Баба Люба. Вернуть СССР

Глава 13

Я промолчала. В таких случаях предпочитаю в перепалку не вступать. Лиловогубая ещё попричитала и, видя, что на меня впечатления это не производит, предпочла ретироваться.

Я же вернулась к себе и попыталась почитать письма подружек Любаши. За стеной орала музыка, причем на всю громкость — мстительная лиловогубая воплощала угрозы на ходу.

Ну и пусть. Музыка — это хорошо. Пусть слушает, развивается.

Я развернула следующее письмо от какой-то Кати Петровой из Любашиной деревни. Пробежала текст глазами: среди обычного женского трёпа мелькнула странная фраза, которая меня зацепила — но под впечатлением от разговора с лиловогубой, я не обратила тогда на неё внимания. Затем я оделась и пошла искать работу. Рассуждала таким образом: нужно найти просто работу, чтобы зацепиться, а дальше — пойдут новые знакомства, наработаются связи, в принципе может легко получится найти работу получше.

Поэтому носом крутить я не стала, и прежде всего отправилась в школу. Проситься гардеробщицей или уборщицей. Не взяли. Мест нет — это раз, кроме того, они зарплату полгода вообще не получают.

Кстати, этот момент я что-то совсем выпустила. Поэтому в бюджетную сферу проситься не буду. Забесплатно работать с какой-то туманной перспективой — дураков нет. Тем более, что я прекрасно знала, что в будущем ничем хорошим это не закончится.

И официанткой в местную кафешку не взяли. Сказали — старая. Я осмотрела небольшое прокуренное помещение с десятком столиков, накрытых липкими скатертями, и огорчаться не стала. Им всё же виднее.

Такой же облом поджидал меня и в общежитии местного ПТУ, куда я попыталась устроиться вахтёршей, и даже в небольшой агрофирме, куда я хотела пойти в тепличный комплекс поливать рассаду.

Везде отказ!

Солнце пригревало не по-весеннему, словно лето. Резко пришла жара. Мне было душно в Любашином пальто, я расстегнулась. Прекрасно знала, что апрельская погода переменчива и будет еще ой как холодно.

Ну что же, полдня пробегала, а результат даже не в ноль, а в минус. Нигде работы нет. Здесь Семён был абсолютно прав. Но забирать заявление обратно и возвращаться в дворники не хотелось. Изнутри поднимался протест.

В поисках свободных вакансий я сделала петлю и сейчас дорога домой шла мимо большого городского рынка, который местные жители называли просто и незамысловато — старый базар. За городом был и новый, власти построили его ещё при Союзе, справедливо рассудив, что рассаднику всех этих запахов и звуков не место посреди чистого города. Однако идея среди калиновцев не прижилась и скупаться они продолжали ходить на старый рынок. Сперва там возникли стихийные развалы, а затем городские власти сдались и оборудовали обратно торговые ряды.

Базар встретил меня суетой и разноголосым шумом. В основном торговали продуктами питания, но были и стройтовары, и одежда, и даже сельхозинвентарь.

Я медленно прошла промеж рядом, отмахнувшись от наглой тётки, которая пыталась всучить мне самовязанные платки, отбилась от продавщицы мороженной рыбы, и вышла в овощные ряды.

Хозяин одного из развалов — пузатый коренастый то ли азербайджанец, то ли армянин, то ли ещё кто-то (вот не умею я определять), злобно распекал подзатасканную тётку с мешками под глазами, которая, пьяненько похихикивала и не понимала, что происходит:

— Вот ты зачэм пиль? Ты же зналь, что сегодня ты торгуешь! И что я теперь делать буду? Ты женщин и ты пьяный! Нельзя пьяный продавец людям товар продавать! Убытки будут! Ай, зачэм мне такое наказание!

От избытка чувств он запричитал на своём родном языке и смысл тирады я не поняла.

Поругав ещё немного пьяненькую тётку, он отправил её домой, а сам попросил торгующую рядом женщину продавать и его товар. Женщина насмешливо хмыкнула:

— С какого перепугу? Ты мне заплатишь? Мне свою выручку надо получить, твоим гнильём заниматься некогда.

— Ай, что ты такое говоришь⁈ Зачем так говоришь⁈ Мы же соседи и должны помогать друг другу…

— Соседи? А почему ты не помог мне, когда я в долг пятьсот рублей попросила?

— Ай, Галя-джян, ты ещё Всемирный потоп вспомни! Это когда было!

