Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)

Глава 8

— Неужели? — Арсений Борисович явно мне не поверил, — одну на двоих, что ли?

Мда. Вот брякнула, так брякнула. Неудобно как получилось. Ну, а что я могла придумать вот так на ходу? И чтобы было правдоподобно?

Теперь придётся как-то выкручиваться.

— Понятия не имею, — как можно более равнодушно пожала плечами я, — что слушала, о том и говорю. А вот насколько это правда — не представляю. Свечку, как говорится, не держала. Но, думаю, дыма без огня не бывает.

Староста недоверчиво посмотрел на меня, но не сказал ничего.

А я принялась торопливо доедать.

— Материалы и вопросы по докладу вам принесут во второй половине дня, — добавил Арсений Борисович.

Я кивнула. Остаток завтрака прошел в молчании.

Сегодняшний день я планировала посвятить составлению текстов для Ксюши. Ещё пока было непонятно — она остается работать в типографии, или ей придётся чуть позже вернуться. Поэтому я и хотела на всякий случай набросать хотя бы пару текстов.

Общая канва у меня была, но, честно говоря, конкретно за этот вопрос я ещё не бралась.

Но теперь, когда Арсений Борисович сделал мне такой вот «подарок», все мои планы улетели в тартарары. Нужно было немедленно готовиться к завтрашнему выступлению.

Я вернулась к себе в номер и принялась размышлять, какие же темы хотят от меня услышать все эти люди? С американским менталитетом. Который я знаю лишь по фильмам и «цветным» революциям в моём мире.

А ещё нужно будет попытаться вспомнить хотя бы некоторые громкие заявления политиков из моего времени. И по такому принципу попытаться как-то выстроить речь.

Эх, сейчас бы сюда Интернет! Я бы сразу ого-го!

Но, увы, Интернета не было.

Да что говорить, даже самой захудалой библиотеки и то не было.

Я вздохнула.

Подскочила и пометалась по комнате. Затем плюхнулась на кровать и попыталась сосредоточиться на речи. Сосредоточиться получалось плохо.

Сперва зачесалась пятка. Затем — нос.

А потом я стала думать о детях. Как они там сейчас, без меня? Сидят, небось, бедные, в каком-нибудь интернате и думают, что я их бросила.

От избытка чувств я всхлипнула.

Обругала себя.

Велела себе взять себя в руки.

Собрала всю свою могучую железную волю в кулак и попыталась взять себя в руки.

Получилось, честно говоря, так себе.

Я думала о чём угодно: о Ричарде и Изабелле, о возвращении моего Пашки, о том, что нужно будет в Калинове первым делом отнести чёрные туфли в мастерскую и сменить набойки, о том, что у меня всё равно сырники получаются лучше, чем здесь, как бы не хвалила их Сиюткина… в общем, о чём угодно, но только не о докладе.

Прошел примерно час. Или больше.

А я не продвинулась ни на одно слово.

Стало стыдно.

Опять обругала себя.

Решительно я подскочила, судорожно вытащила из сумки блокнот и крупно по центру написала: «доклад». И поставила восклицательный знак. Жирно. Затем дважды подчеркнула.

И всё.

Больше идей, что делать дальше не было.

Сидела на кровати и пялилась на чистый лист со словом «доклад»,

И, видимо, я задремала. Потому что раздавшийся стук в дверь разбудил меня.

Я аж подпрыгнула.

— Открыто! — крикнула я.

Некоторое время реакции не было, а затем в дверь опять постучали.

— Заходите! Открыто! — опять рявкнула я.

И снова ноль реакции.

Когда деликатно постучали в третий раз, я подскочила с кровати, и, если бы не мысль о том, что это пансионат верующих людей, я бы её-богу, не обошлась бы без членовредительства.

Бесят! Тут и так доклад не пишется, а им всё шуточки!

Рывком я распахнула дверь — передо мной стояла пожилая негритоска (или, как толерантно говорить в моём мире — афроамериканка) и улыбалась во все тридцать два зуба.

На фоне антрацитово-чёрной кожи зубы были белыми-белыми, так, что я даже позавидовала.

— Миссис Скоурэйхотт? — коверкая мою фамилию с улыбкой спросила она.

— Ага, — кивнула я и тоже улыбнулась (точнее изобразила ответную вежливую улыбку, так как, если честно, мне сейчас было совсем не до веселья и радости).

— Плиз! — она протянула мне увесистый пакет.

