Барон Семитьер: Мясорубка

Эпилог

“Reverend, reverend,

Is this some conspiracy?

Crucified for no sins

An image beneath me”

Pantera, "Cemetery Gates"

Воскресенье, 12 марта, раннее утро

Жители рю Пажоль встречали очередное утро, затянутое серым пологом тумана, пропитанного угольной гарью и сыростью. В бедном квартале Ла Шапель, среди покосившихся домов и кривых улочек, собралась небольшая толпа — проводить в последний путь Марианну Корви. Роза стояла у гроба, сжимая в руках скромный букетик фиалок — любимых цветов покойной. Местные жители с изумлением глазели на процессию. Одетые в лохмотья дети тянули шеи, разглядывая богато украшенный катафалк и восседающего на козлах Лютена, а старики шептались о “мертвячьем лекаре”, чья неожиданная щедрость казалась им одновременно благодатью и проклятием.

Соседи, случайные зеваки и даже местные апаши сегодня собрались у дома, в котором жила рано осиротевшая девушка. Сейчас она лежала в обитом бархатом гробу, украшенном тонкой, изящной резьбой, покоящемся на катафалке. Лежала и улыбалась. Ее искусно загримированное лицо словно вновь ожило: на щеках проступил легкий румянец, губы тронула мягкая улыбка, а золотистые локоны обрамляли голову, подобно нимбу. Марианна выглядела сказочной красавицей, уснувшей после кусочка заколдованного яблока.

“Барон подарил ей достоинство, которого она не знала при жизни”, — подумала Роза, поправляя на груди покойницы ворот пышного белого платья.

Процессия тронулась с места, и шумная обычно улица замерла: люди выходили из домов, снимали кепи и шляпы, молча провожая скорбный кортеж. Впереди шагал отец Рено, священник из церквушки Святой Жанны. Его старая сутана была залатана, но голос звучал твердо, разнося псалмы над мостовой. За ним следовали музыканты — два скрипача и флейтист, и печальная мелодия, которую они исполняли, вплеталась в утренний воздух, отражаясь от облупленных стен.

Наконец, кортеж достиг Пер Лашез. Кладбище раскинулось в тумане, его булыжные аллеи вились среди мраморных статуй и ржавых крестов. Здесь воздух был легче, пахнул мокрой землей и опавшей листвой, а гул заводов доносился лишь слабым эхом. Могилу для Марианны вырыли на краю, под сенью старого дуба. Когда гроб опустили в землю, отец Рено завершил молитву, и Роза шагнула к яме. Она бросила фиалки на крышку домовины и тихо сказала:

— Прощай, Марианна. Ты была солнечным лучиком во тьме моей жизни. Пусть земля тебе будет пухом.

Люди начали расходиться, но Роза осталась у могилы, глядя на свежий холм. В ее душе смешались пустота и покой: Марианна больше не знала боли и нищеты, ее борьба закончилась. Глаза девушки блестели от слез, но в них читалась решимость. Лютеция выжгла ее наивность, оставив лишь закаленный дух, а Барон подарил шанс начать нормальную жизнь.

Над кладбищем пролетел цеппелин, его тень скользнула по земле, словно прощальный взмах крыла. Роза подняла взгляд к небу и слабо, но искренне улыбнулась. Марианна обрела свободу, ее дух воспарил над Лютецией, оставив за собой лишь память и надежду.

Воскресенье, 12 марта, полдень

— Пьер, вы не видели мастера Семитьера? — Роза вошла на кухню, где у пышущей жаром печи священнодействовал дворецкий.

— Если я не ошибаюсь, он сейчас в покойницкой. Проводит ревизию. Вообще, Барон не любит, когда ему мешают, но мне кажется, от вашей помощи он не откажется.

Девушка кивнула и, ежась от перспективы провести некоторое время в мрачном и пугающем подвале, направилась к лестнице. Еще на нижних ступенях, через наполовину прикрытую дверь, она услышала негромкое пение. Кажется, это была старая колыбельная “Рождество сверчка”. Стараясь производить как можно меньше шума, Роза вошла в подземный зал морга. Гведе Семитьер сидел за столом, уткнувшись в какие-то бухгалтерские книги, стопкой стоящие перед ним. Услышав шаги он поднял голову:

— Девочка моя, вы очень вовремя. Как у вас обстоят дела с точными науками?

