Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)

Глава 9

Я шагнула к микрофону и произнесла торжественным голосом, какой только могла изобразить (на английском языке, между прочим):

— Дорогие жители и гости города! Я счастлива представить…

Что именно я счастлива представить, договорить я не успела — мой микрофон с противным раскатистым скрежетом «Вжиг-гхих-ррычъ!», от которого аж зубы свело, просто взял и отключился. Более того, моментально погасли оба софита за спиной.

Я оглянулась и обомлела — огромный экран, на котором прокручивались картинки из библейских сценок, внезапно тоже погас.

— Рассс-рассс… — растерянно сказала я в микрофон.

Ничего. Микрофон, кажется, окончательно умер.

Толпа внизу заволновалась. Поднялся шум, который всё нарастал и нарастал.

Я оглянулась на организаторов, что стояли за моей спиной и чуть сбоку — чопорная дама, которая вела мероприятие озабоченно с кем-то переругивалась.

Я попыталась повторить без микрофона, максимально повысив голос, почти до крика:

— Дорогие жители и гости города! Я счастлива… — но тщетно, мой глас в этом шуме был подобен комариному писку у Ниагарского водопада. Меня банально никто не услышал.

Тогда я замолчала и ушла за сцену: не буду же я стоять, как дура, перед микрофоном и молчать.

Меня встретили встревоженные лица Валентины Викторовны и Арсения Борисовича. Ещё каких-то людей.

— Что делать? — спросила я их.

Кажется, никто из них не знал, что делать. Все куда-то метались, суетились, шумели, но микрофон от этого всё равно не работал, сцена была без света и звука, и грандиозное мероприятие, похоже, закончилось в самом своём начале.

— Пока побудьте здесь, — сказал мне Джорж, а по-нашему Гоша, наш бывший соотечественник, который нынче выполнял функцию «мостика» между нами и ними. — Сейчас там всё наладят, и вы продолжите доклад. Если, конечно, успеете.

Он посмотрел на меня и успокаивающе тронул меня за рукав:

— Вы, главное, не волнуйтесь, Любовь Васильевна. Вашей вины тут нету. Обычный технический сбой…

— И часто у вас такое бывает? — буркнула я.

— При мне впервые, — нахмурился он и продолжил, заглядывая в ворох бумаг, которые держал в руках. — Так, у нас дальше по регламенту выступление хора благотворительной организации «Маргаритки» в честь ветеранов боевых действий, затем выступление Прогрессивного просветительского союза с гуманитарным заявлением, затем танец монахинь Епископального общества помощи беженцами всего мира…

Он выдохнул и торопливо пролистал сценарий:

— А, вот! — облегчённо вздохнул он, — после общей «Песни надежды» Братского Ордена по борьбе с вырубкой деревьев, будет небольшой зазорчик по времени. Вот тогда вы сможете сказать свою речь. Но там время тоже ограничено, не больше семи минут. Но рассчитывайте лучше на пять.

— Но у меня доклад на двадцать, — растерянно сказала я.

— Нужно, значит, сократить, — покачал головой Джорж и прислушался к тому, что творилось на сцене.

А там какой-то мужик, очевидно тоже от распорядителей, в громкоговоритель отдавал отрывистые разъяснения.

Ну ладно, буду ждать. Я отошла ещё дальше и приготовилась смотреть, что будет дальше.

Прошло пять минут… десять… двадцать… через полчаса на площади стало пусто. Народ подождал, подождал, да и разошелся. А местные умельцы систему звука так и не починили.

Мда, почему-то я почувствовала не столько облегчение, что не пришлось выступать, сколько разочарование — мне всегда казалось, что у них лучшие технари. А тут обычный микрофон починить не могут. У нас бы любой школьник справился.

Утрирую, конечно, но всё равно.

— Любовь Васильевна, поедем в пансионат, — ко мне подошел Благообразный.

— А как же мероприятие?

— Мистер Райт сказал, что у них какие-то проблемы. Так что собирайтесь. Автобус уже подъехал.

Ну, мне-то что, я быстренько ретировалась.

