Аватары тьмы

Глава 7. Добрая женщина

После разговора с тётей Вера решила поехать домой: ей надо было прийти в себя, подумать обо всём, разобраться. Рассказ следователя о том, как дедушка воткнул себе в горло нож за пару секунд до наезда, но не умер, пока не исчез из реанимации и тело его не взорвалось изнутри, настолько потрясал своей странностью и бессмысленностью, что от мыслей о нём становилось нехорошо. Особенно, если вспомнить, как он заранее позаботился о бабушке, предполагая, что после его смерти она потеряет связь с реальностью. С тем, что Вера узнала о платье, дело обстояло не лучше: зачем бабушка его заказала, надевала на поминки девятого дня, какнадевала, и что происходило, когда снимала? То, что видела тётя Соня, не могло быть просто пьяными глюками, ведь с платьем объективно что-то не так! Причём «что-то» — это весьма мягко сказано, на самом деле «не так» всё: ткань, размер, отсутствие застёжки, а если ещё вспомнить, кто его шил!..

И зачем он потом приходил к бабушке? Тётя неспроста почувствовала, что с ним что-то неладно: «лампочкой» она, конечно, не была, но кое-какие, слабенькие экстрасенсорные способности у неё проявлялись, особенно раньше. Соня приходилась матери двоюродной сестрой, так что вполне возможно, какую-то малую толику особой чувствительности тоже в генах имела. Зло, камни за пазухой и тому подобное определяла безошибочно, даже в незнакомых людях. Вера вспомнила, как, когда она была маленькой, и вся семья собиралась на праздники, дядя Миша порой говорил: «Надо Соньке его показать» — узнать, типа, можно ли иметь с кем-то дело. Ну, а потом… суп с котом! — проклятое пьянство почти всё уничтожило… Осколки какие-то только остались, но и их хватило, чтобы почуять нечеловека — существо без светака.

Антон Шигорин — кто он?

У Веры не было ни одной версии, и она по-прежнему его боялась, инстинктивно… и ещё из-за сна-воспоминания, где дед называл его гадом, хотел с ним разобраться и «уничтожить это дерьмо»… Однако бабушка не была в восторге от этой дедушкиной идеи, она сомневалась, внучка хорошо это помнила. Баба Клава ходила в ателье, к этому самому «гаду», и вовсе не уничтожать его, а заказать платье — причём даже адрес свой там оставила! И Вера давно в этой квартире живёт, причём совершенно одна, но Антон ничего ей не сделал… К тому же тётенька эта… швея, как же её… — а, неважно! — работает вместе с Шигориным, тоже жива и относительно здорова, уж к её гастриту и гипертонии закройщик точно не причастен. Хорошая женщина, огурчики на даче выращивает! Хотела Веру с Антоном познакомить, плохого ничего про него не говорила… так может, не надо так панически его бояться? Опасаться, ясное дело стоит, ведь у него нет светака — мысль об этом заставила зябко передёрнуть плечами — но, с другой стороны, с чего она взяла, что он хочет навредить? Чуть ли не убить! Это ведь только домыслы, а на деле был один телефонный разговор — причём она сама же звонила и просила о встрече, и ещё звонок, когда она не подошла к телефону… Ни то, ни другое ещё не говорит о дурных намерениях Антона. Единственное, что объективно должно пугать, это как он погнался за ней — в парке — прямо через кусты и газоны… так не бегают, чтобы просто поговорить, тем более с незнакомым человеком! Ведь они раньше никогда не пересекались, а он ринулся за Верой, словно полицейский за преступником, которого выслеживал лет десять, и вот наконец выпал долгожданный шанс его задержать. Если б не собака, догнал бы точно: очень уж быстро бегает, не закройщик прямо, а настоящий спринтер, отлично тренированный! Собаке, кстати, он тоже совсем не пришёлся по вкусу. Или, наоборот, пришёлся? — усмехнулась Вера, представив, как пёс кусает Антона за мягкое место.

В общем, не чисто с этим закройщиком, ох, нечисто!.. Чёрт… как бы понять, можно ли с ним встретиться, или это слишком опасно?..

Глубоко погружённая в размышления, она не заметила, как проскочила сквозь арку, даже не посмотрев, что там с дверью. Мелькнула мысль развернуться и проверить, но, взглянув на одно из окон своего подъезда, про арку Вера тут же забыла. На лестничной площадке её этажа стояла, глядя через стекло во двор, женщина, и не узнать эту немолодую, чуть всклокоченную тётеньку с добрым лицом и увесистой сумкой в руке было невозможно.

Вера приветственно махнула рукой и поспешила к подъезду, женщина помахала в ответ и широко улыбнулась. Столь безрассудно отданная девушкой жизненная энергия крепко прижилась в чужом организме и теперь заставляла обеих, несмотря на разницу в возрасте, чувствовать такую близость друг к другу, словно они были лучшими подругами или даже сёстрами.

«Мария, Мария… — поднимаясь в лифте, твердила про себя Вера, отчаянно пытаясь выудить из памяти отчество — оно вертелось где-то поблизости, но в фокус никак не попадало. — Мария…»

— Михайловна! — вдруг выпалила она, уже выходя из лифта.

— Так меня только одна старая подруга называет, — рассмеялась женщина. — Здравствуй, Верочка.

— Здравствуйте, Мария Михайловна, я просто…

— Да ладно, — отмахнулась тётенька. — Скажи лучше, как себя чувствуешь?

