Баба Люба. Вернуть СССР-2

Глава 26

— Вот! — сказала я и вывернула перед Всеволодом сумку, набитую деньгами.

Толстые пачки купюр с хрустом посыпались на стол (дело происходило в домашней библиотеке старосты, без посторонних).

— Ох! — глаза у Всеволода при виде такого богатства аж на лоб полезли.

— Пересчитывать будете? — вежливым голосом спросила я и положила листочек на стол, прямо перед ним. — Здесь расписано сколько и за что было получено денег на том мероприятии. Вот смотрите — здесь сумма за аукцион, здесь — за продажу поделок, здесь — сбор средств…

— Мда-а-а… — задумчиво протянул Всеволод, торопливо схватив пачку купюр и взвесив её в руке. — Кто бы подумал, что твоя задумка даст такой результат… И денег заработали для общины и дом за нами остался…

— Не для общины, — покачала головой я. — Не для общины, Всеволод Спиридонович.

— Почему?

— Потому что эти деньги нужно вложить согласно заявленному замыслу акции «Дети — цветы жизни». Максимально, чтобы был результат, — заявила я категорическим тоном, — мы же для детей-сирот деньги собирали. Значит надо их именно туда и потратить. И сделать это в виде масштабного социального проекта, с привлечением общественности. Таким образом мы и выполним заявленные обещания, и людей сплотим на хорошее дело. А они потом пополнят ряды членов общины…

— Но нам нужны деньги на обучение новых пасторов, и на приобретение литературы, — задумчиво наморщил лоб Всеволод.

— Всеволод Спиридонович, — решительно заявила я, — если мы сейчас занычкарим эти деньги…

— Не занычкарим, а используем их на нужды нашей церкви! — вскинулся старейшина.

— Так вот, если мы занычкарим на нужды нашей церкви, то люди нас не поймут, — сказала я. — Как минимум это будет выглядеть в их глазах странновато. И тогда уже все следующие мероприятия пройдут безрезультатно. Потому что доверия больше не будет! А вот если деньги вложить на детей, как и заявлялось, причём, сделать это максимально демонстративно, с обнародованием всех результатов, даже промежуточных, во всех наших газетах и на телевиденье, то люди будут знать, что их деньги уходят на хорошее дело. И в следующий раз будут давать ещё больше.

— Хм… дело говоришь, — задумчиво покивал Всеволод. — Но что, если не получится?

— А как мы сейчас узнаем, получится или нет? — наклонила голову к плечу я и пристально уставилась на Всеволода. — Не попробуешь, не поймешь. Кроме того, даже если у нас вообще не получится больше с новыми мероприятиями, то как минимум мы сделаем хорошее дело — поможем обездоленным детям и получим яркий и громкий результат. Очень нужный людям, кстати.

— Да, ты права, но…

— Всеволод Спиридонович, — усмехнулась я, — если вы опять поручите это дело мне, то всё у нас получится.

— Ты не думала о том, чтобы принять крещение? — вдруг спросил старейшина.

Я мысленно хохотнула — раз хочет максимально привязать, значит мой удельный вес полезности в этой секте взлетел и сильно.

А вслух сказала:

— Я ещё не готова, Всеволод Спиридонович. Понимаете, я должна сама этого очень сильно захотеть. А я пока ищу себя и свой путь.

Всеволод скривился:

— То есть так ты можешь и в другую церковь уйти?

— Конечно, — кивнула я, — я, прежде, чем к вам прийти, часто слушала учение Бхактиведанта Свами Парабхупада.

— Это же кришнаиты! — возмутился Всеволод.

— Они самые, — улыбнулась я. — Понимаете, я человек широких взглядов, всю жизнь ищу себя. Сейчас вот мне у вас нравится, чувствую себя нужной и значимой. Но если не смогу здесь — пойду искать себя дальше…

— Да почему тебе у нас может не подойти? — сердито нахмурился Всеволод и аж подскочил из-за стола. — Мы же тебя и в состав делегации в Нефтеюганск включили, и на Собор в Киев тоже отправим. Потом в Бруклин съездишь. Мало кому такие преференции достаются! Некоторые всю жизнь в общине, а дальше соседней улицы не были…

— Ну я вот съездила в Нефтеюганск… — вкрадчиво начала я, но Всеволод меня перебил с озабоченным видом:

— Неужели не получилось девочку из детдома забрать?

— Нет, нет, это-то как раз и получилось, но вот наши женщины…

— А что наши женщины? Что с ними не так?

Я набрала полную грудь воздуха и разом сдала все их бабские проделки, интриги и манипуляции. Про Машу ничего не говорила. А вот Валентине Анатольевне, Зинаиде Петровне и Нине Ивановне досталось сполна. Ибо нечего со мной в эти игры играть.

