Артист (Управдом – 4, осень 1928)

Глава 22

Глава 22.

Травин разлепил глаза, поморгал, пытаясь сфокусироваться на окружающем его пространстве. Небольшое окошко под самым потолком кое-как освещало внутренности помещения размером примерно восемь на восемь метров, со стенами из красного кирпича, кое-где покрытого отслаивающейся штукатуркой. Кирпич покрывали коричневые потёки, их, видимо, пытались отчистить, но жидкость въелась в поры намертво. По периметру комнату заставили дощатыми козлами, покрытыми листовым железом, с желобами, как в покойницких. Видимо, это был подвал — на потолке виднелся люк, с приделанной к нему лестницей, и кроме того, Травин увидал в окошке чьи-то ноги, человек постоял несколько секунд, и ушёл. По падающим сквозь стекло солнечным лучам можно было догадаться, что уже наступила суббота, а может быть даже — воскресенье. Кричать не было смысла — отверстие двадцать на двадцать сантиметров находилось в другом конце комнаты, а добраться туда Сергей пока что не мог.

От пола до потолка, лежащего на мощных квадратных балках, было больше трёх метров, к балкам приделали крючья, с которых свисали цепи и верёвки. К одному такому подвесили Травина, связав руки и продев цепь, мысками он мог касаться земляного пола, на котором виднелись такие же пятна, как на стенах. Откуда они появились, Сергей видел — неподалёку от него на таких же крюках висели шесть неразделанных свиных туш.

Идея сделать из себя живца, на которого клюнет хищная преступная рыба, поначалу казалась превосходной. Молодой человек появился перед главным входом гостиницы «Бристоль» в испачканном извёсткой пиджаке и с бутылкой в руках. Воду он допил на глазах у швейцара Коляши, и потребовал, чтобы его пустили в ресторан. Травин зевал, тёр глаза кулаком и вообще, как ему казалось, выглядел очень естественно. Коляша смотрел на него из-за двери, делая вид, что не узнал, но потом проследил, куда Сергей направился. В сгущающихся сумерках, при неярком свете электрических фонарей сделать это было затруднительно, поэтому швейцар плюнул на свой ответственный пост и отправился за ним.

— Товарищ, — Коляша очень боялся упустить Травина, — подождите. Нельзя же по улице в таком виде, в милицию заберут.

— А, это ты, жоржик, — Сергей очень натурально рыгнул, покачнулся, — чего надо?

— Пойдёмте, товарищ, я вас отведу в хорошее место. Там приведёте себя в порядок, тогда и в ресторан можно.

— В ресторан, — твёрдо сказал молодой человек, посмотрел на собеседника через пустую бутылку и швырнул её в кусты, — надо добавить.

— Добавим, как есть добавим, — обрадовался Коляша, обхватил Сергея за пояс, и потащил за собой.

Травину пришлось поддаться, чтобы швейцар совсем не выдохся, вот только Бристоль они прошли.

— Ресторан, — ещё раз потребовал Сергей, тыкнув пальцем в здание.

— Другой, гораздо лучше.

— А девочки?

— Сколько пожелаете. Пожалуйста, идём.

Лицо у швейцара, когда он думал, что Травин его не видит, было совсем не доброе, он отворачивался, но всё равно, злобный оскал блестел золотым зубом в свете выглянувшей луны. Странная пара, от которой шарахались редкие прохожие, добрела до улицы Лермонтова и зашла в дом, стоящий прямо на перекрёстке. Одноэтажное здание до революции занимала первая частная школа для девочек, советская власть разделила внутреннее пространство на несколько отдельных квартир. Коляша жил в крайней, состоящей из одной комнаты и крохотной кухонной ниши, никаких трёх ребятишек и жены не наблюдалось, у стены стоял массивный трёхстворчатый шкаф, а возле окна — узкая кровать. На неё швейцар уложил Травина, тот обнял Коляшу за шею и никак не хотел отпускать. Наконец хозяин комнаты вырвался, ещё раз злобно сверкнул зубом, поставил на табурет возле кровати бутылку водки, стакан, и убежал. Сергей прикинул, что отсутствовать он будет не меньше часа, а то и двух — средства связи внутри города ограничивались в основном посыльными и извозчиками, ополоснул водкой стакан, и вылил содержимое бутылки за окно, предварительно убедившись, что за ним никто не подсматривает.