— Да нормально, спасибо! — Вера достала ключи.

— Я тут тебе свежей зелени, помидорчиков привезла, — швея покачала сумкой. — В твоём положении…

— Мария Михайловна! — решительно перебила её Вера, распахивая дверь. — Вы уж простите меня, я… тогда, в парке… как-то глупо всё получилось… — она избегала смотреть на швею, пока та заходила в квартиру. — Даже не знаю, как… в общем, не беременна я, извините, что не сказала сразу!

Чувствуя, как полыхают огнём щёки, Вера подняла глаза на Марию Михайловну: та, замерев на мгновение, вроде как в замешательстве, смотрела себе под ноги, потом вдруг спросила:

— А тапочки есть?

— Да так проходите!

Скинув туфли, швея босиком прошлёпала на кухню.

— Я имела в виду, в туфлях! — вскричала Вера, устремляясь за ней с тапками в руках.

— Ай, брось, лето же, тепло! — отказалась Мария Михайловна. — Да и ноги заодно отдохнут.

Она принялась деловито выкладывать из сумки помидоры, огурцы и пакет, набитый зеленью.

— Мария Михайловна, ну зачем? Я ж говорю, что ввела вас в заблуждение…

— В холод убери, не то быстро испортятся! Зря, что ль, я это всё тащила?

— Спасибо! — не желая обидеть добрую женщину, Вера стала аккуратно перекладывать овощи в холодильник.

— А в заблуждение я сама себя ввела, — улыбнулась швея. — Ты побледнела, в обморок чуть не упала, вот я и подумала… а тебе объяснять всё незнакомому человеку не с руки было, вот и… а что это на самом деле? — перебила она сама себя, обеспокоенно поглядев на девушку.

— Ничего опасного, поверьте, просто… — Вера скользила взглядом по светаку женщины, отмечая, как её спонтанное лечение не только срастило порванную связку, но и частично выправило вмятины от хронических недомоганий. — Это долго рассказывать… можно, я потом как-нибудь?

— Ладно, — легко согласилась Мария Михайловна, — как хочешь, главное, ничего не запускать… я имею в виду болезнь.

— Нет-нет, я ничего не запускаю, всё в порядке, — Вера вымыла один из помидоров и надкусила сочный красный бочок. — Ух ты, какой!.. Сладкий… и пахнет настоящим помидором… м-м-м… супер!

— Не то что из супермаркета, правда? — улыбнулась швея.

— О-о-о, вообще не сравнить!

— Ну, вот и кушай, на здоровье! — Мария Михайловна опустилась на стул. — Хотя пришла я к тебе не за этим, ну, вернее, не только за этим.

— А зачем? — проглотив последний кусочек помидора, Вера села за стол напротив. В голове вдруг всплыл простой вопрос и она тут же его задала: — Откуда вы узнали, где я живу?

— От Антона. Он сказал, что его самого ты вряд ли впустишь в квартиру, и поэтому попросил меня. Почему ты его боишься, Верочка?

— Я не боюсь.

— Чего ж тогда в парке от него драпала?

— Помутнение, — упрямо поджав губы, продолжила Вера отрицать очевидное.

Понимала, как глупо это звучит, но ничего не могла с собой поделать: правду сказать было слишком сложно, а выдать на ходу придуманную чушь язык не поворачивался.

— Ну ладно, — выдержав небольшую паузу, сказала Мария Михайловна, стараясь не показывать обиду и, конечно же, не зная, что светак выдаёт её с головой. — Наверное, это как-то связано с твоей семьёй, раз Антон адрес твой знает, а ты про бабушкино платье, год назад у нас пошитое, расспрашивала, но это, видимо, не моё дело, лезть не буду! Я… — она открыла молнию на внутреннем кармашке сумки и достала оттуда что-то серебристое. — Я пришла, потому что Антон просил меня передать тебе это.

Она положила на стол брошь: изящный серебряный завиток вокруг большого чёрного камня, с замком, как у английской булавки.

— Брошка?

— Антон сказал, ты поймешь, — пожала плечами швея, — а если нет, то звони ему напрямую, — она положила на стол визитную карточку ателье, где от руки был написан личный мобильный телефон Антона, и встала: — Мне пора.

Вера взяла брошку в руки, и её чёрный глаз так холодно и злобно блеснул, что по спине побежали мурашки.

— Нет, Мария Михайловна, подождите! — бросив украшение обратно на стол, Вера вскочила: оставаться наедине с этой вещью совсем не хотелось. — Не уходите! Это и правда связано с моей семьёй, хотя я сама ничего толком не понимаю. Пожалуйста! Я вам сейчас платье покажу, можно?

— Ну хорошо, — швея с озадаченным видом села на место.

Вера метнулась в комнату и, спустя полминуты вернулась на кухню с туго скрученным платьем.

— Вот! — она положила его рядом с брошкой и отвернулась к плите. — Вы посмотрите, а я пока чай поставлю.

Подняв брошку, Мария Михайловна аккуратно раскатала платье на столе и положила украшение сверху на ткань.

— Ух ты, как подходит, будто специально к этому платью сделана! — гостья повернулась к хлопотавшей у плиты хозяйке: — Верочка, посмотри!

Та, поставив чайник, подошла к столу и ахнула, не веря собственным глазам: платье имело нормальный размер, молнию сбоку и небольшой разрез вверху спереди, где у горловины лежала брошка.