— Понимаете, Всеволод Спиридонович, мелочь это, конечно же, но очень неприятно. Я не пойму, какие войны могут быть внутри общины⁈ И зачем это всё? — загорячилась я, — это недопустимо!

— Но, к сожалению, человеческая натура слаба и часто поддаётся искушениям, — начал старейшина, но я уже завелась и перебила его:

— Все эти бабские дрязги, разборки и войны оттого, что людям мозги занять нечем, человеческая натура слаба! Вот от безделья, скуки и свободного времени всё это и происходит!

— Да что ты такое говоришь⁈ — вспылил Всеволод и только сейчас я вдруг обратила внимание, что он всё это время называл меня на «ты».

— Говорю то, что есть, — отрезала я, — врать незачем!

— Языком болтать любой дурак может! — вскипел старейшина. — а ты на моем место себя поставь и подумай, что в такой ситуации делать⁈ А ничего! Вариантов нету!

— Да элементарно это, Всеволод Спиридонович! — вскинулась в ответ я, — нужно всего лишь людям идею дать. Высшую цель.

— У нас есть высшая цель! — закричал Всеволод, — призывать на своём примере всех людей стать учениками Иисуса Христа, проповедовать Вечное Евангелие, которое включает в себя трёхангельскую весть и подготовить мир к скорому пришествию Христа! Или ты не знаешь этого?

— Это — миссия! — не согласилась я, — а люди суетны, и им нужны приземленные цели. Чтобы здесь и сейчас. И чтобы они для себя пользу видели. Эфемерные миссии, воздушные идеи — это все хорошо до определенного момента. А если взять мышление простого человека, то совсем другое выходит…

Я говорила и говорила. Всеволод сперва слушал меня, хмурясь. Но, по мере моего монолога, лицо его разгладилось.

— Да, Любовь Васильевна, — наконец, кивнул он, — вы абсолютно правы. Думаю, нам нужно так и поступить.

— Давайте для начала сделаем так, — сказала я, — нужно разделить людей на группы, чтобы в каждой группе был свой лидер и устроить между ними… эммм… как бы это правильно назвать…

— Соцсоревнование? — с усмешкой подсказал Всеволод, видя, что я замялась.

— Пусть этот принцип будет в основе, — кивнула я. — Но суть должна быть другой.

— А ты не думала о том, что такие мини-группировки рано или поздно создадут угрозу целостности общины? — прищурился Всеволод, — вон есть у нас группа молодежи, там Ростислав лидирует. Ну и результаты ты сама видишь.

Он опять незаметно перешел на «ты».

— Вижу, — кивнула я. — А знаете, что я ещё вижу? Они похожи на маленьких детишек, которые кричат и качают права. А когда до дела доходит — в кусты сразу. Вы знаете, как себя проявил Ростислав в нашей поездке?

— Интересно. Как? — заинтересовался Всеволод.

— А никак, — с усмешкой развела руками я, — он был полностью, абсолютно пассивным. Представляете? Единственное, что удалось от него добиться, так это чтобы он мусор и помои выносил. Там в доме слива не было. И то только потому, что женщины не стали его к дежурствам на кухне привлекать. И где вся эта его напускная бравада и подевалась. В незнакомой ситуации, без поддержки друзей, он полностью потерялся.

— Хорошо, Любовь Васильевна, — медленно и задумчиво кивнул Всеволод, — вы уже о необходимости создания таких групп говорили, я помню. Сколько вам человек надо?

— Ну… пять… нет, десять, — поморщившись, задумалась я.

— Давайте тогда так, — улыбнулся мне Всеволод, — вы сейчас подумайте, дня два. Накидайте список кандидатур и зачем именно тот или иной человек нужен. А мы с вами потом рассмотрим и обдумаем. На вашем примере и остальные группы потом создадим.

У меня оставалось ещё два дня (я взяла отпуск, но забыла, что потом ещё и выходные) и мы с девчатами решили съездить в село, к нашим мужчинам. Скороход передал из Нефтеюганска рыбу. У меня и так сумки были тяжелые, плюс Изабелла, плюс её вещи и костыли, поэтому рыбу брать было вообще некуда, но он всё-таки уломал меня взять одну большую вяленую рыбину, размером аж с половину моей руки. Так что сейчас я везла шикарный подарок. А к рыбе же надо было пиво. Пришлось сбегать в магазин, прикупить пару бутылок «Жигулёвского». А ещё я напекла пирожков с вишнёвым вареньем и булочек с корицей. Так что подарки были шикарные!

