Бесконечная война

Глава 8

'Обманное обольщение в черноснежных небесах,

Сражён тоской сверхчеловек, и отцы в слезах'.

Ифения Мориц, Зодчий Спирали.

— И в голову опять полезли мысли по поводу целесообразности сей вылазки… — негромко вздохнул я.

— Не у тебя одного, маг, — хмуро поведала женщина, а потом, прищурившись, оценила расстояние и уклон насыпи.

— Эй, что ты… — начал было я, но не успел договорить. Воительница рванула вперёд, совершая быстрые длинные прыжки, лишь Хоресу ведомым образом удерживая равновесие и не падая лицом в песок, который, к тому же (я чувствовал это!) коварно обволакивал её ноги.

За спиной послышались выстрелы. Это те стрелки, которые остались нас прикрывать, — понял я. — Интересно, они спасутся или решили пожертвовать собой?..

Вновь протрубил горн. Армия начала выстраиваться и форсировать брод, переходя на другой берег. Солдаты отошли под защиту насыпи, скрывшись из зоны прямой видимости артиллерии, но уверен, имперцы без труда переместят пушки на новую позицию.

Последний прыжок женщины был особо жёстким. Меня тряхнуло так, что едва не вырвало из её рук. Но отделался лишь помятым видом и окончательно отдавленными рёбрами.

— Наконец-то, — выдохнул я, когда почувствовал твёрдую почву под ногами. — Эй, ты как?

Воительница молча отмахнулась, а потом упёрлась руками в колени, начав сипло и часто дышать, словно собака. Я же, прикрыв глаза, попытался оценить собственное состояние. Оно было… м-да… в общем, оно было и это самое главное.

Сделав несколько шагов туда-сюда, осознал, что передвигаться могу, но не слишком быстро.

— Идём, я прикрою, — сказал я, а потом подхватил её под руку, закинув ту себе на плечо, да потащил вымотанную женщину в сторону брода. — Ну вот, — улыбнулся кровоточащими губами, — ещё в койку не легли, а я тебя уже заездил.

Она хихикнула, но дальше зашагала уже увереннее. Это правильно. Надо спешить… Ох, Хорес, я очень надеюсь, что всё это было не зря! Боюсь даже представить, сколь бездарно прошло это нападение. И хоть мы тоже изрядно порезали противника, но…

Взрывы за спиной и сразу последовавшие за ними предсмертные крики сбили поток мыслей. Оглянувшись, заметил дым на холме. Ага… враг уже прёт сюда. Надо ускоряться.

— Не отступили, — прокомментировала моя спутница.

О тех стрелках, — понял я.

— Надо ускориться, — вместо этого ответил ей, озвучив собственные мысли. — Чтобы жертва не была напрасна.

Она мрачно угукнула и мы таки добрались до воды.

— Это Сокрушающий Меч! — раздался крик на той стороне. — Быстрее, помогите им!

— Чего? — прошептала женщина. — Это правда? — пристально уставилась она на меня.

— Они ведь могли и обознаться, да? — приподнял я бровь, ощущая, что устал настолько, что даже эти мышцы, казалось, заныли в ответ.

К нам рванул десяток человек, подхватив как меня, так и воительницу, имя которой я так и не узнал.

— Найди меня! — крикнула она напоследок, а потом нас разделили по разным сторонам. Её — к тяжёлой пехоте, а меня — в сторону магов.

— Это как, интересно? — проворчал я, но не стал заморачиваться. Вместо этого, сплюнув набившийся в рот песок, поблагодарил солдат, а потом оглянулся на холм. С него раздалось ещё несколько взрывов, отчего некогда плоская поверхность была изрешечена скошенными ямами, но сейчас всё было тихо, а из-за столба пыли уже показались вражеские силы — несколько конных, даже отсюда выглядящих слишком богато и пафосно. Похоже, кто-то из имперских аристократов, а значит, имеющие артефактную защиту от всего, что только можно представить.

Через миг это подтвердилось, когда отправленная в них каменная шрапнель попросту испарилась на подлёте. Кто-то из колдунов надеялся нагадить напоследок. Ещё и использовал созданные камни, а не взятые с земли. Наивно!

— Я на нуле, — поднял руку, оповещая остальных.

— Оно и видно, — фыркнул какой-то парень, мельком взглянув на мои ожоги. — Ненавижу новичков, не умеющих рассчитывать силы.

Похоже он не слышал, что меня называли Сокрушающим Мечом. Ну и хер с ним, не в обиде. Успеет ещё хлебнуть дерьма и набрать опыта. Либо сдохнуть в процессе.

Между тем, суматошная толпа, представляющая собой Первую и Вторую армию, спешно отступала в сторону Фирнадана. Все солдаты, которых я видел вокруг, имели донельзя потрёпанный вид: пластины мятого металла, погнутые шлемы, сломанные руки или ноги (таких тащили на самодельных носилках, используя копья, вместо палок, а камзолы вместо лежака), криво перебинтованные плечи или разбитые лица. Сборище калек, убегающих от более сильных и опасных противников.

Наиболее сильно раненых уже разместили на повозки, вокруг которых выстроилось защитное кольцо. Своевременно. На противоположном берегу, словно из-под земли, появились имперские сионы, ранее отступившие в связи со слишком высокими потерями. Теперь они обрушились на нас во второй раз, вновь решив проверить фирнаданцев на прочность.

Ряды бойцов мгновенно прогнулись, но тяжёлая пехота, которую Логвуд — чьи крики мне были слышны даже отсюда, — выставил вперёд, сумела сдержать первый и самый опасный удар. И всё же, солдаты ежесекундно гибли десятками. Целых ружей почти не осталось, а потому маги использовали остатки своих сил, Ю едва ли не сгорая заживо от переполнявшей их инородной энергии, взятой из собственных магических измерений.

Магия инертна. Ей всё равно, что испытывает проводник. Это бездушный механизм, который будет делать своё дело: раз за разом, раз за разом, пока ты окончательно не обратишься в головню.

Колдуны выиграли немного времени, пожертвовав жизнями, но этого хватило, дабы ещё целые солдаты организовали оборону, сумев занять нужные позиции под усталыми и отчаянными криками своих командиров.

Это сработало. Как только сионы начали нести ощутимые потери — большие, чем они могли себе представить, имперцы отступили, напоследок бросив в нашу сторону гранаты и флаконы с алхимической кислотой.

Громкие крики ознаменовали факт, что «укус» Империи в очередной раз достиг своей цели.

Мрачно выругавшись, я посмотрел в манящее небо. Как легко и просто было бы рвануть в сторону Фирнадана, оставив за спиной всех-всех… А лучше даже не сюда, а куда-то… Куда-то.

Угу, скорее меня наши же подстрелят, посчитав имперским колдуном. Форма вoрона — она такая. Чуждая.

Гортанный вскрик привлёк моё внимание. Стоявший на повозке мужчина указывал пальцем куда-то в сторону, за холм, который не был виден с земли.

— Они перестроились и возвращаются! — заорал он. — Сионы идут!

— Делимся! — громко приказал Логвуд. — Офицеры, заграждение!

Я оказался среди тех, кто двигался в сторону Фирнадана. Был отступающим. Часть людей, порядка полутысячи, осталась прикрывать тыл. Ещё одна жертва, кусочек собственной плоти и души, что сумеет остановить вражеское продвижение и дать остальным возможность сбежать.

Я слышал, как один из раненых, в соседней телеге, откровенно разрыдался, видя происходящее. Он, как и многие остальные, понял смысл разделения.

Но мы не могли остаться все. Как волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы получить хотя бы надежду на выживание, так и фирнаданская армия, жертвует частью себя, дабы спасти большинство.

Вот-вот подойдут основные имперские легионы. К этому моменту нужно отойти за стены. Скрыться. Зализать раны.

Раздавшийся вдалеке конский топот привлёк моё внимание. Через реку двигался конный отряд, но я не сумел понять, кто это, ведь вся их одежда была покрыта грязью — видимо, передвигались по воде. Лишь спустя несколько долгих секунд стало понятно — наши. Капитан Маутнер и его люди. Мои люди.

Едва оказавшись на относительно прямом участке земли, они пустили коней галопом. Армейских низших сионов, уже успевших вступить в бой с отрядом заграждения, Маутнер сумел захватить врасплох. Сперва, на дистанции в тридцать метров, первые ряды кавалерии метнули тяжёлые дротики, а потом протаранили сионов, далеко не все из которых сумели избежать атаки.

Пару десятков ударов сердца спустя, кавалерия Маутнера и воодушевившиеся солдаты, издавшие громкий боевой клич, перерезали все три сотни имперских сионов, не дав им и шанса. Часть из противников попыталась сбежать, однако их скорости не хватило, чтобы обогнать лошадей. Да и маги, из основного отряда, не теряли время, точечно поражая противника.

Союзники весьма быстро нагнали нас, отчего армия снова объединилась, подняв упавший было боевой дух. Все вместе мы отступали к городу. За спинами остались лишь сапёры, которые минировали окружающую местность, а я ожидал, когда же рванёт тот «сюрприз», который они готовили в огромной яме, мельком замеченной мною ранее, но так и не дождался.

