Боги, пиво и дурак

Глава 6. То яма то канава

Мое новое место работы носило говорящее название — «Ямы».

В Ямах содержалось сто пятьдесят восемь постоянных заключенных, и к ним то добавлялись, то убавлялись два — три хулигана-«штрафника». Обычно это были жертвы дружеских попоек, переросших в драку, любители пощупать чужих женщин и осквернители склепов, которые неудачно одолжили у покойников оставленные на надгробиях вино и хлеб.

И всех этих людей полагалось кормить два раза в сутки: жидким супом и кашей, будь она неладна. Так что когда Хельд, презрительно усмехаясь, показал мне огромную лохань с их мисками, я даже обрадовался, что с утра так и не поел.

Это была жесть.

Похоже, плошки заключенных никто никогда не мыл. Их просто сбрасывали в лохань с водой, как сейчас, а потом из нее же доставали и накладывали новую порцию. Короста из потемневшей каши на мутных ржавых стенках выглядела, как неизлечимая болезнь. По сравнению с ними ложки и кружки смотрелись почти стерильными, хотя их желтоватый налет был липким даже на вид.

— Ну что, приступай! — хмыкнул Хельд. — А я скажу на кухне, чтобы на тебя обед сделали.

Насвистывая, он отправился прочь.

— Эй, а где можно взять кипяток? — крикнул я ему вдогонку.

— Что есть, тем и помоешь! Кипяток ему еще, — буркнул Хельд.

Вот ведь скотина.

Я окинул взглядом фронт работы.

Две бочки с холодной водой, ведро и гора грязной посуды.

Прямо как после вечеринки на даче у родителей в пору моего студенчества. И ничего, пережил ведь!

Главное — подготовиться к мытью с умом.

Я натаскал себе песка, навязал из травы мочалок и, стараясь не внюхиваться в кисловатую вонь прокисшей еды, занялся делом.

Один из проходивших мимо стражников, хмыкнув, оценил мои старания. Сунув руку в одну из бочек, он попыхтел, напрягся до красноты в лице и, подмигнув мне, отправился дальше по своим делам, оставив мне горячей воды.

И вот тут дело пошло куда веселее!

Чистые и блестящие жестянки я собирал ровными аккуратными стопками по десять штук и раскладывал на траве.

Но, несмотря на все мои старания, к вечеру я справился только с плошками и половиной кружек, остальные все так же мутнели своими противными желтоватыми боками.

После кормежки заключенных я не поленился и хорошенько перемыл все сразу, пока снова не засохло намертво.

А потом из кухни принесли котлы, и я почувствовал себя Золушкой.

На душе стало тоскливо.

Мать вашу, да я закончил физтех!..

Но потом из пыточной раздался такой душераздирающий вопль, что я поспешил заняться чисткой котлов. Песок весело скрипел по боковинам, и этот звук хоть немного, но заглушал пронзительные крики.

Я не хотел думать о том, что сейчас происходило в пыточной, и чем занят мастер Гай. Как бы там ни было, помочь хоть чем-нибудь несчастному приговоренному я не мог. Так что оставалось только сконцентрироваться на нашем пылком любовном треугольнике: я, котлы и пригоревшая каша.

Вонючая липкая хрень постепенно отдиралась от стенок и дна, и в конце концов я так увлекся своим квестом, что даже не заметил, как кто-то подошел ко мне.

— Гляжу, ты справляешься, — услышал донесся до меня из-за плеча знакомый низкий голос.

Это Гай зашел навестить меня перед уходом домой.

— Да я тоже так думал, пока вот эту хренотень не принесли! — мрачно отозвался я.

— Ничего, — подбадривающе отозвался тот. — Глаза боятся, а руки — рубят. Покурим?

— Давай.

Мы уселись на траву и дружно затянулись сладковатым дымком — каждый своим.

— А я, знаешь, сегодня порол одного… Десять ударов плетью всего, понимаешь? Дел-то на пять минут. Казалось бы — будь вежлив к окружающим, просто постой себе тихо, и топай с миром… Так нет же. Как он орал!..

