Безумные дни

Македонец

В коммунары меня приняли как-то буднично — без присяги и «торжественно клянусь», даже галстук красный не повязали, жлобы. Усталая женщина на складе поставила меня на довольствие, шлёпнув какой-то штамп в разлинованную прошитую книгу. Я только расписался в соответствующей графе. Получил большой бумажный пакет с одеждой и «личными вещами» (преимущественно предметами гигиены), а потом Маринка отвела меня заселяться — нам на двоих дали небольшую «гостинку».

— И что, даже паспорт не дадут? — удивился я.

— У нас слишком мало народу для бюрократии, — засмеялась Марина. — Все в базе учёта кадров.

Жить в Коммуне оказалось непривычно и немного казарменно, но я мало сталкивался со здешним бытом. После полевых выходов оставалось только принять душ, закинуть одежду в стирку, сбегать в столовую — и валиться в койку. Однако наличие в этой койке Маринки полностью примиряло меня с таким режимом. Мы с ней даже поженились — хотя здешнее бракосочетание оказалось ещё более неформальным, чем гражданство. В нашем мире брак — это, в первую очередь, имущественные вопросы и обязательства по поддержке потомства, а тут и имущества толком нет, и потомству пропасть не дадут. Так что здешний брак — это просто добровольное публичное объявление о том, что вы с этой женщиной — пара. Мы отметили событие в единственном ресторане без специальных гостей — но нас поздравляли все, кто оказался рядом. Здесь так принято.

Занимался я в основном тем же, чем и всегда — стрелял в людей из пистолетов. Коммуна была в осаде и вела рейдовые бои за разблокировку реперов. Машина, на которой мы с Маринкой добирались до Коммуны, стала нашей тачанкой: мы лихо подлетали к блокированным реперам с «изнанки» (что бы это ни значило) и пытались с налёта выбивать их охрану. Экипаж машины боевой: я и Маринка за стрелков, м-оператор за штурмана и ещё пара бойцов — водитель и пулемётчик. Выскакивали, как черти из ада, стреляли во всё, что видим, и уходили обратно, давая возможность тяжёлой группе прорыва пройти через репер и закрепиться. Сложнее всего было добиться синхронности работы групп, но м-операторы как-то решили эту задачу.

В целом мы действовали успешно, хотя легко дались только первые несколько выходов. Противники наши — пресловутый Комспас — вояки опытные, серьёзные. Они быстро сообразили, как организовать оборону в новых условиях. И пошла игра вдолгую, на истощение ресурсов — в первую очередь, человеческих. Иногда мы их выносили на эффекте неожиданности, иногда нарывались на такой отпор, что приходилось уходить, не решив задачи. Я был уже дважды ранен, один раз Маринке прострелили руку, дважды мы теряли пулемётчиков и один раз — водителя. В Коммуне использовали регенеративные препараты на основе Вещества, что позволяло вытаскивать даже очень тяжёлых раненых, а лёгкие ранения заживали за пару дней. Это отчасти компенсировало преимущество в людях, которое имели нападающие. К счастью, их ресурсы тоже были не беспредельны. Нам всё чаще встречались молодые, плохо обученные, слабо вооружённые солдаты — видимо, кадровых вояк мы неплохо проредили.

В результате нашей работы паритет был достигнут на новых, более выгодных для Коммуны условиях — закрепившись на нескольких ключевых реперах, мы уже не отдавали их назад, и полная изоляция стала невозможна. С обеих сторон происходили попытки изменить ситуацию в свою пользу, и мы и они несли потери, но это уже не было такой катастрофой, как в первые дни осады.

Иногда мы с Маринкой работали на разведку на той же машине, но Ольга была за пилота, Андрей за штурмана и Борух за пулеметчика. О целях разведчиков меня не извещали, но несложно было догадаться, что Коммуна ищет главную базу Комспаса. Мы пытались захватить командиров, проводили какие-то исследования в пустых срезах и так далее. Не могу судить, насколько успешны были поиски, потому что моё дело — стрелять, чем я и занимался.

В принципе, меня всё устраивало, но я очень ждал, когда эта война закончится — я взял с Маринки клятву, что она бросит рейды, и мы тут же обзаведёмся ребёнком.

В глубине души я надеялся, что мой талант не наследуется. Хватит Мультиверсуму одного Македонца.

Лена

Красивая рыжая женщина стоит у плиты в свободном красном платье, босая и беременная. Помешивая кашу, она улыбается своим мыслям.

