Бессмертная тьма

17

Каждую ночь раздавался болезненный вой Сузеньоса и тихие шаги Этете, спешащей ему на помощь. Кидан слушала их негромкие разговоры, долетавшие к ней в комнату из гостиной. От того, как они свободно и посмеиваясь общались, Кидан непроизвольно хмурилась. Этете по-матерински ругала его, просила не загонять себя, велела быть добрее к Кидан, и Сузеньос замолкал, словно прислушиваясь. Кидан не понимала их связи.

Ее преследовало неприятное чувство, что Сузеньос приближается к тому, чтобы изменить основной закон, следовательно, к тому, чтобы завладеть домом и получить очередное преимущество.

Не сегодня. Как ни задыхалась бы Кидан, вспоминая Джун, как судорожно ни сжималось бы ее горло, она не уйдет, не узнав закон.

Удостоверившись, что Этете ушла по домашним делам, Кидан выбралась в коридор.

Кидан не хотела, чтобы ее спасали. Пальцы чертили на бедрах квадраты, но она заставляла себя идти дальше. Декан Фэрис говорила, что это будет легко. Кости Кидан задрожали, ударяясь друг о друга, когда появилось окровавленное лицо Джун. Рука, прорвавшаяся к ней в грудь, тянула, стискивала, выдирала мышцы.

«Почему ты до сих пор меня не нашла?»

Кидан обернулась, услышав сестру в пульсирующем мраке.

– Найду.

«Почему ты меня убила?»

Этот голос принадлежал не Джун. Он был другим, старше, и хлыстом хлестал чувствительную кожу на спине у Кидан.

«Ты дала мне сгореть в том доме. Как же я не догадалась, что ты всегда была такой, как они?»

Кидан окутал запах горелой плоти. Она захлебнулась воздухом, горло выворачивали рвотные позывы. Тошнота не проходила, а открытая дверь в ее комнату манила безопасностью. Стоит только переступить порог, и вены больше не будут проступать из-под кожи.

Нет.

Кидан зажмурилась, заставляя себя стоять на месте.

«Покажи мне закон дома. Покажи мне закон дома!»

Снова и снова Кидан мысленно выкрикивала эту фразу, ломая себя.

Мрак застлал ей глаза, пульс ускорился. Ну вот. Сейчас она умрет.

Из кончиков пальцев взвилось синее пламя; вызывая мучительную боль, стали отслаиваться чувствительные подушечки. Кидан открыла рот, чтобы закричать, но его залепил черный дым. Треща и опаляя ей плоть, пламя молниеносно охватило предплечья и с ослепительной вспышкой вонзилось ей в грудь. Кидан умоляла огонь остановиться, но он мог спалить еще столько ее кожи. Смерть будет медленная, мучительная.

Кидан с ней смирилась.

Она позволила себе гореть, гореть и гореть.

Несколько часов Кидан то теряла сознание, то снова приходила в себя. Потом, когда от нее осталось лишь слабеющее дыхание, она прошептала: «Я наследница Дома Адане. Пожалуйста, покажи мне закон дома. Пожалуйста».

Плоть свою Кидан больше не чувствовала, только неослабевающий жар. Вот поднялась ее рука, без кожи, с костями, обугленными, как белое дерево. Кидан охватил ужас. Все это было слишком. Ей нужно спастись, выжить…

Золотая нить ожила и закрутилась, превращаясь в буквы. Кидан всхлипнула от облегчения и заставила свои слабые колени держаться, не рассыпаясь. Заставила себя читать. Ей следовало узнать, какой закон установили родители перед смертью. Зубы впились в губу – так сильно она их стиснула. На стене появились слова, отпечатывающиеся в ее сознании:

«ЕСЛИ СУЗЕНЬОС САГАД ПОСТАВИТ ПОД УДАР ДОМ АДАНЕ, ДОМ, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, УКРАДЕТ У НЕГО ЧТО-ТО РАВНОЙ ЦЕННОСТИ».

На отчаянной скорости Кидан рванула к себе в комнату, охнув, упала за порогом и тотчас потеряла сознание. Губы ей тронула гаснущая улыбка. Она справилась.