Более никто не ставил нам палки в колёса. Нет, была ещё пара имперских отрядов, которая бросалась в погоню, но они были слишком малочисленны, а потому отступали, завидев, что мы идём единым строем, не разделяясь. Более того, даже эти наблюдатели отстали, когда несколько всадников подорвались на минах, заранее установленных сапёрами.

Позднее, как я видел, на минное поле согнали орду крестьян, чтобы те своими телами разминировали его. Подрывы в собственных рядах лишь радовали «перебежчиков», позволяя насытиться менее удачливыми товарищами. Благо, что к этому времени мы уже подходили к воротам Фирнадана.

— Знать бы теперь, что это было? — вслух спросил я, имея в виду саму вылазку. До сих пор в голове держалась чёткая уверенность, что всё не просто так. Здесь должен быть какой-то смысл… должен. — Интересно, мои ребята выжили?

Далеко пройти я не смог. Завалился на обломки стены одного из разрушенных домов. Силы, казалось, покинули меня сразу за воротами. Аналогично произошло с немалым числом других бойцов. Офицеры махнули на это рукой, понимая, что после всего пережитого солдатам требуется хотя бы какой-то отдых. Его были лишены лишь те, кто тащил раненых. Такие направились в сторону ближайшего порушенного храма Триединства, который, тем не менее, всё ещё являлся лучшим местом для лечения.

— Если найдутся те, кто будет способен его оказать, — бросил я короткий взгляд на магов, которых, судя по виду, осталось не более трёх десятков человек. — Дерьмо… В какое же дерьмо мы вляпались…

— Не говори сегодня о поражении, солдат, — сурово покосился на меня сержант. — Всё, что было сделано, имело цель.

— Дай Х… Кохран, — кивнул я.

Рядом, тяжело дыша, спешился кавалерист. Пошатываясь он, огляделся, не снимая закрытого шлема, из-под которого выступали сухие потёки крови.

— Изен, — произнёс он, делая в мою сторону несколько неуверенных шагов.

Голос мужчины я признал не сразу, ведь звучал он весьма гнусаво и надтреснуто.

— Маутнер? — вопрос, который одновременно являлся ответом.

— Знаешь, они ведь сейчас, — ткнул он пальцем куда-то себе за спину, — тоже думают о том, что все мы, собравшиеся здесь, редкостные идиоты. Их генерал, небось, уже наяривает письмо Дэсарандесу, как он, одним днём, в два раза наши военные силы сократил.

Капитан уселся рядом, после чего довольно закряхтел. Сложилось ощущение, что он мечтал об этом в течение всего прошедшего времени. Дрожащие пальцы мужчины начали расстёгивать ремешки шлема.

— И я чертовски, ха-ха, надеюсь, что он и правда отправит это сраное письмо!

— Ты что-то узнал, — прищурился я, полуобернувшись в его сторону.

— Сапёры и два колдуна-землекопа, — глухо хохотнул Маутнер. — Они протащили статую Сэнтилы под землёй во время боя, оставив её под тем холмом, где мы сражались. Сумерки скрыли их возню. Тем более, что мы отвлекли на себя всё внимание врага, — шлем покинул голову мужчины. — Сегодня, пожертвовав более чем десятью тысячами солдат, мы сокрушили имперскую армию.

Единственный голубой глаз поблёскивал среди массы изорванной плоти. Мощный удар палицы вдавил боковой щиток шлема, сломал скулу, выдавил глаз и оторвал нос. Жуткая кровавая маска, которая теперь служила капитану лицом, дрогнула в чём-то похожем на улыбку.

— Повезло мне, Изен. Смотри, ни одного зуба не выбили — не шатаются даже.

Окрестности Фирнадана, взгляд со стороны

— … и готовьтесь! Отриньте всё, что делает вас слабыми и бессильными! — магический артефакт в руках имперского генерала Виррага Иставальта позволял его голосу доходить до каждого из почти трёхсот тысяч человек (почти двести из которых были «перебежчиками»), которые собрались перед ним, вблизи огромного лагеря.

«Собрание» началось уже под утро, сразу после боя на реке. Генерал решил громогласно заявить о победе, чем, по факту, битва и являлась. Теперь он задумал направить войска на штурм Фирнадана, не давая его защитникам ни малейшего перерыва. Мужчина прекрасно понимал, что противнику понадобится время, дабы залечить раны. И ему, по хорошему, тоже. Вот только Иставальт мог оставить раненых с небольшим гарнизоном в лагере и направить на город-крепость только сравнительно свежих и полностью здоровых людей.

«Это победа. Хорес передал мне её сразу, как император покинул нас. Он хочет, чтобы я возвысился. Обрёл славу как тот, кто принудит самые проблемные вольные города к подчинению», — размышлял Вирраг.

Генерал разумно посчитал, что фирнаданцы каким-то образом узнали об уходе Дэсарандеса и решили воспользоваться этим, надеясь на неразбериху в имперских силах.

«Предыдущие лёгкие победы вскружили идиотам головы, — посмеивался про себя Иставальт. — Они подумали, что потеря крестьян, пары пушек и нескольких рот солдат, больных дизентерией и мускульной дымкой, окажется для нас существенной!»

— Ибо единственная надежда вернуться домой живыми, здоровыми и с карманами, полными золота, находится впереди вас! Но не ради одного лишь жёлтого металла мы прошли все испытания, которые обрушились на нас! Ложные боги должны быть свергнуты, еретики наказаны! Это святая миссия, доверенная нам самим Хоресом! — кричал он в артефакт, побуждая в людях необходимые эмоции. — И мы! Должны! Пойти! На всё! На любую боль! Любую ярость! Даже будучи искалеченными, мы должны ползти, разя вражеский пах или бедро! Даже ослепнув, должны на ощупь втыкать клинок в визжащую черноту, а умирая, плевать во врагов, извергая проклятия!

Волны поддержки начали гулять по имперским регулярам, гербы выбрасывались в воздух. Тут и там раздавались боевые кличи.

— Сражаясь, мы прошли через весь мир! Выдержали удушающий жар, жажду, голод и ломящую кости усталость. Штурмовали города и крепости, чьи стены были неприступными!

Всадники загарцевали, артиллеристы уже начали обсуждать, как лучше перетащить пушки к заранее пристреленным позициям.

— И ныне мы стоим на самом пороге победы! И вечной славы!

Растянувшееся на километры вокруг, гигантское воинство заколыхалось и взбурлило, ибо солдаты ощутили успевшее позабыться в волоките последних недель бесконечной осады чувство, которое некогда гнало их вперёд, похлеще плётки рабовладельца. Желание, которое разжёг Иставальт.

— Фирнадан! — заорал Вирраг. — Фирнадан падёт сегодня!

Неистовый рёв поддержал генерала.

— Во славу нашего бога! Во славу Хореса и императора!

Вперёд. На штурм. На стены. Прочь от лагеря. Прочь от себя. К цели.

— В атаку, — уже значительно тише, будто бы сам себе, отбросив артефакт в сторону, произнёс Иставальт. — Во имя Империи Пяти Солнц.

По телу мужчины прошла дрожь. Дэсарандес оставил на него всё воинство. Огромную честь и огромную ответственность.

— «Ибо все отцы секут своих сыновей», — процитировал он строки Трактата о святости.

Момент, когда что-то пошло не так, пропустил каждый из них. Просто в какую-то секунду, один из кричавших молитвы Хоресу солдат, просто выхватил короткий меч и всадил в спину впереди стоящего. Следом за ним, аналогично, поступил второй, ударив соседа локтем, а потом вонзив кинжал ему в брюхо.

Не прошло и минуты, как бoльшая часть армии бросилась убивать друг друга. Собственное сознание сохранили лишь те, кто носил амулет антимагии.

Вирраг моментально опознал то, чего так опасался его господин — действие древнего артефакта, статуи Сэнтилы, по преданию, богини безумия, которая пала ещё во времена Великой войны. Но какое-то её наследие сохранилось до этих дней. И сейчас оно было использовано против него.

«Как⁈ Почему⁈» — мысленно завопил он, бросившись на землю и подбирая выброшенный артефакт, усиливающий звуки.

— Занять оборону! — крикнул генерал, но это было невозможно. Немногие сохранившие сознание оказались в окружении безумных психов, которые устроили бойню всех против всех.

«Вот зачем всё это было, — лишь сейчас, с неожиданным спокойствием, осознал Иставаль. — Они выступили на нас, чтобы тайно вытащить статую из Фирнадана и спрятать её вдали от города. Но поближе к нам. А потом активировали её, как только войска были собраны для речи…»

Руки генерала опустились. Прямо на его глазах шла резня. Даже позади самого мужчины, его личная стража из высших сионов убивала солдат, которые бросались на них, как умалишённые.

«Они и есть умалишённые», — хмыкнул он.

Вытащив артефактный мушкет, представляющий собой произведение искусства, Вирраг ещё раз посмотрел на бойню, которая происходила на его глазах. За прошедшие минуты уже более половины «непобедимой армии» успело пасть.

— Хорес, прости меня, — пробормотал мужчина, чьи чаяния и надежды за один миг оказались перевёрнуты и разбиты. Только что он представлял, как войдёт в историю. Как его имя будет указано в древних анналах, наряду с величайшими героями Империи. Как за выдающуюся службу, его семья получит ещё больше земель и власти.

