Архивы Конгрегации - 2

Non in solo verbo

Автор: Александр Лепехин

Краткое содержание: Кризис тридцатых годов, накрывший Объединенные Колонии Винланда, негативно сказался на ситуации с нелегальным алкоголем. Инквизиция Ной-Амстердама берет в свои руки расследование, поскольку среди штифельшафтеров замечена деятельность ведьмы. Но одному из оперов местного отделения, Клаусу Бекеру, придется столкнуться не только с бандитами и колдовством...

Окно в рабочий кабинет было приоткрыто, и со двора доносилось порыкивание мотора — кто-то из механиков гонял «фау-восьмерку», добиваясь от семидесяти пяти лошадок ровной отдачи мощности. Клаус, взяв сигарету в правую руку, левой облокотился на раму и немного понаблюдал за торчавшей из-под откинутой наверх боковины капота нижней частью чьей-то спины, периодически дергавшейся и глухо оравшей: «Давай!» В такие моменты рычание усиливалось, а с водительского места выныривала рыжая голова в засаленной кепке. «Норма? — Не! Ща еще!» — и цикл повторялся.

Когда вонь отгоревшего и отработанного бензина смешалась с табачным дымом, дверь в помещение грохнула, врезавшись в стеллаж с бумагами, и пронесшийся упитанным метеором Отто рухнул за свой стол.

— Ароматы большого города! — прогудел он, поведя картофелиной носа. Картофелина была мощного, селекционного сорта — краснела, бугрясь и поблескивая, на пол-лица. Клаус пожал плечами и продолжил обозревать.

— Я тебя не узнаю, — бурчание Отто стало таким же глухим, как голос рывшегося в моторе механика. Он погрузил картофелину в нижний ящик стола и что-то там сосредоточенно выискивал. — Обычно перед выходом на дело ты драишь свой антиквариат, пока нарезка из ствола не начнет посверкивать. А потом молишься. Что, вообще говоря, дело хорошее, — он вынырнул из-под столешницы и благочестиво перекрестился, — но не в таких же объемах! Это капитан-епископу полагается, а мы простые оперы…

— Я простой опер, — сигарета дожила до короткого картонного мундштука и пала смертью потухших в пепельницу, стоявшую на подоконнике, — ты, значит, простой помощник опера. Капитан-епископ мой непосредственный начальник. И все вместе мы — Святая Инквизиция.

— К чему был этот экскурс в очевидное? — пожал плечами Отто, выуживая из обыскиваемого ящика на свет Божий достаточно пухлую папку и энергично листая ее содержимое.

— К тому, что субординация, — беззлобно резюмировал Клаус, отошел от окна и тоже сел за свой стол. В отличие от помощника, его интересовал верхний, а не нижний ящик. — Вечно ты о ней забываешь.

На аккуратно расстеленную клеенку лег идеально вычищенный револьвер, несколько снаряженных круглых обойм и портупея с кармашками и кобурой. Кроме того, чуть поодаль стала древняя шкатулка темного дерева, с вытертым лаком, заметными царапинами и сложным замком, явно более поздней врезки. Отто фыркнул:

— Ну ясно. Значит, я просто поздно пришел и не застал момент священнодействия. Как человек с больным и ранимым эго, а также вооруженный мерзким характером и до кучи наделенный склонностью к неконтролируемой агрессии и вздорному хамству, промолчу. Раз уж ты берешь с собой это…

Проигнорировав акцент на последнем слове, Клаус ослабил галстук и достал из-под воротника рубахи тонкую, прочную цепочку. Небольшой ключ, висевший на ней, с вкрадчивым щелчком провернулся в замочной скважине. Даже помощник притих, вытянув шею.

— Benedictus Dominus fortis meus qui docet manus meas ad proelium digitos meos ad bellum, — строго, сдержанно, вполголоса произнес инквизитор и, откинув крышку, достал из шкатулки совершенно простецкого вида розарий, тут же намотав его на левое запястье. Отто снова перекрестился.

— Вот ты о субординации мне говоришь, а сам же ее методично нарушаешь, — не удержался он от замечания, а на вопросительный взгляд уточнил: — По-хорошему, такие вещи должны храниться в реликвариуме отделения, причем не нашего, а центрального. Только потому что ты не просто Клаус Бекер, инквизитор первого класса, но еще и фон Рихтгофен из тех самых фон Рихтгофенов, тебе спускают подобные вольности.

Очередное ответное пожатие плечами свело к пустому сотрясанию воздуха всю тираду. Одернув манжеты и еще раз осмотрев револьвер, по стволу которого вилась гравировка из трилистников, оплетавших лаконичное «Ira Dei», Клаус все же заметил:

— Если бы я таскал его на танцульки, пофорсить, значит, перед дамочками — у капитан-епископа, как у гаупт-инквизитора, естественно, возникли бы закономерные вопросы. Но когда мы идем на рейд, в ходе которого ожидается сопротивление со стороны одаренных…

— Ты же в курсе, что ты зануда? — ласково пропел Отто, отворяя стенной сейф и добывая оттуда свой «Томмиваффе». За оружием последовала пара целиком снаряженных дисковых магазинов и бронежилет. — Да и, честно говоря, уж прости меня за ересь, но в повседневной работе я больше доверяю замечательным изобретениям человеческого гения, чем напыщенным словам и древним реликвиям. Пускай и обращенным к Нему.