Я шумно выдохнул.

— Да уж, я слышал…

— Еще бы ты не слышал. Мне кажется, его и покойники в склепах услышали и проснулись. До сих пор у меня все в ушах звенит.

— Мне даже подумалось, ты там кожу с кого-то живьем снимаешь, — признался я. — Мне надо там прибраться после тебя?

— Нет. К счастью, слюни и сопли цвета не имеют, — сказал Гай, вдавливая окурок в землю. — Ну, бывай.

Кивнув ему на прощанье, я снова взглянул на котлы, и теперь они уже не казались такими страшными.

По крайней мере, они не орут.

К полуночи дело наконец-то было сделано.

Спать меня отвели в хозяйственный корпус. И пусть набитые соломой мешки — это не ортопедический матрас, спал я на них, как убитый.

А с утра пораньше пришла новая смена охраны и меня повязали прямо перед уединенным домиком клозета, куда мне приспичило после сна.

Напрасно я пытался докричаться до парней, что, мол, я один из вас и тоже здесь работаю. Мои казенные портки и черные пятки говорили им куда больше. На шум сбежался весь свободный «ямской» народ. Хельд нагло ржал, а мастер Гай нахмурился и заявил, что работник тюрьмы, которого принимают за ее жителя, это стыд и позор для всех.

— Ну, из казенного-то я ему могу выдать только твою амуницию — как раз новый комплект привезли, — ухмыльнулся Хельд, явно рассчитывая уколоть этим Гая.

— Так выдай, — меланхолично отозвался тот, вскидывая на плечо топор. — Мне не жалко. Ладно, я работать пошел…

Так мне достался брутальный сет палача.

Черные кожаные штаны, перчатки, квадратная майка из льна и кожаная куртка подошли мне отлично, только черные сапоги с высокими голенищами и отворотами оказались на пару размеров больше, чем нужно. Тогда я намотал себе на ноги в два слоя тряпок по типу армейских портянок, и проблема оказалась решена.

Жалко, что зеркала нигде не было, чтобы в полной мере оценить всю крутость моего внешнего вида. Вот бы еще в руки меч плюс сто к мытью посуды и шлемак удачи на голову — и я самый прокачанный в рейде перс!

Но в реальности меня ожидал куда менее эпичный подвиг, так что перчатки и куртку пришлось тут же снять, потому что на жаре в такой броне можно умереть от теплового урона.

К полудню я перемыл после завтрака и дочистил оставшуюся посуду заключенных.

А вечером меня позвали прибираться в пыточную…

И вот как-то примерно так все и закрутилось.

Я чистил, мыл, драил — кашу, кровавые разводы на полу, деревянную плаху во дворе. К вечеру оставались силы только разве что побродить по тюремному двору, глядя на полыхающие факелы, или навестить старика, с которым довелось ненадолго разделить одну яму.

Время от времени я оставлял для него то лишний кусок хлеба, то сахар. Не знаю, почему. Охранники посмеивались надо мной, но сбросить бедолаге через решетку какую-нибудь мелочь никогда не запрещали.

Перед уходом домой мастер Гай всегда приходил ко мне — поболтать пять минут и покурить. Когда сигареты кончились, он стал угощать меня своими запасами, и вскоре я уже сам бегал в город к лавке с пряностями, где среди прочих товаров имелись и папиросы.

Сначала курить их было неудобно и странно: они были толстые, тугие и на губах от них надолго оставался горький полынный привкус.

Но потом привык.

В этом мастер Гай был прав — человек действительно привыкает ко всему.

Даже к такой работе, какая досталась мне.

Сначала я приходил убираться в пыточную с двумя ведрами сразу — одно ставил в угол для себя, чтобы пол лишний раз не пачкать, а в другом полоскал тряпку.

Через пару недель уже хватало просто выйти на пару минут на воздух подышать.