У Иставальта были простые желания. Несмотря на то, что у него, казалось, имелось всё, он хотел ещё и ещё. И жадность эта была высока. Однако она сочеталась с острым умом и отличным пониманием тактики со стратегией, которой он был увлечён с самого детства. Вирраг до дыр зачитывал описания тяжёлых битв и сражений, в которых победу вырывал не тот, кто владел бoльшим числом солдат, а тот, кто правильно их применил. А потому логично, что имея свои связи, мозги и честолюбие, он пробился так высоко.

Но случившееся… его нельзя будет просто забыть или списать на банальное «не повезло». Будет нужна жертва. И эта жертва ответит за всё.

— Если выживет, — пробормотал он.

Не колеблясь, генерал поднёс артефактный мушкет к своему виску. Прогремел выстрел, неслышимый за бешеным воем обезумевших людей, которые резали друг друга.

За бойней подле имперского лагеря наблюдали все. Каждый, кто ещё имел в себе силы, лез на стены и смотрел. Многие плакали. Но не из жалости к врагу, конечно же нет. Это были слёзы счастья. Скупые, но искренние.

Командование только что раскрыло информацию о «подставном» бою, когда они были вынуждены направить ничего не понимающих солдат, фактически, на смерть. Всё ради того, чтобы суметь, за их спинами, по ночной темноте, протащить по созданному магами подземному проходу древний артефакт, вызывающий безумие. И ведь по другому бы и правда не вышло, так как попытайся они осуществить трюк без отвлечения внимания и имперская разведка, с артефактами поиска, легко обнаружила бы подобный «подкоп». Пришлось идти на жертвы. На риск. Ведь не сумей генералы и Логвуд отвести войска, то мы погибли бы все. Все…

— Главное, что эти жертвы себя окупили, — ответил я Маутнеру, который стоял рядом, сжимая каменный парапет бастиона. Его лицо вызывало оторопь даже у собственных сослуживцев, но капитан не рискнул пропустить момент уничтожения своего противника.

Бойня длилась почти час. Под конец измученные имперцы дрались из последних сил, но всё равно поднимали руки, удерживая оружие. Некоторые натурально набрасывались на соседей, используя лишь зубы и ногти. Били кулаками, камнями и подручными средствами.

Победителями, естественно, оказались инсурии и некоторые сионы, которые теперь убивали друг друга, старательно пробивая броню мощными ударами. Я уже успел узнать, что они неостановимы и будут драться, пока не потеряют сознание от усталости. Очнувшись же, снова начнут бой, до тех пор, пока не умрут от ран или истощения.

Какая-то часть имперской армии, имеющая амулеты антимагии, сумела сбежать. Я надеялся, что среди них будет отец и брат. Анселма, к счастью, сумела воспользоваться моим подарком, причём даже никого не убила. Надеюсь, это зачтётся ей, если сестра снова умудрится попасть в плен. Всё-таки с ней и правда хорошо обращались, не используя пытки.

Ещё, по слухам, где-то за пределами действия статуи находились конные разъезды, которые следили за территорией ближе к мобасским границам. Оставались имперские гарнизоны в ранее захваченных городах, а также люди, оставшиеся в лагере: слуги, стража, некоторые «перебежчики», заложники…

— Силана, — задумчиво проговорил я. — Жива ли ты?

Проверить, конечно же, возможности не было. Мало того, что я измотан, так ещё и непрекращающаяся бойня всех против всех… Хотя как сказал генерал Эдли, статуя генерирует один единственный импульс, после чего становится неактивна.

— Нам пришлось установить на неё взрывчатку, — поведал он. — Мы не могли рисковать, что имперские сионы с амулетами антимагии, догадавшиеся о причинах случившегося, выкопают её, завладев такой силой. Поэтому сразу после активации, сапёры подорвали артефакт.

Он не стал договаривать «вместе с собой», но это и так было понятно.

— Наша война ещё не окончена, — усмехнулся Маутнер. — Но она только что перешла в совсем другую фазу.

— Предлагаешь пойти освобождать остальных захваченных? — хмыкнул я. — Сражаться против — сколько их там? — десяти тысяч свежих солдат? В трёх городах — это уже тридцать тысяч. А у нас если и наберётся десять тысяч, то только в виде раненых калек.

Капитан дёрнул рукой в сторону лица, но не решился его коснуться.

— Там новички, а у нас… хотя нет, — поправился раненый воин. — Уверен, ветеранов в имперских гарнизонах хватает.

— А вот населения не очень, — пожал я плечами. — Уверен, всех, кого могли, уже записали в «перебежчики», отправив в крестьянскую армию. Значит, поднять восстание изнутри будет проблематично.

— Это, конечно, не основная задача на текущий момент, — протянул Маутнер, — но и не мелочь.

— Кстати, — припомнил я, — есть ведь ещё и Магбур.

— Твою же мать, а ведь ты прав, Изен, — кивнул мой собеседник. — Что предпримет Гуннар?

— Есть вероятность, что он решит… воспользоваться слабостью соседей? — осторожно поинтересовался я. — Не хочется что-то снова воевать.

Не хочется, а придётся. Проклятье, что за судьба такая?.. Я хотел мирной жизни в метрополии: неспешно создавать артефакты, являться уважаемым специалистом, пользоваться получаемыми деньгами, ни в чём себе не отказывать… Почти как прежде, хе-хе. Вместо этого оказался втянут в войну, а теперь и вовсе, нахожусь на стороне… победителей?

— Не думаю, — немного подумав, сообщил капитан. — Тут уже и правда будет противостояние ветеранов против новичков. Конечно, — вздохнул он, — это тоже обернётся множеством жертв, но я не считаю, что Гуннар отыщет яйца для подобного поступка. Учитывая, что он всё это время просидел на своей земле, носу из-за неё не показывая. Хотя чую, какую-то подлость точно провернёт.

— Магбур сохранил своих магов, сионов и инсуриев, — напомнил я. — Да, его рекруты будут хуже и слабее, но их будет больше числом. К тому же, у него есть деньги и ресурсы, которых, уверен, очень сильно не хватает Сауде и Олсмосу.

— Это вопрос, который архонты Фатурк и Халфгот должны будут решить одним из первых, — проворчал Маутнер. — А потом перейти к борьбе с выжившими имперскими силами, которые, уверен, наполнят местность.

— А разве им не будет выгоднее отступить к своим? — нахмурился я, бросив взгляд за стены. Активность на месте бывшей стоянки сотен тысяч солдат практически прекратилась. Нашим глазам предстали трупы, которые столь густо заполнили землю, что лежали друг на друге.

— Кто-то точно останется, — неопределённо проговорил капитан. — Сам должен понимать.

— Половить рыбку в мутной воде? — хмыкнул я. — Быть может ты и прав. Но их ведь выбьют… рано или поздно.

— Ага, — растягивая звуки, согласился он. — Рано или поздно. И нам нужно будет за этим проследить. А потом столкнуться с проблемой отсутствия крестьян, так как имперские рекрутеры забрали всё население деревень на многие километры вокруг. Количество поселений сократилось как бы не на половину.

— Голод, — выругался я.

— И безденежье, — вздохнул Маутнер. — Много людей уйдёт в наёмники, чтобы никогда не вернутся.

— Значит, выбора нет, — мои руки тоже обхватили парапет, — нам придётся отбивать остальные города и забирать их ресурсы.

— Выбить имперцев — это одно, но то, что ты предложил, — нахмурился он, однако сразу же ойкнул. Признаться, я не понимал, как капитан вообще ведёт беседу с такой травмой. Может, принял какой-то алхимии? — Пахнет дерьмом. Мы…

— Можем объединить Нанв, — улыбнулся я. — Разве не об этом мечтал каждый архонт вольных городов?

— А ведь такая мысль точно появится в их головах, — единственный глаз Маутнера ненадолго закрылся. Мужчина будто бы прикидывал варианты.

— Весёлые деньки, как ты и сказал, — размял я пальцы. — Ладно, капитан, мне нужно найти своих людей, а потом поспать.

— Надеюсь, они выжили, — кивнул он. — Перспективный отряд. Не думал, чтобы присоединиться к нам?

— Нет, не думал, — коротко покосился я на него, — но теперь подумаю.

— Это будет честью, Сокрушающий Меч, — дрогнули его губы в подобии улыбки.

— Найди лекаря, Маутнер, — поднял я руку, развернувшись к нему спиной, — пока не лишился сознания.

За спиной послышалась неразборчивая ругань.

Я направился в сторону храма. Вначале нужно узнать, есть ли там кто-то из моих ребят. Это будет самым простым способом начать поиск, исключив один из важных пунктов.

— Ха-а… вот только раненых там даже не сотни, а тысячи. Кого узнать-то смогу? — сам себя спросил я, а потом пожал плечами, ощутив, как кольнуло мышцы. Перенапрягся. Ещё и мечом сегодня дрался. Как давно я этим не занимался?..

