Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)

Глава 13

— Любушка! — то ли обрадовалась, то ли удивилась моему появлению Валентина Викторовна. — Заходи. Случилось ли что?

Я вошла. Наша переводчица сегодня явно устала — под глазами тёмные круги, морщинки стали гораздо заметнее. Явно день для неё был трудным. Ну а конечно — столько переводить для полицейских и наших.

— Извините, Валентина Викторовна, вы устали, я вижу, — я сделала паузу, и не ошиблась.

Переводчица моментально ответила:

— Ну что ты, Люба! Как бы я не устала, но чайку мы с тобой выпьем. У меня как раз коробка имбирных пряников есть — представляешь, Арсений Борисович дал.

Ого! Я уже немного изучила Благообразного и поняла, что он так-то жадноватый. И если он вот так запросто всучил ей целую коробку явно недешевого печенья, значит, дал команду не распространятся о том, что было в полицейском участке. А мне как раз нужно было всё выяснить.

И вот что теперь делать? Но вслух сказала:

— Замечательно! — моя улыбка была абсолютно искренней и радостной (ведь я сегодня не только без обеда осталась, но и без ужина).

Мы устроились за небольшим письменным столом, который был в номере Валентины Викторовны и принялись пить чай.

Пора было переходить к разговору, и начать я решила издали:

— Валентина Викторовна, я всё устроила! — заявила я и взяла ещё один пряник.

— Что именно, Люба?

— Насчёт детей. Ну, мы недавно обсуждали, — ответила я, — мы встретились с родной матерью Анжелики и договорились, что она её забирает. А Ричард потом привезёт все документы и Изабеллу.

— Так это же прекрасно! — Валентина Викторовна аж в ладоши захлопала от радости, но потом поняла, что неуместно такое проявление эмоций, и торопливо поправилась, — я просто рада, что они будут с родной матерью! И ты такая молодец! Такая благородная, что свела их всех вместе! В жизни всякое бывает, но дети должны быть с матерью!

Она ещё некоторое время позаливалась соловьём на эту тему. Я взяла себя в руки и выдержала, хоть и неприятно было и от её слов, и от того, что я сейчас всё это вру. Но теперь, даже если она спросит у Анжелики, правда ли это, так она подтвердит. Ведь мы это действительно с Машей обсуждали. А в том, что из этого хоть что-нибудь получится — я сильно сомневалась. Я вообще, честно говоря, считаю, что мы больше эту Машу никогда и не увидим. Но ни Анжелике, ни Валентине Викторовне о моих мыслях знать не обязательно.

А пока ситуация в таком вот «подвешенном» состоянии, нужно постараться извлечь из этого максимальную пользу.

Вот я и подстаралась.

— Но тут такой момент… сложный момент… — сделала вид, что озабоченно замялась я (эх, такая артистка во мне пропадает! Станиславский нервно курит в сторонке!).

— Какой момент? — резко оборвала свой довольный щебет Валентина Викторовна.

— Из-за этого случая… ну с полицией… — я опять замялась, сделав выразительную паузу, но Валентина Викторовна не среагировала, поэтому я жахнула контрольный, — Пивоваров говорит, что там с документами на опеку нужно быстро всё провернуть, там сроки какие-то сжатые… А я не знаю, что происходит из-за этих мужиков наших и надолго ли мы тут застряли?

— Ах, ты об этом! — Облегчённо усмехнулась Валентина Викторовна, — Арсений Борисович говорит, что мы уедем, а вот они останутся.

— И мы их бросим? — сделала огромные глаза я.

— Ну, раз они виноваты… — развела руками она.

— А они точно виноваты? — закинула удочку я, — Там всё уже доказано?

— Да нет же! — понизила голос до еле слышного шепота Валентина Викторовна, — Но я не могу говорить, я Арсению Борисовичу обещала молчать.

— Но мне же можно! — тоже перешла на шепот я, — по-родственному. Нам же нужно рассчитать, как быть с документами на детей. Понимаете, у Маши, это мать Анжелики, Ричарда и Изабеллы, денег на три билета для них не хватит. Только на два. Поэтому Анжелике придётся тут оставаться. А нужно же понимать, как с визой быть.

Я врала так вдохновенно, что даже сама поверила:

— И понимаете, в чём ещё загвоздка, Изабелла… она же инвалид, для неё специальные условия перевозки должны быть, инвалидное кресло, а это всё в ихних буржуйских аэропортах недёшево. Нужно сориентироваться. Если, конечно, вы не хотите, чтобы Изабелла осталась с нами.

