Барон Семитьер: Мясорубка

Глава 4 Исповедь плоти

“Figure in black which points at me”

Black Sabbath, “Black Sabbath”

Вторник, 7 марта, вечер.

После ужина Гведе Семитьер порылся в шкафу и извлек из него темно-зеленый хлопчатобумажный костюм. Такие в операционных носили сестры милосердия и санитары. Протянул его Розе:

— По идее, должен подойти. Примерьте, пожалуйста. Если справитесь с несложной работой моего ассистента, закажем новый, точно под ваш размер.

Роза ушла в свою комнату, чтобы переодеться. Брюки оказались практически в пору, а вот сорочка с короткими рукавами была на несколько размеров шире. Девушка полюбовалась своим отражением в старинном зеркале с массивной рамой из орехового дерева. Да, это она: все те же густые волосы, скрепленные заколкой из слоновой кости, те же тонкие черты лица и детские, чуть припухлые губы. Но с другой стороны, что-то в ней изменилось. Сейчас на нее смотрела не просто испуганная девушка из бедного района, боящаяся людей. В ее взгляде плескалась какая-то едва уловимая отвага. Не та, с которой обычно смотрят обреченные, другая. Немного дерзкая, чуть самоуверенная. Но — отвага.

Барон критически осмотрел ее нескладную фигурку в новом облачении, хмыкнул:

— Для первого раза сойдет. Впрочем, не сомневаюсь, решимости в вас достаточно. Ну что, пойдемте к нашему… как там этого отравленного зовут?

— Господин Дрейфус, — подсказала Роза, справившись со своими записями в блокноте.

— Действительно. Кого же еще травить в Лютеции, как не известного банкира Дрейфуса. Кстати, дитя мое, вы знаете, что чаще всего об убийстве близкого человека заявляют те, кто к нему причастен? Конечно, это отнюдь не аксиома, но факт остается фактом. Вы готовы?

Роза замялась. Вся ее внутренняя сущность даже не кричала, а вопила: “Нет!!!”, однако девушка до боли прикусила язык:

— Надеюсь, да.

Желтые глаза Семитьера сверкнули некой потусторонней вспышкой:

— Отлично. Тогда пойдемте. Только сперва выпейте вот это.

Он протянул руку в которой лежал хрустальный фиал. Роза взяла его, удивившись неожиданной тяжести. Пробка была плотно притерта к горлышку и понадобилось приложить усилие для того, чтобы вытащить ее. Не оставляя себе ни секунды на возможность засомневаться, она вытряхнула из флакончика в рот несколько пряных капель. В голове зашумело, словно ей довелось одним махом опустошить стакан вина, но это чувство тут же прошло. Девушка вопросительно посмотрела на своего работодателя.

— Не волнуйтесь. Считайте сие эликсиром мужества. Впрочем, из чего я его приготовил, вам сейчас лучше не знать.

Увидев расширившиеся от ужаса глаза ассистентки, он звонко и весело расхохотался:

— Мадемуазель Фалюш, я шучу. Пора начинать привыкать к моему чувству юмора. — он подмигнул, — Это совершенно безобидная вытяжка из одной тропической лианы. Блокирует обонятельные нервные окончания, что позволит вам не так бурно реагировать на трупный запах. Ну и в качестве одного из эффектов — притупляет чувство страха. Природное успокоительное средство, изобретенное коренными жителями Перу.

Газовые лампы в покойницкой шипели, а их дрожащий свет отбрасывал на стены тени, похожие на скрюченные пальцы. Холод пробирался под одежду Розы, а воздух, густой от сырости и слабого запаха формальдегида, оставлял во рту металлический привкус. Невидимый призрак ужаса вновь вонзил свои ледяные пальцы в мозг девушки.

“Ты станешь таким же, как он”, — шептал он, заставляя Розу сфокусировать взгляд на трупе человека, лежащем под простыней на столе. Барон снисходительно посмотрел на нее, легко приобнял за плечи:

— Не стоит бояться, шер ами. Люди опасаются привидений, забывая о том, что они не могут причинить им вреда. Вывод: если вы увидели призрак, то просто спросите у него, что ему нужно. По секрету — чаще всего оказывается, ему элементарно хочется поболтать. А вот с живыми монстрами стоит вести себя максимально осторожно. Что может иметь против вас месье Дрейфус? Он даже не знал вас при жизни.

Он указал на небольшой столик, напоминающий парту в начальной школе:

— Это ваше рабочее место. Ваша задача — фиксировать на бумаге все то, что я буду говорить вслух в процессе вскрытия. Конечно, только то, что касается непосредственно нашего усопшего. Ведь потом вам придется напечатать все это на "ремингтоне" и передать отчет родственникам вместе с телом. Или — в жандармерию. Все зависит от того, что прикончило исследуемого. Ну а сейчас, пожалуй, приступим. Значит, достопочтенная мадам Дрейфус утверждала, что ее муж был отравлен…

Одним рывком Барон сбросил на пол простыню, выставив напоказ обнаженное тело не старого еще мужчины, лет пятидесяти на вид. В свете газовых ламп его кожа казалась пергаментно-желтой. Гведе полюбовался трупом, как делал бы это ценитель в картинной галерее. Накинул поверх фрака черный фартук с множеством карманов, на руки натянул длинные, до локтя, перчатки. На голову надел систему линз на ремешках.

— Записывайте, дитя. Кожные покровы желтые с серым оттенком. Лицо отекло, под глазами — тяжелые мешки. Белки красные, веки опухли. Первые признаки отравления налицо.

С помощью металлического шпателя он ловко раскрыл рот усопшего, опустил на правый глаз окуляр:

— А вот и второй симптом. Во рту — мокнущие язвы. Гингивит. На зубах — серый налет с металлическим оттенком. Поздравляю вас, Дрейфус. В вашем возрасте пора бы знать, что ртуть это сильный яд. И применять его лучше всего только в термометре. Уверен, в крови и мочевом пузыре мы обнаружим большое количество этого металла. Сейчас посмотрим кровь через призму анализатора.

Барон осторожно проник длинной иглой стеклянного шприца в артерию на шее усопшего, с видимым усилием добыл несколько капель бордовой жидкости. Капнул на предметное стекло своего удивительного прибора. Прильнул глазом к окуляру:

— Так и есть. Голубой дым. Однако, пожалуй, сделаем еще несколько проб. Девочка моя, подайте мне вон тот деревянный сундучок с полки.

Получив требуемое, могильщик извлек из ячеек коробки две пробирки. При этом он продолжал комментировать каждое свое действие:

— Сперва мы обработаем кровь усопшего с кислотой. Это необходимо для того, чтобы разрушить все органические элементы. Теперь добавим йодид калия… Отлично. Видите этот красный осадок? По сути, на этом можно и остановиться. Но если хотите, я наглядно покажу вам процесс превращения скрытого в организме яда в изначальный металл. Смотрите, сейчас я капну внутрь раствор хлорида олова и… Видите эти серебристые капельки и серый осадок на стенках сосуда? Это и есть ртуть!

Роза, чуть высунув от усердия кончик языка, скрипела пером, фиксируя все замечания мэтра:

— То есть, она была права? Ее муж был отравлен? Вы так быстро закончили работу!

Барон покачал головой:

— К сожалению, нет. Все не так просто. Тот факт, что его травили ртутью, еще не говорит о том, будто умер он именно от ее ядовитых фракций.

Он провел руками по высохшему в посмертии туловищу. Девушка заметила, с какой приязнью, уважением, он это делал. Задержался внизу живота:

— Обратите внимание на сей странный шрам в виде птичьей лапки, мадемуазель. Он расположен на брюхе справа. След аккуратный, что очевидно — не так давно он пережил полостную операцию. Воспаления тканей практически нет. Ну это логично, у него вполне хватило денег на хорошего хирурга и достойный уход после вмешательства. Ну, полюбопытствуем, что же у нашей новой игрушки внутри…

Нож с длинным лезвием угрожающе блеснул в свете ламп. Легким движением Семитьер сделал продольный разрез посередине тела: от ямки, где у горла сходятся ключицы до паха. Дополнил его сверху еще двумя диагональными надрезами. Остро отточенный скальпель легко рассекал кожу, оставляя за собой тонкую линию, из которой медленно выступила темная, густая кровь. Она не била струей, как у живых, а сочилась, словно черная река по разбитой земле, лениво огибая бледные берега кожи.

Осторожно, почти нежно, он отделил кожу и мышцы от ребер, раскрывая грудную клетку. Под ними прятались сердце и легкие — органы, что еще сегодня ночью качали кровь и снабжали ее кислородом.

