Бухта Магнолия. Магия, чистая и злая

8. Надеть маску – значит снять свое лицо. Зора

– Наэль? Ты говоришь со мной?

Зора прижимала мобильник к уху, из трубки доносились шипение, стук металлических кастрюль или сковородок, отдаленные проклятия брата. Она подождала еще несколько секунд и со вздохом нажала «отбой».

Завтра она ему расскажет об этом звонке. Расскажет в деталях о девушке, имя которой он ни за что на свете не хотел забыть, хотя оно стерлось из памяти в тот же момент, как было произнесено.

Потерял. Проиграл туману.

Единственный свидетель их разговора, мотылек сиреневого окраса, порхал в нескольких миллиметрах над ладонью Зоры. Крохотные буквы покрывали его филигранные крылышки; невооруженным глазом эти буквы было не различить, но они были бесценны, так как сохраняли обломки воспоминаний, которые Зора спасла от тумана: Кари Немеа. Клан Скарабеев. Разноцветные волосы.

Слова такие же нежные и летучие, как лепестки на весеннем ветру. Даже теперь Зора чувствовала, как туман пытается вырвать клочки воспоминаний, однако ее черная магия удерживала их крепко. Зора шептала заклинания, а мотылек тем временем все быстрее трепетал в дыму от магической палочки. Магия была невидимой, и все же Зоре казалось, что она различает ее в виде едва уловимых нитей; эти нити навеки запечатлевали на крылышках мотылька ее слова.

Мотылек вздрогнул, прежде чем подняться в воздух и упорхнуть. Не очень далеко, лишь до потолка, на котором висели в дреме многочисленные мотыльки. Этих бабочек Зора выращивала сама, и насекомые были связаны с ее магией. Среди бесчисленных дрожащих крыльев она пыталась различить те, на которых запечатлела воспоминания. Между тем их было уже двадцать или тридцать – с именами на крылышках, – и каждый по отдельности означал конец чьего-то существования. Странная пустота распространялась внутри Зоры, когда она разглядывала хрупкие порхающие веера. Так много заколдованных воспоминаний. Так много утраченных жизней.

Тем больше причин спасать жизни, прошептал бестелесный голос у нее в голове. Зоре был знаком этот гортанный тон, очаровательно хриплый и грозный одновременно, который, стоило лишь сомкнуть веки, немедленно создавал в воображении образ обворожительной искусительницы и оголодавшего демона. Голос, который мог быть тысячелетним и в то же время голосом ребенка. Лишь один человек на свете мог так звучать. Лишь одна колдунья так звучала.

Бери-ка ноги в руки, девочка, ты опаздываешь, прошелестел голос мамы Лакуар в мыслях Зоры уже более отчетливо.

– Ах, простите, – пробормотала Зора.

Она всегда опаздывала. Даже тогда, когда являлась на полчаса раньше. У мамы Лакуар было сверхчеловеческое чутье и умение заранее предугадывать прибытие клиентов. Она ожидала от своих учениц, что они будут являться точно к каждой из этих незапланированных встреч, причем уже полностью подготовленными. Втайне Зора была убеждена, что ее наставница умеет заглядывать в будущее, хотя мама Лакуар никогда этого не подтверждала. Самой же ей очень не хватало этого дара…

Она потуже запахнула на груди фолиар, традиционное одеяние магов, и закрепила его широким поясом из блестящего красного шелка. Фолиар представлял собой всего лишь длинный кусок благородного бархата, обернутый вокруг тела в несколько слоев. Его наружная сторона была черной, расшитой тонким узором, похожим на волны, колючим вьюном, перышками и крохотными драгоценными камешками. Но надо было внимательно присмотреться, чтобы различить все детали. Издали фолиар Зоры казался черным, такой бездонной черноты, как будто она заглотила все до единой искры света.

Ткань ниспадала с плеч Зоры на спину волнами, как занавес в театре, что обнажало серебристо-блестящую подкладку. Наэль как-то сказал, что элегантные складки напоминают крылышки мотыльков. Зоре это сравнение понравилось. Как будто она сама становилась одним из своих творений, как только облачалась в этот наряд.

Ее кудри были строго зачесаны назад и спрятаны под белым париком, в локоны которого были вкраплены жемчужины цвета капелек крови и висящие колокольчики. Весь этот маскарад был необходим для ее превращения в костяную колдунью.

Обычно ей требовалось время на процедуру обряжения в фолиар и парик – как на превращение гусеницы в мотылька. Самой важной деталью, которая завершала ее метаморфозу, была белая маска, скрывающая все лицо, за исключением двух прорезей для глаз. Крошечный кроваво-красный рот красовался на белизне дерева, как вишня, а на лбу маски выступали еще два серых пятна в форме бровей.