— В твоих словах нет ереси, — кивнул Клаус, проигнорировав «зануду». — Известно же: слово, подкрепленное силой, вразумляет заблудшие души эффективнее, чем само по себе. Некоторые, значит, особо упорствующие в глупости черепа́ оно может без физического подкрепления и не пробить. Но сама сила, отделенная от слова, от идеи, бесплодна. Даже, скорее, разрушительна.

— Ты сегодня просто поразительно многословен, — удивился помощник, втискиваясь в пулезащитное снаряжение, которое было ему слегка мало. — Не знал бы тебя, решил бы, что волнуешься.

Инквизитор побарабанил пальцами по столу, потер чисто выбритый подбородок, зачесал пятерней назад темные, густые волнистые волосы. Отто прекратил возиться с броней и приподнял брови. Сказать ничего не успел.

— Зачем ты пошел учиться на помощника? — вопрос был внезапным, как монашка в борделе. Они эту тему никогда не поднимали, и формулировка застала ответчика врасплох. Тот поморгал белесыми ресницами, оперся на стол и как-то беспомощно улыбнулся.

— У меня, если ты плохо помнишь, не было иных вариантов. Куда податься сироте в Ной-Амстердаме? Бродяжить? Не катит. Приют? Благодарю покорно. Программа воспитанников Инквизиции? — Отто зажмурился, как балованный домашний котяра. — О, вот это было гораздо, гораздо вкуснее всего остального. Конечно, за съеденное там спрашивали по всей строгости, но так и кормили же, словно гуся на Рождество. Да и, знаешь, еще до того, как мои предки канули куда-то без вести, я все детство мечтал подержать в руках инквизиторский револьвер. Прямо искушение какое-то было. Наваждение, прости, Господи, — и он перекрестился в третий раз.

— Искушение, говоришь… — взгляд Клауса словно расфокусировался. Он повернул голову к окну, откуда снова донеслось «Давай!», но смотрел явно не во двор, а куда-то в себя, в те глубины, которые поверяются лишь духовнику и исповеднику. — Я с детства не знал выбора. Сначала епархиальное училище Святого Иоанна-Предтечи для мальчиков на Ланге-Инселе. Потом, естественно, Академия — о, эти годы муштры в Академии! Потом служба. Варианты… — он закашлялся и с тоской заглянул в портсигар. — Манфред, младший, братишка — вот он как-то сумел. Послал всех на вивимахер, уплыл в Европу, летает там себе. Говорят, отличный пилот. Иногда я думаю, — голос стал еще тише, чем обычно, хотя инквизитор первого класса и так не был склонен его повышать, — думаю вот, значит, иногда. Варианты… У тебя они хотя бы были, нет, не криви душой, были. Но ты выбрал сам.

Нехарактерный поток откровенности прервал подпрыгнувший и загромыхавший по столу эбонитовый аппарат. Отто рванулся вперед и сцапал трубку:

— Ротберг! — молодецки рявкнул он в чашечку микрофона и тут же вытянулся, машинально пригладив короткие пшеничные кудри. — Да, ваше Превосходительство! Да, готовы, выдвигаемся!

— Бранд? — поинтересовался Клаус. За пару секунд он словно пришел в себя: ни следа не осталось на лице от того выражения, которое сопутствовало речи об искушениях и выборе. Снова поправив манжеты, инквизитор криво, неприятно усмехнулся: — Ну что, Отто, поехали, ущучим еретиков?

Тот покосился на старшего по званию, с иронией приподнял бровь, но промолчал. Вместо этого оба деловито собрались — и вымелись из кабинета вон.

За открытым окном снова взревел мотор — и более уже не стихал.

Патрик Йозеф Бранд, гаупт-инквизитор Ной-Амстердама, пребывающий в чине капитан-епископа, степенно прогуливался вдоль перегородившего улицу панцервагена. Лиловый пилеолус, прикрывавший отчаянно седевшую тонзуру, никак не мог вынырнуть из тени, создаваемой кузовом бронированного авто. Наверное, потому что из здания, вид на которое открывался бы, выйди наблюдатель на свет, яркое пятно вполне могли взять на мушку шнепферы засевших в нем бандитов. И ладно бы выстрелить: по результатам расследования, крепко окопавшиеся и развернувшие щупальца по всему Манхаттану штифельшафтеры добавляли в сбываемый нелегальный алкоголь какую-то отраву, вызывавшую почти мгновенное привыкание у бедолаг, рискнувших поддаться искусу зеленым змием. А судя по заключению экспертов, происхождение отравы было не алхимическим; значит, задействовали ведьму. Возможно, и не одну.