Впрочем, свои раны пока что не волновали меня так сильно, как можно было подумать. Я размышлял о том, что так и не озвучил Маутнеру. Имперская угроза. Дэсарандес, несомненно, выкарабкается и подавит все волнения на своей территории. Сколько времени ему понадобится, чтобы полноценно восстановиться? Наладить контроль над Кашмиром, устранить междоусобицы в Сизиане? Безусловно, экономика Империи на коне, а людей в стране проживает поболее, чем в какой-либо иной части света. Во всяком случае, если брать ближайшие государства. Что это значит? Быстро восстановление армии… а следом…

Будет ли повторное нападение? По любому будет. Но когда оно будет? Как скоро?

— Я не доживу, — хмыкнул я. — Несколько лет точно пройдёт, если, конечно, Дэсарандес тут же не решит повернуть назад. Однако это будет максимально глупо. Верно ведь?

Ответ не спешил падать на меня, но почему-то казалось, что я прав.

По городу уже организовали патрули, хотя солдаты, находящиеся в них, имели вид трупов, оживлённых некромантами.

— Вы бы хоть отдохнули, — озвучил я первой же такой группе.

— На том свете отдохнём, — грубо буркнул один из них, хоть и получив за это тычок в бок.

Прохожих было мало. Все «праздношатающиеся» давно превратились в военных, гонцов, лекарей или хотя бы рабочих. Даже сейчас где-то разгребали завалы или создавали дополнительные укрепления. Строили баррикады или копали новые тайные проходы под землю.

Каждый, встреченный мною человек, был чем-то занят и перемещался по городу сугубо по делу. Я, впрочем, не оказался исключением.

Ещё на подходе к храму Триединства стало ясно, что даже пробиться внутрь создаст серию хороших трудностей. Всё было буквально забито людьми, которые попросту не помещались в помещения, а потому размещались на улице, чем-то напоминая только что наблюдаемое поле боя имперцев. Между ранеными периодически сновали жрецы, занимаясь распределением: тяжёлых в одну кучу, средне-раненых в другую, легко-раненых — в третью.

По большей части маги-целители занимались средне-ранеными, а остальных спихивали на тех же жрецов, которые могли лишь перевязать, да утереть пот со лба. Вся алхимия, которую привезли с подкреплением, давно кончилась.

— Раз можешь ходить, то будешь помогать! — крикнул мне один из жрецов, всучив пачку бинтов. — Вон туда иди, там перебитые ноги, найди истекающих кровью и займись ими!

Я… согласился. И вот, уже начал перевязывать, причём достаточно профессионально, ибо успел понахвататься нужных знаний, занимаясь магическим лечением. Трудно «увернуться» от подобных знаний, когда я, бывало, сутками не вылазил из лекарских шатров.

Заодно, бегая туда-сюда, меняя бинты, помогая тащить тела и сортируя трупы, осматривал раненых. Обнаружил Дунору, которой на моих глазах отрубили ногу, выглядящую так, словно её крокодил пожевал. Девушка орала, пока не потеряла сознание.

— Жалко, молодая, — вздохнул жрец. — И что её теперь ждёт?

— То же, что и всех нас, — ответил другой. — Ничего хорошего.

Кроме неё, к сожалению, не увидел никого. А нога… не страшно. Восстановлю. Не впервой конечности возвращать.

Ская попалась мне совершенно случайно. Бледная, как смерть, она валялась в куче «тяжёлых» без надежды на выживание. Живот был пробит копьём, а потом кто-то рубанул мечом ей по голове, но или слабо, или по касательной. Может, успела выставить руку, потому что на правой кисть была наполовину срезана — лишь два пальца осталось, большой и указательный.

Девушку старательно, но неумело перебинтовали, затянув так, что она даже дышала с трудом. Впрочем, это и уберегло ей жизнь — перетянули кровоток, словно жгутом. Хм… может в этом и был смысл?

— Вот сука… — присел я на корточки, а потом аккуратно поднял застонавшую волшебницу на руки и потащил в храм.

— Куда⁈ — рявкнул мне какой-то жрец. — Она из тяжёлых!

— Это волшебница-алхимик, — сдержав гнев, объяснил я. — Её способности очень пригодятся, если останется в живых.

Жрец молчаливо моргнул, пару секунд серьёзно смотрел на меня, а потом кивнул.

— Троица присмотрит за тобой, — донеслось мне в спину, когда я прошёл дальше.

Повезло? Или мне и правда попался здравомыслящий представитель духовенства?

Шестеро измученных целителей действовали словно механизм. Механизм, который вот-вот заклинит и он, на хер, взорвётся!

Их глаза отдавали усталостью и безразличием. Руки светились потоками магии едва-едва. Они даже не видели людей, только их травмы, которые обрабатывались на самый минимум — так, чтобы человек не помер в ближайшие сутки, после чего его тут же откладывали в сторону жрецы и их помощники, размещая нового.

— Маг-алхимик, — протолкался я вперёд. — Как восстановится, сумеет полноценно сделать снадобья, помогающие с ранами и убирающие усталость.

Эти слова возымели эффект. В глазах целителей появилось эхо понимания. Их руки разгорелись чуть более сильными потоками магии, а работали над Скаей сразу втроём. Однако эффект лечения оказался практическим таким же — убрали лишь то, что представляло непосредственную угрозу жизни.

— Размести её в том углу, — устало и едва слышно шепнул мне целитель. — Там приоритетные на полное исцеление.

Я с трудом дотащил Скаю до огороженной зоны, где разместились брошенные на пол циновки. На них лежало десяток человек, среди которых я заметил двух молодых — моего возраста — парней. Похоже тоже маги.

Положив девушку, я вздохнул, а потом уселся рядом. Навалилась страшная усталость, которую я отгонял от себя всеми силами. Прислонившись к стене, я не заметил, как вырубился.

Таскол, взгляд со стороны

«Он вернётся, — мысленно повторяла Милена, пока убегала вместе с капитаном. Убегала уже в пятый или шестой раз — она сбилась со счёта. — Дэс обязательно вернётся…»

Императрицу всё больше захлёстывало отчаяние, чувство, что её отбрасывало назад, навстречу гибели…

«Он вернётся! — женщина представляла Ольтею, неподвижно сидящую на кровати лазарета и уставившуюся на свои руки, в то время как на пороге темнела тень Киана… — Вернётся и прекратит всё это!»

Воображение подкидывало, как Силакви ставит на колени весь её двор. Каждого министра, слугу, гвардейца… Как он подходит ко всем по очереди и кладёт тяжёлую ладонь на их голову…

«Он убьёт их своими собственными руками!»

Милене казалось, что она видела Дэсарандеса, своего славного супруга, который снова выходил из яркого света портала, шагая прямо в центр дворца. Как он выкрикивал предательское имя своего некогда преданного союзника… И это заставило её резко вздохнуть, сжать зубы и растянуть губы в звериной ухмылке…

Предчувствовать ярость будущего суда. Предвкушать кровь, которая в очередной раз зальёт каменный пол Ороз-Хора.

Но вот Милена очутилась в каком-то освещённом чадящими факелами холле. Она стояла и моргала, пока Карсин вполголоса бормотал что-то вооружённому человеку, ещё более высокому, чем он сам. Кафельная плитка, фрески на потолке… Всё казалось роскошным, но фальшивым, быстро поняла она, увидев грязные углы и замазанные щели, мириады сколов и трещин — детали, которые кричали о неспособности хозяев этого здания содержать слуг или нанять рабочих для ремонта.

Затем Беза повёл женщину вверх по мраморной лестнице. Она хотела спросить его, где они и куда идут, но не смогла произнести ни слова из-за охватившего её смятения. Наконец, они добрались до мрачного коридора. Её одышка — годы прошли с тех пор, как она в последний раз преодолевала такие расстояния пешком — превратилась в ощущение жаркого удушья.

«Надо было и правда стать сионом, — мелькнула у неё полная сожалений мысль. — Но в тот миг я находилась в уверенности, что все боевые улучшения мне не нужны, а потому ограничилась лишь теми, что укрепили здоровье и немного поправили внешность».

Императрица утёрла пот со лба.

«Сколько всё это длится? — настигла Милену несвоевременная мысль. — Сколько времени прошло?»

Она помнила, как они прятались в подвале какого-то дома. Как заночевали прямо на тюках с каким-то тряпьём. А потом Карсин направил людей в разные участки Таскола — узнать о ситуации и прикинуть дальнейшие шаги. Найти союзников. Найти пути выхода, ибо любому было понятно, что ворота столицы и все основные пути уже перекрыты. Должны быть перекрыты! А значит, остаётся лишь прятаться.

Милена сидела и смотрела в стену, пока Беза вышагивал кругами, периодически принимаясь успокаивать её. Вскоре он ненадолго отлучился, спрятав лицо капюшоном, который нашёл здесь же, в вещах. Императрица даже не заметила его пропажи. Вернулся капитан с запасом еды: пара лепёшек, яблоко и кувшин разбавленной вином воды.

Женщина помнила, как еда застревала в горле, но она заставила себя её прожевать.

Карсин вполголоса ругался на «тупых кретинов, которые тянут время», но ни один из стражей не вернулся. Это заставило их сменить убежище один, второй, третий раз…

Ныне Мирадель стояла, моргая, пока капитан колотил в тяжёлую деревянную дверь, и едва успела разглядеть красивое лицо смуглокожей девушки, которая с тревогой открыла им. За дверью находилась тускло освещённая комната со старой и поцарапанной мебелью, некогда явно бывшую весьма богатой и ценной.