— Мама, мама, манная каша готова? — в кухню врывается белокурое звонкое торнадо и делает два круга в погоне за рыжим пушистым котом.

Кот, развернувшись с заносом задних лап, стартует в коридор, уклонившись от ласковых загребущих ручонок. Машка, раскрасневшаяся от погони, запрыгивает на стул.

— Сейчас будет, солнышко. Тебе с чем?

— С клубничным вареньем!

Женщина наполняет тарелку и некоторое время смотрит, как девочка ест, аккуратно цепляя кашу с остывших краёв и неумолимо двигаясь к середине. Она непроизвольно поглаживает большой живот и снова улыбается. Беременность очень ей к лицу.

— Спасибо! — светловолосая шестилетка срывается со стула и мчится обратно в гостиную. Кажется, чей-то рыжий хвост сейчас будет решительно схвачен, а его обладатель принуждён к активным играм.

Рыжая женщина составляет посуду в моечную машину, вытирает руки полотенцем, вешает его на крючок…

В коридоре раздаётся резкий хлопок — и она уже стоит, прижавшись спиной к стене и направив в сторону дверного проёма толстый ствол пистолета-пулемёта «Кедр Б». Её голубые глаза сияют льдом и безумием, предохранитель снят, патрон дослан, рука тверда.

— Мама, мама! Ёксель уронил вазу! Она разбилась! Я не виновата, он сам!

Глаза женщины становятся просто голубыми, с лица пропадает злой оскал.

— Ничего, дорогая, я сейчас уберу, не бегай там, а то ножки поранишь!

Женщина, не глядя, задвигает ящик стола, где под полотенцами лежит такой необычный для кухни прибор и, больно прищемив палец, машинально говорит:

— Мвора ва кубра!33

— Мам, ты что-то сказала? Это же не на альтери? — в кухню засовывается светловолосая головёнка, голубые глаза блестят любопытством.

— А, что? — красивая рыжая женщина кладёт руку на живот, рассеянно улыбается и тянется за полотенцем, забыв, что уже повесила его на крючок. — Нет, дорогая, вроде бы ничего…

Лицо её, слегка округлившееся при беременности, немного задумчиво, но безмятежно. Она счастлива.

Зелёный

Несмотря на все мои осторожные уговоры, Ленка решила остаться на время беременности в Альтерионе. Я не особо настаивал — паранойя паранойей, но уровень медицины здесь фантастический, а отношение к беременным трепетное и внимательное до абсурда. Альтерионцы не спешили снимать портал к Башне (от этого я тоже немного параноил — чего это они так запросто энергию жгут?), и мы продолжали использовать её как дачу у моря, считая основным жильём альтерионский дом.

В срезе Земля Третья Мировая так и не началась, хотя всё было на грани и многие в процессе неплохо огребли. В прессе и оживших снова социалочках это называли БК (Большой Кризис), но в БП он так и не перешёл. Городу нашему, правда, досталось так, что, на мой взгляд, было проще снести его в ноль и построить новый. Однако государство, у которого по этому поводу, кажется, было рыльце в пушку, неожиданно расщедрилось на компенсации всем выжившим, а сам город стремительно порос подъёмными кранами и загремел строительной техникой. Компенсировали не жадничая, так что вместо разрушенной в пыль двухкомнатной хрущёвки я купил трёхкомнатную «сталинку» в центре, со стенами такими толстыми, что все катаклизмы ей оказались пофиг. Найденных в сумке жены денег хватало на капитальный ремонт и даже небольшую перепланировку, но тянулись они медленно, поскольку рабочие руки строительных специальностей в городе были в страшном дефиците. Моя стройбригада тянула резину, работая на нескольких объектах сразу, и всё равно переживала, что не может разорваться на части и взять ещё парочку. Я сам закупал материалы, матерно ругался с бригадиром и пару раз ловил себя на том, что рука дёргается к отсутствующей кобуре. Очень надеялся, что пройдет — ну их в жопу, такие рефлексы.

Работа моя призвала меня к станку почти сразу — Родине снова было «надо»: отслеживать новые связи в новых реалиях, мониторить послекризисное утрясание и формирование новых центров влияния и предсказывать, по возможности, эти процессы. Задач было много, они были интересные, финансирование дали хорошее, так что заплату мне прибавили, и заметно. Система контроля не успевала за изменившейся жизнью, все поведенческие паттерны были порушены, так что я, плюнув на конспирацию, жил на три дома — в городе ремонтировал квартиру, в Башне работал, таская рабочий трафик через уцелевшую, хотя и пострадавшую от каких-то взломщиков дачу, а в Альтерионе отдыхал душой с женой и дочкой.