— Здорово, правда? — Мария Михайловна попыталась поднять брошку, но за ней потянулась и ткань. — О… — швея нахмурилась, изучая серебряный замок. — Это я, наверное, уже приколола?.. Автоматически! — она растеряно посмотрела на Веру.

Та только молча таращилась на платье. Не дождавшись ответа, гостья вернулась к изучению наряда:

— Ткань — полиэстер, похоже, с небольшой добавкой хлопка, и ещё в составе наверняка есть лайкра, видишь, как хорошо тянется?

Слово «тянется» мгновенно вызвало из памяти рассказ тёти Сони, как бабушка снимала это платье. Вера опустилась на стул, стараясь избегать взглядом неприятно сверкавшей брошки.

— Молния какая мягкая, качественная, вообще не чувствуется, как едет, прелесть просто, — продолжала меж тем Мария Михайловна, гоняя замочек туда-сюда. — Наверняка дорогущая! У нас-то в ателье попроще будут, и вообще я таких не встречала. Ну и платье это не шила, точно, я б запомнила.

«Вот тебе и бракованная молния! — вспомнила Вера рассказ тёти Сони. — Откуда она вообще взялась?!» В голове стали рождаться разные варианты, которые могли бы объяснить такие невероятные изменения платья, один нелепее другого, например, что кто-то, подкравшись со спины, пока она шла по улице с рюкзаком, незаметно достал из него коробку и подменил её содержимое.

— Что-то ты бледная — опять неважно себя чувствуешь? — сочувственно спросила швея.

— А-а? — откликнулась девушка, вспоминая, когда последний раз разворачивала платье: это было вечером перед тем, как она должна была встретиться с Антоном. — Нет, это я…

Щёлкнул, отключаясь, чайник.

— …пить просто хочу! — она встала и принялась заваривать чай, вспоминая дальше, как она посмотрела платье, скрутила, положила в коробку и убрала в рюкзак, а утром поехала в ателье. Больше она платье не доставала и к тёте его не брала, опасаясь, вдруг та схватит его и что-нибудь с ним сделает… А может, это Мария Михайловна прямо здесь и сейчас ловко его подменила? — Вера взяла чашки и повернулась.

— А что это ты на меня так странно поглядываешь? — убирая со стола платье, поинтересовалась швея. — Говорю же, не я это шила! да и… чего в нём такого-то? Сделано хорошо, качественно, какие претензии, не налезало что ли? — Она повесила наряд на спинку свободного стула.

Вера посмотрела на светака Марии Михайловны: спокойный, без багровых затемнений и пурпура, свойственного тем, кто постоянно что-то скрывает, он переливался праведной синевой и просто не мог принадлежать лживому человеку с камнем за пазухой.

— Да налезало, просто… — она отодвинула стул с платьем к окну, достала из-под стола табуретку и села, — бабушка моя… она мне его оставила зачем-то, а зачем, я никак понять не могу.

— В смысле — оставила? В наследство? — удивилась швея. — Слушай, Верочка, это не моё дело, конечно, но одежду покойников лучше не носить, это точно.

— Нет-нет! Бабушка жива, только она ничего не понимает: с ума сошла… после смерти дедушки.

— Ох, боже мой, как печально!

— Да, — Вера заметила, как светак Марии Михайловны немного потемнел, забрав на себя часть дурной, вызванной отрицательными эмоциями, энергии: швея ей искренне сочувствовала, и от этого становилось заметно легче. — Она год уже как в спецклинике, не узнаёт никого, но я всё равно её иногда навещаю.

— А родители?..

— Родители умерли. Разбились в автокатастрофе.

— Господи, Верочка, прости! — швея в ужасе закрыла рукой рот.

— Да ничего, это случилось давно, мне тринадцать лет тогда было. Я потом с бабулей и дедулей жила… А давайте чай пить — наверняка уже заварился! У меня и баранки есть.

Она поднялась и, порывшись в шкафчике, извлекла пакет с сушками. Высыпав их на тарелку, принялась разливать чай. Гостья молча наблюдала за действиями хозяйки, явно потрясённая её рассказом.

— Что ж ты, получается, совсем одна живёшь?

— Ну… есть двоюродные дядя с тётей, они, случись чего, помогают… а так вообще — да, одна… ну и что? — Вера снова уселась, с вызовом глядя на швею. — Я ведь совершеннолетняя!

— Ну, знаешь, — улыбнулась та. — Я вот сто лет уже, как совершеннолетняя, но жить совсем одной — это трудно! Мне бы, честно скажу, не хотелось.

— Да я привыкла уже, — пожала плечами Вера. — Даже нравится. Никто не командует, мозг не выносит…

Гостья не ответила, грызя баранку и прихлёбывая чай. Хозяйка последовала её примеру и несколько минут они просто наслаждались горячим ароматным напитком, потом Вера, покосившись на стул возле окна, спросила:

— Если не вы шили это платье, то кто?

— Возможно, Марина? Работала у нас раньше, рыженькая такая, молоденькая и симпатичная, постарше тебя, конечно, но для меня всё равно девчонка ещё совсем.

— Раньше? А сейчас что?

— Сейчас уже не работает… — швея прикусила губу, явно жалея, что сболтнула лишнее. — Ушла…

— Уволилась? — быстро взглянув на светак гостьи, стала допытываться хозяйка.

— Ну… а можно мне ещё чайку?

