Баба Люба. Вернуть СССР

Глава 17

Автобус чихнул и остановился. Он был так набит людьми, что казалось вот-вот треснет по швам. Нас оттуда буквально вынесло и выплюнуло на улицу. Я огляделась. Это и было село Большие Дрозды Калиновского района.

А автобус умчался, напоследок обдав нас выхлопными газами и едкой пылью. Ричард расчихался, Анжелика, которая зачем-то вырядилась, как на праздник, недовольно отряхивала одежду.

Куда дальше идти, я не знала. Я же не Любаша, в смысле, я Любаша, но не та Любаша, ну, в общем, вы поняли.

Хорошо, хоть народ шел в одну сторону. Туда же пошли и мы с детьми.

Село мне понравилось. Широкая грунтовая дорога с обеих сторон окаймлялась деревянными домиками с резными ставнями. Все ворота были выкрашены зелёной или синей краской. Получалось сине-зелёное море. Периодически то там, то сям поскрипывали деревянные колодцы-журавли. Вода, наверное, в них вкуснючая и холодная, аж зубы ломит. Зелени правда ещё почти не было, но деревья уже радовали миниатюрными клейкими листочками.

И запах! Какой же тут был запах — густой, пьянящий, которых хотелось пить, пить, и пить. Пахло парным молоком, свежими опилками, дымком из печей, сдобными пирогами и жаренной картошкой с салом и луком. Надышаться было невозможно.

— Люба, ты к отцу приехала? — спросил немного сутулый мужичок в кепке. — Пошли проведу, я к куме иду, так что по пути.

— Здравствуй! — широко улыбнулась я, хоть и не представляла, кто это такой.

Мы шли по улице, здоровались с селянами, и болтали. В основном говорил мужчина, а я только в нужных местах поддакивала.

Пока шли, я узнала основные сельские сплетни. Но, в основном все разговоры мужичка сводились к тому, что они с Фёдором и Степаном собрались колоть Матвеевне порося.

— Ну вот и всё! — сказал мужичок, когда мы подошли к синим воротам у раскидистой липы. — Был раз видеть тебя, Люба. Заходи, если что, Зинаида тоже рада тебе будет.

— Спасибо, — улыбнулась я, совершенно не представляя, кто такая Зинаида. И добавила, — не забудь привет от меня ей передать!

Пока мы прощались, пока Анжелка вытирала заляпанные в грязюке кеды о траву у ворот, во двор вышел старик, худой и угловатый. Руки его были большими и нескладными, как лопаты. И он, казалось, совершенно не представлял куда девать их, эти руки. Увидев, что это мы, он аж замер:

— Любаня! — обрадовался он какой-то светлой детской радостью. — С детками приехала, да?

Он посмотрел на Анжелику и Ричарда тихими глазами и спросил.

— А как зовут вас, детки?

— Анжелика.

— Ричард.

— Вот и хорошо. Вот и славно. Познакомились, — выдохнул он и добавил, — а меня, значится, Василий Харитонович зовут. Но называйте меня деда Вася. Мне так привычнее.

Анжелика кивнула. Ричард по-взрослому пожал деду руку.

— Проходите в дом, Любаша. И деток бери. Проголодались небось. Сейчас я молочка вам свеженького налью, только-только от козы подоил. Хлеба разве что свежего нету, там кусок у меня ещё был, но зачерствел. Но я варенье открою. Его соседка, Дунька делает. Ты же помнишь Дуньку, Любаша?

Я кивнула. Дед от радости говорил мелко-мелко, торопливо, не переставая.

— Я ей огород вскопал, а она со мной вареньем рассчиталась. Ты любишь клубничное варенье? — спросил он Анжелику.

— Люблю, — покраснела та.

— И я люблю, вот и хорошо, значит будем лакомиться.

— Отец, — сказала я, — да мы привезли из города и хлеба, и пирогов. Я ещё сырников вчера наделала, так тоже захватила.

— О! Сырники — это хорошо! — обрадовался Василий Харитонович, — Я очень люблю сырники. У тебя они вкусно получаются. Не так, конечно, как покойная Валюшка моя делала, но тоже хорошо. Но какие твои годы, научишься ещё и так, как она, делать…

Так, болтая, мы вошли в дом. Наскоро переодевшись, я принялась хлопотать над завтраком. Вытащила сырники, порезала хлеб. Любашин отец внёс ещё тёплые, кое-где даже в пуху, яйца. Так что синеватую докторскую колбасу, которую удалось приобрести в магазине, я порезала и бросила на сковородку. А, когда она начала подрумяниваться, вбила туда почти десяток яиц. Ну а что, нас то много. На свежем воздухе хорошо пойдёт.

