Благословенный

Глава 22

Контр-адмирал Пустошкин привычным взглядом окинул берег бухты Меллиха — бежевые скалы с буро-зелёными пятнами растительности, редкие невысокие пальмы, пятнистую гладь акватории — лазурную на мелководье, темно-синюю на глубине и там, где дно покрывали водоросли. Как тут красиво… но как же все уже устали от этой красоты!

Ещё год назад, как только Павел Васильевич получил назначение строителя Мальтийского порта, он взял за обыкновение два раза в день осматривать ход работ. Полторы тысячи человек — матросов, солдат, наёмных рабочих — каждый день возводила на берегу арендованной у Мальтийского ордена бухты запланированные многочисленные укрепления будущей базы Российского флота. Увы, несмотря на неусыпную бдительность контр-адмирала, дело шло крайне медленно. В Петербурге никто не знал, что Мальта — это скала в море, лишь на 8 дюймов покрытая почвой, и устроить тут земляную крепость нет никакой возможности. Пришлось резко сократить планы, вместо земляных укреплений устраивать туры, набитые камнем, и вместо полноценной крепости устраивать лишь несколько и батарей. Возведение пристани и мола тоже шло крайне медленно, и Пустошкин страстно ожидал давно обещанных ему новоизобретённых взрывчатых веществ и паровой установки для бурения шурфов. Лишь они давали надежду, что можно будет добыть достаточно горных пород, дабы выстроить и крепость, и пакгаузы, и мол. А иначе — до смешного доходит: иной раз приходилось покупать камень у тунисцев, своими гребными судами привозивших его на продажу. Покупать камень, привезенный за сотни миль, да ещё и у будущего врага! Неслыханная глупость!

— Ваше превосходительство!

Взволнованный голос мичмана Козицкого вывел контр-адмирала из задумчивости.

— Павел Васильевич, четырнадцать вымпелов на норд-норд ост! Кажется, это подходит наша эскадра!

Пустошкин выглянул наружу. И вправду, в бухту Меллиха входили корабли под российским Андреевским флагом. Сердце Павла Васильевича ёкнуло… Как давно он уже этого ждал!

— Похоже, пришли суда новой постройки, — заметил подошедший лейтенант Иван Петрович фон Крейн.

Действительно, конструкция входивших в гавань судов была крайне непривычна глазу русских «мальтийцев»: прямая верхняя палуба, отсутствие каких-либо надстроек на носу и корме, стремительно-острый форштевень, непривычно высокие мачты, наклонённые, как у клиперов, назад. Корпус, удивительно длинный и довольно высокий, имеет, однако же, лишь две деки; орудийные порты верхней палубы расположены заметно реже, чем на нижней.

Линейных кораблей всего два. За ними — четыре фрегата, два вооружённых клипера, называемых ныне «корветы», а далее — мелкие и «ластовые» суда, сиречь транспорты. Среди них были заметны три старых линейных корабля с закрытыми портами — судя по всему, их разоружили и использовали как транспорты, послав в один конец.

Несмотря на долгий путь, проделанный эскадрой, мачты и такелаж новых кораблей казались в полном порядке. Контр-адмирал пригляделся внимательнее, — судя по цвету парусов, они делались теперь не из пеньки, а изо льна, лёгкого, но и заметно более дорогого материала.

— Как же они красивы! — восхищался рядом Козицкий. — Просто прелесть, не правда ли?

Действительно, новые суда на фоне привычных кораблей прежних проектов казались благородными оленями среди вепрей. Стремительные очертания корпусов и рангоута вселяли в контр-адмирала уверенность в проекте русской Мальты, уверенности, которая последние месяцы серьёзно поколебалась и у него, и у подчинённых офицеров.

От флагмана отделилась шлюпка.

— Ну что же, господа, идёмте встречать гостей! — воскликнул Павел Васильевич, и, застегнув мундир, в сопровождении Козицкого и Крейна отправился к берегу. Шлюпку аккуратно вытащили на каменистый берег, и вскоре офицеры с «Большой земли» предстали перед контр-адмиралом.