Подъехавшему черному «Форду» гаупт-инквизитор приветливо кивнул, протянув прибывшим сотрудникам руку с перстнем для поцелуя.

— Ну что, гордись, Бекер. Наши агенты докладывают: почти все здесь. Ночью подъехала группа, которую в случае отсутствия планировали брать в Кёнигенсе — значит, меньше бегать. А еще была замечена Магда…

Клаус нахмурился и обернулся на Отто. Тот тоже посуровел и перехватил «Томмиваффе» поудобнее.

— Сама? Здесь? Смотри-ка, ты угадал, — в голосе помощника осталось мало скепсиса. — Против этой грымзы без святого покровительства как-то неудобненько было бы.

Вместо ответа на невысказанное начальством вслух, опер поднял руку с розарием. Капитан-епископ одобрительно перекрестил обоих.

— Voluntas Dei ut maneat vobiscum. С планом все знакомы, но напомню. Первыми идут наши парни из штормтруппен, подавляя сопротивление. Вокруг квартала выставлены силы полицайамта: их начальство обещало мне самых толковых ребят, но на всякий случай я там распределил еще одно отделение бойцов и пару экспертов на ключевых направлениях. После «штормов» идете вы с остальными операми и полевыми экспертами. Арестовываете, фиксируете, оцениваете. В случае чего — вызываете подмогу: на каждую группу будет специалист с телефункеном, а я тут сижу с резервами.

Голос его стал ниже и проникновеннее:

— Об одном прошу, конкретно вашу парочку — давайте без героизма. Просто работа, просто делаем, что должно. Возможность делать все, что нам угодно,— не вольность и не свобода, скорее, это оскорбительное злоупотребление истинной свободой… Готовы мне в том поклясться?

Сжав губы, Клаус уставился в сторону. Отто ухмыльнулся и развел руками:

— Не хотелось бы богохульствовать.

Хохотнув, гаупт-инквизитор погрозил пальцем, а потом, взявшись за нагрудный крест, прочел «Pater noster», на финальном «Amen!» резко отмахнув рукой. Из панцервагена посыпались крепкие молодые мужчины в темно-серых комбинезонах, касках и бронежилетах, вооруженные штурмгеверами и дробовиками. Рейд начался.

Клаус опять стоял возле окна, и сигарета снова дымилась. Правда, на этот раз во дворе наблюдалась принципиально иная картина: тела, пакуемые в черный полиэтилен, хмурые бандиты, стоящие на коленях и «руки-за-головы», бочки и канистры с фальсификатом. Окно тоже было другим: стекло высадили прикладом, рама расщеплена пулями, угол подоконника обожжен. Именно туда отправился окурок, а сам инквизитор неспешно развернулся, когда сзади раздались шаги.

— Вот не верю, что святое покровительство тут ни при чем, — Отто бухнулся на единственный целый табурет и начал ощупывать вмятину посреди боковой пластины бронежилета, морщась и шипя от боли. — В тебя эти говнюки шмаляли из всего, что можно было нацелить, и хоть бы один попал. В мою сторону повернулся только один — и сразу же влепил под самое любимое ребро! Хорошо, что из мелкашки.

Клаус покачал головой, в который уж раз подергав рубаху за манжеты и ощупав розарий.

— Никто из моих предков не замечал, чтобы реликвия святого Юргена отводила глаза врагам или делала носителя неуязвимым для обычного оружия. Скорее, тебе просто повезло нарваться на единственного толкового стрелка в засаде. Кстати, ты же их всех и положил, молодец. У тебя, значит, реакция лучше, чем у меня.

— Да брось, я просто разозлился, — хохотнул помощник, отщелкивая магазин и проверяя боезапас. — Кстати, надо будет сделать фельдфебелю втык: распустил бойцов. Это они должны были шерстить закоулки и ловить сюрпризы, а не мы.

— Фельдфебель не всеведущ, — строго, но спокойно изрек инквизитор. — Хотя, конечно, сказать стоит. Пусть включат в программу тренировок.

— Но все равно, с Магдой без розария ты бы не справился, — упорствовал Отто. — Когда она на тебя глазищами засверкала, я думал — ну все, сейчас колданет, и отлетят тела отдельно, души отдельно. А ты ей просто в лоб засветил — и дамочка до земли прилегла.

— На Высшее Начальство надейся, а сам не плошай, — улыбка у Клауса была неявная, односторонняя, словно он кривился, а не шутил. — Если ты не заметил, я использовал рукоять револьвера, а не розарий. Тоже, значит, в некотором роде ultimo ratio regum.

— Неужели не было желания просто пристрелить ее там, на месте? — сомнение в голосе помощника звучало неубедительно, и ответить на него было несложно:

— Искушения существуют, чтобы их преодолевать… — тут Клаус запнулся, буквально на долю секунды, но продолжил твердо. — Кроме того, приказ был: живьем. Да и мне самому еще следует задать ей много вопросов. Очень много вопросов.