Научившись совмещать свою работу с полным желудком, я с изумлением обнаружил, что набитое брюхо и ощущение сытости — это далеко не всегда синонимы. В Ямах нас кормили кашей — конечно, не такой противной, как заключенных, но тем не менее пустой. Для навара повар добавлял мелко порубленное сало и мясные кости, которые уходили в тарелки более значимых в тюрьме персон, чем уборщик. Я жрал эту пустую кашу и мечтал о куске мяса, как о манне небесной. Убегая на час в город, чтобы купить папирос на честно заработанные медяки, я иногда заглядывал в лавку мясника. Тот, нахмурившись, пересчитывал отсыпанные ему в горсть монеты, и широким длинным ножом отрезал от мясного куска пару тонких, почти прозрачных лепестков. И я утаскивал с собой свое сокровище, завернутое в грубую коричневую бумагу, и потом на кухне жарил их над очагом, подцепив ножом за уголок. Мясные лепестки шипели и съеживались, испуская умопомрачительный запах сытой вкуснятины. Обливаясь слюной, я сжирал их прямо с ножа, торопливо посыпав крупной, хрустящей на зубах солью.

Иногда после такого «перекуса» мне так и хотелось забраться в свою нычку, выгрести все монеты до последней, накупить себе мяса и наесться им от пуза.

Но на деле позволить себе такую придурь я не мог. Мой скромный финансовый запас был гарантией того, что, в случае чего, добрую неделю я точно не помру с голодухи без ямской каши. Вот только увеличиваться запас не больно-то спешил, хотя я почти ничего не тратил.

Пару раз я пытался найти себе занятие поприличней и поденежней, но потерпел полный крах. Рудокопы подняли меня на смех — их здорово рассмешило, что обрезок готов наняться на такую работу. Они наперебой начали высчитывать полезность моего труда и давились хохотом минут двадцать, прежде чем отказать. Сторожа в городском саду тоже не пожелали нанимать человека без магии, вооруженного только естественными способностями глаз и ушей. Им нужен был супермен, видящий в темноте и способный на слух определить опасного человека на другом конце сада.

Но самое унизительное фиаско меня ожидало, когда я пришел предложить себя на вакансию счетовода в ювелирную лавку. Пока мужики надо мной ржали в голос, я взбесился и заявил, что вообще-то закончил приличный университет и уж чего-чего, а считать точно умею неплохо. На что мне сказали, что раз я такой ученый, то конечно же знаю теорию криптографического переноса инспирационных всплесков магической энергии на металл разной плотности.

Если бы у нас в физтехе была кафедра инспирационных магических всплесков, я бы, само собой, ответил. Но увы. И дальше ювелирам уже было совсем не важно, насколько здорово я умею считать: они получили свой заряд бодрости и веселья и не собирались униматься, ухахатываясь мне в лицо.

После своих поражений я несколько сник, и, чтобы не впасть в безысходную кручину, решил придумать новую систему хранения инструментов палача. На это ушло несколько дней. И когда я, наконец, осуществил оптимизацию, мастер Гай пришел в полный восторг и внезапно предложил мне стать своим учеником.

От такого счастья у меня аж у зобу дыханье сперло.

— Спасибо, но я, пожалуй, откажусь, — не своим голосом ответил я, стараясь удержать внутри более экспрессивный вариант отказа, так и рвущийся мне на язык. Но не хотелось ненароком обидеть хорошего человека.

Даже если этот хороший человек еще и палач хороший.

— А ты подумай, не отказывайся сразу-то, — начал меня убеждать Гай. — Императоры меняются, и градоначальников то снимают, то назначают, а хороший палач никогда не останется без работы. А что? Станешь мастером Даниилом…

Я невольно рассмеялся. Данила-мастер, блин. Так вот о чем нам всегда недоговаривали в детских сказках!

А что, с моим опытом дистанционной работы очень удачная может быть вакансия!

Особенно если вспомнить студенческую подработку в техподдержке.

Не, ну а что.

