На башне звонил протяжно и звонко колокол, приклады хлестко бряцали по брусчатке, глухо топали солдатские начищенные до блеска сапожки — торжественный развод караула сиял начищенными бляхами, кокардами и пуговками на ярко-синих длинных шинелях с высокими меховыми воротниками и белыми шапками. Цитадель праздновала 1-е февраля, День Пробуждения Ветров, покровителей Кусини и их Империи. Высокие и подтянутые, стройные красавцы артисты, слаженно и четко махали сабельками, крутили в руках ружья, хором громко вскрикивали что-то невнятное типа «Уеб…ть!», смотрели в небо благородными лицами с высоко задранными подбородками.
Толпа на площади смотрела сонно, шоу мало отличалось от прошлогоднего, как и от всех, что тут были в этот день каждый год из трехсотлетия династии. Из всех этих тысяч натренированных спокойно пассивно демонстрировать лояльность лиц придворных, выделялось худое и бледное, неровно покрытое розовыми пятнами румянца, с огромными сиявшими удивлением, восхищением и неподдельным восторгом глазами. Саута остановилась на этом молодом наивном фейсе на тонкой шейке, узнала Бахатымбая. По крайней мере так его назвали здесь, оформляя местный паспорт. Тот ученый, которого прислала Маринез из Сената. Тот, от которого сейчас зависит будущее Сауты, Кусини, Цитадели и всей Гувуманги. До чего же неприятное лицо, думала Царица и не понимала, что в нем так отталкивает — вроде молод, строен, умен и даже счастлив. Наверно, именно что как-то слишком счастлив.
— Красавцы, — Царь Наут также неприятно счастливо лыбился на вылетевших галопом на площадь кавалеристов на белых лошадках в золоченых шлемах с красными перьями.
Саута в тоске смотрела на всех этих изображающих радость хитрых царедворцев и нескольких искренне счастливых дебилов. Какое пробуждение ветров⁈ На площади стоял тотальный штиль тихого спящего зимнего дня. Знамена висели как тряпки, лысые деревья, как старики в чайхане, не шевелились ни одной веточкой, в довершение пошел крупными хлопьями снег — нарочито медленно и плавно кружась, мягко ложась на бархат парадных шинелей, на морды отчаянно спокойных лошадей. А сейчас, когда над страной нависла тень этого трижды проклятого минерала, когда на эту цитадель из космоса уставились десятки жадных рыл, готовых все тут утопить в крови, если окажется, что минерал может им пригодиться, уничтожить и ее, и еще миллионы жителей… Сейчас так больно видеть это шоу вместо реальной власти и хоть какой-то возможности укрепить державу так, чтоб устояла.
Г- де ты видишь ветры? Их нет, — Владычица Цитадели тихо но внятно говорила в затылок венценосному супругу, — Все имитация. И солдаты, и ветры, и народная преданность. Спектакль.
— Вся эта жизнь спектакль, — Монарх стоял, как исполин на трибуне озаренный величественной улыбкой и сиянием фонарей, — Хочешь ветров? Попробуй. Устрой такой спектакль, чтоб я поверил. Буду рад, если получится интересно.
Ну да, легко сказать, устрой, — думала горько Саута, не зная где искать искренность и свежего сильного ветра, — но я найду. Развод караула завершился, пресветлая чета ушла от толпы по парапету во дворец. Царица, попрощавшись кивком с царем, двинувшим в свои покои на тему зеленого порошка, не переодеваясь, как была в ритуальном прикиде, кликнула двух охранников и советника, почти бегом спустилась на двор. Погрузились в инопланетный белоснежный джип с монаршим гербом на капоте. Удобно усевшись на заднем справа, сказала водиле ехать в Жижисилаху.
Полсотни километров на запад от Файдазавада по местами засыпанной снегом дороге, мощный внедорожник вполне мог одолеть за час. Саута смотрела в окно на белые плоские просторы степи, отгороженные от трассы узкой лесополосой. Снежные шапки на кронах, сугробы на обочинах, столько лет она в Файдазаваде, но все еще не привыкла к снегу и вообще к зиме. Серое холодное небо вселяло тоску и тревогу, а синее морозное — чувство беззащитности. Белые хлопья говорили с ней о Смерти и потерях, а меховые шубы не грели. И приходилось тешить себя только мыслями, что это здесь ненадолго, на два-три месяца, и вспоминать теплый сухой февраль дома в Махалигизе.
Заснеженные деревья мелькали, сугробы тянулись, степь за ними лежала как будто недвижно. Как его купить, это Бахатымбая? У него, наверное, все есть там в Мановахе. Плевать ему на Гувумангу и на все, чем может одарить его провинциальная царица. Правда, Саута, безошибочно чувствовала всегда голодного мужика, и четко видела, что этот ученый как с необитаемого острова. Пристроила к нему фрейлину, одну из лучших. Правильнее было бы может самой его взять в оборот? Но он настолько не в ее вкусе. Тщедушный и тонкий, очень неуверенный. Владычице всегда нравились наоборот — крепкие, наглые и веселые, горячие и спортивные.
