Бомба времени

VII

УЖЕ ЧЕРЕЗ квартал я понял, что что-то не так с моими расчетами. Склады, автозаправочные станции и ломбарды, встретившиеся нам по дороге, выглядели, как надо... но где высокая, красная, кирпичная стена? Вместо нее был заброшенный склад, не меньше акра развалин и битого стекла.

Мисс Реджис поглядела на меня, и я почти услышал ее мысли, которые она могла бы высказать вслух.

— Ну, и что вы собираетесь делать дальше? — хотела спросить она.

Я кивнул на склад.

— Суну свой нос туда.

У нее был серьезный, деловитый вид.

— Да, конечно, мы пойдем туда.

— Не вы. Я один.

— Мы оба. В конце концов, — она одарила меня бледной улыбкой, как вздох ангела, — это также и мой сон.

— Я все забываю об этом, — сказал я. — Ну, давайте, пойдем.

Двери были замкнуты, но я нашел болтающуюся доску, оторвал ее, и мы проскользнули в большое, темное помещение: мрак, пыль, паутина и трепетание крыльев летучих мышей... во всяком случае, что-то здесь трепетало. Может, просто мое сердце.

— Здесь ничего нет, — сказала мисс Реджис. — Просто старое, заброшенное здание.

— Поправка. Это место похоже на старое, заброшенное здание. Возможно, это просто оформление витрины. Возможно, если вы сотрете пыль, то обнаружите под ней солнечно-яркие краски.

Она в самом деле провела пальцем по стене. Под пылью не оказалось ничего, кроме пыли.

— Это ничего не доказывает, — бодро сказал я. — В нашем деле ничто ничего не доказывает. Если вы видите сон, то вам может присниться, что это реальность.

— Вы считаете, что спите сейчас?

— Вот это вопрос, не так ли, мисс Реджис? Откуда вы знаете, когда спите, а когда — бодрствуете?

— Сны не походят на явь. Они неопределенные и нечеткие по краям. И они плоские, двумерные.

— Помню, что я как-то раз видел во сне, как шел по карнизу крыши городского колледжа. Я чувствовал сухие листья, хрустящие бод ботинками, напряженные мышцы ног, обонял запах горящих где-то внизу сухих листьев и чувствовал уколы холодного осеннего ветерка. И при этом я думал: «Сны не походят на реальность. Реальность — реальна. В ней есть все: предметы, цвета, звуки, запахи... — Я помолчал для пущего эффекта. — И тут я проснулся.

Она вздрогнула.

— Значит, вы никогда ни в чем не можете быть уверены. Сон во сне во сне. Я вижу во сне вас... или я снюсь вам. Так мы никогда не доберемся до истины.

— Возможно, в этом и кроется смысл. Возможно, мы должны искать такую истину, которая является истиной и во сне, и наяву. Нечто постоянное.

— Что постоянное?

— Верность, — сказал я. — Храбрость. Вас, например. Вы здесь, сейчас, со мной.

— Не глупите, — сказала она, но голос ее прозвучал радостно. — Что станем делать теперь? Вернемся?

— Давайте для начала осмотримся. Кто знает? Может, это игра в жмурки, и мы в десяти сантиметрах от победы.

Я пошел по полу, замусоренному рваной бумагой, остатками картонных коробок, спутанными мотками каких-то проводов. В дальней стене была хрупкая на вид дверь. Она открывалась в темный коридор, не более опрятный, чем большая комната.

— Нам нужно было взять с собой фонарь, — сказала мисс Реджис.

— А еще лучше полицейскую машину, полную полицейских, — сказал я. — Посмотрите-ка... Хотя нет, вам лучше не смотреть.

Но она уже стояла рядом со мной, уставившись на то, на что смотрел я. Это был сенатор, лежащий на спине, и голова у него была разбита, как яйцо. Я почувствовал, как девушка напряглась, затем расслабилась и выдавила из себя дрожащий смешок.

— Напугали вы меня, — сказала она. — Это же только манекен.

