Боярин Осетровский

Глава 35

Я ущипнул себя за бок.

Больно.

Потом еще раз ущипнул.

Больно.

Потом ущипнул с вывертом… ауч!!! Точно синяк останется!

Больно.

И ничего не изменилось — ко мне по прежнему неторопливо приближались мои девочки. Все пять. И одежды на них не было ни нитки. Только очки на Насте.

Я что, получается — не сплю?!

Они приближались, чуть покачиваясь, голые, обнаженные, совершенно неприкрытые, сверкая белой кожей, уже розовеющей от банного жара и покрывающейся капельками влаги.

Они приближались ко мне. Все десять.

Я задергался, расплескивая воду, попытался поднять взгляд чуть выше… Да какое там — мои глаза, кажется, намертво приклеились к зрелищу, и поднять взгляд хотя бы до подбородка было выше моих сил. А опустить ниже…

Нет! Не вариант!

Пока я паниковал — мои девочки подошли к моему чану и наклонились к его краю. И теперь, куда бы я не посмотрел — были обнаженные груди. Маленькие, острые — Аглашкины, побольше и поокруглее, похожие на грушки — Дитины, аккуратные мячики Клавы и Насти, круглые, даже на вид мягкие — тетины…

Зловредная тетка Анфия — наверняка специально! — придвинулась ко мне чуточку поближе и моего плеча коснулась…

Блин, как будто током ударило!

Я резко — наверное, чересчур резко и даже нервно — сдвинулся в сторону… И теперь к моему плечу прижималось упругая, горячая…

Аглашина.

— Мы, — чарующим голоском проворковала Дита, б-бесовка! — хотим помочь тебе помыться. Викешенька…

И острым ноготком дотронулась до моей груди.

Что, все пять сразу?!

«А можно не надо?» — пролепетал внутри меня кто-то маленький и испуганный.

Нет, я, конечно, мечтал в свое время о гареме… Нет, а кто не мечтал?! Нет, вы мне скажите — кто? Любой, кто смотрел гаремники — мечтал, это точно! Чтобы вокруг тебя вились озорная генки, тихая меганэкко в очках — Настя надела очки! В баню! — взрослая и опытная наставница, непредсказуемая цундере, опасная, как бритва, яндере, игривая кошкодевочка с некомими, пугливая и неопытная лоли… хотя нет, вот лоли мне никогда не нравились… и вот, вся эта мечта анимешника собралась вкруг меня… во всей своей нагой красоте… и они меня гладят…

Это пугает.

Их слишком много. Они слишком активные. Я с таким не сталкивался. Мне страшно! Хорошо еще, что они не притащили ту лоли-золотоискательницу, как там ее… Ав-Ав… Не притащили же, верно?!

Кто-то куснул меня за ухо!

Вода в чане оставалась горячей, но я начал дрожать. Только не от холода. От… от… от переизбытка нюдоты!

По моей груди скользили уже целых три руки… и еще одна зашла сбоку…

Кто-то маленький и испуганный внутри меня плакал, сжавшись в комочек. Ив этот момент кто-то другой, хмурый и стиснувший зубы, со скрежетом дернул рубильник: «Я не лузер!».

Был в моей жизни, в той, прошлой еще, один случай. Мы группой решили устроить отмечание не помню чего, то ли окончания сессии, то ли начала сессии, но не суть. Посидели в кафешке, подергались немного под музычку, и девчонки начали намекать, что неплохо было бы включить медлячок. И вот кто-то пошел договариваться насчет музыки, я развернулся на стуле, высматривая, кого я приглашу… И тут вдруг мне вспомнилась одна прочитанная в интернете вещь.