Перо в руках девушки замерло. На миг она задумалась о том, насколько все-таки хрупка человеческая жизнь. И еще о том, что она целиком и полностью зависит от слаженной работы тех деталей, которые сейчас выглядели просто кусками мяса.

Барон взял со стола пилу для костей. Приложил полотно к грудине. Омерзительное жужжание наполнило морг, а хруст ребер, поддающихся напору лезвия, напомнил треск сухих веток. На мгновение Розе показалось, будто сам дьявол водит смычком по ее нервам. Семитьер разрезал кости с обеих сторон и поднял грудину, словно крышку сундука, обнажая внутренности.

Безжизненное сердце, темно-красное, неподвижное, как комок обожженной глины, сейчас лежал прямо перед ним. Легкие, сморщенные и бледные мешки, прижимались к нему, будто два сдувшихся воздушных шарика.

“Такие, как подарила мне мама на пятилетие”, — прошептала Роза, незаметно для себя встав с табурета и приблизившись к трупу. Гведе одобрительно посмотрел на нее и, перерезав веревки сосудов, осторожно вытащил сердце из полости. Положил на весы:

— Вес, форма, цвет — все в норме. Никаких патологий. Удивительно здоровый человек был этот самый Дрейфус.

Девушку слегка замутило. Барон указал ей на круглую коробочку, стоявшую у изголовья стола:

— Unguentum menthae. Мазните немного под носом. Ментол помогает успокоить нервную систему. Теперь займемся легкими. Гм. Кроме того, что усопший дымил, как паровоз, ничего необычного.

Роза наблюдала за тем, как могильщик кромсает тело мертвеца, извлекая из него кусок за куском.

“Какое хладнокровие… А что, если он такой же точно, как убийца, которого ищет Раффлз? Нет. Не может быть. Он совсем другой. Должен быть другим!”.

Опустившись к брюшной полости, Семитьер расширил разрез на животе. Рассек желудок. Он был полон частично переваренной едой, среди которой явственно угадывались крупные ломти яблока.

— Наши люди кичатся тем, что они являются пуританами от христианства, но как только жизнь устраивает им испытание, сразу же бегут к языческим традициям. Какова глупость — силой кормить умирающего яблоками. Видите ли, есть примета, что если пребывающий на смертном одре съест его, то непременно выздоровеет. Роза?

Девушку рвало. Могильщик любовно погладил ее по голове, убирая волосы с лица и пододвигая к ней поганое ведро:

— Не переживайте, ма петит, для первого вскрытия вы вели себя молодцом. Если хотите, можете уйти прямо сейчас.

Он кивнул ей на графин с водой. Роза сжала кулаки, чувствуя, как желудок выворачивается наизнанку.

“Я не уйду, — подумала она. — Не вернусь в ту дыру, где живые страшнее мертвых. Я должна выдержать.”

Спазмы утихали и девушка упрямо поджав губы, качнула головой:

— Я справлюсь. Простите меня, пожалуйста. Такое больше не повторится.

— О, вы заблуждаетесь. Еще несколько раз точно повторится. Впрочем, в этом нет ничего преступного. В конце концов, вы же не заблевали нашему покойничку его внутренности! И помните, каждый великий врач проходит через нечто подобное. А звание это может получить не тот, кто ничего не боится, а тот, кто способен пересилить страх и отвращение. Если вы успокоились, можем продолжать? Нас ждет самое интересное. Точнее, убившее месье банкира. Его печень. Судя по тому, что остальные органы нетронуты, а на магистральных сосудах, соединяющих этот карминовый фильтр с остальным организмом, есть следы швов. Осмелюсь предположить, что лечили хирурги именно печень. А вот и парочка скоб в области желчных протоков, кстати… Ба-а-а-а! Да тут же ярко выраженные признаки некроза и воспаления! Ну-ка, насколько мы увеличены?

На массивную чашу весов легла желтая с зеленоватыми прожилками, похожими на паутину смерти, печень.

— Как я и предполагал. А что в разрезе?

Роза с ужасом отметила, как, несмотря на трепетное отношение к мертвецу, Барон кромсал его органы так, словно делал бы это ее отец, Роман на своей бойне. Заметив ее недоумение, прозектор пояснил:

— Самое ценное в человеке после смерти — это душа. Все остальное, не более чем дневник усопшего, повествующий нам о его жизни.

Он придвинул светильник и, опустив на глаза свой диковинный увеличительный прибор, принялся копаться в содержимом печени:

— Соединительная ткань разрослась, есть изменения, характерные для цирроза и жировая дистрофия. На ощупь орган плотная и узловатая. Поверхность неровная и бугристая. Как я и предполагал…

Гведе Семитьер развернулся к Розе:

— Что ж, пока я буду шить, записывайте вердикт. Пациент скончался не вследствие введения в его организм яда, а от неудачной операции по замене печени. Чаще всего, конечно, человек умирает из-за того, что его тело отказывается признать новую часть своей собственной. И отторгает ее. Здесь же все в порядке. За исключением того, что донор был болен. Его печень оказалась поражена хворью, которую в научных кругах принято называть гепатитом. Вследствие подавления жизненных сил пациента лекарем, эта болезнь расцвела в нем дивным цветком. Естественно, угробив своего нового владельца.

— Но вы же обнаружили внутри Дрейфуса яд! Получается, все-таки, его пытались отравить, но печень убила его раньше?

— Во время подобных вмешательств, Роза, организм начинает сопротивляться вторжению. У каждого человека есть определенный запас витальных сил. По сути, это армия, препятствующая врагу захватить город. Но так как хирург знает лучше, что он привел за крепостные стены не убийц, а союзника, то вынужден умышленно ослабить защитников. Все чаще это делается с помощью ядовитых соединений — ртути и мышьяка. Главное, грамотно подобрать дозировку.

Будто любуясь особенно удачным мазком, он сделал шаг назад и окинул взглядом труп. Осторожно, словно стараясь не причинить боли, он сложил извлеченные из тела органы на положенные им места. Свободное пространство заполнил порошком из ящика, стоящего у ног:

— Опилки с хлоридом цинка, — пояснил он озадаченной ассистентке. — Впитывают влагу и замедляют разложение. Кстати, для этого же сейчас мы введем во все его внутренние органы раствор формальдегида. Он отлично фиксирует ткани и убивает бактерии.

Окончив процедуру, Барон вернул в грудину реберные дуги и, вытащив из склянки с прозрачной жидкостью тонкую нить, вдетую в кривую иглу, соединил разрезанную кожу. С неприятным хлюпающим звуком снял с рук перчатки и швырнул их в угол.

— Вы можете быть свободны, Роза. Возьмите у Лютена образец документа, который мы выдаем нашим подопечным и по его типу оформите справку для госпожи Дрейфус. А я пока займусь бальзамированием ее мужа и нанесением на него грима. Если она оставила свой телефонный номер, свяжитесь с нею и сообщите результат. Похоронная церемония состоится послезавтра, около девяти утра на кладбище Сен-Венсан.

Девушка взяла со стола свои записи и направилась в сторону двери. Неожиданно она ощутила, как на ее затылке шевелятся волосы. Сзади никого не было. Гведе заканчивал приводить в порядок разрезанный труп.

“Показалось. Нервы", — подумала Роза, когда услышала едва различимый голос. С таким звуком шаловливый ветерок на рассвете играет с молодой травой.

“Спасибо…”, — прошептал он, становясь все тише. Она повернулась и подняла испуганные глаза на Барона. Тот лишь улыбнулся:

— Я же говорил, духи мертвых совершенно безобидны. А этот оказался даже благовоспитанным! Кстати… Я очень рад, что не ошибся в вас, мадемуазель. Можете идти.

Роза уже заканчивала перепечатывать начисто заключение о смерти месье Родерика Дрейфуса, когда колокольчик у входной двери взорвался истерическим звоном. Мельком взглянув на часы — они показывали почти девять — девушка поспешила выскочить в гостиную. Лютен неторопливо открыл дверь. На пороге стоял всклокоченный, без форменного головного убора, инженер-сыщик Франсуа Раффлз. По лицу его бежали ручьи пота. Обычно вежливый, сейчас он просто выпалил:

— Срочно зовите Барона!

Лютен пожал плечами и, оставив гостя на попечение Розы, направился к лестнице в подвал.

— Что случилось, господин командан? Хотите пить?

— Не откажусь, — хрипло буркнул Раффлз, пытаясь отдышаться и принимая из рук девушки хрустальный бокал с водой. Рухнул на подушки дивана, утирая лоб. Грудь его вздымалась, как кузнечные мехи, а руки дрожали.