— Нет, ну вы посмотрите на него, — изумилась женщина, — и тут выкрутился!

Я подошла к толстячку и сказала:

— Извините, это вы продавца ищете?

— А что такое? — покраснел толстячок, но тут же расплылся в слащавой улыбке, — бэри пэрсик. Как поцелуй райской гурии. Будешь вкусно доволен! Мёд, а не пэрсик.

— Продавец вам нужен, я спрашиваю? Пэрсики продавать.

— Ах, да, нужен, этот нехороший жэнщин, он не готов сегодня работать, — разразился причитаниями толстячок.

— Я продавец, — сказала я и улыбнулась, — и как раз ищу сейчас работу. Могу продавать все, что нужно. Опыт работы, в основном — в продуктовом магазине.

— Тебя сам джин послал, — сказал он.

— Так что, возьмете? — ответила я. — Могу трудовую книжку показать.

— Да, давай, возьму, — отмахнулся от трудовой книжки толстяк — неделю поработаешь, а я посмотрю. Если я буду доволен, то возьму на всё время.

— Нет, так не пойдет, — возразила я, — я забесплатно работать не буду. Даже один день.

— А вдруг ты пьяный будешь?

— Тогда вы не заплатите мне за тот день. И можете даже уволить. Но я не пью.

— Ну ладно, давай, — махнул рукой толстяк, видя, как к прилавку подходят и уходят люди. А продавать некому.

Я приступила к своим трудовым обязанностям прямо сразу. Хозяин товара только показал, где что находится, сказал, что почём, и потом ещё объяснил, куда заносить товар на ночь. Таскать всё это тоже, кстати, предстояло мне. Единственным плюсом было то, что у него имелась небольшая тележка.

Уж как-нибудь перетяну потихоньку, — вздохнула я и приступила к работе.

Хозяин товара, которого, кстати, звали удивительным именем Рафик, оплату мне выставил вполне даже приличную. Не такую, чтобы прямо ох, но уж повыше, чем зарплата дворника.

Так я стала торговать на рынке.

Ну а что, работа, как работа. Что, я овощи продавать не могу?

Сперва подошла девушка. Долго присматривалась, почти принюхивалась:

— Почём у вас картошка? Взвесьте мне два килограмма.

Ответила, взвесила.

Следом дедок:

— А эта редиска откуда? Мне вот этот пучочек. И вот этот.

Обслужила.

Следующий покупатель взял свеклу.

Галя-джан, как называл её Рафик, смотрела, смотрела и не выдержала:

— Слышь, подруга, ты чего творишь-то, а? — фыркнула она.

— Овощи продаю, — даже растерялась я от такого её напора.

— Да я сама вижу, что овоща, но кто ж так продаёт-то? — поморщилась Гала.

— Что не так?

— Сюда смотри! — Гала поманила меня к себе (она продавала сыры, творог и прочую молочку), — вот здесь видишь винтик такой?

— Угу.

— Ты его подкручиваешь, во-о-от так, но не сильно, на два прокручивания. Поняла? На два только. А потом уже взвешиваешь.

— А что, весы не откалиброваны разве?

— Отгавнованы! — покрутила пальцем у виска Гала, — ты Рафику всю выручку вечером отдашь. А так и у тебя кое-какой навар будет. Только подкручивай незаметно.

— Но это же получается нужно людей обманывать…

— А ты что думала? Или ты до сих пор считаешь, что на рынке всё точно взвешивают?

— Ну…

— Ещё слушай дальше, — нахмурилась Гала и воровато оглянулась по сторонам, не слышат ли покупатели, — когда тебя просят набрать килограмм овощей, ты что делаешь?

— Набираю килограмм, — удивлённо пожала плечами я, — а что?

— А то! Тебя просят килограмм, так ты набери с лишком. И улыбайся. Так им неудобно будет тебе эти двести-триста грамм обратно отбирать. А ты так быстрее всё и продашь. Тем более товар у тебя тоже скоропортящийся.

— Но как…

— Так! У тебя дети есть?

— Есть. Двое.

— Они что, конфет разве не хотят?

— Хотят…

— Ну так действуй!

— Но у этих покупателей дома тоже дети. И тоже конфет хотят.

— А тебе какая забота о чужих детях?

Я хотела сказать, что дома у меня тоже дети чужие, но не стала. Тем более к прилавку как раз подошла бабушка.

— Доча, слушай, а у тебя капустные листочки вечером останутся? — заискивающе пробормотала она.