«Теперь подойдите, пожалуйста, к плахе. Нет, плаха — это такая кругленькая штука, залитая кровью. Встаньте перед ней на колени… Справа от себя вы увидите топор. Что значит там нет никакого топора? Вы точно к плахе подошли?.. Ну хорошо, давайте заново повторим маршрут…»

— Не, друг, это точно не мое, — признался я. — Еще башку рубануть убийце детей там, или насильнику какому-нибудь — куда ни шло. А так… Вчера вот тебе девку из суда привезли. Что она там украла?

— Серьги у госпожи.

— Ну вот. И за краденые побрякушки такую жопу исполосовать? Нет, я не смог бы.

Гай прищурился.

— А ты-то откуда знаешь? Ты ж ее только в одежде видел.

— Опыт и воображение. Такое богатство тряпочкой не скроешь.

Гай вздохнул.

— Да… Жопа у нее и правда была знатная. Упругая, гладкая, выпуклая, — мечтательно проговорил он, глядя куда-то вдаль, точно где-то там, на горизонте, он снова видел соблазнительные женские округлости. — Слушай, а ты не хочешь в соседний город на ярмарку съездить? — неожиданно спросил он. — Тут дороги-то всего часа два. Выпить, баб пощупать…

Я задумчиво потер заросший щетиной подбородок.

Мысленно я представил себе вкусное густое вино, полураздетых танцовщиц на улицах, улыбающуюся полупьяную толпу, среди которой немало хорошеньких девушек с упругими, гладкими и выпуклыми ягодицами.

От такой красоты мне даже жарко стало в разных местах.

— Ярмарка — это, наверное, очень даже хорошо… Только сколько на это денег надо? Я, конечно, тут на казенных харчах скопил кое-что, но вряд ли этого хватит.

— Ну, для начала, ярмарка не была бы ярмаркой, если бы на ней не наливали бесплатный сидр, — глубокомысленно заметил Гай. — Да и потом какой-то товар на любую монету найдется, было бы настроение и желание.

Мысль о бесплатном сидре меня оживила.

— Предложение, должен сказать, интересное. Попробую как-нибудь у рыжего начальства отпроситься. А когда там будет праздник?

— Через дня дня. А Хельду скажешь, что наемный рабочий имеет право на один свободный день в неделю, а ты еще ни разу не покидал Ямы с тех пор, как поступил сюда. Так что пусть прожует и проглотит.

По-дружески хлопнув меня тяжелой рукой по плечу, Гай отправился домой, а я — к Хельду.

Выслушав богатый запас его ругательств, я все-таки получил официальное право на два выходных.

Вспомнив о выпивке, женщинах и личной свободе мое тело радостно взбунтовалось. Уснуть сейчас было невозможно, и я отправился бродить по территории тюрьмы, жадно вдыхая наполнявшийся ночной свежестью воздух.

Жаль, что чистить и скоблить было нечего.

Кровь кипела в жилах, воображение рисовало одну картинку за другой. Сначала — из воображаемого будущего, потом — из недавнего прошлого.

Ночная охрана негромко переговаривалась о чем-то своем, на заднем дворе опять устроили игру в кости на затрещину. Слышался смех, грязная ругань и шлепки оплеух. Сверчки трещали, как оглашенные. Дежурные разносили факелы. Те гудели пламенем на ветру, освещая теплым оранжевым светом тюремный двор.

А я вспоминал своих друзей, без сожалений бросивших меня. И женщину, которую содержал и опекал, как мог. И которая, возможно, прямо сейчас впивалась от удовольствия в чью-то спину ногтями.

Вот сука.

Не то чтобы я хотел ее вернуть. Но досада тугим комком застревала у меня в горле, стоило только вспомнить, насколько легко и даже с удовольствием она нырнула в открывшееся ей светлое будущее, как в чужую постель.

Тут дорожка свернула к земляным норам, и я вспомнил про старика.

Пошарив по карманам, я нашел несколько кусочков сахара, завернутых в бумажку, и подошел к стражнику.

— Слышь, а можно деду сахарку кинуть?.. — спросил я, показывая свою посылку. — У меня тут собралось немного…

Тот усмехнулся.