— Считать я умею. — Она взяла табурет с крутящимся сиденьем и села напротив Барона. — Чем я могу вам помочь?

Могильщик рассмеялся:

— Если честно, я и сам неплохо справляюсь. Просто всей чернотой своего сердца ненавижу бухгалтерию. Вообще, я уверен, что в этом мире есть только две вещи, избежать которых невозможно. Это смерть и налоги. Но если первая хотя бы интересна, то вторые заставляют меня зевать. Короче говоря, мне просто очень скучно. Так что, доставьте мне удовольствие — присоединяйтесь.

Спустя некоторое время Роза прекрасно поняла, о какой скуке говорил ее наниматель. Учет количества проданных гробов, денег, потраченных на музыкантов и землекопов ужасно утомлял. Барон продолжал мурлыкать свою песенку, изредка прерываясь на то, чтобы подбросить своей помощнице новый поток цифр. Наконец, девушка не выдержала:

— Мастер Семитьер, мне не дает покоя один непонятный момент. Вы позволите уточнить у вас кое-что?

Барон ухмыльнулся:

— Почему я должен ответить вам отказом, дитя? Спрашивайте, конечно.

— Когда вы вернулись с телом… Мясорубки, вы говорили о его смерти слишком легко. Простите мое невежество, но мне показалось, что до этого момента вы отзывались о нем с определенной злостью. А после того, как он умер, у меня сложилось такое впечатление…

— Что он стал для меня чем-то несущественным?

— Да.

— Вы абсолютно правы, моя дорогая. Кодекс Смерти учит тому, что врага нужно ненавидеть только пока он жив. После гибели он перестает быть врагом, становясь в один ряд с теми, кто умер дома на подушке, на больничной постели или на поле боя. Таковы условия высшей справедливости, Роза. Относись к мертвым с уважением и Незванная невеста ответит тебе тем же.

— Месье Франсуа рассказал мне, что вы каким-то чудесным образом не позволили умереть тому тевтонцу, что хотел меня убить. Мол, он должен занять свое место за решеткой для подсудимых. Почему же вы не смогли таким же образом оживить Мясорубку?

Барон встал со скрипнувшего под ним стула и жестом пригласил девушку следовать за ним. Подойдя к своему шкафу, в котором хранились склянки с душами усопших, он широко распахнул его створки, демонстрируя Розе свои сокровища:

— Помните, я говорил вам, что держу здесь души тех, кто в будущем может оказаться мне полезен?

— Конечно.

— Так вот. В моей коллекции кого только нет — философы и поэты, революционеры и шпионы, политики и торговцы. Всех не перечислить. И у каждого из них есть шанс исправить то, что они сотворили при жизни, помогая мне. Здесь нет только тех, кто заслужили отдельное наказание. Вы слышали, мон шер, о том, что в каждой мировой религии есть свой ад?

— Само собой.

— Открою вам один небольшой секрет — все это не многочисленные ады, а то, что представители Ватикона зовут “чистилищем”. Ад только один, и это очень страшное место. Вечность наедине со своими страхами и страстями. Туда отправляются те, кто заслуживает настоящее наказание. Но, вот незадача, даже у загробных судей хватает бюрократических нюансов. И часто бывает так, что настоящее чудовище, вроде Пети, может из-за проволочек попасть в христианское “пекло”. Например, потому, что успел вполне искренне раскаяться в совершенных грехах перед казнью. Недурная лазейка, не правда ли?

— То есть, справедливости нет и на том свете?