— Д-да, — кивнула я. — Конечно. Я же верхние, гниловатые или сухие, обрываю.

— А ты можешь мне их отдать? — прошамкала бабуля. Одета она была бедно, но чистенько, — ты же всё равно их выбросишь, а я супчик сварю.

У меня слёзы чуть не брызнули из глаз. И сердце аж закололо.

Не помня себя, я схватила кочан капусты. Положила его в пакет. Добавила туда картошки, две свеклы, морковку, пару луковиц, пучок петрушки. И сверху ещё положила баклажан.

— Вот, берите, — я протянула довольно увесистый пакет старушке.

— Да ты что, у меня денег совсем нет! — перепугалась та, — не надо!

— Берите, берите! Это гуманитарная помощь.

Старушка ахнула и рассыпалась в благодарностях, аж прослезилась, бедная. Схватила этот пакет, руки трясутся.

Господи, до чего же, твари, людей довели!

— Вот ты дура! — Гала-джан смотрела на меня как на идиотку, когда старушка ушла.

Нужно ли говорить, что вечером я не только положенную выручку не получила, но ещё и пришлось из своих (точнее из Любашиных сбережений) Рафику возвращать?

Мда, так я много не заработаю.

Домой я возвращалась уставшая, в глубоком минусе.

Но при этом я совсем не жалела. Как представлю эту старушку, как она из гнилых капустных очисток дома суп варит, так сердце кровью обливается. А ведь она войну пережила, светлое коммунистическое будущее всю жизнь строила. И вот «заслуженный» результат.

Домой я пришла уставшая, недовольная.

А в комнате через стенку уже вовсю гремит музыка — лиловогубая соседка развлекается. Войну она мне, значит, устроила.

Ладно.

Война, так война. Повоюем, раз так хочет. У меня как раз настрой соответствующий — повоевать. Но с наскока, с шашкой на танк я не люблю. А вот попартизанить — самое оно.

Я мужественно выдержала музыку (до двух ночи играла, пока сосед снизу не пришел к ней ругаться). А я вот не пошла. Утром я увидела, как сосед уехал на работу, часов шесть было.

Прекрасно! Просто прекрасно начинается этот день! Для лиловогубой я включила на всю громкость молитвенный хор старцев из Оптинской пустыни. В шесть утра. На планшете случайно обнаружила — Ирка когда-то накачала. Она одно время очень по всему этому заморачивалась, когда её парень бросил.

Планшет медицинским пластырем приклеила к стенке (да, обоев жалко, но они и так страшненькие. Да и духовность соседки значительно дороже). Получалось мне в квартиру не сильно слышно (и дверь я в комнату крепко прикрыла), зато лиловогубая будет наслаждаться. Во всяком случае спать не сможет. И так будет каждое утро. Вот и посмотрим, кто кого.

Я как раз сделала завтрак и разбудила ребят. Пока они собирались — раздался звонок в дверь. Стопроцентно лиловогубая молитвами Оптинских старцев прониклась и пришла приобщаться.

— Но я тоже подготовилась. Прихватила в руки «Сторожевую башню» и остальную макулатурку и дружелюбно пошла открывать.

Так и есть. Лиловогубая. Правда сейчас она была не накрашенная, что, однако, отнюдь не делало её приятнее.

— Ты чего спать мне не даёшь! Заколебала, корова! — заорала на меня соседка.

— Время молитвы, — назидательно сказала я торжественным тоном.

— Шесть утра⁈

— Да, вот вчера полночи бесовские песнопения звучали. Грех-то какой. Нужно сегодня очистить душу святыми молитвами, — лучезарным голосом сказала я и с тихой улыбкой протянула ей брошюрки, — держи, сестра, приобщись. Скверну из души нужно выжигать молитвой.

— Сделай потише! — заорала лиловогубая.

Брошюрки она, кстати, брать почему-то не захотела, бросила на пол. Ещё немного поругавшись и поугрожав мне, она ушла к себе, громко хлопнув дверью.

Ну ничего, вода камень точит. Сердцем чую, что за неделю лиловогубая сможет исполнять молитвы не хуже хора Оптинских старцев. Уж я-то постараюсь, чтобы так и было.

Сегодня мне на базар нужно приходить аж после обеда. Утром там что-то было, вроде проверка какая-то, плановая. Рафик сказал мне прийти к двум. Так что полдня у меня было свободного времени.

И я решила сходить в больницу проведать Ивановну. Соседка как-никак. Заодно выясню, когда она возвращаться планирует.