Я пригляделся получше и увидел, что краска местами слезла с деревянного лица.

— Он похож... — мисс Реджис встревоженно поглядела на меня. — Он похож на вас, мистер Флорин.

— Не на меня... На сенатора, — сказал я. — Возможно, они пытаются мне что-то сказать.

— Что еще за сенатор?

— Человек, защищать которого меня наняли. Как видите, я отлично справился с этим заданием.

— Он был частью эксперимента?

— Или эксперимент был частью его. Кто знает?

Я переступил через искусственный труп и пошел дальше по коридору. Коридор оказался слишком длинным для не такого уж большого здания. Он тянулся шагов на сто, причем нам не встретилось никаких пересекающихся коридоров, но в конце оказалась дверь, и полоса света из-под нее.

— Вечно еще одна дверь, — сказал я.

Ручка легко подалась. Дверь открылась в комнату, которую я видел прежде. У меня за спиной тихонько воскликнула мисс Реджис. Тусклый лунный свет лился из высоких окон в стенах из дамасской стали, покрытых восточными коврами. Я прошел по мягкому ковру к длинному столу из красного дерева и выдвинул из-под него стул. Стул оказался тяжелым, полированным, именно таким, каким должен быть солидный стул. Взгляд упал на люстру. Почему-то на нее было трудно смотреть. Ряды и гирлянды хрустальных подвесок переплетались и обвивались вокруг основы, образуя бесконечно сложный узор.

Мисс Реджис замерла, напряженно склонив голову.

— Поблизости кто-то есть, — прошептала она. — Я слышу мужские голоса.

Я прошел на цыпочках и приложил ухо к двери в противоположной стене. Тишина. Я тихонько толкнул дверь. Темнота. Я шагнул через порог и протянул назад руку, чтобы подать ей, но рука наткнулась на что-то невидимое и твердое, как очень чистое зеркальное стекло. Мисс Реджис что-то говорила, губы ее шевелились, но ни звука не проникало ко мне через барьер. Я ударил в него плечом, и что-то треснуло, — возможно, плечо, — но я пролетел через окутывающую тьму и вылетел на яркий свет.

Я СТОЯЛ ПОСРЕДИ пустыни, а на скалу шагах в десяти оперся человек-ящерица, одетый во все розовое, и лениво улыбался мне.

— Ну, вот, наконец-то, — сказал он. — Я уж боялся, что вы никогда не пройдете до конца этот лабиринт.

Я глубоко вдохнул горячий, сухой воздух, имеющий слабый запах эвкалипта или чего-то, пахнущего, как эвкалипт, и огляделся. Песок, камешки, скалы, много скал, и все носящие на себе следы времени и старости. И ничего живого вокруг, даже кактусов.

— Приятное местечко, — сказал я. — Но мне не хотелось бы здесь умирать.

— К чему какие-то разговоры о смерти? — сказал Дисс голосом, словно посыпанном пеплом из роз. — Единственная существующая тут опасность угрожает лишь вашему здравому смыслу, — и то мне кажется, что вы прекрасно с ней справляетесь. Фактически, вы проявили неожиданную гибкость. Я был удивлен, действительно, удивлен.

— Какое облегчение, — сказал я. — И что вы теперь сделаете, вклеите золотую звезду в мою послужную книжку?

— Теперь, — оживленно сказал он, — мы можем начать иметь с вами дела. — И он с надеждой сверкнул на меня своими маленькими красными глазками.

— Настала моя очередь спросить у вас, какие дела, — сказал я. — Ладно, спрашиваю: какие дела?

— Во всей Вселенной, где только имеется жизнь, существует лишь один вид дел. Есть что-то, в чем нуждаетесь вы, и что-то, в чем нуждаюсь я. И мы обмениваемся.

— Звучит просто. Так в чем нуждаюсь я?

— Разумеется, в информации.

— А ваш интерес?

Он шевельнулся, сменил позу и махнул сиреневой рукой.

— Вы можете выполнить для меня одну услугу.

— Давайте начнем с информации.

— Конечно... Что первое? Сенатор?