— Справедливость есть. Но она весьма избирательна, дитя мое. Так, например, доктор Фаустус был вырван из рук Мефистофеля ангелами. хотя по справедливости должен был коротать вечность в преисподней. Но это литературный пример. Тем не менее, мне очень не хотелось бы, чтобы он мог воспользоваться юридическим несовершенством небесной пенитенциарной системы и избежал справедливого наказания. Поэтому Эжен Пети и был препровожден мной прямо в истинный Ад. В обход ряда процедур. Ну а для того, чтобы его страдания были максимально ужасными, я воспользовался одним древним рецептом яда.

— Вы отравили его?

— По сути — да. Но не до конца. Еще некоторое время его тело будет жить в гробу. А галлюциногенный эффект отравы усилит охвативший его ужас до крайности.

— Но зачем?

— Вы невнимательны, мон ами. — Барон погладил Розу по волосам. — Его душа проведет вечность в мучениях, которые основываются на его самых лютых страхах и терзаниях совести. И время, проведенное в могиле сделает их настолько утонченными, что последующая боль превратится в невыносимую. Вы просили наказать этого человека самым жестоким образом — и я выполнил вашу просьбу.

Роза потрясенно покачала головой:

— Вы страшный человек, Барон!

— О Легба! Вы даже не представляете насколько. Но все это лирика, а нам пора возвращаться к ненавистным расчетам. Давайте поторопимся, у меня днем еще есть дела, а вечером Раффлз пригласил нас обоих в ресторацию. Так сказать, отпраздновать успешное завершение расследования.

Воскресенье, 12 марта, около 16 часов

— Мадам Мантень? — Барон протянул уставшей женщине в видавшем виды домашнем халате свою визитную карточку. — Мне хотелось бы побеседовать с вашим мужем.

В дальней комнате захныкал ребенок. Дама выругалась и заорала:

— Жан, к тебе!

В прихожую, зевая, вышел толстяк в роскошной голубой пижаме и халате с кистями:

— Барон Семитьер? Неожиданный визит. Что вам нужно?

Гведе молча развернул вчерашнюю “Le Petit Journal” со статьей о поимке Мясорубки:

— Изволите выдать причитающийся мне выигрыш? Хочу напомнить, что по условиям пари, вы также должны пробежаться в подштанниках до Триумфальной арки, прилюдно признавая себя глупцом.

Чиновник вальяжно протянул руку за газетой и с важным видом медленно прочитал заметку. Пожал плечами:

— Не вижу причин считать вас победителем в нашем споре. Более чем уверен, что жандармы попросту схватили первого попавшегося человека с темным прошлым и повесили на него всех собак. Подождем которое веря, чтобы убедиться в том, что убийства прекратились. Думаю, пяти лет вполне хватит.

Барон зябко засунул руки в карманы пальто. Он говорил тихо, почти ласково, даже улыбаясь, но глаза его были холодными, как зимняя Сена:

— Месье Мантень, вы слышали когда-нибудь о плачущей графине? Позвольте я расскажу вам ее прелюбопытнейшую историю. В конце сороковых годов, буквально сразу после войны, в Лютеции жила весьма эксцентричная дама. Луиза Бларе, кажется. Голубых кровей художница, завсегдатай самых модных салонов столицы. Помимо довольно-таки посредственной мазни, мадам Бларе была известна своей склонностью к азартным играм и риску. Ее страсть и адреналиновая зависимость привели ее в один из притонов на самом дне города, где раз в неделю собирались подобные ей игроманы. К сожалению, наша героиня тогда проигралась в пух и прах. Графиня осталась не только без единого экю, но и без принадлежащей ей недвижимости. Дальнейшая ее судьба является загадкой. Одни говорят, что она, окончательно потеряв голову, поставила на кон свою жизнь. Другие утверждают, будто мадам Бларе обвинила игроков в мошенничестве и отказалась платить. Вследствие чего ей перерезали глотку, а труп сбросили в Сену. Одним словом, версий множество.

— Вы пытаетесь мне угрожать??? — голос буржуа сорвался на фальцет.