От этих слов Валентина Викторовна чуть чаем не поперхнулась.

— Просто тогда Маша сможет Изабеллу только через полтора года забрать, понимаете?

Валентина Викторовна понимала. А я продолжила давить на психику бедной женщине:

— И поэтому надо знать все сроки. Если у них вину не докажут, то всё равно, пока до конца разберутся — мы ещё на неделю-две точно задержимся. А потом у Анжелики виза просроченная будет и всё, финиш! Придётся её тогда с собой забирать. И все наши планы рухнут, понимаете⁈

— Да, я понимаю, — Валентина Викторовна глубоко задумалась, нервно сделала глоток чаю, и, наконец, приняв для себя решение, ответила, — в общем, доказательств там никаких нет.

— А почему же тогда их задержали? — удивилась я, а в душе так обрадовалась, что хотелось подскочить и станцевать ламбаду.

— Потому что Аврора Илларионовна заявила на них в полицию. Она утверждает, что подслушала их разговор, — опять понизила голос до шепота Валентина Викторовна, — дескать, они обсуждали, как щитами перекрыть трубу, по которой отходы поступают во вторичные отстойники…

— Ну и что? — не поняла я, — это разве запрещено?

— Что запрещено?

— Обсуждать вторичные отстойники в Америке? Есть такой закон разве?

— Да нет же! Они обсуждали эти отстойники, точнее, как их перекрыть, на станциях Оуквуд Бич и двадцать шестой Вод. И когда случился этот катаклизм, то всё рвануло именно на станциях Оуквуд Бич и двадцать шестой Вод! Теперь ты понимаешь⁈

— Да ладно! — обалдела я. — Может, совпадение? Может, они телевизор смотрели, там сейчас в новостях всё это круглосуточно перечисляют?

— Я не знаю! — устало покачала головой Валентина Викторовна, — может, и совпадение. Хотя, я не особо в такие совпадения верю. Но там есть ещё один веский фактор…

— Какой? — моё сердце нехорошо ёкнуло.

— А такой! Фактор, что Комиссаров — слесарь-сантехник, а Кущ — учитель физики. То есть они в этом хорошо разбираются.

— Ну и что? Это ещё ничего не доказывает! — отмахнулась я, а у самой сердце вот-вот из груди выпрыгнет. — Думаю, что если бы они были балеринами, то Аврора Илларионовна заявила бы на них в полицию, что они так сильно топали пуантами, что труба на станциях Оуквуд Бич и двадцать шестой Вод не выдержала и лопнула…

Валентина Викторовна расхохоталась, а мне захотелось сходить к Ляховым и чем-нибудь пристукнуть подлую старуху. Но вслух я сказала:

— А что Арсений Борисович говорит?

— Ох, он так ругается, — вздохнула Валентина Викторовна и пожаловалась, — говорит, не надо было калиновскую делегацию сюда брать. Представляешь?

— А ничего, что финансирование на калиновскую делегацию выделили? А уж это они подсуетились и влезли! — рассердилась я.

— Ну, вот так он теперь считает, — пожала плечами Валентина Викторовна и сдержанно зевнула.

— Ладно, пойду я, — правильно истолковала посыл я, — вы устали, Валентина Викторовна. Если будут новости — вы мне сразу говорите! А то боюсь, придётся Анжелику с собой забирать, и наша с вами мечта о домике в деревне без чужих детей — останется просто мечтой.

Валентина Викторовна клятвенно обещала все новости мне сразу же сообщать, по-родственному.

— А когда вы опять к ним пойдёте? — на всякий случай спросила я её, уже у самой двери.

— Да завтра после завтрака сразу и придётся, — пожаловалась Валентина Викторовна, — хотела завтра сходить на местный рыночек. Там, говорят, хорошие трикотажные футболки продают и недорого. Очень качественные. Я бы Алексею парочку прикупила.

— Так я завтра могу сходить и купить! — пообещала я, — а ещё лучше, давайте завтра после того, как вы вернетесь из участка, вместе сходим?

— Да! Давай лучше вместе! — обрадовалась Валентина Викторовна, — но ты меня дождись тогда, Люба. Потому что я скорее всего опоздаю. Мы же вместе с Арсением Борисовичем пойдём. А он такая копуша, ужас прямо… как начнёт свои вопросы задавать, то три часа без перерыва!

— А вас вдвоём туда разве пустят? — спросила я.

— Ну конечно! Он же от нашей делегации «Союза истинных христиан». А я — как переводчик. Нам вот и пропуск на двоих выдали.