Кидан очнулась на полу с головной болью, зато она узнала закон. Волна облегчения прокатилась по всему ее телу до пальцев ног, и она вознесла благодарность своим родителям. Раз они установили этот закон, значит, явно были на ее стороне, а Сузеньос – в невыгодном положении. Он не мог вредить Дому Адане. Он не мог вредить ни ей, ни Джун.

Но… Сузеньос похитил Джун. Он нарушил закон и, наверное, был за это наказан. Кидан следовало выяснить, как именно действует закон.

Под ложечкой сосало, когда со дна ящика туалетного столика Кидан вытащила кассету с признанием своей жертвы. Признание она скопировала на телефон, запаролила и обдумала план нападения. Узнав закон дома, Кидан получила лучший из возможных козырей.

Сегодня она открыто поговорит с Сузеньосом Сагадом.

Кидан нужно было вырвать у него признание, не слишком себя выдав. Ее сердце громко стучало, когда она спускалась по лестнице с записью в руках.

Сузеньос был в гостиной, которая также служила кабинетом, – сидел на диване и читал свою любимую книгу.

Кидан крепче сжала телефон.

– Если скажешь, что сделал с моей сестрой, я исчезну из Укслея. Ты сможешь получить все. Дом, деньги, все.

Дранаик уставился на нее скучным взглядом. Отчаяние Кидан было опасным и стало в десять раз опаснее, когда девушка увидела, что оно на него не действует.

– Бессознательную тебя было слушать интереснее.

Он ее слышал.

– Скажи, что ты с ней сделал, – сквозь зубы процедила Кидан.

– Обвинять меня в таком преступлении… Пожалуй, мне нужно подать жалобу в суд. Всем известно, как акторы любят перекладывать на нас ответственность за свои злонамеренные действия. – Дранаик наклонил голову. – Может, это ты что-то сделала с Джун. Я слышу, как ты без конца извиняешься в коридоре.

Такие слова мгновенно огорошили Кидан. Дранаик удобнее устроился на диване с вполне довольным видом. Он никогда не станет воспринимать Кидан всерьез, потому что считает, что она совершенно для него не опасна.

– Я отдам это декану.

Дранаик вздохнул, его черные брови поднялись. Кидан подошла к нему, накрыла большим пальцем кнопку воспроизведения и нажала. Запись начала проигрываться, и в горле у Кидан запершило от дыма, висевшего в воздухе в тот день.

«Где Джун?»

Голос принадлежал Кидан, но звучал резко, как у сумасшедшей, пытающейся рассуждать здраво. Кидан стояла на коленях перед связанной женщиной с заткнутым кляпом ртом.

Сузеньос приблизился, заинтересовавшись содержанием безумного допроса. Кидан внимательно на него смотрела. Ему тревожно или неловко?

В телефоне играла музыка. Кидан вспомнила, что выбрала тяжелые басы, которые наверняка заглушили бы звуки, вырывающиеся из заклеенного рта. Она упивалась страхом, исказившим черты жертвы. Кидан прижала кончик непотушенной сигары к ее плоти и чуть не задохнулась от запаха табака и плавящейся кожи.

«Я видела, как ее забрал вампир. Вампиры могли нас найти, только если ты раскрыла наше местоположение. Ты говорила им, где мы?»

Яд тех слов источало животное, желавшее одного – правды. Кидан обожгла жертву еще трижды, наблюдая, как чернеет и облезает кожа, прежде чем та сломалась.

Волосы Мамы Аноэт прилипли к ее широкому потному лицу, от страха маленькие глазки стали огромными.

Эта женщина когда-то кормила и одевала Кидан, защищала ее от этого мира.

Она была единственной матерью, которую Кидан знала и любила. Эта любовь – и чудовищный поступок, который Кидан совершила вопреки любви, – лишали ее права на прощение.

«Да. Он хотел забрать вас обеих. Тебя и Джун», – прохрипела Мама Аноэт, когда Кидан ослабила кляп.

«Кто он? Как его зовут?»

«Я… Я не знаю».

Снова раздался крик: Кидан прижала потрескивающий кончик любимой сигары Мамы Аноэт к ее затылку.

