботинок, я обнаружил, что тот самый спортсмен стоит прямо напротив и разглядывает меня с очень некомфортной дистанции.

— Тебе чего? — поинтересовался я.

Парень не ответил. Был он черноволос, его отросший «ежик» топорщился во все стороны, а руки, засунутые глубоко в оттопыренные карманы куртки, наводили на неприятные мысли об оружии. Я таких видел не раз — они сызмальства всегда ходят небольшими стайками в районах средней бедности и втихую избавляют детишек от мобильников, а когда подрастают — начинают дела покрупнее. Не люблю этих шакалов — сам, бывало, получал от них.

Спортивный парень молчал, и я невольно присмотрелся внимательнее к нему — к смуглой коже, хищным орлиным чертам, глубоким глазам. И сразу вспомнил, где я видел эту физиономию. Не иначе, мне вкатали прямо лошадиную дозу обезболивающих. Ну или я просто и в мыслях не допускал, что спустя час после уничтожения одной беглой Евы, наткнусь на вторую.

Вернее сказать, второй Евангелион целенаправленно «наткнется» на меня.

— Парень, не надо так на меня смотреть, — сказал я, стараясь звучать как можно естественнее. Классика жанра: понял ли он, что я понял?

Евангелион медленно потянул руки из карманов и в них обнаружились ножи, взятые лезвиями к предплечьям. «Обратный хват… Вот и не пригодился мой запрос». Мысли судорожно сбились в кучку вокруг одной-единственной: синтетик напал первым и, судя по приезду на такси, он меня выслеживал, ехал за бронированным ховером полиции.

Если и была какая-то фигня, которая пугала меня больше двух ножей в руках Евы, то это мысль о втором странном субъекте за сутки. Это, черт побери, перебор.

Нырнуть я успел за секунду до страшного удара. Нож со скрежетом разрубил обшивку стены, застрял в ней и сломался — это все я понял только по звукам, поскольку сам в этот момент катился в сторону, стремясь уйти как можно дальше от врага. Синтетик развернулся и изготовился к прыжку, а я едва только успел поднести руку к карману-кобуре.

«Ну вот и все», — подумал я, выбрасывая вперед пистолет, уже без надежды навести его на цель. Легким движением, — едва не оторвавшим кисть, — Ева выбил оружие, а завершая пируэт, вздернул меня в воздух и впечатал в стену. Пистолет еще приземлялся где-то в стороне, а из меня уже выбило дыхание.

Ребра оживились и облегченно потеряли сознание.

«Ну надо же, я еще дергаюсь».

Я уклонился от взмаха ножа, бросив тело в противоход, но Евангелион меня снова изловил и вернул на исходную позицию.

Взмах. Кажется, я зажмурился, и потому только услышал, как что-то с влажным хлюпаньем рухнуло на землю. Я видел только ноги Евы — кроссовки нерешительно переступили и синтетик упал на меня, пачкая плащ кровью.

У спортивного синтетика больше не было руки. А в груди была дырка.

Я тупо смотрел себе под ноги, наблюдая, как отключается смертельно раненный Евангелион. Крови было совсем немного, обе страшные раны запекло высокотемпературным лучом, веки синтетика подергивались: он уходил. И только когда он вытянулся и замер, я догадался поднять глаза. У края платформы стояла фигура, закутанная в рванье, и опускала пистолет — мой пистолет. Наверное, сейчас стоит что-нибудь сказать.

— Кхм, уважаемый… Положите, пожалуйста…

Фигура присела на корточки, опустила мой P.K.D. на платформу и выпрямилась. Я на пробу сделал небольшой шаг — ничего так, ноги ходят. Это вот голова не варит, а ноги ходят. Мой спаситель терпеливо дожидался, пока я подберу пистолет, пока подойду еще ближе и уберу с его лица громоздкую старую маску.

Вот оно как. С «ее» лица. Три беглеца за один день — я богат. Я очень богат.

— Какая встреча, — сказал я. — Привет, Аянами-сан.

— Здравствуйте, офицер Икари.