Мы выехали от площади буквально пару метров и автобус встал. Я выглянула в окно — мы попали в огромную пробку из автомобилей. Причём я в той, моей жизни, иногда ездила в Москву и попадала там в пробки. Так там люди настолько к ним привыкли, что спокойно могут стоять и по часу, занимаются своими делами, кто-то музыку слушает или аудиокниги, кто-то по телефону болтает, кто-то даже подремать умудряется. Но не истерит никто, даже дети.

Здесь же создавалось впечатление, что все сошли с ума — многие водители даже повыскакивали из своих автомобилей и что-то кричали, то ли переругивались, то ли ещё что-то.

Я покачала головой. Вот тебе и хвалёные американцы. Как дети, ей-богу!

И ту я изумилась ещё больше — наш водитель пару раз загудел, забибикал. Затем выругался. А в довершении всего тоже выскочил из кабины и побежал ругаться.

— С ума сойти! — наверное я сказала это вслух, так как мистер Робинсон, который сопровождал нас обычно в групповых поездках к пансионату, сказал на ломанном русском:

— Проблемы, — и улыбнулся в тридцать два зуба.

Вот я всегда поражаются ихним всем этим улыбкам — если у тебя проблемы, то с какого перепугу ты лыбишься? Мне кажется, они и резать друг друга будут с таким вот вежливыми улыбками.

— Что за проблемы? — спросил Арсений Борисович.

— Светофоры не работают, всё движение встало, — радостно пояснил американец, — а объехать мы не можем. С той стороны города всё перекрыто — там порыв канализации большой.

При этих словах я смутилась и невольно покраснела.

В основном уши покраснели. Но я взмахнула головой, чтобы волосы их прикрыли. А то подумают ещё что.

Видимо как-то не так истолковав мой жест, мистер Робинсон пояснил:

— Какой-то большой теракт. Наше правительство сейчас разбирается — это сомалийцы или иракские боевики. Уверен, что вскоре мы найдём виновных и жёстко накажем.

Нуда, ну да, вы всегда стараетесь найти крайних и отжать у них по максимуму, — неприязненно подумала я.

Автобус так долго стоял в пробке, что я даже задремала. Впрочем, когда мы тронулись, я сразу проснулась и уставилась в окно. На душе было как-то неспокойно.

По дороге я смотрела на пробегающие многоэтажки, небоскрёбы, бигборды с обильной рекламой и аж сердце защемило — на миг создалось впечатление, что я в моём мире и времени, еду с работы домой.

— Любовь Васильевна, — ко мне подсел Арсений Борисович.

Я скрежетнула зубами, правда незаметно. Ну вот чего ему от меня опять нужно?

— Слушаю вас, Арсений Борисович, — выдавила радушную улыбку я.

— Мы подумали и решили засчитать вам участие в мероприятии. Ведь сбой случился не по вашей вине.

Угу, если бы сбой был по моей вине, ты бы передо мной так не мироточил, — злобно подумала я, но вслух примирительно сказала:

— Спасибо. Я рада. Честно говоря, мне не по себе от всех этих выступлений на людях. А тут ещё и иностранцы.

— Ну, да ничего страшного, — примирительно сказал старейшина, — это же был муниципальный праздник самодеятельности. Так что вы вполне вписывались в этот формат.

А сам-то ты вписаться почему-то не захотел, — опять разозлилась я, но вслух говорить этого не стала.

— Любовь Васильевна, я вот что хотел вас спросить… — сделал мхатовскую паузу Благообразный и искоса взглянул на меня.

В этом месте мне, очевидно, полагалось спросить, мол, ах, что же вы хотите спросить у меня? но я опять промолчала. Если тебе надо — так спрашивай, нечего мне тут психологию разводить.

Не дождавшись моей реакции, он продолжил:

— Меня очень беспокоит напряженная обстановка, которая сложилась сейчас в коллективе… — он опять сделал паузу.

Мне захотелось встряхнуть его. Достал уже своими паузами.