Кидан заметила в глазах Сузеньоса крошечные искорки. Они погасли, как пламя на фитиле, зажатом двумя пальцами, только Кидан знала, что это злость. Напрасно дранаик замаскировал свою эмоцию. Он уже показал то, что искала Кидан. Девушка коснулась своего уха, напоминая, что нужно слушать дальше.

«Как его зовут?»

Кидан подобралась к правде и теперь наконец получит подтверждение.

«Сагад! – выпалила Мама Аноэт. – Его зовут Сузеньос Сагад».

В глазах дранаика бурлил мрак.

– Значит, это твое доказательство.

«Пожалуйста!» – взмолилась жертва.

Запись ухватила затрудненное дыхание обеих – одной от боли, другой от жажды мщения. В тот самый момент правда разбила идеальный мир Кидан. В тот самый момент девушка поняла, что назначенная защищать ее вступила в сговор с дьяволами, от которых они всю жизнь убегали.

Он охватил каждую клеточку ее тела, тот гнев. Такой проникает в пучину ада и вздымается в вечном огне. Остальное Кидан помнила обрывками. Умоляющая Мама Аноэт, зажженная спичка, никотин от сигар, обжигающий ей легкие. А затем дом загорелся. Кидан так радовалась справедливости, так старательно уничтожала одно зло, что не заметила, как другое проскользнуло ей в глаза и отпечаталось в них. Подоспевшие соседи вопили, ужас застыл в их разверстых ртах и расширенных зрачках. Кидан тогда развернулась, готовая победить и это чудовище. Соседи стояли на улице, огонь грел им кожу, дым заполнял им легкие, но… другого чудовища не было. Они смотрели на Кидан.

На нее. На дьяволицу, которая их пугала.

Часть Кидан погибла той ночью вместе с Мамой Аноэт.

Кидан остановила запись.

– Зачем ты остановилась? – Его глаза сияли ярче звездной пыли. – Ты пыталась ее спасти?

Кидан захлопала глазами. Какой странный вопрос. Большинство людей спрашивали, выжила ли она.

– Птичка, ты пыталась ее спасти или дала ей сгореть? – грубо спросил он, вырастая перед ней. Кидан нервно сглотнула, и он проводил взглядом движение мышц ее шеи. От его близости у нее участился пульс.

– Я не убийца. Это был несчастный случай. – У Кидан задрожали губы. – Огонь вышел из-под контроля, я пыталась помочь, но… – Кидан давно выучила эти слова, отрепетированные для прессы и детективов. Ком в горле выглядел очень правдоподобно.

Сузеньос смотрел на нее, явно теряя интерес.

– Какое разочарование.

Кидан зыркнула на него, пряча свой бешеный пульс.

Она не просто смотрела, как горит. Она наслаждалась каждым ее сдавленным криком и глазами, выпучившимися, когда Мама Аноэт поняла, что дочь, которую она вырастила, не намерена ее спасать.

Разумеется, дранаика интересовали ее самые необдуманные поступки. В глубине души зашевелилось отвращение. Руки зачесались от желания спалить этот дом и их вместе с ним.

– Хочу узнать, что ты сделал с Джун. Хочу узнать правду, иначе отнесу эту запись декану Фэрис сегодня же.

Пальцы Кидан сильнее стиснули телефон. В такой ситуации она не позволит дранаику ни отшутиться, ни отмахнуться от себя. Он попался.

Сузеньос сложил руки на груди и прислонился к краю стола.

– Ну, это далеко от правды. Ты жаждешь крови. Добиваешься ты этого весьма похвальным для смертной образом. Даже скажи я правду, вряд ли ты успокоишься, пока я не буду мертвее мертвого, yené Роана.

Yené Роана. Очередное прозвище. Сузеньос не принимал ее всерьез. Ей следовало сменить тактику.

– Я знаю закон дома, который ты так сильно хочешь сменить, – выплюнула Кидан.

Дранаик замер. Огоньки, танцевавшие в его глазах, погасли.

Кидан улыбнулась. Наконец-то.