Со двора как раз донесся гул, строгие окрики и звуки передергиваемых затворов. Повернувшись, инквизитор увидел, как усиленный конвой из бойцов штормтруппен и пары экспертов сопровождает невысокую женскую фигурку в мужских брюках и кожаной куртке «под люфтваффе», ставшей модной последние годы. Фигурка шагала, пошатываясь, но голову держала высоко. И даже словно искала кого-то взглядом.

Снова шаги. Курьер-адъютант вынырнул из дверного проема, оставшегося без полотна, и молча поманил рукой. Клаус шагнул следом, а Отто буркнул, возясь с подсумком:

— Ага, ага, догоню!

Ждать не стали. Капитан-епископ уже облюбовал себе помещение с относительно целым и чистым столом, ему приволокли письменные принадлежности, и сейчас он благосклонно выслушивал некоего полицайского чина, тянувшегося во фрунт. При виде еще одного инквизитора чин выкатил глаза и встопорщил усы, но был отослан вон со словами «вольно, благодарю, отчет представите».

— Ну что, гордись, Бекер, — капитан-епископ понял, что повторяется, и рассмеялся. — Ладно, серьезно, гордись. Но не сильно. Ибо гордыня есть грех, как мы все помним. А Ротберга где потерял?

Объяснять что-то не требовалось. Гаупт-инквизитор был настроен благодушно и снисходительно к мелким нарушениям орднунга.

— В общем, думаю, сам ему подзатыльник выдашь. Обоих, кстати, хвалю. Хоть и просил не геройствовать — но все равно хвалю. В том числе и не буду требовать отчетов прямо сразу. А чтобы не зазнавались, напомню о текучке.

Лицо Клауса стало кислым. Он не удержался и передернул плечами, что не укрылось от взгляда начальства.

— Да, да, Бекер, этого у нас тоже никто еще не отменял. В общем-то, дело выглядит пустяковым. Просто скатаетесь, просто проветритесь. Да где Ротберг-то?

— Здесь, ваше Превосходительство! — помощник вломился в комнату, демонстрируя потрясающее чутье на неприятности. — Прошу простить за опоздание, от стрельбы заело защелку крепления магазина…

— Melius sero quam nunquam, — наставительно изрек капитан-епископ и подтолкнул тоненькую папку в сторону Клауса. — Все, свободны. Прогуляйтесь, ребята. Можете не спешить.

«Фау-восемь» снова взвыл, и было в этом звуке что-то от безысходности.

На углу Десятой Аллее и Пятидесятой Вестштрассе стоял извечный лоточник со шнелль-эссеном. Аккуратно держа вюрстбургер с квашеной капустой на безопасном расстоянии от форменного черного плаща, Отто тянулся подбородком, решая сложную задачу: перекусить и не изгваздаться. Клаус же, задумчиво дымя очередной сигаретой, чередовал никотин с кофе из картонного стаканчика. Он старательно никуда не спешил.

— Нормально так нас сплавили, — несмотря на занятые челюсти, ворчал помощник почти внятно. — Два месяца асфальт носом рой, информаторов тряси, улики да показания в отчеты трамбуй, пули на захвате лови — а потом приходит его Превосходительство и отправляет нас в Чертову Кухню… Кстати, зачем?

Затушив окурок в гущу, инквизитор первого класса педантично отнес одноразовую посуду до урны. Тряхнув рукавами, он молча махнул ладонью, мол, топай за мной. Ритмично дожевывая, Отто устремился следом.

— Поступил донос, — скучным голосом излагал Клаус, пока они поднимались по узкой, темной лестнице. Пахло едой, не то чтобы неприятно, но приторно. — Донос поступил, значит. От некоей Цецилии Куатемок, проживающей в данном доме, квартира номер пять. Суть доноса: ее соседка, Ханна Шварц — фамилия подчеркнута, стоят восклицательные знаки, — якобы промышляет ведьмовством.

— Слушай, а не многовато ведьм на сегодня? — притворные мольбы были полны сарказма. — Как думаешь, святой Юрген не возмутится, что мы эксплуатируем его покровительство?

Ответа помощник не дождался, потому что вместо него старший по званию резко замер подле первой двери в недлинном коридоре, а затем решительно в нее постучал. В приоткрытую на цепочку щель сверкнули темные ацтланские глаза.

— ¿Que quiere Usted?.. — потом раздался экспрессивный вздох, и дверь распахнулась шире. — О, Святая Инквизиция! Наконец-то!

Цецилия Куатемок была женщиной крупной и в летах. Кроме того, на изобильной груди у нее покоилось мощное распятие, вызывавшее не вполне благочестивые размышления, удобно ли Ему там. Отто с трудом подавил хмыканье и отвернулся в сторону, якобы рассматривая стены на предмет необходимости в покраске.

— Инквизитор первого класса Бекер, помощник инквизитора Ротберг, — донельзя протокольным тоном представился Клаус. — С сутью доноса ознакомлены, хотели бы выслушать подробности и по возможности, значит, пообщаться с подозреваемой.

