Бог Непокорных

Глава 10

Керстен эс-Финл кутался в меховой плащ, притопывал, сжимал и разжимал пальцы, не вынимая кистей рук из больших меховых рукавиц, отданных ему солдатом, дежурившим на стене перед ним — но все равно чувствовал, что замерзает. Дул пронизывающий ледяной ветер, принося с собой снег и отнимая те крохи тепла, которые пытались сохранить дежурившие на стене люди.

Ветер налетал со всех сторон, поднимая снежную пыль из сугробов под стенами и выбрасывая ее вверх, завывал среди дворовых построек, заставлял метаться огонь в жаровне, разожженой на стене, метаться из стороны в сторону так отчаянно, что казалось — еще чуть-чуть, и пламя погаснет вовсе, будучи вырвано и унесено ветром прочь от человеческого жилья. Догус Килон, здоровенный бородатый солдат из числа бароновых людей, вынул руки из рукавиц и задышал на пальцы. Здоровенный топор, на который опирался Догус, был облеплен снегом лишь слегка — в отличии от самого Догуса, темный меховой плащ которого, меховая шляпа и темные штаны стали белыми от снега. Керстен полагал, что со стороны он, наверное, выглядит примерно также. Он заступил в караул лишь час назад, и уже продрог до костей. Когда же, когда же на его место придет замена?.. Увы, еще очень не скоро.

За снежной пеленой лагерь северян, расположенный у подножья горы, был едва виден.

Несколько тусклых рыжих огней где-то вдалике — и только. Что они там замышляют?.. Когда пойдут на штурм?.. Непонятно. Неизвестность держала в напряжении, а постоянное напряжение утомляло. Во всех книгах о стратегии и тактике, которые прочел Керстен, утверждалось, что воевать зимой не следует, что осаждать замки в такое время года — безумие, но вот пожалуйста: неграмотные северяне осадили Дераншаль и, вполне возможно, сумеют взять замок уже во время следующего штурма. Не исключено, что располагай они большим числом лестниц — сумели бы сделать это еще позавчера, во время первой атаки, проведенной без всякой подготовки, сходу.

Из-за метели и собственных тревожных мыслей Керстен заметил Мейкара лишь когда тот уже поднялся на стену и подошел вплотную к жаровне.

— Духи Икизы и всего Текиона за нас, — сказал Мейкар, протягивая руки к огню. — В такую погоду энтикейские ублюдки на стену не полезут.

Керстен бросил быстрый взгляд на север — где-то там, невидимая за снежной пеленой, располагалась Икиза — самая высокая гора в этой части Текиона. Считалось, что на ее заснеженной вершине живут ледяные демоны, духи холодных ветров и лавин. Икиза главенствовала над горами, ущельями и долинами, и все обитатели окрестных земель два раза в год — в начале зимы и в ее конце — приносили в жертву скот на ее склонах, а в самые худшие годы, когда зима свирепствовала особенно яростно, доходило даже, по слухам, и до человеческих жертв. Было что-то успокаивающее в мысли о том, что эта страшная сила стоит сейчас на стороне защитников Дераншаля, и у Керстена не хватило силы духа отогнать это чувство очередным напоминанием самому себе о том, что он — воин света, который не станет якшаться ни с какой тьмой. Прекрасные светлые идеи, которыми он грезил, читая книги в Йонвеле, за последние дни заметно потускнели; прямой и чистый путь паладина, некогда представлявшийся ему совершенно ясным, скрыли тягучие сумерки сомнений. Он все еще на этом пути? Или уже нет? Будущее выглядело неопределенным и не сулило ничего доброго.

Две недели назад они совершили свое первое — и единственное — нападение на патруль.

