Царская свара

Глава 6

Санкт-Петербург

Императрица Екатерина Алексеевна

вечер 7 июля 1764 года

— Ваше величество, проснитесь — князь Александр Алексеевич приехали. Вы разбудить вас велели, — графиня Брюс осторожно коснулась плеча императрицы — но этого легкого прикосновения оказалось достаточно. Царица тут же открыла глаза и посмотрела на наперсницу своих тайн, доверенное лицо последних лет.

— Генерал-прокурор явился, Параша?

— Да, государыня, — поклонилась Прасковья Александровна, родная сестра генерал-аншефа Румянцева. На брата она походила мало, но так мать только одна, отцы у них разные. Екатерина Алексеевна всегда называла ее по домашнему, ласковыми прозвищами.

— Какой он, Брюсша?

— Зело озабочен чем-то, ваше величество. Лицо посерело, глаза красноватыми стали, опухлости под ними изрядные. А с ним и Василий Иванович пришел, совсем уставший, взгляд тяжелый, суровый и сумрачный, — Прасковья Александровна насупилась, вильнула взглядом. Наперсница императрицы до дрожи боялась фактического главу Тайной Экспедиции, он наводил на нее панический страх.

— Мы с тобою сейчас не лучше выглядим, — Екатерина Алексеевна еле сдержала невольный стон, все тело изнывало от ломоты. Карету от Риги гнали безостановочно, в ней и спать приходилось на коротких остановках — хорошо хоть подставы на всех ямах были заранее подготовлены благодаря посланным курьерам, потому до столицы удалось быстро добраться. Все же карета шла в сопровождении изрядного конвоя кавалергардов, на всех коней иначе бы не нашлось.

— Уже вечер наступил…

Императрица посмотрела на большие часы — с пяти до семи срок короткий, но тело не так надрывно болело, как в момент, когда вышла, пошатываясь от усталости, из кареты у распахнутых дверей дворца. Хорошо, хоть поддержали под руки кавалергарды. А потом ее подхватили фрейлины, сопроводили в опочивальню немного отдохнуть на мягкой кровати. Но дела для Екатерины Алексеевны были прежде всего, всегда стояли на первом месте, и она успела распорядиться о вызове генерал-прокурора князя Вяземского и главу Тайной экспедиции генерал-аншефа Суворова. И приказала будить немедленно, как оба придут.

— И я совершенно измотана столь дальней дорогой, государыня. Лучше бы верхом поехала, чем в карете. Все ее углы пересчитала на колдобинах, которых несчетное число…

— Помоги платье надеть, — коротко приказала императрица. И пока вызванные фрейлины помогали облачиться и протирали тело и лицо влажными, но теплыми льняными полотенцами, напряженно размышляла — ситуация выглядела уже угрожающей — слухи о «шлиссельбургской нелепе» расходились кругами, подобно волнам от брошенного в пруд камня. Она видела затаенный страх в глазах придворных. Возникло стойкое ощущение, что они готовы предать ее в любой момент.

— Как пойду, ты ложись на постель и поспи хорошо, я тебе место нагрела, — улыбнулась Екатерина Алексеевна, и тут же нахмурилась, понимая, что ее ждет тяжелый и неприятный разговор…

— Доброго вечера вам, господа, — негромко произнесла Екатерина Алексеевна, входя в кабинет в достаточно скромном платье, но с голубой лентой через плечо. Два сановника поприветствовали ее молчаливо, коротким поклоном. Женщина уселась в кресло и жестом попросила мужчин сделать также — разговоров на ногах она не допускала. Зачем показывать власть таким образом, если в том нет необходимости?!

Вид двух приближенных ее не только не обрадовал, но даже напугал — они выглядели лет на десять постаревшими, сильно сдавшими и очень печальными. Так что Паранья многое недоговорила или приукрасила — как говорят русские — краше в гроб кладут.

— Господа, пока я отсутствовала в столице, здесь произошли удивительные события. Мне хотелось бы узнать подробности произошедшей в Шлиссельбурге «нелепы», и вообще что происходит в последние дни? Александр Алексеевич, вы генерал-прокурор Сената, вам принадлежит первое слово. Я вся во внимании, князь.

Екатерина посмотрела на Вяземского. И ей очень сильно не понравилось, когда тот, прежде чем заговорить, посмотрел на Суворова. А глава Тайной экспедиции Сената почему-то кивнул ему в ответ.

— Государыня…

Князь поперхнулся, чуть откашлялся, и заговорил привычным для себя резковатым голосом.

— Как я докладывал, вечером четвертого дня «безымянный узник», содержавшийся в Шлиссельбургской крепости, в «секретном каземате», был силою освобожден командой Смоленского полка под началом подпоручика Мировича. Скажу отнюдь не домыслы— они выполняли прямой на то приказ командира полка Римского-Корсакова.

Екатерина содрогнулась — то, что граф Панин замыслил как мистификацию, привлекая малороссийского шляхтича, которому она даровала чин подпоручика, оказалось намного серьезнее. Но тут Вяземский стал говорить дальше такое, от чего захотелось проснуться как от кошмарного сна, которые она иногда видела.