— Далеко бросать придется, парень, — ответил охранник. — Помер он, сегодня днем. Вместе с казненным разбойником вечером закопали. — буднично пояснил он.

Помер?..

Я будто застыл. Смотрел в бородатое лицо стражника, на котором танцевали блики от факелов, и продолжал держать перед собой раскрытую ладонь с кусками сахара, завернутыми в коричневую бумажку.

Помер…

— Ты не знал? — спросил стражник.

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Я весь день в пыточной провел…

Опустив глаза, я посмотрел на неровные куски сахара у себя в руке.

Сахар был тяжелый, плотный, и белый-белый. Не такой, как в моем мире.

Но люди здесь умирали точно так же.

— Эй, ты чего? Он тебе родной, чтоль, был?.. — озадаченно спросил стражник.

— Нет, — отозвался я. — Просто… как-то неожиданно вышло.

Я развернулся обратно к своей тропинке.

Да.

Это действительно вышло неожиданно.

До меня вдруг дошло, что до сих пор я не воспринимал окружающий мир до конца всерьез.

Впрочем, та же проблема у меня была и в предыдущем мире.

Там мне казалось, что у меня еще вагон времени, чтобы все успеть. А если вдруг не понравится то, что успелось, то я всегда успею переиграть все заново.

Но время — оно конечно.

И есть вещи, которые не переиграешь и не изменишь. А еще — люди внезапно смертны. И жизнь — это, по большому счету, лишь короткое «сейчас», которое ты держишь за хвост. Потому что прошлое — это уже история, а будущее может не наступить.

Добравшись до входа в хозяйственный корпус, я сел на ступени и сунул в рот кусок сахара, предназначавшийся человеку, который был уже мертв.

Да, Даня. Однажды и ты протянешь ноги. И как ты хочешь, чтобы это произошло? От натуги в котле с объедками? Или с человеческой головой в ведре?

— Вот ведь дерьмо, — проговорил я себе под нос.

Да, Даня, ты в дерьме. С голоду, конечно, не подыхаешь, но разве этого достаточно? И что ты сделал за прошедший месяц для того, чтобы улучшить свое положение?

Вот то-то и оно.

Что, отказали тебе в паре мест, обсмеяли от макушки до пяток — и ты весь такой в лондонском сплине, как в жопе павлина!

Не девок тебе надо щупать, а денег накопить, одеться поприличней и работу найти человеческую. И думать, как подниматься из говна. Думать, Даня. Думать!

С хрустом раскусив сахар, я решительно поднялся и направился в свою каморку.

Усевшись на лавку, наощупь зажег свечку, стоявшую на ящике, как на прикроватной тумбе.

И осмотрелся.

Мне выделили эту каморку месяц назад, но я будто впервые увидел ее на трезвую голову.

Скорее всего, изначально здесь была какая-нибудь кладовка. В комнате не было ни одного окна, и в ней кисло пахло пылью. Возле входа стояли мои ведра и лохань, которую мне выделили для личных нужд. Несколько пустых ящиков отделяли «предбанник» с инвентарем от «жилой части», где располагалась лавка с набитыми соломой мешками, ящик-тумбочка и еще одна лавка, на которой лежал весь мой личный скарб, которым мне удалось постепенно разжиться за это время: гребень, коробочка с толченым мелом и миниатюрной щеточкой для чистки зубов, кусок дешевого мыла и пара трусов — квадратных, на шнурке. На эту же лавку я складывал свою одежду перед сном.

И тут такая тоска меня сдавила, что хоть волком вой.

Стянув с себя одежду, я в майке и трусах вытянулся на своих мешках, глядя в потолок.

А с другой стороны… Ну неужели я не заслужил после всех своих злоключений, стертых в мозоли рук и вечно онемевшей спины денек отдыха?

Всего один денек!

Это же как пива с приятелем попить.

Вот отдохну разок — и сразу начну всерьез собирать нужные сведения и работать над своим будущим. Не обязательно же спускать все свои сбережения.

Мысли начинали путаться, но их направление мне понравилось. На душе сразу стало как-то легче и теплей.