— Лейтенант Владимир Броневский! — представился молодой человек с белом флотском мундире. — Прибыл доложить контр-адмиралу Пустошкину, что прибыл капитан-командор Дмитрий Николаевич Сенявин, а с ним — Юлий Помпеевич Литта. Командующий эскадрой просит дать указания, каким образом им разместиться на рейде!

— Существующего мола недостаточно для размещения всех ваших судов — окинув взглядом акваторию, отвечал контр-адмирал. — Поставьте боевые корабли на якоре в бухте, так, чтобы можно было отразить внезапную атаку, а ластовые суда поместите к молу.

— Приготовиться к обороне? — удивился лейтенант. — У вас неспокойно?

— Увы, это так, — ответил ему Крейн. — Весною английская эскадра некоторое время крейсировала в виду Мальты, блокируя наш гарнизон. Они досматривали все суда, следующие к нам, и неоднократно конфисковали их грузы, признавая их военной контрабандой. Действительно, перевозки наши часто содержали военную продукцию, но везли-то их не испанцам и не французам, а к нам, на Мальту, для строительства крепости и порта! Поэтому теперь две батареи пусты — орудия к ним должны были поступить ещё в прошлом году, но судно «Таганрог» было остановлено англичанами и по сию пору находится в Гибралтаре.

— Понятно. Однако, разрешите обратить внимание на приведённые нами разоружённые корабли! Их нужно разместить отдельно; они загружены селитрою и динамитом!

— Динамит — это что за субстанция? — уточнил контр-адмирал

— Новоизобретённое инженерное взрывчатое средство, применяемое при горных работах и в некоторых иных случаях. Горные мастера, искусные в обращению с ним, прибыли вместе с нами.

— Прекрасно! Сообщите капитан-командору и синьору Литте, что я с нетерпением жду их!

Контр-адмирал снимал в селении Меллоха небольшой дом у местного священника. Через час сюда прибыл Павел Васильевич Чичагов, молодой, подающий надежды капитан-командор, со своим адъютантом, Михаилом Юрьевичем Закревским.

В честь встречи контр-адмирал приказал денщику откупорить бутылочку вина с Пантеллерии. Разумеется, пришли офицеры гарнизона ещё не построенной, но уже провозглашённой крепости Новогеоргиевск. Все они жаждали из первых уст услышать о происходящих в родной стране грандиозных переменах.

— Каковы новости из России? Теперь нами правит император Александр?

— С 26 ноября прошлого года!

— И что же? Всё ли теперь благополучно? Иностранные мореходы рассказывали, что при его воцарении в Петербурге было мятежное выступление Преображенского полка!

— Да, был раскрыт заговор в пользу Павла Петровича. Некоторые очень высокопоставленные персоны лишились всего достояния и отправились — кто в отдалённые, кто не в столь отдалённые места. Впрочем, внешне отношения отца и сына остались прежними — корректно-холодными. Король с семейством приезжал на похороны усопшей государыни-императрицы, и участвовал во всех траурных церемониях!

— Говорят, великая княжна Александра даже осталась в Петербурге для устроения её брака?

— Да, это так. Но в этом деле разразился скандал!

— Неужели? Государь император, похоже, не может без того, чтобы не шокировать родственников?

— Да, это просто невероятно. Отец оставил ему сестру с тем, чтобы он заставил своих министров вынудить шведского короля жениться на ней, отринув своё глупое требование о смене веры. И что же он выкинул, вы просто не поверите! Он выдал её замуж за своего флигель-адъютанта, некоего Бонапарта. И теперь этот субъект, имея всего лишь бригадирский чин, назначен командовать Каспийской армией вместо генерал-аншефа Валериана Зубова! Представляете?

— Невероятно!