Все прошло на удивление легко и быстро: вшестером подъехали к двум всадникам на дороге, о чем-то заговорили, и зарезали орденских министериалов по знаку Мейкара прежде, чем те успели обнажить оружие. Один, раненный, пытался удрать, но топорик, брошенный Эвеном Хогсом, баннеретом Рейера, удачно вошел всаднику в основание шеи — всадник свалился с лошади, еще пытался ползти, и был заколот клинками текионцев. Убитых оттащили лес, где и бросили; лошадей забрали себе. Это была пусть маленькая, но победа, и она подавила неприятные чувства в душе Керстена, вызванные совершенно нерыцарственным способом, которым эта победа была достигнута. Он был самым молодым в отряде, неопытным и вдобавок чужаком (все прочие были либо рыцарями, либо солдатами эс-Кванов), и потому промолчал. Они вернулись в охотничий домик, достали снедь и вино, и закатили целую пирушку по случаю первого успеха. Керстен веселился вместе со всеми, и лишь глубоко в душе копошился червячок тревоги и сомнений: как поступит Орден, узнав о пропаже двух своих солдат?.. Напившись вина, он крепко уснул на шкурах, расстеленных на полу, рядом со своими товарищами, и про следующий день помнил лишь, что с утра у него жутко болела голова. Браген Херфил отправился в ближайшую деревню разузнать новости, а вернувшись, рассказал, что Орден прочесывает все дороги в округе и всюду выспрашивает о пропавшем патруле и полудюжине всадников. Эти известия заставили тревожиться уже не только новичка. Теперь выставлять дозор пришлось им самим, и вовремя: тем же вечером Клиг с пригорка увидел людей и собак, направлявшихся в сторону домика. Их выследили — куда быстрее и легче, чем они надеялись. В спешке собравшись, отряд покинул укрытие. Они были вынуждены выехать на тракт, поскольку на бездорожье их быстро настигли бы; также теплилась надежда скрыть собственные следы среди множества других. Под утро все замерзли до полусмерти; кроме того, стало понятным, что кроме родового гнезда эс-Кванов, возвращаться им некуда. Мейкар хотел отсидеться в Дераншале и вместе с отцом решить, как действовать дальше — увы, но этому плану не дано было осуществиться. Недалеко от замка их остановил орденский патруль, и хотя им удалось отбрехаться, стало ясно, что энтикейцы за время их отсутствия в Дераншальском баронстве протянули свои руки еще дальше на север и взяли под контроль и этот регион тоже. В замке находился их гарнизон — и можно было не сомневаться, что текионских рыцарей немедленно арестуют или убьют, как только до гарнизона дойдет весть из Йонвеля о розыске шести вооруженных всадников, прикончивших орденский патруль. В ходе короткого обсуждения Керстен высказался за то, чтобы ехать в Тонсу, дабы примкнуть к армии, собиравшейся там против северян — однако, для осуществления этого плана им пришлось бы возвращаться и, вероятно, столкнуться с погоней, которая могла следовать за ними по пятам.

Мейкар считал, что поездка в Тейф была бы более разумным решением, но все же перед этим он хотел повидаться с отцом.

И вот, они явивились во двор замка Дераншаль — уставшие, грязные, на взмыленных лошадях, похожие на загнанных в угол зверей. Барон Рейер мгновенно все понял, но не менее догадливым оказался и Сейзар Айо, поставленный Хадесом во главе дераншальского гарнизона.