— Конечно! — внимательно поглядывая на чужой светак, Вера наполнила чашку. — Так что с этой Мариной случилось? Умерла? — ляпнула она наобум.

Швея подавилась чаем и закашлялась.

— Ой, простите! — Вера растерялась, не зная, как помочь. — Я не хотела… вот салфетка.

— Убили её, — сдавленно сказала Мария Михайловна, промокнула рот и, сделав осторожный глоток, снова откашлялась и продолжила: — в лесопарке, около дома… Я не хотела говорить об этом, у тебя и так… — она смущённо умолкла.

— И так много смертей вокруг, — закончила за неё Вера. — Ничего, Мария Михайловна, я не слабонервная, не беспокойтесь.

— Да я вообще зря про неё вспомнила, — махнула рукой швея. — Ты ведь сказала, платье бабушка твоя год назад шила, верно?

— Да, примерно.

— Ну вот, значит, это летом было. А Марину-то убили в самом начале зимы, и не этой, а прошлой, то есть гораздо раньше.

— А как?

— Что? — не поняла Мария Михайловна.

— Как её убили?

— Зарезали. Точно в сердце ножом пырнули, скончалась мгновенно.

— Какой ужас!.. а за что?

— Не знаю, Верочка. Может, ограбить хотели?

— Вы же сказали: ножом точно в сердце — как-то не похоже на обычных грабителей!

— Ну, драгоценности-то с неё сняли, сумку и смартфон тоже забрали. А так — Бог его знает… версии были разные, к нам в ателье сто раз менты… в смысле, полицейские, приходили, работать не давали, допрашивали, да всё без толку — убийцу так и не нашли.

— И вас тоже допрашивали?

— Да меня-то один раз всего, — Мария Михайловна снова отхлебнула чаю, — а вот Антона! Его много трясли, и в ателье, и повесткой к себе вызывали.

— Он что, попал под подозрение?

— Да просто у ментов никого больше на примете не было, вот они и прицепились! Меня, помню, пытали: были ли у них с Мариной отношения, не ревновал ли он её к кому-то… ну, и так далее.

— А вы?

— А что я? Правду сказала. Про отношения, мол, не знаю, свечку не держала, но Марина Антону нравилась, да и она ему глазки строила — я ж не слепая! Во всяком случае, до пожара…

— Какого ещё пожара? — изогнула бровь Вера.

— Да Антон квартиру снимал, а она сгорела, сосед чего-то там с газом понаделал, сам погиб, и весь дом пострадал. Это мне, кстати, Марина рассказала. Говорила тогда, что Антон, хоть сам вроде и не пострадал, но странный какой-то стал, на себя не похож. Переживал, наверное. Они даже незадолго до её смерти поссорились.

— Ну вот, а говорите, менты зря к нему прицепились, может…

— Нет, Верочка, не может! Антон — хороший человек и Марину любил, не стал бы он её убивать, что за глупости! Возможно, какое-то время после пожара он и правда был сам не свой — ну так стресс ведь какой! Что с того, что они с Мариной разок поссорились? Милые бранятся — только тешатся. Зато потом… знаешь, как он страшно переживал её смерть, не знал от горя куда деваться, я видела! И до сих пор он о ней грустит, то и дело вспоминает, девушку другую так до сих пор и не завёл, даже случайных связей, по-моему, сторонится… В общем, не верю я, что он мог быть причастен, добрый он человек.

«О как же вы насчёт человека ошибаетесь!» — подумала Вера, а вслух спросила:

— А кто теперь вместо Марины работает?

— Да никто. Антон никого нового так пока и не взял… Кризис сейчас, народу меньше приходит, вот он сам и кроит, и заказы принимает.

— Так может и платье это он сам сшил?

У Марии Михайловны запел телефон. Извинившись, она ответила на вызов и пообещала кому-то скоро быть.

— Пора мне! — убирая телефон, сказала она, а куда, уточнять не стала — видно, не хотела травмировать оставшуюся без семьи девочку тем, что её очень ждут дома родные. — Спасибо за чай, очень вкусно.

— Да не за что, Мария Михайловна, вам спасибо. — Вера посмотрела на стоявший возле окна стул: брошка оказалась за спинкой, через которую было перекинуто платье, и её не было видно.

— Может, стоит тебе всё-таки позвонить Антону? — перехватив её взгляд, сказала швея. — Раз он адрес твой знает, то, наверное, и с бабушкой был знаком? Ей-богу, никак понять не могу, чего ты его вдруг так испугалась?

— Да что-то с головой… у меня бывает, — взяв оставленную гостьей визитку, промямлила хозяйка, — магнитные бури, наверное…

Телефон швеи снова зазвонил.

— Да-да, уже еду! — бросила она в трубку и поспешила в прихожую, Вера двинулась за ней.

— Прости, Верочка, но мне действительно надо идти! — сказала Мария Михайловна, обуваясь. — Ты вот что: запиши-ка мой телефон тоже. Бумажка, ручка, есть? Давай-давай, быстренько!

Уже стоя в дверях, она нацарапала номер на поданном Верой листочке:

— Вот! Звони, если что, не стесняйся, пока!

Настоящие серьёзные неприятности начались только спустя года три после того рокового включения малых «лампочек» и неожиданной смерти Виктора Индукина.

