Барон

Дева

Клинки высекли искры, настолько сильный был удар. Антуан увернулся от очередного выпада своего противника. Ловкого и сильного рыцаря, которого звали Жак. Антуан и Жак быстро подружились, всего за пару дней нахождения Антуана в замке Кантель, в гостях, как назвал фактическое заточение барон Жоффруа.

Воины кружились, словно танцоры, взмахивая элегантно мечами и прикрываясь небольшими баклерами[23]. Вот Жак сделал ложный выпад, а затем, увернувшись, попытался нанести удар по бедру своего оппонента, но Антуана очень хорошо обучил сэр Тибо. Поэтому юноша сделал уворот, из-за чего из-под его каблуков вылетели комья земли, а после чего, совершив контратаку, стал теснить своего оппонента, нанося экономные, но в то же время сильные удары уже по баклеру Жака. Рыцарь отступал, прикрываясь щитом. Но стоило Антуану совершить крошечную, незаметную для глаза простого обывателя или плохо обученного стражника ошибку, как Жак сделал выпад вперёд и ткнул его мечом прямо в живот. Клинки были турнирными, то бишь затупленными, поэтому Антуану это не принесло никакого вреда, тем более что он был в стёганой куртке до колен и в шлеме. Они проводили дуэли практически ежедневно. И за этот период Антуан научился владеть мечом так, как никогда раньше. Всё-таки вести обучение по-настоящему, в замке, под руководством опытных рыцарей — это не то же самое, что странствовать по землям, и учиться лишь у одного старика. К тому же Антуан начал понимать, что, скорее всего, его бывший наставник был самоучкой, хоть и талантливым.

Противится барону Антуан не мог. Всё равно он оказался чересчур сильно потрёпан во время битвы с колдуном, а затем после столкновения с зловредным мастером над оружием замка де Кантель сэром Калибаном. Последний вообще возненавидел Антуана, как только тот оказался в замке. Он настоятельно рекомендовал своему господину заточить юношу в подземелья и посадить на цепь, а кормить только собачьей овсяной, чтобы не подох. Конечно, после такого Антуан отвечал могучему рыцарю взаимностью. Они раскланивались друг с другом, но Антуан слал своему противнику проклятия в мыслях, и каждый день готовился к бою, тренируясь, благо оружейная барона была к его распоряжению, а молодой рыцарь Жак, который долго был оруженосцем барона, а теперь стал рыцарем и телохранителем молодой жены барона, согласился обучить Антуана разным приёмам, которые рыцари изучают в замке. Калибан же постоянно нашёптывал барону всякие безосновательные гадости про Антуана, и был бы рад увидеть последнего на виселице.

Он дал Антуану книги, про рыцарей и обучающие пособия по методикам ведения боёв. А также по два часа ежедневно сражался с ним на тренировочном ристалище тренировочными мечами. За это Антуан был безумно ему благодарен.

По-сути Жак оказался единственным нормальным человеком среди нелюдимых и запуганных слуг барона де Кантеля.

— На сегодня достаточно! — тяжело дыша сказал Жак. Он опустил тренировочный щит и упёрся мечом в песок. — У тебя, видать, был хороший наставник! — Сказал он.

— Да. — не без удовольствия ответил Антуан. — Его звали сэр Тибо! Величайший и благороднейший рыцарь которого я знал.

— А ты знал много рыцарей? — насмешливо спросил сэр Жак.

Антуан задумался, немного смутившись. Он всегда смущался, когда кто-то упоминал его низкое происхождение. Он этого стеснялся. Хотя сэр Тибо всегда повторял, что не стоит забывать о корнях.

— Ты меня снова подзадориваешь! — пробормотал Антуан, залившись краской. Жак в ответ расхохотался. Высокий, с крепкими и поджарыми мускулами, Жак был вровень с Антуаном, только у Жака волосы вились, и он носил небольшую, очень короткую бороду. Женщины были от него без ума. Все служанки замка провожали его масляными глазками, сэр Калибан терпеть его не мог, ведь Жак никогда не лез в карман за словом, был отважен до безрассудства в бою, весел в пиру, и умён. А Калибан предпочитал подхалимов и льстецов, как он и сам.

Но несмотря на то, что Жаку уже минуло двадцать пять лет, не одна дама замка или крестьянка так и не оказалась на его ложе. Зато слишком уж смазливого оруженосца, молодого и женственного он держал при себе. Слуги в полголоса шептались, что один раз конюх застукал сэра Жака и его оруженосца в конюшне за таким занятием, за которое могли и повесить, ибо содомия, по законам, была недопустима совершенно. Но барон молчал, хотя знал, в какой позе сношается последняя собака в его землях, поэтому молчали и другие.