Семитьер поднял руки в примирительном жесте:

— Как вы могли такое подумать! О каких угрозах может идти речь? Я рассказал вам эту историю к тому, что и по сей день призрак несчастной женщины бродит по улицам Лютеции, преследуя тех, кто отказывается расплачиваться по счетам. Особенно в том случае, если вексель был подписан в процессе спора или карточной игры. Поговаривают, что глупцы, которые пытаются избежать справедливой оплаты, буквально сходят с ума из-за преследующей их по ночам графини. Один из пациентов приюта для душевнобольных Россини утверждал, что в лечебницу его привели именно ее рыдания.

Жан Мантень хмыкнул:

— История крайне интересная, но пугать ею меня бесполезно. Святая вода из Лурда и животворящий крест, освященный в соборе Богоматери вышвырнут прочь из моего дома любое привидение. А теперь — прошу простить. У меня есть дела более важные, нежели выслушивать небылицы от безумного могильщика.

Дверь с треском захлопнулась. Барон пожал плечами:

— Что ж. Мое дело было предупредить. — В его руках появился пухлый хрустальный фиал. Вытащив зубами пробку, он поднес узкое горлышко к замочной скважине. Из сосуда вырвалась тонкая струйка тумана, после чего исчезла в жилище чиновника.

Семитьер довольно хмыкнул и, постукивая тростью по стене, направился по лестнице к выходу.

Понедельник, 13 марта, вечер

Ресторан “Золотая антилопа” расположился на углу бульвара Сен-Мишель, в самом сердце буржуазной части столицы, где воздух пах не углем, а лавандой и духами. Здание его выделялось среди соседних домов резными карнизами и витражами. Над входом висела бронзовая вывеска, которая поблескивала в тусклом сиянии уличных ламп, а изнутри доносились приглушенные звуки струнного квартета, вплетенные в легкий гул разговоров.

Внутри заведение выглядело царством роскоши и респектабельности. Зал освещали люстры из хрусталя и бронзы, подвешенные на цепях к потолку, расписанному сценами охоты на мифологических животных. Стены, обитые темно-зеленым бархатом, украшали картины в позолоченных рамах — портреты красавиц с холодными глазами и пасторальные пейзажи галльских деревень. Столы, накрытые белоснежными скатертями, сверкали серебряными приборами и фарфором, а официанты в черных фраках двигались бесшумно, словно тени, разнося изысканные блюда.

Роза, Барон и Франсуа Раффлз сидели у окна, выходящего на бульвар. Девушка, непривычная к такой пышности, осторожно держала бокал с рубиновым вином, ее черное платье от Барона выглядело скромно, но изящно среди ярких нарядов других гостей. Инженер-сыщик, щеголяющий в форменном мундире, также казался здесь чужаком. Барон же, в своем похоронном фраке с золотыми пуговицами, смотрелся как хозяин этого мира — его бледное лицо и горящие глаза притягивали взгляды, а трость с серебряным черепом ворона на рукояти лежала рядом, словно молчаливый страж.

На столе перед ними красовались блюда, достойные королей: жареный фазан под соусом из трюфелей, устрицы в маринаде, поданные на серебряных тарелках, и десерт — шоколадный мусс, украшенный съедобным золотом.

Официант, с поклоном поставивший перед Бароном поднос с тушеным кроликом в вине, тихо произнес:

— Блюдо от шеф-повара за счет ресторана. Изысканная кухня Гельвеции отлично будет звучать под аккомпанемент красного андалузского. Сто ливров за порцию.

Роза ахнула, Раффлз приподнял бровь, а Барон, отрезав кусочек мяса, лениво усмехнулся:

— Сотня монет за кролика? Ха! За такие деньги я бы воскресил его, чтобы он сам доплатил за честь быть мной съеденным. Впрочем, смерть всегда дорого стоит — особенно если ее подают с гарниром.

Роза смущенно улыбнулась, а Раффлз фыркнул, скрывая смех за бокалом.

— Барон, Роза, к слову, вы слышали о том, что было сегодня утром на площади Бонапарта у арки?

Семитьер утер губы, заинтересованно посмотрел на друга:

— Нет, но надеюсь, ты расскажешь.