Рейер призвал к оружию своих людей, Айо — своих, и начался бой. Люди барона, включая отряд Мейкара и вооруженных слуг, имели почти троекратное численное преимущество — с другой же стороны, орденцы были гораздо лучше подготовлены и организованы. Сначала казалось, что немногочисленный гарнизон сметут числом, но вскоре стало ясно, что победа будет стоить текионцам большой крови… если она вообще будет. Воины Свинцовой Горы не демонстрировали сверхъестественной скорости и высочайшего мастерства владения оружием, однако стихии Земли и Металла, которыми они управляли, делали их почти неувязвимыми для большинства атак со стороны бароновых людей, а удары их собственных секир и булав — наполненными сокрушительной силой. Рыцари Горы редко использовали мечи, предпочитая более тяжелое оружие. Керстен видел, как от удара шестопера Сейзара один из бароновых рыцарей отлетел, как мячик, едва ли не на противопложную сторону двора, где замер неподвижно: его кираса вместе с грудной клеткой были смяты и выглядели так, как будто на рыцаря наступил великан. Другой рыцарь Горы стал мишенью Оллира Кановея, лучшего стрелка барона: Оллир, стоя на замковой стене, тщательно прицелился, но рыцарь успел вскинуть руку — и стрела отскочила от нее, как будто натолкнулась на несокрушимый щит. Люди барона казались беспокойным морем, а рыцари Горы — неколебимой скалой, о которую море бессильно разбивалось: каждая из атак стоила Рейеру нескольких людей, у Сейзара же ощутимых потерь не было. Керстен бормотал мантры воина света, но пользы от них не было заметно ровным счетом никакой. Под руководством Мейкара они атаковали фланг отряда Айо, в результате чего потеряли двоих: простому солдату молот орденца пробил голову, а Клигу раздробили левое плечо вместе с ключицей.

Положение становилось отчаянным, когда произошло нечто неожиданное: тот самый рыцарь, что остановил стрелу Кановея (позже Керстен узнал от замковой челяди, что этот рыцарь назвался Тервином Китэ), вдруг обратил оружие против своих. Его секира, описав почти полный круг вслед за поворотом тела, срезала голову Сейзара так легко, как будто бы шею рыцаря не защищали ни бармица, ни заклятья Орденского Ключа. Не делая паузы, Тервин повернулся и обратным движением снес голову министериалу справа от себя. Быстрое движение в том же направлении, мимо падающего тела — и резкое рубящее движение по коленям еще одного министериала. Его товарищ успел повернуться, но отчаянный, пораженный вопль «ты что?!..»

захлебнулся от точного удара заостренным концом рукояти секиры в горло. Орденцы опешили: к такому повороту событий они были совершенно не готовы. Они попытались зажать предателя, не дать ему сделать что-либо еще — но в результате потеряли еще двоих. Пластика Тервина Китэ совершенно переменилась: вместо могучего и медлительного рыцаря во дворе Дераншаля танцевал стремительный призрак, движениям которого ничуть не мешали тяжелые доспехи. Люди барона были поражены внезапным разбродом в рядах врага не меньше энтикейцев — но, подгоняемые командами Мейкара и Рейера, усилили натиск. Орденцы потеряли половину своих людей, их организация была нарушена, один из двоих рыцарей мертв, а другой — сошел с ума и убивал своих: неудивительного, что достойного сопротивления бароновым людям они оказать уже не смогли. Текионцы перебили всех: защитные чары Ключа имели пределы прочности и после нескольких ударов слабели — если только адепт Горы не успевал их обновить, а в условиях, когда на каждого из оставшихся министериалов насело по пять-шесть текионцев, сделать это было попросту невозможно. Одних убили сразу, других повалили на землю и добивали, когда наступил момент, навсегда врезавшийся в память Керстена: последний из орденцев, Тервин, стоит на крыльце, сжимая в левой руке секиру, вокруг него — трупы его товарищей, еще дальше — враги, некоторые из которые добивают раненных орденцев, но внимание большинства приковано к последнему рыцарю. Его бы, конечно, не стали убивать, но все же он был одним из энтикейцев, что пришли на эту землю с войной и потому не заслуживал никакого доверия. Скорее всего, его бы пленили и потребовали бы объяснений, но вышло иначе. Хотя шлем и закрывал лицо Тервина, Керстен запомнил его глаза, которые можно было разглядеть в прорези — спокойный умиротворенный взгляд, лишенный какой бы то ни было враждебности. Затем Тервин отбросил секиру, перемахнул через крыльцо и бросился бежать. За ним погнались, но он, не смотря на тяжелые латы, развил такую прыть, что мигом оторвался от преследователей. Однако, бежать ему было некуда: замковый двор Дераншаля не отличался большими размерами. Рейер крикнул, чтобы солдаты закрыли ворота и перекрыли стены, но Тервин и не попытался прорваться ни к стенам, ни к воротам. Он просто исчез, как будто растворился в воздухе. Спустя короткое время в сарае нашли его доспехи, но самого Тервина не было нигде, хотя текионцы перетряхнули весь замок. В какой-то момент Рейер приказал прекратить поиски.