Чем занимается швейцар, Травин мог бы и не интересоваться, но делать всё равно было нечего, так что он обстучал стены и пол, нашёл несколько неровных половиц, одна из которых снималась, если воткнуть лезвие ножа в нужное место. Нож Сергей раздобыл на кухоньке, тонкий, хорошо заточенный. Под половицей лежала коробка, а в ней — деньги. Там были и царские ассигнации, и керенки, и червонцы, всё исключительно в банкнотах. Значит, золотишко швейцар хранил в другом месте. В червонцах находка тянула на четыре тысячи рублей, сумма немаленькая, но Травин брать себе ничего не стал, вернул коробку в схрон. В шкафу, под полкой, обнаружился наган, разрешения на него у швейцара наверняка не было, но оружия на руках у населения имелось предостаточно, гражданская война в этих краях закончилась всего лишь шесть лет назад. Сергей наган разобрал, сломал спусковой механизм, потом снова собрал и положил обратно. Время тянулось медленно, молодой человек уж было подумал, что сегодня не выгорит, но швейцар не подвёл, через полтора часа возле дома остановилась, судя по стуку копыт, пролётка, потом хлопнула дверь, и в комнату вошли, кроме хозяина, ещё и гости.

— Ты ему одну бутылку оставил? — пробасил незнакомый голос.

— Да, как есть, выжрал, сволочь, до донышка. Зато теперь спать будет, пушкой не разбудишь.

— Нет, пушкой мы его будить не будем, он нам живёхонький нужен пока, — сказал ещё один голос, тоном повыше.

Значит, гостей было минимум двое, и оба ему, Травину, незнакомые. Сергей лежал лицом к стене, открытая спина и затылок создавали впечатление незащищённости, и он надеялся, что гости расслабились. Просчитался. Он только почувствовал движение воздуха, как что-то твёрдое и тяжёлое ударило его по затылку, погрузив в настоящее беспамятство.

Обычный человек, придя в себя и обнаружив, что подвешен к крюку в незнакомом помещении, начал бы шуметь и звать на помощь. Наверняка именно этого ждали похитители, Сергей пока что привлекать их внимание не стал. Цепь, на которой он висел, пережимала сосуды, пальцы рук совершенно не чувствовались. Травин попробовал встать на цыпочки, но он и так дотягивался до пола только мысками, поэтому согнул руки в локтях, подтянулся, приподнял левую руку, оставаясь висеть на правой, дернулся в сторону. Цепь переместилась, теперь она проходила под левым локтем. Больно, но терпимо. Пришлось ждать минут пять, прежде чем кисти начало пощипывать, и только через десять он смог пошевелить большим пальцем. Перемещая цепь с одной руки на другую, он добился того, что ладони и пальцы порозовели и запульсировали. Разорвать верёвку или разгрызть Сергей не смог, та оказалась сплетена из тонких кожаных полос.

Крюк, на котором он висел, был вделан прочно, металлический костыль забили до половины и загнули, сделав петлю вокруг основания, так что снять стянутые руки не получалось. Выглядел крюк солидно, свиньи на забой весили от десяти до двадцати пудов, а после того как из туши спустят кровь и вытащат внутренности, оставалось в среднем не меньше двухсот килограммов, так что Травина он выдерживал с лёгкостью. Но мёртвая свинья висела себе спокойно и не трепыхалась, а Сергей мог раскачиваться. Правда, крюк не поддавался, не хватало резкого рывка, причём не вниз — его Травин мог устроить, согнув и распрямив руки, а вбок.

— Я сюда не раскачиваться пришёл, — напомнил себе молодой человек, и заорал, — эй, есть кто-нибудь! Помогите!

Похитители отозвались через четверть часа, люк отворился, вниз спустились знакомый Травину коренастый мужчина, видимо, Панкрат Пеструхин, и ещё один, на голову того выше, тоньше и моложе. Лица обоих мужчин были похожи.

— Очнулся, болезный, — радостно сказал Панкрат, — смотри, будто и не вылакал вчера штоф беленькой. Фома, ты ведь его крепко приложил, что скажешь?

— Крепкий, падла, — подтвердил второй мужчина, этот голос Сергей слышал перед тем, как его треснули по голове. — Ну что, это, будешь говорить?

— Зачем вы меня схватили? -поинтересовался Травин, добавив в голос волнения.

На артиста театра, пусть даже провинциального, что бы там не говорил его знакомый актёр Пантелеймон Кузьмич, он не тянул, но и публика была не слишком искушённой. Фома захохотал.