Кто-то, не помню кто, разбирал книгу, не помню какую. Но смысл разбора был в следующем: человека, молодого ученого-историка, отправили в прошлое, в Средневековье… или в другой мир, похожий на Средневековье, не помню. И там этот историк должен изображать знатного аристократа, дуэлянта и бабника. Вот как раз с бабами у него ничего и не получалось — для него они все были какие-то слишком средневековые, немытые и некультурные. Даже аристократки, даже те, кого местные считали красотками. Приходилось платить за то, чтобы рассказывали о его любовных подвигах. Только вот в конце концов этот историк-аристократ влюбился в одну местную девчонку. И суть разбора была как раз в том, что, если присмотреться к тексту романа, то выяснялось, что историк на аристократа совершенно не тянет — можно надеть на себя богатые одежды, научиться фехтовать на мечах, но свою натуру, неуверенного в себе лузера, ты никуда не денешь. И все отмазки насчет немытости и некультурности местных женщин — просто самооправдание для того, чтобы не выбрать себе такую, за которую придется конкурировать. Потому что в глубине души аристократ-историк просто-напросто боится мужской конкуренции. И девчонка, которую он, в конце концов, выбрал — понравилась ему просто потому, что по тамошним меркам никого не могла заинтересовать. Чем-то непривлекательна ее внешность была для местных, не помню. Выбор лузера — та, на кого никто не польстится.

К чему мне тогда вспомнилась эта история? А к тому, что я поймал себя на том, что именно ТАК и выбираю ту, с кем буду танцевать — какую-нибудь поневзрачнее, серую мышку, к которой точно никто не подойдет… Вот тогда внутри меня первый раз включился этот рубильник.

Как только заиграла музыка — я подошел к Олесе Анкиной, самой красивой девчонке группы. Ну, если не брать в расчет Алису Богданову и Наташку Курякину, но там силикон и стервозность смешаны в равных пропорциях.

Мы потом даже некоторое время встречались с Олесей, но я так и не набрался смелости, чтобы перейти от близкой дружбы к дружеской близости.

И вот сейчас я опять почувствовал то неприятное ощущение внутреннего лузерства.

Откинувшись на стенку чана, я, уже спокойно оглядел раздетых чаровниц. Внешне — спокойно, внутри-то нервы дрожали, как натянутая девчонка… то есть — тетива! Я хотел сказать — тетива!

— Что, все впятером будете меня… мыть?

— Можем и впятером… — горячо прошептали мне на ухо, — Можешь выбрать одну…

— Тогда я выбираю… — я встал.

— На меня показываешь? — восхищено пискнула, посмотрев, Дита.

Я сел, только вода плеснулась. Потом снова встал. Все равно они меня уже видели, чего теперь стесняться?

Внутри меня кто-то хмурый и сосредоточенный сосредоточенно пинал ногами маленького и испуганного.

— Я выбираю… — я обвел взглядом все моих пятерых девчонок. До чего же они прекрасны! — Я выбираю… Тебя!

И, резко повернувшись, схватил за худые бока и закинул в свой чан…

Аглашку, конечно. Кого же еще?

Та счастливо завизжала и обняла меня, обвившись вокруг моего тела не хуже какой-нибудь древесной кобры. Если такие, конечно, существуют.

От отвергнутых девчонок раздался ничуть не огорченный визг и нас двоих начали тормошить в восемь рук. Уже совершенно не соблазнительно, но очень весело.

Как же я вас всех люблю, девочки!

Чуть позже, когда все остальные проказницы попрыгали в свои чаны с горячей водой, Аглашка, так и оставшаяся со мной, прижалась своим телом, похожим на батарею отопления — такая же горячая и такая же ребристая — и шепнула на ухо:

— Почему именно я?

— Потому что ты — самая лучшая, — я тихонько поцеловал ее в шейку.

— Я же… такая… ну…

— Скоморошка?

— Нет!

— Вредина?

— Нет!

— А какая тогда?

— Такая… такая… — Аглашка зажмурила глаза, — Такая некрасивая. Вот. Сказала.

— В каких местах ты, боюсь спросить, некрасивая?

Нет, я искренне не понял, с чего она так решила. Как по мне — просто красавица, стройная, гибкая, чернявая, ясноглазая. Из-за коротких волос, что ли, переживает?

Она потыкала себя в бока:

— Я же тощая, как щепка. Ты на других посмотри — вот они настоящие красавицы. А я — так…

Я послушно посмотрел на других. На тетю Анфию, блаженно откинувшую голову назад, так что над водой всплыли два объемистых буйка. На Настю и Клаву, весело плескавших друг в дружку водой. На Диту, которая встала в чане и наклонилась в их сторону…

— Ты чего на них смотришь?!

— Ты же сама сказала…

— А теперь говорю — не смотри! Посмотрел? — тут же «логично» спросила моя скоморошка.