— Да, каспийцам не везёт. Сначала ими командовал один фаворит, а теперь — другой…

— Этот корсиканец, как слышно, вошёл в большую силу? Когда же успел попасть он «в случай»? — спросил Пустошкин. Он хорошо помнил свою встречу с цесаревичем в 1795 году, и составил о нем самые благоприятное впечатления. Не хотелось думать, что этот прекрасно образованный и любезный молодой человек на деле оказался столь пристрастен и склонен к фаворитизму…

— Я слышал, — отвечал Чичагов, — ещё во время Выборгского сражения, когда этому эмигранту доверили командовать батареей полуострова Крестовый. Его калёные ядра произвели опустошение шведской эскадры, а картечь, которой он осыпал воды залива, вероятно, отправила на дно храброго шведского короля!

— Туда ему и дорога, — заметил лейтенант Крейн, слывший вольнодумцем и чуть ли не якобинцем.

— Но самое чудовищное не в этом, господа! Вы знаете, что во время московской коронации император огласил манифест об освобождении крестьян?

Раздался изумлённый вздох десятка голосов разом.

— Вот как? Невероятно!

— Как это возможно?

— Вы шутите, господа?

— Совсем нет!

— И как же теперь благородное дворянство будет снискать себе хлеб насущный?

— Говорят, службой или устройством промышленных заведений.

Раздался гул возмущённых голосов.

— Ну, не знаю, как насчёт «заведениев», а вот службою точно не проживёшь! — за всех резюмировал майор Степано́вич.

— Хорошо, что большинство флотских офицеров и так не имели душ, так что ничего не потеряли! — заметил Крейн.

— Но зачем это самому императору Александру?

— Говорят, ищет популярности среди простого люда, дабы в корне пресечь возможность якобинского переворота, как это случилось в несчастной Франции… И бракосочетание его из той же серии!

— Неужели император действительно тайно женился на дочери графа Суворова?

— Истинная правда! Это случилось ещё при жизни императрицы, в бытность его цесаревичем. Говорят, именно поэтому юный наследник неизменно отвергал все предлагавшиеся ему партии… а ведь последней была дочь короля Франции!

— И как отреагировал двор?

— Разумеется, придворные были фраппированы до глубины души. Зато народ возрадовался — генерал-фельдмаршал любим и солдатами, и простыми людьми. Низшие классы теперь стоят за императора горою. Говорят, даже ходит среди черни какая-то «Золотая грамота», о том, что если государь император будет теперь свергнут, убит, или просто умрёт ранее, чем через тридцать лет от своего восшествия на престол, то это означает, что его убили дворяне, и народу надо будет немедленно перебить всех их, как изменников и цареубийц!

— Будем надеяться, что новой пугачёвщины не случится!

— А я полагаю, всё к лучшему! — заявил вольнодумец Крейн. Этот лифляндский немец, идя вразрез с мнением своих товарищей, всегда сочувствовал парижским революционерам. — Александр Павлович известен благоразумием и отвагой. Он всегда благоволил флоту, и нам, господа, следует ожидать особого внимания к себе. Подозреваю, мы на пороге больших событий, возможно, призванных затмить даже Выборгскую победу!

— Ну, в одном с вами можно согласиться — Россия выдержит и не такое. А как тут у вас обстоят дела, господа? Мы слышали про происки англичан!

— Да, эскадра адмирала Джервиса серьёзнейшим образом блокирует наши перевозки, хоть и делает это под предлогом борьбы с французской контрабандой! А в Петербурге что слышно?

— Дело с англичанами плохо, — ответил Чичагов, — и, как говорят, движется к разрыву. Английские дипломаты повлияли на султана с тем, чтобы он разорвал договор о свободном плавании русских кораблей через Проливы. Известно, что англичане пытались возбудить вражду к нам в Дании, Пруссии и Швеции. До открытого разрыва дело не дошло, но всё к тому идёт. Да что там говорить — и я сам, грешным делом, враждую с англичанами. Буквально в день отплытия у меня была дуэль с контр-адмиралом Нельсоном!

— Неужели! Вы стрелялись? Как это случилось? — со всех сторон посыпались вопросы.