— Не думал, что мы выживем, — признался Мейкар. — Как они стояли!.. Словно стена.

Никогда этого не забуду.

— Боги на нашей стороне, — сказал Керстен. — Удача не сопутствует неправедным, а поход островитян — нечистив.

— Боги? — Оскалился барон Рейер. — Богам Света плевать на нас. Если бы не этот рыцарь, мы сегодня все бы тут сдохли.

— Как говорил святой Илькицен: «благая помощь приходит нежданными путями», — молодой рыцарь решил блеснуть своей начитаностью.

Рейер сплюнул.

— Единственный человек, которого стоило бы объявить святым — Король-Еретик Лекхан Первый, да будет благословленно его имя! Он заключил союз с Безликими, а помощи от них куда больше, чем от всех святош и их богов, вместе взятых!.. Незачем искать Тервина. То, что приняло его облик, уже надело другую личину. Но в этой войне оно на нашей стороне — и поэтому не станем ему мешать.

Рейер ушел и Мейкар ушли, чтобы позаботиться о раненых и мертвых, а Керстен остался стоять, пораженный услышанным. Сказанное бароном все объясняло. Легенды о Безликих ходили по Ильсивару задолго до того, как во дворец к Лекхану пришли Хазор и Кертайн — в этих легендах, зачастую совершенно фантастических, Безликие представали в виде опасных и неуловимых демонов, которые могли притвориться кем угодно, подменить собой любого близкого человека. Их боялись, но для Ильсильвара это были свои демоны, ставшие за века сосуществования вместе с людьми чем-то почти знакомым и привычным. Теперь Безликие решили оказать смертным помощь, и мысли об этом вызывали в душе Керстена противоречивые чувства. Может ли Свет идти на согласие с Тьмой, чтобы противостоять другой Тьме, еще более темной?.. Безликие, в представлении Керстена, мало чем отличались от обитателей Ада — столь же отвратительные, враждебные Солнцу создания. Мятежные мечты, которые Безликие внушали людям — о том, что именно в сокрыты силы, способные вознести его над богами; о том, что именно в человеческой душе берут свое начало зло и добро; о том, что вся Сальбрава, все ее миры, боги и демоны порождена человеческой душой и сполна умещается в ней; о том, что все силы этого мира берут свой исток в безграничной силе предвечного Человека, вознесенного над временем — все эти горделивые мечты, как говорили гешские книги, были совершеннейшей ложью, страшным духовным ядом, которым Безликие отравляли умы смертных. Против лекханитской ереси было обращено немало суровых и благочестивых проповедей, наиболее успешные и проникновенные из которых заносились в свитки, распространяемые затем по миру.

Текион, гористая и дикая область на северо-западе Ильсильвара, располагался на огромном расстоянии до Геша — но эти свитки доставлялись даже туда, привозимые торговцами и миссионерами. Керстен приобрел несколько таких свитков у торговцев, заплатив за них немалые деньги — но они того стоили: восторга и упоения, с которыми он читал их, ему никогда не забыть.