— Он не сенатор. Он агент по имени Барделл.

— Барделл — это Барделл, — заявила сиреневая ящерица. — А сенатор — сенатор.

— Если это образец информации, то не думаю, что стоит продолжать.

— Вы, — сказал человек-ящерица с видом глубокого наслаждения, — жертва заговора.

— Я и сам это знаю.

— Ну, же, Флорин, не отмахивайтесь от того, что я сообщаю вам, — он достал из-под розовой жилетки длинный мундштук, вставил в него коричневую сигарету и сунул мундштук в уголок рта, словно созданного для того, чтобы ловить мух на лету, потом затянулся и выпустил из ноздрей-дырочек бледный дым.

— Не думаю, что теперь вам проще верить, — сказал я. — Если только это действие не должно убедить меня, что вы двигаетесь не в том направлении.

— О, я вовсе не собираюсь ни в чем вас убеждать. Я чувствую, что факты станут говорить сами за себя...

— Где мисс Реджис?

Дисс нахмурился. Даже мундштук в его рту повис.

— Кто?

— Девушка. Хорошая, спокойная маленькая леди, не похожая на остальных игроков. Она пытается помогать мне, даже не знаю, почему.

Дисс покачал головой.

— Нет, — рассудительно сказал он. — Действительно, Флорин, настало время, чтобы вы уже начали отличать реальное от иллюзорного. Не существует никакой вашей леди.

Я шагнул к нему, и он слегка отпрянул.

— Вот это да! — удивленно воскликнул он. — Может, нет необходимости мне указывать, что я не восприимчив ни к каким поспешным силовым действиям с вашей стороны? — Он изобразил мне улыбку.

— Я уж точно не союзник, Флорин, но я не собираюсь навредить вам... И, как я уже сказал, вы можете быть полезны мне. Не лучше ли было бы, если бы мы все обговорили вполне рационально и занялись делами?

— Ладно, — сказал я. — Устал я спорить с вами.

— Ага, умный вы парень. Итак, заговор, благоприятный такой заговор, знаете ли, но все же заговор.

— Последние сообщения с фронта указывают, что он не выходит. Можете этому не поверить, но в настоящий момент я считаю, что веду откровенный разговор с добренькой такой саламандрой.

Дисс открыл рот и издал шипящие звуки, которые, как я предположил, являлись смехом.

— Признаю, это должно сбить вас с толку. Однако, не забывайте применять простой критерий: факты есть факты, как бы они ни выглядели. И если мои слова освещают саму ситуацию, тогда, даже если я и не настоящий, то хуже от этого не становится.

— А еще у меня болит голова, — сказал я. — Вы сказали о существовании заговора, просто чтобы сохранить мой здравый смысл. А как насчет того, чтобы упомянуть, кто эти заговорщики и почему их интересует восстановление моего здравомыслия, если оно вообще у меня было.

— Они — Научный Совет, правительственная группа высокого уровня, где вы были — или есть — Председателем.

— Это вас кто-то обманул, Дисс. Единственные исследования, какие я проводил, это выяснял, кто нажал курок или всадил хлебный нож, в зависимости от обстоятельств.

Он отмахнулся от этого.

— Явная попытка все рационализировать. Ваш собственный здравый смысл должен уже подсказать вам, что настало время расширить сферу вашей самооценки. Неужели я стал бы впустую тратить время, беседуя с обычным частным детективом, со здравым смыслом или лишенным оного?

— Я пас. Продолжайте.

— Ваш последний проект в качестве Председателя был разработкой устройства для исследований сна, аппарат, разработанный для поисков подсознательных символов, а в дальнейшем для их конкретизации и воплощения без бессознательных разумных действий, доступных для исследования. Вы настояли на том, чтобы самому пройти первый тест. Но, к сожалению, из-за усталости и напряжения, вы не справились с переживаниями. Ваш разум избрал новый путь бегства от действительности, и вы сбежали в вымышленный мир, вами самими же изобретенный.