Первым погиб седовласый Брызгалин — гулял над обрывом вдоль реки неподалёку от своего загородного дома, оступился и, падая, ударился головой о торчавший из земли валун. Врачи констатировали черепно-мозговую травму, несовместимую с жизнью. Смерть выглядела некриминальной, а «лампочки», успевшие за три года расслабиться, давно уже не ждали ничего дурного, поэтому сразу не сообразили, что происходит. Только позже, осенью, когда так же внезапно погибли кудрявый очкарик и его отец — попали в ДТП, у «лампочек» забрезжило понимание, что эти смерти не случайны, хоть доказательств тому и не было.

А потом, зимой, Викина мама увидела нечто невероятное, чего быть не могло, и успела сообщить об этом, прежде чем её убило свалившимся с крыши огромным куском льда. После этого среди «лампочек» вспыхнула настоящая паника. Они стали активно беречься, а многие из тех, у кого подрастали малыши, предпочли всячески ограждать их от «светомузыки», надеясь, что они так и останутся обычными людьми.

Росшая без отца Вика, лишившись ещё и матери, осталась жить со старой, не обладавшей даром «лампочки», ни во что не посвящённой бабушкой. Девочке тогда и пятнадцати не исполнилось, и учитель потратил много сил и средств, чтобы уговорить старушку перевести внучку на домашнее обучение у него в квартире. Ходить в обычную школу, после того, что увидела погибшая мама, включённым малым «лампочкам» стало слишком опасно.

— Мы засветились, — с горечью в голосе объяснял ученикам Василий Семёнович. — Не знаем, как и почему это случилось, но теперь уже совершенно ясно, что всем «лампочкам» угрожает смертельная опасность. Мы всегда верили в нашу миссию, в то, что рано или поздно добьёмся освобождения человечества от лысорей. Вряд ли с Земли, конечно, ибо эти порождения тьмы так чудовищно мощны, что побороть их сможет только такая же безмерно могучая, суперсветлая сила. Бог! К Нему-то мы всё время и обращались: проскакивали мимо лысорей, сохранив весь сознательный опыт, чтобы донести его до Всевышнего! Многие, правда, возражали, что Бог и без «лампочек» всё знает, на то он и Бог, но мы всё равно верили, что как-то ему помогаем… Никто не ждал, конечно, немедленных результатов, ведь человеческая жизнь — лишь кратчайший миг по меркам Вселенной. Но мы никогда не сомневались в успехе и чувствовали себя спокойно, потому что лысори о нас ничего не знали, но теперь!.. Теперь многие уже вообще не понимают, во что верить, ибо всё изменилось: проклятые твари как-то сумели обнаружить нашу деятельность и истребляют «лампочек» прямо тут, на Земле!

— А как они нас находят? — спросил Андрей, искоса поглядывая на Вичку — после смерти матери она ненавидела уменьшительно-ласкательные формы своего имени, вот почему он теперь её всегда, даже про себя, так называл.

Появившаяся в доме Василия Семёновича девчонка оказалась гораздо противней, чем думалось поначалу, когда Андрей познакомился с ней на включении. Мало того, что, по строгому указанию учителя, надо было спускать ей любую выходку, потому что у неё, видите ли, недавно умерла мама — а у Андрея как будто родители не умерли?! — так ещё и в учёбе Вичка, хоть и была на полтора года младше, нередко превосходила его, схватывая всё на лету. Жутко неприятно, особенно учитывая, как внезапно она ворвалась в его жизнь, разбив уже сложившийся счастливый уклад и нагло похитив сразу половину внимания человека, сумевшего стать для мальчишки всем: отцом, наставником, другом…

— Очевидно, по нашим светотеням, — ответил учитель.

— Потому что мы «лампочки»! — завопила девчонка.

Выскочка! Метнув на неё испепеляющий взгляд, Андрей обратился к учителю:

— Но как же лысори сюда, к нам, попадают? Вы ведь всегда учили нас, что это невозможно!

— Невозможно, — подтвердил учитель. — Лысори не могут прийти на Землю, так же как и мы, пока живы, не можем попасть на тот свет…

— Значит, приходит кто-то другой?! — вытаращив глаза, выпалила Вичка.

Опять! Вот же дура!

— Не нужно меня перебивать, Вика, я ведь не твой приятель, — к вящему удовольствию Андрея, пусть и мягко, но всё же поставил её на место Василий Семёнович. — Я учитель, а учителей надо внимательно слушать и говорить, только когда они спросят, ясно?

Девчонка слегка насупилась и кивнула.

— Однако по сути — да, ты, Вика, права: убивают «лампочек» не сами лысори, а их агенты. Одного из них заметила твоя мама и успела нам об этом сообщить. Кто эти существа, нам ещё не очень понятно, — выглядят они как люди, однако людьми не являются. Как оказываются здесь, тоже пока неизвестно. Но их количество увеличивается. Недавно родители Нины видели ещё одного. К счастью, они уже были предупреждены и сумели уйти. Так что, мои дорогие, все мы теперь должны быть предельно внимательными и на улице никогда не расслабляться. Враги организуют аварии, пожары, нападения так, чтобы всё выглядело естественно, и если вы заметили агента лысорей, то немедленно бегите, прячьтесь и сообщайте мне об этом при первой же возможности. Понятно?

— Да, — кивнула Вичка.

— Вопросы? — учитель посмотрел на молчавшего Андрея.

Тот поднял взгляд — лицо сосредоточено, брови сдвинуты:

— Вы сказали, они похожи на людей, но людьми не являются.