Когда автобус, чихнув напоследок газовыми выхлопами, укатил дальше, я велела Анжелике:

— Мы тут с сумками постоим, а ты сбегай домой, возьми велосипед.

— Ага, я быстро! — кивнула девочка и торопливо ушла.

Я вдохнула опьяняющий деревенский воздух, наполненный ароматами трав и поспевающей черешни. Приятная, после шумного города, тишина мягко обволакивала. Где-то вдали закричал петух. И всё. Было позднее утро, хозяйки давно уже подоили коров и выгнали их пастись, задали корма скотине и переделали все утрешние дела. Сейчас все были на огородах. Поэтому в селе стояла сонная размеренная тишина, раздираемая только треском кузнечиков.

— Тётя Люба, а зачем это он? — Изабелла, смотрела огромными от любопытства глазами и показывала пальцем на большого взъерошенного индюка, который стоял и курлыкал, нахохлившись.

— Это индюк. Птица такая. Он среди своих индюшек самый главный и так он охраняет свою территорию. — пояснила я, — Чтобы все видели и знали, что это он — самый главный.

Изабелла рассмеялась и радостно захлопала в ладошки. Ей было всё интересно. Она впервые в жизни попала в деревню и увидела всё это. Того же индюка вживую.

Я сглотнула внезапный ком. Боже ж мой, ей сейчас пять с половиной лет. И вся её маленькая жизнь прошла в больницах или в детдоме. Да и там она была в отдельной палате.

— Белка! — мои мысли прервал радостный крик: к нам со всех ног бежал Ричард. За ним, еле-еле поспевала запыхавшаяся, раскрасневшаяся Анжелика с велосипедом.

— Белка! Белочка моя! — воскликнул он, бросился к сестре и обнял её.

— Ты мой братик? — спросила Изабелла.

— Б-братик, — хрипло сказал Ричард и вдруг отвернулся, стыдливо вытирая глаза.

Днём, когда я резала зелень на салат прямо во дворе, за столом в беседке, к нам заглянула соседка, тётя Даша. Принесла творог, я заказывала.

— Где это ты нового ребятёнка взяла, а, Любка? — спросила она, ставя тарелку на стол, — что-то то у тебя никого не было, то сразу столько.

— Где взяла, там больше нету, — попыталась перевести всё в шутку я и продолжила резать салат.

В это время Изабелла как раз ковыляла через двор на своих костылях. Костыли были для неё слишком большими, она приноровилась, конечно, к ним, но они были не по руке, и она буквально на них висела, из-за чего походка получалась рваной, дёрганной.

— Ой, а что это с нею такое? — всплеснула руками соседка. — Она у тебя что, больная, Любаша? Как же это так? У вас же вся порода крепкая.

— Да не моя это родная дочь, приёмная, — ответила я.

— Ааааа… теперь ясно, зачем ты их набрала, — понятливо кивнула соседка, — сразу трёх взяла, чтобы государство денег больше дало, да?

Мне стало неприятно. Ссориться с соседкой не хотелось, да и разговаривать больше тоже.

Отделавшись парой общих фраз, я выпроводила её и вернулась к своим делам.

А вечером, когда дети, набегавшись на свежем воздухе, уже улеглись спать, я вышла во двор. Была тихая и тёплая ночь. Я поправила старую шаль любашиной матери, которую набросила на плечи, села на ступенечки крыльца, и так и сидела. Смотрела на зажигающиеся крупные, словно крыжовник, звёзды, дышала вкусным, пахнущим мокрой полынью и липовым цветом ночным воздухом, и думала.

Вот почему в жизни такая несправедливость? Одни рождаются с золотой ложкой во рту, всё у них есть, судьба предопределена и всё у них всегда хорошо. А другие, вот как Изабелла, мало того, что родилась больная, ущербная, так и мать от неё отказалась. И отец. И всю свою коротенькую жизнь она ни ласки не видела, ни доброго слова. Я сегодня обняла её, так она ухватилась за мою шею и долго-долго не отпускала. Тепла ей не хватает. И вот смогу ли я ей не просто дать всё недостающее, а возместить, компенсировать то, чего недодала ей судьба за пять лет? Как мне помочь этой девочке? Да и остальным как? Как мне помочь моему Пашке? Чтобы он вернулся к своим. Чтобы жил той жизнью, которая была у него так несправедливо отнята? Чтобы Елисеюшка, внучок мой родненький, был с папой? И всё это, все их жизни — в моих руках.

От осознания такой ноши, спина моя невольно согнулась под непомерной тяжестью.

— Сидишь? — дед Василий вышел на крыльцо, крутя в руках самокрутку. — Не возражаешь, если и я присяду, покурю маленько?