— Карс! Ох, я так беспокоилась! Где ты… — начала было девушка, но мужчина бесцеремонно перебил её.

— Не сейчас, Лотти! — капитан грубо отпихнул смуглянку и прошёл внутрь, схватив Милену за руку и заталкивая следом, даже не спрашивая у императрицы разрешения.

Все привычные рамки и порядки уже несколько дней как перестали существовать.

Закрыв дверь, Беза развернулся к двум изумлённым женщинам.

Мирадель, тем временем, с толикой любопытства рассматривала их новую знакомую, Лотти. Она была длинноволосой брюнеткой с правильными чертами лица и несколько тёмной кожей. Не чёрной, но смуглой. Как у кашмирцев, только немного более светлой.

«Смесок, — поняла Милена. — Но красивая. Очень красивая».

Лотти, одетая в тонкое лёгкое платье, местами просвечивающее и демонстрирующее отсутствие нижнего белья, в свою очередь, оценивающе рассматривала императрицу. Она не скрывала презрения и даже отвращения.

— Ты думаешь, я просто буду терпеть это? — прошипела девушка. — Потакать желанию развлечься с другой, прямо на моих глазах? Или ты решил устроить тройничок⁈ Считаешь, что как всегда загладишь вину парой подарков⁈ Я тебе не шлюха, чтобы ложиться под кого-то ещё и…

«Это его любовница, — поняла Мирадель. — Он привёл меня к своей женщине».

— Перестань валять дурака и принеси кружку воды! — воскликнул капитан, схватив Милену за плечи и подтолкнув в сторону потёртого старого дивана.

Императрица шагнула вперёд, не в силах сориентироваться в пространстве — всё вокруг словно кружилось. Она едва могла дышать. Сердце стучало, словно тразцский барабан, билось, будто муха в паутине.

Мирадель упала на диван, вновь утирая со лба холодный пот. Её била дрожь, постепенно сходящая на нет.

— Кто она? — спросила Лотти, вернувшаяся с кружкой воды. Девушка поняла, что в приходе гостей крылась некая тайна, отчего теперь смотрела без отвращения, но с опаской и недовольством.

Карсин поднёс кружку к Милене, которая начала неаккуратно пить, пролив едва ли не половину.

— Она… — Беза замялся, не зная, как лучше ответить, — понимаешь… Происходящее сейчас… это неправильно. Я… мы… оказались вынуждены…

Лотти уставилась на него, и её лицо расслабилось, как у давних жертв, оценивающих угрозы. Внезапно глаза смуглянки широко распахнулись, и вокруг тёмных радужек образовались блестящие белые кольца. Она вспомнила профиль, виденный на монетах, множество из которых прошло через руки беженки из Роха, сбежавшей от варварской агрессии.

Здесь, в Тасколе, Лотти готовилась встретить свою судьбу. Будучи красивой и молодой, она уже примеряла лавры работницы борделя, но жизнь распорядилась иначе, позволив ей встретить и соблазнить самого капитана гвардии Ороз-Хора.

О браке, само собой, речи не шло. Но Карсин снял ей комнату, оплачивал её расходы, а также обеспечил быт. Вот уже несколько месяцев они были вместе и Лотти иногда позволяла себе надеяться, что так будет всегда. Но сейчас, глядя на священную императрицу, уже ни в чём не была уверена.

Упав на колени, Лотти потерянным взглядом уставилась на Мирадель.

— Милостивая Амма, это же вы…

Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны

В день штурма дворца, услышав подозрительные звуки, Ольтея, поморщившись, покинула свою койку в императорском лазарете, а потом, с трудом двигая ногами, выбралась в коридоры, очень быстро узнав суть происходящего.

Людская волна обрушилась на дворцовый район, поднимаясь всё выше и выше, вспенивая кровь. Она с грохотом ломала двери. Она с воем бросалась в сомкнутые толпы императорских гвардейцев. Она зажимала набухающие раны, хрюкая и крича. Она падала, умирая, в углах шумных комнат.

Супруга принца Финнелона, рыжеволосая Ольтея, тихо пробиралась по дворцовым лабиринтам, пользуясь всеми силами своего не до конца восстановленного тела. Она предпочитала прятаться за многочисленными портьерами, колоннами и гобеленами. Ползти по узким вентиляционными проходам, подвалам и чердакам. Там, где никто не смог бы заметить её.

Женщина наблюдала, как люди рубят друг друга, сражаются, убивая во имя символа и цвета. Она видела, как пламя прыгает от одного украшения к другому. Она наблюдала, как изумлённых слуг избивали и как одну кухарку изнасиловали. И казалось чудом, что она до сих пор умудрялась оставаться незамеченной, со стороны наблюдая за героизмом и жестокостью.

Никогда ещё конец света не был таким весёлым. Хоть улыбка Ольтеи периодически сменялась оскалом боли, но женщина сдерживалась и продолжала идти.

Она прекрасно понимала, чему стала свидетельницей — перевороту, почти безупречному в своём исполнении. Падению Ороз-Хора. Ольтея знала, что высший жрец будет править Империей ещё до конца дня, а её любовница станет либо пленницей, либо беглянкой…

«Всё, что происходит сейчас — следствие моих действий», — в этой мысли было какое-то сдавленное ликование, восторг, который временами вырывался из её лёгких, таким сильным было это чувство. И казалось, что сам дворец стал ещё одной интригой — маленькой деревянной копией, которую она решила сломать и сжечь. Киан Силакви, несмотря на всю свою опасность, был всего лишь ещё одним орудием…

А она, Ольтея, стала здешним богом, встав даже выше Хореса. Ведь кто ещё мог управлять чужим высшим жрецом?

Струйки дыма вились под сводами, затуманивая позолоченные коридоры. Слуги и нарядные чиновники бежали. Солдаты и тяжёлые инсурии сплотились, атаковали и сражались, яркие, как новые украшения: золото на белых плащах рыцарей веры, алый цвет имперской гвардии… Она наблюдала, как отряд из полусотни бойцов, усиленный тройкой магов, оборонял вестибюль, ведущий в зал для аудиенций. Снова и снова они ломали рыцарей веры, которые нападали на них, убивая так много людей, что те начали использовать мёртвые тела своих соратников в качестве импровизированных баррикад. И только когда Фраус Гарбсон, приближённый самого Силакви, носящий звание паладина веры, возглавил наступление, охрана была окончательно побеждена.

От их готовности умереть у Ольтеи перехватило дыхание. Ради неё, поняла она. Они пожертвовали собой ради неё и её семьи… Дураки.

Женщина видела — иногда мельком, а порой и более подробно — дюжину таких рукопашных схваток, отдельных очагов насилия, начавшихся во дворе и закончившихся здесь, во дворце. Защитники Ороз-Хора всегда были в меньшинстве, всегда сражались до последнего отчаянного момента. Она слышала проклятия и крики, которыми они обменивались, слышала рыцарей веры, умолявших своих врагов сдаться на их милость, уступить. Слышала имперских гвардейцев, обещавших гибель и проклятие за совершённое врагами предательство.

Исследуя нижние помещения дворца — рядом с подвалами, куда и лежал её путь, — под нарастающим потоком битвы, Ольтея видела комнаты и коридоры, усеянные мертвецами, и была свидетелем дикости, которая так часто прыгала в пустоту свергнутой власти. Она наблюдала, как один из чиновников Милены, мужчина по имени Элшор, изнасиловал и задушил молодую аристократку, пришедшую на приём — очевидно предполагая, что это преступление будет приписано захватчикам.

Также по Ороз-Хору вовсю бродили мародёры из воинства Киана. В основном рыцари веры, хотя встречались и иные представители, даже элита, такие как сионы и инсурии. Они старались держаться группами, разделяясь с основными силами и распределяясь по залам и помещениям, которые, как они считали, уже были очищены от защитников.

Ольтея совершенно случайно наткнулась на одного такого бойца, который рылся в комнатах дворцовых придворных, пытаясь отыскать любые ценности. Небольшая горка уже была сложена в центре помещения, но мужчина продолжал: разорвал пуховый матрас, опрокинул шкаф, выломал крышку маленького ларца…

Окна были зашторены и солдат не спешил их открывать, так что в помещении царил полумрак. Пользуясь этим, Ольтея неуловимой тенью — что давалось ей достаточно тяжело, — заглянула в дверную щель. Женщина зачарованно наблюдала за происходящим, понимая, что стала свидетельницей алчности в её чистейшей, самой незамутнённой форме. Это выглядело почти как действия ряженого, как будто голодную обезьяну одели в регалии жреца, а затем отправили на поиски добычи для развлечения невидимых хозяев.

Ещё до того как Ольтея осознала своё намерение, она начала громко всхлипывать — плакать так, как могла бы плакать испуганная знатная дама. Представитель войска противника едва не выпрыгнул из своей кольчуги и накидки, таким сильным было его удивление. Он вертелся из стороны в сторону с затравленным видом. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он справился со своей тревогой и прислушался, осознав, что слышит женщину. Кого-то безобидного. Хитрая улыбка тронула его бороду.

— Тихо ты, — протянул он, безошибочно обернувшись к двери. — Ничего тебе не будет.

Супруга принца Империи продолжала рыдать, издавая тихие, шуршащие звуки подавленной истерики. Лицо женщины болело из-за исказившей его маниакально свирепой усмешки.