Весело зашкварчавшая яичница, пошла на ура. Как и сырники с клубничным вареньем и козьим молоком. Василий Харитонович держал в хозяйстве двух коз.

— Тяжковато бывает доить, — жаловался он мне, смачно прихлёбывая крепкий сладкий чай (чай у него давно закончился, так что то, что мы привезли две пачки заварки он воспринял с огромной радостью, и в чай добавил полторы столовые ложки сахару-песку), — но отказаться от них не могу. Привык к ним. Манька и Фроська, козы мои. Они как семья у меня. Так-то никто не приезжает. А с ними заговоришь и на душе веселее.

У меня сердце дрогнуло. Ну что за дочери! Две, простигосподи, кобылы, Любаша и Томка, живут совсем рядом. А проведать пожилого отца — даже и не собирались.

Сами же такими скоро будут.

Когда мы позавтракали, я велела Анжелике помыть посуду. Ричарду дед Вася поручил копать за сараем червей. А мы с ним вышли на крыльцо. Любин отец, вытащил из кармана старый потёртый кисет и принялся чуть подрагивающими пальцами набивать трубку.

Раскурить у него с первого раза не вышло. Наконец, затянувшись ароматным дымом (насколько я поняла, табак Василий Харитонович выращивает сам), он спросил:

— Как оно жизнь, Любушка?

— Да у меня-то всё нормально, — развела руками я. — Правда из завода пришлось уйти. Они зарплату не платят и непонятно, будут ли платить.

— И где ты сейчас?

— Да на рынке работаю, — сказала я, умолчав о приключениях между переделом новыми и старыми хозяевами. — Овощи продаю. Да, работа неквалифицированная, зато живая копейка. Детей кормить-то надо.

— А как же пенсия потом? — забеспокоился старик и посмотрел на меня сквозь дым выцветшими от старости глазами.

— Это временно, нужно сперва долги за квартиру отдать, детей кормить надо, одевать, — вздохнула я. — Меня сейчас в ЖКХ приглашают, замначальником отдела по эксплуатации водопроводно-канализационного хозяйства.

— Ого! Звучит как! Хорошее дело! — обрадовался Любашин отец и довольно запыхтел трубкой. — У нас начальников в роду ещё не было. Ну кроме зятя.

Я сперва не поняла, что за зять. Потом сообразила, что это же он Тамариного мужа, Владимира, имеет в виду.

— Кстати, — решила не затягивать с неприятным разговором я, — с тобой уже Тамара разговаривала?

— Ты про дом, что ли? — спросил отец, пыхтя трубкой.

— Да.

— Так я уже разрешил Томке дом продавать. Ей надо.

— А ты тогда где жить будешь? — расстроилась я.

— Да как-нибудь оно будет, — он посмотрел на меня детскими чистыми глазами, и я аж задохнулась от щемящей грусти.

Да что за поколение такие! Они привыкли жить, выкладываясь по максимуму, пахать по-стахановски, поднимать страну! Они знают и верят, что государство их не обманет. Что за хорошую работу их похвалят. За результат отметят, дадут грамоту и приз. О них напишут в районной передовице. А о вывертах капитализма они представления не имеют. Тем более, если капитализм такой как сейчас, дикий. Когда в лицо тебе одно, а за спиной совсем другое. Как много таких наивных стариков и старух отправились в никуда после того, как СССР рухнул и бравые ребята, такие как Тамара и Владимир, принялись извлекать выгоду, в поисках легких денег.

Эх, время…

— Отец, пожалуйста, не соглашайся! — сказала я. — Ни к чему хорошему это не приведёт. Они вляпались в какую-то аферу.

— Это же моя дочь и я должен ей помочь.

Я слушала и не знала, что сказать. Посмотрела на любашиного отца-старика, на дом, добротный и крепкий, такой годами ещё стоять будет, десятилетиями, на сад, на лес вдалеке, за селом, и тут меня словно осенило. Слова, нужные и правильные, сами пришли на ум.

— Отец! — сказала я, — ты не можешь продать этот дом! Это же память о матери. Ты же её память предаешь. Нет, ты с нею прожил в этом доме всю жизнь…

— Его еще мой отец строил! — гордо сказал Василий.