— Я разочарован в себе. А я-то думал, что мог создать что-то более интересное, чем преследования, бегство, выстрелы и все банальные страшилки.

— Правда? — хихикнул Дисс, словно открыл клапан, чтобы немного сбросить излишнее давление. — Познайте себя, Флорин. Вы ученый, теоретик, а не боевик. Вы ухватились за возможность избавиться от ответственности в простом мире грубого закона: убей или умри. Но ваши лояльные прихвостни, вполне естественно, были далеки от подобного поворота событий. Им было необходимо вернуть вас из вашего вымышленного мира. Вы стали личностью, легендарного символа жителя Старой Земли по имени Флорин. Ван Уоук противостоял такому бегству, дав вам задание — точнее, вашему вымышленному персонажу, — следовать определенным маршрутом, а потом стал возводить на вашем пути препятствия, с целью выковырять вас из вашего убежища. Все шло, как было запланировано — до определенного места. Вы приняли вымышленное задание, начали действовать. А потом все вдруг резко спуталось. Неожиданно возникли незапланированные элементы, все осложнив. Ван Уоук попытался все прервать, но не сумел это сделать. Все вышло у него из-под контроля. Он больше не контролировал Машину Грез.

Он сделал паузу, явно ожидая вопроса. И я задал этот вопрос.

— Разумеется, главным стали вы, — сказал он. — Вместо того, чтобы действовать, как пассивный получатель импульсов, подаваемый в ваш мозг, вы перехватили их и соткали из них новую матрицу, более соответствующую вашим потребностям и, в частности, потребности цепляться за избранную вами роль.

— Что вы подразумеваете под «Старой Землей»?

— Вы все еще не вспомнили? — сказал Дисс. — Часть вашего разума старательно заменила ситуацию, которую вы сочли невыносимой, новыми реалиями. Снабжая вас данными из другого источника, я обхожу вашу оборонную линию с фланга. Что же касается Старой Земли — такое имя носит незначительный мелкий мирок, который отдельные люди считают исходным домом Человечества.

— Наверное, предполагается, что я сейчас считаю, будто у Человечества есть лишь один дом?

— О, да, такова была установка, которую вы избрали для себя, так же, как роль Флорина, Стального Человека. Но к настоящему времени вы должны быть готовы принять тезис о том, что такая сцена слишком мала, чтобы вместить вас — и меня. — И он снова изобразил улыбку безгубым ртом.

— Если не упоминать о Грейфелле.

Дисс опять издал шипящий смешок.

— Ван Уоук дошел до отчаяния. Он пытался умиротворить вас, предлагая вам альтернативный путь рационального бегства, приемлемое алиби, за которое можно было ухватиться. Но вы продолжили его гамбит, доведя до абсурда, и тем самым его дискредитировали. Именно в этот момент я почувствовал, что настало время вступить в игру — и чтобы сохранить ваш здравый рассудок, и чтобы предотвратить более обширную трагедию.

— Понятно. Значит, вы — просто самоотверженный человек, альтруист, желающий внести щепотку добра в большой и страшный воображаемый мир.

— Не совсем так, — он стряхнул пепел с сигареты. — Я уже упомянул, что вы тоже можете кое-что для меня сделать.

— Я думаю, вы мне скажете, что именно, независимо от того, стану я вас упрашивать об этом или нет.

— Машина Грез, — сказал он, — является самым оригинальным устройством, боюсь, даже слишком оригинальным. Вас можно поздравить, мой дорогой Флорин, с таким достижением. Но, знаете ли, я не стану вас поздравлять. Машина должна быть выключена.

Я почесал подбородок и обнаружил, что довольно давно уже не брился. Возможно, это и было ключом к разгадке чего-то, но в данный момент я не стал задерживаться и пытаться ее разгадать.

— Аналогом наших проблем, — продолжал Дисс, — может послужить следующая — чисто гипотетическая ситуация. Предположим, племя диких аборигенов на каком-то далеком острове в океане случайно наткнулось на некий генератор мощных радиоволн. Какой-то мелкий подобный продукт, давно здесь забытый более развитой расой. В своем полном неведении они могли нарушить планетарную связь, вмешаться в действия спутников, нанести вред тридео-передачам и пооткрывать двери всех гаражей на другой стороне планеты.