Изящный слог, точно подобранные слова, остроумные, убийственные аргументы, не оставляющие камня на камне от фантазий недальновидных лекханитов — гешские проповеди казались ему кладзнем мудрости, а пренебрежительные слова отца о том, что подобная морализаторская писанина способна увлечь лишь доверчивых и наивных — уязвляли и обижали. Однако, отец, открыто содержащий любовницу и пренебрегающий своей женой, матерью Керстена, с некоторых пор перестал быть для юноши авторитетом: Керстен искал свой путь, и отец — властный, иногда жестокий, и совершенно не уважающий ни своего младшего сына, ни его увлечений — продолжал в некотором смысле оставаться точкой отсчета: при наличии выбора Керстен стремился выбрать противоположное тому, что желал отец. Он не хотел быть похожим на отца ни в чем: наперекор цинизму и расчету мечтал о том, то станет когда-нибудь сражаться за высокие идеалы, станет воплощением честности и справедливости, будет защищать слабых и униженных, и карать тех, кто зол и безнравственен; в противовес отцу, совершенно не склонному ни к религии, ни к мистике, он будет верен Князьям Света, будет слышать в своем сердце их голос и поступать в согласии с его велениями; он не станет потакать своим низменным желаниям, обуздает похоть, и либо примет обет безбрачия, либо встретит когда-нибудь свою единственную Прекрасную Даму, верность которой станет хранить до самой своей смерти.

Таким он видел свое будущее когда-то, но война все спутала. Сражения оказались совсем не такими, о которых ему мечталось — не было и не планировалось никаких благородных и честных поединков, они напали на патруль гурьбой, и действовали обманом, заведя разговор, а затем внезапно обнажив оружие и атаковав не успевших подготовиться орденцев. Благородный порыв защитить свою землю от завоевателей привел к тому, что на них объявили охоту; то, что казалось правильным, достойным поступоком, обернулось на деле глупостью, за которую пришлось заплатить жизнью многим людям барона Рейера и которая едва не стоила жизни им самим. Они уцелели лишь благодаря вмешательству силы, на помощь которой совершенно не рассчитывали — силы, с которой Керстен предпочел бы не иметь ничего общего. Где же во всех этих событиях пролегал путь паладина света, прямой и чистый, как клинок меча?.. Керстен не знал, как ответить на этот вопрос. Реальность безжалостно растоптала его возвышенные представления.

Едва успели похоронить убитых (для энтикейцев не стали копать могилы — свезли тела в ближайшее ущелье и там завалили камнями), как разведчики, выставленные Мейкаром, донесли о движении со стороны Йонвеля: командор Хадес со своими людьми пришел наводить порядок.

Текионцы закрыли ворота перед самым носом орденцев, а те, в свою очередь, достали из обоза лестницы и пошли на штурм, даже не соорудив лагерь — настолько они были уверены в своем преимуществе. Лестниц было всего три, и поначалу казалось, что защита стен не потребует особенного труда — однако, первые же попытки оттолкнуть лестницы с помощью шестов с рогатками на концах показали, что легко не будет. Лестницы как будто прилипли к кромке стен и не двигались с места; защитники замка рубили их топорами, снова пытались сдвинуть — в то время как орденцы, прячась за щитами, обстреливали их из луков и арбалетов — безрезультатно.

Атакующие взбирались наверх — кого-то удавалось скинуть, но кто-то запрыгнул на стену, и вновь начался бой, похожий на кошмар, уже виденный однажды: люди барона накатывались на рыцаря Горы, но он стоял неколебимо, держал натиск, а когда волна защитников отхлынула назад, у ног орденца лежали двое солдат: один, с головой, раздробленной ударом булавы, совершенно невижно, другой, с переломанной грудиной, хрипел и плевался кровью, пытаясь подняться.

Орденец оттолкнул его ногой и оглянулся, ища противника; его глаза в прорези шлема-полумаски горели мрачным злобным огнем, закрывавшая нижнюю часть лица борода встопорщилась.