Антуан иногда ловил странные взгляды Жака на себе, и смущался. Но дальше этих взглядов дело не шло. Антуан заметил, что за ним наблюдают. На крепостной стене стоял сам барон. Его лицо не выражало вообще ничего. Но взгляд барона Жоффруа был настолько пронзительный и властный, что Антуан невольно вздрогнул.

Глаза барона, беспросветно чёрные, совершенно немигающие, словно пронзающие и плоть, и дух, в этом взоре было нечто мистическо-неощутимое, к тому-же Антуан никак не мог отделаться от мысли, словно где-то уже видел этот взгляд. Но где? Ужас зашевелился между лопаток рыцаря, и тёмные пятна возле подмышек на его багровой тунике стали больше.

— Долго вы ещё будете тут совокупляться? — рыкнул Калибан, размашистой походкой подходя к тренировочному ристалищу.

— Уже освобождаем место вам, сэр. — тут-же нашёлся Жак. Калибан прищурился. Слова молодого рыцаря так двусмысленно прозвучали, что большинство толкавшихся туда-сюда латников прыснули. Калибан побагровел.

— Тебе давно уже стоит урезать язык!

— За что? — парировал Жак.

— Сам знаешь! — отрезал Калибан. — Вот тебе письмо. Езжай к Герцогу сегодня. Это не терпит отлагательств.

— Я обязан охранять леди Офелию. Супругу барона. — возразил было Жак.

— Это его приказ. — перебил Жака Калибан. Жак перевернул свиток. На нём стояла печать барона Жоффруа. Горностай и ключ. — Ты отвезёшь его к Герцогу.

Жак вздохнул. Какое-то странно чувство, которое Антуан не мог объяснить, пробежало по его спине. Словно холодок, хотя на улице стояла жара. Антуан в непреодолимом порыве обернулся, чтобы поглядеть на стену, на которой стоял барон, но его там не было. Он будто растворился.

Жак вздохнул и кивнув Антуану зашагал в сторону казармы. Чтобы не оставаться в компании Калибана и его прихлебателей, молодой человек тоже поспешил покинуть тренировочное ристалище, перед этим повесив щит и меч на деревянную стойку около перил.

Антуан обошел казарму и выйдя за внутренние ворота оказался во внешнем дворе, пространство между внутренней и внешней стеной тут составляло футов двадцать не более. Пройдя по этому коридору, Антуан оказался у свинарника. Он услышал приглушенные выкрики женщины. Затем звонкий шлепок и навстречу ему выскочила грудастая птичница, вся красная она, плача, пробежала мимо изумлённого рыцаря и хохочущих латников и скрылась за внутренними воротами.

Зайдя за свинарник Антуан обнаружил там Буера. Толстяк стоял, фыркая и отдуваясь, вся его ряса была перепачкана яичным желтком, а на камнях, которыми был вымощен коридор, валялась корзина и множество белых скорлупок. Толстая курица с сожалением разглядывала бесславно погибшие плоды своих трудов и кудахтала с возмущением в голосе.

— Тупая дура! — гневно сказал Буер. — Я хотел её на путь истинный наставлять…

— Скажи проще — ты её хотел. — саркастически отозвался Антуан. — И ещё ты обманул меня. Ты сказал, что знаком с бароном, но он на тебя и плевать не хочет, поселил на конюшне, меня хотя-бы в казарму определили.

Буер надулся и стал похож на индюка.

— Не всё в жизни так, как ты хочешь, дурачина!

— Я опаздываю на турнир. — отрезал Антуан.

— Не смеши панталоны Аббата! — раздраженно фыркнул монах. — У тебя нет ни коня, ни доспехов, ни копья, ни оруженосца. Как и денег. А ты знал, что за право участвовать в турнире, нужно заплатить взнос, две тысячи ливров?

— Ты врёшь… — неуверенно отозвался Антуан.

— Да ну? — возразил Буер. — Не веришь мне, спроси у кого угодно. Хоть бы у этого твоего приятеля, содомита Жака.

— Он не такой… — буркнул Антуан.

— А слуги говорят, что цветку девы, он предпочитает жезл юноши.

Антуан с отвращением поглядел на толстяка. Казалось, в этом служителе Господа сошлись все пороки, какие только можно себе представить.