— Верно, — кивнул учитель. — Полагаю, вы должны догадаться, как их отличить… Ну, кто первый?

— По светотеням! — в своей идиотской манере радостно заорала девчонка. — У них светотени, наверняка, другие, чем у людей!

— Ну, а ты, Андрей, что скажешь? — спросил учитель.

— Не другие, чем у людей! — возразил парень Вичке, уже скорчившей торжествующе-презрительную гримасу. — Я думаю, что светотеней у них нет! Вообще.

— Правильно, — кивнул учитель. — Светотеней у агентов лысорей нет.

Настал черёд Андрея победно смотреть, как сползает с лица девчонки высокомерие, сменяясь растерянностью.

— Отсутствие светотени хорошо помогает определить агента, — продолжал меж тем Василий Семёнович, — но ведь в устранении «лампочки» не всегда участвуют только сами посланники лысорей. Они могут нанимать для этого обычных людей, и тогда определить убийцу будет не просто. Поэтому никогда не теряйте бдительности, даже в окружении тех, кто имеет светотени. С этого момента все мы должны, как говорится, спать вполглаза и быть постоянно начеку.

Так все они с тех пор и поступали, но, несмотря на предельную осторожность, «лампочки» всё равно продолжали погибать, иногда целыми семьями. Уберечься было сложно, но взрослые не сидели сложа руки, стараясь разработать различные способы маскировки. При этом многие предпочитали держать своих детей подальше от всего, что связано с тайными знаниями, и даже искали способы воздействовать на детские светотени, с целью задавить природные способности и не дать им сделаться «лампочками».

Учитывая ситуацию, в которой все они очутились, это было вполне разумным выбором, который, как показала практика, вкупе с маскировкой и всеобщей бдительностью, пусть и не сразу, но всё-таки принёс ожидаемые плоды: спустя два года убийства «лампочек» прекратились.

После ухода Марии Михайловны Вера долго сидела на кухне, глядя на платье и вспоминая, какие тяжёлые выдались последние дни. Все эти разговоры: с дядей, следователем, тётей, швеёй — теснились в голове, поражая своей странностью, и нарастало ощущение, что всё это плохо закончится. Забывшись, она включила телевизор, но загоревшийся экран так резанул по глазам, что Вера на мгновение ослепла, судорожно шаря по столу рукой. Нащупав пульт, она нажала на кнопку выключения и разрыдалась. Казалось, весь мир стал враждебным и теперь медленно сжимается вокруг неё по совершенно неизвестной причине. Скоро её сдавит и расплющит, как букашку, а она так и не успеет ничего понять…

Громко хлопнула форточка, заставив Веру перестать плакать. Глаза пришли уже в норму, и она увидела кружившийся пропеллером прошлогодний кленовый носик. Он медленно спускался вниз, пока не приземлился точно на самый верх спинки стула, через которую было перекинуто чёрное платье.

— Дедушка! — шмыгнув носом, обрадовалась Вера, вспомнив, как недавно точно такой же носик помог ей найти закопчённое стёклышко, чтобы выудить телефоны дяди и тёти.

Захлопнувшаяся форточка открылась от нового порыва ветра, и летучее семечко скользнуло вниз, скрывшись из поля зрения. Вера встала и заглянула за спинку стула: носик зацепился за брошку и торчал, словно маленькая стрела, пробившая серебряный завиток. Ухватившись за серое крылышко, девушка потянула его на себя — носик сидел на удивление крепко и казался странно холодным, будто с прошлой зимы так и не согрелся. От брошки же, напротив, шло ощутимое тепло, и чуть поколебавшись, Вера дотронулась до серебряного завитка — он был почти горячий! Нагрелся от попадавшего в окно солнца?.. Нет! — здесь, в кухне, оно бывает только в первой половине дня, а когда она принесла швее платье, солнце уже давно перешло в комнату.

Тогда что это значит? — гадала Вера, разглядывая, как мягко поблёскивает крупный чёрный камень. Он уже не казался злым, пугающим глазом, как было отдельно от платья, сейчас брошка выглядела просто частью наряда, идеально подходящим аксессуаром. Вот только почему серебряный завиток такой сильно тёплый? А дедушкин носик, напротив, холодный… Вспомнилось, какими ледяными были бабушкины пальцы, когда Вера приходила в клинику её навестить. Раньше, когда бабуля заботилась о внучке, пребывая в добром здравии, руки её всегда были тёплыми.

От воспоминаний отвлекло протяжное урчание в животе. Помидор и одна сушка с чаем за весь день вынудили желудок открыто выразить праведное возмущение столь наплевательским отношением к организму. Сглотнув слюну, Вера полезла в холодильник: там нашлись яйца, сыр, майонез и, конечно, свежие овощи и зелень Марии Михайловны!

Нет, — улыбнулась Вера, подставляя ароматный укроп и рукколу под струю воды, — мир не сжимается вокруг враждебным кольцом, пока есть такие милые женщины! Да и двоюродные дядя с тётей тоже любят её, пусть и не так, как любили бабуля с дедулей, но они всегда готовы помочь — разве этого мало?