Гведе появился спустя несколько минут. Нарочито медленно он приблизился к столу, плеснул в один стакан янтарного коньяку, во второй — рому. Протянул напиток Раффлзу. Тот осушил его так же, как до этого выпил воду — одним глотком:

— Барон, этот… святоша солгал! Деваль жив и с минуты на минуту его сожгут на площади у Консьержери!

Лицо Семитьера потемнело. Сейчас Роза могла точно сказать о своем нанимателе — он пребывал в крайней степени ярости. Кулаки его сжались. Уже спустя секунду он едва заметно усмехнулся:

— Война с Инквизицией, как танец с трупом: шаг вперед, два назад. Главная трудность — одновременно вести партнера и следить, чтобы не споткнуться об его кости. Основная ошибка монахов в том, что они решили, будто это игра в шахматы. Мы же играем в покер. И здесь гораздо сподручнее блефовать! Пьер, заводите ландолет. Мы отправляемся лицезреть казнь самого ужасного преступника современности. Роза, передайте мне ваши записи из библиотеки и ложитесь спать.

— Барон, позвольте сопровождать вас?

Он изумленно посмотрел на девушку:

— Не ожидал от столь юной девы такой тяги к лицезрению кровавой расправы над невиновным. Впрочем, собирайтесь, коль желаете.

— Я… не хочу смотреть казнь. Просто вы ничего не поймете в моем блокноте. Я пишу скорописью.

— Тогда беру свои слова назад и приношу извинения за то, что невольно обидел вас. Тем не менее поехали скорее. Каждая секунда на счету.

Самоходный экипаж, видимо чувствуя настроение своего хозяина, злобно фыркнул двигателем. Пар вырвался из трубы и машина выехала за ворота. Барон покуривал свою сигару. Закипевшая в нем злость остывала.

— Раффлз, откуда информация про казнь?

— Патрульные сообщили сразу же, как только Бергнар заявил об этом.

— Тогда зачем вы бежали ко мне? Могли бы просто телефонировать.

— Если честно, Барон, я растерялся. Сами понимаете, что примчись я туда и попытайся остановить беззаконие, толпа растерзала бы меня и поджарила на углях, оставшихся от костра Деваля.

— Не понимаю, — задумчиво сказал Гведе. — Зачем ему нужна такая спешка…

— Все очень просто. Он хочет еще больше укрепить влияние церкви на Трамбле. Согласно записям допроса, доктор признался в том, что состоял в группе практикующих черную магию и совершавших жертвоприношения. То есть, тот факт, что убийства не прекратятся, прелата отнюдь не смущает. Имен еретик не назвал, значит нужно продолжать ловить его сообщников. Главное, начало положено. Теперь его светлость, Президент Галлии будет не только дрожать от страха за свою кормушку, но еще и преклоняться перед престолом Ватикона и цепными псами-доминиканцами.

— Логично. Ну, посмотрим, как Бергнар разыграет свои карты. Роза, мон шер, что по вашим изысканиям? Вы говорили, будто накопали около десятка культов, поощряющих человекоубийство и отправляющих свои ритуалы в Лютеции. Пока остальную Галлию оставим в покое. Давайте по порядку.

Роза откашлялась — табачный дым неприятно драл горло — и раскрыла свою записную книжку:

— Я позволила себе разделить все найденные секты на три категории. Мне показалось, что это немного упростит задачу. Сатанисты. Их в Лютеции существует целых пять кружков. Довольно малочисленные и предпочитают прятаться — боятся преследования Инквизиции. Очень популярны среди молодежи…

— …поскольку декларируют половую распущенность и употребление дурманящих веществ. Не будем сбрасывать их со счетов, но пока отложим в конец списка.

— Алхимики. Три кружка. Наибольший интерес, как мне показалось, представляет “Новая заря”. Появилась эта секта совсем недавно — первые упоминания о них в прессе датируются прошлой зимой. Тогда их основатель давал большое интервью, где рассказывал о том, что они обнаружили древние фолианты, в которых указано, как получить средство для вечной молодости.

Раффлз оживился:

— Это не те, у которых символ “витрувианский человек” в пентаграмме с разложенными по концам звезды органами?

Девушка кивнула:

— Да. Они утверждают, что философский камень уже содержится в каждом из нас. Задача же истинных ученых, каковыми они именуют себя, научиться стимулировать трансмутацию, воздействуя на тело извне. И последняя, третья группа. Мне показалась более всего подходящей. Это язычники. Их сект у нас две. Почитатели древних кельтских и северных традиций. И в той и в другой человеческие жертвы богам являются нормальной практикой, поскольку они весьма кровожадны. Значит так…

Барон потер переносицу:

— Боюсь, сумасшедшие, пляшущие вокруг деревянных изображений пениса и поклоняющиеся рогатым лесным духам нас не интересуют. Они не более чем показушники. Встречался я как-то с одним из их жрецов. Верите ли, явился ко мне среди ночи с предложением приобрести для Люцифера у него душу. Язычник, верящий в существование Сатаны это уже нечто! Пришлось объяснить ему, что Сатана давно прикрыл этот бизнес. Кризис. Стоимость товара не превышает цену на мешок опилок. Видимо Князь тьмы понял, что в наш пресыщенный век проще мусор с улицы собирать, его стоимость окажется выше. Но я отвлекся. И дьяволопоклонники и почитатели мертвых богов древности — не более чем позеры. Если у кого-то из них и хватит религиозного пыла на то, чтобы порадовать своего хозяина кровью, он скорее ограничится кинжалом в грудь. А то и в спину — так безопаснее. Наш Мясорубка другой. Он истинный фанатик. Его работа утонченная и изысканная. Поэтому давайте-ка подробнее о “Новой заре”.

— Само собой, себя сектантами члены “зари” не считают, почтительно называясь орденом. Во главе стоят граф де Бриен, некий нотариус Прелати и отлученный от лона церкви бывший священник по фамилии Бланше. Всего насчитывается около десятка полноправных членов, принятых в организацию.

Она понизила голос:

— Кстати, некоторые слуги, работавшие в его поместье, говорили, что видели в подвалах стеклянные сосуды с чем-то красным… и живым. А кухарка, мадам Жюли, рассказывала репортерам, что лично была свидетелем того, как владелец дома превращал кровь в золото.

Раффлз ухмыльнулся:

— Синебородый граф. Его славный предок воевал вместе с Жанной из Арка. К самому же Лавалю де Бриену у нашего Управления уже не единожды возникали вопросы. В его особняке, в коммуне Обервилье, даже проводились обыски в связи с пропавшими без вести слугами. И каждый раз — ни единой улики, которая позволила бы обвинить графа.

Барон почесал переносицу:

— Н-да. Раффлз, как только приедете на службу, сообщите мне с посыльным его адрес. Я наведаюсь к нему без официального уведомления. И поищите, где проживает его кухарка. К ней наведаться тоже не помешает.

Ландолет рявкнул гудком и медленно остановился на широкой рю де Лютес, напротив площади Лепина. Обычно пустынное, сейчас это место преобразилось в живой, пульсирующий организм. Толпа, собравшаяся здесь в эту холодную мартовскую ночь, казалась морем из человеческих тел, колышущимся под порывами ветра, что гнал по мостовой клочья грязи и обрывки бумаг. Воздух был густым, как желе, от запахов — едкого дыма, пота, сырого сукна и сладковатой вони дешевого вина.

В центре площади возвышался деревянный помост, обложенный вязанками хвороста, чьи сухие ветки трещали под ветром, предвкушая пламя. Над толпой витал гул — смесь шепота, молитв и проклятий. Старуха в черном платке, сжимая четки, бормотала "Отче наш", ее губы дрожали, а глаза блестели от слез и нескрываемого восторга. Рядом молодой парень, подмастерье с угловатым лицом, выкрикивал что-то гневное, размахивая кулаками, пока его товарищи поддакивали, подогреваемые дешевым пойлом и общей лихорадкой.

Толпа дышала, двигалась, шевелилась, словно единое существо, подчиненное предвкушению казни. Из ворот резиденции показался осужденный, конвоируемый гвардейцами в алых мундирах с золотыми галунами. Сейчас в его фигуре в лохмотьях, с руками, связанными за спиной и окровавленным лицом, было невозможно опознать самовлюбленного, пафосного доктора медицины. Гул перерос в рев. Кто-то плевал в его сторону, кто-то крестился, а дети, забравшиеся на плечи отцов, тянули шеи, чтобы лучше разглядеть "еретика". Его лицо, изможденное и бледное, с багровыми следами побоев, оставалось неподвижным, словно он уже покинул этот мир, бросив тело на прокорм огню костра. Взгляд Франка был пустым и отстраненным.