Очевидно, я не выспалась ночью: то готовилась, то просто переживала, — так что сейчас я была не самым добрым человеком и легко могла кого-нибудь запросто придушить. Но старейшина, не подозревая, что висит на волосок от смерти, опять занудел:

— И вас, как неформального лидера калиновской группы, я бы попросил приложить усилия и найти общий язык с остальными членами нашего братства. Не гоже нам ссориться. Грех это…

— А что я сделаю? — пожала плечами я.

— Ну вы могли бы…

— Арсений Борисович! — я развернулась от окна и посмотрела прямо в глаза Благообразного, — к сожалению, не могла бы. Точнее могла бы, если бы это была обычная ссора или недоразумение. Но дело в том, что вся эта семейка Ляховых постоянно провоцирует людей. Особенно это касается тёщи вашего великого человека. Это я Романа Александровича имею в виду. Если его регулярное хамство ещё как-то можно пережить или проигнорировать, то эта женщина очень умело манипулирует своим исключительным положением и использует это для того, чтобы самоутверждаться над другими…

Выпалив это, я выдохнула.

Благообразный смотрел на меня удивлённо.

Повисла пауза. Наконец, он отмер и сказал:

— Но вы всё же попробуйте, Любовь Васильевна. Я очень рассчитываю на вашу помощь и ваше благоразумие.

И он опять посмотрел на меня выжидающе. А я взяла и не стала ничего отвечать. Просто отвернулась и принялась смотреть в окно.

Некультурно?

Ну и пусть.

Он ещё немного посидел рядом, видимо, в надежде на то, что я продолжу общение, но я внимательно пялилась в окно, и через минуту он пересел к Валентине Викторовне и мистеру Робинсону.

А в пансионате все наши были в сборе.

Я зашла к себе в номер, переоделась и направилась в комнату к Рыбиной. Было время обедать, но, так как мы экономили, то сегодня пили чай у неё.

— Ну как там мероприятие? — спросила Сиюткина, ловко нарезая хлеб и сало.

— Свет вырубили, — пожаловалась я, — представьте, вышла к микрофону, сказала «здравствуйте» и микрофон отключился…

— Какой ужас! — посочувствовала Рыбина, — сорвали вам выступление.

— Не только мне, — сказала я и принялась разливать кипяток по чашкам, — там всё мероприятие сорвалось полностью.

— Вот это да! А ещё говорят — Америка! — покачала головой Сиюткина.

— Мне жалко нервов, — вздохнула я, — всю ночь не спала, доклад готовила. Причём на английском же. Переживала. А микрофон сломался.

— А другого микрофона у них не было разве? — удивилась Сиюткина.

— Да там у них всё сломалось. Даже светофоры. Мы в пробке около часа простояли.

— Ну зато вы отстрелялись и Арсений Борисович больше трогать вас не будет, — сказала Сиюткина и добавила, — вам сколько ложек сахара положить?

— Одну, — ответила я и предложила, — слушайте, вот что я думаю по поводу покупок…

Но договорить мысль мне не дали — дверь без стука распахнулась и в номер буквально влетела Белоконь:

— А! Вот вы где! — злорадно выпалила она, — А я-то думаю, отчего это вы на обеды и ужины не ходите!

— Это запрещено? — моментально взвилась Рыбина. — Постановление вышло?

— Это не по-товарищески! — вызверилась Белоконь, — могли бы и мне сказать, что талоны наличкой берёте!

— Мы ничего никому не должны говорить, — ласково и медоточиво пропела Рыбина. — И ни перед кем отчитываться не собираемся!

Видя, как беснуется Белоконь, она прямо наслаждалась ситуацией.

— А то, что на обеды не ходим, так нечего жопу нажирать. Чайку перехватили и достаточно. В нашем-то возрасте, — она демонстративно посмотрела на жопу Белоконь.

— Это вы на что намекаете⁈ — рыкнула та.

— Вообще ни на что, — лучезарно пожала плечами Рыбина и со счастливой улыбкой добавила, — если у вас все вопросы исчерпаны, Ирина Александровна, то извольте покинуть помещение. У нас тут важный разговор.