Больница встретила меня крепкими запахами хлорки, каких-то особо вонючих лекарств, человеческой боли и горохового супа.

Я спросила у дежурной медсестры, в какое отделение могли отвезти больную старушку из улицы Комсомольской с подозрением на камни в желчном. Как ни странно, медсестра очень быстро нашла мне Ивановну (хоть имени и фамилии её я не знала).

— В пятой палате, второй этаж. Только недолго там! — напутствовала меня медсестра, пряча шоколадку в карман халата.

А я поднялась на второй этаж.

Ивановна была не очень. Черты лица заострились, лицо было лимонно-желтым.

— Здравствуйте, соседка, — сказала я, когда вошла в палату.

Ивановна обрадовалась.

Насколько я поняла, её никто не проведывал.

— Умру я скоро, Любушка, — торжественно сообщила она мне, глядя в потолок тихими просветлёнными глазами.

— Да рано вам умирать, — не согласилась я.

— Худо мне, внутри всё огнём горит, — пожаловалась она, — проклятые доктора колют мне и колют. Уже всю искололи. И ничего сделать не могу. Они меня не слушают! А таблетки дают, так я их выбрасываю.

— Зачем? — нахмурилась я.

— Умереть хочу, — заявила Ивановна, — зачем мне так жить дальше?

— У-у-у-у, Ивановна, люди без желчного пузыря вполне себе нормально живут. Ой, если хотят жить — то и без ног, без рук, без глаз и то живут. Было бы желание. Так что давайте прекращайте хандрить и возвращайтесь домой.

— Нечего мне дома делать. Никто меня там не ждёт и путь мой земной окончен, — упёрлась старушка.

— Как это не ждёт? — возразила я и сразу наябедничала, — у вас же в квартире племянница поселилась. Уже там ремонт делает.

— Да ты что! — взвилась Ивановна, но я успела её поймать и не дала свалиться с кровати. — Это Раиска! Зараза какая!

Уложив Ивановну обратно, я безжалостно продолжила:

— Половину ваших вещей Раиска уже повыбрасывала. И альбомы, и вазочки…

— Альбомы! Мой мейсенский фарфор! Да этим сервизом ещё моя прабабушка в Институте благородных девиц за отличную учебу была награждена! А эта зараза повыбрасывала!

Ивановна приготовилась закатить глаза, что совершенно не входило в мои планы.

— Да не переживайте. Я Семёна, дворника нашего попросила, он всё собрал и у себя в сторожке хранит.

— Хранит? Сервиз? — слабым голосом переспросила Ивановна, — и альбомы?

— Да. И альбомы тоже. И даже салфеточки вязанные.

Известие о салфеточках совсем деморализовало Ивановну. Она несколько минут беззвучно ловила ртом воздух.

Наконец, состояние старушки немного пришло в норму, и я сказала напоследок (контрольный):

— Так что вы выздоравливайте, соседушка, да побыстрее. Сами понимаете, Семён, дворник хоть и хороший, да безалаберный. Может какую-нибудь вазочку случайно и разбить или потерять.

— Ты уж там присмотри, Любушка, — слабым голосом попросила Ивановна.

— Я присмотрю, — пообещала я, — но вы тут недолго. А то скоро мы с детьми в деревню уедем. Картошку сажать надо. И Семён может всё, что угодно.

— Я быстро! — желваки на щеках Ивановны заходили туда-сюда. — Любаша, ты уже уходишь? Попроси там медсестричку, пусть заново таблетки мне принесёт. Скажи, я эти, что она утром давала, рассыпала случайно.

— Скажу, — пообещала я, стараясь, чтобы довольная улыбка не появилась на лице раньше времени.

Ну всё, судьба лиловогубой Раиски практически решена.

Я таких старушек хорошо знаю. Они за какой-нибудь приснопамятный прабабушкин футлярчик от духов убить могут. Так что молитвы Оптинских старцев для Раиски скоро будут самым лёгким и приятным наказанием по сравнению с тем, что сделает ей Ивановна, когда вернется и не обнаружит любимых блюдечек на своём месте.

Я передала медсестре просьбу соседки и развернулась к выходу.

Путь мой проходил мимо небольшого холла. Там на диванчике сидели люди, явно к кому-то тоже пришли посетители.

— Так вот же она! Сынок, вот эта женщина, что спасла меня! Не дала умереть!

Я обернулась — на диванчике сидели давешний дедушка и мой бывший шеф — скотина Алексей Петрович.