Я распрощалась с «будущей свекровью» (глаза бы мои её не видели!) и прямиком отправилась к Пивоварову.

А тот уже меня не мог дождаться.

— Ты чего так долго! — Набросился он на меня прямо с порога, — Рассказывай!

— Долго её ждала, — ответила я и пересказала весь разговор.

— На двоих, говоришь, пропуск выдали? — обрадованно заинтересовался Пивоваров, — это же просто отлично, Люба! Просто за-ме-ча-тель-но!

— И что здесь отличного? — не поняла я. — Что наши парни в тюрьме сидят?

— Замечательно то, что Арсений и Валентина вдвоём туда пойдут! — повторил юрист.

— Ничего не поняла! — рассердилась я (устала как собака, да ещё и переволновалась, а этот тайны на ровном месте разводит!).

— Смотри, Люба, — начал объяснять мне Пивоваров, — обычно они в таких пропусках просто пишут «на 2 персоны», без указания ФИО. Понимаешь?

— Угу, — кажется, я начала немного понимать, но всё равно не догоняла, к чему он клонит, — И что?

— А то! — припечатал Пивоваров, — что вместо Арсения завтра туда пойдёшь ты! С парнями перекинуться двумя словами надо и предложить им план по спасению.

— Я-а-а-а? — я так удивилась от того, что пойду я, что даже не спросила, что за план придумал Пивоваров.

— Ну, а кто, я, что ли? — поморщился тот.

— Ну да, — кивнула я, — вы же юрист.

— Вот поэтому! — многозначительно поднял вверх указательный палец Пивоваров, — если засыпешься ты, Люба, и тебя тоже повяжут, то я должен оставаться на свободе, чтобы потом вас оттуда вытащить! А если пойду я и там останусь, то ты тут сама ничего не сделаешь. Понимаешь?

Я понимала. Но перспектива засыпаться и попасть в тюрьму, пусть и американскую, меня, мягко говоря, не вдохновляла.

А Пивоваров между тем продолжал развивать мысль:

— Итак, Люба, план такой! Слушай сюда!

Я слушала. И чем больше слушала, тем больше офигевала. План у Пивоварова был действительно очень простой. Пункт один: нужно было чем-то притравить Арсения Борисовича, чтобы он, конечно же, не умер, но, чтобы завтра идти никуда не смог. Пункт два: вместо него пойду я, как лидер калиновской делегации. Пункт три: мне нужно будет пронести в тюрьму записку и тайно передать её Кущу. Можно и Комиссарову, но лучше Кущу.

— Ну как план? — довольный собой сказал Пивоваров.

— Капец, — выдавила из себя я и схватилась за сердце.

— Тогда давай думать по пункту один, — предложил Пивоваров.

— Может, проще Арсению Борисовичу ногу сломать? — робко предложила я, — это гуманнее, как мне кажется. А то даже если мы яд где-то и найдём, то дозировку правильно рассчитывать ни вы, ни я не умеем. И можем перестараться и попасть по соседству с Фёдором Степановичем и Ефимом Фомичом.

— Не боись, Любаша! — хохотнул Пивоваров, — прорвёмся! Мы в сорок пятом Победу над фашистами одержали, что мы, не сможем каких-то глупых америкосов вокруг пальца обвести⁈

Я вспомнила Донбасс и Каховку из моего времени и тяжко-тяжко вздохнула.

Но говорить ему, ясное дело, я ничего не стала. Да и нельзя у человека отбирать надежду.

— В общем, ты сейчас иди к себе, отдыхай! — велел Пивоваров, — по дороге будешь идти, кликни мне Ольгу Ивановну. Она, хоть и агроном, но химию знает отлично. А завтра перед завтраком загляни сюда. Я дам указания. Понятно?

Я кивнула и поспешно ретировалась, пока он не придумал ещё один гениальный план.

Когда Сиюткина торопливо утопала к Пивоварову, я шла, шла и вдруг остановилась. Прямо посреди коридора.

Голову пронзила мысль, да так резко, что аж в глазах потемнело.

Карта!

Мы же спрятали в карнизе карту с отмеченными точками для диверсий!

И если завтра полицейские припрутся с ордером делать обыск (а в том, что они обязательно припрутся, я даже не сомневалась) и найдут карту, то всё! Считай вина Куща и Комиссарова доказана на сто процентов. Уже списывать на бред полоумной старухи не получится.

И что делать?

Я маялась в коридоре и не могла придумать верного решения. Возвращаться к Пивоварову за советом не хотелось. Он сейчас ещё что-нибудь эдакое придумает. Но и бросать карту в комнате тоже никак нельзя.