— В заговоре участвовал поручик Чекин, а с ними пять или шесть караульных из команды цитадели, состоящие на службе в Тайной экспедиции. Они открыли ворота, Мирович с солдатами ворвался вовнутрь и перебили охрану после недолгого сопротивления. Капитан Власьев попытался выполнить подписанный вами новый пункт инструкции, в которой полагалось убить узника при попытке его освобождения, но поразил насмерть только казематного служителя, сержанта инвалида, но был схвачен. И как комендант цитадели уже дал по этому делу показания, подкрепленные собственноручно написанными записками графа Панина.

Я лично видел эти бумаги, внимательно прочел их — как и дополненную инструкцию, подписанную вашим императорским величеством. Мне тяжело говорить об этом, государыня, но я имел беседу с освобожденным из «каменного мешка» Иоанном Антоновичем. Для меня, как генерал-прокурора Сената стало ясно, что свержение его с престола в 1741 году и манифест императрицы Елизаветы Петровны о лишении его всех прав на престол державы Российской, сейчас полностью прекратил действовать, ввиду смерти как «дщери Петровой», так императора Петра Федоровича.

Иоанн Антонович, ни в какой форме, от трона не отказывался и не отрекался, а также не выражал желания принять постриг в каком-нибудь монастыре. В ходе долгой беседы с ним я убедился, что рассуждения его здравы, он не помешанный и не юродивый, телом и духом вполне крепкий, нравственностью здоровой полон. И вполне годен, чтобы восседать на престоле Российской империи. Простите меня, ваше императорское величество — но я вам передал рассуждения не только мои собственные, но и многих господ сенаторов, кои ко мне обратились за разъяснениями.

— Выходит, вы изменили присяге, что дали мне, князь? Раз тайно ездили в Шлиссельбург и там разговаривали с «безымянным узником», которого приказано именовать «Григорием». И с чего вы взяли, что беседовали именно со свергнутым с престола в 1741 году императором?

Екатерина была ошарашена словами и неожиданным признанием Вяземского. И в последний момент поняла, что зря спросила насчет «безымянного узника» — о том, что бывший император Иоанн Антонович находится именно в этой крепости, знали многие, и тем более заговорщики, один из которых и охранял «Григория».

— Государыня, я не изменял данной вам присяге. Василий Иванович свидетель тому, что сказал я правду. Решение отправить меня в Шлиссельбург было принято на генеральской консилии. Где кроме нас присутствовал генералы Чернышев, Вадковский, князь Голицын, графы Брюс и Алексей Орлов, покойный адмирал Талызин, что умер сегодня утром, после того как брандер потопил фрегат «Парис»…

— Постойте, Александр Алексеевич, — несколько растерянно произнесла императрица. — Оставьте подробности о войне, я и так поняла, что ее ход для нас крайне неприятен. Так, вы были в Шлиссельбурге и говорили с освобожденным Иоанном Антоновичем. Кроме того, как я понимаю, к Иоанну попали некие бумаги графа Никиты Панина и инструкция по содержанию узника, подписанная мною. Да, я действительно внесла последний пункт, и что в нем такого, господа?! Почему вы придаете этому такое значение? Вполне обычная бумага, с описанием мер, которые надлежит сделать в подобных случаях. И там нет ничего, чтобы послужило мне упреком…

— Все бы ничего, ваше императорское величество! Если бы Иоанн Антонович не привел свои аргументы на право владения престолом, и многие в столице, включая господ сенаторов, восприняли их крайне серьезно. Они очень веские, государыня…

— Интересно, какие там доводы?

Екатерина не смогла удержаться от усмешки и вопроса — ее задело, что генерал-прокурор начал говорить о законности каких-то аргументов в этой стране, что живет по указам самодержца.

— Два батальона Смоленского, по батальону Апшеронского, Ладожского и Псковского полков, несколько эскадронов драгун разных полков, гарнизоны Кексгольмской и Шлиссельбургской крепостей. К Иоанну Антоновичу с боем вырвался из столицы и ушел лейб-гвардии Измайловский полк и половина Конной гвардии.

В Кронштадте восстали два линейных корабля, которые уплыли в Выборг. Последняя крепость тоже перешла на сторону Иоанна Антоновича, как и фортеция Фридрихсгам. Шхерный флот в полном составе подался на его сторону, как три пехотных и драгунский полки. Командует его армией фельдмаршал Миних, с ним генералы Корф, Силин, Колчин и бригадир Римский-Корсаков, десятка два полковников и капитанов флота.

В этом же комплоте губернатор Новгородский и коменданты Выборга и Фридрихсгама, что сказались «больными» и не приняли никаких мер к усмирению мятежа. Наоборот, ему способствовали — известно, что из Новгорода вышла пехота и драгуны в числе двух полков на соединение с войсками фельдмаршала Миниха. Всюду распространяются манифесты о вхождение Иоанна Антоновича на престол Российской империи!

Вяземский перевел дух, сглотнул, тяжело вздохнул и негромко добавил, протягивая свернутый листок бумаге Екатерине Алексеевне. Женщина его машинально взяла, потрясенная выразительной речью генерал-прокурора и ошеломленная событиями.

— К этим аргументам стоит прислушаться, они изложены под грохот пушек. Это собственноручное послание Иоанна Антоновича к вам, государыня. Прошу вас — отнеситесь к нему серьезно…