— А что подробности? — всплеснула руками обитательница пятой квартиры и кинула взгляд в сторону соседней двери. — Bruja эта Шварц, как есть bruja! Я надысь запростыла, так она мне какой-то отвар принесла и сказала так: «Пей!»

— И вы пили? — Найдя в себе силы не ухмыляться при взгляде на бюст опрашиваемой, Отто достал блокнот и с максимально зловещим видом черкнул в нем карандашом. Клаусу уже все было понятно, но он, подкрепляя вопрос помощника авторитетом, кивнул, когда беспомощный взгляд ацтланки обратился к нему. Та посерела — оливковая кожа просто не умела бледнеть.

— Но ведь… А вдруг…

— Помогло? — тихо уточнил инквизитор. Цецилия вконец сдала и начала оседать вдоль косяка. Отто ловко подхватил ее под локоток.

— Квартиру «ведьмы» покажите — и можете присесть. Ну?

Коротко обстриженный ноготь на пухлом пальце ожидаемо ткнулся в дверь, на которую его владелица до этого периодически поглядывала. Оставив помощника бдить, Клаус переместился и постучал — деликатнее, чем в первый раз.

Открыли сразу и нараспашку. Стоявшая на пороге девушка была, что называется, «миленькая». Ничем не примечательная внешность, легкая полнота, средней длины волосы невнятного цвета, который принято называть «шатен». Подозреваемая Ханна Шварц улыбнулась гостям, потом с виноватым видом зевнула, прикрывая рот ладонью.

— Здравствуйте! Ой, тетя Лия, к вам тоже пришли? А вы кто? — взгляд ее был настолько открытым и непосредственным, что Отто, продолжавший следить за ацтланкой, как-то сдулся и потупился. Клаус тоже кашлянул, но нейтральным, деловитым тоном повторил обычное приветствие:

— Святая Инквизиция, по делу. Скажите, вы подтверждаете, что давали вашей соседке, — кивок в нужную сторону, — некий отвар? Что в нем было?

Девушка похлопала ресницами, которые оказались неожиданно длинными — словно уступка природы за неяркую в остальном внешность. Вытащила из кармана домашнего халата платочек, смяла его в руках.

— Отвар… Да, давала, — голос ее потускнел. — Это плохо? Но у меня травки от бабушки оставались, а тетя Лия на горло жаловалась, простыла она. Говорить почти не могла. Я в сундучке порылась, там и ромашка, и липа, и шалфей… Мяты добавила, для мягкости…

— Можно посмотреть? — мягкость не помешала бы инквизиторскому тону, но получалось с трудом. — Мне кажется, мы приехали по ложному вызову, но требуется, значит, убедиться.

— Да, да… — Ханна двигалась и шевелила губами, словно под водой. Слез все еще не было, но все присутствующие в коридоре ощущали гнетущую, тихую тяжесть над сердцем. Клаус тряхнул головой и шагнул внутрь.

Квартирка была маленькой, скромненькой, чистенькой, аккуратненькой. Вся в хозяйку — ничего особенного, но впечатление приятное. Немного выбивался из обстановки действительно наличествовавший в углу спальни, за кроватью, старинный сундучок. Замка не было, и подняв крышку, инквизитор быстро перебрал ловкими пальцами аккуратно сложенные матерчатые мешочки. Травами пахло просто до одурения, но ничего запрещенного или опасного чуткий нос не определил. Сверившись с педантично подписанными ярлычками, Клаус прикрыл схрон.

— Все в порядке. Как я и говорил — кто-то просто ошибся. Благодарю за сотрудничество.

Все еще пребывая в ступоре, девушка все же попыталась улыбнуться — и снова зевнула, на этот раз не успев поднять руку. Покраснела, замахала платком, нервно хихикнула:

— Ох… Простите, пожалуйста. Я ночами работаю, телефонисткой. Днем обычно сплю, а тут от разговоров проснулась. И вы постучали.

— Все в порядке, — повторил Клаус, как заведенный. Скулы его заострились, и он, еще раз поблагодарив, вышел в коридор.

— Ну что? — вытянулся Отто, все еще не отлипая от начавшей всхлипывать Цецилии. Инквизитор потер подбородок, скрипнув уже начавшей зарождаться щетиной, а затем надвинулся на ацтланку.

— Ну что, — прозвучало эхом, — ложный вызов. Просто кому-то, — в голосе зазвучала угроза, — чужая доброта и забота жить не дают. Хочется, значит, быть святее папы римского. Искушение, которому кто-то поддался безо всякой борьбы, и даже с удовольствием.

Женщина уже откровенно выла, зажимая рот ладонью. Звучало это дико и чуждо, отдаваясь гулким эхом в коридоре, поэтому, переглянувшись, оба мужчины вежливо, но настойчиво втолкнули источник шума в квартиру. Дверь прикрыли.