И я решилась.

Тихонько, тихонько, на цыпочках, поминутно оглядываясь, побрела я к номеру, где проживал Кущ.

Там, на двери, была присобачена такая бумажная блямба с печатью.

Это полицейские опечатали комнату.

Но когда русского человека останавливала какая-то бумажечка на двери?

Я немножко похекала над нею, поплевала маленько (чтобы чуточку смочить края) и бумажечка совершенно прекрасно отлепилась. Да так аккуратненько, что даже края печати не поплыли.

Затем я вытащила шпильку из подола халата (от сглаза ношу что в том мире, что в этом, по старой привычке, вот и пригодилась), немного поковыряла в замке и дверь со слабым щелчком распахнулась.

Вот и чудненько.

Осторожно, на цыпочках, я прокралась в комнату и сразу полезла к карнизу. Хорошо, что там стул рядышком стоял, так что не пришлось ничего выдумывать.

Встала на стул, сунула руку в отверстие карниза… и обомлела.

Там было пусто!

Да ладно! Не может этого быть!

Может, аж туда поглубже карта провалилась? Вот что я буду делать, если она аж на середину карниза попала? Он же метра полтора, если не больше! Чем я её оттуда выковыряю? Да ещё и незаметно чтобы?

Я запихнула палец поглубже. Внутри была то ли пыль, то ли какой-то налёт, но указательный палец, который свободно проходил с краю, туда, дальше застревал намертво. Пришлось совать мизинец. Но мизинец короткий же. Мизинцем я нащупать ничего не смогла.

И вот что делать?

Я спрыгнула со стула. Задумалась.

Где-то здесь у Куща должна быть ручка или карандаш. Он, по старой учительской привычке, всегда его с собой таскает.

Я начала искать ручку или карандаш. Как назло, ничего не находилось. То ли я не там ищу, то ли он куда-то запрятал, но я тщетно шарилась по ящикам тумбочки, в шкафу и так далее. О том, что я везде щедро оставляю отпечатки пальцев, я старалась не думать — если что, скажу, что любовница. Отмажусь, в общем.

И тут мой взгляд упал на чемодан под кроватью.

Может, он в чемодане? Лезть туда было как-то неудобно, но выходить из номера, идти к себе, затем возвращаться — это ещё хуже. Так я стопроцентно попадусь.

А с другой стороны — лазить в чужих личных вещах — неэтично.

И как быть?

Но додумать мысль мне не дали — распахнулась дверь и в тёмную комнату, которая освещалась только за счёт уличного фонаря, скользнула тень.

Я чуть не заорала от ужаса.

— Любовь Васильевна! — трагическим шепотом сказала тень, — это я, Белоконь.

— Бля… — выдохнула я, — как вы меня напугали!

— Извините, — ответила она, — я же в соседней комнате живу. Услышала шум. Дай думаю, гляну. А это вы.

— Мне нужно было… эммм… — я начала выкручиваться, тянула паузу и всё никак не могла выдумать причину, почему я нахожусь в тёмной комнате, опечатанной полицейскими, пока её хозяин в каталажке.

— Вы карту ищете, да? — вдруг спросила Белоконь и я чуть не заорала от ужаса во второй раз.

— Эммм… — промямлила я.

— Она у меня, — сказала Белоконь, — когда они опечатали, я сразу сюда влезла и из карниза её вытащила. А то завтра же обыск будет, когда они ордер привезут…

Оказалось, что Белоконь слышала абсолютно все наши разговоры и была в курсе всех диверсий. Но она сильно обижалась, что её не посвящают. Поэтому хранила гордое молчание. Ждала, пока её сами позовут.

Нарушила она свою позицию дважды — когда привела к нам Гольдмана (он оказался её родственником), и вот теперь с карнизом.

А мы по-свински так с нею.

Я сидела в своей комнате и размышляла, как помириться с Белоконь и приобщить её к нашим действиям, раз она так хочет. И тут в дверь тихо, но настойчиво постучали. От неожиданности я аж вздрогнула.

А когда открыла дверь — вздрогнула ещё больше — на пороге стоял… Ляхов, Роман Александрович. Он был бледный, глаза его бегали.

— Любовь Васильевна, — тихо сказал он и оглянулся, не слышит ли кто, — нам нужно поговорить… наедине…

— Да, конечно. Я сейчас одна, — растерянно сказала я, — Анжелика ушла к Ксюше, у них же завтра молодёжный стендап в колледже, вот и репетируют.

— Вот и прекрасно, — сказал Ляхов и вошел, захлопнув дверь.