Жена от беременности расцвела так, что я на неё налюбоваться не мог. Ходила важная, пузатая и счастливая, сияя внутренним светом будущей матери. Кажется, те события прошли, не оставив на ней заметного следа, хотя… Иногда она как бы зависала, не откликаясь, и в глазах её мелькало что-то такое… Но потом проходило, и снова всё было нормально. Я надеялся, что время — лучший лекарь, но так и не смог найти пропавшее в какой-то момент из её сумки оружие. Да и чёрт с ним — я и своё-то хранил в Башне и старался лишний раз в руки не брать, а то уж больно часто мне его не хватает.

Машка уже свободно щебетала на альтери, и как её вписывать в жизнь родного среза, я понятия не имел. В следующем году ей в школу, и что? Выйдет наша блондинка к доске да как ляпнет что-нибудь альтерионское… С другой стороны, учить её в Альтерионе я тоже опасался. Их заскоки с нашими плохо стыкуются. В общем, эта проблема зависла. Впрочем, альтери я уже и сам выучил — машина, активизирующая речевые центры, оказалась действительно офигенной. Она не закачивала словарный запас в мозг под давлением как из клизмы, а как-то стимулировала его языковую обучаемость. А дальше — хочешь перед телевизором сиди, хочешь в городе тусуйся. Лишь бы языковая среда вокруг.

Йози ожидаемо открыл в Альтерионе свой центр по обслуживанию и реставрации раритетных автомобилей, выписав сюда нескольких грёмлёнг из числа тех, с кем держал сервис у нас. Жил, работал, растил детей, и, кажется, был всем доволен. Жаловался только, что старший уже забывает язык грёмлёнг и вряд ли будет следовать пути грём. Он и по-русски говорить почти разучился, предпочитая альтери. Так что я отдавать Машку в здешнюю учёбу не спешил, хотя Ниэла мне намекала, что пора.

Ингвар каким-то образом встроился в систему контрабанды, называемую в Альтерионе «свободным межсрезовым рынком», и вовсю крутил дела с разблокировавшимся материнским срезом. Пока все опомнились и сориентировались в новых обстоятельствах, наш пират уже стал чем-то вроде разводящего межсрезовой мафии. И никто без его санкции на альтерионском обменном рынке пёрнуть не смел. На вопрос, как ему это удалось, ответил уклончиво:

— У атамана Козолупа была огромная сноровка…

Впрочем, позднее он признался, что поддерживает контакты с беглым Андреем, которому теперь путь в Альтерион закрыт, но кое-какие активы и связи остались. Ингвар передал мне от него привет и благодарность, с обещаниями каких-то фантастических, но очень неопределённых благ, как только они закончат там, в Коммуне, свою войну. Я не брал это в голову — ну его в жопу с его подарками. Тем более, что его судьбу решил не я, а Криспи.

Криспи продолжала жить с нами, хотя, к досаде очень любящей её Машки, появлялась всё реже. Она руководила работами по спасению остатков народа Йири. Их как-то удавалось мало-помалу реабилитировать и укоренять в реальности. Звала меня, и я даже пару раз посетил миссию в том срезе — давал советы в меру понимания ситуации. Кажется, они даже были приняты. Тем не менее, чувствовать себя унылым мзее среди безбашенных Юных было не очень комфортно. Большинство из них хотелось просто выпороть. Криспи теперь довольно сильно отличалась от этой компании и, как мне показалось, косились там на неё неодобрительно. Впрочем, она была настолько упорна, сильна духом и непоколебима, что я начинал задумываться, чем обернется её пробивная активность для самих Альтери. Может быть, она даже изменит свой мир. Я много рассказывал ей о том, как устроено и работает общество, делился опытом работы с информацией и давал начатки социологии. Авось пригодится.

Однажды в Башне меня внезапно посетил Сандер. Пришёл, сказал своё вечное:

— Еет! Какдила? — как будто мы с ним вчера только виделись.

Покивал, побегал вокруг, посмотрел зарядную станцию Ушельцев, залез в их переходный тамбур, что-то там себе понял:

— Аашо, аильно сё!