Инженер-сыщик расхохотался:

— Лучше, чем репортеры “Скандалки” я рассказать сделать не смогу. Извольте ознакомиться. — С этими словами он протянул Барону смятый газетный лист. Гведе откашлялся и прочел вслух:

“Сегодня утром Елисейские поля, сияющий центр нашей славной столицы, стали ареной невиданного позора. Некий полоумный малый, лишенный всякого стыда и одежды, носился по бульвару, вопя во все горло и пугая добропорядочных граждан. Его крики — "Графиня, простите! Я ваш навеки!" — разносились над мостовой, заставляя дам падать в обморок, а кучеров терять управление.

Свидетели утверждают: этот несчастный, чье имя пока остается тайной, выскочил из переулка близ Фобур Сен-Оноре в чем мать родила, с растрепанными волосами и безумным взглядом. Он бросался к прохожим, умоляя передать его мольбы некой графине Л. "Она сводит меня с ума!" — кричал он, пока жандармы, наконец, не скрутили его под громкий свист толпы.

Кто эта таинственная графиня? Уж не та ли светская львица, что недавно блистала на балу у герцога Орлеанского? Говорят, ее холодный нрав сломал не одно сердце, но чтобы довести беднягу до такого — это уже нечто! Или, быть может, он — жертва карточного долга, проигравший все, вплоть до панталон? Читатели, пишите нам свои догадки! А пока Лютеция гудит: любовь ли это безумная или просто дурной спектакль? Одно ясно — Елисейские поля еще не видели такого срама!”

Барон хмыкнул:

— Хоть в чем-то столичные писаки не ошиблись. Карточный долг, господа, вещь святая. Однако, я не думал, что нервов Жана Мантеня хватит всего на сутки. Нужно будет наведаться к нему, как только его перевезут из кордегардии в мягкую комнату Сальпетриера.

Раффлз вытаращил глаза:

— Ты знаешь этого бедолагу?

Гведе сделал глоток из бокала:

— Не настолько он несчастен. Так… легкое помешательство.

— И ты не имеешь к этого никакого отношения?

— Имею. И самое прямое. Впрочем, ничего страшного. Небольшое проклятие, которое исчезнет сразу же после того, как я положу в карман честно выигранные у него триста ливров.

К столу неспешно прошествовал метрдотель в идеально подогнанном фраке и, разгладив пышные усы, зашептал что-то инженер-сыщику на ухо. Тот нахмурился и, попросив простить его, покинул зал. Роза отпила еще каплю вина, после чего внимательно посмотрела на Барона своими огромными глазами:

— Мэтр Семитьер… То есть, Барон. Я хотела еще раз поблагодарить вас за то, что выхлопотали бедняжке Марианне место на дорогом погосте. После всего, сделанного вами, наверное, я у вас нахожусь в пожизненном неоплатном долгу?

Могильщик улыбнулся своей загадочной улыбкой, от которой у девушки до сих по телу пробегали мурашки, протянул руку и погладил Розу по тыльной стороне кисти:

— Долг передо мной? Вы смешите меня, ма шери. Я не настолько щедр, чтобы раздавать свою благосклонность под проценты. Бесспорно, мне очень лестно слышать уверения в вечной преданности. Тем не менее единственное, чего я требую от вас — это никогда не трогать мои инструменты и не умирать до получения заработной платы. Мне кажется, этого будет вполне достаточно для проявления благодарности.

За стол вернулся Франсуа Раффлз. Он заметно нервничал, кусал губы и ежесекундно стирал несуществующие капли пота со лба. Первой не выдержала Роза:

— Месье Раффлз, что у вас произошло? Может быть, вам нужна помощь?

Командан Управления общественной безопасности одним глотком опустошил бокал, налил следующий:

— На Гарансьер зверское убийство. Некто единым махом прекратил существование самого известного аристократического семейства Лютеции — Корбюзье. Гведе, я понимаю, что ты свободный человек и у тебя своих дел предостаточно. Но я вынужден спросить: не составишь мне компанию?

Барон Гведе Семитьер в притворном ужасе закатил глаза:

— Лютеция не меняется. Она все так же обожает загадки, как я — игры. Ну что ж, посмотрим, кто кого переиграет на этот раз!