Керстен был здесь, оборонял этот участок стены, и мог бы бросить вызов врагу, если бы не постыдная слабость, вдруг овладевшая всем его телом. Он ощутил себя мальчишкой, перед ним же стоял взрослый, сильный и уверенный в себе мужчина — такой же опасный и непреклонный, как его отец. «Он свалит меня с тычка…» — подумал Керстен, оглядываясь в надежде, что кто-то другой начне атаку и примет на себя тяжесть ударов рыцаря Горы. Увы — сержант Аглед, руководивший обороной этого участка, валялся у ног орденца с головой, левая сторона которой была превращена в месиво из костей и мозгов, простые же солдаты смотрели на Керстена, ожидая, что предпримет он. Керстена затрясло — он не мог заставить себя идти на смерть; в эту минуту он совершенно отчетливо осознал, какой безграничной глупостью была вся эта затея с «охотой на энтикейцев», всеми фибрами души он противился бесславной и бессмысленной смерти, которая ждала его всего в трех шагах впереди, поигрывая тяжелой булавой как пушинкой в правой руке, а пальцы левой сложив в знак Земли. Следом за страхом в нем вспыхнула ненависть к себе, к своей слабости; неизвестно, сумел бы он в тот момент перебороть себя и сделать шаг вперед первым, но этого не потребовалось — с другой стороны от рыцаря, расталкивая солдат, исходя бранью и криком, к орденцу протолкнулся Мейкар. Меч столкнулся с булавой, затем скользнул по боку орденца — рассек кольчугу, но и только. В ответ бородач толкнул Мейкара левой рукой — и от этого тычка облаченный в полную броню молодой барон отлетел назад, и врезался в ряды своих солдат.

Керстен начал двигаться секундой ранее; прыгнув вперед, он присел и что было силы рубанул мечом по ноге орденского рыцаря — в область колена, чуть ниже края длинной кольчуги и чуть выше голени, защищенной поножем. Когда клинок приблизился к рыцарю, Керстен ощутил сопротивление, как будто бы воздух стал вязким и труднопроницаемым; дальнейшее продвижение меча требовало усилий. Потом сопротивление пропало, и меч рассек штанину и вошел в тело — возможно, предшествовавший атаке Керстена удар эс-Квана истощил защиту орденца, а тот не успел ее обновить; возможно — помогла Мантра Святого Гнева, которую Керстен стал бормотать тогда, когда его страх и вызванная страхом ненависть к себе достигли апогея. Рыцарь Горы присел на левую ногу; Керстен услышал, как он судорожно, с присвистом втянул в легкие воздух.

Орденец схватил юношу за плечо и вознес булаву, чтобы разможжить ему голову — но опустить оружие ему не дали: какой-то солдат вцепился в правую руку и повис на ней; Догус Килон, оттолкнув Керстена, схватил левую; еще один солдат обхватил бедро орденца и рывком поднял его вверх.

— Вниз эту падаль! — Заорал Мейкар. — Бросайте его!