— Он оскорбил моего батюшку, адмирала Чичагова, заявив, что возглавляемый им флот не сыграл никакой роли в битве под Выборгом, и сделал это в компании множества морских офицеров и кадетов Морского Корпуса. Я, признаться, вскипел и ответил ему чуть резче, чем это позволяют правила приличия…

— И что же? Чем всё закончилось?

— Пистолет, в шести шагах. Он попал мне в плечо — рана зажила лишь совсем недавно, — а я, кажется, угодил ему в живот. Даже не знаю, жив ли он теперь!

— Гораций Эдмундович, как я слышал от Ушакова, безмерно хвастлив, но дело своё знает — неодобрительно заметил Пустошкин. — Будет жаль, если он погиб. Ладно, господа, — продолжил он, поднимаясь. — Теперь отдыхайте, а утром, господин капитан-командор, разрешите показать вам нашу Мальту!

И Павел Васильевич был оставлен ночевать на деревянной постели почтенного падре, снабжённой могучим балдахином на четырёх столбах итальянского дуба.

Солнечное утро сразу же дало понять, что день будет жаркий. Южный сирокко нагонял жару африканских пустынь, наполняя воздух бежево-жёлтой пылью.

— Как явственно чувствуется здесь Африка! — заметил Чичагов. — Казалось бы, Севастополь в Крыму — тоже южный город, но какова разница! Здесь солнце будто бы давит на тебя, стремясь растопить, как восковую свечу…

— Вы правы, Ваше Высокородие, Мальта расположена в 50 милях от Сицилии и в 150 — от берегов Африки, но кажется, что от Африки здесь много больше, чем от благословенной Италии! — подтвердил Павел Васильевич.

— Каковы размеры сего острова? — спросил Чичагов, любуясь в окно залитой солнцем равниной.

— Примерно 20 миль в длину, 10 в ширину, и 45 миль в окружности. Западный и южный берега, как вы могли видеть, обрывисты, но на северном и восточном очень много бухт и прекрасных якорных стоянок. Есть ещё остров Комино, совсем небольшой, расположен между Мальтой и Гоцо. Остров Гоцо, к северу отсюда, имеет 8 миль в длину, 5 в ширину, и 20 в окружности. Население всех трех островов составляет примерно 100 000 душ!

Павел Васильевич с интересом осмотрел наши укрепления в районе гавани Меллиха. Казармы для солдат и матросов, несколько батарей, короткий мол — всё, что удалось выполнить за истёкшие полтора года.

— Очень тяжелый тут грунт. Все работы идут с неимоверным трудом! — пожаловался Пустошкин.

После обеда отправились на встречу с Джулио Литта, ещё вчера, сразу по прибытию, отправившегося в Орден.

Сначала пришлось выяснить, куда именно отправился Юлий Помпеевич. Дело в том, что у Мальты два главных города: древней столицей является Нота́биле — «Знатный Город», находящийся в центре острова, и новая столица — Ла-Валетта, основанная в 1566 г. на берегу самой прекрасной бухты в Европе.

Выяснили, что Литта в Ла-Валетте, во дворец гроссмейстера, и по полуденному солнцу отправились туда в скромном экипаже контр-адмирала. Им предстояло пересечь весь остров.

Дорога петляла среди каменистых холмов, покрытых чахлой растительностью. Иногда попадались рощи апельсиновых и оливковых деревьев, возделанные поля, покрытые какой-то зеленью.

— Что они тут сажают? — поинтересовался Чичагов, постоянно озиравшийся по сторонам.

— Местные нивы весьма изобильны. Растет почти всё, что только известно в Средиземноморье, но главным произведением является хлопок, почитаемый лучшим во всём в Леванте!

Благодатный остров был густо населён. Не было минуты, чтобы в поле зрения путешественников не находилось какой-либо постройки — каменного дома на холме, небольшой деревушки или даже городка. Наконец, впереди вновь появилась линия моря и большой город.