Уплетая сыр вместе с баранками, ибо за хлебом идти не хотелось, и закусывая помидором, Вера вернулась мыслями к бабушке. Сидит там, в клинике, одна-одинёшенька, а внучка только раз и приходила — стыдобища!.. Ну и что, что не узнаёт и никак не реагирует — никто ведь не знает, что у неё там, в голове творится! А может, она всё понимает, только выразить не может? Врачи, правда, говорят, что… — да плевать, что они там говорят! — оборвала себя Вера. Потеряла связь с объективной реальностью, а кто сказал, что именно эта наша реальность и только она — объективна, как люди могут это гарантировать?.. Не осознаёт, что происходит — да откуда вы знаете? Кто, блин, вообще доподлинно знает, что такое сознание?! Его же ни пощупать, ни измерить, ни разглядеть! Да в душу никаким прибором не заглянешь!..

А вот ледяные пальцы очень даже можно согреть.

И носик — дедушкин вестник — уж точно не просто так к платью прицепился!

Быть пером лысорей оказалось не так уж и плохо. Нет, понятное дело, Виктор пошёл на это, чтобы выйти из круга самоубийц — хуже которого ничего не могло быть в принципе — но он никак не ожидал, что это сможет приносить ему массу удовольствия. Лысори обещали только избавление от боли, поэтому он был готов к блёклому существованию в полубессознательном состоянии. Однако когда багровый сок из стержня вышел, и перо заколыхалось в общем ритме чёрной тьмы остальных щетинок, выяснилось, что Виктор получил доступ к ощущениям самого монстра-потрошителя.

Если сильно упростить деятельность лысорей, то они походили на разбойников с большой дороги: сидели в засаде и грабили путников, несущих свои дары Богу. Что привело многоголового монстра на эту «дорогу» и как он сумел устроить такую засаду, оставалось загадкой: слишком уж чуждыми были и сами лысори, и их помыслы — бывшему человеку не разобраться! Во всяком случае — пока… Возможно, со временем?..

А сейчас с лихвой хватало и того, что став — пусть и микроскопической, но на удивление полноправной — частью монстра, Виктор тоже мог потреблять богатство людских сознаний, неустанно пожираемых монстром.

Конечно, для новоиспечённого «пера» это потребление сильно отличалось от того, что чувствовали лысори, ведь они качественно отличались от людей и пребывали в ином измерении. Даже их непостижимое как бы слияние и проникновение друг в друга невозможно было описать человеческим языком. Не единое существо, не кластер, не отдельные особи — лысори представлялись Виктору каким-то многосторонним — порождённым вечной, глубокой и бесконечной тьмой — процессом невероятной сложности, постичь который он был совершенно не в состоянии. И это ему нравилось: абсолютно чуждая, но безмерная мощь подавляла муки совести, делая его предательство таким же неизбежным и неотвратимым, как разрушение пляжного домика, если с моря идёт цунами.

Поэтому, спустя какое-то время — пусть даже человеческое понятие времени вряд ли тут вообще было применимо — Виктор окончательно успокоился и приноровился понемножку тянуть из общего лысорского «котла» «соки», с интересом исследуя собственные ощущения.

Человек может приспособиться ко всему, вот и Виктор, привыкнув к бесконечному и стремительному потоку людских жизней, вскоре перестал замечать всё подряд, научившись вылавливать нужные пакеты информации, словно рыб, и у него, как у любого рыбака, появились свои способы, секреты и навыки выуживания желаемого.

Так он узнал, что переданные им позывные маячков позволили лысорям установить постоянную связь с земным миром. Монстр изучил человеческие тела и в течение нескольких земных лет разработал метод создания искусственных существ, которые были способны действовать среди людей, не привлекая внимания. Сами лысори, являясь качественно иным бытиём, проникнуть, тем более незаметно, в Земной мир, не разрушив в нём всё до основания, никак не могли, а убивать курицу, несущую золотые яйца, кто ж захочет? Землю как вечный источник богатства следовало беречь, поэтому монстр и сотворил трёхмерных устранителей, которые должны были находить и убивать именно «лампочек», ибо те собственное богатство отдавать не желали, да ещё и распространяли свои навыки, как заразу, прививая их детям.

Устранители выращивались искусственно, прямо на Земле, в специальных бассейнах, и первым таким бассейном стала могила самого Виктора. Он даже и вообразить себе не мог, сколь далеко идущие последствия имело его уникальное попадание к лысорям. Таймер с дедлайном — истинное назначение которого мог видеть только обработанный монстром Виктор, а для остальных он выглядел застарелым ожогом кольцевой формы — оказался не единственным внедрённым в него иномирным артефактом. Были и другие, незаметные для людей, но способные скрытно воздействовать на телесные останки, гроб, почву — в общем, на любую материю нашего трёхмерного мира, переделывая и перекраивая её под нужды лысорей. В итоге могила послужила питательным бассейном, где незаметно от чужих глаз, под землёй, спустя несколько лет после похорон Виктора, «сварился» первый устранитель. Выбравшись наружу, он смог замаскировать место своего выхода и организовать в глухих лесных местах другие бассейны, откуда вскоре вышли его соратники.

Первыми жертвами устранителей стали «лампочки», помеченные маячками, — их можно было быстро вычислить, а затем ликвидировать, стараясь, чтобы смерть выглядела естественной и не вызывала у властей подозрений. Шумиха лысорям была ни к чему, и в этом плане устранители со своим заданием прекрасно справились, вот только вдруг обнаружилось, что сознания убитых «лампочек» к лысорям по-прежнему не попадают. Расчёт, что внезапная и скоропостижная смерть застанет их врасплох, не оправдался. Подготовка и знания «лампочек» всё равно позволяли им, незаметно миновав монстра, уйти в измерение, которое было выше лысорского, а значит, объединённые монстры туда доступа не имели и понять, где там собираются сохранившие сознание «лампочки» и чем это в итоге грозит, никак не могли.