Зора задерживала дыхание, надевая ритуальную маску, и в этот момент ей самой казалось, что она отказывается от своей личности без остатка.

Надеть маску означало снять собственное лицо. Теперь она уже была не зажигательная Зора, молодая женщина, любившая ходить на танцы. Зора, младшая сестренка, ответственность за жизнь которой Наэль чувствовал до сих пор. Зора, девочка, мечтавшая покинуть город Крепостная Стена и в то же время боявшаяся внешнего мира за его пределами.

Нет. Теперь от всего этого не оставалось и следа.

Она завершила преображение, превратившись из девушки в колдунью, из себя самой – в нечто другое. Нечто более могущественное. Нечто более холодное. И когда Зора посмотрела в зеркало, она уже не увидела там человека. Она улыбнулась под маской – и из зеркала на нее глянуло неподвижное лицо.

Такой должны были ее видеть клиенты.

Никому нельзя было знать, кто скрывается под этой маской. Это было бы плохо для дела. Если бы люди знали, что Зоре всего девятнадцать лет, никто не принимал бы ее всерьез. А если бы они еще увидели, что Зора азулинка, последнее доверие смыло бы, как ручьем, потому что жители Азулиновых островов считались отсталыми из-за их близости к природе и из-за цвета их глаз: цвет менялся в зависимости от настроения и потому не внушал доверия.

Зора приподняла подол фолиара и вышла из своей комнаты на верхнем этаже города Крепостная Стена. Внутри города царили собственные законы. Жители здесь не платили налоги, зато собирали дань местным властям за охрану. Охранники – или бандиты, если формулировать проще, – патрулировали коридоры многоэтажек и охраняли вход в город. Сотрудники особого 131-го отделения, которое отвечало за безопасность в остальной части Бухты Магнолия, уже много лет не переступали ворота Стены, и так же дело обстояло со многими местными жителями – в первую очередь с теми, кто конфликтовал с официальным законом. Зора знала людей, которые здесь родились и умерли, так ни разу и не сунув нос за ворота Стены.

Да в этом и не было необходимости. Здесь было все свое – врачи и ремесленники, школы, бойни и магазины, огороды и фруктовые сады, которые плодоносили в магическом свете черных искр; печи, в которых горел драконий огонь, и маги – такие, как Зора и ее наставница мама Лакуар, – которые заботились о телесном и душевном состоянии местных жителей. Был здесь и солнечный свет – для тех смельчаков, кому удавалось добраться до крыш многоэтажек города Крепостная Стена, не будучи растерзанными теневыми кошками.

Пока Зора спешила по темным коридорам, ей навстречу попадались разные соседи. Дети шлепали босиком по плиткам, пиная перед собой мяч. Двое мужчин, у которых от натуги выступили капли пота на лбу, толкали телегу, нагруженную мясными товарами. Мать, пытающаяся успокоить своего орущего младенца, укутанного в тряпки. Или слепой Шао-Ро, который, как всегда, клянчил подаяние.

Зора знала их всех по имени – и все они знали ее, ведь она жила здесь с шести лет. Но мало кому из соседей было известно, что сейчас под маской мага была именно она.

Зора запыхалась, пока добралась до тесной квартирки своей наставницы. Обстоятельство, которое она непременно должна была скрыть от клиентов, иначе это повредило бы репутации надмирных магов. Клиенты уже ждали. Прямо у входа в магический кабинет стояла пожилая женщина, положив ладони на плечи маленького мальчика и слегка наклонясь к двери, будто приготовившись сбежать. Ребенку, видимо ее внуку, было лет семь. Темно-серый узор тянулся по его правой щеке до ключицы. Цементная кожа, сразу поняла Зора.

Она уже не раз видела картину этой болезни. Ее возбудителем являлся грибок, который был в сырых стенах или в загрязненной пище. Кожа от него затвердевала и мертвела. Болезнь развивалась медленно, но неотвратимо, пока не превращала в камень внутренние органы. Цементная кожа была смертельной болезнью, но на ранних стадиях поддавалась лечению с помощью магии.