— Турнир уже послезавтра. — спокойно произнёс Буер. Он поднял корзину и стал доставать оттуда уцелевшие яйца. Затем пробивал пальцем дырочку и выпивал их.

— На турнире всё решают герольды. Они хоть короля могут прогнать, реши он участвовать и нарушь правила! Да. Всё так и есть. Правила, правила, правила! Они решают всё! А у тебя нет ничего, и денег. Да и никто не знает, что ты рыцарь.

— Но я рыцарь! — возмутился Антуан.

— Но этого никто не знает! — Это должны подтвердить благородные люди, только тогда тебя допустят до турнира, а так, может быть ты проходимец, что украл доспехи и убил их владельца.

— Это не так! — рассвирепел Антуан. — Мой наставник, сэр Тибо посвятил меня в рыцари!

— А ты прошёл помазание в Церкви? — уточнил Буер. — Если нет — то ты не можешь считать рыцарем. По правилам. Потом, кто знает, был ли твой Тибо рыцарем, может он тоже был проходимцем, что украл доспехи и убил их владельца.

Антуан сжал кулаки.

— Сэр Тибо был благороднейшим…

— Я-то тебе верю! — сказал спокойно Буер. — Но поверят ли герольды турнира? Вот вопрос.

— Тьфу! — Антуан сплюнул на землю, и со злостью поскорее поторопился вернуться во внутренний двор, оставив толстого монаха с наслаждением доедать последние яйца. Он был зол на своего собеседника, да и на самого себя, хотя в глубине души он понимал, что Буер прав. И это злило его ещё больше.

Молодой рыцарь в нетерпении шагал по внутреннему двору, чрезмерно глубоко погрузившись в свои мысли, он не заметил, как столкнулся с молоденькой особой, в ярко-вишнёвом платье и чёрной вуали на лице.

— Ох, простите меня сударыня, — смущённо произнёс рыцарь. Дама улыбнулась, глядя на него, но в глазах её, цвета лазури безоблачного весеннего неба, он увидел грусть, более пристойную женщине в глубоком возрасте, пережившей немало ужасных вещей в своей долгой жизни, но точно никак не этой юной и хрупкой, точно ветка осины барышне, которая была моложе его самого.

— Ничего, милорд, — тонким, словно свирель голосом, ответил дама. — Я тоже, иногда, бываю задумчивой. Мой супруг говорит, что даже слишком.

— А разве вы замужем, сударыня? — тут-же спросил Антуан и мгновенно раздосадовался на себя за столь дерзки и неуместный вопрос к даме. — Простите мне моё невежество, сударыня, — прибавил он, смущённо.

— Ничего, милорд… как ваше имя?

— Сэр Антуан, миледи! — Ответил тот.

— Так вы рыцарь… — Мечтательно произнесла дева.

— Да, миледи.

— Вы пришли на службу к барону?

— Нет, сударыня. Точнее не совсем… Это долгая история.

— Я бы с удовольствием её послушала, — улыбаясь сказала дама.

— Время вышивать, ваша милость! — Раздался суровый, почти мужской голос, с лёгким английским акцентом. Антуан обернулся, он увидел приземистую, толстую старуху.

— Это Белинда, моя служанка. Она родом из Англии.

Старуха окинула презрительным взглядом молодого человека и сказала, обращаясь к деве.

— Идёмте со мной, ваша милость. Час вышивки пробил.

— Ох, как ты скучна! — с некоторым раздражением в голосе заявила дева. — Она помнит ещё те времена, когда Англия властвовала на континенте. — добавила она, обращаясь к Антуану.

— Не так уж я и стара. — сурово сказала Белинда. — Идёмте, ваша милость.

Дама подала ручку рыцарю, и тот тут-же опустился на колено, чтобы с чувством поцеловать её. Леди снова улыбнулась, но в глазах её по-прежнему царила зима. Антуан провожал её долгим взглядом. Вдруг холодок пробежал по его спине. Белинда обращалась к даме «ваша милость», это обращение к барону или баронессе! Так она его жена. Жоффруа де Кантеля. Барона и хозяина этих земель, того, у кого Антуан был в плену, или «в гостях», как сам Жоффруа это называл.

Вечером Антуана пригласили на ужин. В главном чертоге накрыли стол. На нём дымились самые разные блюда. Дары лесов, поле, рек и озёр. Коптили свечи и смазливенькие служанки кружились по залу, стуча башмаками и расставляя подносы с едой.

Во главе стола расположился сам хозяин. В расшитом золотом камзоле, с перстнями на руках. Он покручивал ус, сверкая чёрными глазами и каждый раз, как только его взор останавливался на Антуане, молодой рыцарь чувствовал, как по спине пробегают мурашки, он мучился от мысли, что где-то видел сей взор.