— Ну да.

— Кто красивее?

Вот оно что… Не у одного меня тут комплексы. Я-то смотрю на Аглашку с точки зрения двадцать первого века. Когда каноны красоты — на любой вкус. И вот именно такие, как она, мне всегда и нравились. Вот в этот раз я могу это с уверенностью заявить. Та же Олеся, другие девчонки, с которыми я встречался, они все были вот такого скоморошкиного типажа — стройные, гибкие, темноволосые, с небольшой грудью. Но Аглашка-то живет на Руси. Где красивыми считаются вот такие, как Клава или Настя — в теле. Не до бодипозитивного ужаса, конечно, но такие, чтобы и груди были большие и бедра широкие, и жирок присутствовал, и попа колыхалась. По сравнению с ними Аглашка действительно — не смотрится.

Я что, прям как тот герой книги — выбрал себе третий-сорт-не-брак, отход, на который никто не позарится? Да вот вам фиг! Любого, кто позарится на мою Аглашку — я в землю закопаю по самые уши! А тому, кто посмеет сказать, что она некрасивая — те самые уши отрежу!!!

— Ты, — я еще раз поцеловал ее. В межключичную ямочку. Такая уж она у нее приманчивая.

— Врешь? — вздохнуло мое скопление комплексов.

— Твоя ладошка уже пять минут чувствует, что не вру.

Да, при всей своей неуверенности в себе, Аглашка никогда не упускала случая немного пошалить… Дразнилка, что ж ты творишь…

— А может — это ты на других смотришь?

— Предлагаешь их выгнать?

Аглашка посмотрела мне прямо в глаза и быстро поцеловала в губы:

— Предлагаю пойти туда, где кроме нас никого нет.

Я замер:

— Аглашенька…

— Да. Давай быстрее, пока я не боюсь!

— Ты знаешь, что делать?

— Примерно.

— И я так же.

— Что будем делать?

— Будем пробовать.

— Ой. А разве… аах… так… можно?

— Можно.

— Точно…? Аах…

— Мне перестать?

— Я тебе перестану!

— Викешенька! Викешенька! Ви! Ке! Шень! КаааАААА!!!

— Теперь моя очередь.

— Но…

— Молчи. А то испугаюсь.

— Но…

— Молчи!

— Это я тебе плечо прокусила?

— Ты еще спину не видела.

— Ой. Мне стыдно. Даже смотреть страшно. Покажи!

— Аглашенька! Аглашенька! Аг! Ла!.. Осторожно!

— Давай!!!

— Мне хорошо. Мне так хорошо, что даже плохо. Мне говорили, что это хорошо, но не говорили, что ВОТ ТАК хорошо!

— Мне… тоже… У нас есть попить? В горле пересохло.

— Вон там, квас на столике. Сейчас подам… Ай!

— Аглашенька…

— Мммм…

— У меня ноги трясутся.

— А у меня… у меня — руки.

— Викешенька, я, правда, красивая?

— Самая-пресамая. Прекрасная.

— Как Василиса?

— Василиса по сравнению с тобой — лягушка пупырчатая.

— А о чем ты сейчас думаешь?

Интересно, у этого извечного женского вопроса, оказывается, многовековая история. Правда, я раньше в такой ситуации не оказывался — как вы помните — но правильный ответ знаю.

— О тебе.

— А что ты обо мне думаешь?

— О том, что ты самая лучшая.

— Я еще неопытная.

— Страшно представить, что ты будешь творить, когда опыта наберешься… ай! Не шиплись!

— А когда я буду опыта набираться?

— Сначала сил — потом опыта.

Моя любимая скоморошка свернулась клубочком и прижалась к моему боку. А я смотрел в потолок и думал… Да о чем попало, мысли просто скользили по поверхности мозга, не углубляясь.

Вот, например — говорят, что мужчиной человек становится не тогда, когда переспал с женщиной, а тогда, когда убил своего первого противника. Или когда сам стоял на краю смерти и выжил. Или тогда, когда пережил смерть близкого человека. Много разного говорят… Но, знаете что?

Я убивал. Я выживал. Я переживал смерть близких. Но мужчиной, настоящим мужчиной, я почувствовал себя только сейчас.

Я — мужчина. Мужчина! МУЖЧИНА!!!