У Белоконь буквально отвисла челюсть. А Рыбина сделала контрольный:

— Конфиденциальный. Только между своими. Вы же понимаете…

Белоконь вспыхнула и пулей вылетела из номера, напоследок шваркнув дверью так, что аж стены содрогнулись и чай из стаканов расплескался.

— Ну зачем вы над ней так? — пожурила я её.

— А пусть не задаётся! — довольно хохотнула Рыбина. Настроение у неё улучшилось. Да что там говорить, она буквально сияла от счастья.

— Так что вы там говорили о покупках? — с предвкушением обильного шопинга азартно потёрла руки Сиюткина, — меня вещевой рынок интересует.

— Так вот, — я отпила чай и продолжила, — можно поехать в другой пригород. Там, говорят, ещё больше рынок есть. Но ехать дольше.

— И дороже небось? — нахмурилась Рыбина.

— Вот этого я не знаю, — вздохнула я, — но выбор там просто колосальный.

— Нет, давайте не рисковать, — попросила рыбина, — мы на том рынке, что были, там всё есть. А что нам ещё надо⁈ В основном мы всё купили. А на сэкономленные деньги не так много и возьмёшь.

— Да, Зинаида Петровна в принципе права, — поддержала её Сиюткина, — давайте вернёмся на тот самый рынок. Мы его уже знаем. И выбор там тоже хороший.

Я махнула рукой — туда, так туда.

И тут в дверь опять постучали.

Точнее загрохали.

— Я сейчас эту Белокониху убью! — прошипела Рыбина и с предвкушением отставила чашку с чаем.

Дверь распахнулась и на пороге возникла… Аврора Илларионовна.

Губы её подрагивали.

Увидев меня, она завопила:

— Любовь Васильевна! Как это понимать⁈

Я чуть заем на облилась от неожиданности.

— Что вы так кричите под руку, Аврора Илларионовна? — удивилась я, — что случилось?

— Я вас еле нашла! Если бы не Ирина Александровна…

— Я точно её убью! — опять прошипела Рыбина.

— Мне что, по-вашему нельзя к подругам зайти чаю попить? — поморщилась я, — это запрещено? Или чему вы опять возмущаетесь?

— В вашей группе воровство! И только то, что мы находимся в чужой стране, и представляем нашу страну, не позволяет мне вызвать полицию!

— Что ещё за воровство? — всполошилась Сиюткина.

— Мой фен украли! — потрясая феном с ярко-алой ручкой, завопила Аврора Илларионовна. — А он, между прочим, импортный!

У меня сердце аж ёкнуло. Это же его я вчера видела в прихожей у Куща. Неужели он украл? А, с другой стороны, откуда он у Авроры Илларионовны, если я видела его у него в номере? Она что, к нему в комнату вломилась?

Эти вопросы вихрем пронеслись у меня в голове.

А вслух я сказала:

— Ничего не понимаю. Аврора Илларионовна, объясните нормально. Вы кого сейчас обвиняете?

— Кущ украл!

— Этого не может быть! — воскликнула Рыбина, — зачем Фёдору Степановичу ваш фен⁈ Вы его шевелюру видели? Там три волоска! Что там сушить⁈

— Ничего не знаю, — огрызнулась Аврора Илларионовна, — может, он проать решил. Или жене на подарок. Но факт остаётся фактом — он у меня украл фен! Так что будем разбираться!

— А почему вы пришли ко мне разбираться? — удивилась я, — я ваш фен не брала.

— Раз вы тут главная, то и разбирайтесь! — заявила Аврора Илларионовна, а я удивилась. Вот уже второй человек утверждает. Что я лидер в нашей калиновской делегации.

— Хорошо, — поднялась из-за стола я с сожалением отставив чашку с недопитым чаем, — идёмте к Фёдору Степановичу. Будем разбираться…

И мы пошли.

К сожалению, сюрпризы на сегодняшний день не закончились. И как я втайне не надеялась, что Куща не будет дома и получится вопрос отложить до того, как я переговорю с ним наедине — не оправдался.