Мальчик смотрел на Зору, полуоткрыв рот. Он слегка дрожал, прижимая к себе щенка, которого принес с собой. Щенок поскуливал, и Зора сглотнула. И почему эти клиенты приносят с собой всегда какое-нибудь милое животное в качестве жертвы? Нет бы принести какую-нибудь рыбу или ящерицу. Это была глупая мысль, ведь Зора знала, что кровавая магия срабатывает лучше, если формы жизни напоминают друг друга. Чтобы исцелить человека, лучше всего подходит энергия человека, сразу же за ней – энергия теплокровных млекопитающих. Чем моложе жертвенное животное, чем больше в нем жизни, тем лучше. Так что щенок подходил как раз идеально – и все-таки для Зоры было бы легче умертвить рыбу, чем этот поскуливающий, повиливающий хвостиком шерстяной клубок, который смотрел на нее доверчивыми глазами.

Мама Лакуар пока что не начала прием. Но сладковатый аромат, что проникал через дверную щель в противоположном конце комнаты, свидетельствовал о том, что она сидит в своем кабинете. Зора уже собиралась позвать наставницу, как услышала ее голос у себя в мыслях. Ты и сама справишься, девочка.

Что-что? Зоре еще ни разу не приходилось проделывать магический ритуал исцеления самостоятельно. Она много раз ассистировала маме Лакуар и даже применяла под ее руководством кровавую магию для залечивания ран или борьбы с болезнью. Она знала, что надо делать, ей был знаком каждый шаг процедуры… Но оказаться без помощи и подсказки? Без руководства?

Трусишка. Голос мамы Лакуар шипел у Зоры в голове. К делу.

– Но… – начала было Зора, но продолжить ей не удалось.

Я не обучаю трусишек. Вперед.

К делу – или иди поищи себе другого наставника. И решайся быстро, девочка, пока окончательно не поднимешь на смех себя и меня.

Зора метнула взгляд на клиентов, которые все еще стояли в дверях, скептически глядя на нее, особенно пожилая женщина – как будто они тоже могли слышать каждое слово этого немого диалога.

– Я думаю, мне не нужно спрашивать, зачем вы здесь, – наконец произнесла Зора.

– Это из-за моего внука, – ответила женщина и приступила было к дальнейшим объяснениям, но Зора остановила ее жестом.

– Вы принесли плату? – спросила она.

Старушка кивнула, достала из кармана несколько смятых купюр и протянула Зоре – 638 малов. Это недотягивало и до половины того, что требовала за это волшебство мама Лакуар. Но деньги были не единственным способом платы.

Магия подчинялась принципу равновесия. Можно было отдать столько же, сколько перед этим получил. Чтобы разжечь свет, надо было где-то посеять темноту. Чтобы исцелить, надо было сделать больным кого-то другого или собрать энергию жизни. Кровь, кости и жизнь были эквивалентом этой энергии – одной из чистейших форм магической силы, которая продавалась дорого. И у кого в кармане было недостаточно малов, чтобы оплатить услуги мамы Лакуар, тот мог расплатиться за долги по-другому.

Зора посмотрела в глаза старой женщине, увидела в них твердость и убедилась, что та поняла. Она пришла сюда не по простоте душевной, как приходили многие другие. Она знала цену магии и была готова ее заплатить.

– Жизненной энергии щенка должно хватить, чтобы принести облегчение твоему внуку, – объяснила Зора.

Старая женщина кивнула, а мальчик задрожал и так крепко прижал щенка к груди, что тот снова заскулил.

– Если после ритуала от энергии щенка что-то останется, мы удержим это как часть твоей платы. За прочее…

Она оставила эти слова висеть в воздухе, держа в руке тонкую пачку малов. Жизненная энергия животных ценилась гораздо дешевле человеческой. Чтобы оплатить такой ритуал, какой намеревалась провести Зора, требовалось гораздо больше, чем эти несколько купюр и капелька остаточной магии животного. Да, ценой за это было нечто куда большее. Человеческая энергия.

Человеческая энергия не только действовала по отношению к пациентам лучше всего, в своей чистой форме – не кровь, а время жизни – она могла применяться и для колдовства, которое делало пациента сильнее, крепче и живее, которое дарило ему дополнительные годы жизни и даже позволяло выглядеть моложе. Это делало жизненную энергию человека очень ценным благом.

Старушка горячо закивала:

– Чего не хватит, возьми у меня.

– Ты старая, – оценила энергию женщины Зора. – Кто знает, сколько лет тебе еще осталось. Даже если я заберу один год, он ведь может оказаться твоим последним.

– Значит, так тому и быть, – сказала женщина все с тем же непреклонным видом.

– Бабушка… – прошептал мальчик, но она, казалось, не слышала его.

Зора медленно кивнула. Ей не полагалось вмешиваться в решения пациентов.

– Значит, так тому и быть, – повторила она слова пожилой женщины и кивнула ей и внуку, чтобы следовали за ней в середину помещения, где располагался жертвенный алтарь.