— Что это? — спросила я, но негритоска-афроамериканка мне не ответила. Возможно потому, что я спросила по-русски, не знаю.

Она ещё что-то пролепетала и ушла.

Я заглянула в пакет. Там были книги, какие-то журналы и листы с отпечатанными текстами.

Конечно же я догадалась, что это обещанные материалы к моему выступлению.

И облегчённо выдохнула — Благообразный не соврал.

Настроение скакнуло вверх.

Сейчас я ка-а-ак сяду! Ка-а-ак сбацаю доклад! И часу не пройдёт. А потом пойду прогуляюсь, погода за окном стоит изумительная, потом вернусь и пообедаю стаканом чаю с мятным пряником. Потом потренируюсь выступать (ещё же заучить текст надо будет. Или чёрт с ним, вон Брежнев всегда по бумажке читал, чем я хуже?).

В общем, начну с доклада.

Как там он говорил, двадцать минут? Это примерно четыре листа написанного от руки текста. За час точно управлюсь.

Я вытащила из пакета первую книгу и мои брови полезли вверх.

Затем вытащила другую.

Третью.

Пока я достала всю макулатуру, я уже не знала — ругаться или плакать! Книги были… на английском языке.

Нет, мы, конечно, готовились в Америку, учили Present Continuous и употребление местоимений. В общем, много чего учили. И сейчас я даже вполне вменяемо могла спросить на улице, как пройти в библиотеку. Или запросто объяснить прохожим, что Лондон — это столица Великобритании. Но как я могу за полдня написать доклад, если вся литература на английском?

Расстроенная, я полезла в чемодан Анжелики. У неё там был словарь.

Вытащив словарь, я достала чистый лист бумаги и, вооружившись словарём, принялась переводить верхние строчки первой книги.

И через пять минут я поняла, что мне крышка!

Чтобы перевести первое предложение, я потратила двадцать минут.

Двадцать минут!

А книжка была толстой.

И таких книжек было десять.

А ещё журналы.

И отпечатанные листы.

В общем, по поим подсчётам, чтобы мне это всё перевести, при моей скорости работы со словарём, мне понадобится полтора месяца. И то, при условии, что я не буду ни спать, ни есть, ни уставать.

И, кстати, пока я перевела это чёртово предложение, я уже устала как собака. А в результате получилась абракадабра.

Хотелось ругаться и рыдать от бессилия.

А время шло.

Поэтому мне пришлось сделать то единственное, что мне делать совершенно не хотелось. А именно — пойти на поклон к Валентине Викторовне.

Скажу честно, всю поездку я её нагло игнорила и старалась максимально дистанцироваться. Конечно же я понимала, что моё поведение граничит с хамством, но ничего поделать не могла. Моя несостоявшаяся свекровь меня дико бесила.

Но сейчас крутить носом было глупо. Пришлось идти на поклон.

Я сгребла весь ворох книг и прочего обратно в пакет и отправилась к Валентине Викторовне.

— Любаша! Дорогая! — обрадовалась она мне, — заходи давай! Что-то мы с тобой в этой поездке всё никак не найдём время даже поболтать!

Я постаралась скрипнуть зубами бесшумно и вошла в её номер.

— Валентина Викторовна, — сказала я, прерывая поток ахов и охов, — я к вам по делу. Только вы можете сейчас помочь нам.

— Что случилось? — неглубокая морщинка прорезала её лобик.

Я рассказала о задании старейшины и продемонстрировала пакет с книгами.

— Я пыталась переводить, но вижу, что не успею, — вздохнула я и попросила, — помогите, пожалуйста.

Наша переводчица кочевряжится не стала, в тему моментально въехала, и мы с нею тут же засели за работу.

Она переводила название и аннотацию книг, бегло объясняла, что там в содержании, а я выбирала, что подходит для доклада, а что нет.

Получалось, честно скажу, не так уж плохо. Да, отнюдь не гугл из моего времени, но она старалась.

Буквально за два часа у меня был черновой набросок доклада. Точнее куски текста, вполне подходящего для доклада.

— Ты, когда напишешь доклад, приноси, я переведу, — сказала она. — Только не тяни, Люба, чтобы мне всю ночь не сидеть. Да и тебе потренироваться хотя бы бегло читать надо будет.

— Спасибо, — сказала я.