— Так ведь ты сам моего брательника искал, дурилка. Вот он, чего хотел?

— Насчёт артистки спросить хотел и Генриха Липке.

— Ага. Так его бы и спрашивал. К нам-то зачем прицепился?

— А вот этого я вам не скажу.

— Всё ты нам расскажешь, как миленький, — убеждённо сказал Панкрат, — а потом мы тебя отпустим. Правда, Фома?

— Так ведь…

— Отпустим, — с нажимом в голосе сказал низкий. — Как договаривались.

— А, понятно, — произнёс Фома, доставая из-за пояса нож. — Ты это, лучше сам скажи, а то тобой Захар займётся.

— Ничего я вам не скажу, — Травин примерился.

У него не было точки опоры, но ноги связать не догадались, так что он мог вполне нанести один сильный удар. Двое противников. Ударить, подтянуться, ухватиться коленями и щиколотками за балку, повиснуть. Потом снова вниз. Это если начнут убивать.

Но у похитителей были другие планы. Фома несколько раз ударил Сергея в живот, удары были сильные, но не смертельные.

— Захар нужен, он его разговорит.

— Да, — согласился Панкрат, — сходи, позови. Да двери не забывай притворять.

Фома взобрался по лестнице, закрыл люк.

— Мы ведь не звери, — продолжал Панкрат, держась от Травина в отдалении, — чего нам тебя убивать. Ты нам расскажи, что знаешь, что другим поведал и кому, мы тебя здесь немного подержим, и отпустим. Договорились?

Сергей изобразил сомнение, но потом покачал головой.

— Нет, не выйдет.

— Ну как знаешь.

Вниз спустился ещё один мужчина, он был ростом как Фома, а сложением — как Панкрат. То есть немногим меньше самого Травина. Одет был мужчина, по-видимому, Захар, в белую рубашку с кровавыми пятнами, холщовые штаны и кожаный фартук. Даже под свободной одеждой было видно, как бугрились мышцы.

— Ну чего?

— Молчит, гнида, — ответил Панкрат. — Эй, тебя ведь Сергей зовут. У Захара даже мёртвые свиньи говорить начинают, так что и ты лучше не молчи, а то совсем худо будет.

Сергей снова крутанул головой, показывая, что ни слова не скажет. Тогда Захар подошёл поближе, и ударил Травина кулаком в грудь, прямо в область сердца. Удар был такой силы, что казалось, рёбра треснут, молодой человек закашлялся, перед глазами появились искры.

— Жидковат, — сказал Захар, — с виду здоровый, но жидковат. Бить бесполезно, смотри как скалится. Ты не веселись, дурачок, живым тебе отсюдова не выйти, токма сперва ты нам поведаешь всё как на духу, а не то жалеть будешь. Но не долго.

Он раздвинул губы в улыбке, обнажая жёлтые зубы. Собственная шутка показалась ему очень смешной.

— Давай, будь ласков, говори, и я тебя быстро потом почикаю. А не то освежую медленно, как свинью, сам умолять начнёшь, чтобы прикончили.

Он похлопал по ножу, висящему на поясе. Мужчина подошёл почти вплотную, Сергей ждать, пока его прирежут, не стал, подогнул ноги, и обхватил ими Захара за шею. Тот от неожиданности первую секунду не сопротивлялся, молодой человек согнул что есть силы правую ногу и упёр в щиколотку левой. Два бедра и икра образовали треугольник, который начал сжиматься. Не пришлось даже вертеться, он сдавил противнику обе сонные артерии, перекрывая поток крови.

Мясник почувствовал, как накатывает дурнота. Он зашарил руками на поясе, пытаясь вытащить нож, но с каждой секундной мозг получал всё меньше кислорода. Страх смерти заставил мужчину действовать инстинктивно — попытаться высвободиться. Каждый день ворочая туши, он едва ли был слабее Травина, мощные мышцы вздулись, он рванулся, чуть было не оторвав Травину руки, но тот держал его крепко, сжимая ноги что было сил. Мясник, пытаясь высвободиться, потерял контроль, забыл о ноже, не подумал о том, что лучше вывернуть стопу, и молотил Травина по ляжкам, дёргаясь из стороны в сторону. Панкрат с ножом в руке подскочил, пытаясь ткнуть Сергея, но сцепившаяся пара вертелась на месте, не давая ему попасть.