— Ла-Валетта, — объяснил дорогой Пустошкин, — названа в честь знаменитейшего из магистров ордена. Это город в прежние годы несколько раз безуспешно осаждалась турками. Тут имеется, несомненно, наилучший порт Средиземного моря, проживает 30 тысяч обывателей, имеются, красивые дома, прекрасные набережные, великолепные вместительные склады и изящные фонтаны…

— Прекрасно укреплённый город! — Чичагов не мог сдержать восхищения, осматривая всё это фортификационное великолепие.

Похвалить, и вправду, было чего! Различные фортификационные сооружения, батареи и форты крайне многочисленны и даже, можно сказать, нагромождены друг на друга. Чтобы открыть городские ворота, требуется преодолеть множество рвов, эскарпов и контрэскарпов. Похоже, рыцари только и делали на Мальте, что возводили различные крепости и форты!

— Да, — согласился Павел Васильевич, — устроено всё замечательно. Укрепления отличаются большой протяженностью, построены из прочного тёсаного камня; иные имеют четырехъярусные батареи! Город прекрасно снабжён провиантом, все склады — вне пределов досягаемости бомб.

— Это неприступная твердыня! — заключил капитан-командор.

— Увы, Павел Васильевич, — мудро заметил Пустошкин, — но укрепления сами себя не защищают. Сейчас Мальта располагает для своей обороны менее чем тысячей рыцарей, мало пригодных к военным действиям и разобщенных между собой, и 1500 — 1800 плохих солдат, — итальянцев, немцев, французов, испанцев, большей частью дезертиров из своих собственных армий, или просто авантюристов. Имеется также мальтийское ополчение Ла-Валетты, но их приверженность Ордену остаётся под большим вопросом. Впрочем, опасности турецкого вторжения теперь нет, и рыцари, прекрасно понимая это, покоятся теперь на лаврах былой славы!

Наконец они въехали на узкие, тщательно вымощенные улицы Ла-Валетты, и под грохот окованных железом колёс и звонкий цокот копыт двигались ко дворцу Великого Магистра ордена. Мимо проплывали дома из тёсаного бежевого камня, улицы были полны жителей Мальты — невысоких, смуглых людей, громко разговаривавших на своём необычном, ни на что не похожем языке.

Джулио Ренато Литта был мрачен.

— Как вы знаете, Великий Магистр Эмманюэль Де Роган скончался 14 июля. Если ничего не предпринять, будет избран Фердинанд де Гомпеш из вюртембергского приората.

— Юлий Помпеевич, это плохо для нашего дела? — спросил контр-адмирал, по лицу бальи уже понимая, что новость не несёт ничего хорошего.

— Это неприемлемо, — ответил Литта. — Император Александр имеет на Мальту совершенно иные виды, и у меня от российского императора имеются на этот счёт вполне конкретные инструкции!

— И каковы же они?

— Если вкратце — император желает принять Мальту под полное своё покровительство. Рыцари уже несколько лет не предпринимали никаких действий против Барбарийского берега — у них нет для этого средств. Все европейские приораты закрыты, и поступления в казну Ордена сильнейшим образом сократились. Орден находится на грани банкротства. Положение мальтийского флота дошло до самой последней крайности. У нас остались лишь 7 галиотов и полугалер, три шебеки, один бриг и три вспомогательных судна.

Юлий Помпеевич прошёлся по кабинету, остановился у окна, откуда открывался великолепный вид на гавань.

— В своё время, — продолжил он, — император Священной римской империи Карл V уступил ордену эти три острова — Мальту, Комино и Гоцо, с условием, что он станет защищать берега Испании и Италии от варварийских пиратов. Орден вполне способен был это сделать. Он мог иметь 6–7 линейных 74-пушечных кораблей, столько же фрегатов и вдвое больше мелких судов, с тем, чтобы одна треть их постоянно крейсировала перед Алжиром, Тунисом и Триполи. Он мог бы положить конец варварийскому разбою, принудив пиратов жить в мире, и заслужил бы благодарность всего христианского мира. Половины его доходов было бы достаточно, чтобы достигнуть этого великого и благодетельного результата! Но рыцари попросту присвоили имущество, которое было им предоставлено ради общественного блага и нужд всего христианского мира. Роскошь приоров, бальи, командоров давно уже вызывает возмущение всей Европы, и при этом они на что не годны на деле! Вся их деятельность сводится к демонстрациям. Каждый год четыре или пять орденских галер ежегодно совершали прогулку по Средиземному морю, тщательно избегая при этом варварийских пиратов, посещая порты Италии, Испании или Франции, где им устраивают торжественные встречи. Варварийские пираты безнаказанно нападали на Сицилию, Сардинию и берега Италии. Они опустошали побережье в районе, расположенном по прямой линии от Рима. Орден сделался бесполезным.