— Вот видишь! — горячо воскликнула я, — память поколений! Труд твоего отца, моего деда, труд мамы! И как? Как жить и знать, что здесь ходят чужие люди? Вот возьмут и срежут вон ту берёзу. А её, я уверена, еще мой дед посадил.

— Нет, это мой дядька Митя посадил, когда на войну уходил, — пыхнул трубкой Василий. — Говорил тогда, мол, если берёза примется, я вернусь невредимым.

— И как?

— Вернулся, как и обещал, — хмыкнул Василий, — без одной ноги только, зато живой.

— Ну вот видишь, а чужим людям это значения не имеет. Срубят берёзу и всё, — безжалостно сказала я.

— Но ведь когда я умру, вы все равно избавитесь от этого дома, — грустно сказал старик.

— Почему это?

— Ну ты прошлый раз так сказала. И сказала, что нечего ездить огород садить. Мешок картошки и на рынке купить можно, — со вздохом посетовал дед. — А я так не могу. Привык к огороду за жизнь.

— Прости, отец, — покаялась я за дурость Любаши, — молодая была, глупая. Казалось, вся жизнь впереди и всё будет хорошо. А теперь время идёт и меня сюда всё больше тянет. Прошу тебя, не продавай дом. Мы будем на выходные и на праздники приезжать сюда. А как на пенсию выйду — вообще переселюсь с концами.

— Да когда там твоя пенсия ещё, — но видно было, что старик обрадовался.

— Не так уж и долго ждать, — подбодрила его я, — пару лет ещё туда-сюда и на пенсию.

— Я не доживу, — загрустил старик, но видно было, что грусть эта больше показательная.

— Ну как это⁈ — всплеснула руками я, — ты должен дожить! Я что, как сюда вернусь, одна буду? Нет. Я боюсь одна. Будем с тобой огород садить, я парнички разведу и большую клумбу хочу. Ты же разрешишь мне во дворе большую клумбу разбить?

— Валюшка моя тоже очень цветы любила, — смахнул слезу старик.

— Вот и мне теперь хочется, — сказала я, — по молодости равнодушно было. А сейчас прямо так душа тянется, сил нету.

Я не врала. Мне было жаль этого одинокого и потерянного старика. Я прекрасно понимала, что дальше жизнь будет только хуже и труднее. Ближайшие лет десять — это точно. И придётся мне переезжать в село. В селе выжить можно будет. Огород, куры, коза — еда будет. Излишки овощей и яйца можно продавать. До города хоть и далеко, но скоро по сёлам начнут ездить заготовители и пусть за бесценок, но скупать сельскохозяйственную продукцию — молоко, яйца, картошку. Чаще, конечно, на бартер — стиральный порошок, шампуни, крышки для закатки. Но тем не менее, те, кто в селе, выживут. Городским будет хуже. Особенно бюджетникам.

Когда мы шли сюда, я видела, что здесь и школа есть. В принципе можно будет Ричарду учиться (это если дети останутся со мной). Анжелика поступит в ПТУ или педучилище (или куда ещё она там захочет), будет жить в квартире с отцом, или же в общежитии. А на выходные ездить ко мне. Потому что не думаю, что он их обратно в Нефтеюганск заберёт. И тем более не думаю, что их мать заберёт в Америку.

Я сидела на тёплых ступенях деревянного крыльца, солнышко припекало. В воздухе с сердитым жужжанием уже деловито носилась какая-то заполошная пчела. Пахло расцветающей мать-и-мачехой, которая обильно заросла под забором по всему периметру двора. Где-то вдалеке закричал петух, за ним — второй, третий. Порыв сухого ветерка донёс с огорода запах прелой земли.

Красота. Покой.

— Мы пока сходим с Ричей на пруд, сейчас окуньки клюют хорошо. И щучка может, — с радостным блеском в глазах сказал дед Василий, азартно потирая руки.

Как я поняла, он был заядлый рыбак. Но в селе не приветствовалось, чтобы среди дня ходить на рыбалку. Баловство, считается. Работы по хозяйству много, некогда рыбу удить. Поэтому старик воспользовался тем, что у него гости, и под видом того, что нужно внуку показать, как ловить рыбу, ушел с ним на рыбалку.

Мы остались с Анжеликой одни.

— И что тут делать? — надула губы Анжелика, — Скучно же.

— О! Дел тут много, — с загадочнми видом сказала я. — Но главная наша с тобой задача — загореть.

— Что? — округлила глаза Анжелика.