Рыцаря сбросили по стены, ровнехонько на орденца, поднимавшегося по той же лестнице следом и почти уже добравшегося до верха — оба рухнули вниз, а текионцы на стене победно закричали и заулюлюкали. Увы, стена не была высокой, а внизу громоздились снежные сугробы: оба упавших почти сразу же поднялись — один из них повредил при падении руку, другой же — тот самый бородач, в котором Керстен несколько секунд назад увидел воплощение собственной смерти — по виду, остался вовсе невредим… не считая ноги, надрубленной Керстеном. Молодой рыцарь зачарованно наблюдал, как бородач, опираясь на плечо подоспевшего оруженосца, покидает поле боя — до тех пор, пока прогудевший у самого уха арбалетный болт не напомнил ему, где он находится. Керстен поспешил скрыться за зубцом стены, пока следующий выстрел арбалетчика не оказался более успешен. Возможно, чары на лестницах, приклеивающие их к стенам, также имели свой запас прочности — а возможно, помогла Мантра Святого Присутствия, рассеивавшая, если верить хальстальфарскому трактату, посвященному духовной практике рыцарей света, все прочие чары вокруг прибегающего к ней паладина — но только вот вскоре солдатам Рейера удалось столкнуть вниз лестницу, по которой на стену взобрался бородач, а следом это смогли сделать и те, кто защищал соседний участок. Последнюю лестницу орденцы убрали сами; осыпаемые стрелами, насмешками и проклятиями, они отступили от Дераншаля, разбили лагерь у подножья горы и стали готовиться к новому штурму. Радость защитников от уже второй победы, одержанной над орденскими псами, омрачала лишь мысль о том, что будет, когда вместо трех лестниц к замковым стенам будет принесено десять или пятнадцать; и как быть с тараном, который также подготавливали энтикейцы в своем лагере. Ворота укрепили как могли, навалили на них мешки с зерном, поставили телегу и бочки — и все равно таран внушал Керстену наибольшие опасения. Адепты Горы владели чарами тяжести и прочности — что, если первый же удар тарана, мощь которого будет удесятерина заклятьями Земли и Металла, разобьет ворота Дераншаля в щепки вместе со всем хламом, который навалили на них с внутренней стороны?

После первого штурма прошла ночь, затем промелькнул тусклый и холодный день, вновь подступила темнота — а беспокойство все нарастало. Что, если энтикейцы пойдут на штурм ночью? Они достаточно безумные, чтобы сделать это, невзирая на разгулявшуюся метель. Керстен простоял в карауле на стене, на пронизывающем ветру, три часа, прежде чем дождался смены. В тепле большого дома, который сами обитатели Дераншаля горделиво именовали «замком», его разморило. Пахло дымом, луком, кашей, мужским потом и мазью, которую использовали для лечения ран. Керстен проглотил миску теплой чечевичной похлебки, и почувствовал, что не имеет сил даже для того, чтобы встать и найти себе место для сна. Защитники замка спали тут же, в общей зале, на полу, кутаясь в звериные шкуры и одеяла. Сопение, храп, кто-то невнятно разговаривал во сне… Со стороны левого крыла, дверь в которое была приоткрыта, доносились стоны раненых. Керстен отодвинул пустую миску, положил локти на стол и наклонился, укнувшись лбом в ложбинку между запястьями… Все плыло, и чувство того, что жизнь подходит к концу, было почти столь же ясным, как и тогда, на стене. Он погружался в беспокойную дремоту, насыщенную невнятными видениями, растворялся в тягучих ощущениях, каждое из которых забирало себе частичку его сознания. Эта потеря себя тоже была формой смерти, но Керстен не противился ей — сейчас он не хотел больше бороться за жизнь, надеяться, верить, отстаивать свое право идти тем путем в этом мире, который он определил для себя сам — он хотел просто забыться и ни о чем не думать. Он погрузился в сон, и в какой-то момент смутные образы собрались в целостную картинку: поле, заваленное мертвыми телами, и на холме из трупов, в желтовато-буром мареве боли, смутная, едва прорисованная фигура, которая — при условии, что призрак овеществится и станет более четким и ясным — могла бы принадлежать как человеку, так и человекоподобному демону. Но это был точно не человек — такая от него исходила сила: неукротимая, свирепая, безграничная. На него невыносимо было даже смотреть, волны исходившей от него силы разрывали разум на части, заставляли вибрировать от запредельного страдания каждую частицу души и тела… Фигура медленно разворачивалась к юноше, он истошно закричал, но крик его остался беззвучен: жестокое напряжение, в котором держала все окружающее пространство фигура в ауре боли, ничто не могло нарушить. Еще миг — и оно увидит Керстена, и тогда… и тогда…

— Эй!.. — Его бесцеремонно потрясли за плечо.