В конце концов, я взрослый серьезный человек и прекрасно все понимаю…

Приоткрыв глаза, я пальцами погасил свечу и отключился.

Ночью мне снились чьи-то прекрасные задницы и спелые упругие сиськи. Они маняще покачивались, ударяясь в мои ладони. Потом они почему-то покрылись тончайшими золотистыми нитями, похожими на паутину. Эти нити прилипали к моим рукам, а чей-то горячий язык страстно облизывал мне шею и плечи. Приглушенный смех звучал у меня в ушах…

В общем, это был хороший сон. Да.

И первая ночь, когда мне здесь вообще что-то приснилось.

Следующие два дня я жил ожиданием выходного.

Вечером перед поездкой я тщательно вычистил себе сапоги, одежду, хорошенько помылся и, переодевшись в свежестиранное белье, рухнул на лавку и еще долго ворочался, не в силах уснуть.

Потом забрался в свой мешочек с монетами и на всякий случай отсчитал половину, завернул в тряпицу и спрятал внутрь мешка с соломой.

Утром я ждал Гая у ворот.

И даже сначала его не узнал: мой приятель был одет в белую сорочку с кружевной манишкой, узенькую лиловую куртку и короткие коричневые штаны с блестящими пуговицами сбоку.

А еще на его коротко стриженой голове гордо возвышалась светлая шляпа.

Но то ли шляпа была слегка маловата, то ли в принципе такой наряд не вязался в моем сознании со сдержанным и немного хмурым характером мастера Гая, но вид был такой, как если бы Валуев оделся в балетный костюм Щелкунчика.

А еще он с такой грустью окинул взглядом мой брутальный прикид палача, что сразу стало ясно: ему мой внешний вид тоже не очень понравился. Видимо, с его точки зрения мне не хватало кружевной манишки.

Обижать человека мне не хотелось, и поэтому я, с трудом сдерживаясь от смеха, отвел в сторону враз заслезившиеся глаза.

Мы двинулись к стоянке экипажей, и я, чтобы чем-то нейтральным занять возникшую паузу, спросил:

— Слушай, а эта ярмарка — она к чему-то определенному приурочена? Праздник-то там в честь чего?

— Да вроде в честь одной из богинь-хранительниц, — отозвался своим басом Гай, цокая по мостовой подбитыми каблуками башмаков. — У них там их три: Дикая Волчица, мать природы Фауна и Арахна…

Арахна?..

Я остановился, как вкопанный.

Обрывки недавнего сна закружили у меня в голове. Липкая паутина на руках и страстное облизывание вдруг приобрели совсем иное значение, как и приглушенный смех.

Пока я отчаянно фантазировал про эротику, кажется, кто-то недвусмысленно приглашал меня на обед в качестве главного блюда.

Я ведь так и не принес паучихе обещанные подарки!..

Что я там ей должен? Выпивку и змей. К счастью, дохлых.

Мать моя женщина, кто-нибудь знает, сколько стоит дохлая кобра?

— Даниил? — окликнул меня Гай, заметив, что его спутник отстал.

— Прости, но мне вернуться нужно, — пробормотал я. — За деньгами. Я деньги забыл. Подождешь минуту?..

Оставив Гая посреди улицы, я развернулся и погрохотал тяжелыми сапожищами обратно к тюрьме. Намек понят, восьминогая госпожа! Я все ловлю на лету.

Непроизвольно вытирая сухую шею на ходу, я вернулся в свою каморку. Развязал мешок, вытащил спрятанные в тряпице деньги и сунул поглубже в карман.

И глубоко вздохнул.

Интересно, насколько будет трудно протащить дохлых змей в храм, где их почитают живыми?.. Может, стоит сразу заказать себе одноместный номерок в «Ямах»?

Впрочем, «номерок» — это если повезет. Потому что осквернитель святынь, взятый с поличным, обычно побивался на месте камнями или палками — это я теперь знал.

Все-таки этот месяц был потрачен не совсем впустую.