— Цецилия Куатемок, вы обвиняетесь в лжесвидетельствовании. Но это согласно законам мирским. Хуже того, согласно законам Божиим, вы обвиняетесь в том, что плюете в руку, окормляющую вас благом. И если за первое вам грозит… — он строго взглянул на упавшую на колени Цецилию, и что-то дрогнуло в уголке губ, — …грозит, значит, серьезный штраф и месяц общественных работ, то по второму вам придется отвечать не перед нами. А перед Ним, — палец поднялся к потолку, — потом перед оболганным человеком и далее перед самой собой. Что гораздо, гораздо сложнее.

— Я же не зна-а-ала… — продолжала рыдать ацтланка. — Yo no sabia…

Тем не менее, видно было, что наложенная епитимья суть меньшее из помстившихся ей зол. Клаус еще немножко понависал, потом дернул себя за манжету на левой руке — и вышел вон. Отто, скривившись, двинулся следом.

Черный инквизиторский «Форд» медленно полз вдоль тротуара. Периодически из-за опущенного с пассажирской стороны стекла высовывалась белобрысая голова. Голова зверски двигала носом-картошкой, раскрывала рот и что-то орала. Шедший по тротуару и очевидно бывший объектом этого странного преследования человек в черном же инквизиторском плаще практически не реагировал. Он курил.

Наконец Пятидесятая Вестштрассе закончилась. Клаус перешел Двенадцатую Аллее, поймав паузу между сновавшими по набережной автомобилями, и направился к пирсам. Отто, ругаясь и давя клаксон, повернул следом, выдернул ключи из замка и рванул туда же.

— Что на тебя нашло? — без обиняков перешел он к допросу, когда оба достигли перил со стороны Худсона. — Какая стрига тебя укусила? Слушай, я все понимаю, субординация, да. Но неужели за столько лет мы с тобой…

— Отто, — в голосе инквизитора звучало нечто такое, что помощник осекся и округлил глаза. — Отто, дорогой… — свист воздуха, втянутого сквозь зубы. — Именно что «столько лет». И вот… — Клаус передернул плечами, — …накатило. Я никому и никогда не говорил. А сегодня…

«Дорогой Отто» отвесил челюсть, но слушал внимательно, ловя взглядом малейшие мимические движения товарища. Тот продолжал, закуривая в который уж раз:

— Мы ведь имеем цель в жизни, верно? Большую, значит, важную, нужную цель. Мы боремся с очевидным злом — как в человеке, так и вовне его.

— Ты называешь этих тварей людьми? — не выдержал помощник. — Сотрудничать с демонами, с иными сущностями…

— Нельзя дегуманизировать врага, это мерзейшее из искушений, — сверкнул глазами Клаус, но тут же опять сник. — Да, мы должны помнить, что раскаявшийся грешник ценнее мертвого. Но, знаешь, когда я сталкиваюсь с такими вот цецилиями… Они же искренне считают, что стучать на соседей по любому чиху — это, значит, тоже во благо. А бедолага Шварц сейчас, наверное, заливает слезами бабкин сундук в поисках корня валерианы. Стоит ли наша работа того?

Он помолчал, потом достал из кобуры револьвер и, вытянув руку, полюбовался оружием.

— «Гнев Божий». Кто-то из моих предков решил, что сие есть карающая длань Господня. А мне порой хочется размахнуться — и выкинуть все это в Худсон… — он изобразил движение, так, что Отто аж дернулся, пытаясь предупредить бросок. Но револьвер всего лишь описал короткую дугу и вернулся обратно в кобуру.

— Иногда я беру ручку, беру бумагу и пишу письмо брату: «Дорогой Манфред, как там небо?» Потом сминаю лист и сжигаю в пепельнице. Помнишь, ты еще сказал о слове, обращенном к Нему? А владением оным — принесло ли оно благо самой Куатемок? Быть может, не умей она царапать слова по бумаге, искус донести на безобидную, милую девушку был бы не так велик? Ведь конверт и чернила — это гораздо, гораздо проще, чем, значит, сказать в лицо и при свидетелях.

— Что-то ты ерунду какую-то несешь, — решительно прорычал помощник, придвигаясь ближе и неловко обнимая старшего по званию за плечи. Тот не противился. — Давно в отпуске-то был? Сегодня же пойду к капитан-епископу, и так прямо и скажу: Бекер, ваше Превосходительство, устал. Сам-то, зараза, ни в жисть не признается, но я-то, мол, вижу — надо ему куда-нибудь на природу. Чтобы, значит, поля, леса, горы — и никаких ведьм.

— Не передразнивай, — усмехнулся Клаус, пряча глаза и аккуратно высвобождаясь из-под руки товарища. — Да, немного устал. Бывает. Минутная слабость. Наверное, тоже искушение, посланное во испытание, — он секунду помедлил и добавил, — значит.

Оба расхохотались. И в этот момент, когда, казалось бы, между двумя мужчинами, так долго служившими бок о бок, наконец возникла какая-то простая душевность и человечная теплота, издалека донесся чаячий выкрик сирены. И это был не полицайский сигнал.