“Опиум”, — со знанием дела шепнул инженер-сыщику Барон.

Гвардейцы в алых мундирах, чьи штыки сверкали в тусклом свете, расталкивали толпу, прокладывая путь к костру. Прелат Бергнар, грозный и властный, вышел следом, его сутана колыхалась, как черное знамя. Он поднял руку, и гул стих, сменившись зловещей тишиной, в которой слышался лишь скрип дерева, к которому веревками было притянуто тело. Факелы приблизились к хворосту, и первые языки пламени лизнули сухое дерево, вызвав восторженный вздох толпы. Пламя росло, пожирая плоть, как зверь, мучимый неутолимым голодом. Оно не знало ни добра, ни зла. Просто уничтожало предложенное ему топливо, оставляя лишь серый пепел, снежинками кружащийся над толпой.

Этот сброд — любопытные, праведники, садисты и обычные зеваки — стоял, замерев, в ожидании зрелища, где смерть становилась единственным актером на театральной сцене. Площадь ожила, пропитанная дымом, жаром и человеческим безумием, а Красный дом, молчаливый и равнодушный, взирал на все это своими пустыми окнами, словно древний судья, давно утративший интерес к приговору.

Раффлз пробился сквозь недовольно ворчащую толпу к инквизитору. Его лицо раскраснелось от жара и гнева:

— Гийом Бергнар! Вы солгали мне! Доклад об этом непременно ляжет на стол комиссару жандармерии!

Прелат злобно расхохотался:

— Вы решили пугать слугу Божьего недовольством простого смертного? — Он ткнул своим толстым пальцем в небо. — Пока я жив и милостью его преосвященства кардинала являюсь уполномоченным защищать Республику от проделок слуг Сатаны, вам нечего мне предъявить. Щенок!

Последнее оскорбление священник буквально выплюнул в лицо командана Управления безопасности.

— Пока вы живы — да. — Раздался из-за спины Раффлза спокойный, вкрадчивый голос Барона.

Ги Бергнар побагровел:

— Ты, ничтожный червь, укрывающий ведьму, смеешь мне угрожать? Думаешь, я забыл о тебе, проклятый некромант? Скоро ты предстанешь перед коллегией престола за свои деяния. И за эти угрозы тоже ответишь сполна!

В ярости инквизитор буквально брызгал слюной, в то же время Семитьер оставался совершенно невозмутимым:

— Полноте, святой отец. Какие угрозы? Я на вашей стороне и лишь хотел своими словами указать жандарму на его место. До тех пока вы живы, вы неуязвимы для любых нападок. Да как он вообще посмел обвинить такого великого человека во лжи? Его скудного умишка даже не хватает на то, чтобы понять простые вещи: подсудимый потерял сознание, а вы из-за усталости подумали, что он умер. Досадное стечение обстоятельств. Я переживаю за вас, прелат! Судя по нездоровому цвету лица, ваше сердце не в лучшем состоянии. Вы бы обследовались что ли. Например, в госпитале Отель-Дье. Рекомендую настоятельно. Оттуда чудесный вид на собор Богоматери. Желаю здравствовать, прелат!

Раффлз так оторопел от происходящего, что когда Барон схватил его под руку и силой потащил в сторону, даже не сопротивлялся. Уже сидя в ландо и опустошив заботливо поднесенную Семитьером флягу, он жалобным голосом спросил:

— Барон, как вы могли? Я считал вас своим напарником и даже больше того…

Могильщик расхохотался:

— Очевидно, сильный стресс влияет на те части мозга, что отвечают за чувство юмора. Раффлз, дружище, вы совершенно неспособны отличить искренность от сарказма. И это плохо. Давай-ка мы отвезем вас домой. Вам необходимо поспать.

— Но зачем вы говорили Бергнару все эти ужасные вещи?

— Есть у меня одна идея. И чтобы воплотить ее в реальность, мне было крайне важно, дабы мою, полную искренней заботы речь услышали как можно больше людей. Поверьте моему опыту, Франсуа, скоро жизнь прелата очень сильно изменится.

— Опять ваши трюки с черным колдовством?

— Отнюдь. Но одно могу сказать точно — повеселимся мы знатно. Лютен, друг мой, будьте так любезны, на Сен-Поль. Доставим домой жертву моего неслыханного коварства.

Остаток вечера Гведе провел за телефонным аппаратом. Когда, наконец, он закончил говорить и уселся в кресло со свежим выпуском газеты, в гостиную неслышным шагом вышла Роза. Немного помявшись, она подошла к могильщику:

— Господин Барон, вы позволите задать вам один неуместный вопрос?

— Извольте.

— Вы слишком добры к нашей семье. Помогли отцу выйти из застенков, взяли меня на работу. Тратите на нас деньги. Я очень боюсь обидеть вас, но я не могу понять, зачем?

Семитьер отложил в сторону свое чтиво и внимательно посмотрел на девушку. Вздохнул:

— Вполне закономерное любопытство. Что ж, попытаюсь его удовлетворить. Однако, прежде чем я дам ответ, хочу уточнить: вы сами готовы принять его? Поверить в то, что я расскажу очень сложно.

— Да.

— Что ж. Начну издалека. Вы хорошо помните январь 1895 года?

— Наверное, я никогда не смогу забыть это страшное время. Той зимой мучительно умирала моя мама…

— Тогда ваш отец отказался выполнять ее волю и передать тело студиозусам для изучения. И, невзирая на отсутствие официального разрешения, самостоятельно вырыл могилу на Голгофском погосте, где и похоронил свою жену. Случай вопиющий, однако на рассмотрение жалобы смотрителя ушла целая неделя. И решение было принято — гроб извлечь и перезахоронить. Когда я узнал об этом на заседании гильдии, то категорически воспротивился надругательству. И Анжелика Фалюш осталась там, где и обрела свое последнее место упокоения. Но я очень любопытен. И мне стало интересно узнать, чем же она смогла настолько покорить сердце простого гражданина Республики. Так что он был готов пойти в тюрьму ради нее. Для этого мне пришлось воспользоваться кое-какими связями… по ту сторону гробовой доски. За это моя подруга, о которой я уже рассказывал вам, обязала меня при первой же возможности помочь дочери усопшей. И даже учитывая тот факт, что история Анжелики Фалюш оказалась совершенно обычной, данное Незванной слово принято держать.

— Вы так запросто можете общаться с костлявой???

Барон поморщился:

— Во-первых, сравнение очень оскорбительное. Смерть — очень даже красивая женщина. Ну а во-вторых, это не так просто, как кажется.

Воцарившуюся в комнате тишину разорвал телефонный звонок. Трубку снял Пьер:

— Резиденция Барона Гведе Семитьера. Чем могу быть полезен? Господин Раффлз? Одну секунду. Господин Барон, вас к телефону. Месье командан.

— Раффлз? Что случилось? Что вы говорите? Уже через три часа мы сможем арестовать Мясорубку? И где же? Как интересно. Совершенно неожиданное место. Конечно же я хочу принять участие в этом чудесном мероприятии. Надеюсь, успею вовремя. В силу сложившихся обстоятельств я буду вынужден заехать по дороге еще в одно место. Да, отбой.

Лютен хмыкнул и направился в сторону гардеробной, когда Барон остановил его:

— Пьер, вы с Розой остаетесь дома. Не то, чтобы мне было неприятно ваше общество, но сегодня я постараюсь справиться со своими делами самостоятельно.

Семитьер надел пальто и цилиндр, со стойки для зонтов взял трость с навершием в виде черепа с сапфировыми глазами:

— Желаю приятных снов. Меня не ждите, вернусь очень поздно.

Среда, 8 марта, глубокая ночь

Часы на высокой башне больницы Бишара пробили три раза. Элегантный ландолет Барона стоял за углом на Сент-Суан, а его владелец на пару с господином в клетчатом сером сюртуке и кепке с широким козырьком затаились в тени мощного каменного забора неподалеку от ворот.

— Оригинальная интерпретация ловушки Гонобля, друг мой.

— Главное, чтобы она оказалась эффективной. — Потирая замерзшие руки ответил Раффлз. — Вот дьявол, забыл надеть перчатки. Холодно, как в крещенскую ночь.

— Почему вы решили выбрать именно это место?