— По правде сказать, — вмешался в разговор Павел Васильевич, — они правильно делают, что избегают пиратов; их суда неспособны принять бой с алжирскими фрегатами!

— Как же так? — удивился Чичагов. — Мальтийские кавалеры всегда считались отличными мореходами!

— Те времена, похоже, безвозвратно прошли. Теперь Мальта находится во власти геронтократии! Бальи, командоры, сенешалы, должностные лица ордена — старики, не участвовавшие в войнах, холостяки, проведшие жизнь в самом приятном обществе. Их не вдохновляет ни один из мотивов, в силу которых люди пренебрегают большими опасностями.

— Ополчение Мальты — продолжал лита, — давно недовольно своей судьбой. Несколько раз от них ко мне приходили делегаты с просьбой избавить Мальту от рыцарей, взяв её под покровительство России. Они жаловались на то, что являются у себя на родине иностранцами, не допускаемыми к занятию почетных и доходных должностей. У них не было привязанности к ордену. Они видели во французах защитников своих прав. К тому же самая организация ополчения находилась в небрежении, ибо орден давно уже не опасался вторжения турок и, напротив, боялся установления гегемонии коренных жителей. Эти ополченцы, гордые, как и все островитяне, давно уже чувствуют себя оскорбленными наглостью и высокомерием рыцарей-дворян.

— И у вас есть указания изменить это печальное положение?

Юлий Помпеевич согласно кивнул.

— Да, у меня есть полномочия от императора на разрешение этой ситуации. Я должен выставить свою кандидатуру на выборах гроссмейстера, а затем объявить о переходе Мальты под покровительство России!

Оказавшись на острове, Джулио Литта и его партия немедленно развили бурную деятельность, направленную на обеспечение избрания его магистром Ордена.Юлий Помпеевич имел то преимущество, что, будучи сам очень богат, мог щедро тратить на дело собственные средства, получая возмещение из казны уже постфактум. Это было очень важно, поскольку очень часто для успеха дела требовалось именно быстрое приложение крупных денежных сумм. Огромную помощь оказали иезуиты, сохранившие в ордене самые обширные связи. Они всячески способствовали успеху Юлия Помпеерича, надеясь на обещание императора Александра передать им остатки структур Мальтийского ордера, в том числе ещё сохранившиеся средства Баварского и Польского приоратов. Немалую роль играла и дипломатическая поддержка кандидатуры Литты Российской империей, проводимая через посланников при европейских дворах.Что касается партии Гомпеша, то их сопротивление перевороту оказалось минимально. Фердинанд фон Гомпеш, баварец, человек пожилой, больной, нерешительный, оказался не готов к серьёзному отстаиванию своих позиций. Да и остальные высшие лица ордена: бальи, командоры, сенешалы, — были сплошь старики, никогда не участвовавшие в войнах, и привыкшие проводить жизнь в комфорте. Их не вдохновлял ни один из мотивов, в силу которых люди пренебрегают большими опасностями. Кто мог заставить их рисковать жизнью ради сохранения бесплодной скалы посреди моря? Религиозные чувства? Они были мало религиозны. Сознание собственной полезности? То гордое чувство, которое побуждает человека идти на жертвы, потому что он защищает родину и себе подобных? Они ничего не делали и никому не приносили пользы, и лишь чувства тщеславия и жадности ещё находили отзвук в их сердцах.