— Погоди, — она сунула мне небольшой словарь, — возьми, только с отдачей. Сейчас будешь компоновать текст, вдруг какое слово глянуть надо будет. Он самый удобный.

— Ага, — я благодарно приняла словарь и запихнула его в общую кучу бумаг и книг в пакете.

— А теперь скажи мне, Люба, ты когда собираешься замуж за моего сына выходить? — вдруг в лоб спросила она.

И пока я, хватая воздух ртом в буквальном смысле этого слова, пыталась найти достойный ответ, чтобы и не рассориться (ведь ещё текст переводить надо будет), и вместе с тем не дать сесть на голову и вытянуть из меня какие-то обещания, она сделала контрольный:

— И что с этими детьми делать будешь, Люба? Ты, конечно, старая, и у вас уже общих детей не будет, я всё понимаю. Честно сказать я и не хочу молодую невестку. Будет только бегать перед парнями хвостом крутить. Лёшеньке надо, чтобы женщина была надёжная и хозяйственная. Ну, вот, как ты.

Я икнула.

— Хорошо, что у Лёши есть двое детей.

При этих словах мои глаза полезли на лоб.

— Они в деревне живут. Там невестка, в смысле бывшая невестка, такая деревенская клуша, ты даже не представляешь. Лёша со своим НИИ на картошку в их колхоз ездил, так она его и захомутала. Но всё равно дура дурой. Так что отобрать их будет не проблема. Вот и будете воспитывать. А то мне порой хочется внуков повидать, а деревня далеко…

— А как давно вы их видели? — спросила я, чтобы проявить вежливость (сильно хотелось послать далеко и надолго наглую тётку, но мне нужен был этот чёртов перевод для доклада, поэтому пришлось вести диалог).

— Да года три назад — за думалась та.

— Ну так мне что те чужие, что эти. Но этих я уже воспитала, — попыталась-таки что-то более внятное ответить я, — А тех мне заново надо воспитывать и обучать. А это непросто.

— Ничего, Любушка, я помогу, — расплылась в улыбке Валентина Викторовна и добавила, — Лёшенька давно дом большой хотел. Да куда ему одному дом содержать. Там женская рука нужна. А мне уже тяжеловато. А так будете все вместе там жить. Да и мне местечко найдётся. Вот все вместе деток его и воспитаем…

— Эммм… Валентина Викторовна, побегу я, — я торопливо продемонстрировала пакет с книгами, — а то не успею до ночи доклад составить.

И стремительно ретировалась.

Выскочила в коридор, пронеслась по нему, аж до поворота в мой блок, повернула за угол и только там перевела дух.

Фух!

Чёртова баба! Подловила-таки меня в ситуации, когда мне деваться некуда и опять за старую песню.

Я Благообразному эту подставу ещё припомню!

Мои кровожадные мысли о том, как я режу Арсения Борисовича на куски ржавым скальпелем и посыпаю каждый разрез крупной солью, нарушила Сиюткина.

— Любовь Васильевна! — воскликнула она, и воровато оглянулась по сторонам, не слышит ли кто, — извините, я знаю, что вы доклад готовите, но я на минуточку!

— Говорите, — вздохнула я.

Хотя с другой стороны, это и хорошо, мне надо переключиться, а то я сейчас точно пойду и убью Пожидаева.

— У нас неприятности! — выдохнула она, стараясь говорить очень тихо.

— Что опять? — устало спросила я.

— Я ходила сегодня в парк, — шепотом начала жаловаться агрономша, — смотреть ходила. И, представьте себе, семена не взошли! Даже борщевик Сосновского! А ведь по моим расчётам уже должны были!

— Почему не взошли? — расстроилась я.

Что-то, а в этом направлении никаких сбоев я вообще не ожидала. И тут на тебе!

— Возможно, климат здесь другой и это повлияло, — начала перечислять Сиюткина, — а, может, аллелопатическое влияние соседних каких-то растений. Я же местную флору практически не знаю.

— Да что там знать, деревья, трава…

— Ой, не говорите, Любовь Васильевна! — замахала руками Сиюткина, и, охнув, резко понизила голос. — Но я думаю… то есть предположение у меня такое…

— Что? — нагнулась к ней ближе я.

— Я думаю, что виной всему экология! — трагическим шепотом сообщила агрономша.

— Да вроде чистая здесь экология, — пожала плечами я, — там же парк этот… он у них заповедный какой-то…

— Вот именно! Вот именно! — обрадовалась Сиюткина, — хорошо, что вы меня понимаете! Я считаю, что нужно немножко на те места химии внести…

— Какой химии? — меня аж передёрнуло.