— Крот, как вы изволили метко выразиться, скорее клюнет на наживку в виде больницы. По аналогии с клиникой Ротшильда. Кстати, сюда я прибыл из такого же заведения, чуть южнее.

— Бретонно?

— Да. Там я потерял час в ожидании. Туда никто не явился.

— И как вы выстроили свою хитроумную комбинацию?

— По той же схеме, что и в прошлый раз. Только я сообщил обоим подозреваемым два разных места засады. И, если честно, я даже немного рад первыми результатами. Старший жандарм дорос до своей должности буквально у меня на глазах, и мне было бы очень жаль потерять такого достойного служителя закона. А месье Ришар мне никогда особо не нравился.

— Небось, потому что выбить у него экипаж — задача не для слабонервных? — Насмешливо спросил Барон.

— Ох, вы пытаетесь отдавить мне и без того больную ногу! Тс-с-с-с, кажется мой план оказался успешным! Любопытно посмотреть в глаза Бергнару, когда он узнает о том, что в этом госпитале никогда не работал сибиряк по фамилии Коровин!

Барон покачал головой:

— Мое чутье подсказывает, что ему не суждено будет даже добраться до парадного входа. Идемте за мной. Одна просьба: как только встретитесь с монахом лицом к лицу, сделайте вид, что видите его впервые. Это очень важно для моей маленькой мести за сожженного Деваля. Помните, спектакль обречен на успех только в случае отличной игры всего актерского состава.

Инквизитора сопровождали пятеро гвардейцев. Двое из них освещали путь дымно чадящими факелами, остальные наперевес несли винтовки. Когда на каменной дорожке, ведущей через небольшой парк к больнице появились инженер-сыщик и Семитьер, прелат даже не удивился. Наоборот, толстое, морщинистое его лицо расплылось в подобии ехидной ухмылки:

— Неужели вы снова опоздали, командан Раффлз? Ах, какая досада! Что ж вы так не расторопны, брат мой во Христе? Простите, но согласно праву, дарованному мне монсеньором кардиналом, арест еретика будет произведен силами святейшей Инквизиции. Вы можете быть свободны.

Он вновь помахал перед лицом изрядно помятым от частого извлечения конвертом с изображением символа Республики. Раффлз поглубже вдохнул и уже готовился к гневной отповеди, когда острый локоть Барона больно вонзился в его живот. Могильщик же изумленно подняв брови вверх спросил:

— Желаю доброй ночи славной гвардии кардинала. И вам, господин, здравия. Меня зовут Барон Гведе Семитьер. Позвольте узнать ваше имя?

Священник презрительно окатил его ядовитым взглядом:

— Ты что, перепил, некромант? Я прелат Гийом Бергнар, провинциал ордена святого Доминика. Прочь с дороги, мерзейшая тварь Сатаны!

Игнорируя слова инквизитора, Гведе неторопливо посмотрел на сержанта, возглавлявшего стражу:

— Простите, месье, вы лично знакомы с этим человеком? Очень странно. Он заявляет, будто он — Ги Бергнар. Но мне доподлинно известно, что прелат трагически скончался вчера около 23 часов от сердечного приступа. Смерть его констатировал легист Пикюр в приемном покое больницы Отель-Дье. Я сам рекомендовал почтенному священнику обратиться к медикам в связи с очевидными признаками инфаркта на его лице. К сожалению, мой совет запоздал и сердце господина Бергнара разорвалось не дождавшись лечения. Будучи в ужасе от этой новости, я лично приехал в лечебницу, чтобы убедиться в том, что эти шарлатаны в очередной раз не ошиблись. Да вот же, смотрите! Мне даже выдали справку о столь прискорбной для всей Лютеции утрате!

Барон протянул гвардейцам заверенный синими печатями документ. Бергнар хватал ртом воздух как рыба. Очнувшись от ступора инженер-сыщик включился в игру:

— Господа, я — командан Управления общественной безопасности, Раффлз. Уточните, пожалуйста, кто именно отдал вам приказ сопровождать этого проходимца? И представьтесь немедленно старшему по званию по форме!

— Мы отлично знаем, кто вы. Гвардии сержант Клод Боэр, ваше превосходительств. Разрешите ознакомиться со справкой.

Закончить фразу он не успел, поскольку был прерван визгом Бергнара:

— Что вы себе позволяете??? Я — прелат святого престола и милостью Божьей — инквизитор! Арестуйте немедленно этих клеветников!

Ни один из гвардейцев не сдвинулся с места, а Боэр, едва заметно шевеля губами прочитал предоставленный Бароном документ. Вернув его владельцу, он вытянулся во фронт:

— Ваше превосходительство, все печати несомненно подлинные. Около полуночи нам в караульную службу телефонировал человек, представившийся мэтром-трибуном Инквизиции. Поручил забрать от "Красного дома" священника по фамилии Бергнар и сопровождать его для ареста убийцы и еретика. У ворот нас ждал только этот господин…

— Я и есть прелат Гийом Бергнар!

Раффлз, будто сомневаясь, оглядел монаха:

— Конечно же, я не исключаю досадную ошибку. Мы встречались с почтенным прелатом всего трижды и то мельком. Вполне возможно, я немного и позабыл, как он выглядит. Впрочем, все монахи в рясах и клобуках кажутся похожими друг на друга. Плюс сейчас темно. Если вы и есть тот, за кого себя выдаете, представьте, пожалуйста, ваши документы.

Барон едва скрывал язвительную усмешку. Уж кто-то, а он точно знал, что поступая в монастырь, будущий инок отрекается от всего мирского. Включая свидетельство о рождении.

— Я так и думал, — глядя на одуревшего от происходящего инквизитора негромко произнес Раффлз. — Увезите самозванца и заприте до выяснения. Если окажется, что это ошибка, лучше я принесу ордену свои искренние извинения.

Гвардейцы обступили монаха, а один даже подтолкнул его примкнутым к винтовке штыком, направляя к карете.

— Погодите секунду!

Инженер-сыщик, чеканя шаг, догнал конвой и отобрал у сопротивляющегося и выкрикивающего проклятия прелата “Ключ от небесных врат”:

— Пока личность этого человека не установлена, а справка, выданная медиками месье Семитьеру признается действительной, мы вынуждены изъять у возможного мошенника столь важный для Республики.

Когда карета, громыхая колесами по каменной мостовой отъехала на достаточное расстояние, Раффлз повернулся к безмятежно улыбающемуся в звездное небо Барону:

— И что это был за цирк? Вы же понимаете, что уже через пару часов он будет на свободе?

Барон выбросил в каменную урну окурок сигары:

— А еще не меньше пары дней уйдет на то, чтобы восстановить уважаемого члена общества в среде живых. Сами знаете, какая в Аудитории бюрократия. И еще минимум сутки на получение нового экземпляра “ключа”. А это значит, у нас есть целых три дня для того, чтобы спокойно сорвать маску таинственности с лица убийцы и арестовать его.

Франсуа Раффлз рухнул на колени и, ударяя ладонями по земле, разразился хохотом:

— Гведе, ты безумец! Прости за фамильярность, но я даже не могу описать, какое же удовольствие ты доставил мне этим спектаклем! После такого мы обязаны распить пыльную бутылку мерло и перейти на “ты”! Как тебе вообще удалось провернуть эту аферу?

— Иногда полезно иметь знакомых в разных сферах. Особенно среди тех, кто также недолюбливает инквизитора.

— Получается, ты подставил человека?

— Вряд ли. Жерар Пикюр давным-давно мертв. Но перед тем, как попасть в чуткие ручонки Инквизиции, действительно служил в чине легиста медицины в папской больнице. Ну а найти посыльного, нанятого мной для того, чтобы передать срочное уведомление о смерти в Аудиторию регистраций, будет еще сложнее, чем эксгумировать останки Пикюра.

— Но все печати на справке подлинные и совершенно свежие!

— А вот это пусть останется для вас небольшой загадкой. Но поверьте, более законопослушного чем я человека, не сыскать во всей Галлии. Никаких подделок!

Уже сидя за спиной Барона в ландолете, командан вспомнил о просьбе барона накануне:

— Слушай, ты, кажется, заказывал адрес поместья де Бриена? Его логово находится в пригороде Обервилье, на рю Пуассон, 2. За час доберетесь, если ехать с утра. Адрес поварихи сообщу по телефону, его еще ищут.

Среда, 8 марта, около 10 утра

— Пьер, друже, остановите, пожалуйста. Хочу поприветствовать старого знакомого.