— Ну, сама подумай, — ответила я, — сейчас ещё пару дней туда-сюда и придется короткую юбку носить. Тебе уж точно. А ноги-то белые. Некрасиво. И лицо белое. А сейчас, пока деда и брата нету, можно немножко позагорать. Когда ещё такая возможность будет⁈

— Так купальника нету, — скривилась Анжелика.

— А кто нас тут с тобой увидит, раз Ричард и Василий Харитонович ушли?

— Ой, и правда, — обрадовалась Анжелика, рассматривая свои руки.

— Сейчас пойдём с тобой на огород, будем заодно грядки разбивать. Загар в движении лучше пристает.

— Я не умею грядки.

— Это не трудно. И не тяжело. От тебя нужно будет только верёвочку тянуть, чтобы ровненько было. Я сама всё сделаю, — ответила я и тут же коварно добавила, — кроме того, это же бесплатная аэробика. Все нужные группы мышц равномерно качаются. Руки и ноги будут красивыми.

— Круто! — восхитилась Анжелика.

— И в-третьих, и это самое главное, — продолжала пиарить эко-жизнь я, — вот у тебя на лице прыщики…

— Я не знаю, что с ними делать, — покраснела Анжелика.

— А я знаю. На солнышке они подсохнут, натуральные продукты — это очищение печени и крови, да и масочки поделать можно. Всё равно никто здесь не увидит. А вечером, дед Вася сказал, что будет банька.

— Круто! — довольно сказала Анжелика.

— Конечно круто, — кивнула я, — богатые люди, можно сказать миллионеры, специально в сёлах жилье приобретают. Потому что понимают, что на свежем воздухе здоровье лучше. Даже королева Великобритании и то живёт в деревне.

— Да ладно! — округлила глаза Анжелика.

— Я тебе точно говорю. И в твоей хвалёной Америке все звёзды в пригородах и в посёлках живут. В городе, в небоскрёбах живут только негры…

Мы болтали с Анжеликой, на улице было так хорошо, как только может быть хорошо в деревне в начале весны, когда только-только природа начинает просыпаться и вся эта энергетика молодости и жизни просто-таки витает в воздухе.

И в это время к воротам от дороги подъехал автомобиль. Хлопнула дверца, скрипнула калитка.

— Ааааа! Ты уже здесь! — на меня разъярённо смотрела Тамарка. Сзади, из-за её плеча, смотрел Владимир.

— И вам доброго дня, — не удержалась от сарказма я, — что, отцу на огороде помочь приехали?

— Не твоё дело! — заверещала Тамарка, и повернулась к Владимиру, — Вовка, а я тебе говорила, что эта тварь отца настроит! У-у-у-у! Змеюка подколодная!

Она готова была броситься на меня, и лишь Владимир её сдерживал.

— Владимир, — насмешливо сказала я, игнорируя ярость Тамары, — мы же с вами вчера обсудили этот вопрос. И я четко высказала свою точку зрения. Не кажется ли вам некрасивым приезжать после нашего разговора, и пытаться за спиной провернуть свои махинации?

Владимир посмотрел на меня с непонятным выражением лица:

— Наши дела тебя не касаются!

— Ещё как касаются! — покачала головой я, — я смотрела документы — мы там все в равных долях: отец, мать, я и Тамара. Мать умерла и по закону её часть делится между нами тремя. Поэтому без разрешения хоть одного члена владельца дома, другой ничего сделать не может. Вы даже свою долю продать чуждому человеку не сможете. Я смотрела договор!

— Если Тамара и Василий Харитонович будут согласны на продажу дома, твоё мнение уже не требуется. Тебе просто выплатят твою часть, — сказал Владимир, — я тоже с утра проконсультировался у юриста.

— А с чего вы решили, что отец согласится продать свою долю? — ухмыльнулась я.

— Уже обработала его! Вот дрянь! — Тамарка вырвалась из рук Владимира и бросилась на меня.

Я еле успела отскочить.

— Владимир, угомони супругу. Сниму побои — посажу. И уж точно никакой дом вы тогда продавать не сможете!

— Люба, ну ты же взрослая умная женщина, — попытался подольститься мне Владимир в надежде, что я поведусь и вдруг что-то выгорит.

— Именно потому, что я взрослая умная женщина — ничего у вас не выйдет, — засмеялась я. — Более того, я с отцом договорилась, что как выйду на пенсию, то перееду к нему сюда жить.

— Да тебе же до пенсии ещё сколько! — поморщился Владимир, — старик тут сам не сможет. Он уже и так еле справляется.