И уселся пить чай с зефиром, навалив себе полчашки сахару. Выпил, сбегал осмотреть портал да и ушел через него — к Йози, где выпил ещё чаю, на этот раз с вареньем. И снова умчался по своим непостижимым делам. Чего хотел? Зачем приходил? Не чаю же попить? Непонятно.

УАЗик ко мне так и не вернулся — понятия не имею, куда загнал его чёртов Андираос, удирая из Альтериона. Но в одном он оказался прав — ездить на нём мне было некуда. Городской автомобиль вполне покрывал мои текущие нужды и не отнимал время на регулярный ремонт. Боюсь, теперь Сандер не распознал бы во мне «следующего путём грём», и вся эта история даже не началась бы.

Не знаю, к лучшему это было бы или нет.

Артём

Стремление Артёма стать мирным обывателем не спешило реализоваться. М-операторов категорически не хватало — немалая их часть пропала без вести при установлении блокады, предположительно погибнув или попав в плен. Коммунаров поголовно проверяли на наличие хотя бы слабеньких способностей, мобилизуя даже подростков, почти детей, если у них присутствовали зачатки таланта. Почти никого не нашли, а несколько перспективных юнцов ещё было учить и учить.

Разумеется, в таких обстоятельствах действующий м-опер с опытом, каковым по факту являлся Артём, не мог отсиживаться в вычислительном центре. По большей части он сопровождал группы прорыва — пятёрка бойцов в тяжелой броне со щитами становилась клином, как рыцари, ощетинивались оружием — и он переносился с ними. Дефицитного м-опера, единственный билет на возвращение группы, наряжали в тяжёлый бронежилет и каску, ставили в центр клина и берегли как зеницу ока, но противники тоже старались в первую очередь выбивать операторов. Он дважды был ранен в ураганных перестрелках короткого боя. Второй раз, заливаясь кровью из пробитого насквозь плеча, снова и снова дожидался перезагрузки репера и проводил подкрепление — группе удалось закрепиться, сменить его было некому, и он работал, пока не рухнул без сознания от потери крови.

Тогда в госпиталь к нему пришла Ольга. Очнувшись, он увидел её на стуле у кровати. Он знал, что м-опером при ней теперь Андрей, он же Андираос Курценор, бывший злейший враг Коммуны. Впрочем, на примере Карасова Артём успел убедиться, что Ольга легко превращает врагов в союзников. Были ли их отношения с Андреем строго служебными, или он заменил ей Артёма и в другом качестве, он не интересовался.

— Ну что, легче тебе без меня живётся? — спросила она ехидно. — Как тебе мирная жизнь? Как карьера учителя?

— Эта война рано или поздно закончится, — ответил он слабым голосом. — Твоя война — никогда…

Артём продолжал читать лекции в школе, в перерывах между рейдами монтировал сети — и ждал. Было понятно, что нахрапом взять Коммуну у противника не получилось, заблокировать тоже не вышло, и вскоре что-то должно было измениться. Бесполезность и безвыигрышность этой войны рано или поздно должны были, по мнению Артёма, осознать обе стороны. Он был уверен, что вскоре последуют контакты под белым флагом, переговоры, обмены пленными, а главное — прекращение огня. К этому толкала вся логика событий. Тогда он сможет, наконец, вернуться к обычной мирной жизни — насколько эти понятия вообще применимы к Коммуне.

В ожидании этого момента он достал свой старый ноутбук и начал снова писать. Новая книга, по его задумке, должна была рассказать о начале истории Коммуны, об Эксперименте и Катастрофе, о борьбе и выживании — и одновременно о том, чего достигла Коммуна в результате, и о текущем кризисе. Он разговаривал с Первыми, тщательно выясняя подробности. Уникальность Коммуны, где очевидцы событий полувековой давности были живы, бодры и с молодой памятью, позволяла ему восстанавливать моменты Катастрофы чуть ли ни поминутно. Ему охотно рассказывали — оказывается, до него такая мысль просто никому не приходила в голову. Палыч настолько загорелся этой идеей, что назначил Артёма официальным историографом Коммуны, обязав всех оказывать ему всяческое содействие. Заметки накапливались файл за файлом, две сюжетные линии — начала Коммуны и хроники текущего кризиса — переплетались, как провода в витой паре. Он уже чувствовал авторский азарт — книга обещала выйти интересной, а главное — это будет первая большая художественная книга Коммуны, а он — её первым писателем.

Не самый худший вариант.