Солдат направился к дверям, пинком отбросив стул, стоявший у него на пути.

— Я тебя не обижу, — облизнулся он, не скрывая дрожь предвкушения в пальцах своих грубых, мозолистых рук. — Давай, иди сюда…

— Н-не трогай! Не подходи! — взвизгнула рыжеволосая красавица и её голос превратился в высокий скулёж.

Лицо мужчины вынырнуло прямо перед ней, стоявшей за дверью. От воина несло дешёвой выпивкой и пoтом.

Тонкое лезвие кинжала воткнулось ровно в зрачок человека. Это было странное и чуточку любопытное ощущение — как будто лопалась шкурка виноградины. Лицо мужчины сжалось от этого вторжения — стало похоже на кулак без пальцев. Он опрокинулся, упал плашмя на спину и дёрнулся в странной пародии на капризного ребёнка.

Перед спокойным взглядом больших глаз Ольтеи лежал мгновенно умерший воин. Даже недолеченной, она оставалась высшим сионом.

Завладев его плащом и кое-какой одеждой, она забрала деньги и маленький мушкет, после чего продолжила путь, спускаясь ещё ниже. Вскоре женщина оказалась в подвалах Ороз-Хора, потом казематах, а дальше — старых катакомбах. Она уверенно держала путь всё дальше и дальше, спускаясь под землю и находя заброшенные подземные ходы, построенные Дэсарандесом десятки, если не сотни лет назад. Ведь нет такого за?мка, у которого бы не имелось тайного хода.

Таскол, взгляд со стороны

Когда Милена проснулась, ей показалось, что всё в порядке и что ей достаточно только моргнуть, потянуться и издать утренний стон, дабы призвать своих верных стражей и служанок с их успокаивающей заботой. Но спустя один удар сердца…

Ужас, истинный ужас жил в её теле так же, как и в душе. Императрице достаточно было только поднять руки, чтобы вспомнить безумие предыдущих дней. Скованное дыхание. Странное несоответствие между движениями и усилиями, как будто её сухожилия превратились в сухой тростник, а кости — в свинец.

Распростёршись на чужой узкой кровати, Мирадель стремительно падала в страшные воспоминания, цепляясь за слишком острые мысли слишком холодными пальцами. Словно хваталась за лезвия ножей…

Гвардия проиграла.

Муж её предал.

Ольтея… Ольтея!

Она пыталась свернуться калачиком, пыталась заплакать, но слёзы и рыдания казались слишком тяжёлыми, чтобы их можно было сдвинуть, настолько хрупким стало всё у неё внутри. Вместо них в женщине поселилось какое-то безумное, плавающее беспокойство, и самое большее, что она могла сделать — это размахивать руками и ногами, швырять их туда-сюда, как ненужные вещи, постоянно мешающие самим себе. Но даже это усилие побеждало её, отчего Милена лежала неподвижно, терзаясь изнутри, как будто была смазанным жиром червём, извивающимся на слишком скользких ветках.

— Ваша милость, — прошептал тонкий девичий голос. — Пожалуйста… вы слышите меня?

Женщина открыла глаза и заморгала. Несмотря на то что слёз не было, она ощущала как зудят распухшие веки.

Лотти опустилась на колени рядом с кроватью — её большие глаза округлились от страха, роскошные волосы щекотали запястье императрицы. Дальнее окно сияло белым светом над её плечом, отражаясь от старых, выцветших стен.

— Я с-собираюсь на р-рынок, — заикаясь, произнесла девушка. — Я в-всегда хожу туда по утрам. К-купить свежее… Если не в-выйду сегодня, будет подозрительно, — она моргнула и застыла на несколько секунд. — М-мы ходим группой. Все беженки, к-которые смогли хоть как-то обустроиться здесь. Н-но я буду покупать… сразу на двоих, — из глаз Лотти потекли слёзы. — Это вызовет вопросы. Я скажу, что вы — моя подруга из Хингиава. Это п-прибрежный город в Рохе. Скажу, что вы… что вы обезумели от горя и пока не можете с-сами позаботиться о себе. Это позволит какое-то время избегать лишних вопросов. А потом… п-потом… Карс что-нибудь придумает. Он поможет нам… Вам.

Не удостоив её и словом, Мирадель перевернулась на другой бок, уставившись на потрескавшуюся штукатурку на стене.

— А… — Лотти застыла, но потом кивнула сама себе. — К-конечно… ваша милость, я более не побеспокою вас. Но п-пожалуйста, будьте осторожны. Не подходите к окнам и… если будет возможность… прошу, скрывайте лицо, — утерев слёзы, она не стала добавлять «иначе нас всех убьют», но это читалось в её словах.

До обеда Милена находилась в небольшой комнате, рискуя лишь изредка отходить в туалет. Есть ей всё ещё не хотелось, да и прошедшее через частичные изменения тело хорошо справлялось со стрессом. Императрица дошла до уровня, когда мысли уже попросту отказывались появляться в её голове. Стоило ей только начать думать, как она упиралась в невидимый тупик, стену, возникающую в сознании. Мирадель будто бы выпила несколько бутылок крепкого алкоголя и никак не могла прийти в себя.

«Время, — поняла женщина. — Мне нужно время…»

Вскоре после обеда Лотти вернулась. На лице девушки гуляли отголоски страха и настороженности. Мимолётом Милена подумала, что с таким видом смуглянка вызывала даже больше вопросов, чем если бы решила остаться дома.

— Я взяла немного мяса, — промямлила она. — Не знаю, что вы едите, ваша милость, но… Я… Я редко такое беру. В основном… овощи, хлеб и рыба. Но для вас…

— Ты перестала заикаться, — отметила Мирадель. — Хорошо.

В тот вечер императрица, не ощутив вкуса слегка подгоревшего мяса, смотрела в щели ставень, наблюдая за жизнью горожан столицы. Она видела, как прямо напротив её окна, в соседнем четырёхэтажном доме, незнакомый мужчина развлекался сразу с двумя девушками, никого не опасаясь и ни от кого не прячась. Их стоны невольно разгорячили женщину, которая ощутила, как внутренняя часть её бёдер стала скользкой. Ей было стыдно, но что-то поделать она не могла. Стресс требовал выхода самым простым и естественным способом.

Ночью Милена рыдала, с трудом давя всхлипы в тонкую, пожелтевшую подушку. Она оплакивала потерю своей империи.

Следующий день не принёс изменений. Грохот и крики улицы проникали сквозь закрытые окна, и можно было легко различить стук по оштукатуренным стенам и по кафельным полам. Какой-то человек заревел надтреснутым голосом, хвастаясь целебной силой своего сернистого сидра. Рычала и лаяла собака, очевидно старая и испуганная.

Щели ставень освещали скудное убранство: маленькую посудомойню (таз с водой на деревянном прилавке), стоящие рядом амфоры, полки с глиняной посудой и различные травы, висящие для просушки. В одном углу стояла широкая кровать Лотти, рассчитанная на двоих, если не троих человек сразу. Изредка императрица представляла, как Беза зажимал смуглянку на этих простынях, которые становились мокрыми от пота их тел.

Узкая койка Милены стояла параллельно кровати Лотти, с другой стороны.

Проходя мимо, Мирадель застала свою соседку полностью обнажённой — она готовилась к новому выходу на улицу, но почему-то застыла, с тупой обречённостью уставившись куда-то в угол небольшой комнаты. Беглая императрица посмотрела на неё с оцепенелой настойчивостью. Милене была знакома усталость в глазах Лотти — именно так она сама ощущала себя все последние месяцы. Словно бессвязный хор, который постоянно звучал внутри головы.

«Она думает о предательстве, — отчего-то решила женщина. — Прикидывает перспективы этого, несомненно здравого решения. Ни один мужчина не стоит собственной жизни. Ни один не стоит риска оказаться распятой на кресте, в качестве еретика и преступника».

Беженка из Роха была сломлена — в этом не было никаких сомнений. Очевидно, что побег и тяжёлое плавание не прошло для неё столь уж легко.

«Скольким Лотти пожертвовала, чтобы добраться до Таскола?» — подумала Мирадель.

Сломлена… Императрица видела, как в водянистых глазах смуглянки плавали трещины. Единственный реальный вопрос был один: как? Как всё это случится?

Милена понимала, что пережитое не столько отняло у души доверие, достоинство или сострадание, сколько лишило эти слова их общего смысла. Лотти верила в доверие, ревниво оберегала своё достоинство, чувствовала сострадание — но совершенно особенным для неё образом.

— Ты в порядке? — спросила, наконец, Мирадель.

— Простите-простите-простите! — воскликнула девушка, вскакивая с постели. — Полночи не могла уснуть, всё думала о… происходящем. Теперь засыпаю на ходу. Сейчас я оденусь и приготовлю завтрак, а потом пойду на рынок…

— Ло-о-отти-и-и! — раздался с улицы громкий голос с ощутимым акцентом. Милена сразу опознала выговор их торгового партнёра — королевства Рох. Похоже, это были другие беженки, такие же, как и сама смуглокожая соседка императрицы. — Ты сегодня с нами или опять опоздаешь?

— Прихорашивается! — засмеялся другой голос. — Опять ждёт своего кавалера!