— Звучит неважно, но я понял.

— У Машины Грез, к несчастью, есть подобные побочные эффекты. Когда вы, а теперь и ваш Совет, запускаете ее, то невольно создаете последствия в матрице вероятности, которые распространяются на половину Галактики. Конечно, это невыносимая ситуация. Честно говоря, мои нынешние действия в полуматериальным состоянии, направленные на противостояние вам, так же нелегальны, как незаконный переход государственной границы. Но я посчитал, что обстоятельства требуют маленьких отклонений от инструкций.

— Что значит «полуматериальное состояние»?

— То, что я нахожусь здесь, фактически, не больше, чем вы сами.

— А где же вы?

— В кабине передатчика моего транспорта, на станции, примерно, в двух световых годах от Солнца. В то время как вы, разумеется, находитесь в Машине Грез в вашей собственной лаборатории.

— А к чему этот экзотический фон Сахары?

— О, вы видите пустыню, не так ли? Разумеется, вы взяли ее образ из вашего личного фонда формирования образов. Я же просто набрал нейтральную установку.

Я посмотрел на пустыню позади него, она выглядела такой же реальной, какой всегда выглядит пустыня. Он дал мне время осмыслить эту идею.

— Сейчас я вмешаюсь в работу Машины, — сказал он, — чтобы вернуть вас в сознание, в здравом уме и памяти. А вернувшись, вы уничтожите Машину, включая все рабочие записи и схемы. Идет?

— Никаких соглашений, — сказал я.

— О, подумайте же, Флорин. Ведь, конечно же, вы все равно выберете жизнь и здравый рассудок?

— Мне не нравятся соглашения вслепую. Может, все происходит так, как вы говорите, а может, и нет. Возможно, вы способны сделать то, о чем говорите, а возможно, не способны. Может, я великий изобретатель, а может, качаюсь на люстре, зацепившись за нее хвостом. Вы должны еще доказать мне свою правоту.

Дисс рассерженно затушил сигарету, растер ее в порошок, пустил по ветру и убрал мундштук.

— Упрямый вы человек, Флорин. — Он скрестил руки на груди и побарабанил пальцами по бицепсу. — А если я верну вас в вашу нормальную базовую реальность в полном рассудке, и вы увидите, что все обстоит так, как я описал — тогда вы уничтожите Машину?

— Я приму решение, когда окажусь там.

— Ба! Да вы неисправимы. Даже не знаю, зачем я напрасно трачу с вами время... Но я — доброе существо. Я согласен. Но предупреждаю вас...

— Не надо. Это загубило бы нашу красивую дружбу.

Он нетерпеливо дернулся, повернулся, и у меня перед глазами на миг пронеслось изображение каких-то вертикальных панелей и рядов индикаторов, образующих сложный узор. Дисс сделал быстрое движение руками, и индикаторы сменили картинку. Удаленный горизонт плавно придвинулся ближе, вместо неба возникла пустота. Секунда темноты и серии звуков, напоминающих хлопающих вдалеке дверей. Идеи, имена, лица промчались у меня в голове, точно вода, заполняющая резервуар.

Затем стали медленно зажигаться огни.

Я лежал на спине в помещении шагов в тридцать длиной, со стенами, покрытыми бликующими панелями, мозаичными полосами и загроможденном сложной аппаратурой. Большой Нос навис над пультом управления, на котором мигали индикаторы и то и дело вспыхивали какие-то предупреждающие сигналы, пища и скрипя.

Рядом с ним седой человек в белой блузе склонился над пультом поменьше, щелкая переключателями. На соседней раскладушке лежал и храпел Барделл.

Я кашлянул, Большой Нос резко повернулся и уставился на меня. Губы его зашевелились, но слов не было слышно.

— Теперь можете развязать меня, доктор Ван Уоук, — сказал я. — Я больше не стану буянить.