Пришлось потрошителям приостановить ставшие бессмысленными убийства и срочно придумывать, как создать оружие, способное добраться не только до тела «лампочки», но и до её души. Нет, саму бессмертную душу они убить, конечно, не могли, а вот лишить сознания — это пожалуйста! Если заставить «лампочку» позабыть, кто она, то все её навыки станут бесполезны, и избежать встречи с лысорями уже не удастся.

Разработка такого оружия — учитывая, что сделать его надо было на Земле руками устранителей и из подручных материалов, — оказалась задачей далеко не простой и потребовала от лысорей много сил и времени, в течение которого «лампочки» получили передышку. И, наверняка, решили, что нашли способ скрыться от устранителей, думал Виктор, так вот рождаются заблуждения и ложная уверенность в собственных силах… впрочем, какое было ему до этого дело?.. Он ведь уже сделал свой выбор, и то, что на самом деле ждёт «лампочек» — последствие этого выбора! Глупо теперь терзаться… Да и что он, вообще, может — одно из триллиона перьев?! А, к чёрту! Раз уж так вышло, то надо получать удовольствие от своего положения, и гори всё остальное синим пламенем!

И Виктор получал. Считывал первые попавшиеся жизни, чтобы погрузиться во внутренний мир человека, как в сказку, примерить его на себя, прочувствовать, а, когда надоест, перейти к следующему. Большинство, кстати, оказывались жутко скучными, и Виктор их быстро бросал, перескакивая с одной жизни на другую, словно каналы на телевизионном пульте перещёлкивал. Но иногда попадались такие потрясающие истории, что, когда они заканчивались, становилось жаль и хотелось сразу же найти что-нибудь настолько же стоящее, не увязая в нудном «болоте» подавляющего большинства. Это заставило научиться одним махом просматривать сразу много внутренних миров, выбирая для себя наиболее интересный.

Так Виктор довольно долго балдел, пока однажды вдруг не наткнулся на нечто очень знакомое, отозвавшееся такой щемящей болью, что он замер, не зная, как поступить.

Всё его существо вдруг охватили страх, волнение и интуитивное понимание, что как только он погрузится в эту жизнь, всё изменится, причём безвозвратно. Плюнуть, отпустить, оставить всё как есть! — вдруг яростно зашептало нечто трусливое, проросшее из самых низов загубленной души, нечто, когда-то сделавшее Виктора «пером» и накрепко связавшее его с лысорями. Оно было очень настойчиво, это нечто! И, возможно, право?..

Возможно, — кивнул сам себе Виктор и бросился в поток, догоняя ускользавший от него внутренний мир. А едва догнав, сразу нырнул в него, не мешкая ни секунды.

«Папа! Папа!» — мальчик вскочил и протянул руки, чтобы обнять отца, и тот подхватил его, поднял в воздух и прижал к себе. «Привет, сынок! Ну, как вы тут?» — «Нормально!» — «А где мама, в кабинете?» — «Ага! Я говорю: там папа приехал! А она — ну иди, подожди его там, на диванчике, я через минуточку, только дядю-доктора ещё одну вещь спрошу, ты только не убегай никуда! А как же я убегу, если ты уже здесь, в коридоре? За нами приехал?» — «Как ты узнал? Мы же должны были на улице встретиться, я случайно раньше успел», — улыбаясь, спросил отец. Вопрос застал мальчика врасплох. «Я видел!» — чуть подумав, ответил он. «Как ты мог видеть, малыш? Я машину на стоянке оставил, из кабинета её не видно. И вход в больницу тоже». «Но я видел! — он упрямо поджал губы. — Видел!» Тут дверь кабинета открылась, и оттуда вышла мама: «Ты уже здесь?» «Привет милая», — ответил отец и ещё крепче прижал к себе сына. «Папа, а почему мама плачет?..»

Господи! Виктор ненадолго вынырнул из сознания мальчика в таком состоянии, что, имей он тело, задыхался бы от слёз. Митя! Да это же сознание его сына!!

Как такое возможно?! Почему другой мальчик — а физически это точно был другой мальчик, и родители его выглядели иначе, чем Виктор и его жена, имеет такую же жизнь, те же чувства, судьбу, мысли, что и Митя?.. Невероятно!

Чуть отдышавшись, Виктор снова осторожно погрузился в поток и с замиранием сердца — пусть даже на самом деле его сердце уже съели кладбищенские черви, неважно! — пропустил сквозь себя всю жизнь этого мальчика от начала и до конца.

Окружавшие люди, события и даже дата смерти заметно отличались от Митиных, но вот наработанный за недолгую жизнь багаж! Он совпадал полностью! Какая-то часть Виктора — может быть, все та же, что требовала не окунаться в этот кошмар — не верила и назойливо спрашивала: откуда ты знаешь? Ведь ты же не видел, что именно лысори выпотрошили из души твоего сына, так с чего? С чего ты взял, что сейчас видишь то же самое? «С того, что это мой сын! — думал Виктор. — У отца и сына особая связь — я не могу ошибаться: у этого мальчика Митина душа. Неважно как и почему, я это просто знаю. Мой Митя! Он родился сызнова, чтобы набрать тот же самый опыт — и этот опыт у него опять отобрали!..»