Паровая машина недовольно всхлипнула, покрышки издали пронзительный свист. Барон в сюртуке нараспашку выскочил на мостовую и, сняв цилиндр, украшенный сегодня кроме ожерелья из птичьих косточек еще и петушиным пером, шутовски поклонился:

— Мои приветствия, Эжен. А я, знаете ли, увидел вас в окно и вспомнил о вашем обещании подобрать мне достойного пса. Но, как я погляжу, вы торопитесь?

Эжен Пети, на полном лице которого сейчас совершенно отсутствовало привычное жизнелюбие, поставил на землю саквояж, и протянул пухлую, холеную ладонь Барону:

— Гведе, рад вас видеть. Жаль, времени совершенно нет — срочный вызов. А извозчик, как вы заметили, до сих пор отсутствует. Так что простите, но моим собаченькам пока придется пожить у меня в вольере. Инфлюэнца, Гведе! Бушует — страсть.

— То-то я смотрю, ваша сумка такая тяжелая. Однако, я не очень тороплюсь. Давайте мы подвезем вас куда нужно.

— Не стоит утруждаться, тем более мне — совсем в другом направлении. Элитная лечебница “Механикус витэ”. Слыхали? Кстати, а вот и мой экипаж!

Со стороны Букри действительно раздался звонкий топот копыт, и на рю Шапель лихо повернул фиакр цыплячье-желтого цвета. Барон укоризненно погрозил Пети пальцем:

— Право слово, эдак все ваши клиенты перейдут в разряд моих. С каких пор вы пользуетесь самыми дешевыми наемными экипажами Лютеции? С деньгами все действительно плохо? Могу ссудить немного на бедность.

Толстячок расхохотался:

— Оставьте, Гведе! Я же скоро выиграю пари, заключенное на вашу победу. Так что с ливрами у меня через несколько дней все будет отлично.

Семитьер прищурил глаза, словно подсчитывая что-то в уме:

— Так, то оно так. Но боюсь, этот выигрыш не особо исправит положение. При вашем разгульном образе жизни… Кстати, подсказка в клубе оказалась весьма кстати. Очень скоро мы выйдем на этого убийцу. Ритуальный мотив, кто бы мог подумать? А, вероятнее всего, так оно и есть. Кстати, давно хотел поинтересоваться: слухи говорят, что вы долгое время учились в Красной империи. Врут, поди?

Эжен Пети поправил ворот пальто, сел в экипаж и помахал Барону пухлой ручкой:

— Да нет, не врут. Заезжайте ко мне во вторник вечером, расскажу о тех чудесных годах. До этого — увы — занят. Работы — навалом! В субботу, к сожалению, вынужден отбыть в Гельвецию. Реактивы заканчиваются.

Барон хмыкнул и вернулся в салон ландолета:

— Пьер, трогайте. И помните, о чем мы с вами договаривались. Это очень важно.

Рю Шарль Эрлит встретила Барона привычной для пригорода тишиной. В этом районе, в основном, проживали ремесленники и заводчане. Поэтому пустые улочки с утра было вполне привычным делом. Мостовая здесь еще хранила следы былой аккуратности, а дома, хоть и не поражали великолепием, но оставались крепкими, как их хозяева — люди труда.

Скромное обиталище, принадлежащее мадам Жюли, оказалось одноэтажным домом с мезонином, сработанным из серого камня. Фасад его украшали узкие окна с деревянными рамами, уже утратившими бывшую чистоту красок. Над входом висела вывеска, подтверждавшая, что именно здесь имеет честь жить и творить свои кулинарные шедевры достопочтенная повариха.

Дверь из массива дуба, заскрипела. На пороге стояла, судя по колпаку, лично владелица дома, корпулентная женщина лет шестидесяти на вид.

— Приветствую вас, милостивая госпожа Жюли, — Барон изысканно шаркнул ногой. — Мы не знакомы с вами, а потому разрешите представиться. Барон Семитьер, делегат Управления безопасности. Вы позволите задать несколько вопросов, связанных с одним из ваших работодателей?

Суровое, багровое от длительного стояния у открытого жерла печи, лицо женщины от вкрадчивого тона потеплело:

— Проходите, пожалуйста. Правда, у меня не убрано…

Гведе вошел в просторную переднюю комнату, огляделся:

— Вы слишком критически относитесь к себе. У вас очень мило и уютно. А запах просто сводит с ума! Вы печете круассаны?

Повариха засуетилась и, метнувшись в кухню, тут же вернулась с блюдом свежей выпечки и глиняной кружкой молока:

— Да вы присаживайтесь, угощайтесь. Вас, наверное, интересует месье Шартрес? Я всегда утверждала, что работать нужно честно, а взятки брать — дело грязное.

Барон надкусил пышную булочку, замычал от наслаждения:

— Мадам Жюли, это бесподобно! Непревзойденно! Божественный вкус! Но ближе к делу. Нет, господин взяточник нас точно не интересует. По крайней мере, не интересовал до этого момента. А поговорить с вами я хотел бы о работе на графа Лаваля де Бриен.

Повариха нахмурила кустистые брови, отряхнула с подола приставшие крупицы муки:

— А я уже о нем все рассказывала вашим. Ну, коль надо, расскажу еще. Дуралей он, каких свет не видывал! Был нормальным человеком, а потом связался с этим Бланше и тем, вторым… расстригой. Вот они — страшные люди.

— Будьте добры, немного подробнее. Почему они страшные?

— Я работала у графа еще лет за семь до того, как он притащил этих проходимцев в свой дом. Его всегда интересовала всякая чертовщина, то книги скупал старинные за дурные деньги, то штуки разные вроде зеркал и амулетов. Ну у каждого свои увлечения, вреда это никому не причиняло. А потом он вернулся из Авзонии с этими двумя. Тут все и началось. Сразу скажу — своими глазами я мало что видела. Колдовали они в подвале, м мне туда хода не было. Да оно и не требовалось — мой удел кухня. А только и по заказам было видно, что-то изменилось. Раньше молодой хозяин предпочитал самые обычные блюда — консоме, паштеты, запеченная дичь. Ну изредка на него находило, и он просил приготовить что-нибудь изысканное. Навроде омаров. А тут — подавай им полусырую свинину, висланскую кровяную колбасу и все такое. И ели они теперь только в своем логове. И вот, относивший им туда блюда слуга, Иоанн, клялся мне на кресте: пустой совершенно этот подвал. А однажды, когда он выходил оттуда, то слышал, как внизу скрипит дверь. А только дверей там и не было никаких!

— Тайный ход, — кивнул Барон.

— Точно. Тайный. Но вообще, наплевать мне на придури хозяев, где они там кушают и чем мою еду приправляют. Платят — и отлично. А только потом начал граф набирать новых молодых служанок. И уж если хочешь попасть в его дом, быть молодой красоткой оказалось мало. Как-то привела я одну свою подруженьку на работу. А что? Платят щедро, не дерутся, щипцами морду не жгут. А только выгнал ее Бланше. Подруженька рассказывала, мол, спросил у нее — сколько времени она уже на сносях. Надо заметить, девочка моя и правда на пышечку похожа. Как сказала, что вовсе она никого не носит под сердцем, так он разозлился. Кричал, ногами топал. И выгнал ее. Совравши, мол. А она ничего лживого не говорила. А я стала подмечать — действительно, девчонок-то он берет исключительно тяжелых. И как только приходит время избавляться от бремени, обихаживает их, в отдельную комнату селит. Кормить просит по первому требованию.

— Заботливый! — хмыкнул Гведе.

— Какое там! — отмахнулась повариха. — Только рожают девочки, так он выплачивает им солидные деньги и выпроваживает. Мол, восстанавливать себя нужно после родов. Одну женщину, она двойню принесла, вообще на курорт отправил. Якобы, тяжкий удар это по организму.

Мадам Жюли доверительно наклонилась к лицу Барона и страшным шепотом продолжила:

— А только ни разу я не видела, чтоб уходили они со своими отпрысками! В “Тиффоже”, — так дом графа зовут — они оставались! И ни писка, ни плача я не слыхала. Точно вам говорю — людоеды они и кровопийцы. Детишек, небось, того…

— И что, никто не интересовался судьбой этих малышей?

— Майя, горничная, любопытствовала. Она вообще прямая как доска. Взяла и прямо так у графа и спросила: мол, куда младенчиков деваете? А он рассмеялся ей в лицо и сказал, что отвозят их в ясли специальные, где из них воспитывать будут настоящих дворян и офицеров. Даже карточку показывал. Мол, ясельки эти в солнечном Бильбао находятся, а там климат и воды весьма полезные.