Захар, уже теряя сознание, рванулся из последних сил, пытаясь сбросить противника с себя, и в этот момент костыль не выдержал и с натужным скрипом выскочил из балки. Травин перехватил его в воздухе, по инерции удерживаясь в вертикальном положении, и с силой вонзил острым концом в макушку мясника. Четырёхгранный заточенный прут вошёл в череп почти на половину длины. Мужчина захрипел, оседая на пол, он умер практически мгновенно. Травин позволил телу упасть, костыль он сразу выдернул, из дырки в черепе тонкой струйкой потекла кровь, смешанная с мозгами. Жижи было немного.

Панкрат замер на месте, глядя на упавшего брата, и опомнился, только когда бывшая жертва двинулась в его сторону. Он перехватил нож поудобнее, замахал рукой, делая резкие движения крест-накрест и в стороны, а второй рукой шаря в противоположной стороне в поисках лестницы. Панкрату пришла в голову запоздалая мысль, что Травина надо было сразу убивать, а не подвешивать на крюки и не задавать ненужные вопросы. С ножом он обращаться не умел, то ли дело топор, беспорядочное и хаотичное мелькание лезвия должно было помешать молодому человеку до него дотянуться, пока не получится убежать наверх. Сергей не стал лезть на перо, сделал вид, что швыряет костыль. Панкрат инстинктивно попытался его отбить, и в этот момент Травин удивительно быстро сократил между ними расстояние, ударил его ногой в грудь, а потом, согнув и разогнув левую ногу в колене, выше — в шею. Разница в их росте была такова, что ему почти не пришлось тянуться, мужчина кашлянул, выронил нож и остановился, покачиваясь. А потом удар сведёнными кулаками по голове погрузил его в темноту.

Когда Панкрат очнулся, то обнаружил, что привязан к трупу, его лицо находилось рядом с мёртвым лицом Захара, руки обхватили тело и были крепко связаны, так же, как и ноги. Кожаный шнур обхватывал голову, проходя через рот, так что он мог только мычать. Травин сидел на корточках совсем близко, руки его были свободны

— Ну что, живой? — спросил он, обтачивая ножом короткую и тонкую палочку, — ты пока подумай, что расскажешь.

Мужчина замычал, закивал головой, он не собирался выгораживать Генриха или других, раз уж попался, то надо отрабатывать свою жизнь, сдать всех, а отомстить можно и потом. Но Сергей не стал снимать ремешок, он схватил мужчину за волосы, оттянул голову вбок и медленно воткнул острую палочку в уголок глаза.

Панкрату хватило бы иглы в глазу, чтобы начать рассказывать о том, что они с братьями вытворяли в этом городе, но одной щепкой не обошлось. Через пять минут он был готов исповедаться, как на духу, только вот что странно, Травина его делишки не интересовали. А спрашивал бывший пленник всё больше о Липке и о пропавшей артистке, тут уж Панкрат сдерживаться не стал, выложил всё, что знал. Иногда, правда, он старался схитрить, больше по привычке, но тогда Сергей покачивал щепочки пальцем. Кровавые слёзы мешались со слюнями, разговор пошёл по второму кругу, Сергей поднялся на ноги.

— Лежи смирно и очень тихо, — приказал он, — дёрнешься, останешься без глаз. И не вздумай рассказать или весточку послать, иначе вернусь, и в живых уже не оставлю. Всю вашу семейку с детьми и стариками вырежу под корень.

Панкрат кивнул бы, но боялся пошевелиться. Он не пошевелился даже тогда, когда Травин сломал ему руки в локтях, сжал зубы так, что они начали крошиться. Только когда молодой человек вылез через лаз из подвала, тихо завыл.

Люк выходил в небольшую комнатку с массивной дубовой дверью, запертой на засов — её Сергей обнаружил, пока Панкрат был в отключке. Сразу за дверью располагался мясной цех, трое мужчин сосредоточенно разделывали туши. При виде Травина они бросили свои дела, замерли. Один из них, тот, что спускался с Панкратом — Фома, умело крутанул тесаком, двое других не двигались, только смотрели настороженно.

— Ты что с ними, ирод, сделал? — Фома вразвалочку начал обходить столы, перекрывая Сергею путь к двери.

— Один мёртв, другой ещё нет.

— Кто мёртв? — подал голос один из тех, что не двинулись.