Кущ открыл дверь и уставился на нашу делегацию с удивлением (а за нами само собой увязались Рыбина и Сиюткина. А поодаль обиженно маячила Белоконь).

— Фёдор Степанович, — сказала я, — вы извините, но я должна спросить вас…

— Это он! Он украл! — завопила Аврора Илларионовна, потрясая феном. — Я вас всех выведу на чистую воду!

— Фёдор Степанович, — опять повторила я, — тут вот Аврора Илларионовна утверждает, что вы украли её фен.

И, чтобы даль ему немного времени обдумать ответ, повернулась к ляховской тёще:

— А кстати, Аврора Илларионовна, откуда вы знаете, что это именно Фёдор Степанович? Почему он? У нас в этом здании много народу проживает или работает.

— Потому что фен был у него в номере! — злорадно заявила Аврора Илларионовна.

Бабы за моей спиной охнули, а я изумлённо спросила:

— Простите, а что вы делали у него в номере? Насколько я понимаю, вы проникли туда без разрешения владельца?

— Ничего подобного! Как вы могли такое подумать! — возмутилась она, — я порядочная женщина, не чета вашим ворам!

— А всё-таки? — не сдавалась я.

— Я горничную попросила проверить, и она сразу нашла! — гордо задрала нос Аврора Илларионовна.

Крыть дальше было нечем.

— Фёдор Степанович, это правда? — тихо спросила я, представляя какой сейчас хай начнётся. — Фен Авроры Илларионовны был у вас в номере?

— Конечно правда, — спокойно кивнул Кущ.

Бабы опять охнули, а Аврора Илларионовна злорадно и торжествующе опять что-то завопила.

— Тихо! — рявкнула я и опять обратилась к Кущу, — как вы можете это объяснить?

— Да что тут объяснять? — совершенно спокойно удивился тот, — вчера я нашел возле бассейна сломанный фен. Видно же, что вещь дорогая. А не работает. Вот и взял к себе починить. За вечер починил. Точнее ещё утром съездил в город, нас туда на экскурсию возили, и я попросил, мы возле рыночка остановились, и я пружинку два на три купил. Поставил новую. Старая перегорела. И ещё там была такая гаечка… Ну в общем, сейчас уже всё нормально. Но не успел отдать. Тем более я не помнил, чей это. Думал, возьму на ужин в столовую, когда все наши будут и там спрошу. Ну и вот…

Он умолк, а у меня аж от сердца отлегло.

— Вот видите, Аврора Илларионовна, — сказала я, — всё разрешилось. Фёдор Степанович починил ваш фен.

Та, ни слова не говоря, развернулась и ушла.

— Даже спасибо не сказала! — осуждающе прокомментировала её поступок Сиюткина.

— Ладно, если всё решено, давайте расходиться, а то Арсений Борисович опять ругать будет, — сказала я.

И тут Кущ заявил:

— Любовь Васильевна, можно вас буквально на минуточку?

— Конечно, — удивилась я, хоть виду и не подала, а девочкам сказала, — я сейчас приду чай допивать.

Они ушли к Рыбиной пить дальше чай. А я вошла в номер Куща.

Там сидели Комиссаров и Пивоваров, они всё прекрасно слышали и сейчас буквально давились от смеха.

— Чему радуетесь, товарищи? — спросила я.

— Потому что жулики они! — хохотнул Пивоваров.

— Кто жулики?

— Фёдор Степанович и Ефим Фомич!

— Почему это?

— Раскурочили всю имеющуюся технику в пансионате, — продолжал заливаться смехом Пивоваров, — повытаскивали все детали. На коленке смонтировали глушилку. Подключили её к подстанции и обесточили весь город! А теперь сидят и чинят всё обратно!

Он рассмеялся опять.

— То есть то что мой микрофон отказал прямо во время выступления — ваша работа? — обалдела я.

Пивоваров хрюкнул ещё сильнее.

— И светофоры все в городе сломали тоже вы?

Тут грохнули и Кущ, и Комиссаров. Я тоже не выдержала и рассмеялась.