— Это очень ценные сведения, достопочтенная госпожа. А вот у меня есть еще информация, будто вы лично, сами видели, как граф кровь в золото превращал. Наверное, сплетни это досужие?

Кухарка замялась:

— Не врут месье. Только просьба у меня прежде будет. Можете пообещать, что эти вампиры не доберутся до меня? Боюсь я.

— Будьте покойны. Никто вообще не узнает о том, что мы с вами беседовали.

— Ох, поверю на слово. А только очень страшно мне.

Семитьер вытащил из кармана жилета кожаное портмоне, извлек купюру в пятьдесят ливров:

— Я гарантирую вам полную неприкосновенность. И небольшую прибыль.

Мадам Жюли проворно спрятала деньги под корсаж:

— Дело обстояло так. Сидел как-то хозяин со своими прихлебателями у камина вечером. Вино пили. Как сейчас помню — день Святого духа это был. А тут привезли нам сыр. Домашний, прямо только из деревни. Знаете, какой сыр делают на “Пепельной ферме”? Язык проглотить можно. Вот я в честь праздничка Божьего и нарезала его на доску, пока свежий. И сама отнесла в залу господам. Почему сама? А хотела я, честно говоря, прибавку к жалованию выпросить. Принесла, угостила. Свою просьбу, как на духу выложила. Прелати начал было возмущаться “обнаглевшей чернью”, мной то бишь. А граф — добрый он — посмеялся только. Говорит мне, слышала ли я, что Христос умел воду в вино превращать. А он, стало быть, может сейчас дальше пойти. Золото из вина сотворить. Раскрыл он шкап и вытащил из него склянку. Шкап этот, надо сказать, всегда у него под замком был. Ага. Вытащил склянку, снял крышку и начал наливать оттуда в продолговатую такую прозрачную трубку из хрусталя. С дном запаянным. И пробкой заткнул. Вот, говорит, поставь это у горящей печи, чтоб жарко было, и жди утра. На рассвете чудо увидишь. А только я ж не дура — не вино это!. Что ж я, вонь кровищи не различу? А от скляницы той именно кровью и несло. Правда, взяла я эту трубку и все выполнила, как хозяин завещал. А утром, глядь, — действительно. Испарилась от жара кровь. А на дне — песок желтый. У меня дружочек есть, ювелир. Он проверил хитрой кислотой — точно. Высшей пробы золото. Только выбросила я его, не стала продавать. Незачем добрым людям с нечистью связываться. А потом, через месяц, и вообще уволилась с этого дома.

Барон встал:

— Вы даже не представляете, насколько помогли нам, драгоценная моя! А за свою безопасность не переживайте. Отныне вы находитесь под моим патронажем и тронуть вас осмелится только совершенно утративший разум безумец. Желаю здравствовать.

Семитьер, помахивая тростью, подошел к своему шофэру:

— Друг мой, ничего не изменилось. Правда, искать придется глубже, чем я думал. Скорее всего, у подозреваемого имеется секретная ритуальная комната в подвале. Впрочем, действуем по моему плану. Вы отправляйтесь туда первым. Я же доберусь до места пешком. Небольшая прогулка только пойдет мне на пользу.

Лютен кивнул, завел ландолет и уехал в сторону коммуны Обервилье. Гведе же поднял воротник и, напевая какую-то оперетку, отправился в том же направлении.

Спустя полчаса он уже стоял возле богатого трехэтажного манора — архитектурного призрака эпохи короля Луи XIII, чья тень незримо витала над широкой пешеходной улицей, носящей имя Эдуарда Пуассона. Построенный из тяжелого, темного камня, состаренного временем и влажным дыханием заводов, дом выглядел абсолютно мертвым. Будто некое потустороннее чудовище, покинувшее свою могилу, он застыл, возвышаясь над парком. Его фасад, строгий и симметричный, нес отпечаток семнадцатого века: высокие витражные окна, обрамленные наличниками, и массивные угловые башенки, увенчанные остроконечными шпилями, словно копья, пронзающие серое, низкое небо. Судя по всему, архитектор действительно вдохновлялся замком “Тиффож”.

Открыл ему отлично вышколенный дворецкий в идеально выглаженном фраке:

— Гведе Лючиани, репортер “Suare” к господину де Бриен. Мы пишем о знаменитых гражданах Лютеции.

— Ожидайте.

Вернулся слуга только спустя четверть часа. Барон успел с любопытством отметить, что граф определенно склонен к готической романтике: мрачные тона, искусственно состаренный кирпич стен без единого следа гобеленов, хрусталь и картины, изображающие великих деятелей прошлого, в тяжелых, позолоченных рамах. Их строгие лица, выписанные маслом, следили за каждым шагом гостя. Просторный вестибюль освещался голубым светом газовых рожков, что отбрасывали длинные тени на мраморный пол, выложенный черно-белыми плитами в шахматном порядке.

— Месье репортер? Следуйте за мной.

Дворецкий провел гостя в библиотеку, где в подушках мягкого кресла утопал потомок славного маршала. Его четырехсотлетний пращур в доспехах сурово взирал на Барона с огромного портрета на стене. Высокие потолки с лепниной в виде сплетенных ветвей поддерживали массивные дубовые балки. Полки шкафов ломились под тяжестью фолиантов, свитков и вручную переплетенных трактатов, чьи корешки источали слабый запах воска и плесени.

На длинном столе из черного дерева лежали инструменты: реторта с остатками коричневой жидкости, бронзовая астролябия. Рядом с ними стоял человеческий череп, окованный медью. На его лобной кости был вырезан странный символ, напоминающий арабскую четверку. В углу тикали напольные часы. Воздух был напитан смесью ароматов — старое дерево, сырость, эфир и восточные благовония.

Слуга указал на стул напротив графа. Лаваль де Бриен молча сверлил пришельца таинственным взглядом. Это был мрачный сорокалетний мужчина, с острыми, хищными чертами лица: высокие скулы, тонкий нос и пронзительные серые глаза, в которых читались холодный расчет и легкий намек на безумие. Он был одет в черный фрак с высоким воротником и вышитыми на лацканах оккультными символами. Под фраком была надета белая сорочка с кружевным жабо. На шее господина висел медальон с миниатюрным портретом девушки в доспехах. За спиной дворянина вытянулся в струну крепкий, лысоватый господин, кривой на один глаз, держащий в руке серебряный кубок с вином. Бывший католический священник по фамилии Прелати. Семитьер про себя усмехнулся, но внешне подал виду.

— Добрый день, месье граф! Меня командировали к вам из еженедельника “Suare”, чтобы записать для читателей журнала рассказ о вашей удивительной жизни, — затараторил Барон, буквально на глазах перевоплощаясь в прожженного газетчика.

Наперсник графа наклонился и что-то прошептал. Хозяин дома кивнул и неожиданно высоким голосом спросил:

— О, это прекрасно! Как поживает ваш редактор, месье Левин?

Барон удивленно поднял левую бровь:

— Вы ошиблись. Месье Левин пишет для “Вечерки”. Нашего старика зовут фон Эрвас. Но все равно очень приятно, что такие важные персоны живо интересуются прессой!

Граф расслабился и даже попытался улыбнуться:

— Простите, месье…

— Лючиани, господин де Бриен.

— Действительно. Сейчас у нас есть масса недоброжелателей и завистников, желающих проникнуть в наши тайны, а потому я был вынужден пойти на эту маленькую проверку. Итак, спрашивайте. Что интересует вашего редактора?

Семитьер, важничая, вытащил из сюртука блокнот и карандаш, с серьезным видом полистал его. Поднял взгляд на своего визави:

— В высшем свете ходят слухи о том, что вы — алхимик. Это правда?

— Чистейшая. Я основал орден “Новая заря” и мы практически вплотную приблизились к созданию философского камня.

— Как же, наслышан. Кажется, своим знаком вы избрали символ древнеримского архитектора Витрувия? Правда, во вскрытом виде и с разложенными по краям органами. Вполне сочетается с вашим домом — прямо картинная галерея для любителей мрака. Подскажите, где вы учились резать плоть? Или этот талант просто пришел с возрастом? Только не говорите, что убивать вы начали из-за дурных отношений со своим папенькой!