Развернувшись, Клаус бросился к машине. Отто не отставал, но первым к черному авто подкатил взрыкивающий мотоциклет. Тоже черный. И с мрачным черным курьер-адъютантом на сиденье.

— У нас побег, — выплюнул тот, стянув шарф. — Зондерваген, в котором перевозили Магду, вскрыт и брошен в районе Хинаштадта. Выжил один из экспертов: говорит, ведьма скинула оковы за пару секунд до нападения извне. Всех оглушила, дальше он не помнит. Патрульные видели автомобиль нападавших на Брайтвеге — наверняка к мосту Георга прорываются. Преследуем.

— А, — расслабился помощник, — ловите, ловите. Не все же нам с Клаусом за ней гоняться. Сами упустили, сами и расхлебывайте, идиоты.

Тишина, нарушаемая лишь гудками пароходов с Худсона, была такой режущей, что Отто закрутил головой в непонимании.

— Что? Ну не мы же за ней рванем? Есть штормтруппен, есть полицайамт… Два усталых опера погоды не сделают!

— Я усталый опер, — Клаус обошел машину и протянул руку за ключами. — Ты усталый помощник опера. Поехали. Магда — наше дело, а я никогда не оставляю дела незавершенными. Есть еще, значит, такое слово: ответственность.

На этот раз в реве «Фау-восьмерки» было торжество. И предвкушение.

Черный «Форд» пер по автобану Хайнриха Худсона, взрывая плотный, насыщенный выхлопными газами воздух Манхаттана и распугивая попадающиеся по пути легковушки. Грузовики держались увереннее, но тоже принимали в стороны, уступая дорогу. За «Фордом» некоторое время следовал назойливый мотоциклет, но после Флюсзайте-парка свернул на Семьдесят Девятую и понесся по своим делам.

Отто уперся коленом в приборную панель, чтобы не так мотало, и водил крепким пальцем по карте, сложенной до размеров планшета.

— Хорошо бы еще знать, где конкретно эта паскуда сейчас… — он выглянул в окно, словно надеясь прозреть цель сквозь бетон и кирпич. — Вот придумали бы наши технари что-то вроде функрефлектора, по которому пилоты ориентируются!

Не отрываясь от вождения, Клаус протянул руку назад, между сидений, и похлопал по темному ящику, установленному в обитой поролоном нише. Помощник тоже похлопал — себя ладонью по лбу.

— Кретин! Вот потому всю жизнь и проторчу в младших чинах, — поток самокритики прервался, когда из-под откинутой крышки была вытянута знакомая эбонитовая трубка. — Халло! Халло! Ротберг на связи! Отто Ротберг! Да что ж там у вас так хрипит… Дай мне полицайский канал! Преследуем беглецов, где их видели крайний раз? Крайний раз, твою налево, что неясно-то?! Гаупту нажалуюсь, спалит к чертям… А! А!!! Все, понял, молодцы! — прикрыв микрофон, Отто сбавил тон. — Так и пилят по Брайтвегу. Девяностую проехали полминуты как.

— Опережаем, — процедил сквозь зубы инквизитор и крутнул руль вправо.

Теперь они летели по Флюсзайте-штрассе. Движение здесь было спокойнее, и маневрировать приходилось меньше. Помощник снова глянул карту.

— На перехват где пойдем? Девяносто Шестая?

— Рано, — Клаус кинул взгляд на планшет и закусил губу. — Сто Десятая. Там ближе.

— Правильно, пусть сами подгребают, — кивнул Отто, убрал карту в передний ящик и снова потянулся назад. «Томмиваффе» стоял в креплениях прямо за телефункеном. — Однако, не так уж ты и разочарован в службе, как мне на пирсе пел…

Машину снова рвануло на повороте. Сто Десятая Вестштрассе оказалась гораздо уже, но других авто на ней не было вовсе. Мотор взревел, впереди показался перекресток с Брайтвегом.

И почти одновременно с «Фордом» справа вылетел «Крайслер Кёниг», истошно повизгивая шинами и пытаясь не влететь в борт инквизитору. Водитель там оказался на удивление толковый: справился и с инерцией, и с заносом, выровнялся, дал газу. Отто заорал:

— Гони, гони! — и Клаус погнал. Высунувшись из своего окна, помощник дал очередь по колесам «Крайслера». Еще одну. И еще.

И этого хватило. Темно-вишневый беглец пошел юзом, протаранил капотом ограду собора Иоанна-Богослова и замер. Бросив ногу на тормоз, инквизитор вцепился в руль, выдержал толчок, выскочил, прикрываясь дверью. Достал револьвер. Прицелился.

Первая фигура была крупной. Не Магда. Выстрел — и тело падает на помятую решетку ограды. Еще одна фигура — у этого в руках пистолет. Не помогло, тоже падает. С другой стороны низко мелькнула короткая темная стрижка. Вот Магда. Клаус обогнул машину, взял прицел пониже…

Бегать с простреленной ногой — занятие не из приятных. Ведьма вскрикнула и повалилась на газон, а инквизитор, нашаривая на поясе наручники, перепрыгнул через низкий бордюр. Он почти достиг цели, когда вдруг под ногами что-то мелькнуло.