— Так наверное уже с ним, иначе зачем бы окна закрывать? — вновь произнесла первая.

— Не лезьте не в своё дело! — воскликнула Лотти, открыв окно и выглянув в него как есть, лишь прикрыв грудь рукой. — Идите к чёрту! — а потом снова его затворила.

Внизу раздалось хихиканье. В нём чувствовалась заметная зависть. К положению Лотти, к её красоте, к силе, которая стояла за её мужчиной. Мирадель бесчисленное количество раз слышала такой смех, звучащий в свою сторону.

Почти в ужасе Лотти объяснила, что обычно она не закрывает окна, как и все остальные в этом довольно бедном районе, чтобы оставаться на виду у других, которые могли бы помочь, в случае возникновения опасности или проблем.

— Мы здесь — новые люди, — подрагивающим голосом говорила девушка. — Любой стражник может сделать… всё что захочет. Пусть Карс потом выпотрошит его, но это будет потом. Сейчас же, пока его нет, безопасность может обеспечиваться лишь другими людьми. Теми, кто на одной стороне, что бы ни произошло.

— Почему Беза не забрал тебя в свой дом? — поинтересовалась Милена. — То есть… я знаю, что он проживает, — точнее проживал, — в Ороз-Хоре, но он высший сион, капитан гвардии и дворянин. У него точно есть недвижимость в столице.

— Не хочет вопросов от родственников, — тихо пробормотала Лотти. — Я… не пара такому, как он. Мы оба знаем это. Я не могу просто взять и появиться в его жизни, рассчитывая на многое. Любовница — да, но это максимум, на что я могу рассчитывать. Таких как я не приводят в приличные места или собственный дом. Нас стесняются, но красота заставляет их возвращаться вновь и вновь. Он даёт мне денег и помогает, а я отдаюсь ему со всей страстью, которой могу. Разрешаю делать всё, что он захочет, пока не… не переступает грань. И он это знает. Мы… скорее партнёры, — глухо закончила девушка.

Мирадель внезапно осознала всю невозможность своего положения. Лотти, как и большинство жителей Таскола, знала всех своих соседей, а они знали её. Императрица ещё со времён своей юности имела понятие о том, как городские жители объединяются в небольшие племена и компании, заботясь друг о друге, завидуя, шпионя и ненавидя.

Задумавшись, Милена не сразу осознала, что всё ещё голая Лотти вновь упала на кровать. Скрестив ноги, она начала тихо плакать, не в силах остановиться. Не раздумывая, Мирадель обняла стройные плечи девушки и притянула её в свои объятия.

— Тише, — женщина начала гладить смуглокожую красавицу, — всё хорошо…

Отчего-то императрица вспомнила своё тоскливое и бедное детство. Разорившиеся аристократы мало чем отличались от обычный горожан или даже крестьян. Всё, что было ценным оказалось распродано, включая землю и даже своё поместье. Лишь несколько комнат в не слишком хорошем районе города — вот всё, что у них осталось. Милена вспомнила, как размышляла о браке. О том, как это случится. Тогда она разрывалась надвое, с одной стороны желая вырваться из порочного круга бедноты и отчаяния, с другой — не желая лишаться своей семьи, испытывая страх перед будущим.

Спустя долгие годы, казалось, что она осуществила удачный бросок игральных костей собственной судьбы, но в этот миг, находясь здесь и сейчас, женщина уже не верила в подобное.

— Всё будет хорошо, Оли… Мы справимся, — бездумно шептала Мирадель, уткнувшись лицом в макушку Лотти.

Сколько времени они провели в объятиях друг друга? Милена очнулась только на моменте, когда ослепительно-белые линии на ставнях побледнели и стали серыми. Она слушала свою юную соседку. Лотти не знала своего возраста — только то, что с момента её расцвета прошло четыре года.

Ирония заключалась в том, что ещё маленькой и невинной её выкупили из рабства дикарей Тразца, а потом растили в знатной семье рохского аристократа — в качестве будущей наложницы. Её хозяин владел поместьями на острове Летний Сад, примыкающему к территории королевства и континенту. Там они зимовали, а также проводили время, когда по городам Роха прокатилась эпидемия Мускульной Дымки.

Лотти любила своего хозяина и его неистовство. Очевидно, он был нежным и заботливым человеком, который щедро одаривал её подарками, чтобы искупить неизбежные травмы, нанесенные девушке во время грубых соитий.

Величайшая катастрофа в жизни Лотти случилась в момент вторжения Шаргара, «Тразцского тирана», который объединил бесчисленные кланы кочевников. Армии Роха и их союзников из Данхолфа оказались разбиты, а потом пограничные земли королевства подверглись разграблению. Владелец Лотти был убит в этих стычках, а сама девушка, осознав, что теперь её участь быть выброшенной на улицу, если не задушенной ревнивой супругой хозяина, всегда шипевшей на неё. И это ещё вполне приятные перспективы, ибо в первом случае, продав подарки аристократа, она могла бы позволить себе неплохую жизнь, а во втором, хотя бы, обрести быструю смерть. Нет, куда хуже было попасть в рабство варварам Тразца.

Лотти бежала в порт, где передала почти всё, что у неё было, за возможность попросту спастись из охваченной войной страны. Таким образом она и оказалась в Тасколе, почти без денег и перспектив, вместе с тысячами других беженцев, так или иначе покинувшим королевство Рох.

Милена поймала себя на том, что слушает её одновременно с двух точек зрения: со стороны бедной горожанки, которая почти презрительно относилась к той, кто будучи простолюдинкой, имела более чем достойные перспективы и умудрилась лишиться их всех до единой, и со стороны императрицы, которая с искренним интересом слушала о нравах внутри страны одного из их ключевых торговых партнёров.

При всём при этом Мирадель скорее испытывала к Лотти жалость, чем гнев или омерзение. Нет, эта смуглокожая красавица не заслужила того, что с ней произошло.

«А я? — спросила Милена саму себя. — Я заслужила?»

Последние полчаса пальцы женщины, незаметно от неё, начали всё откровеннее гулять по коже Лотти, уютно устроившейся в её объятиях.

— Я хочу вам помочь! — воскликнула девушка. — Карс, он… он… Я… — и не смогла ничего из себя выдавить, чем совершенно не удивила императрицу.

Жестокость всегда объяснялась таким образом, ведь жизнь полна страданий и даже простое выживание зачастую казалось необъяснимым риском. Реальная жизнь слишком испорчена, чтобы поддерживать героизм.

Мирадель попыталась представить, как повела бы себя, ежели будучи юной девчонкой, ещё даже не познавшей мужской любви, оказалась бы втянута в историю, когда один из многочисленных на то время друзей, попросил приглядеть за… да даже не за беглой императрицей, а хотя бы за обычной женщиной, скрывающейся, скажем, от нескольких стражников!

Ей хотелось думать, что она была бы бесстрашной и великодушной, но Милена знала, что сделала бы то, чего судьба требует от всех людей, живущих под светом солнца: предала бы во имя выживания.

Лишь Ольтея, поняла она, могла бы добиться от неё иного решения. Только любовь.

В следующий миг Милена поняла мучения девушки. Лотти любила Карсина. Она сделала его суммой своих простых надежд. Будь он просто её временным любовником, то Лотти наверняка дистанцировалась бы и от самой беглой императрицы, и от капитана её гвардии.

Но этого не случилось. Лотти любила Безу и тот знал об этом. Именно поэтому пришёл к ней, требуя смертельной милости.

Люди погибли — и продолжали погибать — из-за неё, Милены Мирадель. С этого момента она осознала, что стала смертельно опасной для любого, кто хотя бы мельком увидел бы её и не предупредил рыцарей веры. С этого момента она стала самой разыскиваемой беглянкой во всей Малой Гаодии.

— Ну пожалуйста! — воскликнула Лотти жалким из-за прорезавшегося акцента голосом. — Ну п-пожалуйста! Б-благословенная императрица! Вы д-должны найти какое-нибудь другое место! Вы… В-вы не… не… не в безопасности здесь! Здесь слишком м-много людей!

Но Милена знала, что Лотти не просто просит её спрятаться в другом месте. Девушка просила её взять на себя ответственность за отъезд, чтобы спасти её отношения с Карсином.

И если бы не Ольтея, находящаяся где-то в Ороз-Хоре и не дающая Мирадель с должным хладнокровием оценивать ситуацию, она бы, вероятнее всего, поступила так, как просила Лотти.

— Почему? — спросил мужской голос у них за спиной.

Обе женщины ахнули, ведь так увлеклись разговором, что не заметили прихода капитана. Лотти тут же натянула на своё голое тело одеяло, будто бы её нагота являлась чем-то, чего не видел и не трогал хоть кто-то из присутствующих.

Между тем Беза стоял у двери, как и прежде закутанный в плащ, и смотрел на Лотти с неприкрытым возмущением. Сочетание мрачности и удивления делало его похожим на призрака.

— Почему это мы не в безопасности? — вновь поинтересовался он.

Девушка тут же опустила глаза — видимо, это была привычка, оставшаяся у неё со времени бытия наложницей, предположила Милена.

Карсин подошёл ближе, яростно сверкая глазами. Половицы скрипели под его сапогами. Девушка продолжала смотреть вниз с покорной неподвижностью.