Девушка-синтетик смотрела на меня своими красными глазами, а я понимал, что надо вот сейчас просто пустить ей пулю в лоб, и можно записывать себе еще пятьдесят тысяч. Папа мне вряд ли что-то накинет сверху, но это же ерунда. Еще никогда мне не предоставлялась возможность сделать все именно так — чисто, быстро, и без малейших затрат. Она не проявляет агрессии, а значит…

Я убрал оружие в карман.

— Мне надо вызвать полицию и своих.

«Ну вот кто я такой, а?»

Не хватало еще сказать ей спасибо — после сеанса издевательств в кабинете папы. «Нет, брат. После того, как она тебя спасла». Я наклонился над трупом Евангелиона и принялся лазать по карманам, делая вид, что меня не интересуют действия голубоволосой куклы. Интересно, понимает ли она намеки.

— Я могу идти?

Копаясь в карманах куртки, я кивнул. «И побыстрее. Чем быстрее, тем лучше».

— Почему?

Я как раз нащупал что-то и вынул слегка подмокший прямоугольник картона. С него на меня смотрело лицо веснушчатой девушки, которой я час назад прострелил обе руки. Наверное, я изрядно залип над этой фотографией, потому что опомнился только от того, что меня накрыла тень. Тень подошедшей Евы.

— Почему я могу идти, Икари?

«Я схожу с ума. Одна Ева не хочет убивать меня и просто дохнет от ран. Другая хочет меня убить и таскает в кармане фотку первой. Третья спасает от второй и интересуется, почему я не хочу ликвидировать ее саму».

— Уйди. Просто уйди.

Я встал и спрятал фотографию в плащ. Аянами смотрела на меня, и что там сейчас такого творилось за этими глазами — не понять. А вот мои мозги требовали отдыха, и плевать я хотел на вопросы, на сомнения, на пятьдесят тысяч кредитов.

— Есть другие блэйд раннеры, Аянами. А теперь просто исчезни, хорошо?

Мне очень хотелось спросить, почему она сбежала, почему не пытается меня прикончить — меня, знающего о ее нечеловеческой природе. Ну и это. Почему она меня спасла — тоже неплохо было бы уточнить. Такой, черт побери, случай — уникальный, прямо скажем. Но еще я отчетливо понимал, что падаю в кроличью нору и даже стремительно набираю скорость. И если буду просто подчиняться сказочной гравитации, то быстро окажусь среди воображаемых Ев, которые намного лучше людей. А я видал в гробу такую сказку.

Я обошел ее и направился к краю платформы. Далеко слева нарастал гул идущего из депо гравибуса, уже даже виднелись габаритные огни машины. Потянув из кармана рацию, я мысленно считал секунды: сколько там ей надо, чтобы убраться отсюда? Лучше, чтобы ее даже машинист не увидел.

А еще лучше так: я сейчас оборачиваюсь — а ее нет. Потому что не было, ведь это все придумал мой воспаленный драками и лекарствами мозг. Я сам пристрелил беглеца, а Аянами мне померещилась. Я же до сих пор интересуюсь, почему у нее на лице нет косметики. А еще она — мой скрытый страх быть вечно облажавшимся по два раза в час. Вот мое подсознание и нашло образ… Я обернулся. Евангелион никуда не спешила уходить и, более того, внимательно меня разглядывала. «ААААа! Инструкции! Протоколы! Здравый смысл!», — орал кто-то в моей голове, ведь этот кто-то уже понял, что я собираюсь сделать, а я сам — еще нет.

— Вот это — триста кредитов. Вот это — адрес. За углом есть автомат вызова такси.

Она просто смотрела, как я рвал себе горло этими словами. И мозг тоже, надо сказать, рвал. Впрочем, этот орган мне явно повредило раньше, например, при рождении.

— А вот это — ключ.

Позже я наверняка скажу себе, что это я так решил отомстить папочке. Наверняка решу, что я идиот, который, ничего не зная, сделал самый нелепый выбор. Ну что же. Буду играть в идиота по-крупному.

— Вернусь домой через несколько часов, — буркнул я.

Отвернувшись, я достал-таки чертову рацию. В туннель с шумом ворвался тупой нос гравибуса и машинист огромными глазами смотрел на перрон — на труп, на меня, на…

Я обернулся. Собственно, смотреть тут больше было не на кого.