Буер, сидевший рядом, уже вовсю чавкал. Антуану было немного стыдно, за своего соседа. Леди де Кантель, сидевшая справа от супруга, иногда поглядывала на молодого рыцаря через опущенную вуаль, в своём, теперь уже малиновом платье она была великолепна. Юноша смущался, он ведь ещё не был в высшем обществе, тем более не обеда со столь благородной дамой за одним столом.

Только барон чувствовал себя совершенно непринуждённо.

— Расскажите мне о встрече с колдуном, сэр Антуан. — потребовал он.

— Простите, ваша милость, но разговоры за столом о такой мерзости могу испугать и смутить леди…

— Я сам решу, о чём говорить за моим столом. — отрезал барон Жоффруа, обведя стол и сидящих за ним пылающим взором. Антуан метнул свой взгляд на леди де Кантель. Она сидела, опустив глаза. Антуан отметил про себя, что мастер над оружием сэр Калибан отсутствует и начал свой рассказ.

Он постарался обрисовать всё быстро, но ясно и понятно. Не слишком уж вдаваясь в подробности, ибо не желал вспоминать всё, что ему довелось совсем недавно пережить. Барон выслушал это с каменным лицом, под аккомпанемент треска поленьев в костре и чавканья Буера.

— Хорошо! — глухо вымолвил барон. — Я отправлю сэра Калибана с десятком рыцарей, чтобы они изловили сего колдуна. Давно пора прекратить его бесчинства, а самому ему устроить встречу с Дьяволом, через жаркие объятия костра.

— Прошу вас, милорд, выслушать меня. — набравшись смелости, начал Антуан.

— Говори, — сказал барон.

— Я желаю попасть на турнир… — начал было рыцарь. Ещё днём он хорошенько обдумал и подготовил свою речь. Надо сказать, что особым красноречием Антуан не отличался. Но и косноязычным не был. Он решил говорить кратко, но по возможности, убедительно. При этом использую весомые, как ему казалось доводы и аргументацию. Но барон прервал его, едва рыцарь произнёс слово «турнир».

— Мне ведомы твои мысли. — заявил Жоффруа, скосив глаза в сторону. — Но ты мой гость. Я не могу тебя отпустить.

— Но…

— Никаких «но». Ты должен сказать мне спасибо. Ты напал на моего рыцаря, когда он по моему приказу собирал подати для меня. Тот факт, что вы не гниёте в камере, а сидите за одним со мной столом, и вкушаете мою пищу, говорит лишь о моей неимоверной щедрости и человеколюбии, как предписывает нам Святое Писание. — С этими слова барон бросил такой свирепый взор на толстяка-монаха, что тот став белее полотна, замер, перестав жевать.

Больше барон ничего не сказал, а Антуан не посмел ещё просить.

Уже наступила ночь, но Антуан никак не мог заснуть. Он решил прогуляться по ночному замку. Его не ограничивали в передвижениях, но барон мог кинуть его в подземелье в любой момент. Сбеги-же он, то на турнир ему путь точно заказан. Теперь его судьба полностью зависела от милости барона Жоффруа.

Блуждая словно призрак по ночным коридорам твердыни, он неожиданно столкнулся с самой баронессой.

— О, моя леди, — пробормотал Антуан. — Прошу прощения, я возможно напугал вас.

— Я сочувствую вам, сэр. — похожим нам нежный звон колокольчика сказала баронесса. — Мой супруг невероятно жестокий человек. Но я попрошу его даровать вам то, что вы бы хотели.

Антуан почувствовал себя дураком. Он не знал, что сказать.

— Я даже не знаю, как вас благодарить, сударыня…

— Никак. Я заперта здесь, в этой тюрьме, по воле моего отца. Такого-же жестокого человека. Если я помогу хотя бы вам вырваться отсюда, я буду знать, что Господь не напрасно послал меня на эту жестокую землю.

В порыве признательности рыцарь упал на одно колено и попытался схватить руки девы, чтобы покрыть их поцелуями, в знак благодарности. Но баронесса отняла у него свои руки, со словами.

— Нас не должны видеть вместе. Идите спать.

Антуан оторопел, днём баронесса была куда любезнее с ним, но теперь она словно переменилась, теперь зима царила не только в её глазах, но и во всех словах и действиях, не сказав не слова, она, затем, быстро ушла в темноту, оставив рыцаря наедине со своими думами.