Граф вскочил на ноги, сжав кулаки. Барон поднял руку вверх, приложив вторую к уху, будто прислушиваясь. В коридоре раздался глухой звук удара, чей-то сдавленный хрип. Дверь распахнулась, на пороге стоял Пьер Лютен. За его спиной виднелись ноги лежащего на ковровой дорожке дворецкого. Прелати отшвырнул в сторону кубок и бросился к стене, на которой висела солидная коллекция холодного оружия. Подручный Барона молниеносно поднес к губам деревянную трубку длиной в ладонь и резко в нее дунул. В шее чернокнижника алым цветком расцвели перья дротика. Он охнул и тяжело осел на пол. Гведе щелкнул хитрым замком на трости и извлек из нее длинное тонкое лезвие, направив его в грудь графа:

— Присядьте, де Бриен. Впрочем, мое чутье могильщика подсказывает мне, что сидеть вам осталось недолго.

Лютен подошел к Барону и зашептал ему на ухо. Барон хмурился и изредка кивал. Когда слуга закончил отчет, Семитьер благодарно кивнул:

— Спасибо, дружище. Будьте так добры, найдите телефонный аппарат и расскажите все то же самое Раффлзу.

После этого он развернулся на каблуках и вперил колючий взор в лицо несостоявшегося алхимика:

— Продолжим. Так когда вы начали кромсать трупы и для чего это вам? Небось, скажете, что сие велел проделывать сам Сатана?

Де Бриен стиснул подлокотник так, что побелели костяшки пальцев, но голос его оставался ровным:

— Что вы несете, Лючиани? Или как там вас зовут в действительности? Я ученый, а не мясник с рынка и у меня нет нужды что-то “кромсать”. Если вы обвиняете нас в чем-то, то делайте это прямо, а не морочьте мне голову.

— Можно и не морочить. Только сперва сообщите мне, где вы находились в ночь на понедельник, когда была обнаружена зверски убитой некая Даница Новакович? Судя по тому, что я видел, ей весьма искусно вскрыли грудную клетку и наполнили ее ливером. Выглядело как работа мастера — вроде вас. Кстати, зовут меня Барон. Барон Гведе Семитьер. И я не могу сказать, что рад знакомству.

Спокойно, но с легким раздражением в голосе, граф ответил:

— Я не покидаю свой дом по ночам. И уж тем более, не шляюсь по трущобам за какими-то, судя по фамилии, сербками. Это ваши фантазии, а не мои. Гляжу, у вас значок могильщика. Лучше бы вы занимались своим делом. Теперь же я точно вызову вас на дуэль и проткну, как перепелку.

В голосе Семитьера прорезался металл:

— Фантазии? Возможно. Но вот что любопытно — свидетель видел рядом с трупом фигуру человека, одетого как дворянин. А ваша одежда внизу… Ах, да, забыл сказать. Мой слуга обнаружил подземный ритуальный зал, о котором вы, конечно же, ничего не знали. Понимаете, тайны, они как хорошее вино. Их всегда стоит в первую очередь искать в погребе. Так вот, ваша одежда, найденная в подземелье, испачкана кровью. Или это вы варили алхимические зелья и случайно порезались?

Де Бриен нервно сжал руками подлокотник кресла:

— Что вы несете? Какая кровь? Да, моя рабочая одежда изрядно запятнана. Но если вы отдадите ее в любую завалящую лабораторию, там быстро определят, что пятна от вина или кармина! Мои занятия это наука. А у вас ничего нет, кроме домыслов и незаконного проникновения в чужой дом.

— Наука, говорите? Забавно, что она у вас пахнет эфиром и смертью. Скажите-ка, месье де Бриен, как вы объясните стеклянные сосуды в вашем подвале? Один из них, к слову, еще теплый — будто кто-то недавно вынул из него… например, печень. Или это тоже часть вашего «философского камня»?

— Вы. глязный ублюдок! Вы шарили в моем доме без дозволения! Это не доказательство. Сосуды — для химических опытов, а не для ваших грязных выдумок. У вас нет права здесь копаться!

Барон подошел вплотную к графу и наклонился к его лицу:

— Право? Даже у мертвых детей прав больше, чем у вас. Тех самых, чьи обугленные кости можно найти в очаге, в вашей лаборатории.

— Какие еще дети? Мы бросали в огонь остатки ужина. Все это не больше, чем выдумки черни, боящейся всего, чего не в состоянии понять своим скудным умом. Мои труды — исключительно направлены на прогресс!

Барон рассмеялся:

— Вы побледнели, граф. Знаете, если бы Сатана, о котором вам так упорно рассказывал ваш, к сожалению, ныне покойный друг Людовик Бланше, действительно существовал, то он презрительно отвернулся бы от вас. Ваша душа не стоит и трех экю. Особенно после того, как вы хладнокровно убили минимум девять младенцев. Глупая привычка нотариуса — скрупулезно вести заметки. На этом прокалываются слишком многие. Вы же не будете утверждать, что записи внизу — черновик для бульварного романа ужасов? Даже если и сделаете такую попытку, поверьте, Прелати непременно подтвердит, что все записи сделаны его рукой. Или вы скажете, ваша “наука” немыслима без плача истязаемых детей?

Лаваль де Бриен на какое-то время замолчал, тупо глядя на Семитьера, раскуривающего сигару. Наконец, разлепил ссохшиеся губы:

— Да. Были и такие опыты. — Тон его до краев наполнился презрением. — И я до сих пор считаю, что десяток никчемных жизней — малая цена, которую стоит уплатить за знание. Уж вы то, копающийся в трупах человек, должны понимать это лучше других.

Барон выглянул в окно, высматривая экипаж жандармерии.

— Понимать? Я действительно вскрываю мертвые тела, граф. Выискивая мельчайшие знаки, которые оставляет Смерть. Но нас отличает еще один нюанс: трупы привозят в морг уже в готовом виде. Мне нет нужды создавать их самостоятельно. Я занимаюсь наукой. А вы… вам не нравится сравнение с мясником? Другого у меня для вас, увы, нет. Вы — мясник. Только лишь в бархатном камзоле, а не в пропитанной потом рубахе. Кстати, у вас осталось совсем немного времени до того, как инженер-сыщик поднимется сюда и наденет на вас и вашего друга кандалы. Можете использовать его, чтобы помолиться. Хоть Сатане, хоть своему философскому камню. Впрочем, ни то, ни другое вам не помогут.

В библиотеку вошел командан Франсуа Раффлз и сопровождающие его жандармы. Без лишних слов они заковали графа и увели наружу. Франциска Прелати, до сих пор лежащего без сознания после ядовитой иглы им пришлось выносить на руках.

Семитьер вальяжно подошел к журнальному столику и наполнил два бокала коньяком:

— Ну что, Раффлз? Опять всю работу за тебя выполнили другие?

— Иди к черту, Гведе. Сам же сказал, что хочешь побеседовать с ним без представителя власти!

— Согласен, претензию снимаю. К тому же вы потратили бы кучу времени на то, чтобы получить очередное разрешение на обыск. Впрочем, честно говоря, то, что мы вывели на чистую воду этого палача, даже не моя заслуга. Орден за успешную операцию по праву принадлежит Лютену.

Раффлз отпил из бокала, довольно прищурился, наслаждаясь напитком:

— А как ему-то удалось попасть в подвалы этого домины?

— О, мой дворецкий обладает поистине уникальными талантами. В свое время, когда они вместе с бандой грабили особняки богачей, он мог найти тайник с драгоценностями даже там, где его изначально не было. Опыт, Франсуа! Вот, это я и ценю больше всего в людях. Ну, моя работа здесь, пожалуй, окончена. Несмотря ни на что, я доволен собой. Как ни крути, а убийца все-таки попался. Пусть и не тот, которого мы ожидали.

— Откажешься лично посмотреть на лабораторию этих живодеров?

Барон махнул рукой:

— Ай, да что я там увижу нового? Ставлю пять ливров против ста, что ничего такого, что удивило бы меня, в этой лаборатории нет. Мраморная пентаграмма, выложенная в полу, очаг, каменный стол — конечно же, круглый. И куча дребедени по типу кинжалов, талисманов, треножников. жаровен и реторт. Я жалею только об одном: Лютену пришлось убить негодяя Бланше и он не сможет лично ответить за совершенные преступления.

— Собаке — собачья смерть.

— В общем, да. Просто мне хотелось бы лично пообщаться с человеком, который так ловко умудрялся манипулировать графом, убеждая его в том, что потакание садистическим наклонностям и есть алхимические упражнения.

Семитьер раскланялся и уехал, а обыск особняка затянулся весьма надолго. Когда стрелки на карманном хронометре почти сошлись на отметке 8, в подвал огромными скачками перепрыгивая через ступени, ворвался совсем молодой безусый парнишка в форме жандарма:

— Ваше превосходительство! Возле Пер Лашез обнаружили труп. По всем признакам — дело рук Мясорубки.