Керстен вскинулся, повернулся, дернулся в сторону от стоявшего рядом — все одновременно, в результате чего едва не упал со скамьи. Кошмар еще был с ним; дом со спящими солдатами, очаг, стол — все это казалось нереальным; он не мог понять, где та, жуткая фигура, один взгляд которой сулил беспредельные муки в самых ужасающих мирах Преисподней. Он с диким выражением смотрел на хмурого солдата, который его разбудил.

— Вы кричали во сне, — буркнул солдат, отходя.

Керстен затравлено огляделся, ожидая, что нереальный мир вот-вот исчезнет, а на смену ему придет мир настоящий, до предела насыщенный силой, ужасом и болью. Но ничего не происходило. Кошмар отступал, а дом и спящие люди не торопились исчезать. Посидев еще немного, он встал и на общем ложе вдоль стены занял место, освобожденное очередным солдатом, отправленным в караул. Укрылся краем большого одеяла, поджал ноги и замер. Его трясло. Спать больше не хотелось. Спустя час или два он, впрочем, все же задремал, но, по счастью, кошмар не возвращался, он видел обычные беспокойные мутные сны, которые забывал сразу же, как только они кончались. Спал он недолго, и вскоре был разбужен Мейкаром.

— Вставай. Северяне уходят.

Керстен кое-как продрал глаза, обулся, застегнул плащ и вышел наружу. Уже рассвело, и метель утихла. Защитники замка столпились на стенах — даже женщины забрались посмотреть, что просходит. Керстен поднялся по лестнице, и понял, что Мейкар прав — энтикейцы сворачивали лагерь, это было видно с первого взгляда. Бросив лестницы и таран, они собирали палатки и шатры, сделали лошадей, паковали поклажу… Поклажу?.. Керстен прищурился.

Увесистые тюки, замотанные в плащи. Что это?.. Неужели тела? Но откуда — столько?.. Во время первого штурма Орден потерял убитыми лишь двух или трех человек. Даже если в эту ночь скончалось от ран еще несколько, это не объясняло, что случилось с еще тремя десятками человек.

Орденцы перемещались по лагерю, и потому посчитать точное их количество было трудно, но теперь, когда Керстен предположил, что они увозят с собой трупы, он обратил внимание, что живых, действительно, ощутимо меньше, чем было вчера или позавчера. Затем, во время приторачивания очередного груза к очередной вьючной лошади, узлы развязались и наружу вывалилось мертвое тело с темным пятном в районе груди — и тогда Керстен понял, что не ошибся.

Убил ли орденцев таинственный Безликий, спасший их штуры два дня назад, или же в лагере энтикейцев поработал кто-то еще — они так и не узнали. Версия с вмешательством Безликого выглядела наиболее вероятной, поэтому на ней и остановились. Мейкар настаивал на том, чтобы ударить по уходящим и тем окончательно добить их, но стороников его идея отыскала немногих. Представив новое столкновение с кем-нибудь вроде того бородача на стене, который за считанные секунды убил двух человек и, как пушинку, отшвырнул от себя Мейкара, Керстен мысленно содрогнулся. Нет, с Орденом следовало воевать лишь имея подавляющее численное превосходство, либо действуя хитростью — столкновение же на более-менее равных условиях после всего, что они видели за последние дни, выглядело настоящим самоубийством. У дераншальцев на данный момент было преимущество в числе, но незначительное — если же исключить вооруженных слуг, то бойцов под командованием Рейера получалось даже меньше, чем орденцев, возвращавшихся в Йонвель. Рейер запретил сыну преследовать уходящих — он считал, что следует дождаться подмоги из Тейфа или армии из Тонсу, и тогда нанести удар по врагам. Мейкар возражал, что подмоги можно ждать месяцами, но так и не дождаться — а действовать следует, особенно с учетом того, что им покровительствуют сверхъестественные силы.

— Нет, — повторил старый барон. — Ты еще пощиплешь их караулы, но позже. Сейчас их еще слишком много и они ждут нашей атаки. Я бы на их месте — ждал.