«Если Сузеньос Сагад поставит под удар Дом Адане, дом, в свою очередь, украдет у него что-то равной ценности».

Пальцы дранаика дернулись, тело напряглось, как готовая порваться струна. «Хорошо».

– В общем, у меня два варианта, почему ты хочешь изменить закон. Первый – ты хочешь поставить Дом под удар без последствий; второй – ты уже поставил Дом под удар, и дом у тебя что-то украл. – Сузеньос затаил дыхание, и у Кидан заблестели глаза. – Значит, второй вариант.

Сузеньос промолчал, придавая ей уверенности.

– Ты забрал Джун или навредил моим родителям, и дом тебя наказывает. – Кидан не сдержалась, и восторг прозвучал в ее голосе. – Это слишком хорошо!

– Ты не представляешь, о чем говоришь, – процедил Сузеньос сквозь зубы.

Кидан приблизилась к лицу дранаика настолько, что оказалась в дюйме от его подбородка, и вытянула шею, чтобы заглянуть в его горящие глаза.

– Неужели? По-моему, я подбираюсь к истине.

Длинные пальцы Сузеньоса оплели горло Кидан и сжимали его, пока ее сердце громко не заколотилось и она не замерла.

– Ты ошибаешься.

Сузеньос был так близко, что Кидан могла пересчитать его густые ресницы. Пульс у нее участился. Свободной рукой он потянулся к телефону, зажатому в ладони Кидан.

– Эту запись ты сделала давно. Полагаю, причина, почему она еще не попала к декану Фэрис, в том, что она изобличает тебя больше, чем меня. – Сузеньос наклонил голову набок, чуть ли не жалея ее.

Кидан уставилась ему на грудь.

– Собственная участь меня не волнует.

– Зато тебя волнует правда. Тебя волнует то, что случилось с Джун, а если ты сядешь в тюрьму – придется бросить поиски.

Кидан сдержала крик, когда его крупная ладонь сдавила ей костяшки пальцев, крепко прижав их к телефону.

– Вот как ты поступишь. Завтра ты отчислишься с курса дранактии, передашь Дом Адане мне и вернешься к своей жизни.

Сузеньос давил, пока телефон не выскользнул из руки Кидан и с грохотом не упал на пол. Девушка попыталась растоптать его, но вампир двигался с неестественной скоростью. Он оттолкнул ее в сторону, швырнув на застекленный шкафчик с бутылками спиртного и стаканами.

– Может, пара лет в тюрьме сделает тебя гостеприимнее, – хмыкнул дранаик и нажал на среднюю кнопку.

Ничего не произошло. Сузеньос нажал снова, но запись была стерта. Это сделала сама Кидан, едва остановив воспроизведение. Разумеется, дранаик попытался бы использовать запись против нее. Уничтожить ее окончательно Кидан не могла, поскольку нуждалась в ней, поэтому и сделала копию, прежде чем вызвать Сузеньоса на разговор.

Пошатываясь, Кидан встала на ноги, встретила гневный взгляд Сузеньоса, ответила таким же и горько улыбнулась:

– Ты прав. Я не уйду отсюда, не убедившись, что тебя убили за совершенные тобой злодеяния.

Разъяренный дранаик шагнул к ней, потом остановился, усмехаясь:

– Ты ждешь, что я совершил что-то настолько невыразимое… Надеюсь, не разочаруешься.

Когда он ушел, Кидан пригладила волосы, и комната закружилась у нее перед глазами.

Она коснулась браслета из бабочек, в свое время принадлежавшего Маме Аноэт. Ее голубая таблетка. Пульс замедлился. «Дыши». Комната перестала кружиться. Больно признавать, но таблетка была ее величайшей силой.

Силой, потому что возможность выбрать, как и когда умереть, дает человеку то, что он теряет в момент рождения, – контроль. Неуязвимость и наказание удивительным образом принадлежали Кидан, прицепленные к этому браслету. И они ей понадобятся, чтобы отпустить грехи существу в комнате этажом выше или убить его, в зависимости от того, на что она решится первым.

Ни Мама Аноэт, ни родители не смогли ее защитить, и что с того? Кидан всегда находила способ выжить.