Химии мне только не хватало. Кущ и Комиссаров вовсю извращаются с физикой, вон весь Нью-Йорк дерьмом залили, а эта хочет химию. Страшно подумать, что скоро здесь начнётся. Как минимум, очередная Хиросима, судя по горящим глазам Ольги Ивановны.

Но Сиюткина развеяла мои подозрения.

— Я думаю, нужно немного удобрений внести, — яростно припечатала она, — или гербицидов каких-то…

— Погодите, Ольга Ивановна, — наморщила лоб я, — разве гербициды не уничтожают растения? Или я в школе ботанику плохо учила?

— Всё так! Но дело в том, что наши растения привыкли к высоким дозам гербицидов и без них и растут хуже…

Я аж хрюкнула.

Вот это по-нашему! По-русски! Без гербицидов наши растения растут хуже, а без проблем мы живём скучнее.

А вслух сказала:

— Где же я вам гербициды найду, Ольга Ивановна?

— Ну вы уж поищите, Любовь Васильевна, — попросила Сиюткина и ушла.

А я осталась посреди коридора с новой проблемой.

Пакет с книгами оттягивал руку, нужно было идти в номер и садиться монтировать доклад. И тут я вспомнила, как кто-то из наших, то ли Комиссаров, то ли Кущ упоминал о мешках дуста. Вроде они хотели их в городской водопровод высыпать. Вот интересно, высыпали они, или нет?

И остался у них дуст, если таки высыпали?

Чтобы проверить эту мысль, я прямиком отправилась к Комиссарову. Нет, конечно же, я и не думала, что смогу найти у него в номере мешок дуста, просто надеялась, что он посоветует что-то.

Но, к моему глубокому сожалению, Комиссарова на месте не оказалось. Я постучала, подождала и пошла к Кущу.

На мой стук дверь его номера распахнулась и оттуда выглянула всклокоченная заспанная голова.

— Извините, Фёдор Степанович, — примирительно сказала я, — у меня к вам один вопросик. Секретный. Я быстро.

— Заходите, раз секретный, — хмуро кивнул тот, бросив быстрый взгляд по сторонам коридора. — Только у меня немного не убрано, вы уж извините.

— Ничего страшного, это вы меня извините, что я нагрянула вот так вот.

Я вошла в комнату.

Да уж, про «немного не убрано» Фёдор Степанович явно поскромничал. Глядя на разгром в номере, создавалось впечатление, что тут, как минимум, прошло цунами.

— Так что там случилось? — спросил педагог.

— Да вот Ольга Ивановна жалуется, что борщевик Сосновского, ну тот, который мы в парке посеяли… и он не всходит, — пояснила я.

— А я чем помочь могу? — удивился Кущ и почесал всклокоченную голову.

— Помните, вы упоминали про дуст? — спросила я и добавила, — Ольга Ивановна считает, что какой-нибудь гербицид поможет. Или удобрение… в общем, нужно что-то химическое…

— Дуст есть, — обрадовал меня Кущ, — скажите Ольге Михайловне, пусть прикинет, сколько надо и мы завтра к вечеру принесем. И узнайте куда нести.

После того, как мы договорились, я развернулась, чтобы идти к себе. И тут под вешалкой я обнаружила ярко-красную ручку от фена. Это был импортный мощный фен Авроры Илларионовны, с которым она любила сушить свою шевелюру после бассейна. Там был местный фен, но она всегда приносила свой, чтобы все видели и завидовали…

Пёстрая, многотысячная толпа волновалась и бурлила прямо передо мной. Я как глянула на эти бесконечные ряды — так сразу липкий холодный ужас окатил меня с головы до ног.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, и мысленно рыкнула на себя: соберись, тряпка! Это же всё понарошку. Ты сейчас спишь, а потом проснёшься и пойдёшь в свою «Пятёрочку». А вечером придут внуки и нужно ещё успеть приготовить их любимый пирог с яблочным вареньем. Так что давай-ка, быстренько соберись: скажешь этим людям речь и будешь свободна. Не забывай о Пашке!

Этот аутотренинг слегка меня отрезвил.

Хотя ладони всё равно были потными и липкими. И руки мелко дрожали.

А человеческое море всё бушевало и кипело.

И тогда я шагнула к микрофону…