— Но пока справляется. — пожала плечами я, — а на пенсию мне уже скоро, через два года.

— Ты младше меня! — не поверила Тамара, — Да врёт она всё, Вовка! Не слушай её! Пошли отца найдём и поговорим с ним.

— Не вру., — покачала головой я, — я же на вредном производстве работала. Между прочим, глазуровщиком второго разряда. Так что у меня пенсия льготная. За вредность.

Во дворе повисла нехорошая пауза.

— То есть ты вот как? — с тихой угрозой спросил Владимир.

— Именно так, — кивнула я, — но это я ещё и не начинала даже. Так что лучше меня не злить.

— Мы подадим тебя на суд, — жестко сказал Владимир.

— Подавайте! — хохотнула я, — желаю успеха. Максимум, что сможет отсудить через суд, это чтобы я выкупила Тамарину часть. Но эти деньги как раз и уйдут на покрытие судовых расходов!

— Что-то ты сильно оборзевшая стала, Люба, — пристально глядя на меня, сказал Владимир, — значимой вдруг себя почувствовала? Ой, смотри, узнает муж о твоих похождениях, мало тебе не покажется.

— Мои дела с мужем тебя не касаются, Вовочка, — не удержалась от ехидного ответа я, — но не беспокойся, мы все порешаем сами.

— Порешаете, — с угрозой в голосе сказал Владимир и кинул Тамарке, — поехали отсюда, Тамара.

— Но…

— Не сейчас я сказал! — рявкнул Владимир и, круто развернувшись и не прощаясь, ушел в машину. За ним, словно побитая собачонка, засеменила Тамарка. Обернувшись в мою сторону, она пробормотала какое-то то ли проклятие, то ли ругательство, но я ей тыкнула фигу.

Через секунду, автомобиль, взревев, запылил по дороге прочь.

Я обернулась к Анжелике:

— Вот такие пироги, — развела руками я, — видишь, что бывает, когда алчность побеждает здравый смысл.

— Как ты их, тётя Люба! — восхитилась Анжелика, — я так испугалась.

Кстати, мы с Анжеликой незаметно перешли на «ты».

— Правда на нашей стороне, значит нам бояться нечего! — сказала я и добавила, — ну что, на огород? Загорать и делать масочки для лица?

Анжелика радостно взвизгнула и ускакала в дом переодеваться. Вот коза. Хорошее время, молодость. Я вздохнула и поковыляла следом.

Мы пробыли в доме деда Василия все выходные. Помогли ему с огородом, картошку сажать ещё было рано, но грядки мы уже разбили, и кое-что посадили. Подготовили почву для картошки. А Ричард с дедом Василием вытащили из погреба картошку «отогреваться», чтобы потом её садить.

Мы пили молоко, я наварила борща и напекла пирогов с яблоками и творогом. Так, чтобы деду хватило потом ещё на неделю. А вечером была банька. Сперва мы с Анжеликой, потом — мужчины.

Честно скажу — время провели прекрасно. Немного устали, но это была приятная усталость.

Вечером в воскресенье дед Василий провожал нас на автобус. Уезжать не хотелось. Особенно Ричарду, который поймал большую рыбину и все два дня напропалую хвастался.

— Мы на следующие выходные опять приедем, — пообещала я старику, который был счастлив, как ребёнок. Старики же, им много и не надо. Только внимание. А именно внимания как раз им и не дают.

Автобус тронулся, я посмотрела в окно, за стеклом мелькнул дед Василий, который раскуривал трубку и степенно разговаривал с другими такими же стариками, провожающими своих детей и внуков в город. Чтобы потом всю неделю ждать и надеяться, что дети их не забудут и на следующие выходные опустевший дом вновь наполнится жизнью и смехом.

— Ну какую я щуку поймал! — взахлёб не мог успокоиться Ричард, — И главное, я сам вытащил, даже подсекать не пришлось!

— Тёть Люба, как ты думаешь, а если я возьму свой новый прикид на следующие выходные в село? Мне одна девочка, соседка, говорила, что там в клубе дискарь есть и она ходит. Как думаешь?

— Я думаю, это прекрасная идея, хотя от куртки деревенские старики будут в шоке, но ты можешь… — я осеклась на полуслове. В квартире, куда мы вошли, нас встречал высокий коренастый мужчина. И лицо этого мужчины не предвещало ничего хорошего:

— Так что это за Виталик у тебя такой появился, а, Люба? — спросил он и я поняла, что сейчас начнётся.