— И почему по дороге сюда ко мне вышли твои соседки, пожаловавшись, что я тебя «совсем заездил»⁈ — рявкнул он, а потом сорвал одеяло с Лотти, заставив её дёрнуться. — Почему ты не поддерживаешь своё обычное поведение, зачем создаёшь эти проблемы? Или ты забыла, что на кону? — голос его стал тихим, недоверчивым и очень злым.

— Карс! — со слезами на глазах выкрикнула Лотти, наконец подняв голову.

Удар был внезапным и достаточно сильным, чтобы хрупкая девушка покатилась по широкой кровати. Беза рывком поднял её и прижал к стене, прежде чем Милена успела обрести дар речи, не говоря уже о том, чтобы вскочить на ноги. Смуглянка вцепилась ногтями в руку, сжимавшую её горло, булькая и захлёбываясь собственными слезами и слюной. Капитан гвардии вытащил нож и поднял остриё перед её широко раскрытыми и закатившимися глазами.

— Ты будто бы изо всех сил стараешься показать, что здесь творится что-то необычное. Странное, — проскрежетал он. — Словно хочешь, чтобы всех нас нашли, раскрыли, а потом бросили в пыточные и на казнь. Если всё так, то может мне стоит отправить тебя к Хоресу прямо сейчас? — лицо сиона перекосилось в яростной гримасе. — Стоит ли мне позволить богу судить тебя такой, какая есть, вонючей, грязной и осквернённой, ибо ты обделалась прямо перед своей императрицей? Или всё-таки позволить перед этим подмыться⁈

Мирадель закружила позади него, словно во сне: «С каких пор я стала такой медлительной? — недоумевала какая-то смутная часть её души. — Когда мир стал таким быстрым?»

Милена подняла ладонь и обхватила запястье руки, которой капитан душил девушку. Беза посмотрел на неё — его глаза были дикими, яркими и затуманенными безумием, приводящим в ужас всех женщин. Капитан гвардии моргнул, и она увидела, как он остановил себя, чтобы полностью не скатиться в это смертельное безумие.

— Замолчи, Карс, — сказала Мирадель, впервые употребив уменьшительное от его имени, и встретила его изумлённый взгляд тёплой улыбкой. — Случившееся сегодня — моя вина. Твоя благословленная императрица — полнейшая дура.

Беза отпустил обнажённую девушку — которая, давясь и рыдая, упала на пол, в лужу собственных нечистот, — и сделал шаг назад.

Милена нерешительно склонилась над Лотти. Её душа застыла на гудящем пороге сострадания.

«Империя и мои близкие, — подумала она, и внутри женщины что-то свернулось в тугой комок. Нет такого безжалостного врага, как всепрощающая природа. — Ольтея… Вспомни её!»

— Я — твоя императрица, Лотти… Ты хоть понимаешь, что это значит? — Мирадель протянула руку к Карсину и одними глазами указала на его нож.

«Его ладони горячее моих», — пришло ей в голову, когда пальцы женщины сомкнулись на тёплой коже рукоятки.

Даже сквозь слёзы во взгляде смуглянки было видно что-то живое и настороженное. Какая-то тревожная живость клубилась в том, как её зрачки переходили от сверкающего лезвия к глазам Мирадель. Императрица понимала, что, несмотря на свой юный возраст, Лотти была полностью сосредоточена на выживании.

— Это значит, — сказала Милена и в её улыбке было столь же мало тепла, как и в острие ножа, — что твоя жизнь — твоя жизнь, Лотти! — принадлежит мне.

Девушка сглотнула и кивнула с тем же видом учёной покорности.

Мирадель прижала лезвие ножа к мягкому изгибу её горла.

— А твоя душа, — продолжила императрица, — принадлежит моему мужу.

Спустя час, когда ситуация наконец успешно разрешилась, они сидели в темноте, которую разгоняло лишь пламя свечи, отбрасывая беспорядочные тени сквозь охристый мрак.

— Силакви наполнил армией жрецов всю столицу, — произнёс Карсин, в изнеможении откинувшись на спинку потёртого дивана. Лотти, теперь уже чистая, одетая и почти до смешного кроткая, сидела на полу, возле его ног, держа чашу с разбавленным вином в очередной позе ритуального раболепия.

Милена сидела на краешке своей койки и наблюдала за ними, сгорбившись и упёршись локтями в бёдра.

— Глашатаи, — продолжил капитан гвардии, — ходят в полном боевом облачении, размахивая святыми символами Хореса и сгибаясь в молитвах на каждом углу, — в полумраке глаза мужчины впились в Мирадель, свет свечи отражался на их радужках двумя блестящими белыми точками. — Голосом и волей высшего жреца они говорят, что вы сошли с ума, ваша милость. Что вы — вы! — предали своего мужа.

Эти слова выбили её из колеи, хотя Милена совершенно не удивилась. Киану не нужно быть гением, чтобы понять важность соблюдения видимой законности случившегося переворота.

И Беза, и Лотти смотрели на неё в тревожном ожидании, отчего женщине казалось чудом, что она может быть настолько беспомощной в реальности, и всё же держать такие души в рабстве — просто потому, что они верили, будто она обладает властью над ними. Так же, как верили бесчисленные тысячи жителей этой страны.

Силакви сверг нынешнюю главу Империи — её саму. Теперь высший жрец делал то, что совершил бы абсолютно любой узурпатор — врал. Он должен был дать народу повод продолжать жить по-старому. Иначе все сложные механизмы могущественной страны могут остановиться. Сломаться. Киану же нужно обратное. Точечное изменение, которое не затронет ничего, кроме правящей верхушки. Пастухи должны остаться пасти скот. Крестьяне — пахать землю. Кузнецы — ковать железо. Гильдии — собирать и обучать магов. И дворцовый переворот не должен это поменять.

В случившихся событиях и действиях нового «временного» правителя Империи не было ничего сверхординарного… кроме точности и быстроты исполнения, что выгодно выделяли Киана, демонстрируя его выдающиеся способности и острый ум.

— Народ никогда ему не поверит! — воскликнул, наконец, Карсин. — Я в этом уверен!

Милену захлестнула волна смирения.

— Ты ошибаешься, — произнесла она, уткнувшись лбом в ладони. — Всё будет именно так.

Его история была достаточно проста и правдоподобна. Безумная «Кровавая императрица» окончательно сошла с ума от вседозволенности и собственной жестокости. Высший жрец был ВЫНУЖДЕН её остановить.

— Как⁈ — дёрнулся Беза. — Почему⁈ Почему они поверят ему? — капитан искренне не понимал, но это было нормально. Его не обучали тому, с чем столкнулась Мирадель.

— Потому что он рассказал свою точку зрения первым, — пояснила женщина.

И каждый из присутствующих в комнате оказался погружён в последствия этого катастрофического факта.

Милена так долго находилась под тенью своего супруга, что со временем переняла часть его привычек. И пусть Дэсарандес зачастую оставлял её одну, паттерны его поведения отпечатались в женщине, как оттиск в воске. Если раньше ей не хватало проницательности, то лишь потому, что она так долго занимала центр власти. Ничто так не притупляет внутренний взор, как привычка.

Но теперь… Силакви уничтожил всё, что она знала, и казалось, Мирадель могла видеть себя со странной ясностью. Беглая императрица. Женщина, потерявшая своего любимого человека. Круговорот смятения, отчаяния, ненависти и ещё какого-то странного промежуточного состояния — чувства столь же безжалостного, сколь и оцепенелого. Чувства прохождения сквозь все невзгоды, чтобы выжить.

Ей нужно держать себя в руках. Действовать с холодной головой. Разумом, а не эмоциями. Это единственное, что остаётся, поэтому Милена вцепилась в эту идею, словно заблудившийся в пустыне в последний бурдюк воды.

— Он называет себя императорским хранителем, — заявил Карсин. Его глаза горели презрением, разочарованием и бессильной яростью.

— А что насчёт армии? — услышала Мирадель свой вопрос. Только боль в горле говорила женщине о его важности.

Теперь в Безе было столько же откровенного ужаса, сколько раньше — взволнованной торжественности.

— Говорят, Косто Лоринсон, министр военных дел, встречался с ним в центральном храме Хореса, на аллее Жрецов, — с неохотой произнёс капитан, — и этот ублюдок… сучий предатель публично склонил колени, признав Силакви!

У Милены возникло непреодолимое желание наброситься на кого-нибудь с безумной дикостью, наказать за какую-либо мелочь, как за чудовищную несправедливость, от которой страдала сама. Ей хотелось кричать от властного негодования, осыпать ненавистью и проклятиями своего безмозглого министра — и вообще всех, кто отказался от своей капризной верности.

Но вместо этого она поймала себя на том, что смотрит на Лотти, сидевшую на полу, намного ниже Карсина. Девушка бросила на неё быстрый, почти звериный взгляд, но тут же в ужасе отвернулась. Она дрожала, поняла Мирадель. Только её рука, которую она держала, приняв позу для приёма чаши с вином у Безы, оставалась неподвижной.

И святая императрица Малой Гаодии почувствовала вкус чего-то, чего она не ощущала с того безумного дня, когда много лет назад ей сообщили, что собираются отдать её замуж.

Вкус поражения.