— Молчи, какая разница, — взвился Фома, — он моего брательника убил, гнида. Чего встали, а ну вали его.

— Не, — тот же мужик отступил на шаг, — он с двумя сдюжил, и смотри, как медный пятак сияет. Я на рожон не полезу, да и с чего бы? Деньги-то вы меж собой поделили, нас в долю не позвали.

— Сволочь, — сплюнул Пеструхин-младший, — ваша семейка гнилая, не стоило родниться. Ничего, я сам сделаю.

Сергей насчёт двух «предателей» не обольщался, повернётся спиной, они ему нож в спину воткнут. Он не стал ждать, пока Фома до него доберётся, и сам пошёл вперёд.

— Дёрнетесь, подвешу внизу вместе с Захаром, — предупредил он на всякий случай.

Фома от этого должен был ещё больше разъяриться, но наоборот, стал спокойнее и собраннее. Нож он держал на уровне пояса, развернув ладонь кверху, мышцы на руке оставались расслабленными, судя по всему, резать он умел не только свиней и коров. Сергей усмехнулся, остановился, подбросил нож Захара в руке и швырнул в ближайшую тушу, развёл руки, предлагая схватиться без оружия, на кулаках. Пеструхин довольно осклабился. Он не торопясь, короткими шагами приблизился на два метра, и тоже остановился.

— Хана тебе, фраер, — сказал он, — голыми руками хочешь взять? Ну попробуй.

Травин поднял руки перед животом, сжал кулаки, два раза коротко шагнул, напряг плечо, словно стараясь придать усилие будущему удару. Фома выдохнул, сделал обманное движение, а потом нанёс удар снизу вверх. Двигался он так быстро, что Сергей чуть не пропустил выпад. Рука Пеструхина разогнулась, лезвие чиркнуло Сергея по шее, распарывая кожу, ноги Фомы напряглись, он готовился продолжить движение в обратном направлении, и тут уж достать Травина посерьёзнее, но тот качнулся сильнее, уводя правую руку вверх и опуская плечо на кисть Фомы. И тут же, выдвинув левое плечо вперёд, левой рукой он сделал такой же выпад и на возврате ударил противника в шею. Несильно, но тут же последовал новый поворот корпусом и удар правой рукой в подбородок. Челюсть Фомы не выдержала, подалась назад, вбиваясь в позвоночник, раздался хруст. Рука с ножом ушла дальше спины Травина, и уже повредить не могла, но следующим движением Сергей сломал ему локоть, а потом ещё ударил ногой в колено сверху вниз. Фома заорал от боли, выронил нож.

Травин схватил Фому за воротник и пояс, затащил в комнату, и зашвырнул в подвал. Раздался глухой стук упавшего тела, потом стон. Сергей вытащил лестницу, разломал её на куски, бросил сверху крышки люка несколько полутуш.

— Живой пока, — сказал он, не сводя глаз с оставшихся двух мужчин, — Сейчас какой день?

— Дак это, суббота скоро вечереет, — оторопело сказал всё тот же мужик.

— Откроете их завтра утром, не раньше, — распорядился Травин, проводя рукой по щеке, — за это время ничего не случится.

Ладонь испачкалась в крови, красная струйка стекала на рубаху. Мужик опасливо кивнул, поднял перед собой ладони, показывая, что не собирается помогать своим товарищам. Второй сделал такой же жест.

Когда Сергей вышел наружу, солнце уже перевалило за три часа. Значит, в подвале он пробыл почти двадцать часов, очень хотелось пить и есть. И умыться.

— Вы к Пеструхиным заходили, товарищ? — рядом с ним остановился лысый упитанный мужчина в косоворотке, штанах, заправленных в сапоги, и пиджаке с рукавами пузырём. — На рынке работаете?

— Ага.

— Закупки следует через контору проводить, товарищ, а не безобразием заниматься. Ну ничего, я за эту шайку возьмусь, — пообещал лысый. — Сколько вы у них купили?

— Не сговорились, — Травин отнял руку от щеки.

Лысый, увидев кровь, отшатнулся, попятился, а потом быстро зашагал прочь. Сергей огляделся — судя по всему, он находился где-то за Горячей горой. Вокруг стояли цеха и бараки, с телеги на козлы сгружали туши коров. На одинокого окровавленного посетителя никто не обращал внимания. Даже охранник на воротах только цыкнул, когда молодой человек прошёл мимо, и неодобрительно покачал головой.