Не запинаться обо всякую ерунду — этому в Академии учили хорошо. Но никто не предупредил, что эта ерунда может активно маневрировать. Утратив равновесие, Клаус взмахнул руками — и в затылке вдруг словно что-то взорвалось. Асфальт напрыгнул, как кот со шкафа. Стало темно.

Из темноты донеслись голоса. Кто-то богохульствовал, яростно, но лаконично. Голос был женский, хриплый, резкий. Ему отвечал знакомый басок. Магда. Отто. Разговаривают.

Разлепить веки казалось подвигом, достойным упоминания в летописях. Хуже всего было то, что привычный вроде бы свет резал глаза, а картинка троилась и гуляла, как воскресный выпивоха. Клаус втянул воздух, закашлялся, сплюнул на землю. Стало полегче. Слегка.

Держа инквизиторский револьвер, отлетевший при падении, за рукоять через платок, Отто Ротберг развел руками:

— Ну вот так как-то. Ты лежи, лежи. Отдыхай. А чтобы не было искушения… — он аккуратно продел палец сквозь спусковую скобу и надавил на крючок.

Сначала было удивление. Потом — непонимание. И только потом уже боль. Против воли, против желания разумного существа жить и наслаждаться жизнью, Клаус заорал и схватился за бедро. Головокружение и нерезкость окружающего мира как-то сразу отошли на второй план.

— Да, получше будет. А то ты резвый, как вапити, еле догнал, — голос у бывшего помощника был чуть ли не заботливым. Магда, все это время скрипевшая ругательства себе под нос, выкрикнула:

— Какого беса ты с ним базаришь? Вали — и валим!

— Э, не, погоди, сестренка, — расплылся в улыбке Отто, а на немой вопрос инквизитора энергично закивал. — Да, да, и такое тоже бывает. Магда Монтероса, Отто Ротберг — и ваши дебилы ни о чем, ни разу, ни на полшишечки не догадались! Воистину, отец был прав, когда сказал, что это будет самая издевательская из шуток.

Клаус решал важнейшую из задач — вдыхал и выдыхал, стараясь, чтобы это происходило медленно и размеренно. Не удержавшись, уточнил:

— Сестра? Вы ж не похожи…

— Сводная, — полные губы чмокнули от удовольствия. — Но в клане Дагот никто степенью родства не меряется. Ты просто или из Красной Горы — или нет.

— А знаешь, — продолжал Отто, поигрывая револьвером. — Мое желание сбылось. Ну, пострелять из твоей фамильной цацки. Скоро же сбудется и еще одно: пока мы с тобой терлись локтями в конторе, я все это время терпел искушение подловить инквизитора первого класса где-нибудь в темном углу… Ты ж мне, скотина, весь мозг съел! — внезапно заорал он. — Это твое вечное занудство! Эта твоя субординация! Придурочное «значит», к месту и не к месту! Молитвы, бесполезные и заунывные! Вот, вот опять!

Инквизитор действительно молился. Он держался за розарий, все еще намотанный на запястье, и вполголоса повторял затверженные с детства строки:

— Dominus pascit me, et nihil mihi deerit; in pascuis virentibus me collocavit, super aquas quietis eduxit me. Animam meam refecit. Deduxit me super semitas iustitiae propter nomen suum…

— Кончай его! — снова прохрипела Магда и попыталась подняться. Заботливый брат сделал шаг в ее сторону и присел на корточки.

— А давай — сама? Как тебе вариант? — он рассмеялся, искренне, задорно. — Нормально так выйдет: инквизитор бежал, упал, ты подобрала его оружие, выстрелила, тебя унесли сообщники, меня взяли в плен. Свидетелей… — он оглянулся на пустую улицу, — …ровным счетом никаких. Попадешь?

Ведьма кивнула, а бывший помощник встал, аккуратно стирая вторым платком все возможные следы с револьвера.

— Ну вот и ладушки. Видите, господин фон Рихтгофен, не помогло вам ни слово, ни прилагавшаяся к нему сила. Так бывает.

Клаус молился. Искренне, горячо. Наверное, как никогда в жизни до этого не доводилось. Да и что той жизни было — ерунда, тридцать лет, не заметил, как пролетели. Есть, что упомнить, но детям, буде случатся, не все можно рассказать.

А кроме молитвы, он слушал, как где-то вдалеке завывают сирены. Как тихо шелестит трава под ногами подкрадывающихся «штормов». Как скрипит жесть на крыше, где шнепферы занимают позиции. Он молился, слушал — и аккуратно тянул из-за манжеты метательный нож. Потому что на самом деле в Инквизиции дебилов не водится. А кроме слова и револьвера, есть и иные методы.

Есть, значит. Всегда найдутся.