Машина резко встала скрипнув колесами по снегу и властно крякнув сигналкой. У крашеных в полосочку ворот вытянулся «смирно» не верящий глазам часовой в овчинном тулупе. Толкнув его в бок, приведя в чувство, офицер помог ему раздвинуть железные створы, открыв проезд. Джип медленно и чинно покатил среди казарм к плацу. Учебный центр Главного штаба армии Гувуманги сегодня, конечно, тоже праздновал День Ветров, на плацу как раз стояли в ровных каре все курсанты и преподаватели, десяток тысяч молодых и здоровых парней, отпрыски всех благородных семейств, цвет дворянства, опора страны. Будущие офицеры Империи. По краям плаца кудахчущей толпой теснилась приглашенная на праздник родня учащихся. Папы и мамы, невесты — десятки графьев, князьев, баронов, сотни бедных но именитых дворян.
Собрав все свое обаяние и артистизм, вспоминая, как она охмуряла когда-то файдазавадские толпы на улицах, Саута ласково и игриво улыбаясь, вышла на этот плац из белого джипа, запахнув шубу, грациозно шагая на каблуках по шлифованным плитам.
Навстречу бежал, красиво, как олень, выгибая ноги, полковник, приглашая на трибуну. Она подошла к лесенке на каменный постамент, где ждали генералы, чуть оступилась на ступеньке и решила облокотиться всем телом на лейтенанта, стоявшего по струнке у перил. Офицерик, счастливый и лихой, не растерялся и подхватил ее, взяв на руки. Приосанился и торжественно занес ее на руках на трибуну, под одобрительный хор голосов товарищей. Саута благодарно его обняла, одарив теплом и поцелуем в щечку:
— Чуть не упала…
— С нами не упадете, Ваше Величество! — Лейтенант присел на колено и поцеловал ей ручку в пуховой варежке.
Владычица встала среди военачальников приветливо глядя на построенные коробками тысячи курсантских лиц, по которым раскатывалось могучими волнами многократное «Здравия желаем, Ваше Величество!» По плацу разливались восторг и обожание, то самое, что она так любила ловить на столичных площадях. Только это море восхищения было, пожалуй горячей и напористей. Это была мужицкая крепкая и твердая страсть.
Царица мило махала ладошкой проходившим перед трибуной колоннам, наслаждалась их ровным строем, слаженным четким шагом, оглушительно задористым, взрывавшимся как гром криком «УУУ!», красивыми молодыми лицами.
Видела как трепещут знамена над рядами голов, как несется пургой мелкий снег, слышала как разносится гул от топота сапог. Это был ветер, он проснулся, она нашла. После парада пошла с толпой командиров и преподов к столовой, где ждал на столах курсантов и их родных праздничный ужин. Скинув шубу на руки ближайшему офицеру взялась нарезать сама большим тесаком огромный красавец торт, стоявший на постаменте посреди зала. Подавала на тарелочки ошеломленным курсантам, угощала их с ладошки фруктами из вазы. Потом села за стол с офицерами.
Позволяла целовать ручку и ухаживать за столом, давала разгораться мечтам и надеждам, даже самым отчаянным, ловила страстные горящие взгляды уже пьяных опытных вояк и наивных мальчиков. К столу, отделившись от толпы сановной родни, подошел и встал на колено штатский. Она узнала Важибу из рода Жасиров, того дуэлянта, что пришлось вытаскивать из Килимы.
— Я благодарен Вам, Владычица! — Молодой князь склонил голову, застыв в грациозной позе статуи, — Я Ваш верный слуга! Прикажите, и я отдам за Вас жизнь.
— Я сделала то, что должно, благородный Важиба, — Саута положила ему руку на плечо, — Встань. Мне нужна будет твоя верность. Стране нужны сильные и честные воины. Нужно объединять всех благородных. Всех, кто готов служить по совести.
— Я понял Вас, Царица, — Важиба уже говорил тихо на ушко, — Я соберу таких для Вас.
Она мило распрощалась со всеми за столом и в зале, пошла, сопровождаемая радостной гурьбой на плац к машине, расплылась в благодарной улыбке, получив уже у дверей от румяного первокурсника черти где найденный им среди зимы букет бордовых роз, села в джип, и сказала ехать.
Ночной Файдазавад встречал волшебной сказкой на мотив пальих северных преданий. Жаркий и влажный, на эти два-три месяца он превращался в какой-то очень креативный ремикс самого себя, непохожий вариант того же города, но в других тонах и красках. Неузнаваемый, другой. Царице он сейчас нравился — детский, трогательный, таинственный, игравший в безветрии фонарями и снежинками.
Во дворце решительно прошла по коридору гостевого блока и постучалась в дверь за которой жил пришелец Бахатымбай. Он, в халатике растерянно, пропустил внутрь, стоя у окна, глядя, как она уселась на его постель. Саута посмотрела ему в глаза прямо и открыто:
— Ты несешь нам горе со своим красным песком. Если ты скажешь своим хозяевам в Мановахе, что этот минерал пригоден для твоего изобретения, они захотят поскорее его начать добывать. А значит, как у них это называется, форсировать развитие моей страны. Это означает революции, гражданские войны, репрессии. Пожары, мятежи и миллионы смертей, — Встала перед ним на колени, горячими дрожавшими пальцами взяла его ладони, подняла на него лицо, глядя снизу вверх жалобными глазами полными слез, — Пожалей нас. Пожалей деток, не делай сиротами. Мальчишек молодых пожалей, не гони их в могилы солдатские. Меня пожалей, не отдай толпе на поругание и казнь. Отступись. Найди свой минерал в другом месте.
Владычица уткнулась ему в живот теплым от слез лицом. Он неловкий и испуганный стоял, каменным истуканом в свете свечей на столе:
— Не волнуйтесь, женщина. Минерал не пригоден. Еще несколько последних лабораторных исследований и я так и напишу в Сенат.