— Кури, — кивнула я и чуть подвинулась в сторону.

— Старик тяжело сел, в две затяжки раскурил самокрутку, затянулся.

— Красиво здесь, — выпустив струю пахучего дыма из самолично выращенного табака, молвил он. — Мы с твоей мамкой раньше любили вот так, в сумерках, сесть здесь, на крылечке, и смотреть вдаль. Мечтали о будущей жизни. О том, как вы с Тамаркой вырастите. Что из вас будет.

— Красиво здесь, — ответила я.

— Да… красиво… — затянулся старик, немного помолчал и вдруг сказал, — а ты что думаешь с Изабеллой делать?

И этот туда же! Раздражение вспыхнуло с новой силой.

— Растить буду, — немного резковато ответила я.

— Ты это, доча… не сердись, послушай, — торопливо заговорил любашин отец, — я думаю так. Вот послушай. Тебе на работу же надо будет ходить. А она же маленькая, как ей самой дома сидеть? Да ещё с костылями этими?

— Ну а что делать? — вздохнула я.

Честно говоря я набросала общую цель — забрать Белку сюда, в семью. А о нюансах не думала. И сейчас все эти, на первый взгляд мелкие проблемы, встали передо мной огромным комом.

— Так я вот что скажу, — продолжил старик, — тебе на работу надо, некогда. Так ты её пока у меня оставь. Здесь.

— Но…

— Ну а что? Я Машку, козу нашу, обратно забрал, Ивановна вернула, спасибо ей огромное. Так что молочко есть. Овощи-фрукты, всё своё, свежее, домашнее. Сама знаешь. Она здесь, на свежем воздухе хоть окрепнет. Да и туда-сюда через двор пройтись, считай физкультура. Я смотрю, ей Машка нравится. Научу доить, пусть помогает.

— Но отец… — начала было я.

— Ты, Любка, сейчас не дури, — спокойно и рассудительно сказал старик, не дав мне договорить. — Я тебя с решением не тороплю. Поступай, как будет правильно. Ты у меня девка умная. Но о моих словах подумай. Пусть бы побыла здесь.

— Но ведь тебе с инвалидом возиться тяжело, в твои-то годы.

— Ты за это вообще не думай! Я, когда полный двор детского смеха, молодею, Любаш, понимаешь? Да и Ричард же до конца лета здесь будет. Если что — подсобит. А потом Анжелика поступит и тоже приедет. Так что мы тут все рядышком, как-то оно будет… помалу будем тупать… все вместе…

— Хорошо, спасибо, отец, — растроганно сказала я. На глаза аж слёзы навернулись.

— А ты о себе немного подумай.

— Ты о чём? — не поняла я.

— Всё о том! Ты у меня девка ещё ого-го. С этим дураком не вышло, ну так другого себе поищи.

— Другого дурака? — усмехнулась я.

— Ну почему сразу дурака? — пыхнул самокруткой старик, — хорошие мужики тоже есть. Так вот, как и ты, сидят где-нибудь на крылечках за высокими заборами, смотрят на звёзды и говорят, мол, хороших баб нету, одни дуры остались.

— Ну…

— А ты не нукай. Не нукай! А бери и ищи себе нормального мужика! — рассердился вдруг старик, — нечего в твои годы одной куковать!

— Я не одна. У меня дети вон. Ты…

— Что дети⁈ Что дети⁈ Вон Анжелика, считай уже почти из дому упорхнула. Ещё год-два и будешь её замуж выдавать. Разве ж я не вижу? А там и Ричард с Изабеллой подрастут и разлетятся. И останешься ты одна… в пустой квартире.

— Ну тогда внуки пойдут, — не согласилась я.

— Внуки… — вздохнул дед, — много у меня внуков? Две дочки, а что у Тамарки никого нету. Что у тебя… эх… если бы ты тогда не сглупила…

— Что не сглупила? — моментально, словно Шерлок Холмс, почуявший улику, вскинулась я. — Ты о чём?

— Да всё о том же, — махнул рукой старик, пыхнул самокруткой, тяжко вздохнул, затушил бычок и пошел обратно в дом.

А я так и осталась сидеть в размышлениях. Уже второй раз это проскользнуло. Первый раз что-то такое Тамарка обмолвилась. А теперь и старик. Ясно же, что это касалось Любашиного ребёнка. Видимо были у неё роды и родился живой-здоровый малыш. Вот только где он? Она отказалась от него? Или он умер? Что там случилось? И как мне в этой истории разобраться, если, насколько я поняла, данная тема полностью табуирована в семье?

И вот что делать?